Смолич Ю.. Владения доктора Гальванеску

   Сахно залюбовалась таинственной красотой южной лунной ночи, ее трепещущим светом и жутковатыми тенями. Из окна была видна добрая половина дворца, который загибался здесь буквой Г. В этой части в парк выходили только одни двери. Во всех окнах был уже темно - дворец спал. Спал, должно быть, и хозяин. Подумав про это, Сахно принялась и сама укладываться - до утра было уже недалеко, а с дороги требовалось отдохнуть. Она погасила свет и собралась было прыгнуть в кровать. Но замешкалась. Электричество погасло, лунные лучи заполнили комнату, облив все чарующим мертвым сиянием. Трудно было отказаться от удовольствия полюбоваться еще красою ночи, и Сахно решила выкурить возле окна сигаретку.
   В это время во многих окнах дворца вспыхнуло электричество.
   Выходные двери грохнули, и во двор кто-то вышел. Приглядевшись, нетрудно было узнать господина хозяина. Он посмотрел на окно комнаты Сахно, не заметив, естественно, ее фигуры, съежившейся в складках портьер. Потом сел на велосипед и быстро поехал.
   "Что-то помешало профессору выдержать свой регламент. Не случилось ли чего?" - подумала Сахно.
   В это время выходные двери еще раз хлопнули, и перегнувшись, Сахно увидела какую-то фигуру, вышедшую в сад. Сахно не обратила бы на нее внимания, но удивило ее, что фигура эта была почти что голой, в одних купальных трусах. Это не был лакей, поскольку даже в сумерках голое тело отсвечивало, оно было слишком бледным для смуглого и краснокожего потомка древних хамитов.
   Пока Сахно присматривалась и раздумывала, фигура отошла от стены, двинулась в парк, прямиком через поляну. Проходя мимо окна, фигура попала в полосу ясного лунного света, и... непроизвольно Сахно испуганно съежилась... Мимо нее скользило что-то безобразное и непонятное... Человек был даже слишком бел и едва не прозрачен в зеленоватых волнах лунного света.
   Бесплотный, словно сотканный из густого тумана торс, бесцветная, одутловатая, водянистая рожа со зловещими пятнами черных очков...
   - Что за черт? Что это за чудище? - похолодела Сахно.- Что за привидение из коллекции старого идиота?
   Привидение тихо миновало поляну и пошло тропинкой в глубь парка.
   Когда оно обернулось к Сахно боком, та не могла не отметить, как похожа его поступь, все его движения, на походку и движения Хаквилавилиса.
   - Однако это не он! Если тот красный урод - потомок каких-то хамитов, то это уже какой-то альбинос, что ли?..
   Луна зашла за тучи. Вся таинственность ночи исчезла. В глубину парка удалялась обычная человеческая фигура, только голая.
   - Это обычный лунный мираж? - пробовала успокоить себя Сахно, припоминая все известное ей про южные миражи.- Или у меня галлюцинации от переутомления?
   Однако голос разума мало успокаивал взбудораженные нервы и не был способен развеять угнетенность. Напрасно стараясь отогнать жуткий образ и вызвать сон, Сахно укуталась в прохладные простыни удобной постели.
   Точно в шесть Сахно разбудил громкоговоритель. С докучливой помощью все того же Хаквилавилиса она быстро собралась и поспешила на террасу, где доктор Гальванеску уже ждал ее за ранним завтраком.
   Гальванеску завтракал молча и время от времени подгонял Сахно: они уже и так слегка припозднились. Выглядел хозяин хмурым и утомленным. Сахно поинтересовалась его здоровьем и причинами ночного путешествия. Не скрывая своего недовольства по поводу того, что Сахно видела его ночной отъезд, доктор Гальванеску ответил, что действительно дурно спал эту ночь.
   Он вынужден был неожиданно выехать в рабочие казармы: заболел один работник и думали, что это холера. Однако выяснилось, что это обычная дизентерия, которая свирепствует тут каждое лето. Позавтракав, хозяин и Сахно сразу двинулись в путь. Возле подъезда их ожидала циклонетка. Гальванеску сел за руль.
   Они миновали палисадники, проехали через большой парк и выехали на поля. Добрых два часа возил хозяин свою гостью по узеньким, однако хорошо утрамбованным дорожкам, которые в разные стороны разбегались через широкие поля. Тут Сахно имела случай высказать восхищение идеально организованной системой искусственного орошения.
