Смолл Лэсс. Новогодняя ночь

   Она сдержалась и только затряслась от смеха. Джон во сне стал что-то вяло бормотать и, кажется, успокаивать ее.
   Внезапно Марго очнулась, вспомнив о Пассии. Раз он даже во сне не разжимает объятий, значит, привык спать с женщиной. Сколько раз та вот так же лежала в его руках? И жгучая ревность захлестнула Марго.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Они спали, и Марго видела сны о любви и счастье, о том, что она больше не одинока. Чувство одиночества не покидало Марго с детства, несмотря на то, что выросла она в большой семье. Она казалась всем чужой. Во сне же, хотя Марго и догадывалась, что это только сон, она нежилась в лучах тепла и заботы.
   Но вдруг в том же сне ее вновь охватила тревога, снова вернулось ощущение одиночества. Ее мечта разбилась, и Марго проснулась в пустой постели. Джона рядом не было. Когда он ушел?
   Удивительно, как подсознательно она уже успела привыкнуть к чувству, что не одна, хотя всю жизнь испытывала обратное. Марго привыкла, что Джон рядом. Но как быстро! Знамение? Он разделит ее судьбу – ненадолго – и бросит?
   Она лежала в кровати, размышляя. Пусть даже ненадолго, думала Марго, но она пустит Джона в свою жизнь. Как бы мало они ни прожили вместе, это того стоит. Все-таки лучше, чем ничего...
   Чушь! Что за глупости! И все же это так. Она будет с ним жить, будет греться у его камелька. Наверно, именно так Джон и думал про ту ужасную женщину, которая околдовала его когда-то. В прошлом году.
   Какая она дура, Пассия, что бросила Джона! Что такого в ней было, что удерживало Джона? Чары? Приворотное зелье?
   Марго стало интересно, смогла бы она прямо стоять и смотреть, не отводя глаз, на Пассию? Наверное, любопытное зрелище.
   Тут она вспомнила, что Джон пришел в уединенную библиотеку не зачем-нибудь, а погрустить по уходящему году, безвозвратно уносящему от него его любимую Пассию. Когда же они расстались? Расстались? Да это Пассия бросила его, еще прошлой весной. Неужто мужчина способен так долго убиваться по возлюбленной, которая его ни в грош не ставит?
   И разве можно надеяться в таком случае заменить Джону Пассию? Чем она заслужила такую преданность?
   Марго продолжала лежать под теплым одеялом, где ей было вполне уютно. Соседние кровати все так же являли собой пример аккуратности и порядка. Значит, ее соседки и не думали сюда заявляться? Или прибежали, соснули часок-другой и так же быстро удрали, не забыв чистенько убрать за собой и застелить едва примятые постели? Марго рассеянно посмотрела в дальнее окно, прямо за диваном. Она даже не заметила, каким холодным было небо.
   Буря улеглась. Ветер еще дул, свирепо завывая, но был уже не опасен.
   Который же теперь час? Чтобы выяснить это, Марго было достаточно вытащить руку из-под одеяла и посмотреть на циферблат. То, что она там увидела, не особенно ее удивило.
   Ветер за окном принес отдаленный смех. Кто-то уже разгуливал на улице, причем не один. Никто не будет так смеяться в одиночку. Марго помрачнела.
   Кто-то легонько постучал в дверь. Соседка? Марго повернулась к двери. Там стоял Джон. Собственной персоной.
   На нем были грубые ковбойские джинсы, которые, впрочем, сидели так же ладно, как смокинг. Он был совершенно серьезен, а в руках держал чашку кофе.
   – Проснулась?
   – Не совсем.
   – От твоего храпа тряслись стены и с крыши осыпался весь снег. Лемон приносит свою благодарность.
   Марго накрылась одеялом с головой. Кровать прогнулась под Джоном.
   – Если ты усядешься поудобнее, я дам тебе попить кофе из моей чашки.
   Под одеялом Марго все еще оставалась голой.
   – Не знаю, где моя пижама.
