Страница:
Майкл спрыгнул и закружил ее в своих объятиях.
— Смотри! Я надела все желтое — это твой любимый цвет.
— Умница! — Он опустил ее на землю. — Вот! — Вытащил из кармана шинели взятый взаймы летный шлем и показал, как надеть его поверх густых темных локонов и застегнуть пряжку под подбородком.
— Ну что, правда, у меня теперь доблестный и романтический вид? — спросила Сантен, позируя перед ним.
— Ты просто прекрасна! — И это было правдой. Щеки ее раскраснелись от волнения, а глаза блестели.
— А теперь пошли. — Майкл взобрался на крыло и опустился в крошечную кабину.
— Такая маленькая… — Сантен в нерешительности остановилась на крыле.
— Да и ты ведь тоже, но мне кажется, что ты еще и боишься, а?
— Боюсь! Вот еще! — Она бросила на него мгновенный взгляд, полный совершеннейшего презрения, и начала забираться.
Это оказалось трудным делом, осложнявшимся тем, что ей нужно было поднять юбки выше колен и, рискованно балансируя над открытой кабиной, сесть в нее так, как красивая птица усаживается на свое гнездо, где высиживает яйца. Майкл не смог устоять перед искушением и, пока Сантен опускалась, просунул руку под юбки, почти до соединения обтянутых шелком бедер. Сантен вскрикнула от негодования:
— Вы нахал, месье! — и плюхнулась ему на колени.
Майкл пристегнул ремень безопасности и потерся носом о ее шею под нижним краем шлема.
— Теперь ты в моей власти. Уж отсюда не убежишь.
— Я и сама не уверена, что мне этого хочется, — хихикнула она.
Потребовалось еще несколько минут, чтобы они нашли место для всех юбок и мехов Сантен и убедились, что Майкл сможет работать рычагами управления.
— Все готово, — сказал он ей и порулил в конец поля, выгадывая каждый возможный дюйм, потому что земля была мягкой, а взлетная полоса — короткой. Мак по его просьбе разрядил оба пулемета, а из «викерса» слил охлаждающую жидкость, что экономило почти шестьдесят фунтов веса, но и при этом они были тяжеловаты для взлетной полосы такой длины.
— Держись. — Майкл открыл дроссель, и большой истребитель рванулся вперед.
— Слава Богу, ветер южный, — пробормотал летчик, почувствовав, как самолет отрывается от клейко-грязной земли и изо всех сил стремится поднять их в воздух.
Когда перелетели через дальнюю стену, почти касаясь ее, Майкл слегка накренил машину, чтобы приподнять левое крыло над одним из дубов, после чего стали набирать высоту. Майкл ощущал, насколько Сантен напряжена, и решил, что она и правда боится.
— Теперь мы в безопасности, — попытался перекричать он грохот мотора. Сантен повернула голову, в ее глазах был не страх, а наивысший восторг.
— Как красиво! — И она поцеловала его.
Ему доставило радость осознание того, что она разделяет его страсть к полетам.
— Мы пролетим над шато, — сообщил Майкл и, выполнив резкий крен, снова снизился.
Для Сантен это было вторым из самых чудесных переживаний и впечатлений за всю жизнь. Лучше верховой езды или музыки, почти таким же прекрасным, как любовь Майкла. Она чувствовала себя птицей, орлом, ей хотелось громко кричать о своей радости, задержать это мгновение навсегда. Хотелось всегда быть в небе, где вокруг нее завывает буйный ветер, а крепкая рука мужчины, которого она любит, обнимая, защищает.
Внизу лежал новый мир: знакомые с раннего детства места, теперь представшие ее взору в другом, и очаровательном, измерении.
— Вот таким ангелы и должны видеть мир! — воскликнула она, и Майкл улыбнулся ее фантазии.
Шато вырисовывался впереди; раньше Сантен не представляла, какой он большой, какая розовая и красивая у него крыша из обожженной черепицы. А вот и Облако, на поле за конюшней, скачет галопом, старается обогнать желтый самолет. Сантен рассмеялась и прокричала на ветру:
— Скачи, мой дорогой! — И тут они пронеслись над ним.
В огороде девушка увидела Анну, поднявшуюся от своих растений при звуке мотора, прикрывшую глаза рукой от солнца, всматривавшуюся в них. Анна была так близко, что можно разглядеть недовольную мину на ее красном лице, и Сантен сильно высунулась из кабины. Ее желтый шарф реял позади в воздушной струе, когда она махала Анне, Они пронеслись мимо, оставив ее в огороде с недоуменным лицом.
Сантен смеялась на ветру и кричала Майклу:
— Выше! Лети еще выше!
Он повиновался, а она ни минуты не сидела спокойно, крутилась и прыгала у него на коленях, высовывалась из кабины сначала с одной стороны, потом с другой.