   - О! Это мои альфа и омега! - не без самодовольства ответил хозяин.Хорошее орошение - основа всякого хозяйствования. Природа мало заботится о нас и никогда свою влагу не распределяет целесообразно. Ее или маловато, или слишком много. Исправлять природу, управлять ею - это и есть задача человека. Идея искусственного орошения для нашего края особенно важна, так как солнца здесь сколько хотите, однако солнце у нас засушливое. Исправив с помощью искусственного орошения недостатки климата, мне удается собирать за год по два урожая: в июне и в октябре. Истощение почвы я компенсирую обычным внесением удобрений, только более усовершенствованным способом. Я, разумеется, не удобряю мои земли простым навозом и давно уже отказался от суперфосфата. Удобрения вносятся у меня одновременно с орошением. Жидкость, которую вы видите в водосборах, полевых водокачках и этих канавах, не простая вода. Это насыщенный химический раствор. Формула раствора - мой секрет. Химия - мать хлебов. Это химия дает мне два урожая за год и увеличивает сбор, против обычного на примитивных крестьянских полях, на каждом урожае в пятьдесят раз.
   - Пятьдесят раз! - Вскрикнула Сахно, до крайности удивленная. Она ожидала услышать большую цифру, однако никак не такую.
   - Да. В пятьдесят раз. То есть там, где дикарь-крестьянин имеет пуд хлеба, я имею ровно пятьдесят. А вычтите из крестьянского пуда проценты на истощение грунта - ведь они, идиоты, не имеют даже многополья,- и вы увидите, что против моих пятидесяти пудов крестьянин, в среднем за десять лет, не будет иметь больше тридцати фунтов. Моя же система орошения и химизации не только не истощает землю, а наоборот, из года в год удобрений требуется меньше, ибо в земле остаются последки, и она, как и всякий живой организм, приучается сама вырабатывать вещества, которые вначале приходится давать ей как лекарство. Это мне дает экономию в соответствующей прогрессии на следующий год после применения удобрения.
   Сахно слушала, как зачарованная. Она ожидала увидеть здесь немало интересного, однако это превзошло все ее ожидания.
   - Дорогой профессор! - пылко воскликнула она, проникаясь огромным уважением к этому оригиналу. - Вам, конечно же, известно, что на культурных полях самых передовых в отношении сельского хозяйства стран урожайность не достигает и пятой части вашей. Вы извините меня, однако я удивляюсь, почему вы ие публикуете своих достижений, не сделаете их достоянием человечества и науки?
   - А что даст мне за это наука и человечество? - холодно ответил доктор Гальванеску, надменно прищуриваясь в ответ на восторг Сахно.
   - Как то есть что? - слегка смешалась Сахно.- Вы сделаете человечество счастливым. Вы научите его легко выращивать хлеб. Вы дадите ему возможность рационально тратить свой труд. Вы избавите его от излишней работы...
   - Для того, чтобы оно имело больше времени для лени и беспутства?
   - Разве можно так говорить? Неужели вы не верите в человечество, в прогресс, в культуру?
   Доктор Гальванеску неохотно засмеялся.
   - Допустим, верю. Так как не могу не верить. Если не в человечество, то в отдельных людей, в их прогресс, культуру. Не могу не верить, так как то, что я сам демонстрирую вам, это и есть прогресс, культура. Однако... это сделал я. Что даст мне за это человечество?
   - Благодарность трудящихся... Славу, если вы ищете ее... Или, наконец, богатство. Столпы капитализма охотно отдадут вам в эксплуатацию полмира, лишь бы вы только открыли другой половине свою тайну.
   Гальванеску снова засмеялся сухо и хрипло.
   - А может, я хочу целый мир? Может, половины мне недостаточно!
   Смех и ирония охлаждали восторги Сахно. Она уже не знала, чему отдать предпочтение - уважению и восхищению перед гением или отвращению перед его низостью. Доктор Гальванеску тем временем успокоился и сменил гнев на милость.
   - Эта формула стоит мне пятидесяти годов жизни. Никто никогда не вернет мне этих лет. А они для меня дороже, чем ваши полмира. Пусть другой ум откроет формулу бессмертия, а я отдам ему свое открытие даром...
   Он помолчал, направляя циклонетку по узеньким бетонным дорожкам, что вились между оросительными канавками. Внезапно он засмеялся весело и приветливо, демонстрируя удивительное умение внезапно изменять настроение.
   - Все это глупости! Не в этом дело. Я обязан еще все хорошенько проверить. Кто знает, может, я и откроюсь... И не возьму дорого за свое изобретение,- снова засмеялся он.
