— Майкл — прекрасный молодой человек, он добр, внимателен, чуток. Но не обладает той безжалостностью, которая необходима мужчине в этом мире, чтобы взобраться на вершину горы. — Шон остановился, и Сантен внимательно взглянула на него. — Я полагаю, что у вас есть такая сила. Вы еще слишком молоды, но я верю, что вы станете сильнее. Я хочу, чтобы вы были сильной ради Майкла.
Сантен кивнула, не найдя слов для ответа.
— Будьте сильной для моего сына, — мягко произнес Шон, и она вздрогнула.
— Вашего сына? — В его глазах был ужас, который он поспешно спрятал, поправляя себя.
— Прошу прощения, его отец и я — близнецы, и я иногда думаю так о Майкле.
— Я понимаю, — ответила Сантен, но почему-то почувствовала, что это не было ошибкой. «Однажды я займусь этим, пока не выясню правду».
Шон повторил:
— Присматривайте за ним хорошенько, Сантен, а я буду вашим другом до гробовой доски.
— Я вам обещаю, что буду присматривать за ним. — Она пожала ему руку, и они подошли к входу, где Сангане ждал с «роллс-ройсом». — Au revoir, General[80].
— Да, — кивнул Шон. — До той поры, когда мы снова встретимся. — И помог ей сесть на заднее сиденье автомобиля.
— Я дам вам знать, как только мы выберем день, сэр. — Майкл пожал руку дяди.
— Даже если я не смогу быть с вами, будь счастлив, мой мальчик. — Шон Кортни, долго смотрел, как степенно и спокойно, фырча мотором, «роллс» уезжает по дорожке, а затем нетерпеливо пожал плечами, повернулся и зашагал назад через крытую галерею своими длинными неравномерными шагами.
Спрятав назад в мягкую кожаную сумку свои шляпу, украшения и туфли и надев на ноги отделанные мехом сапоги, а на голову — летный шлем, Сантен на корточках сидела на опушке леса.
Когда Майкл подрулил СЕ-5а к тому месту, где она ждала, и круто развернул самолет боком к стоявшим вдалеке постройкам аэродрома, Сантен опрометью выскочила из укрытия, бросила сумку Майклу вверх и вскарабкалась на крыло. На этот раз она уже не медлила, забираясь в кабину как опытный пилот.
— Пригни голову, — приказал Майкл и развернул машину, приготовившись к взлету.
— Отбой, — сказал он ей, когда они взлетели, и Сантен вновь высунула голову, все такая же нетерпеливая и возбужденная, как и во время первого полета. Они забирались все выше и выше.
— Посмотри, как облака похожи на заснеженные поля, как солнечный свет наполняет их радугами.
Она изгибалась то в одну, то в другую сторону, сидя у него на коленях, чтобы рассмотреть хвостовое оперение самолета, но вдруг в ее глазах появилось насмешливо-странное выражение и, казалось, она потеряла интерес к радугам.
— Мишель? — Сантен снова пошевелилась у него на коленях, на этот раз нарочито и неторопливо.
— Мишель! — Это уже не был вопрос, ее плотные круглые ягодицы совершали такое коварное колебание, которое заставило Майкла смущенно увернуться от них.
— Извини меня! — Он отчаянно пытался уйти от соприкосновения, но ягодицы охотились за ним; потом Сантен повернулась и прошептала ему что-то.
— Только не средь бела дня… Не на высоте же пять тысяч футов!
— А почему бы и нет, mon cheri?[81] — Она наградила его долгим поцелуем. — Никто никогда не узнает. — Майкл почувствовал, что самолет накренился на одно крыло и начал круто снижаться. Он торопливо выровнял машину, а Сантен уже обняла его и начала двигаться у него на коленях в медленном чувственном ритме. — Разве тебе не хочется?
— Но… но… никто прежде этого не делал, по крайней мере, на СЕ-5а. Я не знаю, возможно ли это. — Голос его слабел, самолетом он управлял все более беспорядочно.
— Мы выясним. Ты веди самолет и не тревожься, — твердо произнесла она и слегка приподнялась, подтягивая заднюю полу своего мехового пальто, а вместе с ней желтую юбку.
— Сантен!.. Сантен!!! О, Боже, Сантен!!!
— Это все-таки возможно! — победно воскликнула она и почти немедленно обнаружила в себе такие ощущения, каких даже не могла заподозрить. Почувствовала, что возносится ввысь и за пределы себя самой, словно покидая собственное тело и забирая с собой душу Майкла. Сначала ее ужаснула сила и странность происходящего, но затем все другие эмоции были сметены.
Сантен чувствовала, что падает и кружится, как в водовороте, потом летит выше и выше и вокруг нее ревет буйный ветер, а по бокам волнообразно движутся опоясанные радугой облака. Она услышала, как кричит во весь голос и, засунув все пальцы в рот, попыталась унять собственный крик, но чувство было слишком сильно, чтобы сдержать его. И Сантен откинула голову назад, и кричала, и плакала, и смеялась от этого чуда, а когда высшая точка была пройдена, стала падать с другой стороны в пропасть, кружась, опускаясь вниз мягко, как в снежные хлопья, возвращаясь в собственное тело, чувствуя, как руки Майкла обнимают ее, слыша, как он стонет и судорожно дышит рядом с ее ухом. Она развернулась, неистово обняв его, и воскликнула:
— Я люблю тебя, Мишель, я всегда буду любить тебя!
Мак поспешил навстречу Майклу, как только тот выключил мотор и вылез из кабины:
— Вы как раз вовремя, сэр. В офицерской столовой идет инструктаж пилотов. Майор спрашивает вас, лучше поторопитесь, сэр. — Когда Майкл двинулся по дощатому настилу в сторону столовой, Мак крикнул вслед: — Как он летает, сэр?
— Как птица, Мак. Только снова заряди мне пулеметы.
«Это первый случай, когда он не носился со своей машиной», — с удивлением подумал Мак, глядя на уходящего летчика.
Столовая была полна, все кресла заняты, один или двое новичков стояли сзади у стены. Эндрю сидел на стойке бара, качая ногами и посасывая янтарный мундштук. Он умолк, когда Майкл появился в дверях. — Джентльмены, нам оказали честь. Капитан Майкл Кортни милостиво соизволил присоединиться к нам. Несмотря на другие неотложные и важные дела, он был настолько добр, что посвятил нам час или два, чтобы помочь уладить наши маленькие разногласия с кайзером Вильгельмом II. Я думаю, нам следует продемонстрировать нашу признательность.
Послышался вой и свист, а кое-кто громко выразил свое полное пренебрежение.
— Варвары, — заносчиво сказал им Майкл и упал в кресло, поспешно освобожденное новичком.
— Вы удобно устроились? — спросил Эндрю. — Не возражаете, если я продолжу? Хорошо! Итак, как я говорил, эскадрилья получила срочный пакет, доставленный мотоциклистом менее получаса назад, прямо из штаба дивизии.
Он поднял депешу вверх и помахал ею в вытянутой руке, зажав другой рукой ноздри, так что теперь говорил в нос.
— С того места, где вы сидите, вы можете учуять качество литературного стиля и содержания бумаги…
Последовало несколько попыток расхохотаться, но глаза, смотревшие на Эндрю, были нервно прищурены; то здесь, то там слышалось шарканье ног, один из «стариков» хрустел пальцами, другой грыз ноготь на большом пальце руки, Майкл бессознательно дул на кончики своих пальцев — каждый знал, что этот клочок грубой желтой бумаги, которым перед ними размахивал Эндрю, мог стать для них распоряжением о приведении смертного приговора.
Эндрю, держа бумагу на расстоянии вытянутой руки, прочел:
«Из штаба дивизии, Аррас.
