Соколов Борис Николаевич. Первая встречная

   – Ты, Володя, пойди, погуляй, приходи не раньше такого-то часа.
   И Сеньковский уходил в кино, в пивную или просто бродил по улицам. За короткое время купил себе недорогой чехословацкий костюм, часы «Победа», в обувном магазине на Колхозной присмотрел ботинки с узким носом.
   Все складывалось как нельзя лучше. Частые приходы квартиранта не мешали, по первому слову он уходил из дому, гулял, по-иному рассматривал витрины магазинов – знал, что если очень захочется, сможет удовлетворить свое желание. Скажи ему кто-нибудь раньше, что комната окажется золотым кладом, – не поверил бы.
   Как-то поздно вечером он вернулся домой раньше назначенного времени. Пришлось переждать в садике. Сидя в беседке, он посматривал то на часы, то на свое окно, но плотно занавешенная портьера не пропускала света. Сеньковскому надоело сидеть, он побродил по дворику, поднялся по лестнице, прошел мимо двери и уже хотел вернуться во двор, как в дверях щелкнул замок. Владимир Прохорович юркнул за каменный уступ и замер.
   – Будьте осторожны. В Городище больше не появляйтесь. Звоните каждый вечер – вы понадобитесь! – стоя в дверях, вполголоса сказал Бреккер.
   Гость что-то пробормотал, но Владимир Прохорович не разобрал ни слова. Неизвестный стоял спиной, и Сеньковский успел лишь заметить, что тот невысок, сутуловат и широкоплеч. Когда дверь захлопнулась и гость ушел, Владимир Прохорович, втянув голову, осторожно, на носках, прошел мимо собственной квартиры, вышел во двор – неизвестный подходил к воротам. Через мгновение он скрылся в подворотне. Владимир Прохорович посидел в беседке, покурил и не торопясь пошел домой.
   Бреккер, закинув руки, лежал на тахте, на его лице бродила довольная улыбка. Маленькая комнатка была наполнена звуками – голос певицы тонул в реве и кваканье джаза. Увидев выглянувшего из кухни Сеньковского, канадец помахал рукой и выключил радио. Владимир Прохорович заметил лежавший на тахте крошечный, с папиросную коробку, приемник. Никогда не думалось, что из миниатюрного аппарата может извергаться такой шум.
   – Откуда это? – поинтересовался Сеньковский.
   – Япония. Как гулялось?
   – Бродил по Арбату. Хотел зайти в кино, не было билетов. – И, не думая, спросил: – Женщина была?
   – Угу! – кивнул Бреккер.
   – Красивая? – еще не отдавая себе отчета, для чего это ему нужно, не отставал Владимир Прохорович.
   – Красивая. Русские женщины самые красивые в мире. А эта еще лучше.
   «И чего он врет?» – подумал Сеньковский и, размышляя над случайно подслушанным разговором, прошел в кухню.
   – Завтра дежурите? – услышал он оттуда.
   – Дежурю.
   – Что там у вас за завод? – продолжал Бреккер.
   – Противопожарного оборудования, – ответил Владимир Прохорович и услышал, как Бреккер засмеялся.
   – Секретный?
   – Да нет, что вы.
   – Ну уж мне-то можно сказать правду, что за противопожарное снаряжение вы выпускаете, – не унимался Бреккер.
   – А вы приезжайте, я покажу. Я ребятам про вас говорил, – и услышал, как скрипнула тахта.
   – Вот это напрасно! – в дверях стоял Бреккер.
   – А что?
   – Тебе же неудобно. Узнают, что сдаешь комнату, еще фининспектор придет, неприятности будут. Нет, ты лучше скажи, что я переехал.