— Смотри! Смотри! Вон монастырь, если бы только монахини могли меня теперь видеть. А вот там — канал, а вот кафедральный собор в Аррасе, о, а там… — Это волнение и энтузиазм были заразительны, и Майкл смеялся с ней, а когда Сантен повернула голову к нему, поцеловал ее, но она отстранилась.
— О, я не хочу пропустить ни секунды!
Майкл выбрал главную базу воздушных сил в Бертангле; там взлетно-посадочные полосы образовывали на фоне темного леса крест из подстриженного зеленого дерна, между перекладинами которого угнездилась группа ангаров и построек.
— Послушай меня, — закричал он ей на ухо. — Ты должна пригнуть голову и не поднимать ее, пока мы будем садиться. — Сантен кивнула. — Как только я скажу, прыгай вниз и беги за деревья. Справа ты увидишь каменную стену. Иди вдоль нее триста метров, пока не достигнешь дороги. Жди там.
Майкл выполнил круг над аэродромом Бертангле как по учебнику, использовав неспешный полет по прямой между вторым и третьим разворотами, чтобы тщательно рассмотреть базу на предмет какой-либо активности, которая могла бы указывать на присутствие старших офицеров или других потенциальных нарушителей спокойствия. Перед ангарами стояло полдюжины самолетов, несколько человек работали около них либо бродили среди строений.
— Похоже, что все спокойно, — пробормотал он и развернулся против ветра. Затем вышел на последнюю прямую. Сантен скрючилась у него на коленях так, чтобы ее не было видно с земли.
Майкл садился с запасом высоты, как новичок: когда они пронеслись над ангарами, он был все еще на высоте пятьдесят футов, а земли самолет коснулся на самом дальнем конце полосы, и Майкл позволил ему выкатиться с полосы и довезти их почти до края леса, и лишь затем круто развернул самолет боком и резко затормозил.
— Вылезай и беги! — сказал он Сантен и поддержал ее, когда она вылезала из кабины. Скрытая от ангаров и построек фюзеляжем СЕ-5а, она подхватила юбки, взяла свою кожаную сумку под мышку и поспешила скрыться среди деревьев.
Майкл вырулил назад к ангарам и поставил самолет на стоянку.
— Вы бы расписались в журнале, сэр, — сказал ему сержант-механик, когда он спрыгнул вниз.
— В журнале?
— Новый порядок, сэр, все полеты должны заноситься в журнал от и до.
— Чертова волокита, — заворчал Майкл. — Теперь без бумажки и сделать ничего нельзя. — Но все же отправился искать дежурного офицера.
— А, Кортни, за вами приехал шофер.
Шофер ждал за рулем черного «роллс-ройса», припаркованного за ангаром номер один, но, как только увидел Майкла, выпрыгнул и встал по стойке «смирно».
— Нкосана! — Он улыбался от огромной радости, зубы блестели на круглом, как луна, лице, и, широко взмахнув рукой, отдал Майклу честь, весь вытянулся в струну, и только рука его слегка подрагивала у козырька. Это был высокий молодой зулус, ростом даже выше капитана, одетый в форму хаки и обмотки, какие носили в Африканском корпусе.
— Сангане! — Майкл ответил на военное приветствие, улыбаясь так же широко, а затем импульсивно прижал зулуса к себе.
— Вижу твое лицо, и кажется, я снова дома. — Майкл говорил по-зулусски легко и быстро.
Оба молодых человека выросли вместе, путешествуя по поросшим травами желтым холмам земли зулусов со своими собаками и охотничьими палками. Обнаженными они вместе плавали в прохладных зеленых заводях реки Тугела и ловили там угрей длиной и шириной с их руки. Готовили добычу на одном и том же коптящем костре и лежали рядом по ночам, изучая звезды и серьезно обсуждая дела маленьких мальчиков, решая, какой жизнью станут жить и какой мир построят, когда будут взрослыми мужчинами.
— Какие новости из дома, Сангане? — расспрашивал Майкл, пока зулус открывал дверь «роллса». — Как поживает твой отец?
Мбеджане, отец Сангане, был слугой, компаньоном и другом Шона Кортни, наследником дома правителей зулусов, и ранее следовал за своим хозяином на другие войны, но теперь стал слишком стар и немощен и вынужден послать вместо себя сына.
Они оживленно болтали, пока Сангане выводил «роллс» с территории базы и поворачивал на главную дорогу. Сидя на заднем сиденье, Майкл стащил с себя летное обмундирование, под ним обнаружилась парадная форма, дополненная «крылышками» и наградами, что красовались под ними.
— Остановись вон там, Сангане, у деревьев.
Майкл выпрыгнул из машины и с тревогой позвал:
— Сантен!