   Джон прикусил нижнюю губу и, внезапно выпрямившись, выпалил на одном дыхании:
   – Бог мой! Как может женщина говорить такие вещи мужчине, который и так едва сдерживается, стараясь оставаться спокойным!
   Марго поднялась было на локте, так что маленький кусочек ее плеча предстал его взору, но холодный воздух забрался ей под спину. Марго проворчала: «Брр!» – и плюхнулась обратно.
   – Я достану твой халат.
   – Лучше свитер. В верхнем ящике.
   – Пожалуйста! – напомнил ей о манерах Джон. На ее лице заиграла кошачья улыбка.
   – Пожал... ста.
   – Твоя мама, конечно, рассказывала тебе, откуда берутся дети, но не обучила, как нужно правильно себя вести. Не прошло и часа после того, как я заснул, а ты уже забралась под меня и вытолкала из постели на пол.
   – Не может быть!
   – Очень даже может.
   – Что-то ты вдруг перешел на огайское наречие?
   – Детка, вчера стукнуло десять лет, как я осел в этих местах. Это значит, что целых десять лет я был техасцем. А в Огайо, прямо скажем, многое совсем по-другому. Вот, к примеру, дома там называют именем первого владельца, сколько бы он, дом, этих владельцев ни сменил. Так, мой приемный отец, Сэлти, прикупил старую большую развалюху на десяти акрах земли, которая в незапамятные времена принадлежала индейцам, но ее купила семья Тилби. Давным-давно умер последний из этих Тилби, а дом все так же стоит, и уж много народу там пережило, но его все так же называют домом Тилби.
   – Тут, в Техасе, просто говорят, сколько поколений здесь живет семья. Я – в шестом поколении.
   Джон закивал, давая понять, что ему ясно, и сказал:
   – Когда ты говорила, что хочешь отойти ко сну...
   – Нет! – взвилась Марго. – Не говори этого! Не говори! Я слышу эту фразу с самого рождения, знаю наизусть, она меня доконала, и я больше не хочу ее слышать. Сколько ты сам ее употребляешь?
   Джон сначала удивился, но потом невозмутимо углубился в рассуждения:
   – Сколько? Сейчас посчитаем. Я заучил фразу «серединка на половинку», которую всегда произносят будто с набитым ртом. Потом узнал, что к леди здесь обращаются «мэм», а затем услыхал от кого-то «шелуха» в смысле «чепуха», причем так говорят исключительно фермеры и ни в коем случае не скотоводы. – Он достал свитер из шкафа, отметив про себя удачное расположение зеркала за спиной Марго, рядом с бюро. Он подошел к кровати и держал свитер над головой Марго, наблюдая, как она пытается надеть его, одновременно неуклюже прижимая к груди одеяло, которое при этом, конечно, все время сползало.
   Он проворчал:
   – Эгоистка! – и причмокнул. Затем продолжил: – Потом я научился называть ружье «пушкой» и где-то тогда-то, – он преднамеренно добавил это «-то», – я выучил, что говорят «отойти ко сну». Хотя нет. Сначала я узнал про «как оно?».
   – Наверное, дико трудно научиться быть техасцем.
   – Именно, что «дико» трудно. Как раз это было где-то там.
   – ... – то.
   – ... – то. Потом была фраза «щас я расскажу вам...» и, конечно же, «ихний», «милочка» и «клянусь Богом», и...
   – Ну и ну!
   – Точно. И «старичок», и...
   Оправляя на себе свитер, Марго предупредила его:
   – Ты так привык к здешнему говору, что никогда не сойдешь за своего в Огайо, когда вернешься.
   – Ох уж мне этот говор.
   – Молчал бы лучше.
   – Конечно, так я к нему не привыкну.
   Марго кивнула.
   – Ты, кажется, не совсем выспалась. Сахару?
   – Дай-ка кофе.
   – Скажи «пожалуйста». Я нес его через все эти старые, скрипучие ступеньки с самого низа.
   – На том свете тебе это зачтется.
   – Детка, не чересчур ли ты стала болтливой?
