Страница:
Конечно, она ничего о нем не знала. Но он хотя бы был добр к ней, и Элизабет чувствовала, что ему можно доверять.
Правда, он какой-то странный. До сих пор ей еще не доводилось встречать таких хладнокровных мужчин. Казалось, этот человек давно научился держать свои чувства в узде. Даже во время свадебной церемонии он прекрасно владел собой. Его приглушенный голос, мягкие движения, даже все его мысли, похоже, были направлены на то, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
Впрочем, Элизабет ничуть не огорчилась, сообразив, что это и есть та цена, которую ей, да и ему, придется заплатить за свою свободу. К тому же это был сущий пустяк, ведь их брак абсолютно фальшив с самого начала. Ни он, ни она ничем не связаны, и Джеймс Кэган, захоти он только, волен оставить ее здесь без всяких угрызений совести. «Ладно, не пропаду», – храбро подумала Элизабет.
Самое главное – она жива! И вообще, за последние годы она поняла, что теперь-то уж мало что способно тронуть ее душу.
С привычной легкостью Джеймс расседлал лошадей и отвязал от седел сумки с припасами, окинув взглядом прогалину, где собирался устроить лагерь. Пару раз, искоса взглянув на девушку, он вновь с досадой убедился, что она сидит на том же месте, где он ее оставил, по-прежнему уставившись застывшим взглядом в пространство.
«Ну и влип же я! – вдруг подумал он, впервые пожалев, что рядом нет старшего брата Мэтью. – Уж он бы нашел, что сказать Робелардо! Какого черта он уже давно не покончил с этим хитрым дьяволом?!»
Будь он проклят, этот ублюдок, да и все его люди вместе с ним! Еще час назад все эти мерзавцы готовы были драться за то, чтобы первым перерезать пленнику глотку, а спустя мгновение они уже хлопают его по плечу и радостно смеются, как будто нет ничего естественнее, чем праздновать эту дикую свадьбу!
Все ликовали как дети. Само собой, кроме Эстефано, который забился в угол. Глаза его пылали злобой и жаждой мести.
Как ни странно, после того как все было кончено, сам главарь вел себя будто счастливый отец невесты – целовал девушку, хлопал жениха по плечу с такой силой, что Джеймс едва сдерживался, чтобы не заехать литым кулаком по его сияющей физиономии. Впрочем, бандит на удивление свято сдержал свое слово: все имущество Джеймса было возвращено. Более того, их поджидала прелестная кобыла – свадебный подарок для невесты. Робелардо не забыл вернуть и поистине бесценные вещи – кое-что из прихваченного им в фургоне. На глазах новобрачной тотчас появились слезы – первое и единственное свидетельство того, что она не бездушна. Когда же Робелардо протянул ей простенькую нитку гранатовых бус, из груди ее вдруг вырвался сдавленный крик.
Девушка схватила их так поспешно, точно ничего дороже этого у нее не осталось.
Ко всему прочему Робелардо довольно великодушно снабдил их огромными тюками со съестным – вполне достаточно для того, чтобы благополучно вернуться в Санта-Барбару.
Воскресив в памяти недавние события, Джеймс покачал головой. «Нет, они чокнутые, – подумал он, – точно чокнутые!»
– Мистер Кэган! – Слова прозвучали очень тихо. Джеймсу даже показалось, что он ослышался. Щетка в его руке, дрогнув, застыла возле холеной шеи гнедого жеребца. Раздался чуть слышный кашель, и тот же голос уже немного громче произнес: – Мистер Кэган!
Джеймс обернулся. Девушка стояла рядом: руки висят как плети, непокорные черные волосы разметало по плечам, темные глаза настороженно смотрят ему в лицо.
– Ага, стало быть, у вас наконец прорезался голос! – проворчал он, возликовав в душе.
Коснувшись шеи длинными тонкими пальцами, девушка вдруг вспыхнула.
– Да.
– Вот и хорошо. – Отбросив щетку в сторону, он шагнул к ней и тут же замер, заметив, что она сразу же окаменела. «Видимо, страх еще не исчез, – подумал он. – Надо вести себя поосторожнее». – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – еле слышно прошептала она. – Очень хорошо. Благодарю вас, сэр.
В ее широко раскрытых глазах все еще плескался страх, и Джеймс решил контролировать каждый свой жест.
– Как тебя зовут, милая?
– Элизабет. Элизабет Бек.
Элизабет. Он расплылся в улыбке. Это имя, казалось, было создано для нее! Он и сам бы ее так назвал, если бы был ее отцом.
– Элизабет, – повторил он, будто пробуя слово на вкус. – Славное имя! И тебе идет! А я Джеймс Кэган. Джим.
Она снова покраснела, и Джеймс, забывшись, шагнул к ней, но тотчас спохватился, ибо глаза ее испуганно расширились.
– Да, я знаю. Мне хотелось поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. – Теперь пришла его очередь краснеть. Да его следовало бы высечь за то унижение, которое она испытала, а тут вдруг благодарность! Сердце его екнуло. – За то, что спасли меня, – вдруг добавила она.
– Все в порядке, мисс... Элизабет. И... прошу вас, зовите меня Джим. Мне как-то не по себе, когда люди называют меня «мистер Кэган»! – Ее губы чуть заметно дрогнули. – Так, – бессмысленно повторил он, понимая, что ведет себя как последний дурак. – Э... почему бы вам не посидеть тут, пока я буду разводить огонь? Скоро стемнеет. А нам хорошо бы успеть перекусить.
– Можно, я помогу? – робко попросила Элизабет. – Я знаю... я привыкла жить в лагере. Можно, я распакую вещи? – У нее был чуть хрипловатый, мягкий южный выговор.
Джеймс решительно покачал головой.
– Милая, у тебя был тяжелый день... да и вообще не сладко пришлось, верно? Так что отдохни пока, я сам обо всем позабочусь, хорошо?
– Но день был тяжелый не только для меня, сэр.
– Что делать, – отмахнулся Джеймс. – Ладно, просто посиди, расскажи мне, откуда ты родом. Если хочешь, конечно... У тебя есть какая-нибудь родня в Калифорнии? Нам надо подумать, что с тобой делать.
Поколебавшись, Элизабет вновь уселась на камне. Покорно сложив на коленях руки, она принялась следить, как ее рослый светловолосый спаситель быстро сложил костер и поднес к нему спичку. Все его движения были на редкость точны, а двигался он грациозно, как огромный хищник. Рельефные мышцы так и перекатывались у него на спине, и ей вдруг пришло в голову, что только какая-то дикая случайность бросила его в руки головорезов Робелардо. Сама мысль о том, что кто-то мог застать его врасплох, показалась ей абсурдной.
Так, в молчании, прошло несколько минут, прежде чем Джеймс поднял голову и обнаружил, что она за ним наблюдает. В ее больших темных глазах уже не было страха. Он дружески ей улыбнулся.
