Смолич Ю.. Владения доктора Гальванеску

   Почти одновременно с проклятьем Чипариу зазвенел тоненький звоночек. Чипариу дал бы отрубить себе голову, что этот звон слышится из-под колес автомобиля, из упругого гудрона шоссе.
   Однако на догадки не осталось времени. Только лишь путешественники собрались окликнуть караульного, который, очевидно, должен был быть по ту сторону, как сверху, с арки ворот, что-то заскрипело слегка и затем зазвучал хриплый, словно простуженный, голос:
   - Кто и по какому делу? - спрашивал он.
   Сахно и Чипариу сразу посмотрели вверх. Однако там не было никого. Только в уголке поблескивал серым небольшой раструб громкоговорителя.
   - Кто и по какому делу? - переспросил громкоговоритель еще раз.
   - Тьфу! Чтоб тебя! Вот чертово дело! - не сдержался Чипариу.- Ишь ты!
   - Вы невежливы,- холодно подал реплику рупор,- Потрудитесь ответить на мой вопрос...
   Чипариу совсем смутился и замолк. Сахно тоже была слегка обескуражена. Она поторопилась удовлетворить любопытство рупора:
   - Мое имя Сахно. Агроном. Имею письмо к господину Гальванеску.
   И, забыв, что разговаривает только с металлическим прибором, Сахно поспешила достать письмо из кармана. Однако это уже было лишним: ворота внезапно широко раскрылись. В тот же момент громкоговоритель учтиво пригласил:
   - Прошу. Остановитесь перед главным подъездом.
   Совсем сбитые с толку Сахно и Чипариу двинулись по аллее.
   Ворота сразу закрылись, как только авто въехало.
   Автомобиль нырнул в глубь парка, мягко колыхаясь на гудронированном шоссе. Чипариу, опомнившись после первого замешательства, высказывал свой восторг. Прежде всего - по адресу чрезвычайно удобного шоссе, а потом и по поводу всего парка.
   - Ой-ля! Этот садочек напоминает мне старые сказки про эдем,причмокнул он.- Я был бы согласен поверить в бога, если бы после смерти меня поместили в такую роскошь.
   Парк и вправду был роскошен. Сахно глазом знатока заметила наиредчайшие субтропические растения. Кедры, магнолии, пальмы и олеандры раскиданы были группами тут и там среди зарослей карликовых акаций, туй и кактусов. На пригорках росли стройные ели и кипарисы. Между ними вились аллеи лип, каштанов и диких померанцев. Планировка сада поражала своей прихотливостью.
   Извиваясь среди целого лабиринта озер, заливов и проток, шоссе перепрыгнуло через несколько подвесных ажурных мостиков и совсем неожиданно выбежало к другой каменной стене.
   За аркой раскрытых ворот, в конце прямой, как луч, аллеи, белел и горел окнами против солнца высокий, со стройными башнями дворец. Автомобиль подкатил к главному подъезду и остановился.
   Какое-то время вокруг было тихо и спокойно. Потом двери открылись. На пороге появилась высокая дородная фигура - вся в белом - и направилась по лестнице.
   Не зная, кто это - слуга, а может, и сам хозяин этого чудного имения,Сахно не пошла ему навстречу. Выскочив из автомобиля, она остановилась у ступенек. Однако достаточно было поближе взглянуть на человека, чтобы догадаться, что это не кто иной, как сам хозяин. Это было видно по его тонкому, холеному лицу, холодному взгляду, неторопливым, уверенным движениям, далее по пробору на его длинной седой шевелюре... И повинуясь какой-то странной силе, которую будто излучала необыкновенная особа, Сахно склонилась в глубоком, учтивом поклоне.
   - Здравствуйте,- ответил по-французски хозяин и сразу же прибавил: Прошу простить меня, что не приветствую вас на вашем родном языке. Боюсь, что мой плохой выговор будет вам неприятен. Поэтому позволяю себе обращаться к вам на языке французов, надеясь, что он известен вам настолько, чтобы вы могли меня понять.
   Это было сказано с большим достоинством и самоуважением.
   В холодном, бесстрастном тембре голоса, привыкшего командовать, Сахно сразу узнала особу, что разговаривала давеча через громкоговоритель и, откликаясь на утонченную вежливость хозяина, как могла, ответила ему в тон:
   - Считаю за счастье приветствовать вас в вашем доме и, если будет на то ваше позволение, постараюсь изъясняться на вашем родном языке, который я немного знаю. Однако заранее прошу вашего благосклонного извинения за те ошибки, которые могу допустить...