   Упоминание о фининспекторе встревожило, еще обложит налогом, и он решил помалкивать… Не хотелось терять такого выгодного постояльца… Незаметно для себя Владимир Прохорович превратился в рассказчика – Бреккер умел слушать. Все его интересовало – и цены, и разговоры в очередях и настроения. Сеньковский, видя, что это доставляет его собеседнику удовольствие, старался вовсю. Так в дни, когда к канадцу никто не приходил, попивая коньяк они беседовали…
   В конце августа от тетки из Моздока пришла посылка с фруктами. Получив извещение, Владимир Прохорович собрался идти на почту, но паспорта не нашел. Он перерыл все – паспорт пропал. Оказалось, что его брал Бреккер, – получал письма до востребования на имя Сеньковского. Владимир Прохорович не придал этому значения. Тогда же, в один из вечеров, когда, потягивая коньяк, они болтали, раздался телефонный звонок. Как всегда, трубку взял канадец. Короткий разговор, видимо, его встревожил.
   – Иди погуляй. Возвращайся к десяти, – приказал он.
   – Опять баба? – недовольно спросил Владимир Прохорович. Накрапывал дождь, и ему не улыбалось ходить по мокрым мостовым.
   – Конечно. Давай скорей!
   Владимир Прохорович неохотно оделся, но, выйдя на улицу, дошел до угла… и вернулся. Забрался в заросшую сиренью беседку – решил рассмотреть гостью. Прошло немного времени, из подворотни показался человек. Оглядев двор, он быстро прошелся мимо беседки к лестнице, вошел в парадное. Теперь Сеньковский рассмотрел его хорошо. Это был тот же, что в прошлый раз, – сутулый, плотный, с нависшими, густыми бровями. Ничем не приметным был и костюм – темный пиджак, брюки в сапоги. Колхозник из отстающего колхоза. И ради такого гостя его погнали гулять по дождю.
   «Черт знает что! – разозлился Владимир Прохорович. – А может, придет женщина?» – подумал он, решив переждать дождь в беседке.
   Время тянулось невыносимо медленно. Владимир Прохорович, не зная, как убить его, разглядывал двор, пересчитал окна в доме напротив, прикинул, сколько удастся положить на книжку, – вышла немалая сумма. Это обрадовало, он повеселел. Дождь утих, но редкие капли еще постукивали по тонкой крыше, по листьям. Это напомнило о времени. Владимир Прохорович взглянул на часы – прошел только час, до десяти оставалось еще столько же. Он поднялся, шагнул из беседки, но в эту же минуту отпрянул назад. Хлопнула дверь парадного, и вышел незнакомец. Осмотрелся, сутулясь прошел мимо, в нескольких шагах от Сеньковского, и пропал в темной пасти подворотни. Под мышкой у него был небольшой сверток. Владимир Прохорович узнал его – тот самый, что принес вечером Бреккер. «Э, да он, наверно, спекулянт! – решил Сеньковский. – Ну, теперь ясно! Майкл приносит, а этот продает. А то откуда столько денег?» – подумал он, и довольный, что разгадал секрет своего квартиранта, пошел домой.

XV

   Человек медленно поднимался по Кузнецкому мосту. У книжной лавки писателей остановился, долго смотрел на яркие обложки книг, но, если бы его спросили, что он видел, вряд ли он смог назвать хотя бы одну. Да сейчас для него это и не имело значения!
   Пройдя несколько шагов, он задержался у витрину соседнего магазина и так же безразлично рассматривал такие же книги. Дальше было дамское платье – он остановился опять и снова отсутствующим взглядом оглядывал манекены с раскрашенными лицами и неживыми улыбками. Человек и сам чем-то напоминал их, только вместо улыбки у него застыла гримаса. Точно ему было больно и шел он через силу.
   Отойдя от витрины, он перешел улицу и подошел к группе молодежи. Его толкали, спрашивали о марках, показывали альбомы, но ему ничего не было нужно, он не покупал и не продавал.
   Филателисты, хорошо знавшие друг друга, посматривали на него с недоверием и неприязнью, но он не замечал перешептываний и косых взглядов.
   Потоптавшись на месте, он снова, с трудом отрывая от тротуара ноги и все больше замедляя шаги, пошел дальше.