Командиру эскадрильи № 21 авиации сухопутных войск Великобритании, базирующейся близ Морт Омм. Начиная с 24 часов 4 апреля 1917 года вы должны любой ценой воспрепятствовать любому наблюдению противника с воздуха над указанным вам сектором до поступления другого приказа, отменяющего данный».
— Это все, джентльмены. Четыре строчки, сущая безделица, но позвольте мне подчеркнуть краткую фразу «любой ценой», не останавливаясь на ней подробно. — Эндрю сделал паузу и медленно оглядел столовую, наблюдая, как сказанное отражается на каждом напряженном и изможденном лице. «Боже мой, посмотри, как они постарели, — подумал не к месту. — Хэнк выглядит на пятьдесят лет, а Майкл…» Он бросил взгляд наверх, в зеркало над камином, и, увидев свое отражение, нервно провел рукой по лбу, на котором за последние несколько недель поубавилось рыжеватых волос и образовались две глубокие залысины, обнажившие розовую кожу, как отступившая с отливом вода оголяет берег. Неловко опустил руку и продолжил:
— Начиная с пяти утра завтра все пилоты будут совершать по четыре боевых вылета ежедневно до дальнейшего уведомления. На рассвете и перед наступлением темноты мы будем вести наши обычные действия по уничтожению выгодных целей и самолетов противника, но отныне — силами всей эскадрильи. — Эндрю оглянулся, ожидая вопросов, но их не было. — Затем каждое звено будет совершать по два дополнительных боевых вылета — час полета, два часа отдыха; или, как обычно говорят наши друзья в Королевском военно-морском флоте, команда делится на две половины и несет вахту по очереди. Таким образом, мы будем постоянно контролировать воздушное пространство над указанным эскадрилье районом.
Все снова зашевелились, и тогда головы повернулись в сторону Майкла, потому что он был старший и, естественно, выступал их представителем. Майкл подул на свои пальцы, а затем стал их скрупулезно изучать.
— Есть ко мне вопросы?
Хэнк откашлялся.
— Да? — Эндрю выжидательно повернулся к нему, но Хэнк снова затих в своем кресле.
— Давайте разберемся с этим, — наконец заговорил Майкл. — Все мы будем летать по два часа на патрулирование на рассвете и в сумерки, это — четыре часа, а затем еще дополнительные четыре часа в течение дня. Моя арифметика верна — получается восемь часов в воздухе да еще, может быть, с боем в день?
— Ну и голова наш капитан Кортни, — кивнул Эндрю.
— Моему профсоюзу это не понравится. — И все рассмеялись нервным, пронзительным хором, но быстро стихли. Восемь часов — это очень много, слишком много, ни один человек не смог бы проявить столько бдительности и затратить столько нервной энергии, необходимых для того, чтобы выдержать такой продолжительный боевой полет в течение одного дня. Их же призывали делать это день за днем без обещания передышки.
— Есть другие вопросы?
— А обслуживание и ремонт самолетов?
— Мак обещал мне, что сможет его выполнять, — ответил Хэнку Эндрю. — Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, джентльмены, напитки — за мой счет.
Но паломничество к бару было жидким, и никто не обсуждал новые приказы. Пили тихо, но решительно, избегая смотреть друг другу в глаза. А что тут обсуждать?
Граф де Тири, имея в перспективе сорок тысяч гектаров пышных сельских земель, высказал восторженное одобрение свадьбе и так пожал руку Майклу, словно сворачивал шею страусу.
Анна прижала Сантен к своей груди.
— Моя малышка! — пропыхтела она, а крупные слезы медленно просачивались из морщин вокруг глаз и потом сбегали по лицу. — Ты собираешься покинуть Анну!
— Анна, не будь такой глупой, ты всегда будешь мне нужна. Ты можешь поехать со мной в Африку. — И тут Анна заплакала во весь голос.
— Африка! — И продолжала еще более скорбно: — Что же это будет за свадьба? Гостей нет, их не пригласить, Рауль, шеф-повар, в окопах сражается с бошами, о, моя детка, это будет позорная свадьба!
— Придет священник, и генерал, дядя Мишеля, обещал… и пилоты из эскадрильи. Это будет чудесная свадьба, — возражала ей Сантен.
— Ни хора, — всхлипывала Анна, — ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.
— Петь будет папа, у него чудесный голос, а мы с тобой испечем пирог и заколем одного из молочных поросят. Можно переделать мамино подвенечное платье, мы с Мишелем можем провести свой медовый месяц здесь, точно так же, как папа и мама.
— О, моя маленькая! — У Анны снова потекли слезы, их не так-то просто было осушить.
— Когда свадьба? — Граф все еще не оставлял руку Майкла. — Назовите день.
— В субботу, в восемь часов вечера.
— Так скоро! — застонала Анна. — Почему так скоро?
Граф ударил себя по бедру, так как его осенило вдохновение:
— Мы откроем бутылку самого лучшего шампанского и, возможно, даже бутылку коньяка «Наполеон»! Сантен, моя малышка, где ключи? — На этот раз она не могла ему отказать.
Они лежали в объятиях друг друга в своем гнездышке из одеял и соломы, и в сбивчивых фразах Майкл пытался объяснить ей новые приказы, данные эскадрилье. Она не могла до конца осознать их страшного смысла. Только поняла, что он подвергнется ужасной опасности, и старалась удержать его изо всех сил.
— Но ты ведь будешь на месте в день нашей свадьбы? Что бы ни случилось, ты придешь ко мне в день нашей свадьбы?
— Да, Сантен, я буду с тобой.
— Поклянись мне, Мишель.
— Я клянусь.
— Нет! Нет! Поклянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать.
— Клянусь своей жизнью и моей любовью к тебе.
— Ах, Мишель, — сказала она и прижалась к нему, наконец удовлетворенная. — Я буду высматривать тебя, когда ты будешь пролетать, каждым ранним утром и каждым вечером и буду видеться с тобой здесь каждую ночь.
Они любили друг друга неистово, с безумием в крови, словно пытались поглотить друг друга, ярость ласк истощила их, и они спали, обнявшись, пока Сантен не проснулась. Птицы в лесу вели перекличку, первый утренний свет просачивался в амбар.
— Мишель! Мишель! Уже почти половина пятого. — При свете лампы она сверилась с золотыми часами, приколотыми к жакету.
— О, Господи! — Майкл начал натягивать одежду, пошатываясь со сна. — Я опоздаю на утренний патруль…
— Нет. Не опоздаешь, если отправишься немедленно.
— Я не могу оставить тебя.
— Не спорь! Иди, Мишель! Иди быстрее.
Сантен бежала, скользя по грязной тропинке, но была полна решимости к моменту взлета эскадрильи быть на холме, чтобы помахать летчикам на прощание.
У конюшни остановилась, тяжело дыша, и сжала ладонями грудь, пробуя восстановить дыхание. Шато был погружен во тьму и лежал, подобно спящему зверю на рассвете, и она почувствовала прилив облегчения.
Медленно пересекла двор, дав себе время отдышаться, а у двери тщательно прислушалась, прежде чем пробраться в кухню. Стянула запачканные грязью сапоги и поставила их в сушильный шкаф, а затем поднялась по лестнице, держась ближе к стене, чтобы не пискнули ступени под ее босыми ногами.
Испытав новый подъем облегчения, она открыла дверь в свою каморку, на цыпочках вошла и закрыла дверь за собой. Повернулась лицом к кровати и застыла от удивления: вспыхнула спичка, ее поднесли к фитилю лампы, и комната расцвела желтым светом.