   Однако хозяин сделал отрицательный жест.
   - Нет. Не беспокойтесь об этом. Наш язык слишком беден и неуклюж, чтобы вести на нем разговор. К тому же я его плохо знаю. Прошу в дом.
   Сахно, надобно сказать, слегка утомилась после изысканной тирады, только что ею произнесенной, и не посмела выразить своего удивления от такого признания, да и некогда было. Хозяин заговорил сам. Заметив движение Сахно к чемодану, он сделал отрицательный жест.
   - Не волнуйтесь. Ваши вещи будут на месте.
   Потом, обернувшись к Чипариу, произнес:
   - По шоссе направо подъедете к гаражу. Возле гаража в кладовой найдете все необходимое вам с дороги. С вашей госпожой, если это понадобится, вы можете говорить по телефону 23. Вы свободны.
   Чипариу без возражений покорился этому приказу и потянулся было к рулю. В этот момент странный господин сделал к нему несколько быстрых шагов и, прежде чем Чипариу смог что-то сообразить, пощупал ему мышцы рук и груди. Удивленный Чипариу раскрыл рот и заморгал, не зная, что и делать. Однако оригинал-хозяин уже оставил его и только слегка усмехнулся.
   - У вас отличные мускулы,- бросил он.
   - Я член клуба "Романешты спортинг",- обескураженно промямлил Чипариу. Потом, совершенно растерявшись, невнятно добавил: - Но давно не тренировался и сейчас мускулы ослабли.
   - Это ничего. Лишь бы были мускулы,- заметил хозяин совсем уже равнодушно и повторил: - Вы свободны. Езжайте.
   "Кажется, этот чудак ко всему прочему еще и спортсмен",подумала Сахно, искоса разглядывая могучую фигуру старика с совсем седою шевелюрой и черными усами и бровями.
   - Прошу в дом,- вспугнул ее мысли хозяин.
   Они двинулись вверх по мраморным ступеням.
   Идя впереди хозяина по длинной лестнице, потом бесконечной анфиладой комнат с широко раскрытыми дверями, Сахно чувствовала себя как-то неудобно. Все время ощущала она на спине внимательный взгляд и поворачивала из одной комнаты в другую автоматически, скорее угадывая, куда идти, чем слушая предупреждения.
   Наконец они вошли в большую комнату со стеклянной наружной стеной. Это было нечто вроде "зимнего сада", только без растений. Комната была меблирована, как кабинет. Доктор Гальванеску сел к большому письменному столу и предложил гостье кресло.
   - Вы изволили сказать, что имеете ко мне дело и письмо. Я слушаю вас.
   На этот раз речь его была суха, деловита и даже не пахла той изысканностью, с какой он встретил Сахно возле подъезда.
   Сахно вынула письмо и передала его хозяину.
   - Если позволите, я коротко расскажу, в чем дело,- вежливо предложила она.
   Однако хозяин довольно небрежно отклонил это предложение.
   - Не надо. Я узнаю из письма.
   Он разорвал конверт и забегал глазами по немногочисленным строкам письма. Чем более он углублялся в чтение, тем более становился пасмурным. Наконец он небрежно бросил письмо на этажерку и недовольно отвернулся к окну... Заговорив снова после короткой паузы, он даже не пытался скрыть своего раздражения.
   - Меня удивляет такая настырность вашей уважаемой академии,поморщился он.- Не знаю, кто дал ей право докучать мне своим любопытством. Я по крайней мере всегда был против всякого вмешательства в мои личные,- он выделил это слово,личные дела. Что из того, что они избрали меня почетным членом? Я могу согласиться на это, сделать им такую честь,уже совсем чванливо усмехнулся он,- однако это еще не дает им права надоедать мне и мешать моей работе... Вы, разумеется, здесь ни при чем,- перебил он себя, отвернувшись от окна и увидев оскорбленную физиономию Сахно.- Вас обременили невежливым поручением, и прошу извинить, что высказываю свое неудовольствие именно вам.
   Хозяин немного помолчал, и Сахно пришлось промямлить какую-то почтительную несусветицу. Потом заговорил снова.
   - Традиции гостеприимства, свято уважаемые народом, к которому я имею несчастье принадлежать, не позволяют мне отказать вам, поскольку вы уже переступили порог моего дома. Однако не скрою, что делаю это с большой неохотой, и - позвольте мне эту откровенность - когда бы я знал содержание этого письма, не открыл бы вам ворот своего имения. Впрочем...- он снова заговорил приветливей,- ничего не поделаешь. Вы здесь - и вы моя гостья. Я должен выполнять обязанности гостеприимного хозяина, независимо от этого письма.