   Наконец у одного из подъездов человек остановился, взгляд его скользнул по двери, табличке. Он тяжело вздохнул и вошел в здание.
   В пустом зале, заложив назад руки, расхаживал дежурный в военной форме.
   Человек медленно прошел мимо, в самый дальний угол, тяжело опустился на деревянный диван и задумался.
   Ему показалось, что войдя сюда, он захлопнул за собой дверь в яркий и светлый мир. По ту сторону осталась жизнь с ее радостями и волнениями, семья, работа, надежды. Все, что в его представлении еще вчера было будничным и серым, сейчас приобрело иную окраску. Сжав голову руками, человек пытался сосредоточиться, привести в порядок свои мысли, но это не удавалось – в голове мелькали обрывки воспоминаний, какие-то встречи, знакомые и чужие лица, разрозненные и незапоминаемые. Они проскальзывали, крутились, как ярмарочная карусель, мелькали и пропадали, не оставляя следа. Неожиданно откуда-то издалека все ясней и резче выплыло лицо ребенка. «Сын!» – на мгновение вспомнил он, и это причинило тупую, ноющую боль в сердце…
   К нему кто-то наклонился. Открыв глаза, он увидел чужие ноги и поднял голову.
   – Вам плохо? – спросил дежурный. – Может быть, воды, помочь чем-нибудь?
   Пришедший усмехнулся.
   – Помочь? – переспросил он и неслышно, одними губами, ответил: – Вряд ли!
   Дежурный пожал плечами и отошел.
   Человек хотел опустить голову, подумать, но хлопнула дверь, вернула к действительности. Надо было что-то делать! Он поднялся и направился к выходу. «Еще можно было уйти, вернуться туда, откуда пришел, – мелькнула мысль, – убежать, спрятаться, постараться все забыть». Человек ускорил шаги.
   Улица была та же, светлая, шумная. «Хотя нет, что-то изменилось в ней, или нет, изменился я сам», – подумал он и остался у входа. Так и стоял, растерянный и опустошенный, не зная, что делать… Как быстро все менялось: ночью он хотел умереть, но, боясь смерти, поторговавшись с собой, он решил, что придет сюда. Сейчас он искал лазейку для себя, чтобы уйти, и только сознание, что ни на одну минуту, никогда его не оставит страх разоблачения, удерживало его у этой двери.
   Глядя на проходивших мимо, остро завидовал им. Люди громко разговаривали, смеялись, не обращали внимания на понуро стоявшего у подъезда, а ему казалось, что все смотрят на него, догадываются о его мыслях и глубоко презирают.
   Неужели когда-нибудь он был таким, как они, громко говорил, смеялся? – спросил он себя и не мог ответить. Какими мелкими и незначительными были неприятности прошлого, казавшиеся тогда чуть ли не трагедией. Как был бы он счастлив, если бы мог уйти отсюда…
   Стоявший на противоположной стороне мужчина, ловко лавируя среди проходивших машин, подошел к нему:
   – Что вы плачите? Будьте мужчиной! Смелее, смелее! – и, хлопнув по спине, вошел в дверь.
   Человек пожал плечами, медленно обвел взглядом улицу, и, вытерев слезы, покорно вошел следом за ним.
   В уже знакомом зале он нашел открытое окошко в стене, подошел к нему.
   – Я инженер Полонский… Анатолий Андреевич Полонский! – повторил он. – Дайте мне пропуск. Я должен сделать важное сообщение…

XVI

   Жажда стяжательства не проходила. Осенью Владимир Прохорович приобрел ботинки с острым носом, костюм с нейлоновой ниткой, разную мужскую мелочь. Бреккер подарил блестящий черный дождевик с миниатюрными лакированными погончиками, хорошенькую, окантованную голубой эмалью, зажигалку. Пришлось закурить, благо покупать сигареты не приходилось. Подарки определенно портили Сеньковского – чем чаще он получал их, тем большего хотелось. На глазок определяя ценность полученного, считал, что его обманули, чего-то недодали. Прежде щедрость квартиранта восхищала, сейчас вызывала зависть… и ожидание следующей подачки.