   Его собеседнице сразу стало легче, и Сахно с прежним уважением взглянула на хозяина. Доктор Гальванеску в этот момент вдруг остановил мотор.
   - Я хочу дать вам попробовать жидкости для орошения.
   С этими словами он легко соскочил на землю и взял черпак, лежавший возле водосбора.
   - Разве я земля? - засмеялась Сахно.
   - Нет,- серьезно ответил Гальванеску.- Однако вы такая же частица мироздания, как и земля. Не брезгуйте ее пищей. Могу вас проинформировать, что сейчас я исследую влияние этой оросительной жидкости непосредственно на живой организм. И имею основания бояться, что вся моя предыдущая работа окажется напрасной. Возможно, что и само орошение не будет нужным, как не будет нужен растительный хлеб.
   - Вы говорите о суррогатах? Химический хлеб? Я знакомилась с многочисленными опытами в этой области и, кажется, они все до сих пор неудачны.
   - Да. Это не моя идея. Уже около ста лет ищут люди формулу вещества, которое заменило бы обычную пищу. Попробуйте,- протянул он черпак Сахно,это как раз раствор для орошения грунта под сахарную свеклу. Каждое растение, естественно, требует несколько иной формулы раствора. И этот как раз, по моей мысли, наиболее близок к тому, который может стать питанием для живого организма. Свиньи, скажем, у которых пищеварительный аппарат и формула крови наиболее близки к человеческим, едят это за милую душу и откорм идет быстрее, чем на кукурузе, отрубях или патоке.
   Сахно осторожно отхлебнула бурой, с неприятным запахом юшки. На вкус она была сладкой и чуть Хмельной.
   - Тут есть хлор? - спросила она, распробовав.
   Гальванеску рассмеялся.
   - Вы хотите выведать у меня формулу? Даже когда я скажу, что хлор есть и перечислю еще два десятка других составных частей, вам это все равно ничего не даст. Ибо основное, естественно,- пропорция и способ приготовления.
   Сахно и сама рассмеялась, уверяя, что она вовсе не хочет выведывать тайну.
   - Ну, как вам нравится? - поинтересовался хозяин.
   - Не очень,- откровенно призналась Сахно.- Я с большей охотой съела бы бифштекс с картошкой и ломтик хлеба.
   - Я тоже,- засмеялся доктор Гальванеску.- Однако я еще и не заявляю патента на такую пищу. Поживем - увидим.
   Они снова сели в циклонетку и двинулись дальше. Теперь пшеничные и свекольные плантации остались позади, и дорожка бежала среди густых виноградников. Гальванеску молчал, оглядываясь по сторонам, и время от времени прибегал к своему неразлучному аппарату, выстукивая короткие аккорды.
   - Вы это серьезно, господин доктор? - после паузы спросила Сахно, когда мотор остановился перед воротами.
   - Что серьезно?
   - Про питание... этой жидкостью?
   Гальванеску помолчал и задумчиво ответил:
   - Не знаю. Это, естественно, только проблема. Проблема изучения, анализа и синтеза - да, да - анализа и синтеза витамина. Я, между прочим, работаю и над этим. Не знаю, удастся ли мне закончить мою работу до смерти... Ах, эта проклятая обязанность умирать разрушает все планы! Изобретателю никогда не хватает жизни! - возмущенно крикнул он.- Во всяком случае, развязка уже недалеко. - Потом, немного помолчав, он добавил тоном лектора:
   - Понимаете, дело в том, что организм земли и организм растения значительно проще организма животного. Животное же, особенно человек, ужасно избаловано. Создать для него искусственную пищу необычайно трудно: учесть надо все - кровообращение и нервную систему, вибрации мыслительного аппарата и половые волнения, социальное наследие веков и нажитые хворобы, и еще всякой всячины... С другой стороны, весь этот метод, может быть, ошибочен. Возможно, это неправильно - искать и приспосабливать пищу для организма, может, надо наоборот - организм животного приспособить к любой пище? То есть упростить человеческий организм, доведя его простоту до простоты если не земли, то, по крайней мере, организма растения...
   Сахно с интересом слушала хозяина, однако тот вдруг оборвал себя.
   - Я утомляю вас...
   - Нет, нет! Что вы! - возразила Сахно.
   - ...и чересчур полагаюсь на вашу недогадливость... Вы уж меня простите, однако у каждого изобретателя есть границы, далее которых он не может говорить о своих работах.