   Тут Марго не выдержала и расхохоталась.
   Кофе был отличный. Джон помог ей устроиться поудобнее, подложив под спину подушки, а сам уселся рядышком. Марго знала, что сейчас он думает отнюдь не о святых угодниках: его зрачки сузились, отчего глаза казались бездонными, а губы напряженно боролись с прыгающей на них улыбкой.
   Она перестала думать о нем, наслаждаясь горячим, ароматным кофе. Пусть без сахара и сливок, думала Марго, кофе все равно превосходный! Она не стала намекать Джону, чего в кофе ей не достает, ведь тогда он пойдет за этим, а ей не хотелось, чтобы он уходил.
   Периодически она поднимала глаза от чашки и смотрела на Джона; тот по-прежнему, не отрываясь, наблюдал за ней.
   Он сказал ей:
   – Ты чудо. Знаешь это? Мне никогда не доводилось вот так спать с женщиной. Это изумительно.
   – Почему же ты ушел?
   Прежде чем ответить, он шумно вздохнул, задумавшись, и только потом стал объяснять:
   – Если кто-то один попадает в переделку, гонг звучит один раз, и все, кто может, идут его спасать. После одного удара можешь еще раздумывать, идти или нет. Если же бьет больше, собираются все. Этой ночью был один удар гонга, нужно было идти спасать застрявшего в снегу быка. Иначе он отморозил бы свои... копыта.
   – Спасение застрявших быков – часть твоей работы?
   – Моя работа – следить за Лемоном, иначе мы все лишимся работы. Этот кретин не понимает, что смертен.
   Конечно, догадалась Марго, причина не в этом. Просто Джон до безумия ответственный и, если взял обязательство беречь деньги Лемона, считает себя обязанным охранять самого Лемона.
   – Буря кончилась, – показала она рукой на окно.
   Ему не нужно было смотреть, он и так знал.
   – На улице холодно. Идет снег. Хочешь пойти размяться?
   – Да!
   – Отлично. Я притащил для тебя сэндвич. – Он залез в карман и извлек оттуда огромный сверток.
   Развернув сперва полотняную салфетку, а потом бумажную, Марго обнаружила внутри большой сэндвич из домашнего хлеба с ветчиной и яичницей.
 
   Он был несколько неуклюже приготовлен, но все же ВЕЛИКОЛЕПЕН!
   Джон сидел и смотрел, как Марго поедала сэндвич, облизываясь и мыча от удовольствия. Засмеявшись, он заметил:
   – Ты, наверное, такая же, когда занимаешься любовью?
   – Понятия не имею.
   – Выясним.
   Марго посмотрела на Джона теми самыми глазами-блюдцами.
   – Что, не терпится? Терпи-терпи. Я соблазняю тебя по всем правилам.
   – Ты что, собираешься стать одной из этих техасских профессионалок, глаза б мои их не видели?
   – Очень может быть.
   – Господи, спаси и помилуй.
   – Аминь!
   Но сразу же запротестовала:
   – Не кажется ли тебе, что сейчас утро и еще рано для таких разговоров?
   – Милочка, уже давно за полдень. И сдается мне, что в любое время – днем или ночью – такая словесная перепалка до добра не доведет.
   – Это точно. Надеюсь, ты уже разобрался с собой?
   – Не все сразу. Ну же, давай извлекай свое сладенькое тельце из-под покрывал и облеки его в красивые одежки, А если не поторопишься удрать из постели, туда непременно заберусь я, и тогда тебе уже не придется играть в снегу.
   – Встретимся внизу.
   Он оскорбился.
   – Я пришел сюда, чтобы помочь. Как бы ты получила свою утреннюю дозу кофеина, если бы я не стал карабкаться по этой длинной скрипучей лестнице? В конце концов, я заслужил награду, а мне хочется посмотреть, как ты выбираешься из постели. Свитер у тебя все равно длинный, почти как вечернее платье. То, вчерашнее.
   – Опять?! Ничего такого в моем платье нет!
