А Миша вспомнил такое словечко:
– Легавым, короче говоря.
– Да нет у меня таких друзей! – обозлился Леша. – Что вы, в самом деле, пристали!
– А бабка твоя говорит, что есть, – возразила Нюра. – Валей звать.
Леша умолк, будто вспоминая что-то, а в голове его всполошенно метались мысли. Конечно, бабушка рассказала о Вальке на собрании, а может быть, после него, чтобы дать всем понять, с какими хорошими мальчиками дружит ее внук, и, конечно, она предпочла умолчать о Валькиных "художествах", но вовсю расписала его благовоспитанность.
– Так что же у тебя за друг такой Валечка? – спросила Нюра.
Теперь думать было некогда. Леша расстался с Валей лишь в начале июня, и он был уверен, что раньше, чем года через два, ему не удастся встретиться со своим другом, вот он и решил отречься от него.
– Ах, Ва-а-алька! – протянул он. – Да не такой уж он мне друг. Леша помолчал и решил, что надо выразиться поэнергичней. – Вовсе он мне не друг, это бабушка мне навязывает его в друзья, а сам я... терпеть его не могу.
– За что? – спросил Зураб.
– Ненавижу таких гадов, – ответил Леша.
– Ну а за что ненавидишь? – настаивала Оля.
Придумать, за что он ненавидит Вальку, Леше было очень трудно, а отвечать надо было побыстрей, и он сказал:
– Н-ну... у меня с ним старые счеты.
– А он завтра приезжает сюда, – сказала Матильда.
– Кто? – машинально переспросил Леша.
– Ну, Валя этот. Завтра, в двадцать восемнадцать. Там у вас телеграмма лежит. Твоя бабушка велела сказать, чтобы ты скорей бежал домой.
На несколько секунд у Леши отнялся язык, потом он с трудом выдавил:
– А... А зачем он приезжает? То есть с какой стати, я хотел сказать?
– Чтобы перевоспитывать тебя, – улыбаясь ответила Оля. – Твоя бабушка утверждает, что он в один миг из тебя паиньку сделает.
– И нас всех тоже перевоспитает, – добавил Миша.
Леша снова замолчал в смятении. На этот раз паузой воспользовался Демьян. Он выступил с таким предложением:
– А может, врежем ему сообча? Чтоб не воспитывал.
– Не мешает, – согласился Миша.
Нюра и Федя переглянулись, потом Нюра без особого энтузиазма обратилась к Тараскину:
– Леш... Если нужно, мы, конечно, можем подмогнуть... Но ведь ты этого слона знаешь... – Она кивнула на брата. – Он чуток стукнет – и нет человека.
Никогда, ни разу в жизни, даже тогда, когда лез на Федю с кулаками, Леша не чувствовал такого сумбура в голове, такого смятения. Что делать? Ведь если бы он знал заранее, что Валька действительно приезжает, он бы сказал, что Валька вовсе не такой человек, каким его описала бабушка. Но всего две минуты тому назад он заявил, что ненавидит Вальку. От волнения у него так першило в горле, что он то и дело покашливал.
– Знаете, ребята... кхм!.. Спасибо, конечно... хм!.. Но все же я думаю, что вам в это дело лучше не соваться. Зачем вам из-за меня всякие неприятности?.. Кхм!.. Я один... Я один с ним, это... Как это называется? Сделаю. Кхм! Так что лучше вам не соваться. Пока!
Леша вошел в подъезд, и тут внутренний голос подсказал ему, что надо все как следует обдумать, прежде чем говорить с бабушкой. Он остановился на площадке между этажами и стал думать.
Может быть, сказать во дворе, что бабушка ошиблась, что приезжает не тот Валька, которого она так хвалила, а совсем другой, свой в доску человек? Нет, уж больно подозрительное совпадение получится: оба Вальки и оба из Ленинграда, а бабушка не знает, кто из них приезжает. А потом, что делать с Валькиной благовоспитанностью? Ведь она, проклятая, чуть ли не с рождения к нему приросла! А тут еще бабушка наплела, будто Валька едет его перевоспитывать, какой-то разговор о его работе в милиции завела... Когда это он надумал поступать в милицию? Ну, это сейчас не важно, важно то, что подонки во дворе рады-радехоньки помочь ему разделаться с Валькой. А если он откажется Вальку бить? Тогда все поймут, что он просто врал, тогда прощай его репутация, с таким трудом завоеванная, тогда ему самому несдобровать, да и Вальке тоже.
Словом, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Валька приехал. Может, растолковать бабушке, какой опасности он здесь подвергается? Это потом можно будет сделать, а сейчас надо срочно действовать, действовать совершенно самостоятельно, чтобы бабушка ничего не знала и не донимала охами, ахами и всякими расспросами.
Телефон в квартире Тараскиных еще не установили, но ленинградский телефон Рыжовых Леша знал. Значит, надо идти на переговорный пункт и звонить оттуда, а для этого нужно достать денег, и побольше, потому что разговор может получиться долгий.
Леше пришло в голову опять использовать свое актерское дарование, о котором ему напомнил отец. Только теперь он пытает не Волка из "Ну, погоди", а совсем другую роль. Открыв дверь своим ключом, Леша заулыбался и радостно закричал в передней:
– Бабуся! Я все знаю! Валька приезжает! Завтра!
Антонина Егоровна вышла в переднюю.
– Приезжает! А вот и приезжает! – заговорила она, тоже улыбаясь. Это мы вам сюрприз решили устроить, сюрприз! – Она вдруг изменила тон: Погоди-ка!.. Завтра воскресенье? Так у меня на завтра билет в Большой театр! Как же быть-то? Тут такой гость приезжает, а тут... Я тридцать лет "Лебединого озера" не видала...
Леша сказал, чтобы она не думала отказываться от театра, заверил бабушку, что они прекрасно проведут с Валей время, в чем та и сама не сомневалась. Потирая руки как бы в радостном волнении, он продолжал:
– Бабуся! Пока магазины не закрыты... Ты не дашь мне рубля три деталей купить? Я тут такую электронную схему разработал – Валька закачается, когда мы ее соберем.
Антонина Егоровна просияла еще больше. Наконец-то ее Леша вернется к своей любимой электронике, снова станет нормальным уравновешенным парнем. Она быстро прошла в другую комнату и вернулась с сумочкой. Антонина Егоровна не баловала внука деньгами, а тут сама предложила:
– Может быть, больше надо?
– Бабушка, ну... ну, в крайнем случае – четыре.
– На! В центр поедешь? Беги скорей, а то ведь завтра воскресенье, магазины будут закрыты.
