Смит Уилбур. Неукротимый, как море

   – Сэр. – Голос старшего помощника дрожал, – остальные спустились удачно.
   С подветренной стороны от непогоды защищал высокий борт лайнера; катера без осложнений легли на воду и отцепили тросы. Сейчас они кружили неподалеку, и лучи их прожекторов словно выщупывали ночь длинными белыми пальцами. Один катер бросился снимать команду с разбитого мотобота и уже возвращался, тяжело переваливая через гребни неистовых волн.
   – Три буксира на тридцать плотов… – прошептал капитан.
   Он знал, что пастухов на такое стадо недостаточно, но выбора не осталось. Сквозь завывание ветра ему слышалась канонада прибоя, грохочущего о каменистый берег. Мыс Тревоги алкал добычу.
   – Спускаем плоты, – промолвил капитан и подумал: «И да поможет нам Бог».
 
   – Номер шестнадцать! – выкрикивала Саманта. – Группа номер шестнадцать, все сюда!
   Она собрала восемнадцать пассажиров, приписанных к вверенному ей спасательному плоту.
   – Ну вот, все на месте, никто не потерялся. – Они стояли перед тяжелыми дверями из красного дерева, выходящими на носовую палубу. – Приготовьтесь. Как только поступит сигнал, медлить нельзя.
   Захлестывающие палубу волны перекатывались на подветренную сторону и не давали воспользоваться десантной сетью для высадки на скачущие под бортом плоты. Вместо этого их надували прямо на палубе, пассажиры бросались к ним и запрыгивали внутрь в промежутке между накатами волн. И уже с людьми плот опускали на грохочущих лебедках в более спокойные воды под защитой массивного корпуса лайнера. Спасательный катер тут же цеплял плот на буксир и отводил к формирующемуся каравану.
   – Готовы? – Третий помощник распахнул двери. – Быстрее! Все вместе!
   – Пошли, пошли! – закричала Саманта, и пассажиры нестройной толпой вывалили на мокрый и скользкий ботдек. До поджидавшего их плота, который напоминал гигантскую желтую жабу с мерзкой пастью, было едва ли с тридцать шагов, но ветер ударил наотмашь, и до Саманты донеслись испуганные крики. Кое-кто сбился с шага и замер в нерешительности, ежась под безжалостным холодом.
   – Не стоять, не стоять! Двигайтесь! – кричала Саманта и подталкивала отставших. Ей приходилось поддерживать миссис Гольдберг, чье грузное тело вдруг стало очень тяжелым и неповоротливым, как мешок с зерном.
   – А ну-ка! – Третий помощник подхватил миссис Гольдберг с другой стороны, и вдвоем они втолкнули ее под купол плота.
   – Отличная работа, красавица! – подбодрил Саманту моряк и весело оскалил зубы в мужественной, невероятно обаятельной улыбке. Его звали Кен, и он был старше ее на пять лет. Саманта не сомневалась, что они стали бы близки, будь у них чуть больше времени. Кен начал ухаживать за ней с той самой минуты, как она ступила на борт лайнера в Нью-Йорке. И хотя о любви говорить не стоило, ему удалось тронуть ее увлекающуюся натуру, разбудить в Саманте желание, и она постепенно уступала напору и привлекательности молодого командира. Девушка решила поддаться, но не торопилась, заигрывая и поддразнивая Кена. И вот теперь она поняла с внезапной болью, что им уже вряд ли суждено стать любовниками.
   – Надо помочь остальным! – выпалила Саманта, перекрикивая завывания ветра.
   – Черта с два! Залезайте, живо! – Кен бесцеремонно развернул ее к плоту. Она вползла внутрь и оглянулась на обледенелую, залитую светом дуговых ламп палубу.
   Третий помощник бросился к поскользнувшейся и беспомощно барахтавшейся женщине, которую пытался поставить на ноги муж. Из всей группы оставались только они. Кен одним махом поднял пассажирку, и, подхватив ее с двух сторон, мужчины двинулись к плоту, неловко ступая по раскачивающейся палубе притопленного лайнера.
   Саманта разглядела надвигавшийся водяной вал и закричала:
   – Кен, назад! Ради Бога, назад!
   Но он не слышал. Вал достиг палубы, бесшумно перевалил леер и надвинулся громадным морским чудовищем с лоснящимися боками.
   – Кен!