Она вышла из-за ствола одного из деревьев, и Майкл изумленно уставился на нее. Сантен с толком использовала время, и ему стало понятно, зачем была взята с собой кожаная сумка. Майкл никогда прежде не видел ее накрашенной, но она нанесла косметику столь искусно, что поначалу он не мог постичь, в чем же метаморфоза. Просто дело в том, что все достоинства оказались подчеркнутыми, глаза стали еще ярче, кожа еще больше светилась и походила на жемчуг.
— Ты прекрасна, — выдохнул Майкл. Она уже больше не была девочкой-женщиной, овладела новой манерой держаться, приобрела уверенность и внушала ему восхищение.
— Как ты думаешь, я понравлюсь твоему дяде?
— Он влюбится в тебя, как и любой другой мужчина.
Желтый костюм Сантен был своеобразного оттенка, который, казалось, золотил ее кожу и отбрасывал золотое отражение в темные глаза. Поля шляпы в форме котелка — узкие с одной стороны и широкие с другой — приколоты к тулье булавкой с султанчиком зеленых и желтых перьев. Под жакет Сантен надела блузку из тонкого кремового оттенка крепдешина с высоким кружевным воротником, который подчеркивал линию шеи и изящную посадку головки. Сапоги заменены элегантными туфлями.
Он взял обе ее руки и благоговейно поцеловал их, а затем посадил свою спутницу на заднее сиденье лимузина.
— Сангане, эта женщина в ближайшие дни станет моей женой.
Зулус одобрительно кивнул, оценивая девушку так, как оценивал бы лошадь или породистую телку.
— Пусть она принесет тебе много сыновей.
Когда Майкл перевел сказанное, Сантен вспыхнула и рассмеялась:
— Поблагодари его, Майкл, но скажи, что мне бы хотелось по крайней мере одну дочь. — Она оглядела роскошный салон «роллс-ройса». — Такие автомобили есть у всех английских генералов?
— Мой дядя привез его с собой из Африки. — Майкл погладил сиденье из тонкой мягкой кожи. — Это был подарок моей тети.
— Твой дядя поступил оригинально, отправившись на войну в такой колеснице, — кивнула Сантен, — а у твоей тети хороший вкус. Надеюсь, что однажды и я буду в состоянии преподнести тебе подобный подарок, Мишель.
— Я хотел бы поцеловать тебя.
— При людях — никогда, — чопорно ответила она, — но когда мы вдвоем — сколько захочешь.
— Скажи, далеко ли нам ехать?
— Миль пять, но при таком движении на дороге только Богу известно, сколько это у нас займет времени.
Они свернули на главную дорогу между Аррасом и Амьеном. Она оказалась забитой военным транспортом, пушками и санитарными машинами, грузовыми автомобилями тыловых служб, крытыми и открытыми повозками на конской тяге; обочины были запружены солдатами на марше, сгорбившимися под тяжелой выкладкой и казавшимися в своих стальных касках одинаковыми, как грибы.
Майкл ловил возмущенные и завистливые взгляды, пока Сангане прокладывал путь большому блестящему «роллс-ройсу» среди транспорта, двигавшегося в более медленном темпе. С трудом шедшие по грязи люди заглядывали внутрь машины и видели элегантного офицера с хорошенькой девушкой, сидевшей рядом с ним на мягком кожаном сиденье. Тем не менее большинство угрюмых взглядов сменялось улыбками, когда Сантен махала им рукой.
— Расскажи мне о своем дяде, — потребовала она, поворачиваясь к Майклу.
— О, на самом деле он самый обычный малый, и рассказывать-то тут особенно не о чем. Был исключен из школы за то, что избил директора, сражался в войне с зулусами и впервые убил человека, когда ему еще не исполнилось и восемнадцати, заработал свой первый миллион фунтов прежде, чем ему исполнилось двадцать пять, и потерял его в один день. Застрелил несколько сот слонов, когда был профессиональным охотником за слоновой костью, голыми руками убил леопарда. Потом, во время войны с бурами[74], взял в плен Леру, бурского генерала, почти без посторонней помощи заработал еще один миллион фунтов после войны, помогал вести переговоры о хартии Южно-Африканского Союза[75]. Был министром в кабинете Луиса Боты[76], но ушел в отставку со своего поста, чтобы участвовать в этой войне. Теперь командует полком. Ростом весьма высок и может в каждой руке поднять по двухсотфунтовому мешку кукурузы.
— Мишель, я боюсь встречи с таким человеком, — серьезно пробормотала Сантен.
— Но почему же…
— Боюсь, что могу влюбиться в него.
Майкл радостно рассмеялся:
— И я боюсь. Боюсь, что он влюбится в тебя!
Штаб полка временно размещался в заброшенном монастыре на окраине Амьена. Монастырский сад был запущенным и заросшим с прошлой осени, с тех пор, как во время боев монахи покинули его, и кусты рододендронов превратились в джунгли. Постройки монастыря из красного кирпича были покрыты мхом и карабкающейся к серой крыше глицинией. Кирпичи утыканы старыми осколками снарядов.