Отделение связи с междугородным телефоном находилось недалеко, но, войдя туда, Леша увидел, что заказы на разговоры принимает девушка и тут же передает эти заказы по телефону еще кому-то. Леша подумал, что его разговор может нечаянно услышать какая-нибудь телефонистка, а это ему не улыбалось. Кроме того, звукоизоляция в кабинах здесь была очень плохая, из них доносилось чуть ли не каждое слово говорившего. Леша решил потратить около часа на дорогу, зато позвонить Вальке из автоматического переговорного пункта при Центральном телеграфе, где он однажды побывал просто из любопытства.
Пункт этот помещался не на самом телеграфе, а рядом, в здании бывшей церкви. Впрочем, внутри там ничего не напоминало церковь. В просторном зале, освещенном лампами дневного света, было множество – чуть ли не сотня – кабин. Одни из них стояли вплотную друг к другу вдоль стен, другие помещались в деревянных шестигранниках, занимавших середину зала.
Леша прочитал правила пользования автоматом, получил в разменной кассе двадцать пятнадцатикопеечных монет и вошел в одну из кабин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
– Легавым, короче говоря.
– Да нет у меня таких друзей! – обозлился Леша. – Что вы, в самом деле, пристали!
– А бабка твоя говорит, что есть, – возразила Нюра. – Валей звать.
Леша умолк, будто вспоминая что-то, а в голове его всполошенно метались мысли. Конечно, бабушка рассказала о Вальке на собрании, а может быть, после него, чтобы дать всем понять, с какими хорошими мальчиками дружит ее внук, и, конечно, она предпочла умолчать о Валькиных "художествах", но вовсю расписала его благовоспитанность.
– Так что же у тебя за друг такой Валечка? – спросила Нюра.
Теперь думать было некогда. Леша расстался с Валей лишь в начале июня, и он был уверен, что раньше, чем года через два, ему не удастся встретиться со своим другом, вот он и решил отречься от него.
– Ах, Ва-а-алька! – протянул он. – Да не такой уж он мне друг. Леша помолчал и решил, что надо выразиться поэнергичней. – Вовсе он мне не друг, это бабушка мне навязывает его в друзья, а сам я... терпеть его не могу.
– За что? – спросил Зураб.
– Ненавижу таких гадов, – ответил Леша.
– Ну а за что ненавидишь? – настаивала Оля.
Придумать, за что он ненавидит Вальку, Леше было очень трудно, а отвечать надо было побыстрей, и он сказал:
– Н-ну... у меня с ним старые счеты.
– А он завтра приезжает сюда, – сказала Матильда.
– Кто? – машинально переспросил Леша.
– Ну, Валя этот. Завтра, в двадцать восемнадцать. Там у вас телеграмма лежит. Твоя бабушка велела сказать, чтобы ты скорей бежал домой.
На несколько секунд у Леши отнялся язык, потом он с трудом выдавил:
– А... А зачем он приезжает? То есть с какой стати, я хотел сказать?
– Чтобы перевоспитывать тебя, – улыбаясь ответила Оля. – Твоя бабушка утверждает, что он в один миг из тебя паиньку сделает.
– И нас всех тоже перевоспитает, – добавил Миша.
Леша снова замолчал в смятении. На этот раз паузой воспользовался Демьян. Он выступил с таким предложением:
– А может, врежем ему сообча? Чтоб не воспитывал.
– Не мешает, – согласился Миша.
Нюра и Федя переглянулись, потом Нюра без особого энтузиазма обратилась к Тараскину:
– Леш... Если нужно, мы, конечно, можем подмогнуть... Но ведь ты этого слона знаешь... – Она кивнула на брата. – Он чуток стукнет – и нет человека.
Никогда, ни разу в жизни, даже тогда, когда лез на Федю с кулаками, Леша не чувствовал такого сумбура в голове, такого смятения. Что делать? Ведь если бы он знал заранее, что Валька действительно приезжает, он бы сказал, что Валька вовсе не такой человек, каким его описала бабушка. Но всего две минуты тому назад он заявил, что ненавидит Вальку. От волнения у него так першило в горле, что он то и дело покашливал.
– Знаете, ребята... кхм!.. Спасибо, конечно... хм!.. Но все же я думаю, что вам в это дело лучше не соваться. Зачем вам из-за меня всякие неприятности?.. Кхм!.. Я один... Я один с ним, это... Как это называется? Сделаю. Кхм! Так что лучше вам не соваться. Пока!
Леша вошел в подъезд, и тут внутренний голос подсказал ему, что надо все как следует обдумать, прежде чем говорить с бабушкой. Он остановился на площадке между этажами и стал думать.
Может быть, сказать во дворе, что бабушка ошиблась, что приезжает не тот Валька, которого она так хвалила, а совсем другой, свой в доску человек? Нет, уж больно подозрительное совпадение получится: оба Вальки и оба из Ленинграда, а бабушка не знает, кто из них приезжает. А потом, что делать с Валькиной благовоспитанностью? Ведь она, проклятая, чуть ли не с рождения к нему приросла! А тут еще бабушка наплела, будто Валька едет его перевоспитывать, какой-то разговор о его работе в милиции завела... Когда это он надумал поступать в милицию? Ну, это сейчас не важно, важно то, что подонки во дворе рады-радехоньки помочь ему разделаться с Валькой. А если он откажется Вальку бить? Тогда все поймут, что он просто врал, тогда прощай его репутация, с таким трудом завоеванная, тогда ему самому несдобровать, да и Вальке тоже.
Словом, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Валька приехал. Может, растолковать бабушке, какой опасности он здесь подвергается? Это потом можно будет сделать, а сейчас надо срочно действовать, действовать совершенно самостоятельно, чтобы бабушка ничего не знала и не донимала охами, ахами и всякими расспросами.
Телефон в квартире Тараскиных еще не установили, но ленинградский телефон Рыжовых Леша знал. Значит, надо идти на переговорный пункт и звонить оттуда, а для этого нужно достать денег, и побольше, потому что разговор может получиться долгий.
Леше пришло в голову опять использовать свое актерское дарование, о котором ему напомнил отец. Только теперь он пытает не Волка из "Ну, погоди", а совсем другую роль. Открыв дверь своим ключом, Леша заулыбался и радостно закричал в передней:
– Бабуся! Я все знаю! Валька приезжает! Завтра!
Антонина Егоровна вышла в переднюю.
– Приезжает! А вот и приезжает! – заговорила она, тоже улыбаясь. Это мы вам сюрприз решили устроить, сюрприз! – Она вдруг изменила тон: Погоди-ка!.. Завтра воскресенье? Так у меня на завтра билет в Большой театр! Как же быть-то? Тут такой гость приезжает, а тут... Я тридцать лет "Лебединого озера" не видала...