   Сахно воспользовалась моментом, когда слишком вежливый хозяин замолк на минуту, изначала было отвечать с необходимым в таких случаях достоинствoм.
   - Я совсем не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством и нарушать обычаи вашего народа. Если вы не считаете нужным...
   Однако хозяин не обратил внимания на эти слова и заговорил далее, словно и не слышав речи Сахно.
   - Много я вам не покажу, заранее предупреждаю. Академики,- он снова пренебрежительно кивнул в сторону письма,просят меня обстоятельно и всесторонне ознакомить вас с системой моего хозяйствования, дающей такие для них неслыханные результаты как по итогам производства, так и в экономии рабочей силы. Ни о какой обстоятельности и всесторонности не может быть и речи. Я согласен на то, чтобы показать - только показать, а совсем не "ознакомить" - некоторые участки моей работы, дам вам возможность поверхностно оглядеть мои владения и продемонстрирую несколько схем и картотек. Однако...- он поднял вверх длинный сухой палец с большой, только что залеченной раной, и впервые строго глянул Сахно прямо в глаза,- однако никаких пояснений я делать не буду. Это во-первых. Вы можете сами делать, какие хотите, выводы. Во-вторых, вы дадите обязательство не выходить самостоятельно, без меня, за пределы малого парка, ибо если попробуете это сделать, моментально погибнете: стены парка опутаны электропроводами высокого напряжения. В-третьих, вы даете мне слово, что нигде, ни в одном органе прессы ни одной из стран земного шара не напишете о том, что увидите и услышите тут, до тех пор, пока я сам - понимаете - сам не дам вам на то согласия. На заседании вашей кафедры, когда будете составлять отчет о вашей поездке, сделаете доклад по тезисам и материалам, которые я сам дам вам за день до вашего отъезда.
   Хозяин кончил и взял перо. Сахно, обескураженная такой речью, возмущенная и разгневанная этими, довольно-таки наглыми условиями, долго не могла преодолеть волнения и связать два слова для ответа. Она просто утратила дар речи и, словно зачарованная, следила за профессорским пером, которое проворно подпрыгивало на грубой пергаментной бумаге. Когда же, придя наконец в себя, Сахно вскочила на ноги, чтобы достойно ответить этому зазнавшемуся, наглому господину, доктор Гальванеску спокойно, все время поглядывая в сад, который густо буйствовал за стеною-окном, протянул ей исписанный лист.
   Сахно глянула на него и прочитала написанное крупными, разбросанными как горох буквами:
   "Я, нижеподписавшаяся, агроном и аспирант кафедры сельского хозяйства Сахно Юлия, настоящим опровергаю все свои статьи и выступления, в которых говорила о xозяйстве доктора Виктория Гальваиеску, румынского подданного и помещика южного Буджака. Все мои выступления были только измышлениями и клеветой на уважаемого доктора В. с целью его компрометации, так как я издавна нахожусь с ним в непримиримой вражде из-за личных трений".
   - Это на всякий случай,- невозмутимо пояснил профессор, не отрывая взгляда от зеленых верхушек за окном.- На случай, если б вы не сдержали слова и прдорились. Дату я проставлю сам, если будет на то нужда.
   Кровь ударила Сахно в виски. Она перегнулась через стол, впившись в профессора затуманенными гневом глазами и тщетно ища его холодный, равнодушный взгляд. Не найдя его за космами густых черных бровей, она зло скрипнула зубами... взяла перо и одним махом расписалась на скрипучей грубой бумаге... Когда после этого она снова обессиленно села в кресло, доктор Гальванеску посмотрел на нее и уже совсем по-приятельски сказал:
   - По правде говоря, я не прочь показать вам кое-что и сделаю это охотно. Вот уже одиннадцать лет я веду здесь хозяйство, волнуя и тревожа умы ваших академиков и других бездельников, и ни разу не доводилось мне показывать мои изобретения и достижения посторонним людям. А между тем кое-что требует, так сказать, проверки на свежем человеке. Нужен, если так можно выразиться, свежий глаз. Может, я где-то ошибаюсь и сам не могу этого заметить. Вам это будет виднее, и я охотно выслушаю ваши мысли.
   Спрятав бумажку в ящик и замкнув его, доктор Гальванеску открыл небольшую шкатулку, которая стояла перед ним на столе и которую, заметила Сахно, он все время держал при себе.
