Страница:
Тухачевский и другие руководители Красной армии прекрасно сознавали, что танков и самолетов в обозримом будущем огосударствленная советская промышленность сможет произвести значительно больше, чем все «крупные империалисты» вместе взятые. Недаром Михаил Николаевич с удовлетворением отмечал, что к концу первой пятилетки в области танкостроения у СССР не будет конкурентов.
Насчет транспортной авиации планы Тухачевского, действительно, оказались прожектами. Даже в 1940 году ВВС
Красной армии вместе с гражданским воздушным флотом располагали лишь 11 транспортными самолетами ПС-84 — точной копией американского «Дугласа Д-3», — тогда как Тухачевский еще к концу 1933 года рассчитывал в одном только Северном крае иметь почти 1400 подобных машин. Но вот насчет боевой техники его планы оказались полностью претворены в жизнь и даже перевыполнены. Михаил Николаевич предлагал иметь к началу войны 10 тысяч специальных военных танков и 40 тысяч бронетракторов. К 22 июня 1941 года в Красной армии насчитывалось более 23 тысяч танков, причем это были совсем не те танки, что в начале 30-х. Они обладали гораздо более мощными двигателями, броней и вооружением и по стоимости далеко превосходили 50 тысяч машин, о которых говорил Тухачевский. Достаточно вспомнить, что одних только средних и тяжелых танков Т-34 и KB, о которых в 1930 году даже не мечтали, к началу Великой Отечественной войны Красная армия имела 1864 машины. Также и самолеты в начале 40-х были гораздо мощнее, чем десятилетием ранее. Если в 1929 году на один самолет тратилась в среднем тонна алюминия, то в период Великой Отечественной войны — в несколько раз больше. При этом максимальное количество боевых самолетов, которыми располагали советские ВВС во время войны, превышало 47 тысяч машин, то есть было даже больше, чем планировал Тухачевский.
В 1931 году Сталин решил, что пришло время коренной реконструкции Красной армии. В июне этого года Тухачевский был возвращен в Москву на пост начальника вооружений Красной армии. А 27 мая 1932 года Сталин направил ему примирительное письмо: «Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 года. Оно имеет в виду 2 документа: а) Вашу «записку» о развертывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно); б) «соображения» нашего штаба с выводом о том, что Ваша «записка» требует по сути дела доведения численности армии до 11 миллионов душ (для будущего Верховного главнокомандующего красноармейцы были именно душами — теми же крепостными или «мертвыми душами», как у Гоголя. — Б. С), что записка ввиду этого — нереальна, фантастична, не посильна для нашей страны».
Тут Иосиф Виссарионович лукавил. В его архиве хранилась записка Тухачевского, и Сталин, прежде чем писать письмо, наверняка заглянул туда и выяснил, что Михаил Николаевич вел речь о 260 дивизиях. Но генсек сознательно приуменьшил эту цифру, сославшись на забывчивость, чтобы легче было оправдать ту критику, которой он подверг Тухачевского двумя годами ранее. Сталин разъяснял: «В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей записке резко отрицательно, признав ее плодом "канцелярского максимализма", результатом "игры в цифры" и т. п. Так было всего два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не совсем правильными. Во-первых, ближайшее знакомство с делом показало, что цифра "11 миллионов душ" не вытекает из Вашей «записки», ибо то, чего она в самом деле требует — это армия в 8 миллионов душ. Конечно, 8-миллионная армия — тоже нереальна, не нужна и не посильна для нашей страны, по крайней мере, в ближайшие три-четыре года (не говоря уже о первой пятилетке). Но 8 миллионов — все же не 11 миллионов».
В действительности у Тухачевского не было конкретной цифры ни в 8, ни в 11 миллионов, а армию мирного времени он вообще предлагал не увеличивать. Для военного же времени численность армии в 11 миллионов человек была вполне реальна. В конце Великой Отечественной войны советские вооруженные силы насчитывали 11,4 миллиона человек. Так что понять, в чем принципиальная разница между 8 и 11 миллионами, нет никакой возможности. Но Сталину нужен был предлог, чтобы дезавуировать прежнюю оценку предложений Тухачевского, вот он и придумал несуществующую дилемму двух цифр.
Далее Иосиф Виссарионович продолжил свое несколько вымученное извинение: «Во-вторых, несомненно, что изменившийся за последние годы характер армии, рост техники военного транспорта и развитие авиации, появление механизированных частей и соответствующая реорганизация армии — создают совершенно новую обстановку, лишающие споры о большом количестве дивизий их решающего значения. Нет нужды доказывать, что не количество дивизий, а прежде всего их качество, их насыщенность техникой будет играть отныне решающее значение. Я думаю, Вы согласитесь со мною, что 6-миллионной армии, хорошо снабженной техникой и по-новому организованной — будет вполне достаточно для того, чтобы отстоять независимость нашей страны на всех без исключения фронтах. А такая армия нам более или менее по силам».
Сталин сделал вид, что главное в записке Тухачевского — это вопрос о числе дивизий. Но ведь на самом деле Михаил Николаевич как раз и делал основной упор на оснащение войск танками, авиацией и другой техникой. Генсек просто использовал привычный прием — выдал мысли собеседника за свои собственные. Цифра же в 6 миллионов бойцов и командиров Красной армии как необходимом минимуме для отражения всех существующих угроз выглядит весьма внушительно. В начале 30-х годов численность вооруженных сил государств-лимитрофов, а также Франции, Германии и Англии вместе взятых едва превышала миллион человек, а единственный потенциальный противник СССР на Востоке, Япония, располагал 300-тысячной армией, в значительной мере связанной оккупацией Маньчжурии. Шестимиллионного войска в этих условиях могло бы хватить на завоевание Европы и Китая, для нужд же обороны такая численность вооруженных сил явно была избыточной.
Сталин пусть не прямо, но все-таки извинился перед Тухачевским: «Мне кажется, что мое письмо на имя товарища Ворошилова не было бы столь резким по тону и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием» [2]. В результате Тухачевский был возвращен в Москву, назначен заместителем наркома обороны, а в 1935 году был произведен в маршалы и стал первым заместителем Ворошилова. Предложенный им план наращивания и перевооружения Красной армии начал претворяться в жизнь.