   Правда, благополучие не доставалось даром – приходилось работать, и отдыхал он только во время дежурств на заводе. От мелких поручений – куда-то съездить, что-то привезти, сдать по своему паспорту какие-то вещи в комиссионку – Бреккер переключил его на более серьезное. Тоном, не терпящим обсуждения, послал однажды вечером на улицу Горького, в парадное, рядом с театром Ермоловой…
   – Встретишься там с одним человеком, – сказал он, глядя в упор на робеющего Сеньковского.
   – А как я его узнаю? – спросил Владимир Прохорович. Каждый раз новые поручения его пугали. А вдруг не справиться, сделает не так, и Бреккер останется недоволен.
   Бреккер подробно рассказал, дал пароль. На вопрос: «Который час?» – неизвестный ответит: «Часы в ломбарде». Тогда Сеньковский должен спросить: «А какие?» И, если человек скажет «Салют» – значит, все в порядке. Это тот, кто нужен. Так вот этому человеку Владимир Прохорович должен передать пакет. Бреккер протянул Сеньковскому небольшой, плотно упакованный сверток.
   – Что там?
   – Любопытство – мать пороков, кажется, так говорят у вас, – засмеялся канадец, но все же сказал, что золото.
   – Золото? – забеспокоился Владимир Прохорович.
   Бреккер кивнул головой, точно речь шла о самом обыденном, и добавил:
   – Десятки, сто штук. Передай этому человеку, а от него получи пакет, – он улыбнулся, – более легкий.
   – Деньги, что ли? – высказал предположение Сеньковский и сейчас же с опаской спросил: – Как же я считать в парадном их буду?
   Но канадец качнул головой:
   – Не надо!
   Сверток был тяжелый. Владимир Прохорович положил его в старенький портфель, в котором возил на дежурство еду, мыло, полотенце, и поехал. Сидя в троллейбусе и поглаживая портфель, оглядывая пассажиров, думал о своих делах, но мысль все время вертелась вокруг свертка. «Это сколько же на наши деньги, – размышлял он, – много, небось?..»
   Он быстро нашел парадное, вошел. На небольшой, слабо освещенной площадке, у лифта, курил человек лет тридцати – тридцати двух, с модным чубчиком. Видимо, тот самый.
   – Который час? – спросил Владимир Прохорович, на всякий случай глядя в сторону.
   Неизвестный хмыкнул:
   – Часы в ломбарде, – и выжидательно посмотрел на Сеньковского.
   – А какие?
   – "Салют". – И сразу же: – Принес?
   Владимир Прохорович кивнул, но, все еще проверяя (как это передавать незнакомому такое богатство!) огляделся и, между прочим, поинтересовался:
   – А сколько нужно?
   Человек с чубчиком тряхнул головой и грубо оборвал:
   – Ты голову не дури, чижик! В первый раз, что ли? Сто «арабок»!
   У Владимира Прохоровича отлегло от сердца, но, помня, что взамен он должен получить пакет с деньгами, спросил:
   – А ты принес?
   – Йес, сэр! – засмеялся неизвестный и похлопал по оттопыренному карману.
   – Проверить бы надо, – вслух подумал Сеньковский.
   – Ты что, сдурел, тумак? Считают в банке. У нас на веру, – нравоучительно сказал человек с чубчиком и приказал: – Давай «ружье»!
   Не успел Владимир Прохорович протянуть сверток, как он пропал во внутреннем кармане пальто незнакомца. Видно, был не мал карман, если так легко в него проскользнул тяжелый пакет.
   – А деньги?
   – Вот, держи, детка! Считать дома будешь. – И, протянув несколько пачек, с усмешкой предупредил: – Ты меня не видел, я тебя не знаю. А теперь чеши! Привет шефу от Боба! – Парень, видно, был веселый, деловой и быстрый. Сказал и пропал.