   В шкатулке было нечто вроде пишущей машинки - клавиатура со множеством мелких клавиш. Доктор нажал несколько клавиш - они мягко зазвенели в ответ,- и снова закрыл шкатулку. Затем прицепил ее к ремню, имевшемуся у него на плече под пиджаком, как это делают журналисты с фотоаппаратом, и встал.
   - Через пятнадцать минут я жду вас на западной веранде. Там мы выпьем вечерний кофе. Тем временем вы успеете привести себя в порядок после дороги. Ваша комната по коридору с левой стороны, шестая дверь. Там ваши вещи и все необходимое. Западная веранда в другом конце того же самого коридора, как раз напротив оранжереи с кокосовой пальмой.
   Сказав это, доктор Гальванеску открыл боковую дверь и исчез за нею.
   Растерянная и взволнованная, Сахно некоторое время не двигалась с места. Она никак не могла собраться с мыслями и освоиться в неожиданных и курьезных - чтобы не сказать больше - обстоятельствах. Она бы простояла так, с глупым видом моргая глазами, все пятнадцать минут, когда бы не новая неожиданность.
   - Поторопитесь. Ваш кофе остынет,- вдруг послышалось откуда-то сверху.
   Сахно аж вздрогнула от неожиданности. Потом посмотрела вверх. Там никого не было. Говорила жирандоль. То есть громкоговоритель, хорошо упрятанный среди ее стеклянных украшений.
   Покраснев, устыдившись, что снова попала впросак, Сахно поспешила в коридор. До шестой двери было далековато, и Сахно с каким-то жутким чувством шла вдоль анфилады пустых комнат, раздражаясь тем. Wo начинает, кажется, побаиваться: не подслушивает ли, не подглядывает ли где из-за угла странный хозяин...
   Пятнадцать минут - это совсем не много времени для того, чтобы кое-как сориентироваться. Тем не менее, приводя себя в порядок и переодеваясь, Сахно успела несколько оглядеться.
   Отведенная для нее комната была обставлена с комфортом, которого вряд ли можно было ожидать в этом сельском захолустье. Уютная и удобная мебель, рационально и со. вкусом подобранные украшения на стенах и потолке, люстра, много разных ламп, расположенных так, чтобы, если их включать отдельно, каждая из них освещала какой-то один уголок, оставляя всю комнату в полутьме. По углам немало разнообразных приспособлений для одевания и раздевания, для чтения и письма, тьма-тьмущая больших и помельче кнопок и выключателей, назначения большинства которых Сахно так и не смогла понять, а нажать не отважилась. Естественно, тут же телефон, радиоприемник и отдельно - громкоговоритель, замаскированный в ночном потолочном светильнике. В комнате было четыре высоких окна, все выходили на широкую парковую поляну. Поляну пересекала белая стена, за ней виднелся участок поля.
   Все это Сахно увидела мимоходом, так как уже на тринадцатой минуте ее пребывания в комнате из верхнего громкоговорителя послышался голос доктора, который сообщал, что кофе на столе, и он кладет в стакан два кусочка сахара.
   Эти говорильники, понацепленные на каждом шагу, уже здорово надоели Сахно, и в ответ на приглашение она вполголоса выругалась. Однако, подумавши, решила этого больше не делать, кто его знает, может, здесь и под кроватью находится мембрана, транслирующая странному хозяину каждое слово, промолвленное наедине.
   Идя назад к террасе, Сахно заглянула в окна, выходящие во двор. Все эти покои, как обнаружилось, размещались в одном из больших и, очевидно, многих корпусов здания. Комнаты в этом корпусе были только с одной стороны, так как вдоль всего корпуса протянулся длинный коридор-галерея с окнами в палисадник.
   Ни в саду, ни в покоях и вообще во всем доме - нигде не было видно ни человека, ни хоть какого-то живого существа.
   Казалось, во всей роскошной усадьбе живет лишь один-одинешенек ее оригинал-хозяин. Такая мысль появилась у Сахно в тот момент, когда она, идя вдоль окна, поглядывала на палисадник.
   Там как раз происходила вечерняя поливка цветов. Однако, сколько ни присматривалась Сахно, нигде не было заметно садовника. Цветы обходились без него. Фонтаны, густо и систематично размещенные среди клумб, сами вдруг взрывались дождем крупных капель, направляя струи то на одну, то на другую клумбу, с легким скрипом поворачиваясь туда и сюда. Забава и эстетическое украшение - фонтаны - были механизированы и рационально использовались для орошения.