Может быть, Иосиф Виссарионович вспомнил, что петь лет назад Тухачевский, сам того не сознавая, подсказал ему идею нынешней чистки. 20 ноября 1932 года Михаил Николаевич послал генсеку перевод доклада о советских вооруженных силах, сделанного перед офицерами Квантунской армии начальником русского отдела японского Генштаба майором Фудзицука и напечатанного в виде отдельной брошюры [3]. Там, в частности, сравнивались японская и Красная армии. Фудзицука утверждал: «В настоящее время в СССР, как бы там ни называть, имеется диктатура. Это диктатура компартии, или даже диктатура 9 членов Политбюро из группы Сталина, или даже диктатура одного Сталина.
Для того, чтобы проводить диктатуру, нужно иметь сильную опору. Такой опорой является ГПУ и армия. Следовательно, к войскам относятся с особым уважением и пониманием и чрезвычайно заботятся о них. В настоящее время в СССР самые сладкие вещи едят и самую красивую одежду носят войска (сегодня многие российские военные тоскуют о тех благословенных временах, предпочитая забыть, что сладкая еда и красивая одежда соседствовали с кровавыми чистками и безжалостным истреблением армии в огне Великой Отечественной. А сколько крестьян умирало с голоду, в то время как командиры и красноармейцы сытно ели! — Б. С). Поэтому, хотя в других областях проводится экономия, войска снабжаются хорошо. Советские войска вооружены не хуже войск Западной Европы, что же касается качества войск, то, может быть, вы думаете, что, какие бы хорошие ружья ни имели русские солдаты, все напрасно. Но мы отнюдь не думаем так просто. Во время русско-японской войны войска Японии выказали чрезвычайную доблесть… Советские войска чрезвычайно просты и мужественны, так что они напоминают нам время русско-японской войны. Они не уступают японским войскам в том, что они могут переносить лишения, что они имеют прекрасный дух дисциплины и что они сильны физически. Но я думаю, что у них есть некоторые отрицательные моменты в области духа, как, например, враждебность (очевидно, имеется в виду враждебность друг к другу, недостаточная моральная спаянность. — Б. С). Я, однако, не могу сказать, чтобы русские солдаты были хуже (японских. — Б. С). Что касается офицеров, то, пожалуй, японские офицеры самые доблестные в мире. Они доблестны, так как, окончив офицерское училище, они могут писать приказы за начальника бригады.
И в отношении тактических способностей, я думаю, вряд ли найдется такая страна, которая имеет таких доблестных в массе офицеров… Однако имеется дефект в том, что среди японских офицеров мало молодых… В СССР половина офицеров выходцы из средних школ, остальные же выходцы из школ повышенного типа, поэтому, конечно, качество их низкое (здесь намек на то, что лишь меньшая часть офицеров — выпускники военных училищ. — Б. С), и то, чему их обучают в школах, весьма просто… Однако это не исключает их работы в качестве командиров взводов. Но поистине завидно, что число таких офицеров чрезвычайно велико! Я думаю, что наличие такого числа молодых офицеров представляет собой наиболее сильную сторону советской армии.
Качество штаб-офицеров невысоко, но так как они вели войну еще десять лет назад, они имеют опыт в настоящих сражениях. Что касается офицеров ранга генералов, то таких, которые проходили все военные ступени постепенно, как в Японии, мало — все это люди, ставшие генералами очень быстро. Какие бы ни были дураки, но если они десять лет занимаются одним и тем же, то становятся сильными в своем деле. Они могут руководить бригадами и дивизиями.
Но что особенно бросается нам в глаза, так это молодость руководящего военного состава. Один офицер, который только на три года раньше меня стал поручиком, теперь уже находится в ранге командира дивизии. Некий Корк, который является командующим в Московском военном округе, в японском масштабе его можно назвать командующим квантунскими или корейскими войсками, занимает одну из высших военных должностей, но ему всего 40 лет. Поэтому он, конечно, имеет весьма бодрый вид. Делая доклад об одних больших маневрах, он читал этот доклад в течение двух часов, не имея ни одного листка рукописи.
Затем помощник (заместитель. — Б. С.) наркомвоенмора Тухачевский был командующим армией (имеется в виду армия в японском понимании этого слова, то есть войска, действующие на определенном военном театре; в советской терминологии ему соответствует понятие «фронт») во время русско-польской войны, и поэтому его можно сравнить с командующим маньчжурскими войсками (то есть всеми японскими войсками, дислоцированными в тот момент на Азиатском материке. — Б. С). После этого он был начальником военной академии, командующим Ленинградским военным округом. Наконец, он стал помощником наркомвоенмора, и ему сейчас 39 лет. Начальник воздушных сил имеет возраст 36–37 лет, а начальник всеми морскими силами — 34–35 лет. Поэтому я думаю, в случае войны они обязательно будут свершать необычайные дела. Мы особенно обращаем наше внимание на то, что они могут делать отчаянные поступки…
СССР имеет чрезвычайно много войска, и качество этих войск в общем высокое и вооружение их хорошее. Поэтому вы можете сказать, что эти войска чрезвычайно страшны. Конечно, их нельзя игнорировать, как во время сибирской экспедиции или во время гражданской войны. Однако я думаю, что мы не поставим вас в неприятное положение. Но так как у них имеются танки, то вести войну, размахивая мечами, будет весьма горестно (в другом месте своего доклада Фудзицука,» указывая, что 700 советским танкам японцы могут противопоставить лишь 60, восклицал: «Я думаю, что японо-советской войны не будет, но если бы предположить, что она будет, то как ни были бы храбры японские войска, я думаю, должно было бы пролиться много крови храбрых воинов. Государство должно быть чрезвычайно благодарно тому, что оно имеет много людей, подобных известным трем храбрецам, пошедшим на смерть, но самое лучшее — это быть в состоянии разрушать проволочные заграждения и без этих смертников… В дальнейшем надо усовершенствовать японскую армию в этом отношении». Но догнать СССР в танках и самолетах Япония так и не успела. — Б. С). Я твердо убежден, что срочно необходимым в настоящее время является усовершенствование военных сил. Наконец, я хочу сказать мое мнение, что СССР усердно выполняет сейчас пятилетний план, и осложнять сейчас отношения с другими странами… будет для него нехорошей политикой. Поэтому, если только Советский Союз не будет вынужден, он отнюдь не пойдет на войну…
Что касается вопроса о мощи государства, то… СССР в настоящее время идет постепенно по пути подъема. Народ испытывает крайние лишения для того, чтобы выполнить пятилетний план. Я думаю, что СССР в настоящее время не является таким крайне страшным. Конечно, первый пятилетний план имеет в общем успех и, если на основе, созданной этим пятилетним планом, работа будет проводиться по наметке второго пятилетнего плана и если известное число процентов будет выполнено, то СССР в будущем будет весьма страшным».
