Страница:
Когда последняя судорога охватила его, Сантен увидела, что цвет его глаз при свете лампы изменился на индиго. И все же, хотя в этот момент она любила Майкла с такой силой, что ощущала физическую боль, в глубинах сознания жило крошечное подозрение, что ей чего-то не хватает. Не почувствовала она нужды кричать так, как кричала Эльза лежа под Жаком, и едва подумав об этом, испугалась.
— Мишель, ты все еще любишь меня? Скажи, что ты любишь меня.
— Я люблю тебя больше собственной жизни.
Сантен облегченно улыбнулась в темноте и прижала его к себе, а когда почувствовала, что внутри ее это становится меньше и мягче, ее охватила волна нежной жалости.
— Мой дорогой, вот так, мой дорогой, так, — гладила она крупные упругие локоны на его затылке.
Немного погодя душевное волнение улеглось и она поняла: что-то необратимо изменилось в течение нескольких кратких минут того простого действия, которое они вместе совершили. Мужчина в ее объятиях был физически сильнее, но похож на дитя, спящее дитя, прижавшееся к ней. Сама же Сантен чувствовала себя мудрее и энергичнее, как будто жизнь до того момента была слишком умиротворенной, подобной кораблю, дрейфующему без ориентиров, но теперь она, как большой корабль, подгоняемый пассатом, шла к цели на всех парусах.
— Проснись, Мишель. — Сантен легонько встряхнула его, он что-то забормотал и пошевелился. — Ты не можешь сейчас спать, поговори со мной.
— О чем?
— О чем угодно. Расскажи мне об Африке. Расскажи мне, как мы вместе отправимся в Африку.
— Я тебе уже рассказывал об этом.
— Я хочу все услышать снова.
Она лежала, прижавшись к нему, и жадно слушала, задавая вопросы всякий раз, когда у него начинал заплетаться язык.
— Расскажи мне о своем отце. Ты не сказал, как он выглядит.
Так они проговорили всю ночь, прижавшись друг к другу в коконе из серых одеял.
А потом — им обоим показалось, что слишком рано, — пушки вдоль холмов завели свой убийственный хор, и Сантен притянула возлюбленного к себе в порыве отчаянного желания: «О Мишель, я не хочу уходить!» Но оторвалась, села и стала одеваться.
— Это было самым прекрасным из того, что когда-либо происходило со мной, — прошептал Майкл, наблюдая за ней, и в свете фонаря и мерцающем свечении вспышек орудийных выстрелов ее глаза были огромными и нежными, когда она снова повернулась к нему.
— Мы ведь поедем в Африку, правда, Мишель?
— Я обещаю тебе, что поедем.
— И я рожу твоего сына при свете солнца, и мы станем жить-поживать и добра наживать, совсем как в сказке, правда, Мишель?
Они пошли по тропинке, крепко обнявшись под шалью Сантен, и у угла конюшни поцеловались с молчаливою силой, после чего Сантен вырвалась из его объятий и убежала прочь через вымощенный двор.
Она не оглянулась у кухонной двери, а сразу исчезла в огромном темном доме, оставив Майкла одного в безотчетной грусти, тогда как он должен был бы испытывать радость.
Биггз стоял над походной кроватью и с любовью смотрел на спящего Майкла. Старший сын Биггза, погибший в траншеях под Ипром год назад, был бы сейчас такого же возраста. Майкл выглядел таким изнуренным, бледным и измученным, что Биггзу пришлось сделать над собой усилие, чтобы тронуть его за плечо и разбудить.
— Который час, Биггз? — Летчик, покачиваясь, сел в постели.
— Время позднее, сэр, и солнце светит, но мы не летаем, мы все еще отстранены от полетов, сэр.
И тут произошла странная вещь — Майкл улыбнулся Биггзу такой глупой, почти идиотской улыбкой, какую Биггз никогда прежде не видел. Это его обеспокоило.
— Боже, Биггз, я себя прекрасно чувствую!
— Я рад, сэр. — С внезапной болью Биггз подумал, что это, может быть, жар. — Как наша рука, сэр?
— Наша рука в чудесном состоянии, чертовски чудесном, благодарю вас, Биггз.
— Я бы не будил вас, но майор требует вас к себе. Он хочет вам показать что-то важное.
— Что такое?
— Мне не разрешено рассказывать, мистер Майкл, это строжайшие указания лорда Киллигеррана.
— Молодчина, Биггз! — без очевидной причины воскликнул Майкл и выпрыгнул из койки. — Никогда и не рассказывайте, чтобы лорд Киллигерран не заждался.
Майкл ворвался в офицерскую столовую и был разочарован, обнаружив, что она пуста. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своим хорошим настроением. Предпочтительнее с Эндрю, но даже дежуривший по столовой капрал покинул свой пост. Стол загромождала посуда, оставленная после завтрака, а журналы и газеты лежали на полу, куда они, очевидно, были брошены в спешке. В одной из пепельниц лежала трубка адъютанта, и от нее все еще поднимались струйки вонючего дыма, что было доказательством того, насколько поспешно была покинута столовая.
Потом Майкл услышал далекий звук взволнованных голосов, доносившийся через открытое окно, которое выходило в сад. Он поспешил на улицу. По штатному расписанию в их эскадрилье должно было быть двадцать четыре пилота, но после недавних изнурительных боев их осталось шестнадцать, включая Эндрю и Майкла. Все они собрались на краю сада, а с ними — механики и наземный персонал, расчеты охранявших летное поле зенитных батарей, прислуга из столовой и денщики — все до единого человека были на поле и, казалось, говорили одновременно.
Они сгрудились вокруг самолета, стоявшего на позиции номер один в передней части сада. За головами толпившихся Майклу были видны только верхние крылья машины и капот мотора, но он почувствовал, как изнутри его охватил внезапный трепет. Никогда прежде не видел он ничего подобного.
Нос машины был длинным, что создавало впечатление мощи мотора, крылья красиво скошены и в то же время V-образно загнуты вверх для большей скорости, а массивные рули должны обеспечить устойчивость и легкость в управлении.
Эндрю с трудом пробрался через окружавшую самолет возбужденную толпу и поспешил навстречу Майклу, задорно держа в углу рта свой янтарный мундштук.
— Привет, а вот и спящая красавица, выходящая, как Венера из морских волн.
— Эндрю, это ведь, конец СЕ-5а, правда? — Майкл перекричал шум толпы, а Эндрю схватил его за руку и потянул за собой к самолету.