– Откуда ты, Элизабет? Я имею в виду: откуда ты родом? Она вздрогнула, будто от удара, и что-то мелькнуло в ее глазах, но так быстро, что он едва заметил это. Джеймс решил, что ему почудилось.
– Из Теннесси, – прошептала она как-то очень уж нерешительно, будто сама не была уверена в этом. – Из Хоэнвальда, штат Теннесси.
Он кивнул:
– То-то я почувствовал южный акцент. Так, значит, вы с отцом приехали в Калифорнию из Теннесси?
На лице ее отразилось смущение.
– Да... мы из Теннесси. Моя семья... Джеймс нахмурился:
– Твоя семья?
– Мама, отец, братья и сестра.
Он ждал, что Элизабет продолжит, но она замолчала. Просто сидела и молча смотрела на него своими огромными глазами.
– А что случилось с твоей семьей? – осторожно поинтересовался он.
– У мамы нашли туберкулез, – прошептала она. – Мы переехали сюда из-за нее. Доктор сказал, что ей нужен такой климат, как в Калифорнии. Но она была уже очень больна. И умерла, когда мы еще были в Техасе.
Девушка вздохнула, и Джеймсу показалось, что она сейчас заплачет, но она таки продолжила тем же ровным голосом:
– Мы путешествовали не одни... Было еще шесть фургонов. Кроме нашего. Когда мы пересекли границу Нью-Мексико, на нас напали индейцы. Многие наши мужчины были убиты, и мои братья тоже, Фрэнк и Джон. Их похоронили вместе с остальными... просто засыпали камнями...
Джеймс на мгновение взглянул ей в глаза.
– Папа держался изо всех сил, но все это было ужасно. Да еще и оба его сына остались в пустыне. И все-таки маму мы похоронили по-христиански. Ее могила осталась в Эбилине.
Джеймс угрюмо покачал головой:
– Держу пари, твоему отцу пришлось тяжело, милая. Да и любому другому... вынести такой удар!
– Да, – тихо сказала она. – Так оно и было. – Она отвела взгляд. – Потом мы снова двинулись в путь: папа, Грейс и я. Грейс мы потеряли в Аризоне... ее укусила змея. Ей было всего десять, и она была очень маленькой, даже для своего возраста. Слава Богу, ей не пришлось долго страдать. Она умерла очень быстро. – Элизабет, казалось, что-то выискивала взглядом вдали, но никак не могла найти. – Папа сказал, что ни за что не оставит свою малышку так, как оставил сыновей, поэтому мы закутали ее как смогли, а потом поехали снова и ехали... пока не добрались до ближайшего города. До Прескотта. – Она на мгновение задумалась, а потом продолжила: – Да, мы похоронили ее в Прескотте. – Девушка снова подняла глаза. – Я запомнила, где ее могила.
К горлу Джеймса подкатил комок. Он не смог бы выдавить из себя ни единого слова, даже если бы знал, что сказать. Сердце у него заныло. Надо же, какой кошмар! А она сидит тут и рассказывает обо всех тех несчастьях, что постигли ее семью, таким ровным голосом, будто пересказывает ему последние новости. «Должно быть, это шок», – подумал он. Да, скорее всего! Не может же она быть столь бесчувственной!
– А что случилось с твоим отцом, милая?
– Н-не знаю, – растерянно отозвалась она, качнув головой. – Понимаете... мы наконец подъехали к Лос-Анджелесу... После всех этих бесконечных дней... Вот я и решила немного отдохнуть. Распрягла лошадей, а когда вернулась, папа лежал на постели и глаза у него были закрыты. С того самого дня, как погибла Грейс, он был... как это сказать, немного не в своем уме. Чаще всего он так и лежал, но обычно не спал, и глаза у него были открыты. Он лежал и все говорил, говорил, а иногда просто молча куда-то смотрел, но все время был какой-то странный. А на этот раз... он был... – Ее голос дрогнул, и она встала с камня, на который ее усадил Джеймс.
Он тоже вскочил и шагнул к ней.
– Элизабет...
Она беспомощно взглянула на него и чуть слышно произнесла:
– Я не знаю, что с ним случилось. – Но с каждым последующим словом голос ее становился все громче. В каждом звуке звучали боль и ужас. – Я не знаю, понимаете, не знаю! – На лице ее появилось испуганное, смущенное выражение. – Он просто лежал там, и все! И глаза у него были закрыты, будто он наконец заснул! – Стиснув кулачки, девушка прижала их к вискам, будто пытаясь отогнать прочь жуткие воспоминания. – Он... он просто лежал... очень тихо, и я... я позвала его... я пыталась разбудить его, но он... он...
В два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, Джеймс успел раскрыть ей свои объятия и крепко прижал к груди, прежде чем душившие ее рыдания сменились истерикой.
– Все хорошо, милая. Все будет хорошо, – бормотал он, прижимая ее к себе и баюкая, точно испуганного ребенка.
– Н-но я так н-ничего и не помню! – заикаясь, пробормотала она, дрожа, как от озноба. И, словно тонущий, вцепилась в ворот рубашки Джеймса и незаметно для себя впилась ему ногтями в кожу.
Стиснув зубы от боли, Джеймс еще бережнее обнял Элизабет.
– Не надо, милая. Не стоит терзать себя. Тебе так много пришлось пережить... Понадобится время, чтобы прийти в себя. Вот увидишь – все будет хорошо. Не стоит себя заставлять. Когда-нибудь ты обязательно все вспомнишь, а пока не думай об этом, хорошо? – Он ласково взъерошил ей волосы.
Громко всхлипнув, она прильнула к его груди.
– Ну вот и умница. Так ты обнаружила, что отец лежит в фургоне и глаза у него закрыты, да? Значит, он был уже мертв?
Девушка снова кивнула.
– А что случилось потом, Элизабет?
– Я... Сначала я подумала, что мне надо добраться до Лос-Анджелеса, но потом поняла, что у меня просто не хватит сил. Когда папа был еще жив, я работала как вол, помогала ему во всем. Но когда он ушел вслед за остальными, я... уже не знала, что мне делать, куда идти. Знала только, что не хочу в Лос-Анджелес.
В мозгу Джеймса забрезжила догадка. Значит, вот в чем дело! Бедная девочка потеряла всю семью... Он ничуть бы не удивился, если бы Элизабет заявила, что ноги ее не будет в Городе Ангелов.
– И у тебя никого здесь нет? Может быть, какие-то знакомые?
– Нет. Не только здесь, но и вообще. Все, кого я знала, остались дома, в Теннесси. – Из груди у нее вырвался прерывистый вздох. – И что толку было ехать в Лос-Анджелес?! У меня нет ни гроша. И я даже не умею читать! – Она смущенно потупилась. – Куда нам ехать, всегда решал папа. Мне... мне надо было сразу трогаться в путь. – Элизабет еще крепче прижалась к нему. – Надо было...