   - У вас, должно быть, трудится много рабочих? - спросила Сахно.- Чтобы выполнить всю работу здесь, нужно немало рабочих рук.
   - Не очень,- возразил доктор Гальванеску.- Вы забываете, что у меня решительно все механизировано и электрифицировано.
   - И все ж таки здесь трудится не одна сотня людей? Даже при максимальной механизации?
   Доктор Гальванеску хитро прищурился.
   - Я смотрю, вы не прочь дознаться, какова же она, эта самая цифра?
   - Да. Это очень интересно. Интересно знать, как экономит рабочую силу ваша система. В вашем хозяйстве все построено на механизации, однако, с другой стороны, такое количество различных усовершенствований тоже требует рабочих рук.
   Гальванеску засмеялся.
   - На этот вопрос я не дам вам ответа. Это мой секрет. Спрошу вас только: много ли людей встретили вы в моем имении и на полях?
   - Никого... пока что,- откровенно призналась Сахно.- Я даже подумала, не праздник ли какой сегодня. Должна признаться, что это не только восхищает и интригует меня, но и... немного, знаете, как-то становится жутковато. Такое безлюдье...
   Гальванеску засмеялся снова.
   - Недаром так боятся этой земли окрестные жители. Ваше имя произносят с каким-то полумистическим страхом. О вас говорят...
   - Когда люди чего-то не знают, они плетут всякую ерунду,- резко перебил Гальванеску.- Этим они вознаграждают себя за собственную ограниченность и недогадливость... А впрочем... у них есть кое-какие основания. Я не терплю любопытных и раззяв. Я никого не пускаю к себе и наказываю неосмотрительных...
   - Возможно, вы правы,- поддакнула Сахно, чтобы не раздражать напрасно Гальванеску.- Однако вернемся к нашему разговору о рабочей силе. Людей на поле не видно совсем, хотя пора сейчас и рабочая. Совершенно очевидно...
   Однако Гальванеску резко и сердито ее остановил.
   - Для вас тут нет ничего "совершенно очевидного". Вы можете строить себе какие хотите гипотезы, однако, повторяю, не ждите от меня ответа на этот вопрос. Я уже сказал вам, что основного принципа моей системы хозяйствования - моего "секрета", которого так не терпится выведать вашей академии,- я вам не скажу. Кто знает, может, вопрос о рабочей силе и есть основной секрет моей системы? Так что прошу вас не возвращаться к этому вопросу.
   - Я прошу меня извинить...
   Однако Гальванеску, конечно, не слушал и, по присущей ему манере, сразу сменил свой суровый и острый тон на иронично-веселый.
   - Кто знает, может, вы агент какого-нибудь профсоюза или там какого-либо из интернационалов и ищете примеры необходимой вам "неслыханной эксплуатации", чтобы потом звонить во всех ваших глупых газетах, компрометируя мое имя и обращая на меня внимание всяких бездельников и бездарей.. А впрочем,- он еще раз резко сменил тон,- коли уж вы так хотите, я покажу вам сейчас моих работников. А то вы и в самом деле додумаетесь до всякой ерунды.
   Он замолчал и долго выстукивал на своем аппарате.
   - Тут недалеко проводятся мелиоративные работы... Мне не нужно вот это озеро, и я решил перенести его в парк: там не хватает воды в прудах. Сейчас роем канал. Прошу.
   Они снова сели в циклонетку и повернули назад. Через виноградники и плантации машина возвратилась к парку, обогнула угол стены и выехала с другой стороны озера. Не доезжая до берега, доктор Гальванеску выключил мотор.
   - Мы посмотрим отсюда. Озеро очень малярийное и ближе подъезжать небезопасно.
   - Однако же там работают люди?
   - Они мажутся специальнымым защитным эликсиром. Комар его боится. Глядите.
   Сахно уже сама смотрела в ту сторону. От озера к парку устремлялся уже наполовину готовый узенький канал. Там работали сразу две землечерпалки. Возле них копошились с десяток работников. Работа двигалась необычайными темпами и люди, казалось, не ходили, а бегали. И в то же время сразу бросались в глаза необычайный порядок и организованность всей работы.
   Каждый работник, очевидно, педантично выполнял какую-то определенную и ограниченную часть общего дела, сосредоточиваясь только на ней, и больше не заботился ни о чем. Издали каждый казался винтиком в общем механизме труда. Можно было заметить точные, хорошо рассчитанные и выверенные движения. На эти движения со временем становилось даже трудно глядеть - до того они были размеренными и автоматичными.