Толпа расступилась перед ними, и Майкл подошел совсем близко к самолету, уставившись на него в изумлении. С первого же взгляда он понял, что самолет был тяжелее и крепче, чем даже германские «Альбатросы Д—III». А этот мотор! Громадный! Великанский!
— Двести и-го-го! — Эндрю любовно похлопал по капоту мотора.
— Двести лошадиных сил, — повторил Майкл. — Больше, чем у германского «мерседеса». — Он подошел и погладил красиво склеенное дерево пропеллера, одновременно глядя поверх носа на пулеметы.
На верхнем крыле на станке «фостер» был установлен пулемет «льюис» 303-го калибра, легкое, надежное и эффективное оружие, из которого можно стрелять поверх плоскости вращения пропеллера, а под ним, на фюзеляже перед кабиной, находился более тяжелый «викерс» с синхронизатором, позволяющим вести огонь через вращающийся пропеллер. Два пулемета, наконец-то у них есть два пулемета и достаточно мощный мотор, чтобы нести их в бой!
Майкл издал клич шотландских горцев, которому Эндрю обучил его, а Эндрю отвинтил пробку фляги и окропил несколькими каплями виски кожух мотора.
— Благословенны будьте этот самолет и все, кто летает на нем, — нараспев произнес он и сделал большой глоток из фляги, прежде чем передать ее Майклу.
— Ты летал на нем? — стал допытываться Майкл голосом, охрипшим от перехватившего дыхание виски, и бросил флягу ближайшему из своих братьев офицеров.
— А кто же, черт возьми, пригнал машину из Арраса?
— И как она ведет себя?
— Точно так же, как одна моя молодая знакомая из Абердина[68] — быстрая на подъем, быстрая на спуск, а в промежутке — мягкая и нежная.
Собравшиеся пилоты дружно принялись улюлюкать и свистеть хором, а кто-то завопил:
— Когда у нас будет возможность полетать на ней, сэр?
— А это — по старшинству, — ответил им Эндрю и хитро улыбнулся Майклу. — Эх, если бы только капитан Кортни был в состоянии летать! — И он покачал головой с напускным сочувствием.
— Биггз! — закричал Майкл. — Где моя летная куртка, дружище?
— Я как раз и подумал, что вам она может понадобиться, сэр. — Биггз вышел из толпы за спиной Майкла и развернул куртку так, чтобы его руки скользнули в рукава.
Мощный мотор «вулзли вайпер» бросил СЕ-5а вперед по узкой грязной взлетной полосе, и, когда хвост приподнялся, Майкл получил широкий обзор впереди, над капотом двигателя. Было похоже, что он сидит на высокой трибуне стадиона.
— Я заставлю Мака снять маленькое лобовое стекло, — решил он, — и тогда смогу обнаружить любого гунна за сотню миль.
Поднял большую машину в воздух и улыбнулся, когда увидел, как она начинает набирать высоту.
«Быстрая на подъем», — сказал Эндрю, и Майкл ощутил, как его вжимает в сиденье, когда нос самолета постепенно начал подниматься над горизонтом, и он, как ястреб, взмыл в восходящем потоке теплого воздуха.
«Еще не построили такой „альбатрос“, который теперь мог бы удрать от нас наверх», — восторгался Майкл. На высоте пять тысяч футов он выровнял самолет и пошел на разворот, выполняя его все круче и круче и сильно беря ручку управления на себя, чтобы удержать нос наверху. При этом правое крыло было направлено вертикально вниз, к земле, и кровь отхлынула от головы Майкла, так что все перед глазами стало серым и бесцветным. Затем летчик резко бросил машину в противоположном направлении и закричал от бурной радости в порывах ветра и реве громадного мотора.
— Давайте, вы, ублюдки! — Он повернулся, чтобы взглянуть назад, на германские позиции. — Давайте, смотрите, что мы вам теперь приготовили!
Когда Майкл приземлился, другие пилоты окружили самолет шумной толпой.
— На что он похож, Майк?
— Как набирает высоту?
— Хорошо ли разворачивается?
Стоя на нижнем крыле над ними, Майкл сложил вместе пальцы и поцеловал их, послав поцелуй небу. Днем Эндрю повел летевшую в плотном строю эскадрилью изрешеченных пулями, потрепанных и залатанных старых самолетов «сопвич пап» на главное летное поле в Бертангле. Стоя рядом с ангаром номер три нетерпеливо-восторженной группой, пилоты смотрели, как большие СЕ-5а выкатываются наружу наземными командами и паркуются в длинном ряду на одной линии на стояночной площадке.
Через своего дядю в дивизионном штабе Эндрю договорился о фотографе. Пилоты эскадрильи расположились вокруг командира на фоне новых истребителей, как футбольная команда. Каждый одет во что-то свое, и ни один — в форму. На головах фуражки, пилотки, кожаные шлемы, а Эндрю, как всегда, щеголял в шотландской шапочке. На них были и короткие морские куртки, и кавалерийские мундиры, и летные кожаные пальто с запахом, но все до единого на груди носили вышитые «крылышки» авиации сухопутных войск Великобритании.
Фотограф установил тяжелую деревянную треногу и исчез под черным сукном, а его помощник с пластинами встал рядом. Только один пилот остался в стороне. Хэнк Джонсон, крепкий маленький техасец, которому не было еще и двадцати, единственный американец в эскадрилье. До войны он был объездчиком лошадей, или, как говорил сам, ковбоем, объезжавшим диких пони американских прерий. Хэнк сам заплатил за дорогу через Атлантический океан, чтобы присоединиться к эскадрилье «Лафайет» [69], а оттуда попал к Эндрю в смешанную группу, состоявшую из шотландцев, ирландцев, выходцев из колоний и прочих случайно оказавшихся не на своем месте людей, которые и формировали двадцать первую эскадрилью авиации сухопутных войск Великобритании.
Хэнк стоял позади треноги, держа во рту толстую черную голландскую сигару, и давал озабоченному фотографу мешавшие ему советы.
— Давай, Хэнк, — позвал его Майкл. — Нам здесь нужна твоя симпатичная морда, чтобы фото получилось попривлекательнее.
Хэнк потер свой искривленный нос, принявший такую форму после удара одной из его диких лошадей, и покачал головой.
— А из вас, ребята, никто никогда не слыхивал, что сниматься на фотокарточку — это к несчастью?
На него зашикали, и он приветливо помахал им сигарой.
— Давайте-давайте, но мой папаша оказался укушенным гремучей змеей в тот же самый день, когда впервые в жизни его сняли на фотокарточку.