   – Когда подрастут наши сыновья, я настаиваю, чтобы ты не показывалась перед ними во вчерашнем наряде. Это плохо отразится на их детской психике и собьет с верной дороги.
   Сидя на краешке кровати, выпрямившись и чуть наклонившись вперед, Марго процедила сквозь зубы:
   – Мое платье в порядке!
   – Так и быть, на годовщины свадьбы мы будем отсылать детей к Сэлти и Фелисии и ты сможешь надевать его для меня одного в тихом уединении нашего дома.
   – Ни одна женщина никогда не пойдет замуж за человека, так предосудительно относящегося к хорошей одежде.
   – Не думал, что ты хочешь жить во грехе. Если б знал, тогда бы остался ночью. Что ж ты мне раньше не сказала, что хочешь жить во грехе и иметь детей? Ты бы наповал сразила Фелисию с Сэлти.
   – Но ведь ты ничего не говорил о свадьбе.
   – А по-моему, говорил. Даже слишком много.
   – Что-то не припомню.
   – Ты почти дымилась, как отстрелявший целую обойму пулемет, да к тому же так вцепилась в меня и извивалась... – Он сунул руки в карманы джинсов. – Нет, если я сейчас буду об этом думать, то озверею, как племенной бык.
   – Тогда встретимся внизу.
   – Тогда тебе сначала придется меня поцеловать. – Он повернулся и взял из ее рук чашку с кофе, аккуратно заткнул за ворот ее свитера салфетку, сел рядом и поцеловал.
   Если это был один поцелуй, то очень долгий, почти бесконечный. Джон судорожно дышал, дрожал, неистовствовал и все же был с Марго очень бережен.
   Она сползла на подушки и закрыла глаза.
   Джон наклонился над ней.
   – Дорогая? Марго? Как ты?
   Она пролепетала непослушными губами:
   – На тебе нужно повесить знак: «Не влезай, убьет!»
   Это его возмутило. Он вскочил.
   – На МЕНЯ?! Со мной все было в порядке, пока ты коварно не поцеловала меня. Я был нормальным, здоровым человеком. А теперь кто я? Буйно помешанный, маньяк, стремящийся к разрушению и уничтожению всего живого на своем пути. В следующий раз веди себя осмотрительней.
   – Не буду.
   Джон насупился.
   – Не будешь развратно меня целовать или не будешь осторожной?
   – Ничего не буду, – выдавила Марго, не открывая глаз.
   – Но это же абсурд!
   Это в свою очередь взбесило Марго:
   – Что с тобой?! Как у тебя получается целоваться со мной, а потом устраивать по этому поводу дебаты? Ты невозможен.
   – Ну, это не-прав-да! Из всех мужчин, которые тут вьются вокруг тебя, я – не может быть никакого сомнения! – самый способный. Проверь.
   Марго терпеливо вздохнула и глянула в окно.
   – Я лежу здесь в постели, тихая, мирная, удовлетворенная, а тут заявляешься ты.
   – Я ведь встряхнул твое либидо, да?
   Марго уставилась на него, коротко, отрывисто вздохнув, почти что фыркнув.
   – Ты втягиваешь меня в спор. Мама бы упала в обморок от удивления.
   – Интересно, что было бы, если бы она узнала, насколько абсолютно, совершенно голая ты была, когда я пришел сюда и стал помогать тебе надеть короткий свитер?
   – Вмиг бы поседела.
   Он прикрыл свои искушающие глаза и тихо сказал:
   – Я встретил твою поседевшую мамочку где-то месяц назад в Сан-Антоне.
   – Ты знаешь, что большинство тех, кто неправильно произносит название этого города, не оттуда родом? Большинство жителей Сан-Антонио так его и называют.
   – Мы что, снова слушаем курс лекций по разговорному техасскому диалекту?
   – Все, кто живет в этом удивительном огромном штате, участвуют в делах его Торговой палаты. Это уже в наших свидетельствах о рождении – ты понимаешь? – это вроде того, что, когда подводишь часы, нельзя вращать стрелку назад.
   – О!