Слова о том, что СССР сейчас еще не очень страшен, но может стать весьма страшным в скором будущем, после завершения второй пятилетки, Сталин отчеркнул на полях синим карандашом. То, что в ближайшее время японской интервенции можно не опасаться, его вполне удовлетворило. Однако главное внимание диктатора привлекли рассуждения майора Фудзицуки о молодости офицерских кадров как важном преимуществе Красной армии. А также мысль о том, что за десять лет офицер вполне может быть подготовлен для командования бригадой или дивизией. Сталина, вероятно, также насторожила фраза японского разведчика о том, что Тухачевский и его товарищи способны на отчаянные поступки. Военный переворот — это ведь тоже отчаянный поступок. Иосиф Виссарионович мог решить, что как раз в 37-м году большинство военных, группировавшихся вокруг первого заместителя наркома обороны, миновали 40-летний рубеж, и их пора заменять на более молодых военачальников. Пожилые Буденный и Ворошилов — не в счет, их Сталин ценил не за полководческое искусство, а за личную преданность. Строго говоря, пришедшие на смену Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и прочим репрессированным Тимошенко, Жуков, Рокоссовский (сам успевший прежде подвергнуться аресту), Конев и другие были ровесниками участникам «военно-фашистского заговора», но только занимали должности на одну-две ступени ниже. Вождь рассчитывал, что они привнесут свежую струю в руководство армии и в то же время до начала большой войны не успеют сколотить группировку сторонников, способную соперничать с партией в контроле над вооруженными силами.
Три с лишним десятилетия спустя после войны писатель Константин Симонов очень верно, на мой взгляд, охарактеризовал мотивы, побудившие Сталина устроить кровавую чистку 1937–1938 годов, приведшую к смене поколений советской элиты, когда на смену старым большевикам и выдвиженцам 20-х годов, в том числе и протежировавшимся когда-то самим генсеком, пришли новые креатуры вождя: «Он хотел определенную категорию людей ликвидировать, считал, что он справится и без них, а эти люди, связанные с прошлым, связанные с прошлой оценкой его деятельности, относятся к нему в душе слишком критически для того, чтобы он мог их оставить живыми. Они были ему не нужны — так он считал. И они могли исчезнуть». Пожалуй, тут требуется только одно уточнение — ликвидируемые просто были Сталину больше не нужны, и в этом заключалось главное. Хотя и мотив «критического отношения» тоже имел значение. Даже для оппортунистов-выдвиженцев Сталин середины 20-х годов были лишь первым среди партийных вождей, но отнюдь не живым богом, каким его сделала пропаганда в 30-е годы. Вот Иосиф Виссарионович и оставил вокруг себя только людей типа Молотова и Ворошилова, Мехлиса и Поскребышева, в чьей личной преданности не сомневался. Остальных же заменили новые молодые кадры. И ведь советский вождь в итоге не ошибся. Без Тухачевского и Косиора, Рудзутака и Якира, Постышева и Ягоды он в конечном счете обошелся, «большую войну» хоть и с трудом, но выиграл. А то, что победа далась очень дорогой ценой, Сталина не волновало. Людей в стране хватит. Вместо погибших новые народятся.
Стоит вспомнить еще одну причину падения Тухачевского — его конфликт с «конармейцами», которых возглавляли ВорсгИшшов и Буденный. Нельзя сказать, что эта группировка сплошь состояла из бывших кавалерийских командиров.
В нее входили, например, А. И. Егоров, бывший командующий ряда фронтов, где сражалась Конармия, и Б. М. Шапошников, высокопоставленный сотрудник Полевого штаба Реввоенсовета, тесно взаимодействовавший с командованием Конармии в период Гражданской войны. Оба они, кстати сказать, были подполковниками царской армии, при Керенском произведенными в полковники. Но в руководстве группировкой они были на вторых ролях, и вообще кадровые офицеры императорской армии в конармейской группировке составляли меньшинство. Тут преобладали командиры рабоче-крестьянского происхождения из числа рядовых, бывших унтер-офицеров или, в лучшем случае, прапорщиков военного времени, как знаменитые начдивы Первой конной С. К. Тимошенко и И. Р. Апанасенко. Вожди «конармейцев» не собирались отказываться от крупных кавалерийских соединений, которые они мыслили как необходимую поддержку для танков и мотопехоты, считавшихся решающим родом войск в будущей войне. Они исходили из наличия в стране большого количества военнообязанных, привычных к кавалерийской службе, и значительного поголовья лошадей, которые все еще играли решающую роль в транспортном обеспечении и снабжении войск, хотя и постепенно теснились автомобилями.
Другая, «пехотная» группировка, неформальным лидером которой считался Тухачевский, состояла преимущественно из тех, кто в Гражданскую командовал общевойсковыми армиями или стрелковыми дивизиями, вроде Якира, или кавалерийскими соединениями, не входившими в Первую конную, вроде командира украинских «червонных казаков» Примакова. Среди них было немало бывших царских офицеров, вроде того же Тухачевского, Путны, Уборевича или Корка (все перечисленные играли видную роль в руководстве группировки и стали жертвами процесса 1937 года о «военно-фашистском заговоре»). Однако данные командиры считались уже не «военспецами», которых можно было использовать только под бдительным комиссарским оком, а настоящими красными командирами, безусловно преданными советской власти, поскольку успели вступить в партию еще в Гражданскую. Командиры этой группы ратовали за развитие бронетанковых и механизированных войск за счет сокращения кавалерии, которую они на опыте Первой мировой войны считали отжившим родом войск.
Промежуточное положение между двумя грущщровками занимал комкор Б. М. Фельдман, ведавший в Наркомате обороны кадрами. Он был в хороших отношениях с Ворошиловым, в своих статьях поддерживал его идеи о необходимости взаимодействия бронетанковых и кавалерийских соединений. Но, в конце концов, перевесила его близкая дружба с Тухачевским, вместе с которым его и расстреляли.