Анна, которая только что зажгла лампу, сидела на кровати Сантен в накинутой на плечи шали и кружевном чепце на голове. Ее красное лицо было неумолимым и грозным.
— Анна! — прошептала Сантен. — Я все объясню… ты не сказала папе?
Тут стул, стоявший у окна, скрипнул, и она обернулась, чтобы увидеть своего отца сидящим на стуле и смотрящим на нее единственным недоброжелательным глазом.
Она никогда не видела на его лице подобного выражения.
Анна заговорила первой:
— Моя малютка уходит по ночам, чтобы развратничать с солдатами.
— Он не солдат, — запротестовала Сантен. — Он — авиатор.
— Распутство, — произнес граф. — Дочь дома де Тири ведет себя, как вульгарная девка.
— Папа, мне предстоит стать женой Мишеля. Мы все равно что женаты.
— Нет, не женаты, по крайней мере, до субботнего вечера. — Граф поднялся на ноги. Под глазом у него было темное пятно от бессонницы, а густая грива волос стояла дыбом.
— До субботы, — голос его перерастал в сердитый рев, — ты, дитя, будешь сидеть взаперти в этой комнате. Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока до начала церемонии не останется один час.
— Но, папа, я должна идти на холм…
— Анна, возьми ключ. Я оставляю ее на твое попечение. Она не должна покидать дом.
Сантен стояла посредине комнаты, оглядываясь, словно ища способ исчезнуть, но Анна встала и взяла ее запястье своей мощной огрубелой рукой, и плечи Сантен опустились, когда Анна вела ее к кровати.
Пилоты эскадрильи темными группами из трех-четырех человек рассеялись среди деревьев на краю фруктового сада; они тихо разговаривали и докуривали последние сигареты перед взлетом, когда Майкл появился, неуклюже ступая по дощатому настилу, застегивая шинель и натягивая летные перчатки. Он пропустил предполетный инструктаж.
Эндрю кивнул в ответ на приветствие, ничего не сказав об опоздании Майкла и о том, какой пример он подает новым пилотам, а Майкл не извинился. Оба понимали, что допущено нарушение. Эндрю открутил пробку серебряной фляги и выпил, не предложив Майклу, — укор был очевиден.
— Взлетаем через пять минут. — Эндрю рассматривал небо. — Похоже, сегодня будет хороший день, чтобы умереть. — Это было его обычное определение летной погоды, но сейчас оно подействовало на Майкла раздражающе.
— Я женюсь в субботу, — произнес он так, будто эти две мысли были связаны. Эндрю замер, держа флягу на полпути ко рту, и уставился на него.
— Маленькая французская девушка из шато? — спросил он.
Майкл кивнул.
— Сантен, Сантен де Тири.
— Ах ты, хитрый старый пес! — Эндрю разулыбался, забыв о своем неодобрении. — Так вот что ты задумал! Что ж, вот тебе мое благословение, старина.
И сделал по-церковному благословляющий жест рукой, в которой держал флягу.
— Я пью за вашу долгую жизнь и радость вместе.
Он передал флягу Майклу, но Майкл выпил не сразу.
— Для меня будет честью, если ты согласишься быть моим шафером.
— Не волнуйся, старина, я буду лететь с тобой рядом, когда ты вступишь в бой, даю тебе в этом клятву. — Эндрю слегка стукнул Майкла кулаком по руке, и они счастливо улыбнулись друг другу и пошли рядом к зеленой и желтой машинам, стоявшим во главе эскадрильи, выстроившейся для взлета.
Один за другим запускались моторы «вулзли вайпер», начинали трещать и реветь, а голубой дым выхлопов окутывал деревья фруктового сада. Самолеты подпрыгивали и раскачивались на неровной поверхности земли, готовясь к взлету.
Сегодня, так как это вылет на патрулирование всей эскадрильи, Майкл шел не ведомым у Эндрю, а командиром второго звена. В его звене были еще пять машин, двое пилотов-новичков, их необходимо защищать и опекать. Хэнк Джонсон командовал третьим звеном, он помахал Майклу, когда тот выруливал мимо него, а затем, дав газ, направил, свою машину за самолетом Майкла.
Как только взлетели, Майкл подал своему звену знак принять боевой порядок в виде плотной буквы V и последовал за Эндрю, повторяя за ним небольшой разворот влево, чтобы пронестись над холмом позади шато.
Майкл сдвинул летные очки на лоб и стянул шарф, закрывавший от холода нос и рот, чтобы Сантен могла видеть его лицо, и, управляя самолетом одной рукой, приготовился подать ей условный сигнал о свидании.
Вот показался холм — Майкл заранее начал улыбаться, но улыбка тут же исчезла. Он далеко высунулся из кабины, а впереди Эндрю делал то же самое, во все стороны крутя головой в поисках девушки и белого коня.
Они с ревом пронеслись мимо. Холм был пуст. Майкл оглянулся назад, тщетно всматриваясь через плечо, проверяя еще раз. Он почувствовал в животе тупую тяжесть, холодный камень нависшей угрозы. Сантен не было на месте, талисман покинул их.
Майкл прикрыл шарфом рот и надвинул на глаза очки. Три звена самолетов поднимались все выше и выше, получая очень важное преимущество и намереваясь перелететь гряду холмов на высоте двенадцати тысяч футов, прежде чем перейти в горизонтальный полет и принять боевой порядок для патрулирования. Его мысли все время возвращались к Сантен. Почему ее не было? Что-нибудь случилось?
Он обнаружил, что с трудом сосредоточивается на наблюдении за небом. «Она отняла у нас удачу. Она знает, что это для нас означает, и она нас подвела!» Замотал головой: «Я не должен думать об этом… Следить за небом! Не думать ни о чем друг, кроме неба и противника!»
Становилось светлее, воздух был чистым и ледяным. Внизу все было покрыто заплатами геометрических узоров полей и усеяно селами и городками Северной Франции, но впереди находилась эта навозно-коричневая полоса истерзанной и одичавшей земли, которая обозначала передний край, а над ней — рассеянные пятнышки утренних облаков, тусклых, как проступающий синяк, с одного бока, и ослепительно-золотых — с другого, где на них падали лучи восходящего солнца.
К западу лежал широкий бассейн реки Соммы, там зверь войны припал к земле перед прыжком, а с востока солнце через все небо метало огромные пылающие огненные копья, так что, когда Майкл отвернулся, в глазах у него было темно от слепящего света.
«Никогда не смотри на солнце», — раздраженно напомнил себе. Из-за своего смятения он делал ошибки, свойственные новичку.
Они перелетели через холмы, которые смотрелись на фоне окопов и траншей как кучки земли, образованные червями на лужайке вокруг лунки для игры в гольф.
«Не смотри в одну точку! — вновь предупредил себя Майкл. — Никогда не смотри не отрываясь на какой-нибудь один предмет». И продолжил осмотр неба уже глазами опытного пилота-истребителя — быстрый блуждающий поиск, который охватывал все вокруг, позволял окидывать взглядом все, что находилось и сзади, и спереди, и внизу, и наверху.
Несмотря на все усилия, мысль о Сантен и ее отсутствии на холме незаметно снова подкралась и засела в голове, и Майкл вдруг понял, что не отрываясь смотрит на одно, имеющее форму кита облако вот уже пять или шесть секунд. Опять смотрит в одну точку!
— Господи, парень, соберись! — рявкнул он вслух.
В ведущем звене Эндрю подавал сигнал, и Майкл, как на шарнирах, развернулся, чтобы разглядеть то, что не увидел сам.
Это было звено из трех самолетов, летевшее на расстоянии четырех миль юго-западнее и на две тысячи футов ниже того места, где были они.
«Свои». Он узнал двухместные самолеты «Де Хевиленд». Почему не увидел их первым? У него самые зоркие глаза в эскадрилье.