— Там, в небе, нету никаких гремучих змей, — поддел Хэнка один из летчиков.
— Нету, — согласился Хэнк. — Но то, что там есть, куда хуже, чем целое логово гремучих змей.
Насмешливые крики стали слабее. Собравшиеся посмотрели друг на друга, и один из них сделал такое движение, будто собирался покинуть группу.
— Джентльмены, пожалуйста, улыбнитесь. — Фотограф появился из-под своего черного сукна, заставив их застыть на месте, но улыбки получились чуть натянутыми и слабыми, когда створка аппарата открылась, чтобы запечатлеть летчиков для потомков.
Эндрю постарался побыстрей сменить тему.
— Майкл, выбери пятерых, — приказал он. — Мы, остальные, дадим вам десять минут форы, а вы должны постараться перехитрить нас и организовать хороший перехват, прежде чем мы достигнем Морт Омм.
Майкл возглавил группу из пяти самолетов, которые заняли классически выгодное для засады положение — со стороны солнца, прикрытые клочьями облаков — и блокировали обратный путь в Морт Омм. И все же Эндрю чуть не ускользнул от них: повел свою группу южнее и тайком пробирался почти над самой землей. Этот трюк сработал бы, не будь у Майкла такого острого зрения, но он заметил мгновенную вспышку низко упавшего луча солнца, отраженного лобовым стеклом, с расстояния шести миль и выстрелил красной сигнальной ракетой «Вижу противника», чтобы предупредить своих. Эндрю, поняв, что они обнаружены, набрал высоту, чтобы встретить «противников», и обе группы, сойдясь, образовали карусель пикирующих и кружащихся машин.
Из всей группы Майкл выбрал СЕ-5а, на котором летел Эндрю, и пустился за ним. Они сошлись в замысловатом воздушном дуэте, все сильнее разгоняя большие, мощные машины, стремясь установить верхние пределы их скорости и выносливости. Но так как оба не уступали друг другу в мастерстве и пилотировали однотипные самолеты, ни один их них не мог добиться решающего преимущества. Чисто случайно, когда Эндрю зашел в хвост Майклу и занял положение, из которого можно вести огонь на поражение, Майкл вдруг рывком полностью нажал руль направления без виража. В результате его СЕ-5а занесло в плоском вращении, крутанув с такой силой, что ему чуть не свернуло шею, и Майкл обнаружил, что самолет с ревом несется назад в лоб на атакующего Эндрю.
Лишь мгновенно, как молния, сработавшие рефлексы опытных летчиков-истребителей спасли их от столкновения. Майкл тут же повторил скользящий разворот в горизонтальной плоскости и был сильно отброшен на боковую стенку кабины, ударился своим еще не зажившим плечом о край, так что от боли искры посыпались из глаз, но все же молниеносно завершил маневр и приклеился к хвосту самолета Эндрю. Тот отчаянно изворачивался, но Майкл точно повторял каждый его вираж и держал «противника» в кругу прицела своего «викерса», прижимаясь все ближе, пока ступица пропеллера едва не коснулась руля направления машины Эндрю.
— Нги-дла! — победно взвыл Майкл. — Я поел! — Это был древний зулусский военный клич, который издавали воины вождя Чаки[70], вонзя в живую плоть длинные серебристые лезвия ассагаев[71].
Майкл видел отражение лица Эндрю в зеркале заднего вида на скрещенных подкосах крыла над головой: глаза того широко открылись от смятения и неверия в подобный неслыханный маневр.
Эндрю выпустил зеленую сигнальную ракету, чтобы собрать эскадрилью и присудить победу Майклу. Рассеянные по небу самолеты после команды снова заняли боевой порядок во главе с командиром, и он повел их назад в Морт Омм.
Едва приземлились, Эндрю выпрыгнул из своей машины и, опрометью бросившись к Майклу, схватил его за плечи и стал нетерпеливо трясти.
— Как ты это сделал?.. Как, черт возьми, ты это сделал?!
Майкл быстро объяснил.
— Это невозможно. — Эндрю покачал головой. — Разворот в горизонтальной плоскости… Если бы я сам этого не видел… — Он умолк. — Пошли. Давай попробуем снова.
Два больших истребителя с ревом оторвались от узкой полосы и возвратилась лишь тогда, когда день уже угасал. Майкл и Эндрю выпрыгнули из кабин и упали друг на друга; хлопая один другого по спине и пританцовывая, они двигались по кругу, и это делало их, одетых в теплую толстую летную одежду, похожими на двух танцующих в цирке медведей. Их наземные команды стояли рядом со снисходительными улыбками на лицах до тех пор, пока пилоты немного не остыли, и тогда Мак, главный механик, выступил вперед и притронулся к пилотке:
— Прошу прощения, сэр, но этот цвет уж так мне напоминает церковно-приходское платье моей тещи, сэр, скучный и грязный, и Боже ты мой…
Истребители СЕ-5а были монотонно покрашены заводской грязновато-желто-коричневой краской. Этот цвет, как предполагалось, сделает самолеты незаметными для врага.
— Зеленый, — сказал Эндрю. Многие пилоты, как с германской, так и с британской стороны, считали делом чести, чтобы их самолет был окрашен достаточно ярко, тем самым извещая противника о своем присутствии, бросая ему прямой вызов. — Зеленый, — повторил Эндрю — Ярко-зеленый, под стать моему шарфу, и не забудьте написать на носу «Летающий Хаггис».
— Желтый, пожалуйста, Мак, — откликнулся Майкл.
— И почему это я подумал, что вы выберете именно желтый, а, мистер Майкл? — усмехнулся механик.
— Да, Мак, пока ты будешь этим, заниматься, сними с самолета жуткое маленькое лобовое стекло и подтяни нивелировочные тросы, хорошо?
Все «старики» полагали, что, если подтянуть нивелировочные тросы, можно увеличить скорость еще на несколько узлов.
— Я позабочусь об этом.
— И отрегулируй машину так, чтобы можно было лететь, не держа руки на рычагах управления, — добавил Майкл.
Эти асы — все нервные, каждому это известно. Если СЕ-5а мог бы летать ровно и по прямой и не надо было бы все время касаться рычагов управления пилот освободил бы две руки для стрельбы из пулеметов.
— Именно так я ее и отрегулирую, сэр!
— Да, и еще, Мак, установи прицел пулеметов так чтобы можно было вести огонь с пятидесяти ярдов.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Пока достаточно, Мак, — Майкл улыбнулся ответ, — но я постараюсь придумать что-нибудь еще.
— А я в этом и не сомневаюсь, сэр. Машина будет готова к рассвету.