Молодой военный в чине второго лейтенанта встретил их у парадного входа.
— Должно быть, вы — Майкл Кортни, а я — Джон Пирс, адъютант генерала.
— О, здравствуйте. — Майкл поздоровался за руку. — А где же Ник ван дер Хеевер?
Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.
— О, разве вы не слышали? — Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. — Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».
— Господи, не может быть!
— Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. — Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.
— Где мой дядя?
— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.
Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов[77].
— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?
Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:
— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.
Адъютант налил Майклу виски.
— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.
— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.
— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.
— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.
Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.
«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.
— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.
— Мой мальчик.
«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.
Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.
«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»
Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.
— Так вот это и есть та самая молодая леди?
— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.
— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.
— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.
— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.
— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.
— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.
— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…
— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.
Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.
Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.
«Очень хорошо, mon General[78], смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.
«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.
— Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.
— Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.
Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.
«Не испорть им этого, — предупредил себя. — Не нагони ни единого облачка на их радость».
Он взглянул на них и начал улыбаться:
— Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. — Обернулся к Сантен: — А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?
— Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.
Шон с любовью взглянул на Майкла:
— Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!
— Не беспокойтесь, сэр. — Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:
— Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. — Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.
— Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, — сухо произнес Шон. — А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, — один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.
— Вы называете меня лошадью, генерал? — игриво возмутилась Сантен.
— Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, — бросил вызов Шон.
— Ее папа — граф, она скачет так, словно она — кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.
— Ха! — Шон смотрел победителем, а Сантен показала жестом, что сдается.
— Он знает все, этот твой дядя.
— Не все… — Шон снова повернулся к Майклу. — Когда вы планируете сделать это?
— Я хотел бы, чтобы мой отец… — Майклу не пришлось закончить свою мысль. — Но у нас так мало времени.
Шон, которому точно было известно, как мало имелось у них времени, кивнул:
— Гарри, твой отец, поймет.
— Мы хотим пожениться прежде, чем начнется весеннее наступление.
— Да. Я знаю. — Шон нахмурился и вздохнул. Некоторые из его пэров могут бесстрастно отправлять туда молодых солдат, но он не столь профессионален, как они. Он знал, что никогда не сможет ожесточиться и привыкнуть к боли и чувству вины за то, что посылает молодых людей на смерть. Начал говорить и остановил себя, снова вздохнул и продолжил:
— Майкл, это только для твоего сведения. Хотя, так или иначе, ты узнаешь об этом довольно скоро. Всем эскадрильям истребителей отдан боевой приказ. Его суть в том, чтобы не дать возможности противнику вести наблюдение с воздуха за нашими позициями. Мы бросим все эскадрильи на то, чтобы помешать германским наблюдателям следить за нашими приготовлениями в течение ближайших недель.
Майкл сидел тихо, обдумывая то, что сказал ему дядя. Это означало, что, насколько он мог себе представить, забегая вперед, будущее будет одной непрерывной беспощадной схваткой с германскими истребителями. Таким образом, его предупредили, что лишь немногие пилоты-истребители могли бы рассчитывать остаться в живых после этой битвы.
— Спасибо, сэр, — произнес Майкл тихо. — Мы с Сантен поженимся скоро… так скоро, как только сможем. Могу я надеяться, что вы будете присутствовать?
— Я могу лишь обещать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы присутствовать. — Шон поднял глаза на Джона Пирса, возвратившегося в сад: — Что у тебя, Джон?
— Прошу прощения, сэр. Срочное донесение от генерала Ролинсона[79].
— Я иду. Дай мне две минуты. — И повернулся к своим молодым гостям: — Чертовски ужасный ленч, я сожалею.
— Вино было превосходным, а компания — еще лучше, — возразила Сантен.
— Майкл, иди и найди Сангане и «роллс». Мне нужно поговорить с этой молодой леди конфиденциально.
Шон предложил Сантен руку, и они вслед за Майклом вышли из садика и пошли по крытой галерее по направлению к каменному порталу монастыря. Только стоя рядом с генералом, Сантен поняла, какой он большой, и увидела, что он слегка хромает, так что звук его шагов на каменном полу раздавался неравномерно. Заговорил тихо, но убедительно, слегка наклоняясь над ней, чтобы выделить, сделать весомым каждое слово.
— Смотри! Я надела все желтое — это твой любимый цвет.
— Умница! — Он опустил ее на землю. — Вот! — Вытащил из кармана шинели взятый взаймы летный шлем и показал, как надеть его поверх густых темных локонов и застегнуть пряжку под подбородком.
— Ну что, правда, у меня теперь доблестный и романтический вид? — спросила Сантен, позируя перед ним.