«Сосредоточься». Майкл окинул взглядом лесную полосу к югу от Дуэ, занятого немцами, и обнаружил оборудованные орудийные позиции на опушке. «Около шести новых батарей». Сделал пометку в бортовом журнале, не прерывая наблюдения.
Они достигли западной границы района, отведенного для патрулирования, и все звенья повернули одно за другим. Полетели назад вдоль линии фронта, но теперь солнце светило в глаза, а полоса грязно-серо-голубых облаков оставалась слева.
«Формируется холодный фронт, — прикинул Майкл и вновь стал думать о Сантен, словно она проскользнула к нему в мысли с черного хода. — Почему ее не было? Заболела? Провести ночь на улице, в дождь и холод… Пневмония — это смерть». Мысль ужаснула его. Он представил, как она угасает, обливаясь потом. Ракета, пущенная из сигнального пистолета Вери[82], описала дугу над носом машины Майкла, и тот виновато вздрогнул. Эндрю подал сигнал «Вижу противника», пока Майкл мечтал.
Майкл принялся бешено искать. «Ах! — вздохну он с облегчением. — Вон он!» Внизу и левее.
Это был самолет-одиночка, германский двухместный корректировщик артиллерийского огня, летевший чуть восточнее гряды холмов и торопившийся в направлении Арраса, — медленный, устаревшего типа, легкая добыча для быстрых и смертоносных СЕ-5а. Эндрю снова сигнализировал, оглядываясь на Майкла, — его зеленый шарф трепетал на ветру, а на губах играла бесшабашная улыбка.
«Я атакую! Прикройте меня сверху». И Майкл, и Хэнк показали, что поняли сигнал, и остались наверху, а Эндрю, отвернув самолет и полого пикируя, пошел на перехват в сопровождении своего звена. «Какое великолепное зрелище!» — проводил их взглядом Майкл. Он был захвачен погоней, необузданной атакой с неба: это небесная кавалерия, несшаяся во весь опор, быстро перегоняла свою медлительную и неуклюжую добычу.
Майкл возглавил остальные самолеты эскадрильи, которые выполняли несложные маневры для прикрытия атаки. Он высунулся из кабины, ожидая поражения цели, но внезапно почувствовал незаметно подкравшееся беспокойство, снова эту холодную тяжесть предчувствия неудачи где-то в животе, инстинктивное ощущение нависшей катастрофы и окинул взглядом небо над собой и вокруг.
Оно было ясным и мирно пустынным, тогда его взгляд переключился на слепящий блеск солнца. Закрывшись ладонью и глядя только одним глазом между, пальцев, наконец увидел их…
Они появились из полосы облаков, вспенивая ее, похожие на рой крикливо раскрашенных, блестящих ядовитых насекомых. Это была классическая засада. Самолет-приманка засылается на небольшой высоте и скорости, чтобы завлечь врага в ловушку, а затем следует стремительный и смертельный удар со стороны солнца, из-под облаков.
— О, пресвятая Матерь Божья! — выдохнул Майкл, выхватывая сигнальный пистолет Вери из кобуры рядом с сиденьем.
Сколько же их?! Невозможно было пересчитать эту злобную свору. Шестьдесят, может быть, больше — три полные эскадрильи истребителей «Альбатрос Д-Ш», раскрашенных во все цвета радуги, как соколы, стремительно снижались, наваливаясь на ничтожное звено Эндрю.
Красной сигнальной ракетой Майкл предупредил своих пилотов и, совершив маневр через крыло, спикировал, чтобы перехватить вражескую эскадрилью прежде, чем она нагонит Эндрю. Но, мгновенно оценив треугольник скоростей и расстояний, понял, что они опоздали, всего на четыре или пять секунд опоздали, и звено Эндрю уже не спасти.
Те четыре или пять секунд, что он попусту растратил в бесплодных мечтаниях, наблюдая за нападением на германский самолет-приманку! Те решающие секунды давили на него как свинцовые болванки, когда он до отказа открыл дроссель своего СЕ-5а. Мотор жалобно взвыл, выражая своеобразный протест загнанной машины, концы лопастей пропеллера закрутились со скоростью, превышавшей звуковую, и Майкл почувствовал, как в этом самоубийственном пике от перегрузки прогибаются и изгибаются крылья, а скорость и давление нарастают.
— Эндрю! — кричал Майкл. — Оглянись же, старина! — Его голос потерялся в завывании ветра и пронзительно-резких звуках перегруженного мотора.
Но все внимание Эндрю было сосредоточено на жертве, ибо пилот германского самолета-приманки увидел преследователей и теперь тоже, пикируя, уходил от них к земле, увлекая за собой СЕ-5а и превращая охотников в невольную добычу. Большая группа германских истребителей чуть замедлила пикирование, хотя, должно быть, пилоты полностью отдавали себе отчет в том, что Майкл делает отчаянную попытку увести их прочь. Так же, как и Майкл, они, наверное, знали, что его попытка тщетна, что он предпринял ее слишком поздно. «Альбатросы» смогут осуществить заход для атаки сверху на звено Эндрю и успеют развернуться, чтобы встретить мстящий контрудар Майкла.
Время, казалось, замедлило ход и спрессовалось в те вечные микро-мгновения, что Майкл степенно плыл вниз, а орда вражеских самолетов, казалось, висела на многоцветных крыльях, словно драгоценные камни, вставленные в оправу небес.
Цвета и узоры рисунков на «альбатросах» были фантастическими: доминировал алый и черный, но некоторые самолеты разукрашены шахматным рисунком, как арлекины, а на крыльях и фюзеляжах других виднелись силуэты летучей мыши или птиц.
Наконец Майклу стали видны лица германских летчиков, поворачивающиеся в его сторону, а затем — в сторону их первоначальной добычи.
— Эндрю! Эндрю! — в агонии стенал Майкл, ибо каждая секунда приближала катастрофу, которую он опоздал предотвратить.
Немеющими от холода и ужаса пальцами Майкл перезарядил ракетницу и выстрелил еще раз через нос своего самолета, стараясь привлечь внимание Эндрю.
Но красный шар пламени улетел вниз, к земле, шипя и оставляя тонкую нитку дыма, а в это время на полмили дальше, впереди, Эндрю пристроился в хвост злополучному германскому наблюдателю, и Майкл услышал стук его «викерса».
В то же самое мгновение волна «альбатросов» обрушилась сверху на звено Эндрю.
Майкл видел, как два СЕ-5а получили смертельные удары в первые же секунды и, крутясь, полетели вниз, окутанные дымом и теряющие обломки фюзеляжей; остальные были далеко рассеяны, и за каждым гнались два-три «альбатроса», чуть ли не тесня друг друга в борьбе за то, чтобы занять удобное положение для поражения цели.
Уцелел только Эндрю. Его реакция на первый треск пулеметов «шпандау» была мгновенной. Он рывком бросил большую зеленую машину в тот скользящий разворот в горизонтальной плоскости, который они с Майклом так часто отрабатывали, и помчался назад, прямо в гущу вражеских самолетов, вынуждая их в беспорядке отворачивать в сторону, бешено стреляя им в лицо, появляясь у них сзади, словно сам был неуязвимым.
— Браво! — громко порадовался Майкл и тут увидел, что все остальные самолеты из звена Эндрю подбиты и, охваченные пламенем, вращаясь, падают вниз, и чувство вины у него обратилось в злость.
Германские машины, быстро уничтожив одно звено, теперь разворачивались, чтобы встретить атаку звеньев Майкла и Хэнка. Они сошлись, и весь строй самолетов рассыпался, превратившись в мельницу-облако, крутящуюся, словно пыль и обломки в смерче.