– Боже милостивый, Элизабет! – Взяв в ладони ее лицо, он заглянул ей в глаза. – Должно быть, ты перепугалась до смерти. И не трави себе душу, девочка! Ты все сделала правильно!
Но выражение ее лица сбивало его с толку.
– Я позволила просто закопать папу в землю. – В первый раз за все это время в глазах ее блеснули слезы. – У него даже могилы нет! Он бы так расстроился, если бы узнал!
За последние месяцы Джеймс успел уверить себя, что ни одному живому существу не доводилось вынести таких страданий, которые выпали на его долю, но теперь... Что вообще могло сравниться с горем и болью, исказившими это юное личико?! Да, он потерял женщину, которую любил, а Элизабет… Элизабет потеряла все дом, семью, покой Все!
– Милая, поверь, если твоего папу что и огорчало перед смертью, так только то, что, уходя от тебя, он оставляет свою девочку совсем одну, без защиты, в чужом и незнакомом месте. Но не надо... не думай об этом, Элизабет! – Он осторожно вытер ладонью ее мокрые щеки. – Я все для тебя сделаю, поверь! Ты ведь еще так молода! Сколько тебе... семнадцать, восемнадцать?
– Семнадцать, – прошептала она.
– Семнадцать, – задумчиво повторил он, – совсем девочка. У тебя впереди целая жизнь. Поверь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Но об этом потом. Сегодня тебе надо как следует отдохнуть, а завтра решим, что делать. Ты веришь мне, Бет? Веришь, что я смогу позаботиться о тебе? Несмотря на то что ты меня совсем не знаешь?
Девушка растерянно заморгала. Он назвал ее Бет, или она ослышалась? Так ее никто никогда не звал. Бет звали ее покойную мать. Они обе были Элизабет, но она предпочитала называть себя Лиза или Элизабет, чтобы избежать путаницы. Только не Бет.
– Ты веришь мне? – повторил он прежде, чем она успела поправить его.
Жар его рук приятно согревал ее. Казалось, она потихоньку тает в этом сладостном огне.
– Да, – прошептала она чуть слышно. – Да.
– Если бы знал, что ты так замечательно готовишь, то охотно предоставил бы тебе заниматься ужином! – весело улыбнулся Джеймс, уплетая за обе щеки бисквиты в густой подливе. Это была уже четвертая тарелка.
– Мама с детства учила меня готовить, – объяснила Элизабет. – А ее считали лучшей стряпухой во всем графстве. Ее сливовый пирог всегда получал все призы на выставке! А кстати, вы когда-нибудь пробовали сливовый пирог, как его готовят в Теннесси?
«Как мило!» – вдруг подумал он. Мягкий южный акцент придавал всему, что она говорила, особую прелесть.
– Никогда. Даже и не слышал, если честно.
Легкое недоверие, отразившееся на ее лице, стало первым проявлением эмоций, которое ему удалось подметить с той самой минуты, когда он открыл глаза и увидел, что она хлопочет у костра. Элизабет проснулась чуть свет. Первым делом в полной темноте она выстирала и свою, и его одежду По крайней мере так ему показалось. Ветхое платье на ней просто блистало чистотой, а великолепные, черные как смоль волосы были скручены на затылке в тяжелый, чуть влажный пучок.
Его поразила перемена, происшедшая в ее внешности. Странно, почему вчера он назвал ее красивой? С туго скрученными волосами, поблескивавшими на солнце, она выглядела ничем не примечательной. Не уродина, конечно, но и не красавица. Правда, без этой гривы роскошных волос, смягчавших худобу девичьего лица, ее удивительные глаза казались совсем огромными. На почти прозрачном лице Элизабет они сияли будто две темные луны, окаймленные густыми ресницами. Теперь она казалась старше. В ее облике не было ничего детского, на лице застыло суровое, строгое выражение.
– Никогда не слышали о сливовом пироге? – искренне удивилась она, как будто даже поверить в такое было трудно.
– Нет. У нас тут, в Калифорнии, ветерок с юга дует редко. И запахи вашей стряпни сюда не долетают. – Он протянул кружку, чтобы Элизабет подлила ему кофе. – Мы как-то больше привыкли к мексиканской кухне... Вот, например, ты пробовала когда-нибудь чили? Или абелоны[2], морские ушки, свежие, еще соленые от морской воды, когда их поджаришь на костре прямо на берегу?
Элизабет растерянно покачала головой.
– Если решишь остаться в Калифорнии, попробуешь обязательно. Во всяком случае, услышишь, и не раз. Так, а вот это уже заставляет нас перейти ко второму вопросу, мисс Элизабет Бек из Хоэнвальда, штат Теннесси. – Отбросив в сторону пустую тарелку, он обхватил ладонями кружку с горячим кофе и перехватил взгляд ее огромных черных глаз: – Что мне с тобой делать?
– Я не хотела бы быть вам обузой, мистер Кэган, – напрямик заявила она. – Вы и так были добры ко мне. Если бы вы проводили меня до ближайшего города, я была бы обязана вам по гроб жизни и не смела бы вас больше задерживать.
– Вот как? – недоверчиво протянул он, немало удивленный ее решительным тоном. – И что бы ты стала делать в ближайшем городе, позволь спросить?
Ничего не выражавшее лицо Элизабет вдруг сразу сморщилось.
– Вам не стоит об этом тревожиться, мистер Кэган. Довольно того, что я буду в безопасном месте. Я прошу только проводить меня до города и указать какую-нибудь гостиницу или отель.
Она же не умеет читать, вдруг вспомнил Джеймс. Без него Элизабет совершенно беспомощна! Если он уедет, ей придется кого-то просить, даже чтобы ей прочли обычную вывеску.
– Значит, ты рассчитываешь подыскать какую-нибудь работу? Горничной или клерка? – Впрочем, он тут же себя одернул. Какой из нее клерк – она же абсолютно безграмотна!
– Горничной или белошвейки, – спокойно отозвалась Элизабет, видимо, не хуже его понимая свои возможности. – Когда мама заболела, я научилась всему. Я умею стирать и готовить куда лучше других. И потом, мне всегда говорили, что я на редкость проворно шью. Лет с двенадцати я обшивала всю семью.
Окинув придирчивым взглядом ее простенькое платье, Джеймс только вздохнул: можно себе представить, как бедно жила ее семья! У него перед глазами тотчас возник образ Мэгги в одном из ее умопомрачительных платьев – вот уж кого совершенно невозможно было представить в подобном туалете! Простая бежевая блузка без малейшего намека на какую-то моду – ни присборенных рукавчиков, ни кружев, ничего, – и такая же простая темно-коричневая юбка. Из-под подола стыдливо выглядывают обшарпанные носки старых-престарых башмаков... впрочем, их фасон неопровержимо свидетельствовал, что ни красотой, ни элегантностью они не блистали с самого начала. «Если Элизабет Бек надеется зарабатывать на жизнь шитьем, – подумал Джеймс, – ей придется еще многому поучиться».