— Если так, тебя ждет бутылка рома, — пообещал Майкл.
— А теперь, дружище, — широким жестом Эндрю обнял Майкла за плечи, — как насчет того, чтобы выпить?
— Я уже думал, что ты и не предложишь. Офицерская столовая была полна возбужденных молодых людей, жарко и громко обсуждавших новые самолеты.
— Капрал! — крикнул лорд Киллигерран дежурному по столовой через головы собравшихся. — Запишите, пожалуйста, все выпитое сегодня вечером на мой счет. — И пилоты радостно приветствовали командира, прежде чем вновь обратиться к бару, чтобы как следует воспользоваться этим предложением.
Час спустя, когда все глаза уже лихорадочно блестели, а смех достиг той степени резкости, которую Эндрю счел подходящей, он забарабанил по стойке бара, привлекая общее внимание, и торжественно объявил:
— Как величайшему из чемпионов по игре в «бокбок» в Абердине и во всей Шотландии, не говоря уже о дальних Гебридских островах, мне подобает вызвать всех желающих на соревнование в этой древней и благородной игре.
— Поистине подобает! — Майкл многозначительно и насмешливо взглянул на друга: — Соблаговолите набрать себе команду, сэр.
Майкл проиграл жеребьевку, и теперь его команда должна была сгрудиться у дальней стены столовой так, как во время схватки в регби, а в это время прислуга в столовой проворно прятала все бьющиеся предметы. Затем парни Эндрю по очереди разбегались через всю столовую и, прыгнув, со всей силой, какая только возможна, падали поверх сгрудившихся у стен, чтобы разрушить эту группу и таким образом победить вчистую. Если же кто-то из них какой-либо частью тела коснется земли, это означает немедленную дисквалификацию всей команды.
Группа Майкла выдержала тяжесть и силу натиска, и наконец все восемь игроков Эндрю взгромоздились, словно стадо обезьян, на пирамиду Майкла.
С вершины этой кучи Эндрю задал решающий вопрос, который должен определить славную победу или постыдное поражение.
— Бок-бок, сколько пальцев я поднял?
Пытаясь угадать, Майкл вздохнул:
— Три.
— Два! — Эндрю заявил о победе, и с печальным стоном пирамида намеренно развалилась сама; Майкл обнаружил, что ухо Эндрю находится в нескольких дюймах от его рта.
— Послушай, как ты думаешь, я мог бы взять взаймы твой мотоцикл на вечер?
Сдавленный со всех сторон, Эндрю лишь скосил глаза.
— Снова отправляемся подышать воздухом, мой мальчик? — Майкл засмущался и не смог найтись. — Все, что у меня есть, — твое, поезжай с моим благословением и передай счастливой леди мое глубочайшее почтение, ладно?
Майкл поставил мотоцикл в лесу позади амбара и, неся сверток армейских одеял, зашлепал по грязи к входу. Когда он вошел, блеснул свет, — это Сантен подняла заслонку фонаря и посветила Майклу в лицо.
— Bonsoir, monsieur[72].
Она сидела наверху, на тюках соломы, подогнув ноги, и озорно улыбалась ему.
— Какой сюрприз встретить вас здесь.
Он вскарабкался к ней и с силой обнял.
— Ты пришла рано.
— Папа рано лег… — Она не договорила, так как Майкл закрыл ей рот поцелуем.
— Я видела новые самолеты, — прошептала Сантен, когда они разомкнули губы, чтобы отдышаться, — но не знала, который из них — твой. Все одинаковые. Мне было тревожно от того, что я не знаю, в котором — ты.
— Завтра мой самолет будет снова желтым. Мак покрывает его новым слоем лака.
— Мы должны договориться о сигналах, — сказала она, беря одеяла и принимаясь обустраивать гнездышко между тюками соломы.
— Если я вот так подниму руку над головой, это будет означать, что вечером жду тебя в амбаре.
— Именно этот сигнал я и буду высматривать во все глаза. — Сантен улыбнулась ему, а потом похлопала ладонью по одеялам. — Иди сюда. — Ее голос стал хрипловатым и как бы мурлыкающим.
Позже, когда она лежала, прижав ухо к его обнаженной груди, и слушала, как бьется сердце, он слегка пошевелился и прошептал:
— Сантен, так не пойдет! Ты не можешь ехать со мной в Африку.
Она быстро села и внимательно посмотрела на него; линия ее рта стала жесткой, а глаза, темные, как оружейная сталь, опасно светились.
— Ну, представь, что сказали бы люди? Подумай, что будет с моей репутацией, если я стану путешествовать с женщиной, которая мне не жена.
Сантен продолжала смотреть на него, но губы ее смягчились и на них начала появляться улыбка.
— Хотя должно же быть какое-то решение. — Майкл сделал вид, что ломает над этим голову. — Придумал! — Он щелкнул пальцами. — А что, если я женюсь на тебе?!
Она опять легла щекой ему на грудь.
— Только чтобы спасти твою репутацию.
— Ты еще не сказала «да».
— О, да. Да! Миллион раз да!
И тут же в своей манере задала прагматический вопрос:
— Когда, Мишель?
— Скоро, как можно скорее. Я познакомился с твоей семьей, а завтра повезу тебя познакомиться с моей.
— Твоей семьей? — Она отодвинулась. — Твоя семья — в Африке.
— Не вся. Большая ее часть находится здесь. Когда я говорю «большая», то имею в виду не количество, я имею в виду самую важную, хоть и малочисленную, ее часть.
— Не понимаю.
— Поймешь, ma cherie[73], обязательно поймешь!
О задуманном Майкл подробно рассказал Эндрю.
— Если ты попадешься, я стану отрицать, что мне хоть что-то известно обо всем этом нечестивом замысле. Более того, я с большим наслаждением буду председательствовать в военном трибунале, где тебя будут судить, и буду лично командовать расстрельным взводом, — предупредил Эндрю.
Майкл шагами измерил твердую площадку на краю северного поля со стороны имения де Тири, наиболее удаленную от базы эскадрильи. Ему пришлось скрытно, на бреющем полете перемахнуть на ярко-желтом СЕ-5а через посаженные в линию для защиты поля дубы, а затем, почти впритирку перелетев через каменную стену высотой семь футов, убрать скорость и позволить самолету плюхнуться на мягкую землю. Майкл быстро затормозил и, не выключая мотор, выбрался на крыло.