   – «О!» – и только?
   – Я хочу, чтобы ты выбралась из постели, покамест – вот еще одно интересное словечко, – покамест я могу наблюдать за тобой.
   Марго прикинула, была ли хоть какая-нибудь мало-мальски уважительная причина, по которой он мог бы наблюдать за ней, когда она вылезает из-под одеяла. Вообще-то, конечно, это не его дело, собирается она оттуда вылезать или нет. Но в конце концов, она позволит ему понаблюдать за ней просто потому, что она сама того хочет. Это достаточная причина.
   Джон говорил, что свитер был достаточно длинный – как раз прикрывал ее бедра. Но сама мысль, что нужно выбираться из теплой постели на холод, вызывала дрожь. Ледяной пол напомнит ей, каким жарким был Джон под одеялом.
   Не такое уж это ответственное предприятие – выбираться из постели, – но Марго тщательно продумала стратегию. Так же аккуратно она выполнила все пункты своего плана. Во-первых, она несколько раз покусала свою нижнюю губу, возбуждая в себе решительность для дальнейших действий. Во-вторых, она проверила, не открывая одеяла, достаточно ли все же длинен свитер; в-третьих, сползла на конец кровати, краем глаза наблюдая, следит ли за ней Джон.
   Джон следил.
   Наконец она спустила ноги на шерстяной коврик у кровати и встала, прижимая одеяло к животу.
   Затем кинула на Джона взгляд, полный самодовольства (какая она умная!), и рукой натянула как можно ниже край свитера. Вдруг ее осенило. Это не ее свитер. Он короткий. Он едва прикрывал ее бедра! Марго открыла рот от изумления, да так и застыла, а Джон протянул руку и отнял у нее одеяло.
   В тот же миг она обеими руками ухватилась за перед свитера, одергивая его книзу и наклоняясь немного вперед. Но она совсем забыла про зеркало позади нее.
   – Ах ты, чудовище!
   Он стоял, не делая никаких попыток помочь ей, и только улыбался все шире и шире, наблюдая за ее паникой. Марго упала на коврик на колени, почем зря ругая Джона и пытаясь-таки натянуть короткий свитер на бесстыдно обнаженные части тела.
   Тогда Джон бросился на кровать, привлек к себе Марго и стал целовать ее, покуда она не забыла про все на свете.
   Вот еще одно доказательство, что он – из космоса. Ни один мужчина еще не целовал ее так, как он. Конечно, еще никто и не дразнил ее так, как Джон, не заставлял падать на коврик в безуспешных попытках прикрыть кричащую наготу.
   Не выпуская ее из рук, он чуть-чуть отодвинулся, только чтобы дать ей взглянуть на него, и прошептал:
   – Сдавайся.
   – Ты грязный соблазнитель.
   – Мужчина должен делать то, что должен.
   – Это означает «делай что хочешь».
   – Примерно.
   – Техасец сказал бы «почти что».
   – Почти что, – повторил Джон и поцеловал ее опять. Какая-то неутомимая жажда была в том, как он осторожно облизал губы, когда оторвался от поцелуя, как изменилось его дыхание, как он судорожно сглотнул. Его голос сорвался, когда он сказал: – Все. Пора мне отсюда убираться. Одевайся сама, а я больше не могу.
   Марго ничего не ответила, сбитая с толку, да так и осталась лежать: сама на кровати, а нога – на коврике, руки продолжают натягивать свитер и взгляд устремлен на Джона.
   Тот проворчал:
   – У тебя завышенные требования.
   Марго закивала.
   Он перекатился через кровать, встал и, сунув руки в карманы, направился к двери. Там он обернулся и посмотрел назад, на Марго. Точнее, он смотрел не на нее, а на ее отражение в зеркале.
   – Я буду сидеть на последней ступеньке в главном холле.
   Марго кивнула.
   Джон улыбнулся, покачал головой и вышел из комнаты. Его ботинки застучали по коридору и дальше, по лестнице.
   Марго поднялась, быстро оделась, открыла дверь и, предварительно посмотрев, нет ли кого, засеменила по коридору к душу.