– Бет, знаешь, я тут ночью здорово поломал голову. Послушай, до чего я додумался. – Джеймс рассеянно заглянул в пустую кружку. – Насколько я могу судить, выбор у тебя невелик. Две... нет, три возможности, раз уж ты решила добраться до города. А теперь слушай: либо ты позволишь мне оплатить твое возвращение в Теннесси, либо я отвезу тебя в Сайта-Барбару. Это достаточно большой город, и, думаю, ты без труда найдешь там работу. Если ты выберешь первое, – покосившись на нее, он наткнулся на застывший взгляд темных глаз и осекся, – я клянусь, что оплачу тебе проезд по высшему классу. Поверь, все будет совсем не так, как когда вы ехали сюда, дорогая! Будь я проклят, если обману тебя! Послушай, часть пути ты проедешь дилижансом, потом пересядешь на поезд, и если все будет хорошо... – На мгновение у него перехватило дыхание. Взяв себя в руки, он уже спокойнее продолжил: – Несчастные случаи на железных дорогах случаются редко, но все же случаются. Мне казалось, ты имеешь право об этом знать. Однако, – твердо сказал он, – все-таки они настолько редки, что вряд ли тебе стоит тревожиться. Не пройдет и пары недель, как ты уже будешь в родных местах. Быстро, правда? А ведь сюда вы добирались несколько месяцев...
Элизабет отрицательно замотала головой. Широко распахнутые глаза ее поразили Джеймса.
– Нет! – резко выкрикнула она. – Я не могу вернуться в Хоэнвальд... без мамы и папы, и Фрэнка, и... и без семьи. Я не могу... я не хочу снова видеть эти... эти места.
Джеймс сразу все понял. Бедная девочка решила, что ей вновь придется проехать по тем же местам, где разбросаны могилы ее родных.
Острая жалость пронзила его сердце. Только сейчас он постепенно начал понимать, что творится у нее на душе: одна, в чужом штате, без родных и близких, преследуемая ужасными воспоминаниями... горе, смерть, боль, отчаяние – больше, чем могла вынести эта хрупкая девочка, куда больше, чем его собственная боль.
– Ладно, – кивнул он. – Значит, на возвращении в Теннесси можно поставить крест. Стало быть, у нас остаются два пути. Ты хотела, чтобы я проводил тебя до города, – я могу отвезти тебя в Сайта-Барбару, тем более что мне это по дороге. Конечно, на побережье есть и другие города, но если бы мне пришлось выбирать, где жить, я бы выбрал Сайта-Барбару. Это большой город, и у меня там полно друзей. – Он снова перехватил ее взгляд, но на этот раз не отвел глаза. – Но если ты решишь остаться там, то должна позволить мне позаботиться обо всем, хорошо? Не подумай, что я брошу тебя посреди улицы, а сам преспокойно вернусь домой. Этому не бывать, Элизабет.
– Вы очень добры, мистер Кэган, но моя судьба не ваша забота.
– Джим, – поправил он. – Кстати, ты ошибаешься – твоя судьба как раз моя забота. И пожалуйста, не спорь.
– Как это? – недоумевающе спросила она. – Вы ведь едва меня знаете!
– Верно, – кивнул он, – но все изменится, если ты остановишься на последней из трех возможностей. И если честно, так мне было бы куда спокойнее, поверь.
Она в недоумении уставилась на него.
– Наша вчерашняя свадьба была фарсом, – признался он, – брак не имеет никакой законной силы. Но негодяй Робелардо отлично понимал, что делал, когда решил положиться на мою честь. Он понимал, что я никогда не нарушу данную мной клятву. Мужская честь – это свято, Бет, и я дорожу ею больше, чем собственной бессмертной душой. Да, конечно, мы едва знаем друг друга. И так же верно, что любви между нами нет. Но в наших силах сделать брак настоящим. В наших силах, – тихо сказал он, по-прежнему глядя в сторону, пока Элизабет в изумлении таращилась на него, – стать мужем и женой.
Глава 3
Правда, он какой-то странный. До сих пор ей еще не доводилось встречать таких хладнокровных мужчин. Казалось, этот человек давно научился держать свои чувства в узде. Даже во время свадебной церемонии он прекрасно владел собой. Его приглушенный голос, мягкие движения, даже все его мысли, похоже, были направлены на то, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
Впрочем, Элизабет ничуть не огорчилась, сообразив, что это и есть та цена, которую ей, да и ему, придется заплатить за свою свободу. К тому же это был сущий пустяк, ведь их брак абсолютно фальшив с самого начала. Ни он, ни она ничем не связаны, и Джеймс Кэган, захоти он только, волен оставить ее здесь без всяких угрызений совести. «Ладно, не пропаду», – храбро подумала Элизабет.
Самое главное – она жива! И вообще, за последние годы она поняла, что теперь-то уж мало что способно тронуть ее душу.
С привычной легкостью Джеймс расседлал лошадей и отвязал от седел сумки с припасами, окинув взглядом прогалину, где собирался устроить лагерь. Пару раз, искоса взглянув на девушку, он вновь с досадой убедился, что она сидит на том же месте, где он ее оставил, по-прежнему уставившись застывшим взглядом в пространство.
«Ну и влип же я! – вдруг подумал он, впервые пожалев, что рядом нет старшего брата Мэтью. – Уж он бы нашел, что сказать Робелардо! Какого черта он уже давно не покончил с этим хитрым дьяволом?!»
Будь он проклят, этот ублюдок, да и все его люди вместе с ним! Еще час назад все эти мерзавцы готовы были драться за то, чтобы первым перерезать пленнику глотку, а спустя мгновение они уже хлопают его по плечу и радостно смеются, как будто нет ничего естественнее, чем праздновать эту дикую свадьбу!
Все ликовали как дети. Само собой, кроме Эстефано, который забился в угол. Глаза его пылали злобой и жаждой мести.
Как ни странно, после того как все было кончено, сам главарь вел себя будто счастливый отец невесты – целовал девушку, хлопал жениха по плечу с такой силой, что Джеймс едва сдерживался, чтобы не заехать литым кулаком по его сияющей физиономии. Впрочем, бандит на удивление свято сдержал свое слово: все имущество Джеймса было возвращено. Более того, их поджидала прелестная кобыла – свадебный подарок для невесты. Робелардо не забыл вернуть и поистине бесценные вещи – кое-что из прихваченного им в фургоне. На глазах новобрачной тотчас появились слезы – первое и единственное свидетельство того, что она не бездушна. Когда же Робелардо протянул ей простенькую нитку гранатовых бус, из груди ее вдруг вырвался сдавленный крик.
Девушка схватила их так поспешно, точно ничего дороже этого у нее не осталось.
Ко всему прочему Робелардо довольно великодушно снабдил их огромными тюками со съестным – вполне достаточно для того, чтобы благополучно вернуться в Санта-Барбару.