Леша сказал, чтобы она не думала отказываться от театра, заверил бабушку, что они прекрасно проведут с Валей время, в чем та и сама не сомневалась. Потирая руки как бы в радостном волнении, он продолжал:
– Бабуся! Пока магазины не закрыты... Ты не дашь мне рубля три деталей купить? Я тут такую электронную схему разработал – Валька закачается, когда мы ее соберем.
Антонина Егоровна просияла еще больше. Наконец-то ее Леша вернется к своей любимой электронике, снова станет нормальным уравновешенным парнем. Она быстро прошла в другую комнату и вернулась с сумочкой. Антонина Егоровна не баловала внука деньгами, а тут сама предложила:
– Может быть, больше надо?
– Бабушка, ну... ну, в крайнем случае – четыре.
– На! В центр поедешь? Беги скорей, а то ведь завтра воскресенье, магазины будут закрыты.
Отделение связи с междугородным телефоном находилось недалеко, но, войдя туда, Леша увидел, что заказы на разговоры принимает девушка и тут же передает эти заказы по телефону еще кому-то. Леша подумал, что его разговор может нечаянно услышать какая-нибудь телефонистка, а это ему не улыбалось. Кроме того, звукоизоляция в кабинах здесь была очень плохая, из них доносилось чуть ли не каждое слово говорившего. Леша решил потратить около часа на дорогу, зато позвонить Вальке из автоматического переговорного пункта при Центральном телеграфе, где он однажды побывал просто из любопытства.
Пункт этот помещался не на самом телеграфе, а рядом, в здании бывшей церкви. Впрочем, внутри там ничего не напоминало церковь. В просторном зале, освещенном лампами дневного света, было множество – чуть ли не сотня – кабин. Одни из них стояли вплотную друг к другу вдоль стен, другие помещались в деревянных шестигранниках, занимавших середину зала.
Леша прочитал правила пользования автоматом, получил в разменной кассе двадцать пятнадцатикопеечных монет и вошел в одну из кабин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Леше очень не хотелось, чтобы к телефону подошел кто-нибудь из Валиных родителей. Но, к счастью, он услышал такой знакомый, такой милый ему голос:
– Слушаю.
– Валька, это ты? – почему-то спросил Тараскин, хотя уже узнал голос друга.
– Лешка! Ура-а! – закричал в Ленинграде этот милый знакомый голос. Вы телеграмму получили? Ура-а!
"Какое там, к черту, "ура"!" – грустно подумал Леша и спросил:
– Валька, твои дома?
– Нет. Папа еще в консерватории, а мама – по магазинам.
Леша оглянулся на застекленную дверь кабины, помолчал немного, подбирая нужные слова, и заговорил медленно, раздельно.
– Валька, слушай меня очень внимательно. Те-бе при-езжать в Мос-кву нель-зя.
Ленинград довольно долго молчал, потом тихо спросил:
– Почему?
Леша снова покосился на дверь, на свои ручные часы и опустил вторую монету.
– Валька, слушай меня внимательно: тебе здесь опасность грозит.
– Опасность? Это интересно! Какая опасность?
Леша в отчаянии помотал головой.
– Валька, не перебивай, ведь я по автоматике говорю, пятнадцать копеек за сорок секунд! Валька, повторяю, слушай меня очень внимательно. Слушаешь?
– Ну, слушаю.
– Валька, в доме, куда мы переехали... Тут сложилась такая обстановка, что тебя хотят избить.
– За что? – тупо спросил Валя.
Леша снова помотал головой и даже тихонько потопал ногами. Для краткости я больше не буду упоминать о том, как он поглядывал то на дверь, то на часы и кормил автомат монетами.
– Валька, еще раз прошу: слушай и не перебивай. В доме, куда мы переехали, живут сплошные уголовники.
– Гм! Здорово! А чем они в основном занимаются?
Тут Лешка заметил, что перед его кабиной остановилась женщина, пересчитывая в кошельке монеты. Он прикрыл ладонью рот и заговорил, понизив голос:
– Валька, тут дело не в том, чем они занимаются, а в том, что они хотят тебя...
– Леша, слышимость как-то испортилась. Ты куда-то пропал.
– Подожди! Я тебе перезвоню, – уже громко сказал Тараскин и, повесив трубку, вышел из кабины.
Довольно долго он бродил по залу, высматривая свободную кабину, но все они были заняты, и возле некоторых даже стояли в ожидании люди. Впрочем, такой перерыв пошел Леше на пользу. Он успел обдумать, как более связно объяснить Валентину суть дела.
Почти одновременно освободились сразу две кабины. Леша нырнул в одну из них и снова начал кормить автомат монетами.
– Валька, тут дело не в том, чем эти уголовники занимаются, а в том, что бабушка наговорила во дворе, что ты очень воспитанный, ненавидишь хулиганов и, самое главное, что ты собираешься работать в милиции.
– Леш... Твоя бабушка тут немного напутала. Я не очень собираюсь работать именно в милиции, это папа меня в шутку милиционером прозвал... Я собираюсь вообще изучать криминалистику. Понимаешь, криминалистика это такая наука, которая требует от человека...
– Валька! Ну ведь пятнадцать копеек за сорок секунд! Не в этом дело, а в том, что бабушка наговорила, будто ты в милиции работать хочешь, а эта банда ненавидит милиционеров. Понятно тебе?
Ленинград помолчал.
– Лешк!.. А там действительно банда?
– Ну, банда, настоящая банда! – уже не сдерживаясь, закричал Леша и тут же в испуге оглянулся на дверь. К счастью, за ней никого не было.
– Хорошо организованная банда? – спросил Ленинград.
– А ты думал какая? Ну, чего тебе еще? – с озлоблением выкрикнул Леша.
Ленинград опять помолчал.
– Леш!.. А что, если нам с тобой разработать план и эту банду... ну... Как-нибудь... ликвидировать?
Теперь довольно долго молчала Москва. От злости, от отчаяния у Леши дыхание перехватило.
– Валька, опять подожди, – сказал он хрипло. – Я перезвоню. – И выскочил в зал весь красный и потный.
На этот раз никто перед кабиной не стоял, наоборот, многие кабины пустовали. Просто, говоря языком спортсменов, Леша решил взять тайм-аут, чтобы еще раз обдумать дальнейший разговор с этим четырнадцатилетним младенцем, с этим семи... нет, уже восьмиклассником с психологией второклашки.
На всякий случай Леша разменял в кассе оставшийся рубль, потом долго ходил по залу, мысленно слово за словом произнося каждую фразу, которую он скажет Вальке. Он вспомнил, что никогда ни в чем Вальке не соврал, и тот привык верить ему безусловно. Теперь он решил врать своему другу, врать беззастенчиво, так, чтобы Валентина дрожь пробрала для его же, Валькиного, благополучия.
Леша был неглуп, но тут что-то у него в мозгу не сработало: он забыл, с кем имеет дело. Войдя в кабину, он возобновил разговор.