Сантен выбежала из-за угла. Она выполнила его указания и тепло оделась: на ней были отделанные мехом сапоги, желтая шерстяная юбка, желтый шелковый шарф на шее. Поверх всего этого — блестящая накидка из песца, капюшон которой на бегу болтался за спиной. На плече — сумка из мягкой кожи на длинном ремне.
— Мишель, ты все еще любишь меня? Скажи, что ты любишь меня.
— Я люблю тебя больше собственной жизни.
Сантен облегченно улыбнулась в темноте и прижала его к себе, а когда почувствовала, что внутри ее это становится меньше и мягче, ее охватила волна нежной жалости.
— Мой дорогой, вот так, мой дорогой, так, — гладила она крупные упругие локоны на его затылке.
Немного погодя душевное волнение улеглось и она поняла: что-то необратимо изменилось в течение нескольких кратких минут того простого действия, которое они вместе совершили. Мужчина в ее объятиях был физически сильнее, но похож на дитя, спящее дитя, прижавшееся к ней. Сама же Сантен чувствовала себя мудрее и энергичнее, как будто жизнь до того момента была слишком умиротворенной, подобной кораблю, дрейфующему без ориентиров, но теперь она, как большой корабль, подгоняемый пассатом, шла к цели на всех парусах.
— Проснись, Мишель. — Сантен легонько встряхнула его, он что-то забормотал и пошевелился. — Ты не можешь сейчас спать, поговори со мной.
— О чем?
— О чем угодно. Расскажи мне об Африке. Расскажи мне, как мы вместе отправимся в Африку.
— Я тебе уже рассказывал об этом.
— Я хочу все услышать снова.
Она лежала, прижавшись к нему, и жадно слушала, задавая вопросы всякий раз, когда у него начинал заплетаться язык.
— Расскажи мне о своем отце. Ты не сказал, как он выглядит.
Так они проговорили всю ночь, прижавшись друг к другу в коконе из серых одеял.
А потом — им обоим показалось, что слишком рано, — пушки вдоль холмов завели свой убийственный хор, и Сантен притянула возлюбленного к себе в порыве отчаянного желания: «О Мишель, я не хочу уходить!» Но оторвалась, села и стала одеваться.
— Это было самым прекрасным из того, что когда-либо происходило со мной, — прошептал Майкл, наблюдая за ней, и в свете фонаря и мерцающем свечении вспышек орудийных выстрелов ее глаза были огромными и нежными, когда она снова повернулась к нему.
— Мы ведь поедем в Африку, правда, Мишель?
— Я обещаю тебе, что поедем.
— И я рожу твоего сына при свете солнца, и мы станем жить-поживать и добра наживать, совсем как в сказке, правда, Мишель?
Они пошли по тропинке, крепко обнявшись под шалью Сантен, и у угла конюшни поцеловались с молчаливою силой, после чего Сантен вырвалась из его объятий и убежала прочь через вымощенный двор.
Она не оглянулась у кухонной двери, а сразу исчезла в огромном темном доме, оставив Майкла одного в безотчетной грусти, тогда как он должен был бы испытывать радость.
Биггз стоял над походной кроватью и с любовью смотрел на спящего Майкла. Старший сын Биггза, погибший в траншеях под Ипром год назад, был бы сейчас такого же возраста. Майкл выглядел таким изнуренным, бледным и измученным, что Биггзу пришлось сделать над собой усилие, чтобы тронуть его за плечо и разбудить.
— Который час, Биггз? — Летчик, покачиваясь, сел в постели.
— Время позднее, сэр, и солнце светит, но мы не летаем, мы все еще отстранены от полетов, сэр.
И тут произошла странная вещь — Майкл улыбнулся Биггзу такой глупой, почти идиотской улыбкой, какую Биггз никогда прежде не видел. Это его обеспокоило.
— Боже, Биггз, я себя прекрасно чувствую!
— Я рад, сэр. — С внезапной болью Биггз подумал, что это, может быть, жар. — Как наша рука, сэр?
— Наша рука в чудесном состоянии, чертовски чудесном, благодарю вас, Биггз.
— Я бы не будил вас, но майор требует вас к себе. Он хочет вам показать что-то важное.
— Что такое?
— Мне не разрешено рассказывать, мистер Майкл, это строжайшие указания лорда Киллигеррана.
— Молодчина, Биггз! — без очевидной причины воскликнул Майкл и выпрыгнул из койки. — Никогда и не рассказывайте, чтобы лорд Киллигерран не заждался.
Майкл ворвался в офицерскую столовую и был разочарован, обнаружив, что она пуста. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь своим хорошим настроением. Предпочтительнее с Эндрю, но даже дежуривший по столовой капрал покинул свой пост. Стол загромождала посуда, оставленная после завтрака, а журналы и газеты лежали на полу, куда они, очевидно, были брошены в спешке. В одной из пепельниц лежала трубка адъютанта, и от нее все еще поднимались струйки вонючего дыма, что было доказательством того, насколько поспешно была покинута столовая.
Потом Майкл услышал далекий звук взволнованных голосов, доносившийся через открытое окно, которое выходило в сад. Он поспешил на улицу. По штатному расписанию в их эскадрилье должно было быть двадцать четыре пилота, но после недавних изнурительных боев их осталось шестнадцать, включая Эндрю и Майкла. Все они собрались на краю сада, а с ними — механики и наземный персонал, расчеты охранявших летное поле зенитных батарей, прислуга из столовой и денщики — все до единого человека были на поле и, казалось, говорили одновременно.
Они сгрудились вокруг самолета, стоявшего на позиции номер один в передней части сада. За головами толпившихся Майклу были видны только верхние крылья машины и капот мотора, но он почувствовал, как изнутри его охватил внезапный трепет. Никогда прежде не видел он ничего подобного.
Нос машины был длинным, что создавало впечатление мощи мотора, крылья красиво скошены и в то же время V-образно загнуты вверх для большей скорости, а массивные рули должны обеспечить устойчивость и легкость в управлении.
Эндрю с трудом пробрался через окружавшую самолет возбужденную толпу и поспешил навстречу Майклу, задорно держа в углу рта свой янтарный мундштук.
— Привет, а вот и спящая красавица, выходящая, как Венера из морских волн.
— Эндрю, это ведь, конец СЕ-5а, правда? — Майкл перекричал шум толпы, а Эндрю схватил его за руку и потянул за собой к самолету.
Толпа расступилась перед ними, и Майкл подошел совсем близко к самолету, уставившись на него в изумлении. С первого же взгляда он понял, что самолет был тяжелее и крепче, чем даже германские «Альбатросы Д—III». А этот мотор! Громадный! Великанский!