Сталин, чья военная деятельность в Гражданскую войну была тесно связана с «конармейцами» и чьим послушным орудием давно уже был Ворошилов, явно тяготел к «конармейской» группировке, но до поры до времени стремился использовать знания и опыт Тухачевского и его товарищей. А между двумя группировками шла скрытая от посторонних глаз, но довольно ожесточенная борьба за руководство армией.
В тот период Сталина устраивало противостояние двух группировок в руководстве вооруженных сил. Борьба между ними до поры до времени гарантировала, что ни одна из них не будет играть самостоятельную политическую роль и угрожать партийной диктатуре. Но когда в 1937 году подготовка к новой войне вступила в заключительную фазу и мощь вооруженных сил должна была значительно возрасти, Иосифу Виссарионовичу потребовалось единое военное руководство, и он без колебания сделал выбор в пользу лично преданных ему «конармейцев».
Готовясь к мировому военному противостоянию, оснащая Красную армию тысячами и тысячами танков и самолетов, Сталин произвел в 1937–1938 годах масштабную зачистку высшего командного состава от тех, в чьей стопроцентной лояльности к себе сомневался. Заодно он зачистил и гражданскую номенклатуру. Зачистка делалась отнюдь не на случай возможного поражения — о нем Сталин не думал. Воевать собирались «малой кровью и на чужой территории». Зачистка нужна была в ожидании грядущей победы. Сталин очень хорошо знал историю революций и понимал, что Бонапарты рождаются из побед, а не из поражений. Призрак бонапартизма преследовал его всю жизнь. Именно опасения, что кто-то из победоносных маршалов двинет полки на Кремль, заставили диктатора инспирировать дело о «военно-фашистском заговоре» и казнить Тухачевского, Якира, Блюхера (того, правда, строго говоря, не казнили, а забили насмерть на следствии) и сотни других командармов и комдивов, комкоров и комбригов, в чьей лояльности в тот момент еще не было никаких оснований сомневаться. Остались только проверенные «конармейцы» — Ворошилов и Буденный, Шапошников и Тимошенко, Мерецков и Жуков, у которых, как полагал Сталин, опасных амбиций в случае победы не возникнет. Правда, насчет Жукова к концу войны он это мнение, похоже, изменил и уже вскоре после победного 1945-го отправил его в не слишком почетную ссылку. Но не уничтожил, а все-таки сохранил для грядущих боев.
Личные отношения Климента Ефремовича Ворошилова и Михаила Николаевича Тухачевского, пожалуй, ярче всего выражаются в их переписке, точнее, в резолюциях, которые накладывал «первый сталинский маршал» на послания маршала второго. 15 ноября 1925 года Тухачевский, только что назначенный начальником Штаба РККА, писал только что назначенному наркому по военным и морским делам Ворошилову: «Уважаемый Климент Ефремович. Я послал Вам вчера телеграмму шифром по линии ГПУ — не знаю, как скоро Вы ее получите. Дело в том, что Август Иванович (Корк, близкий к Тухачевскому и только что назначенный командующим войсками Белорусского военного округа. — Б. С), во-первых, в очень натянутых отношениях с командирами, с которыми ему приходится работать. Комбинация Августа Ивановича и Александра Ивановича (возможно, речь идет об Александре Ивановиче Тодорском, ранее являвшемся подчиненным Корка в Закавказье, а теперь командовавшем стрелковым корпусом в Белоруссии и одновременно бывшем помощнике командующего округом. — Б. С.) очень сухая. Во-вторых, Август Иванович очень туг по части оперативного мышления, а без этого на новой должности обойтись нельзя. Август Иванович опытный командарм, но в пределах не слишком широких разграничительных линий и определенной задачи.
Иероним Петрович (Уборевич, еще один командарм из команды Тухачевского. — Б. С.) — дело другое. Он обладает авторитетом в среде комсостава, прекрасно мыслит оперативно, работает, совершенствуется, — словом, он является лучшим кандидатом туда, куда направлен Август Иванович (Уборевич возглавил Белорусский военный округ только в 1931 году. — Б. С). Я очень бы просил назначить моим преемником И. П. Как будто бы не слишком сложно было бы сделать такую же перетасовку и с формальной стороны (то есть И. П. вместо А. И. и наоборот). Совершенно уверен, что иначе не избежать трений. Уже до переезда А. И. в Тифлисе эти трения обострялись.
Второй вопрос относительно пленума РВС. Он намечался на конец декабря, то есть после партсъезда. Практика показывает, что при таком совмещении все переутомляются и пленум проходит скомканно. С другой стороны, после генеральных передвижек, только что имевших место, необходимо два-три месяца для основательной подготовки к пленуму. Поэтому я вношу предложение перенести пленум на февраль.
С коммунистическим приветом. М. Тухачевский.
Сочи. 15.XI.1925».
На этом письме Климент Ефремович начертал резолюцию: «Новому начштабу не мешало бы знать, что после опубликования приказа о назначениях возбуждать вопрос о новых комбинациях является по меньшей мере актом недисциплинированности. Письмецо показательно. Боюсь, как бы мне не пришлось раскаиваться в «выборе» наштаресп. Попробую взять его в лапы. Ворошилов.
19. XI.1925 г.».
И Ворошилов попытался взять строптивца «в лапы». 23 мая 1927 года он наложил не менее грозную резолюцию на записке Тухачевского, поступившей двумя днями раньше. Михаил Николаевич информировал о ходе работы Комиссии по пятилетнему плану и предлагал включить инспекции родов войск в Штаб РККА. Ворошилов реагировал резко: «Снова «прожекты», опять «нововведения». Бедняжка не туда гнет и плохо соображает». А когда 13 июня 1927 года Тухачевский передал записку: «Почему бы не сделать т. Рыкова Главным Инспектором Обороны Страны? Это очень помогло бы?» — Ворошилов раздраженно начертал: «Еще одно очередное чудачество». Ни Климент Ефремович, ни Иосиф Виссарионович не собирались отдавать контроль над армией одному из лидеров правых — председателю Совнаркома А. И. Рыкову. Подобные предложения впоследствии послужили предлогом для того, чтобы на процессе «правотроц-кистского блока» в марте 1938 года связать группу Бухарина, Рыкова, Томского и Ягоды с «военно-фашистским заговором» Тухачевского.