   Они собирались на улицу, значит, ей лучше не мочить волосы. Марго быстро ополоснулась и проверила стойку с полотенцами. Полотенца были теплые. Наконец-то.
   Судя по тому, где находился дом Лемона, их прогулка выльется либо в поездку верхом, либо в долгую изнурительную ходьбу пешком по сугробам. Поэтому Марго достала свои джинсы, стеганую куртку, теплые ботинки и, конечно же, ковбойскую шляпу.
   Джон уже накормил ее завтраком, поэтому она сразу оделась для прогулки и спустилась вниз. Джон ждал ее на обещанном месте и, заслышав приближающиеся шаги, встал и посмотрел на спускающуюся Марго.
   – Эй, ты изменилась! – запротестовал он.
   Она ответила смехом, тогда Джон загородил ей проход, требуя выкуп. Платить ей было нечем, а расписок он не принимал, поэтому потребовал расчета поцелуем.
   Марго притворилась изумленной и рассерженной и сказала, что даже у Клинта манеры были получше. Джон оскорбился.
   Они вышли на улицу, где сразу же столкнулись с группой гостей, занятых лепкой фигур из снега. Джон, как опытный огайский снеговой скульптор, стал отпускать критические замечания в адрес любительских приемов и напоролся на публичное осмеяние.
   Какая-то женщина возразила ему:
   – Дорогуша, ведь это ТЕХАССКИЙ снег! Что может быть лучше? Ты понял? А теперь запомни, снег здесь лепится не как чикагский мусор в Огайо. Это тебе не что-то, а самый настоящий снег на ядерных осадках.
   Дебаты продолжались, пока не вмешался Лемон с заявлением, что он платит глупому янки Джону Брауну, чтобы тот поддерживал разговоры скучающих ТЕХАСЦЕВ, куда они могут вставлять свои избитые фразы.
   Джон застыл в восхищении.
   – Боже праведный! А что же тогда я слышу от тебя?!
   – Я их подцепил у тебя, ты, как попугай, сыплешь заученные фразы направо и налево, – не остался в долгу Лемон.
   Такие нападки заставили встрепенуться даже Марго.
   Но в конце концов им удалось сбежать от возмущенных дилетантов, и они вошли в конюшню, где взяли пару оседланных лошадей и отправились на прогулку, наслаждаясь окрестными видами под стремительно тающим техасским снегом. Джон знал местность, так что Лемон мог заняться чем-нибудь другим, предоставив новоявленную парочку самой себе.
   Пока они ехали, Марго вертела головой во все стороны е стараясь запомнить дорогу. Джон это заметил:
   – Ты думаешь, я собираюсь завести тебя в чащу, где мы заблудимся, и тем самым скомпрометировать тебя? Мол, потерялась и провела ночь с мужчиной без должной репутации?
   – Ага.
   – О-ля-ля! Нет ничего хуже, чем умная женщина. – Он выглядел несколько раздраженно.
   Марго облизала губы и прищурилась с самодовольным видом.
   – Нет, вы посмотрите! Какая бессердечность, – пожаловался Джон.
   Со всей вежливостью, на которую была способна, Марго поинтересовалась:
   – А почему ты не на пегом?
   – Мне предлагали. Но ему нужна тренировка, а все так устали после вчерашнего урагана, что у них не хватило сил уговорить меня взять его. Они даже сказали, что замажут эту проклятую скотину краской – какие умельцы! – чтобы я не догадался, на чем сижу. Может, так я был бы поуверенней и он вел бы себя посмирнее. Но я подумал... К черту его!
   – А ты хорошо сидишь в седле. Где научился? В Огайо?
   – Был там у нас один пони, необъезженный. Так необъезженным и остался. На лошадь я впервые сел четыре года назад. Оказалось нелегко. К тому же тут все шутники! Сразу усадили меня на пегого.
   – Чудо, что ты не сломал себе шею.