– Валька, у меня монет уже мало. Прошу тебя, слушай и не перебивай!
– Слушаю.
– Знаешь, как эта банда называется, о которой я говорил?
– Как?
– Эта банда называется: "За вход – трояк, за выход – нож". И в эту банду мне пришлось вступить. Понимаешь теперь?
– Понимаю, – на этот раз негромко и как-то покорно отозвался Ленинград.
Леша покосился на дверь и заговорил еще медленней, еще раздельней:
– И, Валька, слушай еще: если я не буду участвовать в этом... ну, чтобы с тобой разделаться, тогда меня самого прикончат. Валька, ты понимаешь?
– Понимаю, – еще тише прозвучало в трубке.
– Ну, и вот! Валька, если ты мой друг, если ты не хочешь меня погубить, не приезжай! Скажи родителям, что плохо себя чувствуешь, и тяни это до первого сентября. Валька, не приедешь?
– Хорошо. Не приеду.
Леша помолчал, облегченно вздыхая. Помолчал и Валя. Потом спросил:
– Леша, у тебя монеты еще остались?
– Есть немного.
– Тогда такой вопрос: выходит, вам надо дать телеграмму, что я заболел. А то ведь Антонина Егоровна будет беспокоиться, если я не приеду.
По дороге на переговорный пункт Леша с тоской думал о том, что ему предстоит сегодня объяснять бабушке, как и почему он уговорил своего друга не приезжать, а Валькино предложение насчет телеграммы позволяло ему отсрочить этот тягостный разговор на несколько дней.
– Ну конечно! – живо подхватил он. – Пусть пошлют телеграмму! Обязательно телеграмму! Валька, ну, пока! Я тебе обо всем подробно напишу.
– Есть! Пока! – ответил Ленинград с некоторым металлом в голосе, и в трубке послушались частые гудки.
Повесив трубку, Валя тут же приступил к действиям. Он подсчитал наличную мелочь, решил, что ее хватит, и побежал в отделение связи. Там отправил телеграмму такого содержания: "Валя опять нездоров билет сдали целую Зина" (Зиной звали Валину маму).
Вернувшись в свой подъезд, Валя вошел в лифт, но вышел не на четвертом этаже, где он жил, а на пятом и позвонил у двери одной из квартир. Ему открыла пожилая женщина, и Валя обратился к ней:
– Извините, пожалуйста! Можно попросить на минутку Додика?
Додик был серьезный, упитанный мальчишка лет одиннадцати.
– Додька, разговор есть, – тихо сказал Валя. Он прикрыл дверь квартиры и отвел Додика на противоположный конец площадки. – Ты мне даешь на неделю свой пистолет, а я тебе отдаю навсегда свое переговорное устройство.
Додик нахмурил короткие темные бровки, напряженно соображая.
– С пистонами? – спросил он.
– Ну конечно!
Впрочем, надо объяснить, в чем тут дело.
Переговорное устройство, с помощью которого Валя получил двойку по истории Древнего мира, он увез с собой в Ленинград и хранил его как память о своем московском друге. Когда Валя показал это устройство Додику и продемонстрировал его в действии, тот прямо-таки сомлел от желания его заполучить, Но Валя отказывался обменять устройство на самые соблазнительные вещи, которые предлагал ему Додик. Теперь он решился на этот шаг.
Недавно Додин папа привез своему сыну из Америки пистолет, который с виду был точной копией настоящего и к которому прилагался большой запас пистонов. Эта игрушка была совершенно безопасна, но бабахала так громко, что соседи по дому устроили отцу Додика скандал, и тот забрал пистоны к себе, оставив сыну лишь пистолет.
– Так ведь пистоны у отца, – сказал Додик.
– Но ты же позавчера сказал, что разведал, где они лежат!
Додик опять нахмурил бровки.
– А сколько тебе пистонов?
– Ну... две обоймы.
Пистоны были пластиковые, но походили на настоящие патроны и тоже, как настоящие, вставлялись в ручку пистолета обоймами по шесть штук.
– Надо подождать, когда отец из комнаты уйдет, – сказал Додик. – Ты будешь дома? Я к тебе зайду.
На следующий день Валя уже мчался навстречу опасности со скоростью свыше ста километров в час, мчался выручать своего друга, который запутался в сетях преступной банды. Левый нагрудный карман его пиджака оттопыривал Додькин пистолет. На полке для багажа лежал чемоданчик, в котором, кроме смены белья и зубной щетки, лежал круглый электрический фонарь. Откинувшись на высокую спинку комфортабельного кресла, Валя обдумывал план действий.
Приехав в Москву, он не явится сразу к Тараскиным, а найдет себе убежище где-нибудь поблизости от их дома, познакомится под чужим именем с местными ребятами, разузнает все о банде и постарается, как говорят разведчики, внедриться в нее. О том, как он будет внедряться, Валя понятия не имел, но он решил, что займется этим вопросом, прибыв на место и ознакомившись с обстановкой, а сейчас стал обдумывать ближайшие чисто практические дела. Во-первых, по прибытии в Москву надо будет накупить газет, чтобы спать на них, если придется ночевать где-нибудь в подвале или на чердаке. Во-вторых, что делать с чемоданчиком? Хорошо бы оставить его в камере хранения, но ведь ему наверняка понадобится фонарь. А ведь он такой здоровенный, в него влезают не две батареи "Марс", а целых три, да и рефлектор у него огромный. Фонарь будет торчать из любого кармана на половину своей длины и может привлечь к себе внимание.
Временами, отрываясь от этих мыслей, Валя поглядывал на соседей и думал о том, что сказали бы они, узнав, что рядом едет не обыкновенный мальчишка, а настоящий благородный герой из детективного романа или фильма. Но соседи попались скучные, никто даже не взглянул на Валю. Один жевал пирожок, другой перебирал в портфеле какие-то бумаги, остальные уткнулись в газету или в книгу.
– Слушаю.
– Валька, это ты? – почему-то спросил Тараскин, хотя уже узнал голос друга.
– Лешка! Ура-а! – закричал в Ленинграде этот милый знакомый голос. Вы телеграмму получили? Ура-а!
"Какое там, к черту, "ура"!" – грустно подумал Леша и спросил:
– Валька, твои дома?
– Нет. Папа еще в консерватории, а мама – по магазинам.
Леша оглянулся на застекленную дверь кабины, помолчал немного, подбирая нужные слова, и заговорил медленно, раздельно.
– Валька, слушай меня очень внимательно. Те-бе при-езжать в Мос-кву нель-зя.
Ленинград довольно долго молчал, потом тихо спросил:
– Почему?
Леша снова покосился на дверь, на свои ручные часы и опустил вторую монету.