   В последнюю секунду он обернулся и увидел волну, гребень которой возвышался над его головой. Слишком поздно – они не успевали ни добраться до плота, ни укрыться за дверями. Загрохотала двухбарабанная лебедка, и плот взлетел над палубой так, что у Саманты сердце ушло в пятки. Матрос, управлявший спуском, знал, что катившаяся волна сомнет беззащитный плот, бросит на палубные надстройки или протащит днищем по релингу. Пластиковая обшивка не выдержит и лопнет как воздушный шарик.
   Саманта перекатилась к краю и выглянула вниз: черный сверкающий поток подхватил три тела, сбил с ног и смахнул с палубы. Кену удалось вцепиться в ограждение, и несколько мгновений он удерживался, скрываясь с головой в бурлящем водовороте, затем исчез. Когда лайнер грузно накренился в обратную сторону, отряхиваясь от воды, людей на палубе уже не было.
   Дождавшись следующего крена, оператор, сидящий в застекленной кабине, быстро развернул болтающийся плот за борт и ловко опустил на воду, где его уже поджидал рыскающий по кругу катер.
   Саманта застегнула входной полог и, пробираясь на ощупь между напуганными людьми, отыскала миссис Гольдберг.
   – Милая, ты плачешь? – дрожащим голосом спросила пожилая женщина, отчаянно цепляясь за девушку.
   – Нет-нет, что вы! – Саманта обняла перепуганную вдову за плечи и свободной рукой вытерла слезы, струившиеся по щекам.
 
   Трог снял гарнитуру и посмотрел на Ника сквозь пелену сигарного дыма.
   – Их радист заблокировал ключ передатчика, так что тот выдает теперь непрерывный сигнал для пеленгатора.
   Ник понял, что произошло, – люди оставили «Золотой авантюрист». Он промолчал и только кивнул, возвращаясь на мостик. Снедавшее его нетерпение не давало присесть ни на минуту. Перед мысленным взором медленно вырисовывалась надвигавшаяся катастрофа. Карты легли неудачно, а ставкой в игре была жизнь. Сомнений не осталось – «Золотой авантюрист» наверняка выбросит на берег и шторм разнесет судно в щепки. «Флотилия Кристи» зафрахтует, конечно же, «Колдуна» в помощь «Ла-Муэт» для переправки пассажиров лайнера в Кейптаун, но оплата не пойдет ни в какое сравнение со стоимостью контракта с «Эссо», от которого Ник отказался ради этой безумной гонки на край земли.
   Игра проиграна – он банкрот. И пусть последствия его глупости проявятся лишь через несколько месяцев, погашение кредитов и выплаты по счетам за постройку второго буксира, который все еще стоял на стапелях, медленно, но неумолимо затянут веревку на его шее.
   – Мы еще можем успеть, – раздался в наступившей на мостике тишине напористый голос Дэвида Аллена. – Поблизости от берега течение наверняка развернется и замедлит снос лайнера, так что у нас… – Старпом замолк под хмурым взглядом Ника.
   – До них десять часов хода, и уж если Рейли решился на высадку, то можно быть уверенным, что судно у самого берега. Рейли достойный человек. – Ник лично назначал его на «Золотой авантюрист». – Он был капитаном эсминца в Северной Атлантике, самым молодым во всем флоте, потом провел десять лет в компании «Пенинсула энд Ориент», а они берут только лучших…
   Ник оборвал себя на полуслове – излишняя болтливость ни к чему, – подошел к радару и выставил наибольшую дальность и яркость. Круглый экран запестрел помехами, но внизу четко высветились контуры утесов и вершин мыса Тревоги. При хорошей погоде да на полном ходу путь занял бы не больше пяти часов, но сейчас они вышли из-под защиты громадного айсберга и с трудом пробивались в штормовой мгле. «Колдун», способный выдерживать большие волны, мог бы идти и быстрее, но, опасаясь напороться на льдину, Ник держал среднюю скорость, а это означало, что «Золотой авантюрист» появится у них в виду только через десять часов. Если не затонет к тому времени.
   – Поймал передачу голосом, – возбужденно просипел Трог за спиной Ника. – Сигнал прерывистый и очень слабый. Похоже, на одной из спасательных шлюпок работает портативная радиостанция. – Он прижал наушники обеими руками. – Спасательные плоты с людьми тянут в залив Шеклтона. Один из плотов сорвался с буксирного троса, но для поисков не хватает катеров, и они просят помощи у «Ла-Муэт».
   – И те откликнулись?
   Трог отрицательно помотал головой.
   – Скорее всего они вне зоны действия передатчика.