Воскресив в памяти недавние события, Джеймс покачал головой. «Нет, они чокнутые, – подумал он, – точно чокнутые!»
– Мистер Кэган! – Слова прозвучали очень тихо. Джеймсу даже показалось, что он ослышался. Щетка в его руке, дрогнув, застыла возле холеной шеи гнедого жеребца. Раздался чуть слышный кашель, и тот же голос уже немного громче произнес: – Мистер Кэган!
Джеймс обернулся. Девушка стояла рядом: руки висят как плети, непокорные черные волосы разметало по плечам, темные глаза настороженно смотрят ему в лицо.
– Ага, стало быть, у вас наконец прорезался голос! – проворчал он, возликовав в душе.
Коснувшись шеи длинными тонкими пальцами, девушка вдруг вспыхнула.
– Да.
– Вот и хорошо. – Отбросив щетку в сторону, он шагнул к ней и тут же замер, заметив, что она сразу же окаменела. «Видимо, страх еще не исчез, – подумал он. – Надо вести себя поосторожнее». – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – еле слышно прошептала она. – Очень хорошо. Благодарю вас, сэр.
В ее широко раскрытых глазах все еще плескался страх, и Джеймс решил контролировать каждый свой жест.
– Как тебя зовут, милая?
– Элизабет. Элизабет Бек.
Элизабет. Он расплылся в улыбке. Это имя, казалось, было создано для нее! Он и сам бы ее так назвал, если бы был ее отцом.
– Элизабет, – повторил он, будто пробуя слово на вкус. – Славное имя! И тебе идет! А я Джеймс Кэган. Джим.
Она снова покраснела, и Джеймс, забывшись, шагнул к ней, но тотчас спохватился, ибо глаза ее испуганно расширились.
– Да, я знаю. Мне хотелось поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. – Теперь пришла его очередь краснеть. Да его следовало бы высечь за то унижение, которое она испытала, а тут вдруг благодарность! Сердце его екнуло. – За то, что спасли меня, – вдруг добавила она.
– Все в порядке, мисс... Элизабет. И... прошу вас, зовите меня Джим. Мне как-то не по себе, когда люди называют меня «мистер Кэган»! – Ее губы чуть заметно дрогнули. – Так, – бессмысленно повторил он, понимая, что ведет себя как последний дурак. – Э... почему бы вам не посидеть тут, пока я буду разводить огонь? Скоро стемнеет. А нам хорошо бы успеть перекусить.
– Можно, я помогу? – робко попросила Элизабет. – Я знаю... я привыкла жить в лагере. Можно, я распакую вещи? – У нее был чуть хрипловатый, мягкий южный выговор.
Джеймс решительно покачал головой.
– Милая, у тебя был тяжелый день... да и вообще не сладко пришлось, верно? Так что отдохни пока, я сам обо всем позабочусь, хорошо?
– Но день был тяжелый не только для меня, сэр.
– Что делать, – отмахнулся Джеймс. – Ладно, просто посиди, расскажи мне, откуда ты родом. Если хочешь, конечно... У тебя есть какая-нибудь родня в Калифорнии? Нам надо подумать, что с тобой делать.
Поколебавшись, Элизабет вновь уселась на камне. Покорно сложив на коленях руки, она принялась следить, как ее рослый светловолосый спаситель быстро сложил костер и поднес к нему спичку. Все его движения были на редкость точны, а двигался он грациозно, как огромный хищник. Рельефные мышцы так и перекатывались у него на спине, и ей вдруг пришло в голову, что только какая-то дикая случайность бросила его в руки головорезов Робелардо. Сама мысль о том, что кто-то мог застать его врасплох, показалась ей абсурдной.
Так, в молчании, прошло несколько минут, прежде чем Джеймс поднял голову и обнаружил, что она за ним наблюдает. В ее больших темных глазах уже не было страха. Он дружески ей улыбнулся.
– Откуда ты, Элизабет? Я имею в виду: откуда ты родом? Она вздрогнула, будто от удара, и что-то мелькнуло в ее глазах, но так быстро, что он едва заметил это. Джеймс решил, что ему почудилось.
– Из Теннесси, – прошептала она как-то очень уж нерешительно, будто сама не была уверена в этом. – Из Хоэнвальда, штат Теннесси.
Он кивнул:
– То-то я почувствовал южный акцент. Так, значит, вы с отцом приехали в Калифорнию из Теннесси?
На лице ее отразилось смущение.
– Да... мы из Теннесси. Моя семья... Джеймс нахмурился:
– Твоя семья?
– Мама, отец, братья и сестра.
Он ждал, что Элизабет продолжит, но она замолчала. Просто сидела и молча смотрела на него своими огромными глазами.
– А что случилось с твоей семьей? – осторожно поинтересовался он.
– У мамы нашли туберкулез, – прошептала она. – Мы переехали сюда из-за нее. Доктор сказал, что ей нужен такой климат, как в Калифорнии. Но она была уже очень больна. И умерла, когда мы еще были в Техасе.
Девушка вздохнула, и Джеймсу показалось, что она сейчас заплачет, но она таки продолжила тем же ровным голосом:
– Мы путешествовали не одни... Было еще шесть фургонов. Кроме нашего. Когда мы пересекли границу Нью-Мексико, на нас напали индейцы. Многие наши мужчины были убиты, и мои братья тоже, Фрэнк и Джон. Их похоронили вместе с остальными... просто засыпали камнями...
Джеймс на мгновение взглянул ей в глаза.
– Папа держался изо всех сил, но все это было ужасно. Да еще и оба его сына остались в пустыне. И все-таки маму мы похоронили по-христиански. Ее могила осталась в Эбилине.
Джеймс угрюмо покачал головой:
– Держу пари, твоему отцу пришлось тяжело, милая. Да и любому другому... вынести такой удар!
– Да, – тихо сказала она. – Так оно и было. – Она отвела взгляд. – Потом мы снова двинулись в путь: папа, Грейс и я. Грейс мы потеряли в Аризоне... ее укусила змея. Ей было всего десять, и она была очень маленькой, даже для своего возраста. Слава Богу, ей не пришлось долго страдать. Она умерла очень быстро. – Элизабет, казалось, что-то выискивала взглядом вдали, но никак не могла найти. – Папа сказал, что ни за что не оставит свою малышку так, как оставил сыновей, поэтому мы закутали ее как смогли, а потом поехали снова и ехали... пока не добрались до ближайшего города. До Прескотта. – Она на мгновение задумалась, а потом продолжила: – Да, мы похоронили ее в Прескотте. – Девушка снова подняла глаза. – Я запомнила, где ее могила.
К горлу Джеймса подкатил комок. Он не смог бы выдавить из себя ни единого слова, даже если бы знал, что сказать. Сердце у него заныло. Надо же, какой кошмар! А она сидит тут и рассказывает обо всех тех несчастьях, что постигли ее семью, таким ровным голосом, будто пересказывает ему последние новости. «Должно быть, это шок», – подумал он. Да, скорее всего! Не может же она быть столь бесчувственной!