   Владимир Прохорович рассовал деньги по карманам, сразу пополнел, вышел на улицу, сел в стоявшее у дома свободное такси и, повеселевший, поехал домой.
   Бреккер, задрав ноги, лежал на тахте, слушал радио. Увидев Сеньковского, приглушил музыку и, не поднимаясь с дивана, лениво спросил:
   – Ну как, порядок?
   Вместо ответа Владимир Прохорович начал выкладывать на стол пачки. Здесь Бреккер изменил себе, подошел к столу и, поплевав на пальцы, уселся пересчитывать деньги. Считал быстро, что-то бормотал под нос и как будто забыл о существовании хозяина комнаты. Сеньковский прошел на кухню, достал из холодильника мясо, бутылку с пятью звездочками. Налил полстакана и, поглядывая на занятого своим делом Бреккера, не торопясь жевал, запивая коньяком. Ел и побаивался – а вдруг не хватит. Поди тогда доказывай, что ты не виноват. Но все обошлось. Бреккер завернул деньги в газету, уложил в сумку, с которой не расставался, и, обернувшись к Сеньковскому, предложил выпить.
   – Я уже…
   – А еще?
   – Нет, хватит. Мне с утра работать, – обиженно отказался Сеньковский, чувствуя, что заработать ему с этой поездки, видимо, не придется.
   Бреккер налил коньяк, выпил, не закусывая, взял сумку и, помахав рукой, вышел.
   Владимир Прохорович смотрел вслед, все еще надеясь, но, когда хлопнула входная дверь, выругался и протянул руку за бутылкой.

XVII

   Генерал был занят, и полковнику Агапову пришлось ждать. Офицеры, ожидавшие приема, предложили ему сесть, но он отказался. Помахивая папкой и немного нервничая, Агапов зашагал по приемной. События начинали разворачиваться, и ему не терпелось доложить о них начальнику управления.
   Звонок из кабинета вызвал секретаря. Она ушла, но через минуту приоткрыла дверь, кивнула Агапову и, пропустив его, вернулась на свое место.
   – Показание? – встретил его вопросом Орлов, когда Агапов подошел к столу и раскрыл папку. – Что говорит?
   – Рассказал все, начиная от ялтинского знакомства. – ответил Агапов. – Знает его, как канадского журналиста.
   – С нашими данными совпадает?
   Агапов кивнул головой.
   – Кроме Кемминга, кого-нибудь знает?
   – Нет.
   – Что их интересует в институте, состав?
   Агапов снова кивнул головой и положил на стол папку:
   – Прочитайте!
   – Смотри, какие любопытные! – Орлов с хитринкой взглянул на офицера, увидел блестевшие глаза и улыбнулся. – Что-нибудь интересное? – спросил он, и, надевая очки, раскрыл папку.
   – Разрешите курить, Олег Владимирович?
   Генерал удивленно поднял голову:
   – Ты же бросил!
   – Сегодня исключение. С утра добрые вести.
   – Смотри, попадет от жены! – пошутил Орлов.
   – Не выдадите – не узнает!
   – Ты не радуйся, сейчас только начинается, – сказал генерал, возвращаясь к протоколу допроса. Читал долго.
   Агапов встал, пытаясь отвлечься от своих мыслей, подошел к открытому окну, выглянул на улицу.
   Сзади чиркнула спичка. Агапов, поперхнувшись дымом, оглянулся. Генерал закуривал.
   – Вы же бросили, Олег Владимирович? – удивился Агапов.
   Орлов оторвался от бумаги:
   – С тебя пример беру… Думаешь, доволен, что перебороли этого пьянчужку… Не велика честь. – Он покачал головой. – Мы с тобой не с такими справлялись. Думаешь, не знаю, кто за ним стоит? Знаю, да пока за руку не поймал. У нас, брат, тоже дипломатия. Да и не разведчик он, а так… обыватель, трус, покупатель! – брезгливо сказал генерал. – Оставался бы лучше инженером, может, человеком бы стал, ан нет, полез пакости делать… Нет! – он вспомнил, ради чего закурил. – За людей наших рад!.. Ну, этого инженера сомнения одолели, со страху пришел… А она?..