   – Так. – Ник вернулся на мостик. Он до сих пор не вышел на связь и спиной чувствовал молчаливое осуждение команды. Ему опять захотелось поделиться сомнениями, услышать несколько теплых слов, почувствовать дружескую поддержку. У него еще недоставало сил бороться с поражением в одиночку.
   – Дэвид, я изучал рекомендации адмиралтейства по навигации вблизи мыса Тревоги, – заметил он, остановившись рядом со старшим помощником. – Назвав его по имени и сделав вид, будто не замечает ошеломленного взгляда и залившегося румянцем лица старпома, Ник спокойно продолжил: – Берега очень крутые, и постоянно дует западный ветер, но есть несколько отмелей, усыпанных галькой. Кроме того, барометр опять поднимается.
   – Да, сэр, – с энтузиазмом кивнул Дэвид. – Я за ним все время слежу.
   – Вместо того чтобы надеяться на обратное течение, лучше попросите Бога выбросить лайнер на такую отмель. Если погода успокоится, то не все еще потеряно и мы успеем поставить верп до того, как лайнер разобьется.
   – Я прочту «Аве Мария» десять раз, сэр, – заулыбался Дэвид, потрясенный неожиданным дружелюбием замкнутого и неприступного капитана.
   – Прочтите еще десяток, чтобы нас не опередила «Ла-Муэт», – усмехнулся Ник.
   Дэвид впервые видел его улыбающимся и поразился перемене, произошедшей с мрачным лицом шкипера. Оно смягчилось, засветилось обаянием, и старпом отметил, что никогда не замечал, какие у Ника ясные зеленые глаза и ровные белые зубы.
   – Так держать. Если что-нибудь изменится, сразу сообщите, – сказал Ник и повернулся к выходу.
   – Есть так держать, сэр! – Теперь и в голосе Дэвида Аллена прозвучали дружелюбные нотки.
 
   Изумительные загадочные вспышки полярного сияния дрожали и мерцали в переливающихся струях затопившего горизонт красного и зеленого огня, создавая потрясающие декорации для акта смертельной агонии величественного судна.
   Капитан Рейли смотрел в иллюминатор головного катера, наблюдая за трагическим концом лайнера, казавшегося ему в эти последние мгновения необычайно высоким и красивым. Ни одно из судов – к каждому из которых Рейли был привязан, словно к живому существу, – он не любил так, как «Золотого авантюриста». Капитан чувствовал, как вместе с лайнером умирает частичка его собственной души.
   Поведение судна изменилось. Море нащупало землю – крутой берег мыса Тревоги, – и лайнер будто потерял голову в предчувствии новой атаки ветра и волн, словно догадывался о своей судьбе. Он раскачивался маятником с амплитудой градусов под тридцать. В крайних точках из воды показывалась красная полоска окрашенного суриком днища. Из бурлящих волн прямо перед лайнером вырастали отвесные утесы. Казалось, что «Золотой авантюрист» вот-вот выбросит прямо на них, но встречное течение подхватило судно и развернуло его носом к заливу. Лайнер скрылся из виду…
   Капитан еще долго стоял у иллюминатора, уставившись невидящим взглядом во взлетающие и опадающие гребни водяных валов. Необычное освещение запятнало его застывшее, скорбное лицо серо-зелеными мазками.
   Наконец он тяжело вздохнул и отвернулся. Ему предстояло вести жалкий караван в безопасные воды залива Шеклтона.
   Судьба все же смилостивилась над ними, послав течение, вынесшее их прямо к берегу. Катера – каждый со своей цепочкой тяжелых, неповоротливых плотов – растянулись на три мили. Капитан поддерживал с ними связь, используя коротковолновую радиостанцию. Несмотря на жестокий холод, экипажи держались бодро и уверенно вели катера, развив неожиданно высокую скорость. Рейли надеялся, что им хватит трех-четырех часов. Слишком много жизней уже потеряно, а пока они не доберутся до берега и не разобьют лагерь, случиться может всякое.
   «А что, если невезение закончилось? – подумал он и взял мини-рацию в руку. – Что, если французский спасатель уже поблизости?»
   – «Ла-Муэт», как слышите, прием? «Ла-Муэт»…
   Катер сидел слишком низко среди громадных волн, мощности крошечного передатчика было явно недостаточно на бесконечных просторах льда и воды, но капитан вновь и вновь продолжал вызывать буксир…
 
   Пассажиры сумели привыкнуть к норовистому поведению обездвиженного лайнера, к его подъемам и падениям, к величественному раскачиванию, напоминавшему громадный, отбивающий такт метроном; смирились с выстуженными, забитыми людьми холлами, свыклись с отсутствием удобств.