— Двести и-го-го! — Эндрю любовно похлопал по капоту мотора.
— Двести лошадиных сил, — повторил Майкл. — Больше, чем у германского «мерседеса». — Он подошел и погладил красиво склеенное дерево пропеллера, одновременно глядя поверх носа на пулеметы.
На верхнем крыле на станке «фостер» был установлен пулемет «льюис» 303-го калибра, легкое, надежное и эффективное оружие, из которого можно стрелять поверх плоскости вращения пропеллера, а под ним, на фюзеляже перед кабиной, находился более тяжелый «викерс» с синхронизатором, позволяющим вести огонь через вращающийся пропеллер. Два пулемета, наконец-то у них есть два пулемета и достаточно мощный мотор, чтобы нести их в бой!
Майкл издал клич шотландских горцев, которому Эндрю обучил его, а Эндрю отвинтил пробку фляги и окропил несколькими каплями виски кожух мотора.
— Благословенны будьте этот самолет и все, кто летает на нем, — нараспев произнес он и сделал большой глоток из фляги, прежде чем передать ее Майклу.
— Ты летал на нем? — стал допытываться Майкл голосом, охрипшим от перехватившего дыхание виски, и бросил флягу ближайшему из своих братьев офицеров.
— А кто же, черт возьми, пригнал машину из Арраса?
— И как она ведет себя?
— Точно так же, как одна моя молодая знакомая из Абердина[68] — быстрая на подъем, быстрая на спуск, а в промежутке — мягкая и нежная.
Собравшиеся пилоты дружно принялись улюлюкать и свистеть хором, а кто-то завопил:
— Когда у нас будет возможность полетать на ней, сэр?
— А это — по старшинству, — ответил им Эндрю и хитро улыбнулся Майклу. — Эх, если бы только капитан Кортни был в состоянии летать! — И он покачал головой с напускным сочувствием.
— Биггз! — закричал Майкл. — Где моя летная куртка, дружище?
— Я как раз и подумал, что вам она может понадобиться, сэр. — Биггз вышел из толпы за спиной Майкла и развернул куртку так, чтобы его руки скользнули в рукава.
Мощный мотор «вулзли вайпер» бросил СЕ-5а вперед по узкой грязной взлетной полосе, и, когда хвост приподнялся, Майкл получил широкий обзор впереди, над капотом двигателя. Было похоже, что он сидит на высокой трибуне стадиона.
— Я заставлю Мака снять маленькое лобовое стекло, — решил он, — и тогда смогу обнаружить любого гунна за сотню миль.
Поднял большую машину в воздух и улыбнулся, когда увидел, как она начинает набирать высоту.
«Быстрая на подъем», — сказал Эндрю, и Майкл ощутил, как его вжимает в сиденье, когда нос самолета постепенно начал подниматься над горизонтом, и он, как ястреб, взмыл в восходящем потоке теплого воздуха.
«Еще не построили такой „альбатрос“, который теперь мог бы удрать от нас наверх», — восторгался Майкл. На высоте пять тысяч футов он выровнял самолет и пошел на разворот, выполняя его все круче и круче и сильно беря ручку управления на себя, чтобы удержать нос наверху. При этом правое крыло было направлено вертикально вниз, к земле, и кровь отхлынула от головы Майкла, так что все перед глазами стало серым и бесцветным. Затем летчик резко бросил машину в противоположном направлении и закричал от бурной радости в порывах ветра и реве громадного мотора.
— Давайте, вы, ублюдки! — Он повернулся, чтобы взглянуть назад, на германские позиции. — Давайте, смотрите, что мы вам теперь приготовили!
Когда Майкл приземлился, другие пилоты окружили самолет шумной толпой.
— На что он похож, Майк?
— Как набирает высоту?
— Хорошо ли разворачивается?
Стоя на нижнем крыле над ними, Майкл сложил вместе пальцы и поцеловал их, послав поцелуй небу. Днем Эндрю повел летевшую в плотном строю эскадрилью изрешеченных пулями, потрепанных и залатанных старых самолетов «сопвич пап» на главное летное поле в Бертангле. Стоя рядом с ангаром номер три нетерпеливо-восторженной группой, пилоты смотрели, как большие СЕ-5а выкатываются наружу наземными командами и паркуются в длинном ряду на одной линии на стояночной площадке.
Через своего дядю в дивизионном штабе Эндрю договорился о фотографе. Пилоты эскадрильи расположились вокруг командира на фоне новых истребителей, как футбольная команда. Каждый одет во что-то свое, и ни один — в форму. На головах фуражки, пилотки, кожаные шлемы, а Эндрю, как всегда, щеголял в шотландской шапочке. На них были и короткие морские куртки, и кавалерийские мундиры, и летные кожаные пальто с запахом, но все до единого на груди носили вышитые «крылышки» авиации сухопутных войск Великобритании.
Фотограф установил тяжелую деревянную треногу и исчез под черным сукном, а его помощник с пластинами встал рядом. Только один пилот остался в стороне. Хэнк Джонсон, крепкий маленький техасец, которому не было еще и двадцати, единственный американец в эскадрилье. До войны он был объездчиком лошадей, или, как говорил сам, ковбоем, объезжавшим диких пони американских прерий. Хэнк сам заплатил за дорогу через Атлантический океан, чтобы присоединиться к эскадрилье «Лафайет» [69], а оттуда попал к Эндрю в смешанную группу, состоявшую из шотландцев, ирландцев, выходцев из колоний и прочих случайно оказавшихся не на своем месте людей, которые и формировали двадцать первую эскадрилью авиации сухопутных войск Великобритании.
Хэнк стоял позади треноги, держа во рту толстую черную голландскую сигару, и давал озабоченному фотографу мешавшие ему советы.
— Давай, Хэнк, — позвал его Майкл. — Нам здесь нужна твоя симпатичная морда, чтобы фото получилось попривлекательнее.
Хэнк потер свой искривленный нос, принявший такую форму после удара одной из его диких лошадей, и покачал головой.
— А из вас, ребята, никто никогда не слыхивал, что сниматься на фотокарточку — это к несчастью?
На него зашикали, и он приветливо помахал им сигарой.
— Давайте-давайте, но мой папаша оказался укушенным гремучей змеей в тот же самый день, когда впервые в жизни его сняли на фотокарточку.
— Там, в небе, нету никаких гремучих змей, — поддел Хэнка один из летчиков.
— Нету, — согласился Хэнк. — Но то, что там есть, куда хуже, чем целое логово гремучих змей.