   Доктор Гальванеску ожидал Сахно, задумчиво размешивая ложечкой кофе. Сказать по правде, Сахно этому слегка удивилась, справедливо допуская, что и размешивание сахара следовало бы механизировать.
   - Вы почти пунктуальны. Это хорошо,- милостиво приветствовал ее хозяин, глянув на часы.- Садитесь и пейте кофе. Это кофе с моих плантаций. Мне стоило немало труда культивировать тут это растение. Однако теперь оно уже хорошо привилось. Я не спросил, какой вы пьете кофе, потому что в своем доме я угощаю гостей только своим кофе, приготовленным по моему же рецепту.
   Сахно поблагодарила и попробовала кофе. Тем временем профессор нажал несколько клавиш на своей оригинальной машинке, снова неразлучно стоявшей подле него. Сахно не выдержала и поинтересовалась, что он делает. Хозяин охотно пояснил:
   - Это, видите ли, небольшой (я не говорю "карманный", потому что он еще не усовершенствован до таких размеров) радиотелеграф. Сидя тут, я передаю свои распоряжения в разные концы имения.
   - Неужели вы повсюду управляетесь сами?
   - Приходится, к сожалению, самому. У меня нет надежного и способного человека, которого я мог бы назначить своим помощником.
   - Это очень трудно и требует, наверное, много времени?
   - Не говорите. Эта штучка,- профессор показал на аппарат,- мне очень помогает. Это чудесный подручный. Молчаливый и быстрый. А главное выполняет то, что я сам хочу... В моем деле,- добавил он чуть погодя,- я не терплю никакой иной инициативы, кроме своей собственной.
   Кофе, как выяснилось, был только общим наименованием ужина и его первым словом. Его сменила легкая закуска из остро приправленных, пряных овощей, которая мало понравилась Сахно после густого и крепкого кофе. После закуски пришлось выпить несколько микроскопичных чарочек разных настоек. Все это стояло тут же, под рукою, в небольшом шкафу. Затем доктор известил,- что сейчас будет горячее блюдо, и нажал клавишу.
   Сразу же, как будто он только и ждал этого, из глубины террасы появился лакей. Это был первый человек, которого увидела тут Сахно, и, надо сказать, она даже вздохнула легче, обрадовавшись тому, что тут все-таки есть живые люди.
   Однако, разглядевши хорошенько этого индивида, она вынуждена была констатировать, что чудак-хозяин и людей для услуг подбирает себе таких же комичных, как и сам. По крайней мере по внешности лакей был мало похож на обычных людей этой профессии.
   Во-первых, выправка. Тут была превзойдена всякая военная муштра. Слуга двигался плавно и совсем беззвучно. С максимальной точностью движений и жестов. Ни одного лишнего жеста, ни одного нерассчитанного поворота. Подбородок и лицо были у него так чисто выбриты, что можно было думать, будто волосы там никогда и не росли. Лицо имел какое-то странное, вроде как больное, без обычных оттенков краски, обусловленных приливом крови: и лоб, и щеки, и нос, и уши были одинаковыми, темно-красными. Волосы - Жесткие и курчавые. Глаза заслоняли темные очки.
   "Негр или папуас",- подумала про себя Сахно, поглядывая на несуразно длинные полы фрака, белую манишку, а особенно - густо-черные окуляры, которые резко контрастировали с физиономией слуги. Расспросить хозяина она не отваживалась.
   Однако хозяин сам, перехватив, наверное, заинтересованный взгляд Сахно, заговорил о лакее.
   - Как вам нравится выправка? - усмехнулся он вслед слуге, который поставил кушанье и ушел так же тихо, как и пришел.
   - Н-да, выправка...- кивнула Сахно.- Очень хорошо.
   - Ха-ха! А внешность?
   - Он негр?
   - Нет. Из очень редкого, почти уже вымершего племени нильских хамитов. По имени - Хаквилавилис. О, я много потрудился над его воспитанием. Теперь так трудно найти хорошего слугу.
   - Н-да,- невнятно пробормотала Сахно.
   - Эти профсоюзы, вечерние университеты, газеты и все такое прочее,скривился профессор,- ужасно портят нижние классы людей. Первый попавшийся дикарь куда лучше нашего квалифицированного культурного лакея... Или, может, при вас такого нельзя говорить? - ласково поинтересовался профессор.- Может, вы социалистка?
   Сахно еще раз невнятно что-то буркнула.