Насчет транспортной авиации планы Тухачевского, действительно, оказались прожектами. Даже в 1940 году ВВС
Красной армии вместе с гражданским воздушным флотом располагали лишь 11 транспортными самолетами ПС-84 — точной копией американского «Дугласа Д-3», — тогда как Тухачевский еще к концу 1933 года рассчитывал в одном только Северном крае иметь почти 1400 подобных машин. Но вот насчет боевой техники его планы оказались полностью претворены в жизнь и даже перевыполнены. Михаил Николаевич предлагал иметь к началу войны 10 тысяч специальных военных танков и 40 тысяч бронетракторов. К 22 июня 1941 года в Красной армии насчитывалось более 23 тысяч танков, причем это были совсем не те танки, что в начале 30-х. Они обладали гораздо более мощными двигателями, броней и вооружением и по стоимости далеко превосходили 50 тысяч машин, о которых говорил Тухачевский. Достаточно вспомнить, что одних только средних и тяжелых танков Т-34 и KB, о которых в 1930 году даже не мечтали, к началу Великой Отечественной войны Красная армия имела 1864 машины. Также и самолеты в начале 40-х были гораздо мощнее, чем десятилетием ранее. Если в 1929 году на один самолет тратилась в среднем тонна алюминия, то в период Великой Отечественной войны — в несколько раз больше. При этом максимальное количество боевых самолетов, которыми располагали советские ВВС во время войны, превышало 47 тысяч машин, то есть было даже больше, чем планировал Тухачевский.
В 1931 году Сталин решил, что пришло время коренной реконструкции Красной армии. В июне этого года Тухачевский был возвращен в Москву на пост начальника вооружений Красной армии. А 27 мая 1932 года Сталин направил ему примирительное письмо: «Приложенное письмо на имя т. Ворошилова написано мной в марте 1930 года. Оно имеет в виду 2 документа: а) Вашу «записку» о развертывании нашей армии с доведением количества дивизий до 246 или 248 (не помню точно); б) «соображения» нашего штаба с выводом о том, что Ваша «записка» требует по сути дела доведения численности армии до 11 миллионов душ (для будущего Верховного главнокомандующего красноармейцы были именно душами — теми же крепостными или «мертвыми душами», как у Гоголя. — Б. С), что записка ввиду этого — нереальна, фантастична, не посильна для нашей страны».
Тут Иосиф Виссарионович лукавил. В его архиве хранилась записка Тухачевского, и Сталин, прежде чем писать письмо, наверняка заглянул туда и выяснил, что Михаил Николаевич вел речь о 260 дивизиях. Но генсек сознательно приуменьшил эту цифру, сославшись на забывчивость, чтобы легче было оправдать ту критику, которой он подверг Тухачевского двумя годами ранее. Сталин разъяснял: «В своем письме на имя т. Ворошилова, как известно, я присоединился в основном к выводам нашего штаба и высказался о Вашей записке резко отрицательно, признав ее плодом "канцелярского максимализма", результатом "игры в цифры" и т. п. Так было всего два года назад. Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не совсем правильными. Во-первых, ближайшее знакомство с делом показало, что цифра "11 миллионов душ" не вытекает из Вашей «записки», ибо то, чего она в самом деле требует — это армия в 8 миллионов душ. Конечно, 8-миллионная армия — тоже нереальна, не нужна и не посильна для нашей страны, по крайней мере, в ближайшие три-четыре года (не говоря уже о первой пятилетке). Но 8 миллионов — все же не 11 миллионов».
В действительности у Тухачевского не было конкретной цифры ни в 8, ни в 11 миллионов, а армию мирного времени он вообще предлагал не увеличивать. Для военного же времени численность армии в 11 миллионов человек была вполне реальна. В конце Великой Отечественной войны советские вооруженные силы насчитывали 11,4 миллиона человек. Так что понять, в чем принципиальная разница между 8 и 11 миллионами, нет никакой возможности. Но Сталину нужен был предлог, чтобы дезавуировать прежнюю оценку предложений Тухачевского, вот он и придумал несуществующую дилемму двух цифр.
Далее Иосиф Виссарионович продолжил свое несколько вымученное извинение: «Во-вторых, несомненно, что изменившийся за последние годы характер армии, рост техники военного транспорта и развитие авиации, появление механизированных частей и соответствующая реорганизация армии — создают совершенно новую обстановку, лишающие споры о большом количестве дивизий их решающего значения. Нет нужды доказывать, что не количество дивизий, а прежде всего их качество, их насыщенность техникой будет играть отныне решающее значение. Я думаю, Вы согласитесь со мною, что 6-миллионной армии, хорошо снабженной техникой и по-новому организованной — будет вполне достаточно для того, чтобы отстоять независимость нашей страны на всех без исключения фронтах. А такая армия нам более или менее по силам».
Сталин сделал вид, что главное в записке Тухачевского — это вопрос о числе дивизий. Но ведь на самом деле Михаил Николаевич как раз и делал основной упор на оснащение войск танками, авиацией и другой техникой. Генсек просто использовал привычный прием — выдал мысли собеседника за свои собственные. Цифра же в 6 миллионов бойцов и командиров Красной армии как необходимом минимуме для отражения всех существующих угроз выглядит весьма внушительно. В начале 30-х годов численность вооруженных сил государств-лимитрофов, а также Франции, Германии и Англии вместе взятых едва превышала миллион человек, а единственный потенциальный противник СССР на Востоке, Япония, располагал 300-тысячной армией, в значительной мере связанной оккупацией Маньчжурии. Шестимиллионного войска в этих условиях могло бы хватить на завоевание Европы и Китая, для нужд же обороны такая численность вооруженных сил явно была избыточной.
Сталин пусть не прямо, но все-таки извинился перед Тухачевским: «Мне кажется, что мое письмо на имя товарища Ворошилова не было бы столь резким по тону и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня. Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием» [2]. В результате Тухачевский был возвращен в Москву, назначен заместителем наркома обороны, а в 1935 году был произведен в маршалы и стал первым заместителем Ворошилова. Предложенный им план наращивания и перевооружения Красной армии начал претворяться в жизнь.