– А что случилось с твоим отцом, милая?
– Н-не знаю, – растерянно отозвалась она, качнув головой. – Понимаете... мы наконец подъехали к Лос-Анджелесу... После всех этих бесконечных дней... Вот я и решила немного отдохнуть. Распрягла лошадей, а когда вернулась, папа лежал на постели и глаза у него были закрыты. С того самого дня, как погибла Грейс, он был... как это сказать, немного не в своем уме. Чаще всего он так и лежал, но обычно не спал, и глаза у него были открыты. Он лежал и все говорил, говорил, а иногда просто молча куда-то смотрел, но все время был какой-то странный. А на этот раз... он был... – Ее голос дрогнул, и она встала с камня, на который ее усадил Джеймс.
Он тоже вскочил и шагнул к ней.
– Элизабет...
Она беспомощно взглянула на него и чуть слышно произнесла:
– Я не знаю, что с ним случилось. – Но с каждым последующим словом голос ее становился все громче. В каждом звуке звучали боль и ужас. – Я не знаю, понимаете, не знаю! – На лице ее появилось испуганное, смущенное выражение. – Он просто лежал там, и все! И глаза у него были закрыты, будто он наконец заснул! – Стиснув кулачки, девушка прижала их к вискам, будто пытаясь отогнать прочь жуткие воспоминания. – Он... он просто лежал... очень тихо, и я... я позвала его... я пыталась разбудить его, но он... он...
В два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, Джеймс успел раскрыть ей свои объятия и крепко прижал к груди, прежде чем душившие ее рыдания сменились истерикой.
– Все хорошо, милая. Все будет хорошо, – бормотал он, прижимая ее к себе и баюкая, точно испуганного ребенка.
– Н-но я так н-ничего и не помню! – заикаясь, пробормотала она, дрожа, как от озноба. И, словно тонущий, вцепилась в ворот рубашки Джеймса и незаметно для себя впилась ему ногтями в кожу.
Стиснув зубы от боли, Джеймс еще бережнее обнял Элизабет.
– Не надо, милая. Не стоит терзать себя. Тебе так много пришлось пережить... Понадобится время, чтобы прийти в себя. Вот увидишь – все будет хорошо. Не стоит себя заставлять. Когда-нибудь ты обязательно все вспомнишь, а пока не думай об этом, хорошо? – Он ласково взъерошил ей волосы.
Громко всхлипнув, она прильнула к его груди.
– Ну вот и умница. Так ты обнаружила, что отец лежит в фургоне и глаза у него закрыты, да? Значит, он был уже мертв?
Девушка снова кивнула.
– А что случилось потом, Элизабет?
– Я... Сначала я подумала, что мне надо добраться до Лос-Анджелеса, но потом поняла, что у меня просто не хватит сил. Когда папа был еще жив, я работала как вол, помогала ему во всем. Но когда он ушел вслед за остальными, я... уже не знала, что мне делать, куда идти. Знала только, что не хочу в Лос-Анджелес.
В мозгу Джеймса забрезжила догадка. Значит, вот в чем дело! Бедная девочка потеряла всю семью... Он ничуть бы не удивился, если бы Элизабет заявила, что ноги ее не будет в Городе Ангелов.
– И у тебя никого здесь нет? Может быть, какие-то знакомые?
– Нет. Не только здесь, но и вообще. Все, кого я знала, остались дома, в Теннесси. – Из груди у нее вырвался прерывистый вздох. – И что толку было ехать в Лос-Анджелес?! У меня нет ни гроша. И я даже не умею читать! – Она смущенно потупилась. – Куда нам ехать, всегда решал папа. Мне... мне надо было сразу трогаться в путь. – Элизабет еще крепче прижалась к нему. – Надо было...
– Боже милостивый, Элизабет! – Взяв в ладони ее лицо, он заглянул ей в глаза. – Должно быть, ты перепугалась до смерти. И не трави себе душу, девочка! Ты все сделала правильно!
Но выражение ее лица сбивало его с толку.
– Я позволила просто закопать папу в землю. – В первый раз за все это время в глазах ее блеснули слезы. – У него даже могилы нет! Он бы так расстроился, если бы узнал!
За последние месяцы Джеймс успел уверить себя, что ни одному живому существу не доводилось вынести таких страданий, которые выпали на его долю, но теперь... Что вообще могло сравниться с горем и болью, исказившими это юное личико?! Да, он потерял женщину, которую любил, а Элизабет… Элизабет потеряла все дом, семью, покой Все!
– Милая, поверь, если твоего папу что и огорчало перед смертью, так только то, что, уходя от тебя, он оставляет свою девочку совсем одну, без защиты, в чужом и незнакомом месте. Но не надо... не думай об этом, Элизабет! – Он осторожно вытер ладонью ее мокрые щеки. – Я все для тебя сделаю, поверь! Ты ведь еще так молода! Сколько тебе... семнадцать, восемнадцать?
– Семнадцать, – прошептала она.
– Семнадцать, – задумчиво повторил он, – совсем девочка. У тебя впереди целая жизнь. Поверь, я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Но об этом потом. Сегодня тебе надо как следует отдохнуть, а завтра решим, что делать. Ты веришь мне, Бет? Веришь, что я смогу позаботиться о тебе? Несмотря на то что ты меня совсем не знаешь?
Девушка растерянно заморгала. Он назвал ее Бет, или она ослышалась? Так ее никто никогда не звал. Бет звали ее покойную мать. Они обе были Элизабет, но она предпочитала называть себя Лиза или Элизабет, чтобы избежать путаницы. Только не Бет.
– Ты веришь мне? – повторил он прежде, чем она успела поправить его.
Жар его рук приятно согревал ее. Казалось, она потихоньку тает в этом сладостном огне.
– Да, – прошептала она чуть слышно. – Да.
– Если бы знал, что ты так замечательно готовишь, то охотно предоставил бы тебе заниматься ужином! – весело улыбнулся Джеймс, уплетая за обе щеки бисквиты в густой подливе. Это была уже четвертая тарелка.
– Мама с детства учила меня готовить, – объяснила Элизабет. – А ее считали лучшей стряпухой во всем графстве. Ее сливовый пирог всегда получал все призы на выставке! А кстати, вы когда-нибудь пробовали сливовый пирог, как его готовят в Теннесси?
«Как мило!» – вдруг подумал он. Мягкий южный акцент придавал всему, что она говорила, особую прелесть.
– Никогда. Даже и не слышал, если честно.
Легкое недоверие, отразившееся на ее лице, стало первым проявлением эмоций, которое ему удалось подметить с той самой минуты, когда он открыл глаза и увидел, что она хлопочет у костра. Элизабет проснулась чуть свет. Первым делом в полной темноте она выстирала и свою, и его одежду По крайней мере так ему показалось. Ветхое платье на ней просто блистало чистотой, а великолепные, черные как смоль волосы были скручены на затылке в тяжелый, чуть влажный пучок.