   - А главное,- продолжал доктор Гальванеску. по своей привычке не ожидая ответа,- он нем, слеп и глух (потерял все после оспы, от которой я его спас). Особенно похвальные качества для прислуги.
   Уже начинало темнеть. Из сада доносились дурманящие запахи южных цветов и приятная свежесть фонтанов. Между прочим, на этих самых фонтанах Сахно смогла убедиться и в рациональности радиоаппарата Гальванеску, и в сноровистости его невидимых слуг. Во время ужина профессор время от времени откладывал вилку, чтобы пощелкать на своем аппарате. После одной из таких "гамм" полив цветника вдруг прекратился, и фонтаны, выполнив свою функцию, плавно и дружно перешли к выполнению чисто декоративной роли. Их струи были теперь направлены вверх и причудливыми гирляндами красновато отсвечивали в лучах заходящего солнца.
   Ведя сейчас с доктором Гальванеску пустячный разговор о Берлине, немецкой академии и румынском хозяйстве, Сахно все время поглядывала в сад, любуясь пейзажем и наслаждаясь запахами цветов. Именно в это время в конце цветника на аллее появилась какая-то человеческая фигура, очевидно, направляясь сюда. Это дало Сахно повод еще раз с удовлетворением констатировать, что опасения ее о полной безлюдности этой местности оказались преждевременны. Доктор Гальванеску тоже увидел эту фигуру, однако проявил совершенно очевидное недовольство - он забеспокоился и сурово нахмурился. Однако сразу же отвернулся и, забыв про нее, взялся что-то искать в своем блокноте. Найдя, застучал на своей машинке. При первых же ударах клавиш фигура сразу остановилась, постояла какой-то миг, потом быстро повернулась и почти бегом направилась назад, исчезнув за поворотом аллеи.
   Сахно не могла не обратить на это внимания хозяина, высказав опасение, не вор ли это. Однако доктор Гальванеску ответил, что воров здесь не бывает - им не перелезть через электрическую стену. Подумав немного, добавил:
   - Это был один из моих управителей. Он шел ко мне на вечерний отчет.
   - Однако почему же он так быстро повернул назад? Забыл, может, что? наивно поинтересовалась Сахно.- Или, может, увидев, что вы не один, не захотел вас беспокоить?
   - Почти что так. Только это я велел ему вернуться.
   - Вы? - удивилась Сахно.- Но ведь вы ему ничего не крикнули.
   - Я протелеграфировал ему.
   - Неужели он?..
   - Да. Мои управители всегда имеют при себе небольшие приемники. Это очень удобно в работе.
   Закурив, доктор Гальванеску известил, что осмотр его хозяйства Сахно может начать завтра с шести утра, когда Гальванеску будет делать утренний обход. А поскольку солнце уже зашло и стрелка часов подошла к девяти, то хозяин, покалякав еще немного и выпив грогу, предложил идти на отдых. До десяти он еще будет читать книжку и слушать сообщения из столичных и зарубежных газет, а после десяти засыпает: таков его распорядок, которому, хотят они или не хотят, должны подчиняться и гости.
   - Ваша комната готова. Доброй ночи.
   Сахно откланялась, и по тому же коридору отправилась к себе.
   В комнате ее ожидал лакей. Он застелил постель и готовил вечернюю ванну. Оставив свое дело, лакей тут же взялся помогать Сахно раздеваться, хотя она того и не хотела, так как не собиралась еще спать да и не привыкла, чтобы ей кто-то помогал в туалете, особенно мужчина. Она попробовала это сказать лакею, однако тот не обратил внимания на ее слова. Вспомнив о его глухоте, Сахно не нашла способа с ним разговориться и вынуждена была позволить раздеть себя и надеть на плечи купальный халат.
   Лакей выполнял все с исключительной ловкостью. Его автоматичные, заученные движения напоминали Сахно движения заводной куклы; отталкивала уродливая, противная внешность.
   Его красное лицо было словно обожжено и вспухло. От всего тела веяло каким-то мертвым холодом, и прикосновения его были отвратительны. Даже сквозь перчатки, которых лакей не снимал ни на минуту, чувствовался холод словно закостенелых пальцев.
   Наконец лакей откланялся и ушел. Спать еще никак не хотелось и, раскрыв одно из окон, Сахно расположилась около него. Был уже вечер, и над зарослями парка всходила большая полная луна. В ее зеленовато-сиреневых лучах над озерцами, окружавшими парк, клубился седой туман. Под летучими облачками тумана поблескивали в лунном свете большие плесы верхних прудов, почти что омывавших стены дворца.