   – Что ж, спасибо, хоть научили первым делом правильно падать. Причем объяснили важность такого умения множеством сусличьих нор и возможностью чрезвычайного происшествия, которое... не замедлило произойти. Когда этот... скакун сбросил меня в первый раз, я удачно приземлился. Хромал неделю, но ничего, слава Богу, не сломал.
   – Как же получилось, что ты единственный, кто заставил его взять барьер?
   – Я уже говорил, этот негодяй делает только то, что придет в его дурацкую голову. Причем не знаешь, когда и что ему туда придет. Сам не пойму, как это я перепрыгнул тот барьер... на этом... Да еще остался в седле.
   – – Здешний юмор грубоват, – вдруг сделала вывод Марго и посмотрела на реакцию Джона.
   – Не так уж плохи местные ребята. Видел как-то, как они обращаются с раненым. Сквернословят, ругаются, дерутся, а как осторожно, его переворачивали, с какой заботой за ним ухаживали и предлагали свою помощь!
   – Да ты у них на крючке.
   – Ты знаешь Лемона. Великолепный человек. Надеюсь, смогу и впредь быть с ним в одной команде. Он такой замечательный, и деньга для него совсем ничего не значат. Он живет и дышит полной грудью, и рядом с ним можно греться, как у огня.
   – Как же эта Пассия тебя охмурила? Если Лемон научил тебя радоваться жизни, почему ты занялся самоистязанием?
   – Тогда я еще не встретил тебя.
   Марго встревоженно окинула его взглядом, но Джон всматривался в горизонт. Думал ли он о своей страсти к Пассии? Тосковал ли?..
   – Посмотри, какие цвета! – сказал Джон. – Я никогда об этом не задумывался, пока моя сестра Кэрол не поступила в художественную школу. Как-то летом я был дома, и она там рисовала. Мне нечего было делать, поэтому я лег на траву в тень и стал наблюдать за ней. Она очень хорошо рисует, все эти полутона, цвета. За тот день я научился по-новому смотреть на мир.
   – Она художница?
   – Художница из художниц. Живет в Чикаго, а недавно вышла замуж за отставного детектива-полицейского, который сочиняет книги про разные ужасы.
   – Получается контраст.
   – Они сочетаются, – произнес Джон с оттенком некоего удовлетворения.
   – А мы?
   – Без сомнения.
   – Каким образом?
   Он еле заметно улыбнулся и взглянул на нее.
   – Нам обоим нравлюсь я.
   Марго откинула голову назад и залилась звонким смехом. Она слышала свой смех, и он был очень похож на тот, который прозвучал утром за окном. Тогда она знала, что так смеются, когда не одни. А теперь поняла еще, что женщина была с любимым мужчиной.
   Они ехали уже довольно долго, начинало смеркаться. Джон привел Марго к пастушьей хижине. Недалеко стояла ветряная мельница, чуть дальше – водонапорная башня. С другой стороны хижины был устроен навес, под которым стояла пара лошадей.
   Двое в шляпах вышли из хижины с приветствиями. Это были Нед и Джаспер.
   – Все в порядке?
   – О'кей, – ответил Джон, ожидая приглашения спешиться.
   – Добро пожаловать, – пригласили их, – мы как раз собирались поужинать.
   В основном приглашение предназначалось, конечно же, даме.
   Один из хозяев сказал с ухмылкой:
   – Придется вам перекусить с нами. Узнаете, что едят настоящие ковбои.
   Марго поинтересовалась осторожно:
   – А что у вас на ужин?
   В полном изумлении один ковбой спросил другого:
 
   – А что еще едят ковбои кроме бобов?
   И тут же, шутя и перебивая друг друга, они стали выспрашивать, что еще есть в мире съедобного.
   Одновременно они держали стремя лошади Марго, подали даме руки, помогая ей спуститься, а Джону бросили:
   – Задержись, расседлай лошадей и дай им овса.
   Проводив Марго в хижину, ковбои повесили ее куртку на крюк в стене. Марго сняла перчатки, сунула их в карман куртки, повесила шляпу на тот же самый крюк и огляделась.