— Ты просто прекрасна! — И это было правдой. Щеки ее раскраснелись от волнения, а глаза блестели.
— А теперь пошли. — Майкл взобрался на крыло и опустился в крошечную кабину.
— Такая маленькая… — Сантен в нерешительности остановилась на крыле.
— Да и ты ведь тоже, но мне кажется, что ты еще и боишься, а?
— Боюсь! Вот еще! — Она бросила на него мгновенный взгляд, полный совершеннейшего презрения, и начала забираться.
Это оказалось трудным делом, осложнявшимся тем, что ей нужно было поднять юбки выше колен и, рискованно балансируя над открытой кабиной, сесть в нее так, как красивая птица усаживается на свое гнездо, где высиживает яйца. Майкл не смог устоять перед искушением и, пока Сантен опускалась, просунул руку под юбки, почти до соединения обтянутых шелком бедер. Сантен вскрикнула от негодования:
— Вы нахал, месье! — и плюхнулась ему на колени.
Майкл пристегнул ремень безопасности и потерся носом о ее шею под нижним краем шлема.
— Теперь ты в моей власти. Уж отсюда не убежишь.
— Я и сама не уверена, что мне этого хочется, — хихикнула она.
Потребовалось еще несколько минут, чтобы они нашли место для всех юбок и мехов Сантен и убедились, что Майкл сможет работать рычагами управления.
— Все готово, — сказал он ей и порулил в конец поля, выгадывая каждый возможный дюйм, потому что земля была мягкой, а взлетная полоса — короткой. Мак по его просьбе разрядил оба пулемета, а из «викерса» слил охлаждающую жидкость, что экономило почти шестьдесят фунтов веса, но и при этом они были тяжеловаты для взлетной полосы такой длины.
— Держись. — Майкл открыл дроссель, и большой истребитель рванулся вперед.
— Слава Богу, ветер южный, — пробормотал летчик, почувствовав, как самолет отрывается от клейко-грязной земли и изо всех сил стремится поднять их в воздух.
Когда перелетели через дальнюю стену, почти касаясь ее, Майкл слегка накренил машину, чтобы приподнять левое крыло над одним из дубов, после чего стали набирать высоту. Майкл ощущал, насколько Сантен напряжена, и решил, что она и правда боится.
— Теперь мы в безопасности, — попытался перекричать он грохот мотора. Сантен повернула голову, в ее глазах был не страх, а наивысший восторг.
— Как красиво! — И она поцеловала его.
Ему доставило радость осознание того, что она разделяет его страсть к полетам.
— Мы пролетим над шато, — сообщил Майкл и, выполнив резкий крен, снова снизился.
Для Сантен это было вторым из самых чудесных переживаний и впечатлений за всю жизнь. Лучше верховой езды или музыки, почти таким же прекрасным, как любовь Майкла. Она чувствовала себя птицей, орлом, ей хотелось громко кричать о своей радости, задержать это мгновение навсегда. Хотелось всегда быть в небе, где вокруг нее завывает буйный ветер, а крепкая рука мужчины, которого она любит, обнимая, защищает.
Внизу лежал новый мир: знакомые с раннего детства места, теперь представшие ее взору в другом, и очаровательном, измерении.
— Вот таким ангелы и должны видеть мир! — воскликнула она, и Майкл улыбнулся ее фантазии.
Шато вырисовывался впереди; раньше Сантен не представляла, какой он большой, какая розовая и красивая у него крыша из обожженной черепицы. А вот и Облако, на поле за конюшней, скачет галопом, старается обогнать желтый самолет. Сантен рассмеялась и прокричала на ветру:
— Скачи, мой дорогой! — И тут они пронеслись над ним.
В огороде девушка увидела Анну, поднявшуюся от своих растений при звуке мотора, прикрывшую глаза рукой от солнца, всматривавшуюся в них. Анна была так близко, что можно разглядеть недовольную мину на ее красном лице, и Сантен сильно высунулась из кабины. Ее желтый шарф реял позади в воздушной струе, когда она махала Анне, Они пронеслись мимо, оставив ее в огороде с недоуменным лицом.
Сантен смеялась на ветру и кричала Майклу:
— Выше! Лети еще выше!
Он повиновался, а она ни минуты не сидела спокойно, крутилась и прыгала у него на коленях, высовывалась из кабины сначала с одной стороны, потом с другой.
— Смотри! Смотри! Вон монастырь, если бы только монахини могли меня теперь видеть. А вот там — канал, а вот кафедральный собор в Аррасе, о, а там… — Это волнение и энтузиазм были заразительны, и Майкл смеялся с ней, а когда Сантен повернула голову к нему, поцеловал ее, но она отстранилась.
— О, я не хочу пропустить ни секунды!