Его поразила перемена, происшедшая в ее внешности. Странно, почему вчера он назвал ее красивой? С туго скрученными волосами, поблескивавшими на солнце, она выглядела ничем не примечательной. Не уродина, конечно, но и не красавица. Правда, без этой гривы роскошных волос, смягчавших худобу девичьего лица, ее удивительные глаза казались совсем огромными. На почти прозрачном лице Элизабет они сияли будто две темные луны, окаймленные густыми ресницами. Теперь она казалась старше. В ее облике не было ничего детского, на лице застыло суровое, строгое выражение.
– Никогда не слышали о сливовом пироге? – искренне удивилась она, как будто даже поверить в такое было трудно.
– Нет. У нас тут, в Калифорнии, ветерок с юга дует редко. И запахи вашей стряпни сюда не долетают. – Он протянул кружку, чтобы Элизабет подлила ему кофе. – Мы как-то больше привыкли к мексиканской кухне... Вот, например, ты пробовала когда-нибудь чили? Или абелоны[2], морские ушки, свежие, еще соленые от морской воды, когда их поджаришь на костре прямо на берегу?
Элизабет растерянно покачала головой.
– Если решишь остаться в Калифорнии, попробуешь обязательно. Во всяком случае, услышишь, и не раз. Так, а вот это уже заставляет нас перейти ко второму вопросу, мисс Элизабет Бек из Хоэнвальда, штат Теннесси. – Отбросив в сторону пустую тарелку, он обхватил ладонями кружку с горячим кофе и перехватил взгляд ее огромных черных глаз: – Что мне с тобой делать?
– Я не хотела бы быть вам обузой, мистер Кэган, – напрямик заявила она. – Вы и так были добры ко мне. Если бы вы проводили меня до ближайшего города, я была бы обязана вам по гроб жизни и не смела бы вас больше задерживать.
– Вот как? – недоверчиво протянул он, немало удивленный ее решительным тоном. – И что бы ты стала делать в ближайшем городе, позволь спросить?
Ничего не выражавшее лицо Элизабет вдруг сразу сморщилось.
– Вам не стоит об этом тревожиться, мистер Кэган. Довольно того, что я буду в безопасном месте. Я прошу только проводить меня до города и указать какую-нибудь гостиницу или отель.
Она же не умеет читать, вдруг вспомнил Джеймс. Без него Элизабет совершенно беспомощна! Если он уедет, ей придется кого-то просить, даже чтобы ей прочли обычную вывеску.
– Значит, ты рассчитываешь подыскать какую-нибудь работу? Горничной или клерка? – Впрочем, он тут же себя одернул. Какой из нее клерк – она же абсолютно безграмотна!
– Горничной или белошвейки, – спокойно отозвалась Элизабет, видимо, не хуже его понимая свои возможности. – Когда мама заболела, я научилась всему. Я умею стирать и готовить куда лучше других. И потом, мне всегда говорили, что я на редкость проворно шью. Лет с двенадцати я обшивала всю семью.
Окинув придирчивым взглядом ее простенькое платье, Джеймс только вздохнул: можно себе представить, как бедно жила ее семья! У него перед глазами тотчас возник образ Мэгги в одном из ее умопомрачительных платьев – вот уж кого совершенно невозможно было представить в подобном туалете! Простая бежевая блузка без малейшего намека на какую-то моду – ни присборенных рукавчиков, ни кружев, ничего, – и такая же простая темно-коричневая юбка. Из-под подола стыдливо выглядывают обшарпанные носки старых-престарых башмаков... впрочем, их фасон неопровержимо свидетельствовал, что ни красотой, ни элегантностью они не блистали с самого начала. «Если Элизабет Бек надеется зарабатывать на жизнь шитьем, – подумал Джеймс, – ей придется еще многому поучиться».
– Бет, знаешь, я тут ночью здорово поломал голову. Послушай, до чего я додумался. – Джеймс рассеянно заглянул в пустую кружку. – Насколько я могу судить, выбор у тебя невелик. Две... нет, три возможности, раз уж ты решила добраться до города. А теперь слушай: либо ты позволишь мне оплатить твое возвращение в Теннесси, либо я отвезу тебя в Сайта-Барбару. Это достаточно большой город, и, думаю, ты без труда найдешь там работу. Если ты выберешь первое, – покосившись на нее, он наткнулся на застывший взгляд темных глаз и осекся, – я клянусь, что оплачу тебе проезд по высшему классу. Поверь, все будет совсем не так, как когда вы ехали сюда, дорогая! Будь я проклят, если обману тебя! Послушай, часть пути ты проедешь дилижансом, потом пересядешь на поезд, и если все будет хорошо... – На мгновение у него перехватило дыхание. Взяв себя в руки, он уже спокойнее продолжил: – Несчастные случаи на железных дорогах случаются редко, но все же случаются. Мне казалось, ты имеешь право об этом знать. Однако, – твердо сказал он, – все-таки они настолько редки, что вряд ли тебе стоит тревожиться. Не пройдет и пары недель, как ты уже будешь в родных местах. Быстро, правда? А ведь сюда вы добирались несколько месяцев...
Элизабет отрицательно замотала головой. Широко распахнутые глаза ее поразили Джеймса.
– Нет! – резко выкрикнула она. – Я не могу вернуться в Хоэнвальд... без мамы и папы, и Фрэнка, и... и без семьи. Я не могу... я не хочу снова видеть эти... эти места.
Джеймс сразу все понял. Бедная девочка решила, что ей вновь придется проехать по тем же местам, где разбросаны могилы ее родных.
Острая жалость пронзила его сердце. Только сейчас он постепенно начал понимать, что творится у нее на душе: одна, в чужом штате, без родных и близких, преследуемая ужасными воспоминаниями... горе, смерть, боль, отчаяние – больше, чем могла вынести эта хрупкая девочка, куда больше, чем его собственная боль.
– Ладно, – кивнул он. – Значит, на возвращении в Теннесси можно поставить крест. Стало быть, у нас остаются два пути. Ты хотела, чтобы я проводил тебя до города, – я могу отвезти тебя в Сайта-Барбару, тем более что мне это по дороге. Конечно, на побережье есть и другие города, но если бы мне пришлось выбирать, где жить, я бы выбрал Сайта-Барбару. Это большой город, и у меня там полно друзей. – Он снова перехватил ее взгляд, но на этот раз не отвел глаза. – Но если ты решишь остаться там, то должна позволить мне позаботиться обо всем, хорошо? Не подумай, что я брошу тебя посреди улицы, а сам преспокойно вернусь домой. Этому не бывать, Элизабет.
– Вы очень добры, мистер Кэган, но моя судьба не ваша забота.