   Люди набрались решимости и мысленно приготовились к еще большим испытаниям, но никто – из тех, кто оказался на спасательном плоту номер шестнадцать, – даже представить не мог, что им доведется пережить. Саманта, самая молодая среди пассажиров, самая выносливая и знающая, и то оказалась застигнутой врасплох.
   Едва полотнище застегнули, как внутри воцарился кромешный мрак: водонепроницаемый купол не пропускал ни лучика света.
   Саманта сразу поняла, что темнота раздавит людей, вытянет из них последние душевные силы и, что самое страшное, вгонит в панику, лишив ориентации. Поэтому она распорядилась, чтобы пассажиры зажигали по очереди сигнальные огни на спасательных жилетах и, видя друг друга, могли хоть немного успокоить натянутые нервы.
   Затем Саманта рассадила людей вдоль борта по кругу, чтобы дать им возможность вытянуть ноги к центру и уравновесить плот.
   После гибели Кена она взяла командование в свои руки; остальные, как и следовало ожидать, полностью положились на нее. Именно Саманта вылезла наружу, в жуткий ночной мороз, чтобы закрепить буксирный трос, брошенный со спасательного катера. Вернулась она насквозь продрогшая, трясясь от холода и едва переставляя ноги. Ушло почти полчаса энергичных растираний, пока в руках и лице не восстановилась чувствительность и обморожения, к счастью, удалось избежать.
   Когда караван двинулся в путь, невыносимая болтанка превратилась в настоящий кошмар. Малейшие движения моря или порывы ветра тут же передавались сбившимся в кучу людям, а стоило плоту отклониться в сторону, как буксирный канат резко выдергивал его на курс. Подстегиваемые ветром, беснующиеся вблизи берега волны достигали двадцати футов, плот взлетал на гребень и устремлялся к подножию. Плот не был оснащен килем, а посему норовил закрутиться волчком, пока натяжение каната не разворачивало его в обратную сторону. Первой сдалась миссис Гольдберг, и теплая струя рвоты фонтаном обдала «аляску» Саманты.
   Тент, накрывавший плот, не пропускал воздух, только в самом верху находилось несколько вентиляционных отверстий. Резкий сладковатый запах рвотной массы тут же заполнил все пространство, вызвав ответные приступы тошноты у доброй половины пассажиров.
   Холод стоял убийственный. Он насквозь пронизывал двойную обшивку плота и купол, подбираясь к ногам и спинам. Пар, вырывавшийся изо рта, конденсировался и превращался в иней. Даже рвота на палубе и одежде замерзла. Саманта прекрасно представляла, каким коварным может быть холод.
   – Давайте споем! – принялась она подбадривать людей. – Сначала «Янки-Дудл». Мистер Стюарт, начинайте! Ну же! Хлопаем в ладоши. Повернитесь к соседу и хлопайте в ладоши друг друга.
   Девушка ползала на коленях, дергала товарищей по несчастью, расталкивала, тормошила их, не давая впасть в забытье, которое ничего общего не имело со сном и было вызвано резким падением температуры тела. Она доставала леденцы из неприкосновенного запаса и запихивала в рот пассажирам.
   – Пойте и грызите карамель! – командовала Саманта, зная, что сахар помогает организму бороться с холодом и морской болезнью. – Хлопайте в ладоши, двигайтесь! Мы вот-вот приплывем!
   Когда все выдохлись окончательно, она взялась рассказывать разные истории, и как только упоминалась, скажем, собака, полагалось лаять, прихлопывая ладошами в такт, кукарекать или кричать по-ослиному.
   От пения и разговоров у Саманты нещадно саднило горло, подобрался холод, навалилась усталость и апатия – первые признаки того, что она на грани срыва и готова сдаться. Девушка попыталась приободриться и заставила себя сесть.
   – Я сейчас разожгу плитку и согрею нам чего-нибудь горячего, – бодро объявила она. В ответ никто почти и не двинулся, только кого-то опять мучительно вырвало.
   – Ну, кому первому налить… – Саманта осеклась. Что-то изменилось. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она поняла – ветер притих и плот двигался плавно, взлетая и опускаясь вслед за волнами; изматывающие рывки буксирного троса прекратились.
   Из последних сил она бросилась к застегнутому пологу и скрюченными пальцами рванула застежки.
   Заря окрашивала холодное ясное небо тончайшими оттенками розового и лилового. Ветер почти угомонился, но волны продолжали идти горой, цвет воды из черного превратился в бутылочно-зеленый.