Может быть, Иосиф Виссарионович вспомнил, что петь лет назад Тухачевский, сам того не сознавая, подсказал ему идею нынешней чистки. 20 ноября 1932 года Михаил Николаевич послал генсеку перевод доклада о советских вооруженных силах, сделанного перед офицерами Квантунской армии начальником русского отдела японского Генштаба майором Фудзицука и напечатанного в виде отдельной брошюры [3]. Там, в частности, сравнивались японская и Красная армии. Фудзицука утверждал: «В настоящее время в СССР, как бы там ни называть, имеется диктатура. Это диктатура компартии, или даже диктатура 9 членов Политбюро из группы Сталина, или даже диктатура одного Сталина.
Для того, чтобы проводить диктатуру, нужно иметь сильную опору. Такой опорой является ГПУ и армия. Следовательно, к войскам относятся с особым уважением и пониманием и чрезвычайно заботятся о них. В настоящее время в СССР самые сладкие вещи едят и самую красивую одежду носят войска (сегодня многие российские военные тоскуют о тех благословенных временах, предпочитая забыть, что сладкая еда и красивая одежда соседствовали с кровавыми чистками и безжалостным истреблением армии в огне Великой Отечественной. А сколько крестьян умирало с голоду, в то время как командиры и красноармейцы сытно ели! — Б. С). Поэтому, хотя в других областях проводится экономия, войска снабжаются хорошо. Советские войска вооружены не хуже войск Западной Европы, что же касается качества войск, то, может быть, вы думаете, что, какие бы хорошие ружья ни имели русские солдаты, все напрасно. Но мы отнюдь не думаем так просто. Во время русско-японской войны войска Японии выказали чрезвычайную доблесть… Советские войска чрезвычайно просты и мужественны, так что они напоминают нам время русско-японской войны. Они не уступают японским войскам в том, что они могут переносить лишения, что они имеют прекрасный дух дисциплины и что они сильны физически. Но я думаю, что у них есть некоторые отрицательные моменты в области духа, как, например, враждебность (очевидно, имеется в виду враждебность друг к другу, недостаточная моральная спаянность. — Б. С). Я, однако, не могу сказать, чтобы русские солдаты были хуже (японских. — Б. С). Что касается офицеров, то, пожалуй, японские офицеры самые доблестные в мире. Они доблестны, так как, окончив офицерское училище, они могут писать приказы за начальника бригады.
И в отношении тактических способностей, я думаю, вряд ли найдется такая страна, которая имеет таких доблестных в массе офицеров… Однако имеется дефект в том, что среди японских офицеров мало молодых… В СССР половина офицеров выходцы из средних школ, остальные же выходцы из школ повышенного типа, поэтому, конечно, качество их низкое (здесь намек на то, что лишь меньшая часть офицеров — выпускники военных училищ. — Б. С), и то, чему их обучают в школах, весьма просто… Однако это не исключает их работы в качестве командиров взводов. Но поистине завидно, что число таких офицеров чрезвычайно велико! Я думаю, что наличие такого числа молодых офицеров представляет собой наиболее сильную сторону советской армии.
Качество штаб-офицеров невысоко, но так как они вели войну еще десять лет назад, они имеют опыт в настоящих сражениях. Что касается офицеров ранга генералов, то таких, которые проходили все военные ступени постепенно, как в Японии, мало — все это люди, ставшие генералами очень быстро. Какие бы ни были дураки, но если они десять лет занимаются одним и тем же, то становятся сильными в своем деле. Они могут руководить бригадами и дивизиями.
Но что особенно бросается нам в глаза, так это молодость руководящего военного состава. Один офицер, который только на три года раньше меня стал поручиком, теперь уже находится в ранге командира дивизии. Некий Корк, который является командующим в Московском военном округе, в японском масштабе его можно назвать командующим квантунскими или корейскими войсками, занимает одну из высших военных должностей, но ему всего 40 лет. Поэтому он, конечно, имеет весьма бодрый вид. Делая доклад об одних больших маневрах, он читал этот доклад в течение двух часов, не имея ни одного листка рукописи.
Затем помощник (заместитель. — Б. С.) наркомвоенмора Тухачевский был командующим армией (имеется в виду армия в японском понимании этого слова, то есть войска, действующие на определенном военном театре; в советской терминологии ему соответствует понятие «фронт») во время русско-польской войны, и поэтому его можно сравнить с командующим маньчжурскими войсками (то есть всеми японскими войсками, дислоцированными в тот момент на Азиатском материке. — Б. С). После этого он был начальником военной академии, командующим Ленинградским военным округом. Наконец, он стал помощником наркомвоенмора, и ему сейчас 39 лет. Начальник воздушных сил имеет возраст 36–37 лет, а начальник всеми морскими силами — 34–35 лет. Поэтому я думаю, в случае войны они обязательно будут свершать необычайные дела. Мы особенно обращаем наше внимание на то, что они могут делать отчаянные поступки…
СССР имеет чрезвычайно много войска, и качество этих войск в общем высокое и вооружение их хорошее. Поэтому вы можете сказать, что эти войска чрезвычайно страшны. Конечно, их нельзя игнорировать, как во время сибирской экспедиции или во время гражданской войны. Однако я думаю, что мы не поставим вас в неприятное положение. Но так как у них имеются танки, то вести войну, размахивая мечами, будет весьма горестно (в другом месте своего доклада Фудзицука,» указывая, что 700 советским танкам японцы могут противопоставить лишь 60, восклицал: «Я думаю, что японо-советской войны не будет, но если бы предположить, что она будет, то как ни были бы храбры японские войска, я думаю, должно было бы пролиться много крови храбрых воинов. Государство должно быть чрезвычайно благодарно тому, что оно имеет много людей, подобных известным трем храбрецам, пошедшим на смерть, но самое лучшее — это быть в состоянии разрушать проволочные заграждения и без этих смертников… В дальнейшем надо усовершенствовать японскую армию в этом отношении». Но догнать СССР в танках и самолетах Япония так и не успела. — Б. С). Я твердо убежден, что срочно необходимым в настоящее время является усовершенствование военных сил. Наконец, я хочу сказать мое мнение, что СССР усердно выполняет сейчас пятилетний план, и осложнять сейчас отношения с другими странами… будет для него нехорошей политикой. Поэтому, если только Советский Союз не будет вынужден, он отнюдь не пойдет на войну…
Что касается вопроса о мощи государства, то… СССР в настоящее время идет постепенно по пути подъема. Народ испытывает крайние лишения для того, чтобы выполнить пятилетний план. Я думаю, что СССР в настоящее время не является таким крайне страшным. Конечно, первый пятилетний план имеет в общем успех и, если на основе, созданной этим пятилетним планом, работа будет проводиться по наметке второго пятилетнего плана и если известное число процентов будет выполнено, то СССР в будущем будет весьма страшным».