Насмешливые крики стали слабее. Собравшиеся посмотрели друг на друга, и один из них сделал такое движение, будто собирался покинуть группу.
— Джентльмены, пожалуйста, улыбнитесь. — Фотограф появился из-под своего черного сукна, заставив их застыть на месте, но улыбки получились чуть натянутыми и слабыми, когда створка аппарата открылась, чтобы запечатлеть летчиков для потомков.
Эндрю постарался побыстрей сменить тему.
— Майкл, выбери пятерых, — приказал он. — Мы, остальные, дадим вам десять минут форы, а вы должны постараться перехитрить нас и организовать хороший перехват, прежде чем мы достигнем Морт Омм.
Майкл возглавил группу из пяти самолетов, которые заняли классически выгодное для засады положение — со стороны солнца, прикрытые клочьями облаков — и блокировали обратный путь в Морт Омм. И все же Эндрю чуть не ускользнул от них: повел свою группу южнее и тайком пробирался почти над самой землей. Этот трюк сработал бы, не будь у Майкла такого острого зрения, но он заметил мгновенную вспышку низко упавшего луча солнца, отраженного лобовым стеклом, с расстояния шести миль и выстрелил красной сигнальной ракетой «Вижу противника», чтобы предупредить своих. Эндрю, поняв, что они обнаружены, набрал высоту, чтобы встретить «противников», и обе группы, сойдясь, образовали карусель пикирующих и кружащихся машин.
Из всей группы Майкл выбрал СЕ-5а, на котором летел Эндрю, и пустился за ним. Они сошлись в замысловатом воздушном дуэте, все сильнее разгоняя большие, мощные машины, стремясь установить верхние пределы их скорости и выносливости. Но так как оба не уступали друг другу в мастерстве и пилотировали однотипные самолеты, ни один их них не мог добиться решающего преимущества. Чисто случайно, когда Эндрю зашел в хвост Майклу и занял положение, из которого можно вести огонь на поражение, Майкл вдруг рывком полностью нажал руль направления без виража. В результате его СЕ-5а занесло в плоском вращении, крутанув с такой силой, что ему чуть не свернуло шею, и Майкл обнаружил, что самолет с ревом несется назад в лоб на атакующего Эндрю.
Лишь мгновенно, как молния, сработавшие рефлексы опытных летчиков-истребителей спасли их от столкновения. Майкл тут же повторил скользящий разворот в горизонтальной плоскости и был сильно отброшен на боковую стенку кабины, ударился своим еще не зажившим плечом о край, так что от боли искры посыпались из глаз, но все же молниеносно завершил маневр и приклеился к хвосту самолета Эндрю. Тот отчаянно изворачивался, но Майкл точно повторял каждый его вираж и держал «противника» в кругу прицела своего «викерса», прижимаясь все ближе, пока ступица пропеллера едва не коснулась руля направления машины Эндрю.
— Нги-дла! — победно взвыл Майкл. — Я поел! — Это был древний зулусский военный клич, который издавали воины вождя Чаки[70], вонзя в живую плоть длинные серебристые лезвия ассагаев[71].
Майкл видел отражение лица Эндрю в зеркале заднего вида на скрещенных подкосах крыла над головой: глаза того широко открылись от смятения и неверия в подобный неслыханный маневр.
Эндрю выпустил зеленую сигнальную ракету, чтобы собрать эскадрилью и присудить победу Майклу. Рассеянные по небу самолеты после команды снова заняли боевой порядок во главе с командиром, и он повел их назад в Морт Омм.
Едва приземлились, Эндрю выпрыгнул из своей машины и, опрометью бросившись к Майклу, схватил его за плечи и стал нетерпеливо трясти.
— Как ты это сделал?.. Как, черт возьми, ты это сделал?!
Майкл быстро объяснил.
— Это невозможно. — Эндрю покачал головой. — Разворот в горизонтальной плоскости… Если бы я сам этого не видел… — Он умолк. — Пошли. Давай попробуем снова.
Два больших истребителя с ревом оторвались от узкой полосы и возвратилась лишь тогда, когда день уже угасал. Майкл и Эндрю выпрыгнули из кабин и упали друг на друга; хлопая один другого по спине и пританцовывая, они двигались по кругу, и это делало их, одетых в теплую толстую летную одежду, похожими на двух танцующих в цирке медведей. Их наземные команды стояли рядом со снисходительными улыбками на лицах до тех пор, пока пилоты немного не остыли, и тогда Мак, главный механик, выступил вперед и притронулся к пилотке:
— Прошу прощения, сэр, но этот цвет уж так мне напоминает церковно-приходское платье моей тещи, сэр, скучный и грязный, и Боже ты мой…
Истребители СЕ-5а были монотонно покрашены заводской грязновато-желто-коричневой краской. Этот цвет, как предполагалось, сделает самолеты незаметными для врага.
— Зеленый, — сказал Эндрю. Многие пилоты, как с германской, так и с британской стороны, считали делом чести, чтобы их самолет был окрашен достаточно ярко, тем самым извещая противника о своем присутствии, бросая ему прямой вызов. — Зеленый, — повторил Эндрю — Ярко-зеленый, под стать моему шарфу, и не забудьте написать на носу «Летающий Хаггис».
— Желтый, пожалуйста, Мак, — откликнулся Майкл.
— И почему это я подумал, что вы выберете именно желтый, а, мистер Майкл? — усмехнулся механик.
— Да, Мак, пока ты будешь этим, заниматься, сними с самолета жуткое маленькое лобовое стекло и подтяни нивелировочные тросы, хорошо?
Все «старики» полагали, что, если подтянуть нивелировочные тросы, можно увеличить скорость еще на несколько узлов.
— Я позабочусь об этом.
— И отрегулируй машину так, чтобы можно было лететь, не держа руки на рычагах управления, — добавил Майкл.
Эти асы — все нервные, каждому это известно. Если СЕ-5а мог бы летать ровно и по прямой и не надо было бы все время касаться рычагов управления пилот освободил бы две руки для стрельбы из пулеметов.
— Именно так я ее и отрегулирую, сэр!
— Да, и еще, Мак, установи прицел пулеметов так чтобы можно было вести огонь с пятидесяти ярдов.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Пока достаточно, Мак, — Майкл улыбнулся ответ, — но я постараюсь придумать что-нибудь еще.
— А я в этом и не сомневаюсь, сэр. Машина будет готова к рассвету.
— Если так, тебя ждет бутылка рома, — пообещал Майкл.
— А теперь, дружище, — широким жестом Эндрю обнял Майкла за плечи, — как насчет того, чтобы выпить?