– Валька, слушай меня внимательно: тебе здесь опасность грозит.
– Опасность? Это интересно! Какая опасность?
Леша в отчаянии помотал головой.
– Валька, не перебивай, ведь я по автоматике говорю, пятнадцать копеек за сорок секунд! Валька, повторяю, слушай меня очень внимательно. Слушаешь?
– Ну, слушаю.
– Валька, в доме, куда мы переехали... Тут сложилась такая обстановка, что тебя хотят избить.
– За что? – тупо спросил Валя.
Леша снова помотал головой и даже тихонько потопал ногами. Для краткости я больше не буду упоминать о том, как он поглядывал то на дверь, то на часы и кормил автомат монетами.
– Валька, еще раз прошу: слушай и не перебивай. В доме, куда мы переехали, живут сплошные уголовники.
– Гм! Здорово! А чем они в основном занимаются?
Тут Лешка заметил, что перед его кабиной остановилась женщина, пересчитывая в кошельке монеты. Он прикрыл ладонью рот и заговорил, понизив голос:
– Валька, тут дело не в том, чем они занимаются, а в том, что они хотят тебя...
– Леша, слышимость как-то испортилась. Ты куда-то пропал.
– Подожди! Я тебе перезвоню, – уже громко сказал Тараскин и, повесив трубку, вышел из кабины.
Довольно долго он бродил по залу, высматривая свободную кабину, но все они были заняты, и возле некоторых даже стояли в ожидании люди. Впрочем, такой перерыв пошел Леше на пользу. Он успел обдумать, как более связно объяснить Валентину суть дела.
Почти одновременно освободились сразу две кабины. Леша нырнул в одну из них и снова начал кормить автомат монетами.
– Валька, тут дело не в том, чем эти уголовники занимаются, а в том, что бабушка наговорила во дворе, что ты очень воспитанный, ненавидишь хулиганов и, самое главное, что ты собираешься работать в милиции.
– Леш... Твоя бабушка тут немного напутала. Я не очень собираюсь работать именно в милиции, это папа меня в шутку милиционером прозвал... Я собираюсь вообще изучать криминалистику. Понимаешь, криминалистика это такая наука, которая требует от человека...
– Валька! Ну ведь пятнадцать копеек за сорок секунд! Не в этом дело, а в том, что бабушка наговорила, будто ты в милиции работать хочешь, а эта банда ненавидит милиционеров. Понятно тебе?
Ленинград помолчал.
– Лешк!.. А там действительно банда?
– Ну, банда, настоящая банда! – уже не сдерживаясь, закричал Леша и тут же в испуге оглянулся на дверь. К счастью, за ней никого не было.
– Хорошо организованная банда? – спросил Ленинград.
– А ты думал какая? Ну, чего тебе еще? – с озлоблением выкрикнул Леша.
Ленинград опять помолчал.
– Леш!.. А что, если нам с тобой разработать план и эту банду... ну... Как-нибудь... ликвидировать?
Теперь довольно долго молчала Москва. От злости, от отчаяния у Леши дыхание перехватило.
– Валька, опять подожди, – сказал он хрипло. – Я перезвоню. – И выскочил в зал весь красный и потный.
На этот раз никто перед кабиной не стоял, наоборот, многие кабины пустовали. Просто, говоря языком спортсменов, Леша решил взять тайм-аут, чтобы еще раз обдумать дальнейший разговор с этим четырнадцатилетним младенцем, с этим семи... нет, уже восьмиклассником с психологией второклашки.
На всякий случай Леша разменял в кассе оставшийся рубль, потом долго ходил по залу, мысленно слово за словом произнося каждую фразу, которую он скажет Вальке. Он вспомнил, что никогда ни в чем Вальке не соврал, и тот привык верить ему безусловно. Теперь он решил врать своему другу, врать беззастенчиво, так, чтобы Валентина дрожь пробрала для его же, Валькиного, благополучия.
Леша был неглуп, но тут что-то у него в мозгу не сработало: он забыл, с кем имеет дело. Войдя в кабину, он возобновил разговор.
– Валька, у меня монет уже мало. Прошу тебя, слушай и не перебивай!
– Слушаю.
– Знаешь, как эта банда называется, о которой я говорил?
– Как?
– Эта банда называется: "За вход – трояк, за выход – нож". И в эту банду мне пришлось вступить. Понимаешь теперь?
– Понимаю, – на этот раз негромко и как-то покорно отозвался Ленинград.
Леша покосился на дверь и заговорил еще медленней, еще раздельней:
– И, Валька, слушай еще: если я не буду участвовать в этом... ну, чтобы с тобой разделаться, тогда меня самого прикончат. Валька, ты понимаешь?
– Понимаю, – еще тише прозвучало в трубке.
– Ну, и вот! Валька, если ты мой друг, если ты не хочешь меня погубить, не приезжай! Скажи родителям, что плохо себя чувствуешь, и тяни это до первого сентября. Валька, не приедешь?
– Хорошо. Не приеду.
Леша помолчал, облегченно вздыхая. Помолчал и Валя. Потом спросил:
– Леша, у тебя монеты еще остались?
– Есть немного.
– Тогда такой вопрос: выходит, вам надо дать телеграмму, что я заболел. А то ведь Антонина Егоровна будет беспокоиться, если я не приеду.
По дороге на переговорный пункт Леша с тоской думал о том, что ему предстоит сегодня объяснять бабушке, как и почему он уговорил своего друга не приезжать, а Валькино предложение насчет телеграммы позволяло ему отсрочить этот тягостный разговор на несколько дней.
– Ну конечно! – живо подхватил он. – Пусть пошлют телеграмму! Обязательно телеграмму! Валька, ну, пока! Я тебе обо всем подробно напишу.
– Есть! Пока! – ответил Ленинград с некоторым металлом в голосе, и в трубке послушались частые гудки.
Повесив трубку, Валя тут же приступил к действиям. Он подсчитал наличную мелочь, решил, что ее хватит, и побежал в отделение связи. Там отправил телеграмму такого содержания: "Валя опять нездоров билет сдали целую Зина" (Зиной звали Валину маму).
Вернувшись в свой подъезд, Валя вошел в лифт, но вышел не на четвертом этаже, где он жил, а на пятом и позвонил у двери одной из квартир. Ему открыла пожилая женщина, и Валя обратился к ней:
– Извините, пожалуйста! Можно попросить на минутку Додика?
Додик был серьезный, упитанный мальчишка лет одиннадцати.
– Додька, разговор есть, – тихо сказал Валя. Он прикрыл дверь квартиры и отвел Додика на противоположный конец площадки. – Ты мне даешь на неделю свой пистолет, а я тебе отдаю навсегда свое переговорное устройство.
Додик нахмурил короткие темные бровки, напряженно соображая.
– С пистонами? – спросил он.