Слова о том, что СССР сейчас еще не очень страшен, но может стать весьма страшным в скором будущем, после завершения второй пятилетки, Сталин отчеркнул на полях синим карандашом. То, что в ближайшее время японской интервенции можно не опасаться, его вполне удовлетворило. Однако главное внимание диктатора привлекли рассуждения майора Фудзицуки о молодости офицерских кадров как важном преимуществе Красной армии. А также мысль о том, что за десять лет офицер вполне может быть подготовлен для командования бригадой или дивизией. Сталина, вероятно, также насторожила фраза японского разведчика о том, что Тухачевский и его товарищи способны на отчаянные поступки. Военный переворот — это ведь тоже отчаянный поступок. Иосиф Виссарионович мог решить, что как раз в 37-м году большинство военных, группировавшихся вокруг первого заместителя наркома обороны, миновали 40-летний рубеж, и их пора заменять на более молодых военачальников. Пожилые Буденный и Ворошилов — не в счет, их Сталин ценил не за полководческое искусство, а за личную преданность. Строго говоря, пришедшие на смену Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и прочим репрессированным Тимошенко, Жуков, Рокоссовский (сам успевший прежде подвергнуться аресту), Конев и другие были ровесниками участникам «военно-фашистского заговора», но только занимали должности на одну-две ступени ниже. Вождь рассчитывал, что они привнесут свежую струю в руководство армии и в то же время до начала большой войны не успеют сколотить группировку сторонников, способную соперничать с партией в контроле над вооруженными силами.
Три с лишним десятилетия спустя после войны писатель Константин Симонов очень верно, на мой взгляд, охарактеризовал мотивы, побудившие Сталина устроить кровавую чистку 1937–1938 годов, приведшую к смене поколений советской элиты, когда на смену старым большевикам и выдвиженцам 20-х годов, в том числе и протежировавшимся когда-то самим генсеком, пришли новые креатуры вождя: «Он хотел определенную категорию людей ликвидировать, считал, что он справится и без них, а эти люди, связанные с прошлым, связанные с прошлой оценкой его деятельности, относятся к нему в душе слишком критически для того, чтобы он мог их оставить живыми. Они были ему не нужны — так он считал. И они могли исчезнуть». Пожалуй, тут требуется только одно уточнение — ликвидируемые просто были Сталину больше не нужны, и в этом заключалось главное. Хотя и мотив «критического отношения» тоже имел значение. Даже для оппортунистов-выдвиженцев Сталин середины 20-х годов были лишь первым среди партийных вождей, но отнюдь не живым богом, каким его сделала пропаганда в 30-е годы. Вот Иосиф Виссарионович и оставил вокруг себя только людей типа Молотова и Ворошилова, Мехлиса и Поскребышева, в чьей личной преданности не сомневался. Остальных же заменили новые молодые кадры. И ведь советский вождь в итоге не ошибся. Без Тухачевского и Косиора, Рудзутака и Якира, Постышева и Ягоды он в конечном счете обошелся, «большую войну» хоть и с трудом, но выиграл. А то, что победа далась очень дорогой ценой, Сталина не волновало. Людей в стране хватит. Вместо погибших новые народятся.
Стоит вспомнить еще одну причину падения Тухачевского — его конфликт с «конармейцами», которых возглавляли ВорсгИшшов и Буденный. Нельзя сказать, что эта группировка сплошь состояла из бывших кавалерийских командиров.
В нее входили, например, А. И. Егоров, бывший командующий ряда фронтов, где сражалась Конармия, и Б. М. Шапошников, высокопоставленный сотрудник Полевого штаба Реввоенсовета, тесно взаимодействовавший с командованием Конармии в период Гражданской войны. Оба они, кстати сказать, были подполковниками царской армии, при Керенском произведенными в полковники. Но в руководстве группировкой они были на вторых ролях, и вообще кадровые офицеры императорской армии в конармейской группировке составляли меньшинство. Тут преобладали командиры рабоче-крестьянского происхождения из числа рядовых, бывших унтер-офицеров или, в лучшем случае, прапорщиков военного времени, как знаменитые начдивы Первой конной С. К. Тимошенко и И. Р. Апанасенко. Вожди «конармейцев» не собирались отказываться от крупных кавалерийских соединений, которые они мыслили как необходимую поддержку для танков и мотопехоты, считавшихся решающим родом войск в будущей войне. Они исходили из наличия в стране большого количества военнообязанных, привычных к кавалерийской службе, и значительного поголовья лошадей, которые все еще играли решающую роль в транспортном обеспечении и снабжении войск, хотя и постепенно теснились автомобилями.
Другая, «пехотная» группировка, неформальным лидером которой считался Тухачевский, состояла преимущественно из тех, кто в Гражданскую командовал общевойсковыми армиями или стрелковыми дивизиями, вроде Якира, или кавалерийскими соединениями, не входившими в Первую конную, вроде командира украинских «червонных казаков» Примакова. Среди них было немало бывших царских офицеров, вроде того же Тухачевского, Путны, Уборевича или Корка (все перечисленные играли видную роль в руководстве группировки и стали жертвами процесса 1937 года о «военно-фашистском заговоре»). Однако данные командиры считались уже не «военспецами», которых можно было использовать только под бдительным комиссарским оком, а настоящими красными командирами, безусловно преданными советской власти, поскольку успели вступить в партию еще в Гражданскую. Командиры этой группы ратовали за развитие бронетанковых и механизированных войск за счет сокращения кавалерии, которую они на опыте Первой мировой войны считали отжившим родом войск.
Промежуточное положение между двумя грущщровками занимал комкор Б. М. Фельдман, ведавший в Наркомате обороны кадрами. Он был в хороших отношениях с Ворошиловым, в своих статьях поддерживал его идеи о необходимости взаимодействия бронетанковых и кавалерийских соединений. Но, в конце концов, перевесила его близкая дружба с Тухачевским, вместе с которым его и расстреляли.