   Буксирный трос сорвало вместе с соединительной скобой, на ее месте сиротливо болтался кусок пластиковой обшивки. Номер шестнадцать замыкал вереницу плотов, которые тянул третий катер. Саманта высунулась насколько могла, судорожно вцепившись в борт и отчаянно всматриваясь между гребнями волн. Тщетно: караван исчез.
   Из виду пропал не только катер, но и каменистые, увенчанные ледовыми шапками скалы мыса Тревоги. За ночь злосчастный плот снесло на безбрежные пустынные просторы моря Уэдделла.
   Отчаяние захлестнуло Саманту. Хотелось разрыдаться от несправедливости жестокой судьбы, но она удержалась, осторожно вдыхая, чтобы не застудить легкие, и вглядываясь в даль слезящимися от ветра и напряжения глазами. Наконец холод загнал ее обратно под купол, в смрадную темень. Обессиленная Саманта легла среди безвольных, недвижных пассажиров и потуже затянула капюшон куртки. Даже при мысли о неизбежных смертях в ее душе ничего не дрогнуло. Наваливалась безысходность; трясина безволия, уже затянувшая остальных, засасывала все глубже и глубже, холод пробирался по ногам и рукам. Саманта смежила веки, и лишь огромным усилием воли снова открыла глаза.
   «Нет, я не умру, – твердо заявила она самой себе. – Я не собираюсь вот так лежать и погибать». Отчаяние все равно давило, словно мешок, полный свинцовых чушек, и девушке с трудом удалось повернуться, встать на четвереньки и доползти до ящика с запасами и спасательным оборудованием.
   Саманта вытащила из ячейки радиомаяк и замерзшими, непослушными пальцами в толстых рукавицах сорвала полиуретановую упаковку. На приборе размером с сигарную коробку была по трафарету нанесена инструкция, но Саманте она не понадобилась. Девушка включила радиомаяк и вернула прибор на место. В течение как минимум сорока восьми часов – или пока не сядут аккумуляторы – он будет неутомимо транслировать радиокомпасный пеленг-сигнал на частоте сто двадцать один с половиной мегагерц.
   Оставалась призрачная надежда, что французский буксир поймает слабенький голос маяка и найдет их. А сейчас Саманте нужно было сосредоточиться на неподъемной задаче: как вскипятить полкружки воды на таблетке сухого спирта и при этом не ошпариться. Поразмыслив, девушка пристроила плитку на коленях, удерживая равновесие при качке. Пока руки были заняты работой, Саманта подбирала слова и крепилась духом, чтобы сообщить остальным неприятную новость.
 
   Покинутый людьми «Золотой авантюрист», с мертвыми двигателями, застопоренным штурвалом, с телеграфным манипулятором, заблокированным в режиме непрерывной передачи однотонального сигнала бедствия, но по-прежнему залитый палубной иллюминацией, стремительно приближался к черным скалам мыса Тревоги.
   Утесы, сложенные из необычайно твердых горных пород, уходили в воду почти отвесно, и даже вечные атаки свирепого моря почти не оставили следов – все так же сверкали острые ребра скал и блестели отполированные поверхности разломов.
   Не встречая препятствий, волны обрушивались на камень, оглушительно громыхая и сотрясая воздух, словно мощный заряд взрывчатки, яростно взметались у неподвижных скал и обессиленно откатывали назад.
   Именно эти отраженные волны удерживали «Золотой авантюрист» от столкновения с утесами. Обрывистое дно уходило на сорок саженей возле скал, оставляя лайнеру достаточно места под днищем.
   Вблизи утесов ветер смолкал, в зловещей неподвижности воздуха судно прибивало все ближе и ближе, корпус раскачивался из стороны в сторону, чуть не задевая надстройками каменные стены. Один раз лайнер все же коснулся скалы, но отраженная волна отпихнула его обратно. Каждый новый вал толкал «Золотой авантюрист» на утесы, а порожденная им же волна отбрасывала судно, чуть-чуть смещая его вдоль берега. При желании человек без труда перескочил бы с вершины скалы на палубу лайнера.
   Внезапно сплошная линия утесов оборвалась, разделившись на три закрученных спиралью столба, изящных, как лепные колонны в храме Зевса.
   «Золотой авантюрист» зацепился кормой за одну из них, содрав краску и помяв релинг, и вырвался на простор.