– Ну конечно!
Впрочем, надо объяснить, в чем тут дело.
Переговорное устройство, с помощью которого Валя получил двойку по истории Древнего мира, он увез с собой в Ленинград и хранил его как память о своем московском друге. Когда Валя показал это устройство Додику и продемонстрировал его в действии, тот прямо-таки сомлел от желания его заполучить, Но Валя отказывался обменять устройство на самые соблазнительные вещи, которые предлагал ему Додик. Теперь он решился на этот шаг.
Недавно Додин папа привез своему сыну из Америки пистолет, который с виду был точной копией настоящего и к которому прилагался большой запас пистонов. Эта игрушка была совершенно безопасна, но бабахала так громко, что соседи по дому устроили отцу Додика скандал, и тот забрал пистоны к себе, оставив сыну лишь пистолет.
– Так ведь пистоны у отца, – сказал Додик.
– Но ты же позавчера сказал, что разведал, где они лежат!
Додик опять нахмурил бровки.
– А сколько тебе пистонов?
– Ну... две обоймы.
Пистоны были пластиковые, но походили на настоящие патроны и тоже, как настоящие, вставлялись в ручку пистолета обоймами по шесть штук.
– Надо подождать, когда отец из комнаты уйдет, – сказал Додик. – Ты будешь дома? Я к тебе зайду.
На следующий день Валя уже мчался навстречу опасности со скоростью свыше ста километров в час, мчался выручать своего друга, который запутался в сетях преступной банды. Левый нагрудный карман его пиджака оттопыривал Додькин пистолет. На полке для багажа лежал чемоданчик, в котором, кроме смены белья и зубной щетки, лежал круглый электрический фонарь. Откинувшись на высокую спинку комфортабельного кресла, Валя обдумывал план действий.
Приехав в Москву, он не явится сразу к Тараскиным, а найдет себе убежище где-нибудь поблизости от их дома, познакомится под чужим именем с местными ребятами, разузнает все о банде и постарается, как говорят разведчики, внедриться в нее. О том, как он будет внедряться, Валя понятия не имел, но он решил, что займется этим вопросом, прибыв на место и ознакомившись с обстановкой, а сейчас стал обдумывать ближайшие чисто практические дела. Во-первых, по прибытии в Москву надо будет накупить газет, чтобы спать на них, если придется ночевать где-нибудь в подвале или на чердаке. Во-вторых, что делать с чемоданчиком? Хорошо бы оставить его в камере хранения, но ведь ему наверняка понадобится фонарь. А ведь он такой здоровенный, в него влезают не две батареи "Марс", а целых три, да и рефлектор у него огромный. Фонарь будет торчать из любого кармана на половину своей длины и может привлечь к себе внимание.
Временами, отрываясь от этих мыслей, Валя поглядывал на соседей и думал о том, что сказали бы они, узнав, что рядом едет не обыкновенный мальчишка, а настоящий благородный герой из детективного романа или фильма. Но соседи попались скучные, никто даже не взглянул на Валю. Один жевал пирожок, другой перебирал в портфеле какие-то бумаги, остальные уткнулись в газету или в книгу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В то утро, часов в восемь, Лешу разбудил звонок в передней. Сначала он не понял, кто может прийти в такой ранний час, но, когда звонок повторился, его осенило: да это же телеграмма от Рыжовых! Удивляясь, почему бабушка, привыкшая рано вставать, не вышла на звонок, Леша поспешно оделся и выбежал в переднюю. Он расписался в получении телеграммы, закрыл дверь, прочитал ее и только тут услышал шипение и всплески воды в ванной комнате, где Антонина Егоровна принимала душ.
Леша сообразил, что бабушка из-за шума воды не могла услышать звонков. Постояв несколько секунд в раздумье, он вернулся в комнату, разделся и нырнул под одеяло. Леша решил не показывать бабушке телеграмму до ее возвращения из театра. И ребятам во дворе он не скажет, что Валька не собирается приехать. Это даст ему возможность добавить еще один штрих к своей репутации опасного человека.
Позавтракав, он стал выглядывать во двор. Старшие ребята не выходили.
Закатову, Огурцова и Красилиных не тянуло сегодня на улицу. Вчера, после собрания, весь вечер шли утомительные объяснения с родителями, да и вообще они порядком устали от тяжелой хулиганской жизни, а тут еще сегодня приезжает какой-то Валька, с которым Тараскин собирается разделаться за что-то, и выходит, что нужно Тараскину в этом деле помогать.
Отец и мать Красилиных занимались оборудованием кухни, в дальней комнате Федя привинчивал к стене книжные полки, сделанные отцом, а Нюра сидела на полу и разматывала веревки, которыми были перевязаны пачки книг. Взяв в руки замызганную книжку, привезенную из Сибири, она стала перелистывать готовые рассыпаться страницы.
– Федь!.. Ты такую книжку помнишь – про Квазимодо?
Стоя на стремянке, Федя крутил отверткой шуруп.
– Помню. Урод такой. И кино еще было.
– А вот есть такая частушка: "Я всегда слежу за модой, все ей делаю в угоду. Из-за этой из-за моды скоро стану Квазимодо".
– Ну и что?
– А то, что мы с тобой уже перемодничали, и если дальше так пойдет...
– Ага. Тоже станем Квазимодами.
– В моральном смысле, – закончила Нюра и принялась ставить книжки на полку.
Уже на следующий день после знакомства с Тараскиным и остальной компанией Закатова и Огурцов нашли способ спокойно отдыхать от бурных похождений. Миша любил играть в шахматы, хотя играл неважно, и Оля попросила научить ее этой игре. Про себя она думала: а вдруг в ней таится дарование наших знаменитых чемпионок из Грузии?! Оля и в самом деле оказалась способной ученицей. В первый же час она запомнила, как ходят фигуры, за какие-нибудь три игры усвоила преимущества ферзя над ладьей и ладьи над слоном и уже на следующий день, сговорившись с Мишей "зевков" не прощать, сделала ему мат.
Впрочем, последнее легко понять. Огурцов был так приятно взволнован тем, что учит Не Такую Как Все, а она покорно слушает его, что то и дело "зевал", чем Оля и воспользовалась.
В семье Закатовых считали, что Миша плохо влияет на Олю. Родители Миши были уверены, что Ольга растлевает их сына, поэтому шахматисты встречались, лишь когда кто-нибудь оставался в квартире один. Да и свое увлечение шахматами они держали в секрете, боясь, что это уронит их в глазах дворового хулиганья.
В тот день играли у Миши, мать и отец которого уехали к родственникам. Противники довольно внимательно сделали по нескольку ходов, потом незаметно для себя стали думать и говорить о другом. Оля съела Мишину пешку и спросила, глядя на доску:
– Как ты думаешь, за что Тараскин ненавидит этого Валю?