Сталин, чья военная деятельность в Гражданскую войну была тесно связана с «конармейцами» и чьим послушным орудием давно уже был Ворошилов, явно тяготел к «конармейской» группировке, но до поры до времени стремился использовать знания и опыт Тухачевского и его товарищей. А между двумя группировками шла скрытая от посторонних глаз, но довольно ожесточенная борьба за руководство армией.
В тот период Сталина устраивало противостояние двух группировок в руководстве вооруженных сил. Борьба между ними до поры до времени гарантировала, что ни одна из них не будет играть самостоятельную политическую роль и угрожать партийной диктатуре. Но когда в 1937 году подготовка к новой войне вступила в заключительную фазу и мощь вооруженных сил должна была значительно возрасти, Иосифу Виссарионовичу потребовалось единое военное руководство, и он без колебания сделал выбор в пользу лично преданных ему «конармейцев».
Готовясь к мировому военному противостоянию, оснащая Красную армию тысячами и тысячами танков и самолетов, Сталин произвел в 1937–1938 годах масштабную зачистку высшего командного состава от тех, в чьей стопроцентной лояльности к себе сомневался. Заодно он зачистил и гражданскую номенклатуру. Зачистка делалась отнюдь не на случай возможного поражения — о нем Сталин не думал. Воевать собирались «малой кровью и на чужой территории». Зачистка нужна была в ожидании грядущей победы. Сталин очень хорошо знал историю революций и понимал, что Бонапарты рождаются из побед, а не из поражений. Призрак бонапартизма преследовал его всю жизнь. Именно опасения, что кто-то из победоносных маршалов двинет полки на Кремль, заставили диктатора инспирировать дело о «военно-фашистском заговоре» и казнить Тухачевского, Якира, Блюхера (того, правда, строго говоря, не казнили, а забили насмерть на следствии) и сотни других командармов и комдивов, комкоров и комбригов, в чьей лояльности в тот момент еще не было никаких оснований сомневаться. Остались только проверенные «конармейцы» — Ворошилов и Буденный, Шапошников и Тимошенко, Мерецков и Жуков, у которых, как полагал Сталин, опасных амбиций в случае победы не возникнет. Правда, насчет Жукова к концу войны он это мнение, похоже, изменил и уже вскоре после победного 1945-го отправил его в не слишком почетную ссылку. Но не уничтожил, а все-таки сохранил для грядущих боев.
Личные отношения Климента Ефремовича Ворошилова и Михаила Николаевича Тухачевского, пожалуй, ярче всего выражаются в их переписке, точнее, в резолюциях, которые накладывал «первый сталинский маршал» на послания маршала второго. 15 ноября 1925 года Тухачевский, только что назначенный начальником Штаба РККА, писал только что назначенному наркому по военным и морским делам Ворошилову: «Уважаемый Климент Ефремович. Я послал Вам вчера телеграмму шифром по линии ГПУ — не знаю, как скоро Вы ее получите. Дело в том, что Август Иванович (Корк, близкий к Тухачевскому и только что назначенный командующим войсками Белорусского военного округа. — Б. С), во-первых, в очень натянутых отношениях с командирами, с которыми ему приходится работать. Комбинация Августа Ивановича и Александра Ивановича (возможно, речь идет об Александре Ивановиче Тодорском, ранее являвшемся подчиненным Корка в Закавказье, а теперь командовавшем стрелковым корпусом в Белоруссии и одновременно бывшем помощнике командующего округом. — Б. С.) очень сухая. Во-вторых, Август Иванович очень туг по части оперативного мышления, а без этого на новой должности обойтись нельзя. Август Иванович опытный командарм, но в пределах не слишком широких разграничительных линий и определенной задачи.
Иероним Петрович (Уборевич, еще один командарм из команды Тухачевского. — Б. С.) — дело другое. Он обладает авторитетом в среде комсостава, прекрасно мыслит оперативно, работает, совершенствуется, — словом, он является лучшим кандидатом туда, куда направлен Август Иванович (Уборевич возглавил Белорусский военный округ только в 1931 году. — Б. С). Я очень бы просил назначить моим преемником И. П. Как будто бы не слишком сложно было бы сделать такую же перетасовку и с формальной стороны (то есть И. П. вместо А. И. и наоборот). Совершенно уверен, что иначе не избежать трений. Уже до переезда А. И. в Тифлисе эти трения обострялись.
Второй вопрос относительно пленума РВС. Он намечался на конец декабря, то есть после партсъезда. Практика показывает, что при таком совмещении все переутомляются и пленум проходит скомканно. С другой стороны, после генеральных передвижек, только что имевших место, необходимо два-три месяца для основательной подготовки к пленуму. Поэтому я вношу предложение перенести пленум на февраль.
С коммунистическим приветом. М. Тухачевский.
Сочи. 15.XI.1925».
На этом письме Климент Ефремович начертал резолюцию: «Новому начштабу не мешало бы знать, что после опубликования приказа о назначениях возбуждать вопрос о новых комбинациях является по меньшей мере актом недисциплинированности. Письмецо показательно. Боюсь, как бы мне не пришлось раскаиваться в «выборе» наштаресп. Попробую взять его в лапы. Ворошилов.
19. XI.1925 г.».
И Ворошилов попытался взять строптивца «в лапы». 23 мая 1927 года он наложил не менее грозную резолюцию на записке Тухачевского, поступившей двумя днями раньше. Михаил Николаевич информировал о ходе работы Комиссии по пятилетнему плану и предлагал включить инспекции родов войск в Штаб РККА. Ворошилов реагировал резко: «Снова «прожекты», опять «нововведения». Бедняжка не туда гнет и плохо соображает». А когда 13 июня 1927 года Тухачевский передал записку: «Почему бы не сделать т. Рыкова Главным Инспектором Обороны Страны? Это очень помогло бы?» — Ворошилов раздраженно начертал: «Еще одно очередное чудачество». Ни Климент Ефремович, ни Иосиф Виссарионович не собирались отдавать контроль над армией одному из лидеров правых — председателю Совнаркома А. И. Рыкову. Подобные предложения впоследствии послужили предлогом для того, чтобы на процессе «правотроц-кистского блока» в марте 1938 года связать группу Бухарина, Рыкова, Томского и Ягоды с «военно-фашистским заговором» Тухачевского.