— Я уже думал, что ты и не предложишь. Офицерская столовая была полна возбужденных молодых людей, жарко и громко обсуждавших новые самолеты.
— Капрал! — крикнул лорд Киллигерран дежурному по столовой через головы собравшихся. — Запишите, пожалуйста, все выпитое сегодня вечером на мой счет. — И пилоты радостно приветствовали командира, прежде чем вновь обратиться к бару, чтобы как следует воспользоваться этим предложением.
Час спустя, когда все глаза уже лихорадочно блестели, а смех достиг той степени резкости, которую Эндрю счел подходящей, он забарабанил по стойке бара, привлекая общее внимание, и торжественно объявил:
— Как величайшему из чемпионов по игре в «бокбок» в Абердине и во всей Шотландии, не говоря уже о дальних Гебридских островах, мне подобает вызвать всех желающих на соревнование в этой древней и благородной игре.
— Поистине подобает! — Майкл многозначительно и насмешливо взглянул на друга: — Соблаговолите набрать себе команду, сэр.
Майкл проиграл жеребьевку, и теперь его команда должна была сгрудиться у дальней стены столовой так, как во время схватки в регби, а в это время прислуга в столовой проворно прятала все бьющиеся предметы. Затем парни Эндрю по очереди разбегались через всю столовую и, прыгнув, со всей силой, какая только возможна, падали поверх сгрудившихся у стен, чтобы разрушить эту группу и таким образом победить вчистую. Если же кто-то из них какой-либо частью тела коснется земли, это означает немедленную дисквалификацию всей команды.
Группа Майкла выдержала тяжесть и силу натиска, и наконец все восемь игроков Эндрю взгромоздились, словно стадо обезьян, на пирамиду Майкла.
С вершины этой кучи Эндрю задал решающий вопрос, который должен определить славную победу или постыдное поражение.
— Бок-бок, сколько пальцев я поднял?
Пытаясь угадать, Майкл вздохнул:
— Три.
— Два! — Эндрю заявил о победе, и с печальным стоном пирамида намеренно развалилась сама; Майкл обнаружил, что ухо Эндрю находится в нескольких дюймах от его рта.
— Послушай, как ты думаешь, я мог бы взять взаймы твой мотоцикл на вечер?
Сдавленный со всех сторон, Эндрю лишь скосил глаза.
— Снова отправляемся подышать воздухом, мой мальчик? — Майкл засмущался и не смог найтись. — Все, что у меня есть, — твое, поезжай с моим благословением и передай счастливой леди мое глубочайшее почтение, ладно?
Майкл поставил мотоцикл в лесу позади амбара и, неся сверток армейских одеял, зашлепал по грязи к входу. Когда он вошел, блеснул свет, — это Сантен подняла заслонку фонаря и посветила Майклу в лицо.
— Bonsoir, monsieur[72].
Она сидела наверху, на тюках соломы, подогнув ноги, и озорно улыбалась ему.
— Какой сюрприз встретить вас здесь.
Он вскарабкался к ней и с силой обнял.
— Ты пришла рано.
— Папа рано лег… — Она не договорила, так как Майкл закрыл ей рот поцелуем.
— Я видела новые самолеты, — прошептала Сантен, когда они разомкнули губы, чтобы отдышаться, — но не знала, который из них — твой. Все одинаковые. Мне было тревожно от того, что я не знаю, в котором — ты.
— Завтра мой самолет будет снова желтым. Мак покрывает его новым слоем лака.
— Мы должны договориться о сигналах, — сказала она, беря одеяла и принимаясь обустраивать гнездышко между тюками соломы.
— Если я вот так подниму руку над головой, это будет означать, что вечером жду тебя в амбаре.
— Именно этот сигнал я и буду высматривать во все глаза. — Сантен улыбнулась ему, а потом похлопала ладонью по одеялам. — Иди сюда. — Ее голос стал хрипловатым и как бы мурлыкающим.
Позже, когда она лежала, прижав ухо к его обнаженной груди, и слушала, как бьется сердце, он слегка пошевелился и прошептал:
— Сантен, так не пойдет! Ты не можешь ехать со мной в Африку.
Она быстро села и внимательно посмотрела на него; линия ее рта стала жесткой, а глаза, темные, как оружейная сталь, опасно светились.
— Ну, представь, что сказали бы люди? Подумай, что будет с моей репутацией, если я стану путешествовать с женщиной, которая мне не жена.
Сантен продолжала смотреть на него, но губы ее смягчились и на них начала появляться улыбка.
— Хотя должно же быть какое-то решение. — Майкл сделал вид, что ломает над этим голову. — Придумал! — Он щелкнул пальцами. — А что, если я женюсь на тебе?!
Она опять легла щекой ему на грудь.
— Только чтобы спасти твою репутацию.
— Ты еще не сказала «да».
— О, да. Да! Миллион раз да!
И тут же в своей манере задала прагматический вопрос:
— Когда, Мишель?
— Скоро, как можно скорее. Я познакомился с твоей семьей, а завтра повезу тебя познакомиться с моей.
— Твоей семьей? — Она отодвинулась. — Твоя семья — в Африке.
— Не вся. Большая ее часть находится здесь. Когда я говорю «большая», то имею в виду не количество, я имею в виду самую важную, хоть и малочисленную, ее часть.
— Не понимаю.
— Поймешь, ma cherie[73], обязательно поймешь!
О задуманном Майкл подробно рассказал Эндрю.
— Если ты попадешься, я стану отрицать, что мне хоть что-то известно обо всем этом нечестивом замысле. Более того, я с большим наслаждением буду председательствовать в военном трибунале, где тебя будут судить, и буду лично командовать расстрельным взводом, — предупредил Эндрю.
Майкл шагами измерил твердую площадку на краю северного поля со стороны имения де Тири, наиболее удаленную от базы эскадрильи. Ему пришлось скрытно, на бреющем полете перемахнуть на ярко-желтом СЕ-5а через посаженные в линию для защиты поля дубы, а затем, почти впритирку перелетев через каменную стену высотой семь футов, убрать скорость и позволить самолету плюхнуться на мягкую землю. Майкл быстро затормозил и, не выключая мотор, выбрался на крыло.
Сантен выбежала из-за угла. Она выполнила его указания и тепло оделась: на ней были отделанные мехом сапоги, желтая шерстяная юбка, желтый шелковый шарф на шее. Поверх всего этого — блестящая накидка из песца, капюшон которой на бегу болтался за спиной. На плече — сумка из мягкой кожи на длинном ремне.