   – Вы до конца прочитали? – спросил Агапов.
   – Нет! – усмехнулся Орлов.
   – Найденный в «Национале» фотоаппарат принадлежал Кеммингу, – откашлявшись и подходя к столу, сказал Агапов. – Он дал его Полонскому и поручил сфотографировать объект. Тот истратил всю катушку, снял, что успел, и в ресторане должен был передать Кеммингу. – Как?
   – Они договорились, что Полонский оставит аппарат в гардеробе, а номерок передаст Кеммингу за столиком.
   – Смотри, какой осторожный.
   – Инженер номерок передал, но американец был пьян и, видимо, забыл. Теперь требует, чтобы Полонский снял вторично.
   – Прийти за аппаратом побоялся? – спросил Орлов. – Теперь выворачивается, – снисходительно подытожил он, – а снимки нужны. Видно, торопят хозяева.
   – Может, поможем? – неуверенно предложил Агапов. Генерал как-то вкось взглянул на офицера, перевел взгляд на окно, подумал – надо ли?
   – Будет параллельная операция, страхующая главную!
   Генерал опять усмехнулся:
   – Что ж, ты прав! Подбери что-нибудь… Посмотри последние номера «Бюллетеней Ремингтон армса», кое-что совпадает у них с нашими «новинками».
   – Поверят ли? – усомнился Агапов.
   – Не беспокойся. Им бы купить да продать. Пока будут разбираться, мы закончим операцию. Не забудь на затравку снять хвосты ракет. Да так, чтобы номера да звезды вышли. Какой срок ему дали?
   – Как можно скорей.
   – А ты не торопись. Пусть объяснит трудностями. Понервничают – заплатят дороже. Деньги перечислишь в доход государства! – напомнил Орлов.
   – Понятно. С Полонским не поговорите?
   – Нет. Кстати, он перед приходом к нам ни перед кем не каялся?
   – Говорит, что даже жена не знает. Стыдно было.
   – Как думаешь, верить ему можно?
   – Думаю, можно. Ну, да мы за ним все равно присмотрим.
   Отодвинув папку, Орлов внимательно посмотрел на Агапова.
   – Вы о Маркове? – догадался полковник.
   Генерал кивнул головой.
   – Встреча состоится, видимо, на этих днях.
   – Все предусмотрели?
   – План разговора доложу сегодня вечером.
   – Гутман как? – спросил генерал.
   – Молодцом. Не узнать, другой человек.
   – Помнишь, говорил я, что еще сама придет, – напомнил Орлов.
   – Не пришла она! – упрямо сказал Агапов.
   – Как так не пришла? – вспыхнул Орлов. – Ты ее привел, что ли?
   – Привходящие обстоятельства были, – не уступал офицер.
   – Любят они друг друга?
   – Есть грех, – ответил Агапов.
   – Ну и хорошо! Что это ты о любви так уныло говоришь, Михаил Степанович? Или сам не любил? – удивился генерал и, не ожидая ответа, добавил. – Да без нее и жить не стоило бы. Это там, – кивнул он головой в сторону окна, – думают, что мы только мыслью о мировой революции живем… Любовь эта человеком ее сделала!.. Сама призналась! Ты у нее хоть это не отнимай. А у нас или на квартире Маркова – это дело второстепенное. Поддержать сейчас ее нужно, игра предстоит нелегкая. Добровольное признание учтем, ходатайствовать перед правительством будем!..
   В дверь просунулась голова секретарши:
   – Капитан Смирнов просит полковника выйти на одну минуту.
   Агапов взглянул на генерала, но тот приказал:
   – Зовите сюда!