Майкл зашел сбоку для атаки на массивный черный «альбатрос» с алыми крыльями, на которых черные мальтийские кресты выступали словно кресты надгробий.
Сантен кивнула, не найдя слов для ответа.
— Будьте сильной для моего сына, — мягко произнес Шон, и она вздрогнула.
— Вашего сына? — В его глазах был ужас, который он поспешно спрятал, поправляя себя.
— Прошу прощения, его отец и я — близнецы, и я иногда думаю так о Майкле.
— Я понимаю, — ответила Сантен, но почему-то почувствовала, что это не было ошибкой. «Однажды я займусь этим, пока не выясню правду».
Шон повторил:
— Присматривайте за ним хорошенько, Сантен, а я буду вашим другом до гробовой доски.
— Я вам обещаю, что буду присматривать за ним. — Она пожала ему руку, и они подошли к входу, где Сангане ждал с «роллс-ройсом». — Au revoir, General[80].
— Да, — кивнул Шон. — До той поры, когда мы снова встретимся. — И помог ей сесть на заднее сиденье автомобиля.
— Я дам вам знать, как только мы выберем день, сэр. — Майкл пожал руку дяди.
— Даже если я не смогу быть с вами, будь счастлив, мой мальчик. — Шон Кортни, долго смотрел, как степенно и спокойно, фырча мотором, «роллс» уезжает по дорожке, а затем нетерпеливо пожал плечами, повернулся и зашагал назад через крытую галерею своими длинными неравномерными шагами.
Спрятав назад в мягкую кожаную сумку свои шляпу, украшения и туфли и надев на ноги отделанные мехом сапоги, а на голову — летный шлем, Сантен на корточках сидела на опушке леса.
Когда Майкл подрулил СЕ-5а к тому месту, где она ждала, и круто развернул самолет боком к стоявшим вдалеке постройкам аэродрома, Сантен опрометью выскочила из укрытия, бросила сумку Майклу вверх и вскарабкалась на крыло. На этот раз она уже не медлила, забираясь в кабину как опытный пилот.
— Пригни голову, — приказал Майкл и развернул машину, приготовившись к взлету.
— Отбой, — сказал он ей, когда они взлетели, и Сантен вновь высунула голову, все такая же нетерпеливая и возбужденная, как и во время первого полета. Они забирались все выше и выше.
— Посмотри, как облака похожи на заснеженные поля, как солнечный свет наполняет их радугами.
Она изгибалась то в одну, то в другую сторону, сидя у него на коленях, чтобы рассмотреть хвостовое оперение самолета, но вдруг в ее глазах появилось насмешливо-странное выражение и, казалось, она потеряла интерес к радугам.
— Мишель? — Сантен снова пошевелилась у него на коленях, на этот раз нарочито и неторопливо.
— Мишель! — Это уже не был вопрос, ее плотные круглые ягодицы совершали такое коварное колебание, которое заставило Майкла смущенно увернуться от них.
— Извини меня! — Он отчаянно пытался уйти от соприкосновения, но ягодицы охотились за ним; потом Сантен повернулась и прошептала ему что-то.
— Только не средь бела дня… Не на высоте же пять тысяч футов!
— А почему бы и нет, mon cheri?[81] — Она наградила его долгим поцелуем. — Никто никогда не узнает. — Майкл почувствовал, что самолет накренился на одно крыло и начал круто снижаться. Он торопливо выровнял машину, а Сантен уже обняла его и начала двигаться у него на коленях в медленном чувственном ритме. — Разве тебе не хочется?
— Но… но… никто прежде этого не делал, по крайней мере, на СЕ-5а. Я не знаю, возможно ли это. — Голос его слабел, самолетом он управлял все более беспорядочно.
— Мы выясним. Ты веди самолет и не тревожься, — твердо произнесла она и слегка приподнялась, подтягивая заднюю полу своего мехового пальто, а вместе с ней желтую юбку.
— Сантен!.. Сантен!!! О, Боже, Сантен!!!
— Это все-таки возможно! — победно воскликнула она и почти немедленно обнаружила в себе такие ощущения, каких даже не могла заподозрить. Почувствовала, что возносится ввысь и за пределы себя самой, словно покидая собственное тело и забирая с собой душу Майкла. Сначала ее ужаснула сила и странность происходящего, но затем все другие эмоции были сметены.
Сантен чувствовала, что падает и кружится, как в водовороте, потом летит выше и выше и вокруг нее ревет буйный ветер, а по бокам волнообразно движутся опоясанные радугой облака. Она услышала, как кричит во весь голос и, засунув все пальцы в рот, попыталась унять собственный крик, но чувство было слишком сильно, чтобы сдержать его. И Сантен откинула голову назад, и кричала, и плакала, и смеялась от этого чуда, а когда высшая точка была пройдена, стала падать с другой стороны в пропасть, кружась, опускаясь вниз мягко, как в снежные хлопья, возвращаясь в собственное тело, чувствуя, как руки Майкла обнимают ее, слыша, как он стонет и судорожно дышит рядом с ее ухом. Она развернулась, неистово обняв его, и воскликнула:
— Я люблю тебя, Мишель, я всегда буду любить тебя!
Мак поспешил навстречу Майклу, как только тот выключил мотор и вылез из кабины:
— Вы как раз вовремя, сэр. В офицерской столовой идет инструктаж пилотов. Майор спрашивает вас, лучше поторопитесь, сэр. — Когда Майкл двинулся по дощатому настилу в сторону столовой, Мак крикнул вслед: — Как он летает, сэр?
— Как птица, Мак. Только снова заряди мне пулеметы.
«Это первый случай, когда он не носился со своей машиной», — с удивлением подумал Мак, глядя на уходящего летчика.
Столовая была полна, все кресла заняты, один или двое новичков стояли сзади у стены. Эндрю сидел на стойке бара, качая ногами и посасывая янтарный мундштук. Он умолк, когда Майкл появился в дверях. — Джентльмены, нам оказали честь. Капитан Майкл Кортни милостиво соизволил присоединиться к нам. Несмотря на другие неотложные и важные дела, он был настолько добр, что посвятил нам час или два, чтобы помочь уладить наши маленькие разногласия с кайзером Вильгельмом II. Я думаю, нам следует продемонстрировать нашу признательность.
Послышался вой и свист, а кое-кто громко выразил свое полное пренебрежение.
— Варвары, — заносчиво сказал им Майкл и упал в кресло, поспешно освобожденное новичком.
— Вы удобно устроились? — спросил Эндрю. — Не возражаете, если я продолжу? Хорошо! Итак, как я говорил, эскадрилья получила срочный пакет, доставленный мотоциклистом менее получаса назад, прямо из штаба дивизии.
Он поднял депешу вверх и помахал ею в вытянутой руке, зажав другой рукой ноздри, так что теперь говорил в нос.
— С того места, где вы сидите, вы можете учуять качество литературного стиля и содержания бумаги…
Последовало несколько попыток расхохотаться, но глаза, смотревшие на Эндрю, были нервно прищурены; то здесь, то там слышалось шарканье ног, один из «стариков» хрустел пальцами, другой грыз ноготь на большом пальце руки, Майкл бессознательно дул на кончики своих пальцев — каждый знал, что этот клочок грубой желтой бумаги, которым перед ними размахивал Эндрю, мог стать для них распоряжением о приведении смертного приговора.
Эндрю, держа бумагу на расстоянии вытянутой руки, прочел:
«Из штаба дивизии, Аррас.
Командиру эскадрильи № 21 авиации сухопутных войск Великобритании, базирующейся близ Морт Омм. Начиная с 24 часов 4 апреля 1917 года вы должны любой ценой воспрепятствовать любому наблюдению противника с воздуха над указанным вам сектором до поступления другого приказа, отменяющего данный».