– Джим, – поправил он. – Кстати, ты ошибаешься – твоя судьба как раз моя забота. И пожалуйста, не спорь.
– Как это? – недоумевающе спросила она. – Вы ведь едва меня знаете!
– Верно, – кивнул он, – но все изменится, если ты остановишься на последней из трех возможностей. И если честно, так мне было бы куда спокойнее, поверь.
Она в недоумении уставилась на него.
– Наша вчерашняя свадьба была фарсом, – признался он, – брак не имеет никакой законной силы. Но негодяй Робелардо отлично понимал, что делал, когда решил положиться на мою честь. Он понимал, что я никогда не нарушу данную мной клятву. Мужская честь – это свято, Бет, и я дорожу ею больше, чем собственной бессмертной душой. Да, конечно, мы едва знаем друг друга. И так же верно, что любви между нами нет. Но в наших силах сделать брак настоящим. В наших силах, – тихо сказал он, по-прежнему глядя в сторону, пока Элизабет в изумлении таращилась на него, – стать мужем и женой.
Глава 3
Элизабет решила добраться до Санта-Барбары.
Джеймс дал слово, что отвезет ее, и так и сделал, честь по чести. Однако он не обещал, что не будет пытаться переубедить ее.
– Считай, что это обычное деловое соглашение, Бет. Вроде как сделка, не больше.
Элизабет ехала рядом на чудесной кобыле – прощальном подарке Робелардо. Она осторожно покачала головой.
– Вы сказали, мистер Кэган, что вам нужна жена лишь для того, чтобы держать в порядке дом, верно? Но для этого вполне сгодится и экономка. – Обернувшись, он в который уже раз поразился серьезному выражению ее темных глаз. – Поверьте, я была бы счастлива служить у вас в экономках, предложи вы мне это место.
– Экономка не родит мне детей, – ответил он. Ее щеки мгновенно вспыхнули. – И экономка не согреет меня в холодные ночи. Мне действительно нужна жена, Элизабет Бек. Впрочем, ты можешь расценивать это как службу, причем пожизненную. Конечно, у жены есть и еще кое-какие обязанности, но я позабочусь, чтобы вознаграждение того стоило. И потом, – добавил он, – быть моей женой куда легче, чем белошвейкой у какого-то местного торговца или горничной в захолустной гостинице.
Не дождавшись ответа, он отвернулся и тяжело вздохнул.
Она по-прежнему оставалась для него загадкой, эта Элизабет Бек. Несмотря на все, что она рассказывала о своей безграмотности, девушка говорила на редкость правильным языком. Когда Джеймс спросил ее об этом, она невозмутимо объяснила, что родители ее были люди образованные – до того как стать фермером, отец долгое время работал клерком. Элизабет, как и остальные дети, просто копировала манеру правильно говорить, присущую отцу и матери, что, по ее словам, вызывало бесконечные насмешки окрестной детворы. Ее с братьями вечно дразнили за то, что они, дескать, «чудно» говорят.
Она вдруг вспомнила, как каждый вечер отец читал им перед сном, любовно выбирая книги из своей крошечной библиотеки. Особенно часто он заглядывал в Библию, так что ему с детства удалось привить дочери любовь и уважение к печатному слову. К несчастью, она единственная из всех не умела читать. Еще крошкой Элизабет всегда оставалась дома, чтобы помогать быстро слабевшей матери. Она вечно хлопотала по хозяйству, пока младшие братья и сестра ходили в школу. Они учились читать и писать, осваивали азы арифметики, а бедняжка Элизабет в это время скребла и мыла, следила, чтобы дома было тепло и чисто, чтобы их всегда ждал горячий обед, а чистая одежда была аккуратно заштопана.
Отец, правда, торжественно обещал, что в один прекрасный день научит ее всему, но у него почему-то никогда не хватало времени. Вдруг находились куда более срочные дела – посеять, прополоть, собрать урожай и так далее, – и обучение Элизабет раз за разом отодвигалось на задний план. Сначала отец говорил «завтра», потом «скоро», потом «как-нибудь».
Джеймс дал слово, что отвезет ее, и так и сделал, честь по чести. Однако он не обещал, что не будет пытаться переубедить ее.
– Считай, что это обычное деловое соглашение, Бет. Вроде как сделка, не больше.
Элизабет ехала рядом на чудесной кобыле – прощальном подарке Робелардо. Она осторожно покачала головой.
– Вы сказали, мистер Кэган, что вам нужна жена лишь для того, чтобы держать в порядке дом, верно? Но для этого вполне сгодится и экономка. – Обернувшись, он в который уже раз поразился серьезному выражению ее темных глаз. – Поверьте, я была бы счастлива служить у вас в экономках, предложи вы мне это место.
– Экономка не родит мне детей, – ответил он. Ее щеки мгновенно вспыхнули. – И экономка не согреет меня в холодные ночи. Мне действительно нужна жена, Элизабет Бек. Впрочем, ты можешь расценивать это как службу, причем пожизненную. Конечно, у жены есть и еще кое-какие обязанности, но я позабочусь, чтобы вознаграждение того стоило. И потом, – добавил он, – быть моей женой куда легче, чем белошвейкой у какого-то местного торговца или горничной в захолустной гостинице.
Не дождавшись ответа, он отвернулся и тяжело вздохнул.
Она по-прежнему оставалась для него загадкой, эта Элизабет Бек. Несмотря на все, что она рассказывала о своей безграмотности, девушка говорила на редкость правильным языком. Когда Джеймс спросил ее об этом, она невозмутимо объяснила, что родители ее были люди образованные – до того как стать фермером, отец долгое время работал клерком. Элизабет, как и остальные дети, просто копировала манеру правильно говорить, присущую отцу и матери, что, по ее словам, вызывало бесконечные насмешки окрестной детворы. Ее с братьями вечно дразнили за то, что они, дескать, «чудно» говорят.
Она вдруг вспомнила, как каждый вечер отец читал им перед сном, любовно выбирая книги из своей крошечной библиотеки. Особенно часто он заглядывал в Библию, так что ему с детства удалось привить дочери любовь и уважение к печатному слову. К несчастью, она единственная из всех не умела читать. Еще крошкой Элизабет всегда оставалась дома, чтобы помогать быстро слабевшей матери. Она вечно хлопотала по хозяйству, пока младшие братья и сестра ходили в школу. Они учились читать и писать, осваивали азы арифметики, а бедняжка Элизабет в это время скребла и мыла, следила, чтобы дома было тепло и чисто, чтобы их всегда ждал горячий обед, а чистая одежда была аккуратно заштопана.
Отец, правда, торжественно обещал, что в один прекрасный день научит ее всему, но у него почему-то никогда не хватало времени. Вдруг находились куда более срочные дела – посеять, прополоть, собрать урожай и так далее, – и обучение Элизабет раз за разом отодвигалось на задний план. Сначала отец говорил «завтра», потом «скоро», потом «как-нибудь».