Майкл выбрал главную базу воздушных сил в Бертангле; там взлетно-посадочные полосы образовывали на фоне темного леса крест из подстриженного зеленого дерна, между перекладинами которого угнездилась группа ангаров и построек.
— Послушай меня, — закричал он ей на ухо. — Ты должна пригнуть голову и не поднимать ее, пока мы будем садиться. — Сантен кивнула. — Как только я скажу, прыгай вниз и беги за деревья. Справа ты увидишь каменную стену. Иди вдоль нее триста метров, пока не достигнешь дороги. Жди там.
Майкл выполнил круг над аэродромом Бертангле как по учебнику, использовав неспешный полет по прямой между вторым и третьим разворотами, чтобы тщательно рассмотреть базу на предмет какой-либо активности, которая могла бы указывать на присутствие старших офицеров или других потенциальных нарушителей спокойствия. Перед ангарами стояло полдюжины самолетов, несколько человек работали около них либо бродили среди строений.
— Похоже, что все спокойно, — пробормотал он и развернулся против ветра. Затем вышел на последнюю прямую. Сантен скрючилась у него на коленях так, чтобы ее не было видно с земли.
Майкл садился с запасом высоты, как новичок: когда они пронеслись над ангарами, он был все еще на высоте пятьдесят футов, а земли самолет коснулся на самом дальнем конце полосы, и Майкл позволил ему выкатиться с полосы и довезти их почти до края леса, и лишь затем круто развернул самолет боком и резко затормозил.
— Вылезай и беги! — сказал он Сантен и поддержал ее, когда она вылезала из кабины. Скрытая от ангаров и построек фюзеляжем СЕ-5а, она подхватила юбки, взяла свою кожаную сумку под мышку и поспешила скрыться среди деревьев.
Майкл вырулил назад к ангарам и поставил самолет на стоянку.
— Вы бы расписались в журнале, сэр, — сказал ему сержант-механик, когда он спрыгнул вниз.
— В журнале?
— Новый порядок, сэр, все полеты должны заноситься в журнал от и до.
— Чертова волокита, — заворчал Майкл. — Теперь без бумажки и сделать ничего нельзя. — Но все же отправился искать дежурного офицера.
— А, Кортни, за вами приехал шофер.
Шофер ждал за рулем черного «роллс-ройса», припаркованного за ангаром номер один, но, как только увидел Майкла, выпрыгнул и встал по стойке «смирно».
— Нкосана! — Он улыбался от огромной радости, зубы блестели на круглом, как луна, лице, и, широко взмахнув рукой, отдал Майклу честь, весь вытянулся в струну, и только рука его слегка подрагивала у козырька. Это был высокий молодой зулус, ростом даже выше капитана, одетый в форму хаки и обмотки, какие носили в Африканском корпусе.
— Сангане! — Майкл ответил на военное приветствие, улыбаясь так же широко, а затем импульсивно прижал зулуса к себе.
— Вижу твое лицо, и кажется, я снова дома. — Майкл говорил по-зулусски легко и быстро.
Оба молодых человека выросли вместе, путешествуя по поросшим травами желтым холмам земли зулусов со своими собаками и охотничьими палками. Обнаженными они вместе плавали в прохладных зеленых заводях реки Тугела и ловили там угрей длиной и шириной с их руки. Готовили добычу на одном и том же коптящем костре и лежали рядом по ночам, изучая звезды и серьезно обсуждая дела маленьких мальчиков, решая, какой жизнью станут жить и какой мир построят, когда будут взрослыми мужчинами.
— Какие новости из дома, Сангане? — расспрашивал Майкл, пока зулус открывал дверь «роллса». — Как поживает твой отец?
Мбеджане, отец Сангане, был слугой, компаньоном и другом Шона Кортни, наследником дома правителей зулусов, и ранее следовал за своим хозяином на другие войны, но теперь стал слишком стар и немощен и вынужден послать вместо себя сына.
Они оживленно болтали, пока Сангане выводил «роллс» с территории базы и поворачивал на главную дорогу. Сидя на заднем сиденье, Майкл стащил с себя летное обмундирование, под ним обнаружилась парадная форма, дополненная «крылышками» и наградами, что красовались под ними.
— Остановись вон там, Сангане, у деревьев.
Майкл выпрыгнул из машины и с тревогой позвал:
— Сантен!
Она вышла из-за ствола одного из деревьев, и Майкл изумленно уставился на нее. Сантен с толком использовала время, и ему стало понятно, зачем была взята с собой кожаная сумка. Майкл никогда прежде не видел ее накрашенной, но она нанесла косметику столь искусно, что поначалу он не мог постичь, в чем же метаморфоза. Просто дело в том, что все достоинства оказались подчеркнутыми, глаза стали еще ярче, кожа еще больше светилась и походила на жемчуг.