— Это все, джентльмены. Четыре строчки, сущая безделица, но позвольте мне подчеркнуть краткую фразу «любой ценой», не останавливаясь на ней подробно. — Эндрю сделал паузу и медленно оглядел столовую, наблюдая, как сказанное отражается на каждом напряженном и изможденном лице. «Боже мой, посмотри, как они постарели, — подумал не к месту. — Хэнк выглядит на пятьдесят лет, а Майкл…» Он бросил взгляд наверх, в зеркало над камином, и, увидев свое отражение, нервно провел рукой по лбу, на котором за последние несколько недель поубавилось рыжеватых волос и образовались две глубокие залысины, обнажившие розовую кожу, как отступившая с отливом вода оголяет берег. Неловко опустил руку и продолжил:
— Начиная с пяти утра завтра все пилоты будут совершать по четыре боевых вылета ежедневно до дальнейшего уведомления. На рассвете и перед наступлением темноты мы будем вести наши обычные действия по уничтожению выгодных целей и самолетов противника, но отныне — силами всей эскадрильи. — Эндрю оглянулся, ожидая вопросов, но их не было. — Затем каждое звено будет совершать по два дополнительных боевых вылета — час полета, два часа отдыха; или, как обычно говорят наши друзья в Королевском военно-морском флоте, команда делится на две половины и несет вахту по очереди. Таким образом, мы будем постоянно контролировать воздушное пространство над указанным эскадрилье районом.
Все снова зашевелились, и тогда головы повернулись в сторону Майкла, потому что он был старший и, естественно, выступал их представителем. Майкл подул на свои пальцы, а затем стал их скрупулезно изучать.
— Есть ко мне вопросы?
Хэнк откашлялся.
— Да? — Эндрю выжидательно повернулся к нему, но Хэнк снова затих в своем кресле.
— Давайте разберемся с этим, — наконец заговорил Майкл. — Все мы будем летать по два часа на патрулирование на рассвете и в сумерки, это — четыре часа, а затем еще дополнительные четыре часа в течение дня. Моя арифметика верна — получается восемь часов в воздухе да еще, может быть, с боем в день?
— Ну и голова наш капитан Кортни, — кивнул Эндрю.
— Моему профсоюзу это не понравится. — И все рассмеялись нервным, пронзительным хором, но быстро стихли. Восемь часов — это очень много, слишком много, ни один человек не смог бы проявить столько бдительности и затратить столько нервной энергии, необходимых для того, чтобы выдержать такой продолжительный боевой полет в течение одного дня. Их же призывали делать это день за днем без обещания передышки.
— Есть другие вопросы?
— А обслуживание и ремонт самолетов?
— Мак обещал мне, что сможет его выполнять, — ответил Хэнку Эндрю. — Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, джентльмены, напитки — за мой счет.
Но паломничество к бару было жидким, и никто не обсуждал новые приказы. Пили тихо, но решительно, избегая смотреть друг другу в глаза. А что тут обсуждать?
Граф де Тири, имея в перспективе сорок тысяч гектаров пышных сельских земель, высказал восторженное одобрение свадьбе и так пожал руку Майклу, словно сворачивал шею страусу.
Анна прижала Сантен к своей груди.
— Моя малышка! — пропыхтела она, а крупные слезы медленно просачивались из морщин вокруг глаз и потом сбегали по лицу. — Ты собираешься покинуть Анну!
— Анна, не будь такой глупой, ты всегда будешь мне нужна. Ты можешь поехать со мной в Африку. — И тут Анна заплакала во весь голос.
— Африка! — И продолжала еще более скорбно: — Что же это будет за свадьба? Гостей нет, их не пригласить, Рауль, шеф-повар, в окопах сражается с бошами, о, моя детка, это будет позорная свадьба!
— Придет священник, и генерал, дядя Мишеля, обещал… и пилоты из эскадрильи. Это будет чудесная свадьба, — возражала ей Сантен.
— Ни хора, — всхлипывала Анна, — ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.
— Петь будет папа, у него чудесный голос, а мы с тобой испечем пирог и заколем одного из молочных поросят. Можно переделать мамино подвенечное платье, мы с Мишелем можем провести свой медовый месяц здесь, точно так же, как папа и мама.
— О, моя маленькая! — У Анны снова потекли слезы, их не так-то просто было осушить.
— Когда свадьба? — Граф все еще не оставлял руку Майкла. — Назовите день.
— В субботу, в восемь часов вечера.
— Так скоро! — застонала Анна. — Почему так скоро?
Граф ударил себя по бедру, так как его осенило вдохновение:
— Мы откроем бутылку самого лучшего шампанского и, возможно, даже бутылку коньяка «Наполеон»! Сантен, моя малышка, где ключи? — На этот раз она не могла ему отказать.
Они лежали в объятиях друг друга в своем гнездышке из одеял и соломы, и в сбивчивых фразах Майкл пытался объяснить ей новые приказы, данные эскадрилье. Она не могла до конца осознать их страшного смысла. Только поняла, что он подвергнется ужасной опасности, и старалась удержать его изо всех сил.
— Но ты ведь будешь на месте в день нашей свадьбы? Что бы ни случилось, ты придешь ко мне в день нашей свадьбы?
— Да, Сантен, я буду с тобой.
— Поклянись мне, Мишель.
— Я клянусь.
— Нет! Нет! Поклянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать.
— Клянусь своей жизнью и моей любовью к тебе.
— Ах, Мишель, — сказала она и прижалась к нему, наконец удовлетворенная. — Я буду высматривать тебя, когда ты будешь пролетать, каждым ранним утром и каждым вечером и буду видеться с тобой здесь каждую ночь.
Они любили друг друга неистово, с безумием в крови, словно пытались поглотить друг друга, ярость ласк истощила их, и они спали, обнявшись, пока Сантен не проснулась. Птицы в лесу вели перекличку, первый утренний свет просачивался в амбар.
— Мишель! Мишель! Уже почти половина пятого. — При свете лампы она сверилась с золотыми часами, приколотыми к жакету.
— О, Господи! — Майкл начал натягивать одежду, пошатываясь со сна. — Я опоздаю на утренний патруль…
— Нет. Не опоздаешь, если отправишься немедленно.
— Я не могу оставить тебя.
— Не спорь! Иди, Мишель! Иди быстрее.
Сантен бежала, скользя по грязной тропинке, но была полна решимости к моменту взлета эскадрильи быть на холме, чтобы помахать летчикам на прощание.
У конюшни остановилась, тяжело дыша, и сжала ладонями грудь, пробуя восстановить дыхание. Шато был погружен во тьму и лежал, подобно спящему зверю на рассвете, и она почувствовала прилив облегчения.
Медленно пересекла двор, дав себе время отдышаться, а у двери тщательно прислушалась, прежде чем пробраться в кухню. Стянула запачканные грязью сапоги и поставила их в сушильный шкаф, а затем поднялась по лестнице, держась ближе к стене, чтобы не пискнули ступени под ее босыми ногами.
Испытав новый подъем облегчения, она открыла дверь в свою каморку, на цыпочках вошла и закрыла дверь за собой. Повернулась лицом к кровати и застыла от удивления: вспыхнула спичка, ее поднесли к фитилю лампы, и комната расцвела желтым светом.
Анна, которая только что зажгла лампу, сидела на кровати Сантен в накинутой на плечи шали и кружевном чепце на голове. Ее красное лицо было неумолимым и грозным.
— Анна! — прошептала Сантен. — Я все объясню… ты не сказала папе?