– Откуда я знаю! Этот неполноценный кого хочешь возненавидит. За просто так. Шах!
Примерно минуту Оля думала, как выручить короля, потом закрыла его конем.
– Мишка, ну а ты как – собираешься помогать Тараскину в смысле этого Валентина?
– Я-то уж как-нибудь увернусь от этого, а вот Красилины... Они не откажутся... Забираю эту пешку.
Оля выдвинула вперед ферзя.
– Кажется, я начинаю разочаровываться в этом Тараскине, пробормотала она, подперев подбородок кулаком.
– А я никогда и не очаровывался.
– Не очаровывался, а подлаживаешься к нему.
– А ты не подлаживаешься? Через битое поле пешки не ходят. Еще забираю пешку.
– Мишка, я признаю, я немножко увлеклась Тараскиным, и мне хотелось обратить на себя его внимание. А ты подлаживаешься из трусости.
– Тебе хорошо говорить! Тараскин с девчонками не дерется. И еще у него за спиной Красилин. Тьфу ты! Да мне ведь уже давно мат, еще когда я тебе шах объявил!
Оля посмотрела на Мишкиного короля без особого интереса.
– Так, значит, все-таки из трусости подлаживаешься? – негромко сказала она, и Миша не выдержал: он поднялся, отодвинул кресло и уставился на Не Такую Как Все.
– А хочешь, я твоему Тараскину завтра морду набью?
Оля улыбнулась.
– Не побоишься?
– А вот и не побоюсь!
– И ножа не побоишься?
– И ножа не побоюсь!
– И Красилина?
– Да вот и Красилина!
Не Такая Как Все тоже встала.
– Ну, ну!.. – процедила она насмешливо. – Желаю удачи! А я уж пойду, пока твой родитель не вернулся и не стал выяснять со мной отношения.
Оля ушла, а Миша впал в уныние. Ну кто его за язык тянул хвастаться своей отвагой перед Не Такой Как Все?! Да как же он сможет ударить Тараскина, у которого нож за поясом и который дружит с Красилиным, запросто выдергивающим из земли грибки?!
Но чем ближе подходил вечер, тем сильней тянуло старших ребят во двор. Очень хотелось уточнить, что именно сделает Тараскин со своим загадочным врагом, которого так любит бабушка этого Тараскина. И конечно, хотелось взглянуть на самого Валю.
Под вечер Нюра спросила брата:
– Когда этот Валька приезжает? Не помнишь?
– Помню. В двадцать восемнадцать.
– А сейчас без пяти семь. Значит, Тараскин скоро поедет его встречать. Пойдем глянем?
Когда они вышли во двор, там в стороне от Матильды, Демьяна и Русико с Зурабом прохаживался Миша. И удивительное дело: два часа тому назад Нюра говорила брату, что они перемодничали, вспоминала частушку про Квазимодо, а увидев Огурцова, незаметно для себя приняла тот облик, который всегда принимала при встрече с местным "хулиганьем": пошла расхристанной походкой, царапая землю каблуками и болтая руками, словно это были не руки, а плети. А увидев Красилиных, Миша надвинул белую кепку на правый глаз, слегка отвел локти в сторону и подошел к Красилиным валкой походкой моряка, который полгода не видел земли.
Скоро и младшие и старшие прохаживались по двору, разговаривая о пустяках, поглядывая то на подъезд Тараскина, то на его лоджию. Миша еще поглядывал на свой подъезд, откуда могла появиться Оля, но она почему-то долго не появлялась. Никто из ребят не заметил, что время от времени он смотрит на них из окна, улыбается и даже тихонько хихикает.
И вот наконец появился Алексей Тараскин. Он уже два дня не ходил с голой грудью и в рубашке, завязанной на животе, потому что в эти дни значительно похолодало, да и нужды в подобном маскараде уже не было, после того как он завоевал свою репутацию во дворе. На нем теперь была легкая водолазка и джинсовая куртка. Увидев ребят, он приостановился и бросил небрежно:
– Привет!
– Что, Тараскин, своего кореша идешь встречать? – спросила Нюра.
– Своего воспитателя? – как-то помимо собственной воли сыронизировал Миша.
– Да, своего воспитателя иду встречать, – раздельно, прищурив один глаз, отчеканил Леша. Он сделал несколько шагов, вроде бы удаляясь от ребят, но вдруг остановился и обернулся. – Только не надейтесь, что вы его увидите. На что спорим, что не увидите?
– Пачему нэ увидым? – спросил Зураб.
– А вот потому! – И Леша похлопал себя по левому бедру, как бы напоминая о памятном всем ноже.
Тараскин ушел. Ребята оцепенело молчали. Никому не верилось, что Лешка воспользуется ножом, скорее всего, он пригрозит этому Вальке, чтобы тот не совался к нему в дом. И все-таки в душе у каждого шевелилась смутная тревога. Один лишь тупоголовый Демьян разочарованно забормотал:
– Это что же получается?! Это значит, что он сам его... это самое... а мы, значит, его не это самое?..
Никто ему не ответил. Матильда отошла от ребят, походила с минуту в стороне, прикусив указательный палец, и вдруг быстро вернулась.
Леша сообразил, что бабушка из-за шума воды не могла услышать звонков. Постояв несколько секунд в раздумье, он вернулся в комнату, разделся и нырнул под одеяло. Леша решил не показывать бабушке телеграмму до ее возвращения из театра. И ребятам во дворе он не скажет, что Валька не собирается приехать. Это даст ему возможность добавить еще один штрих к своей репутации опасного человека.
Позавтракав, он стал выглядывать во двор. Старшие ребята не выходили.
Закатову, Огурцова и Красилиных не тянуло сегодня на улицу. Вчера, после собрания, весь вечер шли утомительные объяснения с родителями, да и вообще они порядком устали от тяжелой хулиганской жизни, а тут еще сегодня приезжает какой-то Валька, с которым Тараскин собирается разделаться за что-то, и выходит, что нужно Тараскину в этом деле помогать.
Отец и мать Красилиных занимались оборудованием кухни, в дальней комнате Федя привинчивал к стене книжные полки, сделанные отцом, а Нюра сидела на полу и разматывала веревки, которыми были перевязаны пачки книг. Взяв в руки замызганную книжку, привезенную из Сибири, она стала перелистывать готовые рассыпаться страницы.
– Федь!.. Ты такую книжку помнишь – про Квазимодо?
Стоя на стремянке, Федя крутил отверткой шуруп.
– Помню. Урод такой. И кино еще было.
– А вот есть такая частушка: "Я всегда слежу за модой, все ей делаю в угоду. Из-за этой из-за моды скоро стану Квазимодо".
– Ну и что?