   - Какая бесподобная муштра! И как досконально организована работа! взволнованно воскликнула Сахно.- Я начинаю думать, что это не люди, а какие-то автоматы.
   Гальванеску в это время открыл свой аппарат и выбил коротенький аккорд. Словно от взмаха волшебной палочки вся работа моментально остановилась. Люди застыли на месте, машины перестали стучать... Однако, прежде чем ошеломленная Сахно успела удивленно вскрикнуть, Гальванеску клацнул другой клавишей, и работа вновь возобновилась в том же темпе.
   - Это гениально! - захлебнулась Сахно.- Это выше человеческого понимания! Дорогой профессор, неужели вы не скажете, как вы достигаете такого быстрого выполнения ваших приказов?
   Вместо ответа доктор Гальванеску рассудительно промолвил:
   - Радио принадлежит великое будущее.
   Сахно вынула бинокль и еще раз поглядела на группу работающих. В приближении несколько терялся эффект ритмичности работы, зато еще больше поражала точность и целесообразность движения каждого работника в отдельности. Расстояние все же было немалое и разглядеть как следует отдельные детали и фигуры не удавалось. Впрочем, удивляла чрезмерная бледность лиц у работников - столь удивительная тут, под палящими лучами южного солнца и степными ветрами.
   "Должно быть, хозяин не очень-то заботится об охране труда своих людей,- подумала Сахно.- Вряд ли они слышали не только про восьмичасовой, но и про десятичасовой рабочий день..."
   Далее размышлять ей не пришлось.
   Доктор Гальванеску, который отошел было от нее и возился со своим аппаратом, в этот момент снова повернулся. Увидев бинокль, он бесцеремонно выхватил его у оторопевшей Сахно.
   - Вы забыли о моем предупреждении и нарушаете условие, которое вчера подписали, сударыня! - возмущенно затопал он ногами.- Я немедленно прекращаю дальнейший осмотр.
   - Однако, сударь...- растерялась Сахно, не поняв еще, как надлежит реагировать на не совсем вежливое поведение хозяина.- Мне удивительно... Вы оскорбляете...
   - Вы не имеете тут права оскорбляться! Вы нарушаете свое слово!
   - Сударь!
   - Сударыня!
   - Я чрезвычайно удивлена...
   - Я тоже. Прошу в машину. Мы немедленно возвращаемся.
   Возмущенно сопя и бормоча, разгневанный хозяин побежал к циклонетке. Сахно не оставалось ничего другого, как догнать его.
   - Прошу. Садитесь. А эту штучку,- Гальванеску сердито потряс биноклем,- я вынужден реквизировать.
   Размахнувшись, он швырнул его в канаву.
   - Я не хотела вас обидеть,- начала было Сахно, стараясь ликвидировать неприятный инцидент, однако доктор Гальванеску ее не слушал. Он включил мотор и быстро погнал циклонетку назад, домой.
   Ночь наступила незаметно, быстро и по-южному внезапно.
   Сахно с доктором Гальванеску находились в библиотеке. Помирившись во время обеда - при этом Сахно вынуждена была поклясться в своей скромности еще одним честным словом, они теперь осматривали книгохранилище Гальванеску. Это была богатая и интересная библиотека. Всякое печатное слово по всем отраслям науки, техники и социологии, где бы оно ни вышло в свет, находило свое место на полках этого книжного собрания.
   Похвастав книжками, Гальванеску привел Сахно в диаграммную, где продемонстрировал свои схемы, сводки и выкладки, ошеломляя неимоверно большими числами и до нахальства смелыми расчетами. Тут же, кстати, он прочитал некоторые тезисы из своего неопубликованного труда, проиллюстрировав кинозарисовками результаты нескольких интересных исследований. Однако показать лаборатории категорически отказался, предупредив, что они совершенно изолированы в так называемом "левом корпусе", и на всякий случай там стоит настороже верный караульный электропровод. Взамен он предложил с завтрашнего утра начать осмотр рыбного питомника, ботанического и зоологического садов. Там он обещал показать интересные результаты прививок растений и опытов над животными.
   Разошлись снова в десять, и Гальванеску, который весьма утомился за день и предшествующую бессонную ночь, заявил, что сразу, даже изменяя своим привычкам, ляжет спать.
   Сахно же не спалось. Впечатления дня переволновали и утомили ее. Она много слышала об этом поместье на окраине европейского материка, однако до сих пор довольно скептически относилась к таинственной славе не менее таинственного доктора Гальванеску. Теперь же эта удивительная фигура все больше и больше вызывала ее уважение и восхищение, но еще более интриговала своей загадочностью.