   Удары ветра развернули лайнер и направили носом прямо на галечное мелководье просторного залива, где валуны из более податливой породы, обточенные водой до размеров человеческой головы и круглые, как пушечные ядра, усеивали пологое дно и берег.
   Прибой ворошил каменную насыпку, и валуны с треском стучались друг о друга, а рыхлые обломки морского льда, прибитые к берегу, шуршали и шипели в такт поднимавшейся и опускавшейся воде.
   Выйдя из-под скалы, «Золотой авантюрист» опять попал в объятия ветра, пусть и стихавшего, но все же способного медленно продвигать лайнер носом в глубину залива.
   Здесь дно полого поднималось к берегу, и высокие волны перекатывались плавно. Толстый слой мягкого льда сглаживал гребни своим весом, не давая им закручиваться и взрываться седыми бурунами. Волны наслаивались друг на друга и с помощью ветра придавали судну постоянное ускорение, загоняя его на берег.
   С громким металлическим скрежетом лайнер выполз на отмель и накренился. Мелкая галька расступилась под весом корпуса, как бы присасываясь к днищу, а волны и порывы ветра довершили дело, вытолкнув судно еще дальше на берег. Короткая ночь закончилась, ветер стих, и волны пошли на убыль. Наступивший отлив окончательно посадил лайнер на мель.
   К полудню накрененный под углом в десять градусов нос «Золотого авантюриста» полностью увяз в гальке фиолетового берега. Только корма, словно качели, взлетала и опускалась на волнах, пытавшихся вытолкнуть судно еще глубже на сушу. Впрочем, температура стремительно падала, и куски рыхлого льда смерзались вокруг корпуса сплошным слоем.
   Лайнер величественно застыл на влажном сверкающем берегу. Надстройки покрылись бахромой инея, со штормовых портов и якорных клюзов сталактитами свисали прозрачные ледяные иглы.
   Аварийный генератор работал до сих пор, и огни на палубе весело переливались, а из динамиков опустевшего салона неслась мягкая музыка.
   Если не считать бортовой пробоины, через которую по-прежнему хлестала вода, прочих видимых повреждений не было, и резкие силуэты грозных остроконечных пиков мыса Тревоги лишь подчеркивали изящные обводы лайнера, замершего в ожидании первого, кто придет и, образно выражаясь, сорвет сочный, манящий плод с призового дерева.
   Передатчик в радиорубке продолжал посылать однотонный непрерывный сигнал, уверенно принимаемый в радиусе пятисот миль.
 
   Пролежав два часа в тяжелом забытьи, Ник Берг очнулся, как от резкого удара, и сел в койке: вот-вот должно было случиться что-то важное. Ему понадобилось целых десять секунд, чтобы прийти в себя и сориентироваться.
   Невыспавшийся, с головной болью, он поднялся на ноги и поплелся в ванную. Пустив обжигающую воду, залез на ватных ногах под душ и помазком намылил щеки.
   Когда Ник вышел на мостик, сидевший в радиорубке Трог вскинул на него покрасневшие, слезящиеся глаза, красноречиво говорившие, что радист даже не прилег. Ник ощутил укол стыда.
   – Мы по-прежнему опережаем «Ла-Муэт». Думаю, миль на сто, – сухо бросил Трог и отвернулся.
   На мостике появился Эйнджел с огромным подносом, от которого исходил аппетитный запах.
   – Шкипер, у меня для вас кое-что особенное на завтрак. «Яйца с ангельскими крыльями», по моему личному рецепту.
   – Беру всю партию, – фыркнул Ник и повернулся к Трогу уже с набитым ртом: – Что с «Авантюристом»?
   – Все тот же пеленг-сигнал, но положение за последние три часа не изменилось.
   – Как-как? – поперхнувшись, переспросил шкипер.
   – Я говорю, на месте стоит.
   – Стало быть, его выбросило на берег в целости и сохранности, раз передатчик до сих пор работает, – пробормотал Ник, позабыв о еде.
   Тут в рубку влетел Дэвид Аллен с припухшими глазами, натягивая на ходу бушлат. Кое-как причесанные спереди волосы топорщились на затылке. Ему не надо было два раза повторять, что капитан уже на мостике.
   – Похоже, Дэвид, ваши молитвы сработали. – На губах Ника мелькнула скупая улыбка.
   Старпом потянулся к столешнице.
   – Постучим по дереву и сплюнем через плечо.
   Прежнее отчаяние отступило вместе с усталостью. Ник с удовольствием подхватил вилкой еще кусочек, шагнул к переднему окну и глянул вдаль.