— Ты прекрасна, — выдохнул Майкл. Она уже больше не была девочкой-женщиной, овладела новой манерой держаться, приобрела уверенность и внушала ему восхищение.
— Как ты думаешь, я понравлюсь твоему дяде?
— Он влюбится в тебя, как и любой другой мужчина.
Желтый костюм Сантен был своеобразного оттенка, который, казалось, золотил ее кожу и отбрасывал золотое отражение в темные глаза. Поля шляпы в форме котелка — узкие с одной стороны и широкие с другой — приколоты к тулье булавкой с султанчиком зеленых и желтых перьев. Под жакет Сантен надела блузку из тонкого кремового оттенка крепдешина с высоким кружевным воротником, который подчеркивал линию шеи и изящную посадку головки. Сапоги заменены элегантными туфлями.
Он взял обе ее руки и благоговейно поцеловал их, а затем посадил свою спутницу на заднее сиденье лимузина.
— Сангане, эта женщина в ближайшие дни станет моей женой.
Зулус одобрительно кивнул, оценивая девушку так, как оценивал бы лошадь или породистую телку.
— Пусть она принесет тебе много сыновей.
Когда Майкл перевел сказанное, Сантен вспыхнула и рассмеялась:
— Поблагодари его, Майкл, но скажи, что мне бы хотелось по крайней мере одну дочь. — Она оглядела роскошный салон «роллс-ройса». — Такие автомобили есть у всех английских генералов?
— Мой дядя привез его с собой из Африки. — Майкл погладил сиденье из тонкой мягкой кожи. — Это был подарок моей тети.
— Твой дядя поступил оригинально, отправившись на войну в такой колеснице, — кивнула Сантен, — а у твоей тети хороший вкус. Надеюсь, что однажды и я буду в состоянии преподнести тебе подобный подарок, Мишель.
— Я хотел бы поцеловать тебя.
— При людях — никогда, — чопорно ответила она, — но когда мы вдвоем — сколько захочешь.
— Скажи, далеко ли нам ехать?
— Миль пять, но при таком движении на дороге только Богу известно, сколько это у нас займет времени.
Они свернули на главную дорогу между Аррасом и Амьеном. Она оказалась забитой военным транспортом, пушками и санитарными машинами, грузовыми автомобилями тыловых служб, крытыми и открытыми повозками на конской тяге; обочины были запружены солдатами на марше, сгорбившимися под тяжелой выкладкой и казавшимися в своих стальных касках одинаковыми, как грибы.
Майкл ловил возмущенные и завистливые взгляды, пока Сангане прокладывал путь большому блестящему «роллс-ройсу» среди транспорта, двигавшегося в более медленном темпе. С трудом шедшие по грязи люди заглядывали внутрь машины и видели элегантного офицера с хорошенькой девушкой, сидевшей рядом с ним на мягком кожаном сиденье. Тем не менее большинство угрюмых взглядов сменялось улыбками, когда Сантен махала им рукой.
— Расскажи мне о своем дяде, — потребовала она, поворачиваясь к Майклу.
— О, на самом деле он самый обычный малый, и рассказывать-то тут особенно не о чем. Был исключен из школы за то, что избил директора, сражался в войне с зулусами и впервые убил человека, когда ему еще не исполнилось и восемнадцати, заработал свой первый миллион фунтов прежде, чем ему исполнилось двадцать пять, и потерял его в один день. Застрелил несколько сот слонов, когда был профессиональным охотником за слоновой костью, голыми руками убил леопарда. Потом, во время войны с бурами[74], взял в плен Леру, бурского генерала, почти без посторонней помощи заработал еще один миллион фунтов после войны, помогал вести переговоры о хартии Южно-Африканского Союза[75]. Был министром в кабинете Луиса Боты[76], но ушел в отставку со своего поста, чтобы участвовать в этой войне. Теперь командует полком. Ростом весьма высок и может в каждой руке поднять по двухсотфунтовому мешку кукурузы.
— Мишель, я боюсь встречи с таким человеком, — серьезно пробормотала Сантен.
— Но почему же…
— Боюсь, что могу влюбиться в него.
Майкл радостно рассмеялся:
— И я боюсь. Боюсь, что он влюбится в тебя!
Штаб полка временно размещался в заброшенном монастыре на окраине Амьена. Монастырский сад был запущенным и заросшим с прошлой осени, с тех пор, как во время боев монахи покинули его, и кусты рододендронов превратились в джунгли. Постройки монастыря из красного кирпича были покрыты мхом и карабкающейся к серой крыше глицинией. Кирпичи утыканы старыми осколками снарядов.
Молодой военный в чине второго лейтенанта встретил их у парадного входа.
— Должно быть, вы — Майкл Кортни, а я — Джон Пирс, адъютант генерала.
— О, здравствуйте. — Майкл поздоровался за руку. — А где же Ник ван дер Хеевер?
Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.
— О, разве вы не слышали? — Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. — Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».
— Господи, не может быть!
— Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. — Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.
— Где мой дядя?
— Он просил вас подождать. — Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.
Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов[77].
— Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… — Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. — Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?
Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:
— С коготками, пожалуйста. — Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.
Адъютант налил Майклу виски.
— Извините, но у меня действительно есть кое-какие… — Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.
— Смотри, — прислонилась она к нему, — на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.
— Не все, — мягко возразил Майкл. — Для солдата весна — время смерти.
— О, Мишель, — начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.
Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода — густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.
«Это глаза Мишеля!» — подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.
— Дядя Шон! — воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.
— Мой мальчик.
«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», — поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб — широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.
Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.
«Они одинаковые, — поняла она, — и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»
Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.
— Так вот это и есть та самая молодая леди?
— Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.
— Мишель мне много рассказал… очень много… — Сантен споткнулась на английской фразе.
— Говори по-фламандски! — быстро вмешался Майкл.
— Мишель мне все о вас рассказывал, — послушалась она, и генерал радостно заулыбался.
— Вы говорите на африкаанс! — От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.
— Это не африкаанс. — И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.
— Давайте обедать! — воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. — У нас так мало времени…
— Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.
Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.
Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.
«Очень хорошо, mon General[78], смотрите, сколько хотите, но я — это я и Мишель — мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.
«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, — размышлял Шон. — Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, — решил он, — но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.
— Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.
— Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.
Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.
«Не испорть им этого, — предупредил себя. — Не нагони ни единого облачка на их радость».
Он взглянул на них и начал улыбаться:
— Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. — Обернулся к Сантен: — А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?
— Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.
Шон с любовью взглянул на Майкла:
— Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!
— Не беспокойтесь, сэр. — Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:
— Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. — Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.
— Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, — сухо произнес Шон. — А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, — один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.
— Вы называете меня лошадью, генерал? — игриво возмутилась Сантен.
— Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, — бросил вызов Шон.
— Ее папа — граф, она скачет так, словно она — кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.
— Ха! — Шон смотрел победителем, а Сантен показала жестом, что сдается.
— Он знает все, этот твой дядя.
— Не все… — Шон снова повернулся к Майклу. — Когда вы планируете сделать это?
— Я хотел бы, чтобы мой отец… — Майклу не пришлось закончить свою мысль. — Но у нас так мало времени.
Шон, которому точно было известно, как мало имелось у них времени, кивнул:
— Гарри, твой отец, поймет.
— Мы хотим пожениться прежде, чем начнется весеннее наступление.
— Да. Я знаю. — Шон нахмурился и вздохнул. Некоторые из его пэров могут бесстрастно отправлять туда молодых солдат, но он не столь профессионален, как они. Он знал, что никогда не сможет ожесточиться и привыкнуть к боли и чувству вины за то, что посылает молодых людей на смерть. Начал говорить и остановил себя, снова вздохнул и продолжил:
— Майкл, это только для твоего сведения. Хотя, так или иначе, ты узнаешь об этом довольно скоро. Всем эскадрильям истребителей отдан боевой приказ. Его суть в том, чтобы не дать возможности противнику вести наблюдение с воздуха за нашими позициями. Мы бросим все эскадрильи на то, чтобы помешать германским наблюдателям следить за нашими приготовлениями в течение ближайших недель.
Майкл сидел тихо, обдумывая то, что сказал ему дядя. Это означало, что, насколько он мог себе представить, забегая вперед, будущее будет одной непрерывной беспощадной схваткой с германскими истребителями. Таким образом, его предупредили, что лишь немногие пилоты-истребители могли бы рассчитывать остаться в живых после этой битвы.
— Спасибо, сэр, — произнес Майкл тихо. — Мы с Сантен поженимся скоро… так скоро, как только сможем. Могу я надеяться, что вы будете присутствовать?
— Я могу лишь обещать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы присутствовать. — Шон поднял глаза на Джона Пирса, возвратившегося в сад: — Что у тебя, Джон?
— Прошу прощения, сэр. Срочное донесение от генерала Ролинсона[79].
— Я иду. Дай мне две минуты. — И повернулся к своим молодым гостям: — Чертовски ужасный ленч, я сожалею.
— Вино было превосходным, а компания — еще лучше, — возразила Сантен.
— Майкл, иди и найди Сангане и «роллс». Мне нужно поговорить с этой молодой леди конфиденциально.
Шон предложил Сантен руку, и они вслед за Майклом вышли из садика и пошли по крытой галерее по направлению к каменному порталу монастыря. Только стоя рядом с генералом, Сантен поняла, какой он большой, и увидела, что он слегка хромает, так что звук его шагов на каменном полу раздавался неравномерно. Заговорил тихо, но убедительно, слегка наклоняясь над ней, чтобы выделить, сделать весомым каждое слово.