   – Разрешите обратиться к полковнику Агапову? – в дверях попросил Смирнов.
   – Докладывайте! – приказал Орлов.
   – Как мы и предполагали, один из них пришел наниматься в отдел кадров Городищенского завода! – доложил Смирнов.
   – Это один из тех, кто приезжал к Федорову, за несколько часов до убийства. Я докладывал вам. – напомнил Агапов.
   – Думаете – он?
   – Уверен, Олег Владимирович! Он оставил в отделе найма заявление и паспорт. Жена и дети убитого по фотографии опознали его. Паспорт оказался мюнхенской работы на имя Василия Ивановича Лузина. По нашим каналам мы проверили: Лузин – это Митин, Василий Иванович, из «перемещенных». По архивным данным установлено, что Митин был в плену у немцев сперва в концлагере Торгау. Во время нашего наступления в сорок четвертом его перевели в Эйзенах, юго-западнее Гарца, в американскую зону, где его завербовала разведка Гелена…
   – Кто ведет дело? – перебил генерал.
   – Городищенский райотдел милиции…
   – Продолжайте!
   – Я проверил, в каких лагерях находился Федоров. Оказалось – там же. Несомненно, когда Митин-Лузин второй раз пришел на завод, – продолжал Смирнов, – кадровик чем-то насторожил его, он почувствовал опасность, скрылся и больше на заводе не появлялся.
   – Если версия, что он или его сообщник стремятся проникнуть на завод, верна, кто-нибудь из них попробует возобновить попытку вернуться. Надо быть готовым к этому, – предупредил Орлов. – Сейчас нам известен Митин, его приметы, фотография. Наконец, одним документом у него меньше… Приметы второго мы знаем тоже.
   – Может быть, возьмем дело себе, – предложил Смирнов, но Агапов перебил его:
   – Подождем! Пусть пока занимается милиция.
   – Хорошо! – согласился Орлов. – Толко предупредите товарищей – без нашего ведома не трогать!.. А слава… Слава – дым пустой, – перефразируя слова поэта, сказал он, – слава пусть останется за ними… Давай закурим, Михаил Степанович! – Затянувшись, скосил на него глаза. – Так как же Митин оказался на территории Советского Союза? И один ли? А?
   Агапов пожал плечами.

XVIII

   На улице бушевала непогода. По заплаканному стеклу дробно стучали тяжелые капли дождя, точно просились в сразу потемневший дом. Ветер то затихал, то с удвоенной силой бросал в окно пригоршни воды, и от этого комната казалась осажденной крепостью.
   Сергей хотел выключить свет, но Ирина удержала его. Так и сидели, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в шум дождя, ветра, удары своих сердец.
   – Завтра! Ты помнишь все? – после долгого молчания спросил Сергей.
   Женщина кивнула головой, еще теснее прижалась к Маркову, пошептала:
   – Страшно мне, Сережа!
   Марков наклонился, посмотрел ей в глаза:
   – Кого ты боишься? – Он засмеялся. – Этого пьянчужку?
   – Ты не знаешь его, – упрямо сказала Ирина, – он жесток и безжалостен…
   – Как всякий трус. С беззащитными и слабыми. «Союзники»! Где они были, когда один на один наш народ дрался с фашизмом, спасали Европу, мир… Пели нам дифирамбы, отделываясь свиной тушенкой, а когда дело подошло к концу – бросились «спасать» цивилизацию… Испугались, что русские танки появятся на берегах Ла-Манша, войдут в Париж!
   Телефонный звонок поднял его с дивана. Он взял трубку, услышал голос Агапова.
   – Как настроение? – спросил полковник.
   – Все в порядке.
   – Она у тебя?
   – Да.
   – Нервничает, поди?
   – Есть немного.
   – Я, брат, тоже нервничаю, – сознался Агапов, – ты успокой ее. В зале будут наши. Будь осторожен, торгуйся – они это любят. И все время помни о главном! – сказал он. – Ну, бывай здоров!