– А то, что мы с тобой уже перемодничали, и если дальше так пойдет...
– Ага. Тоже станем Квазимодами.
– В моральном смысле, – закончила Нюра и принялась ставить книжки на полку.
Уже на следующий день после знакомства с Тараскиным и остальной компанией Закатова и Огурцов нашли способ спокойно отдыхать от бурных похождений. Миша любил играть в шахматы, хотя играл неважно, и Оля попросила научить ее этой игре. Про себя она думала: а вдруг в ней таится дарование наших знаменитых чемпионок из Грузии?! Оля и в самом деле оказалась способной ученицей. В первый же час она запомнила, как ходят фигуры, за какие-нибудь три игры усвоила преимущества ферзя над ладьей и ладьи над слоном и уже на следующий день, сговорившись с Мишей "зевков" не прощать, сделала ему мат.
Впрочем, последнее легко понять. Огурцов был так приятно взволнован тем, что учит Не Такую Как Все, а она покорно слушает его, что то и дело "зевал", чем Оля и воспользовалась.
В семье Закатовых считали, что Миша плохо влияет на Олю. Родители Миши были уверены, что Ольга растлевает их сына, поэтому шахматисты встречались, лишь когда кто-нибудь оставался в квартире один. Да и свое увлечение шахматами они держали в секрете, боясь, что это уронит их в глазах дворового хулиганья.
В тот день играли у Миши, мать и отец которого уехали к родственникам. Противники довольно внимательно сделали по нескольку ходов, потом незаметно для себя стали думать и говорить о другом. Оля съела Мишину пешку и спросила, глядя на доску:
– Как ты думаешь, за что Тараскин ненавидит этого Валю?
– Откуда я знаю! Этот неполноценный кого хочешь возненавидит. За просто так. Шах!
Примерно минуту Оля думала, как выручить короля, потом закрыла его конем.
– Мишка, ну а ты как – собираешься помогать Тараскину в смысле этого Валентина?
– Я-то уж как-нибудь увернусь от этого, а вот Красилины... Они не откажутся... Забираю эту пешку.
Оля выдвинула вперед ферзя.
– Кажется, я начинаю разочаровываться в этом Тараскине, пробормотала она, подперев подбородок кулаком.
– А я никогда и не очаровывался.
– Не очаровывался, а подлаживаешься к нему.
– А ты не подлаживаешься? Через битое поле пешки не ходят. Еще забираю пешку.
– Мишка, я признаю, я немножко увлеклась Тараскиным, и мне хотелось обратить на себя его внимание. А ты подлаживаешься из трусости.
– Тебе хорошо говорить! Тараскин с девчонками не дерется. И еще у него за спиной Красилин. Тьфу ты! Да мне ведь уже давно мат, еще когда я тебе шах объявил!
Оля посмотрела на Мишкиного короля без особого интереса.
– Так, значит, все-таки из трусости подлаживаешься? – негромко сказала она, и Миша не выдержал: он поднялся, отодвинул кресло и уставился на Не Такую Как Все.
– А хочешь, я твоему Тараскину завтра морду набью?
Оля улыбнулась.
– Не побоишься?
– А вот и не побоюсь!
– И ножа не побоишься?
– И ножа не побоюсь!
– И Красилина?
– Да вот и Красилина!
Не Такая Как Все тоже встала.
– Ну, ну!.. – процедила она насмешливо. – Желаю удачи! А я уж пойду, пока твой родитель не вернулся и не стал выяснять со мной отношения.
Оля ушла, а Миша впал в уныние. Ну кто его за язык тянул хвастаться своей отвагой перед Не Такой Как Все?! Да как же он сможет ударить Тараскина, у которого нож за поясом и который дружит с Красилиным, запросто выдергивающим из земли грибки?!
Но чем ближе подходил вечер, тем сильней тянуло старших ребят во двор. Очень хотелось уточнить, что именно сделает Тараскин со своим загадочным врагом, которого так любит бабушка этого Тараскина. И конечно, хотелось взглянуть на самого Валю.
Под вечер Нюра спросила брата:
– Когда этот Валька приезжает? Не помнишь?
– Помню. В двадцать восемнадцать.
– А сейчас без пяти семь. Значит, Тараскин скоро поедет его встречать. Пойдем глянем?
Когда они вышли во двор, там в стороне от Матильды, Демьяна и Русико с Зурабом прохаживался Миша. И удивительное дело: два часа тому назад Нюра говорила брату, что они перемодничали, вспоминала частушку про Квазимодо, а увидев Огурцова, незаметно для себя приняла тот облик, который всегда принимала при встрече с местным "хулиганьем": пошла расхристанной походкой, царапая землю каблуками и болтая руками, словно это были не руки, а плети. А увидев Красилиных, Миша надвинул белую кепку на правый глаз, слегка отвел локти в сторону и подошел к Красилиным валкой походкой моряка, который полгода не видел земли.
Скоро и младшие и старшие прохаживались по двору, разговаривая о пустяках, поглядывая то на подъезд Тараскина, то на его лоджию. Миша еще поглядывал на свой подъезд, откуда могла появиться Оля, но она почему-то долго не появлялась. Никто из ребят не заметил, что время от времени он смотрит на них из окна, улыбается и даже тихонько хихикает.
И вот наконец появился Алексей Тараскин. Он уже два дня не ходил с голой грудью и в рубашке, завязанной на животе, потому что в эти дни значительно похолодало, да и нужды в подобном маскараде уже не было, после того как он завоевал свою репутацию во дворе. На нем теперь была легкая водолазка и джинсовая куртка. Увидев ребят, он приостановился и бросил небрежно:
– Привет!
– Что, Тараскин, своего кореша идешь встречать? – спросила Нюра.
– Своего воспитателя? – как-то помимо собственной воли сыронизировал Миша.
– Да, своего воспитателя иду встречать, – раздельно, прищурив один глаз, отчеканил Леша. Он сделал несколько шагов, вроде бы удаляясь от ребят, но вдруг остановился и обернулся. – Только не надейтесь, что вы его увидите. На что спорим, что не увидите?
– Пачему нэ увидым? – спросил Зураб.
– А вот потому! – И Леша похлопал себя по левому бедру, как бы напоминая о памятном всем ноже.
Тараскин ушел. Ребята оцепенело молчали. Никому не верилось, что Лешка воспользуется ножом, скорее всего, он пригрозит этому Вальке, чтобы тот не совался к нему в дом. И все-таки в душе у каждого шевелилась смутная тревога. Один лишь тупоголовый Демьян разочарованно забормотал:
– Это что же получается?! Это значит, что он сам его... это самое... а мы, значит, его не это самое?..
Никто ему не ответил. Матильда отошла от ребят, походила с минуту в стороне, прикусив указательный палец, и вдруг быстро вернулась.