   Нервное возбуждение комкало мысли и отгоняло сон. Промаявшись с полчаса в своей комнате и вымеряв ее вдоль и поперек, Сахно решила выйти в сад прогуляться,
   Был уже двенадцатый час. Тихо перейдя террасу, Сахно зашла в цветники. Обогнув правый корпус, она вышла на поляну, оказавшись перед своими окнами. В окнах левого корпуса, где помещались таинственные лаборатории и покои самого хозяина, света не было.
   - В самом деле спит. Не обманул, - усмехнулась Сахно и пошла в глубину парка.
   Весь пожелтевший в лунном сиянии, парк благоухал ароматами южной ночи, маня в свои таинственные недра. Сахно пересекла поляну и нырнула в чащу туй и карликовых сосен.
   Узенькими, хорошо утоптанными и аккуратно выметенными дорожками она бродила в лабиринтах зелени, не теряя, впрочем, из виду своего светящегося окна, чтобы не заблудиться впотьмах.
   Тут и там в зеленых зарослях попадались беседки, охотничьи домики или простые портики, живописно разбросанные на берегах озерец либо в чащах старых деревьев. Сахно прыгнула в байдарку, что мягко покачивалась у причала, и поплыла тихим, уснувшим плесом.
   Все озерца и пруды сообщались между собой протоками, декоративно скрытыми за подвесными мостиками или кустарником. Они манили своей загадочностью. Плывя дальше и дальше, Сахно и не заметила, как очутилась довольно далеко. Силуэт дворца спрятался за стеной высоких деревьев. Свет из окна скрылся еще раньше. Встревожившись, Сахно повернула и собралась было плыть назад, когда увидела за берегом озерца какие-то узорчатые железные сооружения.
   Подъехав ближе и разглядев их, она узнала конструкцию землечерпалки. Это было последнее, уже перед стеной, озерцо и дальше, за стеной, должен был находиться тот самый канал, работу возле которого она наблюдала днем. По эту сторону стены канал был уже закончен и облицован. На дне плескалось немного воды - вровень с поверхностью озерца. Через двадцать или тридцать метров канал исчезал в туннеле под стеной. Сахно наклонилась над водой и глянула в туннель. Он был не длиннее пяти-шести метров. За этими пятью-шестью метрами снова мягко отсвечивала под луною вода, немного дальше чернела запруда, еще дальше - виднелся корпус землечерпалки.
   Непреодолимое любопытство толкнуло Сахно. Отмахнувшись от мысли, что она поступает нечестно, вторично уже нарушая свое слово, Сахно ударила веслом и двинулась в протоку туннеля.
   Подплывая к устью, вспомнила она про электростражу, однако тут же успокоила себя - навряд ли, чтоб и устье туннеля было переплетено проводами. К тому же металлический нос байдарки, в случае чего, послужил бы наилучшим токоотводом...
   Вот и устье. Сахно подняла весло и хотела напоследок изо всей силы оттолкнуться, чтобы разгона хватило на все пять метров туннеля. Однако в тот же миг она испуганно отшатнулась...
   Сверху, с кромки туннельной трубы, что-то соскочило и плюхнулось в воду. Что-то большое, неуклюжее и тяжелое. Лодку закачало и она затанцевала на мертвых волнах, вот-вот готовая опрокинуться. Раньше, чем успела Сахно прийти в себя с перепугу и сообразить, что произошло, из воды вынырнула голова, а за нею и плечи человека. Воды тут было немного, и человек стоял в воде по грудь. Он поднял руки, опередив Сахно, которая хотела обороняться веслом, и с силой отпихнул лодку назад.
   Потом человек прыгнул, настиг лодку и еще раз оттолкнул ее...
   Байдарка быстро скользнула назад, к озеру. А человек сразу отвернулся и моментально исчез в тени стены...
   Сахно сидела, окаменев. От неожиданности и испуга она не могла ни пошевелиться, ни крикнуть. Весло упало в воду и плыло рядом с лодкой. Перед глазами стояла гадкая, отвратительная рожа... Как ни быстро произошли все эти события, Сахно успела разглядеть удивительного сторожа. Лунный свет бил ему прямо в лицо, и в этом свете ясно видно было мерзкую рожу. Выпуклое, одутловатое, как после страшной болезни, лицо и совершенно голый череп, беззубый рот. Однако что было самым страшным и гадким - это мертвенная зеленоватость и прозрачность кожи.