Тут стул, стоявший у окна, скрипнул, и она обернулась, чтобы увидеть своего отца сидящим на стуле и смотрящим на нее единственным недоброжелательным глазом.
Она никогда не видела на его лице подобного выражения.
Анна заговорила первой:
— Моя малютка уходит по ночам, чтобы развратничать с солдатами.
— Он не солдат, — запротестовала Сантен. — Он — авиатор.
— Распутство, — произнес граф. — Дочь дома де Тири ведет себя, как вульгарная девка.
— Папа, мне предстоит стать женой Мишеля. Мы все равно что женаты.
— Нет, не женаты, по крайней мере, до субботнего вечера. — Граф поднялся на ноги. Под глазом у него было темное пятно от бессонницы, а густая грива волос стояла дыбом.
— До субботы, — голос его перерастал в сердитый рев, — ты, дитя, будешь сидеть взаперти в этой комнате. Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока до начала церемонии не останется один час.
— Но, папа, я должна идти на холм…
— Анна, возьми ключ. Я оставляю ее на твое попечение. Она не должна покидать дом.
Сантен стояла посредине комнаты, оглядываясь, словно ища способ исчезнуть, но Анна встала и взяла ее запястье своей мощной огрубелой рукой, и плечи Сантен опустились, когда Анна вела ее к кровати.
Пилоты эскадрильи темными группами из трех-четырех человек рассеялись среди деревьев на краю фруктового сада; они тихо разговаривали и докуривали последние сигареты перед взлетом, когда Майкл появился, неуклюже ступая по дощатому настилу, застегивая шинель и натягивая летные перчатки. Он пропустил предполетный инструктаж.
Эндрю кивнул в ответ на приветствие, ничего не сказав об опоздании Майкла и о том, какой пример он подает новым пилотам, а Майкл не извинился. Оба понимали, что допущено нарушение. Эндрю открутил пробку серебряной фляги и выпил, не предложив Майклу, — укор был очевиден.
— Взлетаем через пять минут. — Эндрю рассматривал небо. — Похоже, сегодня будет хороший день, чтобы умереть. — Это было его обычное определение летной погоды, но сейчас оно подействовало на Майкла раздражающе.
— Я женюсь в субботу, — произнес он так, будто эти две мысли были связаны. Эндрю замер, держа флягу на полпути ко рту, и уставился на него.
— Маленькая французская девушка из шато? — спросил он.
Майкл кивнул.
— Сантен, Сантен де Тири.
— Ах ты, хитрый старый пес! — Эндрю разулыбался, забыв о своем неодобрении. — Так вот что ты задумал! Что ж, вот тебе мое благословение, старина.
И сделал по-церковному благословляющий жест рукой, в которой держал флягу.
— Я пью за вашу долгую жизнь и радость вместе.
Он передал флягу Майклу, но Майкл выпил не сразу.
— Для меня будет честью, если ты согласишься быть моим шафером.
— Не волнуйся, старина, я буду лететь с тобой рядом, когда ты вступишь в бой, даю тебе в этом клятву. — Эндрю слегка стукнул Майкла кулаком по руке, и они счастливо улыбнулись друг другу и пошли рядом к зеленой и желтой машинам, стоявшим во главе эскадрильи, выстроившейся для взлета.
Один за другим запускались моторы «вулзли вайпер», начинали трещать и реветь, а голубой дым выхлопов окутывал деревья фруктового сада. Самолеты подпрыгивали и раскачивались на неровной поверхности земли, готовясь к взлету.
Сегодня, так как это вылет на патрулирование всей эскадрильи, Майкл шел не ведомым у Эндрю, а командиром второго звена. В его звене были еще пять машин, двое пилотов-новичков, их необходимо защищать и опекать. Хэнк Джонсон командовал третьим звеном, он помахал Майклу, когда тот выруливал мимо него, а затем, дав газ, направил, свою машину за самолетом Майкла.
Как только взлетели, Майкл подал своему звену знак принять боевой порядок в виде плотной буквы V и последовал за Эндрю, повторяя за ним небольшой разворот влево, чтобы пронестись над холмом позади шато.
Майкл сдвинул летные очки на лоб и стянул шарф, закрывавший от холода нос и рот, чтобы Сантен могла видеть его лицо, и, управляя самолетом одной рукой, приготовился подать ей условный сигнал о свидании.
Вот показался холм — Майкл заранее начал улыбаться, но улыбка тут же исчезла. Он далеко высунулся из кабины, а впереди Эндрю делал то же самое, во все стороны крутя головой в поисках девушки и белого коня.
Они с ревом пронеслись мимо. Холм был пуст. Майкл оглянулся назад, тщетно всматриваясь через плечо, проверяя еще раз. Он почувствовал в животе тупую тяжесть, холодный камень нависшей угрозы. Сантен не было на месте, талисман покинул их.
Майкл прикрыл шарфом рот и надвинул на глаза очки. Три звена самолетов поднимались все выше и выше, получая очень важное преимущество и намереваясь перелететь гряду холмов на высоте двенадцати тысяч футов, прежде чем перейти в горизонтальный полет и принять боевой порядок для патрулирования. Его мысли все время возвращались к Сантен. Почему ее не было? Что-нибудь случилось?
Он обнаружил, что с трудом сосредоточивается на наблюдении за небом. «Она отняла у нас удачу. Она знает, что это для нас означает, и она нас подвела!» Замотал головой: «Я не должен думать об этом… Следить за небом! Не думать ни о чем друг, кроме неба и противника!»
Становилось светлее, воздух был чистым и ледяным. Внизу все было покрыто заплатами геометрических узоров полей и усеяно селами и городками Северной Франции, но впереди находилась эта навозно-коричневая полоса истерзанной и одичавшей земли, которая обозначала передний край, а над ней — рассеянные пятнышки утренних облаков, тусклых, как проступающий синяк, с одного бока, и ослепительно-золотых — с другого, где на них падали лучи восходящего солнца.
К западу лежал широкий бассейн реки Соммы, там зверь войны припал к земле перед прыжком, а с востока солнце через все небо метало огромные пылающие огненные копья, так что, когда Майкл отвернулся, в глазах у него было темно от слепящего света.
«Никогда не смотри на солнце», — раздраженно напомнил себе. Из-за своего смятения он делал ошибки, свойственные новичку.
Они перелетели через холмы, которые смотрелись на фоне окопов и траншей как кучки земли, образованные червями на лужайке вокруг лунки для игры в гольф.
«Не смотри в одну точку! — вновь предупредил себя Майкл. — Никогда не смотри не отрываясь на какой-нибудь один предмет». И продолжил осмотр неба уже глазами опытного пилота-истребителя — быстрый блуждающий поиск, который охватывал все вокруг, позволял окидывать взглядом все, что находилось и сзади, и спереди, и внизу, и наверху.
Несмотря на все усилия, мысль о Сантен и ее отсутствии на холме незаметно снова подкралась и засела в голове, и Майкл вдруг понял, что не отрываясь смотрит на одно, имеющее форму кита облако вот уже пять или шесть секунд. Опять смотрит в одну точку!
— Господи, парень, соберись! — рявкнул он вслух.
В ведущем звене Эндрю подавал сигнал, и Майкл, как на шарнирах, развернулся, чтобы разглядеть то, что не увидел сам.
Это было звено из трех самолетов, летевшее на расстоянии четырех миль юго-западнее и на две тысячи футов ниже того места, где были они.
«Свои». Он узнал двухместные самолеты «Де Хевиленд». Почему не увидел их первым? У него самые зоркие глаза в эскадрилье.
«Сосредоточься». Майкл окинул взглядом лесную полосу к югу от Дуэ, занятого немцами, и обнаружил оборудованные орудийные позиции на опушке. «Около шести новых батарей». Сделал пометку в бортовом журнале, не прерывая наблюдения.
Они достигли западной границы района, отведенного для патрулирования, и все звенья повернули одно за другим. Полетели назад вдоль линии фронта, но теперь солнце светило в глаза, а полоса грязно-серо-голубых облаков оставалась слева.
«Формируется холодный фронт, — прикинул Майкл и вновь стал думать о Сантен, словно она проскользнула к нему в мысли с черного хода. — Почему ее не было? Заболела? Провести ночь на улице, в дождь и холод… Пневмония — это смерть». Мысль ужаснула его. Он представил, как она угасает, обливаясь потом. Ракета, пущенная из сигнального пистолета Вери[82], описала дугу над носом машины Майкла, и тот виновато вздрогнул. Эндрю подал сигнал «Вижу противника», пока Майкл мечтал.
Майкл принялся бешено искать. «Ах! — вздохну он с облегчением. — Вон он!» Внизу и левее.
Это был самолет-одиночка, германский двухместный корректировщик артиллерийского огня, летевший чуть восточнее гряды холмов и торопившийся в направлении Арраса, — медленный, устаревшего типа, легкая добыча для быстрых и смертоносных СЕ-5а. Эндрю снова сигнализировал, оглядываясь на Майкла, — его зеленый шарф трепетал на ветру, а на губах играла бесшабашная улыбка.
«Я атакую! Прикройте меня сверху». И Майкл, и Хэнк показали, что поняли сигнал, и остались наверху, а Эндрю, отвернув самолет и полого пикируя, пошел на перехват в сопровождении своего звена. «Какое великолепное зрелище!» — проводил их взглядом Майкл. Он был захвачен погоней, необузданной атакой с неба: это небесная кавалерия, несшаяся во весь опор, быстро перегоняла свою медлительную и неуклюжую добычу.
Майкл возглавил остальные самолеты эскадрильи, которые выполняли несложные маневры для прикрытия атаки. Он высунулся из кабины, ожидая поражения цели, но внезапно почувствовал незаметно подкравшееся беспокойство, снова эту холодную тяжесть предчувствия неудачи где-то в животе, инстинктивное ощущение нависшей катастрофы и окинул взглядом небо над собой и вокруг.
Оно было ясным и мирно пустынным, тогда его взгляд переключился на слепящий блеск солнца. Закрывшись ладонью и глядя только одним глазом между, пальцев, наконец увидел их…
Они появились из полосы облаков, вспенивая ее, похожие на рой крикливо раскрашенных, блестящих ядовитых насекомых. Это была классическая засада. Самолет-приманка засылается на небольшой высоте и скорости, чтобы завлечь врага в ловушку, а затем следует стремительный и смертельный удар со стороны солнца, из-под облаков.
— О, пресвятая Матерь Божья! — выдохнул Майкл, выхватывая сигнальный пистолет Вери из кобуры рядом с сиденьем.
Сколько же их?! Невозможно было пересчитать эту злобную свору. Шестьдесят, может быть, больше — три полные эскадрильи истребителей «Альбатрос Д-Ш», раскрашенных во все цвета радуги, как соколы, стремительно снижались, наваливаясь на ничтожное звено Эндрю.
Красной сигнальной ракетой Майкл предупредил своих пилотов и, совершив маневр через крыло, спикировал, чтобы перехватить вражескую эскадрилью прежде, чем она нагонит Эндрю. Но, мгновенно оценив треугольник скоростей и расстояний, понял, что они опоздали, всего на четыре или пять секунд опоздали, и звено Эндрю уже не спасти.
Те четыре или пять секунд, что он попусту растратил в бесплодных мечтаниях, наблюдая за нападением на германский самолет-приманку! Те решающие секунды давили на него как свинцовые болванки, когда он до отказа открыл дроссель своего СЕ-5а. Мотор жалобно взвыл, выражая своеобразный протест загнанной машины, концы лопастей пропеллера закрутились со скоростью, превышавшей звуковую, и Майкл почувствовал, как в этом самоубийственном пике от перегрузки прогибаются и изгибаются крылья, а скорость и давление нарастают.
— Эндрю! — кричал Майкл. — Оглянись же, старина! — Его голос потерялся в завывании ветра и пронзительно-резких звуках перегруженного мотора.
Но все внимание Эндрю было сосредоточено на жертве, ибо пилот германского самолета-приманки увидел преследователей и теперь тоже, пикируя, уходил от них к земле, увлекая за собой СЕ-5а и превращая охотников в невольную добычу. Большая группа германских истребителей чуть замедлила пикирование, хотя, должно быть, пилоты полностью отдавали себе отчет в том, что Майкл делает отчаянную попытку увести их прочь. Так же, как и Майкл, они, наверное, знали, что его попытка тщетна, что он предпринял ее слишком поздно. «Альбатросы» смогут осуществить заход для атаки сверху на звено Эндрю и успеют развернуться, чтобы встретить мстящий контрудар Майкла.
Время, казалось, замедлило ход и спрессовалось в те вечные микро-мгновения, что Майкл степенно плыл вниз, а орда вражеских самолетов, казалось, висела на многоцветных крыльях, словно драгоценные камни, вставленные в оправу небес.
Цвета и узоры рисунков на «альбатросах» были фантастическими: доминировал алый и черный, но некоторые самолеты разукрашены шахматным рисунком, как арлекины, а на крыльях и фюзеляжах других виднелись силуэты летучей мыши или птиц.
Наконец Майклу стали видны лица германских летчиков, поворачивающиеся в его сторону, а затем — в сторону их первоначальной добычи.
— Эндрю! Эндрю! — в агонии стенал Майкл, ибо каждая секунда приближала катастрофу, которую он опоздал предотвратить.
Немеющими от холода и ужаса пальцами Майкл перезарядил ракетницу и выстрелил еще раз через нос своего самолета, стараясь привлечь внимание Эндрю.
Но красный шар пламени улетел вниз, к земле, шипя и оставляя тонкую нитку дыма, а в это время на полмили дальше, впереди, Эндрю пристроился в хвост злополучному германскому наблюдателю, и Майкл услышал стук его «викерса».
В то же самое мгновение волна «альбатросов» обрушилась сверху на звено Эндрю.
Майкл видел, как два СЕ-5а получили смертельные удары в первые же секунды и, крутясь, полетели вниз, окутанные дымом и теряющие обломки фюзеляжей; остальные были далеко рассеяны, и за каждым гнались два-три «альбатроса», чуть ли не тесня друг друга в борьбе за то, чтобы занять удобное положение для поражения цели.
Уцелел только Эндрю. Его реакция на первый треск пулеметов «шпандау» была мгновенной. Он рывком бросил большую зеленую машину в тот скользящий разворот в горизонтальной плоскости, который они с Майклом так часто отрабатывали, и помчался назад, прямо в гущу вражеских самолетов, вынуждая их в беспорядке отворачивать в сторону, бешено стреляя им в лицо, появляясь у них сзади, словно сам был неуязвимым.
— Браво! — громко порадовался Майкл и тут увидел, что все остальные самолеты из звена Эндрю подбиты и, охваченные пламенем, вращаясь, падают вниз, и чувство вины у него обратилось в злость.
Германские машины, быстро уничтожив одно звено, теперь разворачивались, чтобы встретить атаку звеньев Майкла и Хэнка. Они сошлись, и весь строй самолетов рассыпался, превратившись в мельницу-облако, крутящуюся, словно пыль и обломки в смерче.
Майкл зашел сбоку для атаки на массивный черный «альбатрос» с алыми крыльями, на которых черные мальтийские кресты выступали словно кресты надгробий.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента