— Что тебе известно, Мэнн? — спросил Рэндольф.
— Он в нашей стране.
— Мы это знаем. Он привез с собой парней. Убийц. Мы хотим проникнуть в их подполье и взять всех.
— И вы полагаете, у меня есть то, что приведет вас туда? Вы хотите пропустить мой мозг через компьютер и получить нужный вам ответ?
Рэндольф и остальные промолчали.
— Если бы было время, то я бы вам позволил. Это недешево бы мне обошлось, но я не стал бы колебаться. С вашим оснащением и численностью вы, может, и докопались бы до чего-нибудь, но, как я уже сказал, сейчас не осталось времени.
Губы Рэндольфа наконец сложились в пренебрежительную усмешку.
— Но зато много времени в запасе у твоей невесты. Может быть, лет десять или больше. Сиди себе за ре-щеткой и думай.
Он поймал меня, я это знал, но мне не хотелось так просто сдаваться. Я рылся в памяти, стараясь найти подходящий к случаю ответ. Переводил взгляд с одного на другого, зная, что играл и продолжаю играть в опасную игру. Все, что у меня было, — одно-единственное название, которое Вирджил Адамс упоминал при мне в первый день, и я выложил его:
— Если вы отпустите Рондину, может быть, я буду пай-мальчиком и брошу так называемый проект Валчека вам на колени.
Я сам не ожидал, что это сработает так здорово и мои слова вызовут ужас. Лицо Рэндольфа на секунду стало похожим на трагическую маску. Не мог я предвидеть и реакцию тех двоих, чьи глаза, как колючки, сразу впились в мое лицо. Только на лице у полковника осталось обычное выражение снисходительности, но в его глазах я увидел тот же ужас и одобрение одновременно.
Может быть, на этот раз ты зашел слишком далеко, Тайгер, заигрался, а в нашем деле это самое страшное. Теперь придется расхлебывать заварившуюся кашу. Ты бросил в них бомбу.
Но дело было сделано, и пришлось играть дальше.
— Вы оставляете Рондину в покое и освобождаете из-под стражи сегодня же вечером, слышите? Затем, может быть, мы устроим еще одну беседу.
Я нажал на кнопку. Стена задвинулась. Потом послушал, как они подбирали с пола оружие, и вышел через запасной выход, прошел по аллее до своей машины и спокойно вставил в замок ключ зажигания.
Раньше чем через четверть часа они оттуда не выйдут. Скрытый замок в дверях не откроется раньше этого времени, и бесполезно отбивать плечи, стараясь высадить дверь.
Но полковник им скажет. Мы пользовались этим много лет назад.
Глава 8
— Он в нашей стране.
— Мы это знаем. Он привез с собой парней. Убийц. Мы хотим проникнуть в их подполье и взять всех.
— И вы полагаете, у меня есть то, что приведет вас туда? Вы хотите пропустить мой мозг через компьютер и получить нужный вам ответ?
Рэндольф и остальные промолчали.
— Если бы было время, то я бы вам позволил. Это недешево бы мне обошлось, но я не стал бы колебаться. С вашим оснащением и численностью вы, может, и докопались бы до чего-нибудь, но, как я уже сказал, сейчас не осталось времени.
Губы Рэндольфа наконец сложились в пренебрежительную усмешку.
— Но зато много времени в запасе у твоей невесты. Может быть, лет десять или больше. Сиди себе за ре-щеткой и думай.
Он поймал меня, я это знал, но мне не хотелось так просто сдаваться. Я рылся в памяти, стараясь найти подходящий к случаю ответ. Переводил взгляд с одного на другого, зная, что играл и продолжаю играть в опасную игру. Все, что у меня было, — одно-единственное название, которое Вирджил Адамс упоминал при мне в первый день, и я выложил его:
— Если вы отпустите Рондину, может быть, я буду пай-мальчиком и брошу так называемый проект Валчека вам на колени.
Я сам не ожидал, что это сработает так здорово и мои слова вызовут ужас. Лицо Рэндольфа на секунду стало похожим на трагическую маску. Не мог я предвидеть и реакцию тех двоих, чьи глаза, как колючки, сразу впились в мое лицо. Только на лице у полковника осталось обычное выражение снисходительности, но в его глазах я увидел тот же ужас и одобрение одновременно.
Может быть, на этот раз ты зашел слишком далеко, Тайгер, заигрался, а в нашем деле это самое страшное. Теперь придется расхлебывать заварившуюся кашу. Ты бросил в них бомбу.
Но дело было сделано, и пришлось играть дальше.
— Вы оставляете Рондину в покое и освобождаете из-под стражи сегодня же вечером, слышите? Затем, может быть, мы устроим еще одну беседу.
Я нажал на кнопку. Стена задвинулась. Потом послушал, как они подбирали с пола оружие, и вышел через запасной выход, прошел по аллее до своей машины и спокойно вставил в замок ключ зажигания.
Раньше чем через четверть часа они оттуда не выйдут. Скрытый замок в дверях не откроется раньше этого времени, и бесполезно отбивать плечи, стараясь высадить дверь.
Но полковник им скажет. Мы пользовались этим много лет назад.
Глава 8
Дождь надвинулся на город под покровом темноты. Такси образовали нескончаемую вереницу на улицах, а пешеходы жались к стенам домов или к входам в подземку. Я оставил машину в гараже, где о ней позаботятся, а сам направился в квартиру Уолли Гиббонса.
Он хотел было закрыть дверь перед моим носом, но я оттолкнул его и захлопнул дверь за собой.
— Тайгер...
— Я все знаю, приятель. Сдержу слово. Возьму только свои вещи и быстро смотаюсь. Мне лишь нужно узнать, где Рондина.
— Служба безопасности держит ее под стражей в небоскребе Карбоя. И тебя тоже заберут, если станешь там крутиться. Каждый коп в городе ищет тебя. А я, приятель, не хочу никаких дополнительных обвинений со стороны полиции, и поэтому вылетай отсюда, мой хороший, но не в меру беспокойный друг.
— Хорошо, хорошо. Утихни. Сделал Дэйв Северн статью?
— Конечно, и еще наворотил тебе кучу неприятностей, потому что скрыл источник информации. Ему повезло, он отделался легким испугом. Что касается меня, то я лучше буду держаться своих кинозвезд, которые, по крайней мере, хоть иногда остаются в живых. Не то что твои персонажи.
— Заткнись, — ответил я. — Ты обращался в министерство финансов?
— Сказали, что займутся этим, сообщат результаты. Им не понравилось, что кто-то со стороны сует нос в их дела.
— Ну, это уже позерство. Здесь у них нет выбора.
Я достал из чемодана дождевик, несколько обойм для пистолета и сунул их в карман.
— Оставлю чемодан здесь.
— Как хочешь, — пожал плечами Уолли.
Внизу я вызвал Ньюаркский контрольный центр и спросил Адамса о проекте Валчека. Он сам не знал ничего конкретного, кроме того, что это связано с Лондоном и имеет первостепенное значение. Я сказал, что позвоню позже, и повесил трубку.
Я попал в небоскреб Карбоя до того, как приехал Рэндольф со своими друзьями. Где-то по дороге они оставили Чарли. Таксист, положив в карман новенький банкнот, согласился подождать и даже установил знак, что у него нерабочее время, на случай, если кто-то пожелает занять машину. Он знал, как ему поступать дальше. Я пристроился ниже уровня окна, чтобы меня не засекли, а когда Рондина вышла, водитель открыл дверцу и махнул рукой, приглашая садиться.
Если советская служба уже следила за Рондиной раньше, то сейчас слежку возобновят. Они знали, за кем отправились в погоню. Я сомневался, что они попытаются ее убить, но если она попадет к ним в руки, это будет хуже всего. Рондина была так же важна для них, как и я. Меня они потеряли, и у них оставался единственный способ снова меня обнаружить.
Все, казалось, произошло в одну секунду. Такси, резко повернув, метнулось в гущу уличного движения. Другое такси, видно, собиралось сделать то же самое, потому что быстро пересекло улицу по диагонали и постаралось проскользнуть к нам в тыл. Мне было достаточно одного взгляда на здоровенного водителя с лицом хорька и на сумрачного вида свирепого пассажира на заднем сиденье, чтобы понять — это на нами.
Седан, стоящий через улицу, включился в игру, стараясь перехватить обе машины, но не преуспел в этом, а лишь обогнал на полквартала наших преследователей, которые вскоре от нас отстали, а седан продолжал преследование, проезжая на красный свет и не обращая внимания на полицию.
Сначала я думал, что это случайность, но потом уличные огни высветили в машине оживленное лицо полковника Корбинета. Внезапно из ближайшей поперечной улицы вывернуло отставшее такси и ринулось было на зеленый свет, но Корбинет догнал машину и вынудил водителя прижаться к бровке. Водитель и пассажир выскочили еще до того, как машина остановилась, и бросились бежать, а по всей улице, как безумные, ревели автомобильные гудки.
Я вложил пистолет обратно в кобуру и повалился вместе с Рондиной на сиденье. Водитель, с которого слетела фуражка, сидел с потной шеей и впервые за все время не мог произнести ни слова. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида, пытаясь понять, была ли моя репортерская карточка фальшивкой, и не мог вымолвить ни слова.
— Что все это значит? — проговорила Рондина, когда к ней вернулся голос.
— Ты подобрала еще один хвост, душенька. Одного, знаешь, было бы вполне достаточно.
Да, черт возьми, она была хладнокровна. Все британские замашки остались при ней, и в самой опасной ситуации она оставалась невозмутимой.
— Жаль, что тебя выследили. Но тут уж ничего не поделаешь.
Она улыбнулась и похлопала меня по руке:
— По сравнению с тем, что случалось с тобой, это пустяки.
— Откуда ты знаешь?
— Они меня проинформировали.
— Да?
— Знаю, за мной следят. Но я слишком боялась за тебя, чтобы продолжать бояться за себя.
Я кивнул и пальцем коснулся ее шеи:
— Что случилось, когда ты увидела Мартреля?
— Он... он задрожал. Его словно подменили. Он схватил фото, покрыл его поцелуями и спрятал под подушку. Я сказала, что Соня в безопасности, и он, казалось, поверил этому, но потом опять испугался. Он настаивает на том, чтобы увидеть ее и поговорить с ней.
— Там есть телефон?
— Да, один аппарат в его комнате.
— Может, попробуем? Как проехать в то место, где ты оставила девушку?
Она быстро объяснила мне. Зная район, как знал его я, проехать туда не составляло труда. Я попросил таксиста высадить нас за несколько кварталов от дома Гиббонса, дал ему десятидолларовую бумажку за удачу, подхватил Рондину под руку, и мы пошли по улице, к дому Уолли.
Уолли, можно сказать, переменился в лице, увидев Рондину, а когда следом вошел я, он стал белым как стена. Для него это было слишком, да он и не скрывал:
— Слушай, Тайгер, отвяжись от меня.
— Ты же был репортером, Уолли.
— Само собой, но я тогда был моложе и мое сердце выдерживало подобные штучки. Сейчас я слишком стар для этого. Может, ты ведешь со мной игру и тебе за это платят, но у меня есть хорошая и приятная работенка, и пока ты сюда не явился, жизнь была мне в радость. Теперь мне страшно открывать дверь. Чего тебе на этот раз?
— Пусть Рондина останется здесь.
— Ну уж нет.
— Она мишень. Уолли, дорогой, пойми это!
Он рухнул в кресло и посмотрел на нас. Он понимал, что я имел в виду.
— Честно?
— Честно.
— А ты?
— Я могу и сам о себе позаботиться.
— А кто позаботится обо мне?
— Ты всегда можешь положиться на Мартина Грейди и его связи.
— Но не тогда, когда стану трупом. — Он пожал плечами и стиснул руки. — Ладно, разыграю из себя дурака еще раз. Но только до завтра, а потом ищите себе другого покойника.
— Спасибо, Уолли.
Но он не был таким уж несчастным, каким хотел казаться. В конце концов, ему было на кого посмотреть, пока меня нет. Я позвонил в прокатное агентство и попросил прислать машину. Пока мы ждали, рассказал Уолли о последних событиях и сообщил, что Мартреля намерены отпустить.
— Думаешь, это безрассудно?
— Возможно. Конечно, засекретят его, как сумеют, но вряд ли это получится. Убийцы всегда идут на риск, им безразлично, кто стоит у них на пути. А Мартрель стал слишком известной фигурой, чтобы передвигаться незаметно.
— При нем могут оставаться наши люди.
— Как насчет Далласа?
Он подумал минуту и покачал головой:
— Что у тебя на уме?
— Если Мартреля хотят освободить, то, может быть мне удастся с помощью его девушки уговорить его оставаться под охраной. Он вправе этого потребовать.
Наконец приехал шофер из агентства с машиной. Он был в белой униформе с названием фирмы, золотыми буквами оттиснутым на спине. Я взял бумаги, расписался и добавил парню пять долларов.
Всю дорогу до заставы на границе Коннектикута я медленно прокручивал сегодняшние сцены, стараясь соединить вместе оборванные концы. Одна ниточка так и осталась оборванной, и у меня было странное чувство, что надвигается беда. Итак, я начал с утра, с мыслей о свадьбе, а кончил убийством. Все это дело не нравилось мне, включая первый день.
Клемент Флетчер, продолжал я размышлять, все началось с этого человека, еще один покойник в списке. Из тех, с кем я соприкасался.
Я уплатил дорожный сбор, проехал заставу, миновал спальный район и направился к Саунду. Рондина дала мне исчерпывающие инструкции, вскоре я оказался у огромного дерева, обнесенного железной невысокой оградой, двинулся на развилке влево до конца дорожки, добрался до группы деревьев, нашел проезд между двумя каменными столбами, и вот уже под колесами захрустел гравий.
Я увидел сквозь кусты и листву высоких дубов свет в одном окне, остановил машину у входа, поднял по случаю дождя воротник и выбрался из машины. На звонок в дверь никто мне не открыл. Тогда я негромко позвал:
— Соня, открой, это Тайгер Мэнн.
Дверь отворилась, звякнув цепочкой. Соня увидела меня, откинула цепочку и распахнула дверь настежь:
— Заходи, милый, рада тебе. Я так долго сижу здесь одна.
Я закрыл дверь, запер ее на замок и отряхнул шляпу:
— Кто-нибудь здесь был?
— Только те, кто включил свет и телефон. Входи, пожалуйста. Там теплее, ты обсушишь одежду. Позволь я возьму твои вещи.
Отдав ей плащ, я прошел прямо к бару и налил себе выпить. Она дала мне допить до половины, потом медленно спросила:
— Что слышно о Габене?
— Все еще в больнице. Но они готовятся выпустить его на свободу.
Она нахмурилась:
— Но...
— Ему нельзя появляться на улицах. Я собираюсь позвонить ему и хочу, чтобы ты сама сказала, что находишься в надежном месте и что он должен оставаться под стражей до тех пор, пока не поговорит с нашими людьми.
— Может быть, мне поехать к нему?
— Они сразу возьмут тебя, ты что, хочешь сидеть с ним вдвоем? Если до тебя доберутся, он будет молчать как убитый. Нет, милашка, мы сделаем по-другому. Я отвезу тебя в город, а мы найдем телефон-автомат. Скажешь, что ты в безопасности и что он не должен носа высовывать из-под стражи. Постарайся быть краткой — они засекут звонок, но не успеют перекрыть все дороги. За это я особенно не тревожусь...
— Но если... мне не дадут поговорить с ним?
— Скажешь, кто ты. Они сразу подключат.
— Если ты хочешь...
— Надевай пальто.
Мы проехали через два небольших городка и нашли телефон возле бензоколонки. Я позвонил в справочную, узнал номер телефона больницы, поблагодарил оператора и повесил трубку. Дал Соне пригоршню мелочи, номер телефона и втолкнул в будку. Сам остался в проходе между будками и стеной, следя за дорогой, пока она звонила. Через стеклянную дверь я видел, как она сделала жест отчаяния, потом безнадежно развела руками, настаивая на чем-то, и растерянно положила трубку. Она вышла, кусая губы с досады.
— Мне ответил охранник. Сказал, что Габен спит и его нельзя тревожить, и попросил позвонить позднее.
— Они хотят затянуть время, чтобы проследить вызов. Вот черт!
— Может быть, позже мы сумеем...
— Нет, они поставят на ноги всю полицию и все обшарят.
Я увел ее к машине.
— Позвоним утром из другого места. Мы будем крутиться поблизости, и, может быть, они подключат тебя. Они должны будут это сделать!
— Но он в безопасности?
— Сейчас да.
Я оставил машину на том же месте и последовал за Соней в дом. Дождь промочил мой плащ, и я замерз. Соня тоже промокла. Языки газового пламени лизали искусственные поленья в камине, тепло приятно овевало мне лицо, и я разделся — снял даже галстук и рубашку. Соня посмотрела на меня одобрительно и спросила:
— Мне тоже можно?
Я кивнул, не оборачиваясь, грея руки у огня. Она выскользнула из комнаты. Когда вернулась, на ней был ослепительно белый, длинный, полупрозрачный пеньюар, а на ногах — туфельки без задников, отороченные белым лебяжьим пухом.
Материя просвечивала, и матовые округлости ее грудей и бедер казались еще более волнующими. Соня нагнулась ко мне, видимо наслаждаясь моим одобрительным взглядом, скользнувшим вниз по ее телу и задержавшимся там, где пеньюар образовал впадину, разделяющую ее ноги.
Она спросила:
— Узнаешь эту вещь?
— Рондины?
— Да... Надеюсь... я так же красива, как и она?
— Это верно.
Я не врал, о нет!
Ее красота была совсем другой, немного примитивной, но в каждом движении, в каждом повороте тела чувствовалось скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Я видел, как в сдерживаемом порыве дрожали ее ноздри.
Ее белье под пеньюаром привлекло мое внимание своей необычностью. Бюстгальтер был крошечный, но сделан так, что оставлял между грудями широкую дорожку, нежную и какую-то потрясающе невинную. Эта розовая дорожка возбуждала меня необычайно.
Я старался не смотреть и даже отвернулся, но все равно видел краешком глаза, как Соня свернулась клубочком на кушетке и затихла.
Ее соблазнительные темно-красные губы улыбались мне, щеки слегка порозовели. Она распахнула пеньюар, и он лежал вокруг нее, окутывая розовое тело, как белые крылья.
— В далеком прошлом у меня таких вещей не было. В России носить их считалось неприличным.
— Слишком буржуазно?
— Говорили, что недопустимо... возбуждать определенные чувства. По секрету — я кое-что надевала. Так, чтобы никто не видел.
— Тебе это идет.
Она как-то забавно пискнула от удовольствия и слегка изогнулась, так, что еще сильнее открылась ее красивая нога.
— Ты посидишь рядом со мной?
— А можно, милая? По идее я должен тебя охранять.
— Пожалуйста. — В уголках глаз у нее появились чуть заметные лучики.
— Ты принадлежишь Мартрелю.
— Нет, по-настоящему я никогда не питала к нему особых чувств. Я тебе говорила, что мы были друзьями.
— И все?
Она посмотрела вниз на свои руки, лежащие на коленях.
— Мой отец погиб под Сталинградом. Мне казалось, что Габен... был как мой отец.
— Понимаю, это трудно объяснить, — сказал я.
Она благодарно кивнула:
— Да. Я всегда знала, что он влюблен. Мне нужно ему объяснить. Он хочет меня, пока... но потом он освоится здесь, и это пройдет.
Я взял свой стакан, допил его, поставил на пол и сел к ней на тахту. Дождь с ветром хлестал в оконные стекла с неистовой яростью, дальние раскаты грома напоминали артиллерийскую канонаду. Внезапно что-то сверкнуло, раздался сильный треск, и в лица нам ударил ослепительный свет. Вскрикнув, Соня испуганно прижалась ко мне и уткнулась головой мне в плечо.
— Ну-ну, это всего лишь гроза, — обнял я ее тихонько, стараясь приподнять подбородок пальцем. В Соне было что-то от маленькой девочки, зажмуривающейся при каждом ударе грома. Каждый раз она придвигалась ко мне все ближе, ближе, пока не оказалась у меня в объятиях — теплая, дрожащая, но от того не менее желанная.
Все, что разделяло нас, отступило, наши губы судорожно искали друг друга и наконец встретились, влажные от желания.
Она взяла мои руки и прижала к своему телу, к его душистой теплоте. Я чувствовал под своими пальцами шелковистость ее кожи, прохладу и нежность изгибов, ее всю...
Тогда мы устроили свою собственную грозу в комнате, и раскаты грома снаружи не могли заглушить восторженные вскрики Сони, мой страстный шепот и тихие стоны, которые иногда вырывались у нас...
Это продолжалось долго, очень долго, пока мы не отодвинулись друг от друга, стараясь унять бешеный стук сердец. Мир с его звуками и грозой снова стал реальным.
Снаружи полыхнул голубовато-белый огонь, послышался треск, потом шипящий звук, и настала та короткая тишина, которая бывает сразу после молнии перед ударом грома. Две лампы на другом конце комнаты вдруг на мгновение ярко вспыхнули — и погасли.
Соня забилась у меня в объятиях, я сжал ее крепче и стал успокаивать, но скоро встал, отцепив от себя ее пальцы:
— Тише, милая. Это не похоже на угрозу. Я проверю.
Она, казалось, была все еще испугана.
— Разве это необходимо?
— А вдруг пожар, крошка.
Я натянул одежду, дождевик и открыл дверь. Потом обежал вокруг дома и увидел огромную кучу стружек у заднего крыльца. Они уже разгорались.
Только моя поразительная реакция спасла меня и мою глупую голову от смерти. Очередь ушла в стенку над моей головой. Я упал на землю, перекатился по направлению к дому, рассчитывая, что, если второй будет стрелять, ему потребуется тоже переменить место, и подождал, пока раздастся следующий выстрел.
Заметив парня прежде, чем он увидел меня, я сделал бросок. Его автомат полетел в темноту. Он начал было кричать, но крик застрял у него в глотке, когда я оторвал его от земли и бросил через спину.
Необходимо было заставить парня заговорить, все равно каким способом. Я разложил его на траве и улыбнулся, увидев ужас, который стоял в его глазах.
Поднял его и поставил в такую позу, чтобы иметь возможность быстро сломать ему позвоночник. Тут опять сверкнула молния, и в ее ослепляющем свете я увидел второго, стоящего в тридцати футах с пистолетом в руке; палец лежал на спуске.
Этого типа я видел раньше на заднем сиденье автомобиля, который нас преследовал.
Повинуясь животному инстинкту, я упал в ту самую секунду, как раздался выстрел. Пуля ударила в живой щит, который я держал перед собой. Он застонал и обмяк. Я откатился к кустам, ожидая очередной вспышки молнии, которая откроет местонахождение стрелявшего.
Но по закону подлости молнии не было. Я встал, напряженно всматриваясь в темноту, привыкая к ней, как вдруг услышал шум отъезжающей машины. Преследовать ее не имело смысла из-за преимущества старта. Надо убираться отсюда.
Я быстро обследовал карманы мертвеца, нашел пачку бумажных денег и мелочь, связку ключей, сигареты и плоский бумажник во внутреннем кармане куртки. Я поискал еще и обнаружил массивную зажигалку, щелкнул ею и раскрыл бумажник.
В неясном свете я прочел, что владелец — таможенник Генри Бакман. Его бляха была прикреплена тут же.
Теперь уж я действительно влип! С мертвым копом шутки плохи, и, если меня с этим свяжут, за него спросят особо.
Я бросил зажигалку и, войдя в дом, рухнул в кресло. Было два варианта. Если тот, другой парень тоже таможенник и застрелил случайно своего же в перестрелке, это будет весьма скверно. Но если они из разных групп, и парень с автоматом был из советской группы немцев, то моя шея уж точно в петле.
Соня сказала, все еще лежа на кушетке:
— Тайгер... что это?
— Ничего.
— Я слышала шум.
— Забудь. Быстро одевайся. Надо сматываться.
Она не спорила. Ей все объяснил тон моего голоса.
Потом я набрал номер Уолли Гиббонса. Он снял трубку после второго звонка, и голос у него дрожал.
— У тебя что, посетители? — спросил я.
— Нет, они уже ушли.
— Что случилось?
— Черт тебя побери, я попал в ловушку!
— Быстро, что там?
— Сюда явились два таможенника. Они ничего не рассказывали. Только задавали вопросы. Хотели узнать об этом типе с «Мейтленда».
— Ты их знаешь?
— Да, мне приходилось с ними встречаться. Они обыскали Рондину и нашли квитанцию об уплате за свет и телефон в каком-то доме в Коннектикуте.
— Ну-ну, и что же?
— Ничего, задавали вопросы, ничем себя не выдали.
— Рондина у тебя?
— Да, они приказали нам оставаться здесь. Завтра утром у нас соберется большое общество.
Я что-то буркнул и повесил трубку. Соня подошла с чемоданчиком, но я велел оставить его здесь. Взял ее за руку и вывел из дому. Она подождала, пока мы ехали по темной окольной дороге к заставе, и только потом задала мне вопрос.
— Они нашли нас, детка. Сопоставили нас с Уолли. Поняли, что через него могут выйти на меня, и держали его под наблюдением. Видели, как я выходил, и проследили.
— Но... разве ты не заметил хвост?
— Не в такую грозу. Он мог ехать следом с выключенными фарами, но сделал ошибку: ждал слишком долго, прежде чем начать действовать. Таможенник приехал первым, увидел меня и подумал, что я его засек и специально вышел за ним. Попробовал стрелять, но промахнулся и в темноте получил пулю от другого парня.
— Что же теперь будет?
— Они идут за нами. Ты, я и Мартрель не должны теперь оставлять за собой следов. Собираюсь спрятать тебя в безопасном месте, малютка.
— Но Габен... Они попытаются убить его?
— Можешь не сомневаться.
— Тайгер, пожалуйста... не дай им сделать это, ну, пожалуйста, милый, прошу тебя!
— Сделаю, что смогу. Его держат под охраной.
— Этого достаточно?
— Нет. Его скоро выпустят и уничтожат. Они не могут больше его задерживать.
Соня легко коснулась моей руки, ее пальцы умоляли.
— Ты сделаешь что-нибудь?
— Постараюсь.
Гроза уносилась куда-то в сторону, и сквозь рваные края клубящихся туч показались первые алые проблески рассвета, как бы согревшие ночь.
— Гроза кончается, смотри!
— Это предзнаменование, — ответила она. — Будет хороший день.
— Надеюсь, ты права.
День все разгорался. Мы остановились перекусить в крошечной закусочной с телефоном на одной из стен. Когда поели, я дал Соне немного мелочи и сказал:
— Попробуем снова позвонить в больницу.
Я пошел к телефону вместе с ней, смотрел, как она набирает номер, и слышал, как она спросила Мартреля. Она держала трубку подальше от уха, так что я услыхал и грубый мужской голос, переспрашивающий у Сони имя. Наконец ее соединили с Мартрелем. Точно следуя моим инструкциям, она быстро сообщила, что жива и в безопасности. Он болтал как сумасшедший, по-русски. Она заметила, что я сделал ей знак заканчивать, и повесила трубку в середине его трескотни, пообещав позвонить еще.
— Что он сказал?
— Он был потрясен. Даже английский забыл.
— Это бывает.
— Он сделает все, что я попрошу, боится за меня.
— Давай уйдем отсюда.
Я заплатил по счету, сел за руль и свернул с шоссе; вскоре примерно на расстоянии в четверть мили показалась полицейская патрульная машина. Угрожающе выла сирена.
— Они не теряют времени, — сказал я.
— Это меня и пугает.
Я дотянулся и включил радио, поймав местную станцию. Как раз передавали новости. Главное внимание уделили трупу мужчины, обнаруженному в имении Бартона Селвика правительственными агентами, но никаких подробностей не сообщили. О них объявят позже. То бишь о моих отпечатках пальцев. А также и о Сониных. Их там полно по всему дому.
Я въехал в спальный район еще до того, как заблокировали дорогу, и направился сразу в Нью-Йорк, пробиваясь сквозь оживленное утреннее движение. По Вест-Сайдскому шоссе добрался в даунтаун, где по соседству с мелкими мастерскими Мартин Грейди устроил надежное убежище.
Когда-то это был гараж, потом — торговый склад — до того, как здание перекупил Грейди. Мы пользовались убежищем от случая к случаю, держали там амуницию, а если надо, то и укрывались на нужное время. В задней комнате стояла кровать, там же хранились и достаточные запасы провизии.
Я впустил Соню через боковую дверь, запер ее и показал туалетную комнату, не слишком роскошную, но приемлемую.
Пока она осматривала помещение, я вызвал Ньюаркский контрольный центр и вместо Адамса попал на Андерсона, который приказал мне как можно скорее связаться с Эрни Бентли. У него было телефото Спаада Хело, полученное из Европы. Нужно посмотреть на него. Ничего нового о проекте Валчека, кроме того, что нам становится совсем жарко. Мартина Грейди жарила на медленном огне вторая сенатская комиссия. Мои фотографии вместе с приметами были разосланы по всей стране.
Он хотел было закрыть дверь перед моим носом, но я оттолкнул его и захлопнул дверь за собой.
— Тайгер...
— Я все знаю, приятель. Сдержу слово. Возьму только свои вещи и быстро смотаюсь. Мне лишь нужно узнать, где Рондина.
— Служба безопасности держит ее под стражей в небоскребе Карбоя. И тебя тоже заберут, если станешь там крутиться. Каждый коп в городе ищет тебя. А я, приятель, не хочу никаких дополнительных обвинений со стороны полиции, и поэтому вылетай отсюда, мой хороший, но не в меру беспокойный друг.
— Хорошо, хорошо. Утихни. Сделал Дэйв Северн статью?
— Конечно, и еще наворотил тебе кучу неприятностей, потому что скрыл источник информации. Ему повезло, он отделался легким испугом. Что касается меня, то я лучше буду держаться своих кинозвезд, которые, по крайней мере, хоть иногда остаются в живых. Не то что твои персонажи.
— Заткнись, — ответил я. — Ты обращался в министерство финансов?
— Сказали, что займутся этим, сообщат результаты. Им не понравилось, что кто-то со стороны сует нос в их дела.
— Ну, это уже позерство. Здесь у них нет выбора.
Я достал из чемодана дождевик, несколько обойм для пистолета и сунул их в карман.
— Оставлю чемодан здесь.
— Как хочешь, — пожал плечами Уолли.
Внизу я вызвал Ньюаркский контрольный центр и спросил Адамса о проекте Валчека. Он сам не знал ничего конкретного, кроме того, что это связано с Лондоном и имеет первостепенное значение. Я сказал, что позвоню позже, и повесил трубку.
Я попал в небоскреб Карбоя до того, как приехал Рэндольф со своими друзьями. Где-то по дороге они оставили Чарли. Таксист, положив в карман новенький банкнот, согласился подождать и даже установил знак, что у него нерабочее время, на случай, если кто-то пожелает занять машину. Он знал, как ему поступать дальше. Я пристроился ниже уровня окна, чтобы меня не засекли, а когда Рондина вышла, водитель открыл дверцу и махнул рукой, приглашая садиться.
Если советская служба уже следила за Рондиной раньше, то сейчас слежку возобновят. Они знали, за кем отправились в погоню. Я сомневался, что они попытаются ее убить, но если она попадет к ним в руки, это будет хуже всего. Рондина была так же важна для них, как и я. Меня они потеряли, и у них оставался единственный способ снова меня обнаружить.
Все, казалось, произошло в одну секунду. Такси, резко повернув, метнулось в гущу уличного движения. Другое такси, видно, собиралось сделать то же самое, потому что быстро пересекло улицу по диагонали и постаралось проскользнуть к нам в тыл. Мне было достаточно одного взгляда на здоровенного водителя с лицом хорька и на сумрачного вида свирепого пассажира на заднем сиденье, чтобы понять — это на нами.
Седан, стоящий через улицу, включился в игру, стараясь перехватить обе машины, но не преуспел в этом, а лишь обогнал на полквартала наших преследователей, которые вскоре от нас отстали, а седан продолжал преследование, проезжая на красный свет и не обращая внимания на полицию.
Сначала я думал, что это случайность, но потом уличные огни высветили в машине оживленное лицо полковника Корбинета. Внезапно из ближайшей поперечной улицы вывернуло отставшее такси и ринулось было на зеленый свет, но Корбинет догнал машину и вынудил водителя прижаться к бровке. Водитель и пассажир выскочили еще до того, как машина остановилась, и бросились бежать, а по всей улице, как безумные, ревели автомобильные гудки.
Я вложил пистолет обратно в кобуру и повалился вместе с Рондиной на сиденье. Водитель, с которого слетела фуражка, сидел с потной шеей и впервые за все время не мог произнести ни слова. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида, пытаясь понять, была ли моя репортерская карточка фальшивкой, и не мог вымолвить ни слова.
— Что все это значит? — проговорила Рондина, когда к ней вернулся голос.
— Ты подобрала еще один хвост, душенька. Одного, знаешь, было бы вполне достаточно.
Да, черт возьми, она была хладнокровна. Все британские замашки остались при ней, и в самой опасной ситуации она оставалась невозмутимой.
— Жаль, что тебя выследили. Но тут уж ничего не поделаешь.
Она улыбнулась и похлопала меня по руке:
— По сравнению с тем, что случалось с тобой, это пустяки.
— Откуда ты знаешь?
— Они меня проинформировали.
— Да?
— Знаю, за мной следят. Но я слишком боялась за тебя, чтобы продолжать бояться за себя.
Я кивнул и пальцем коснулся ее шеи:
— Что случилось, когда ты увидела Мартреля?
— Он... он задрожал. Его словно подменили. Он схватил фото, покрыл его поцелуями и спрятал под подушку. Я сказала, что Соня в безопасности, и он, казалось, поверил этому, но потом опять испугался. Он настаивает на том, чтобы увидеть ее и поговорить с ней.
— Там есть телефон?
— Да, один аппарат в его комнате.
— Может, попробуем? Как проехать в то место, где ты оставила девушку?
Она быстро объяснила мне. Зная район, как знал его я, проехать туда не составляло труда. Я попросил таксиста высадить нас за несколько кварталов от дома Гиббонса, дал ему десятидолларовую бумажку за удачу, подхватил Рондину под руку, и мы пошли по улице, к дому Уолли.
Уолли, можно сказать, переменился в лице, увидев Рондину, а когда следом вошел я, он стал белым как стена. Для него это было слишком, да он и не скрывал:
— Слушай, Тайгер, отвяжись от меня.
— Ты же был репортером, Уолли.
— Само собой, но я тогда был моложе и мое сердце выдерживало подобные штучки. Сейчас я слишком стар для этого. Может, ты ведешь со мной игру и тебе за это платят, но у меня есть хорошая и приятная работенка, и пока ты сюда не явился, жизнь была мне в радость. Теперь мне страшно открывать дверь. Чего тебе на этот раз?
— Пусть Рондина останется здесь.
— Ну уж нет.
— Она мишень. Уолли, дорогой, пойми это!
Он рухнул в кресло и посмотрел на нас. Он понимал, что я имел в виду.
— Честно?
— Честно.
— А ты?
— Я могу и сам о себе позаботиться.
— А кто позаботится обо мне?
— Ты всегда можешь положиться на Мартина Грейди и его связи.
— Но не тогда, когда стану трупом. — Он пожал плечами и стиснул руки. — Ладно, разыграю из себя дурака еще раз. Но только до завтра, а потом ищите себе другого покойника.
— Спасибо, Уолли.
Но он не был таким уж несчастным, каким хотел казаться. В конце концов, ему было на кого посмотреть, пока меня нет. Я позвонил в прокатное агентство и попросил прислать машину. Пока мы ждали, рассказал Уолли о последних событиях и сообщил, что Мартреля намерены отпустить.
— Думаешь, это безрассудно?
— Возможно. Конечно, засекретят его, как сумеют, но вряд ли это получится. Убийцы всегда идут на риск, им безразлично, кто стоит у них на пути. А Мартрель стал слишком известной фигурой, чтобы передвигаться незаметно.
— При нем могут оставаться наши люди.
— Как насчет Далласа?
Он подумал минуту и покачал головой:
— Что у тебя на уме?
— Если Мартреля хотят освободить, то, может быть мне удастся с помощью его девушки уговорить его оставаться под охраной. Он вправе этого потребовать.
Наконец приехал шофер из агентства с машиной. Он был в белой униформе с названием фирмы, золотыми буквами оттиснутым на спине. Я взял бумаги, расписался и добавил парню пять долларов.
Всю дорогу до заставы на границе Коннектикута я медленно прокручивал сегодняшние сцены, стараясь соединить вместе оборванные концы. Одна ниточка так и осталась оборванной, и у меня было странное чувство, что надвигается беда. Итак, я начал с утра, с мыслей о свадьбе, а кончил убийством. Все это дело не нравилось мне, включая первый день.
Клемент Флетчер, продолжал я размышлять, все началось с этого человека, еще один покойник в списке. Из тех, с кем я соприкасался.
Я уплатил дорожный сбор, проехал заставу, миновал спальный район и направился к Саунду. Рондина дала мне исчерпывающие инструкции, вскоре я оказался у огромного дерева, обнесенного железной невысокой оградой, двинулся на развилке влево до конца дорожки, добрался до группы деревьев, нашел проезд между двумя каменными столбами, и вот уже под колесами захрустел гравий.
Я увидел сквозь кусты и листву высоких дубов свет в одном окне, остановил машину у входа, поднял по случаю дождя воротник и выбрался из машины. На звонок в дверь никто мне не открыл. Тогда я негромко позвал:
— Соня, открой, это Тайгер Мэнн.
Дверь отворилась, звякнув цепочкой. Соня увидела меня, откинула цепочку и распахнула дверь настежь:
— Заходи, милый, рада тебе. Я так долго сижу здесь одна.
Я закрыл дверь, запер ее на замок и отряхнул шляпу:
— Кто-нибудь здесь был?
— Только те, кто включил свет и телефон. Входи, пожалуйста. Там теплее, ты обсушишь одежду. Позволь я возьму твои вещи.
Отдав ей плащ, я прошел прямо к бару и налил себе выпить. Она дала мне допить до половины, потом медленно спросила:
— Что слышно о Габене?
— Все еще в больнице. Но они готовятся выпустить его на свободу.
Она нахмурилась:
— Но...
— Ему нельзя появляться на улицах. Я собираюсь позвонить ему и хочу, чтобы ты сама сказала, что находишься в надежном месте и что он должен оставаться под стражей до тех пор, пока не поговорит с нашими людьми.
— Может быть, мне поехать к нему?
— Они сразу возьмут тебя, ты что, хочешь сидеть с ним вдвоем? Если до тебя доберутся, он будет молчать как убитый. Нет, милашка, мы сделаем по-другому. Я отвезу тебя в город, а мы найдем телефон-автомат. Скажешь, что ты в безопасности и что он не должен носа высовывать из-под стражи. Постарайся быть краткой — они засекут звонок, но не успеют перекрыть все дороги. За это я особенно не тревожусь...
— Но если... мне не дадут поговорить с ним?
— Скажешь, кто ты. Они сразу подключат.
— Если ты хочешь...
— Надевай пальто.
Мы проехали через два небольших городка и нашли телефон возле бензоколонки. Я позвонил в справочную, узнал номер телефона больницы, поблагодарил оператора и повесил трубку. Дал Соне пригоршню мелочи, номер телефона и втолкнул в будку. Сам остался в проходе между будками и стеной, следя за дорогой, пока она звонила. Через стеклянную дверь я видел, как она сделала жест отчаяния, потом безнадежно развела руками, настаивая на чем-то, и растерянно положила трубку. Она вышла, кусая губы с досады.
— Мне ответил охранник. Сказал, что Габен спит и его нельзя тревожить, и попросил позвонить позднее.
— Они хотят затянуть время, чтобы проследить вызов. Вот черт!
— Может быть, позже мы сумеем...
— Нет, они поставят на ноги всю полицию и все обшарят.
Я увел ее к машине.
— Позвоним утром из другого места. Мы будем крутиться поблизости, и, может быть, они подключат тебя. Они должны будут это сделать!
— Но он в безопасности?
— Сейчас да.
Я оставил машину на том же месте и последовал за Соней в дом. Дождь промочил мой плащ, и я замерз. Соня тоже промокла. Языки газового пламени лизали искусственные поленья в камине, тепло приятно овевало мне лицо, и я разделся — снял даже галстук и рубашку. Соня посмотрела на меня одобрительно и спросила:
— Мне тоже можно?
Я кивнул, не оборачиваясь, грея руки у огня. Она выскользнула из комнаты. Когда вернулась, на ней был ослепительно белый, длинный, полупрозрачный пеньюар, а на ногах — туфельки без задников, отороченные белым лебяжьим пухом.
Материя просвечивала, и матовые округлости ее грудей и бедер казались еще более волнующими. Соня нагнулась ко мне, видимо наслаждаясь моим одобрительным взглядом, скользнувшим вниз по ее телу и задержавшимся там, где пеньюар образовал впадину, разделяющую ее ноги.
Она спросила:
— Узнаешь эту вещь?
— Рондины?
— Да... Надеюсь... я так же красива, как и она?
— Это верно.
Я не врал, о нет!
Ее красота была совсем другой, немного примитивной, но в каждом движении, в каждом повороте тела чувствовалось скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Я видел, как в сдерживаемом порыве дрожали ее ноздри.
Ее белье под пеньюаром привлекло мое внимание своей необычностью. Бюстгальтер был крошечный, но сделан так, что оставлял между грудями широкую дорожку, нежную и какую-то потрясающе невинную. Эта розовая дорожка возбуждала меня необычайно.
Я старался не смотреть и даже отвернулся, но все равно видел краешком глаза, как Соня свернулась клубочком на кушетке и затихла.
Ее соблазнительные темно-красные губы улыбались мне, щеки слегка порозовели. Она распахнула пеньюар, и он лежал вокруг нее, окутывая розовое тело, как белые крылья.
— В далеком прошлом у меня таких вещей не было. В России носить их считалось неприличным.
— Слишком буржуазно?
— Говорили, что недопустимо... возбуждать определенные чувства. По секрету — я кое-что надевала. Так, чтобы никто не видел.
— Тебе это идет.
Она как-то забавно пискнула от удовольствия и слегка изогнулась, так, что еще сильнее открылась ее красивая нога.
— Ты посидишь рядом со мной?
— А можно, милая? По идее я должен тебя охранять.
— Пожалуйста. — В уголках глаз у нее появились чуть заметные лучики.
— Ты принадлежишь Мартрелю.
— Нет, по-настоящему я никогда не питала к нему особых чувств. Я тебе говорила, что мы были друзьями.
— И все?
Она посмотрела вниз на свои руки, лежащие на коленях.
— Мой отец погиб под Сталинградом. Мне казалось, что Габен... был как мой отец.
— Понимаю, это трудно объяснить, — сказал я.
Она благодарно кивнула:
— Да. Я всегда знала, что он влюблен. Мне нужно ему объяснить. Он хочет меня, пока... но потом он освоится здесь, и это пройдет.
Я взял свой стакан, допил его, поставил на пол и сел к ней на тахту. Дождь с ветром хлестал в оконные стекла с неистовой яростью, дальние раскаты грома напоминали артиллерийскую канонаду. Внезапно что-то сверкнуло, раздался сильный треск, и в лица нам ударил ослепительный свет. Вскрикнув, Соня испуганно прижалась ко мне и уткнулась головой мне в плечо.
— Ну-ну, это всего лишь гроза, — обнял я ее тихонько, стараясь приподнять подбородок пальцем. В Соне было что-то от маленькой девочки, зажмуривающейся при каждом ударе грома. Каждый раз она придвигалась ко мне все ближе, ближе, пока не оказалась у меня в объятиях — теплая, дрожащая, но от того не менее желанная.
Все, что разделяло нас, отступило, наши губы судорожно искали друг друга и наконец встретились, влажные от желания.
Она взяла мои руки и прижала к своему телу, к его душистой теплоте. Я чувствовал под своими пальцами шелковистость ее кожи, прохладу и нежность изгибов, ее всю...
Тогда мы устроили свою собственную грозу в комнате, и раскаты грома снаружи не могли заглушить восторженные вскрики Сони, мой страстный шепот и тихие стоны, которые иногда вырывались у нас...
Это продолжалось долго, очень долго, пока мы не отодвинулись друг от друга, стараясь унять бешеный стук сердец. Мир с его звуками и грозой снова стал реальным.
Снаружи полыхнул голубовато-белый огонь, послышался треск, потом шипящий звук, и настала та короткая тишина, которая бывает сразу после молнии перед ударом грома. Две лампы на другом конце комнаты вдруг на мгновение ярко вспыхнули — и погасли.
Соня забилась у меня в объятиях, я сжал ее крепче и стал успокаивать, но скоро встал, отцепив от себя ее пальцы:
— Тише, милая. Это не похоже на угрозу. Я проверю.
Она, казалось, была все еще испугана.
— Разве это необходимо?
— А вдруг пожар, крошка.
Я натянул одежду, дождевик и открыл дверь. Потом обежал вокруг дома и увидел огромную кучу стружек у заднего крыльца. Они уже разгорались.
Только моя поразительная реакция спасла меня и мою глупую голову от смерти. Очередь ушла в стенку над моей головой. Я упал на землю, перекатился по направлению к дому, рассчитывая, что, если второй будет стрелять, ему потребуется тоже переменить место, и подождал, пока раздастся следующий выстрел.
Заметив парня прежде, чем он увидел меня, я сделал бросок. Его автомат полетел в темноту. Он начал было кричать, но крик застрял у него в глотке, когда я оторвал его от земли и бросил через спину.
Необходимо было заставить парня заговорить, все равно каким способом. Я разложил его на траве и улыбнулся, увидев ужас, который стоял в его глазах.
Поднял его и поставил в такую позу, чтобы иметь возможность быстро сломать ему позвоночник. Тут опять сверкнула молния, и в ее ослепляющем свете я увидел второго, стоящего в тридцати футах с пистолетом в руке; палец лежал на спуске.
Этого типа я видел раньше на заднем сиденье автомобиля, который нас преследовал.
Повинуясь животному инстинкту, я упал в ту самую секунду, как раздался выстрел. Пуля ударила в живой щит, который я держал перед собой. Он застонал и обмяк. Я откатился к кустам, ожидая очередной вспышки молнии, которая откроет местонахождение стрелявшего.
Но по закону подлости молнии не было. Я встал, напряженно всматриваясь в темноту, привыкая к ней, как вдруг услышал шум отъезжающей машины. Преследовать ее не имело смысла из-за преимущества старта. Надо убираться отсюда.
Я быстро обследовал карманы мертвеца, нашел пачку бумажных денег и мелочь, связку ключей, сигареты и плоский бумажник во внутреннем кармане куртки. Я поискал еще и обнаружил массивную зажигалку, щелкнул ею и раскрыл бумажник.
В неясном свете я прочел, что владелец — таможенник Генри Бакман. Его бляха была прикреплена тут же.
Теперь уж я действительно влип! С мертвым копом шутки плохи, и, если меня с этим свяжут, за него спросят особо.
Я бросил зажигалку и, войдя в дом, рухнул в кресло. Было два варианта. Если тот, другой парень тоже таможенник и застрелил случайно своего же в перестрелке, это будет весьма скверно. Но если они из разных групп, и парень с автоматом был из советской группы немцев, то моя шея уж точно в петле.
Соня сказала, все еще лежа на кушетке:
— Тайгер... что это?
— Ничего.
— Я слышала шум.
— Забудь. Быстро одевайся. Надо сматываться.
Она не спорила. Ей все объяснил тон моего голоса.
Потом я набрал номер Уолли Гиббонса. Он снял трубку после второго звонка, и голос у него дрожал.
— У тебя что, посетители? — спросил я.
— Нет, они уже ушли.
— Что случилось?
— Черт тебя побери, я попал в ловушку!
— Быстро, что там?
— Сюда явились два таможенника. Они ничего не рассказывали. Только задавали вопросы. Хотели узнать об этом типе с «Мейтленда».
— Ты их знаешь?
— Да, мне приходилось с ними встречаться. Они обыскали Рондину и нашли квитанцию об уплате за свет и телефон в каком-то доме в Коннектикуте.
— Ну-ну, и что же?
— Ничего, задавали вопросы, ничем себя не выдали.
— Рондина у тебя?
— Да, они приказали нам оставаться здесь. Завтра утром у нас соберется большое общество.
Я что-то буркнул и повесил трубку. Соня подошла с чемоданчиком, но я велел оставить его здесь. Взял ее за руку и вывел из дому. Она подождала, пока мы ехали по темной окольной дороге к заставе, и только потом задала мне вопрос.
— Они нашли нас, детка. Сопоставили нас с Уолли. Поняли, что через него могут выйти на меня, и держали его под наблюдением. Видели, как я выходил, и проследили.
— Но... разве ты не заметил хвост?
— Не в такую грозу. Он мог ехать следом с выключенными фарами, но сделал ошибку: ждал слишком долго, прежде чем начать действовать. Таможенник приехал первым, увидел меня и подумал, что я его засек и специально вышел за ним. Попробовал стрелять, но промахнулся и в темноте получил пулю от другого парня.
— Что же теперь будет?
— Они идут за нами. Ты, я и Мартрель не должны теперь оставлять за собой следов. Собираюсь спрятать тебя в безопасном месте, малютка.
— Но Габен... Они попытаются убить его?
— Можешь не сомневаться.
— Тайгер, пожалуйста... не дай им сделать это, ну, пожалуйста, милый, прошу тебя!
— Сделаю, что смогу. Его держат под охраной.
— Этого достаточно?
— Нет. Его скоро выпустят и уничтожат. Они не могут больше его задерживать.
Соня легко коснулась моей руки, ее пальцы умоляли.
— Ты сделаешь что-нибудь?
— Постараюсь.
Гроза уносилась куда-то в сторону, и сквозь рваные края клубящихся туч показались первые алые проблески рассвета, как бы согревшие ночь.
— Гроза кончается, смотри!
— Это предзнаменование, — ответила она. — Будет хороший день.
— Надеюсь, ты права.
День все разгорался. Мы остановились перекусить в крошечной закусочной с телефоном на одной из стен. Когда поели, я дал Соне немного мелочи и сказал:
— Попробуем снова позвонить в больницу.
Я пошел к телефону вместе с ней, смотрел, как она набирает номер, и слышал, как она спросила Мартреля. Она держала трубку подальше от уха, так что я услыхал и грубый мужской голос, переспрашивающий у Сони имя. Наконец ее соединили с Мартрелем. Точно следуя моим инструкциям, она быстро сообщила, что жива и в безопасности. Он болтал как сумасшедший, по-русски. Она заметила, что я сделал ей знак заканчивать, и повесила трубку в середине его трескотни, пообещав позвонить еще.
— Что он сказал?
— Он был потрясен. Даже английский забыл.
— Это бывает.
— Он сделает все, что я попрошу, боится за меня.
— Давай уйдем отсюда.
Я заплатил по счету, сел за руль и свернул с шоссе; вскоре примерно на расстоянии в четверть мили показалась полицейская патрульная машина. Угрожающе выла сирена.
— Они не теряют времени, — сказал я.
— Это меня и пугает.
Я дотянулся и включил радио, поймав местную станцию. Как раз передавали новости. Главное внимание уделили трупу мужчины, обнаруженному в имении Бартона Селвика правительственными агентами, но никаких подробностей не сообщили. О них объявят позже. То бишь о моих отпечатках пальцев. А также и о Сониных. Их там полно по всему дому.
Я въехал в спальный район еще до того, как заблокировали дорогу, и направился сразу в Нью-Йорк, пробиваясь сквозь оживленное утреннее движение. По Вест-Сайдскому шоссе добрался в даунтаун, где по соседству с мелкими мастерскими Мартин Грейди устроил надежное убежище.
Когда-то это был гараж, потом — торговый склад — до того, как здание перекупил Грейди. Мы пользовались убежищем от случая к случаю, держали там амуницию, а если надо, то и укрывались на нужное время. В задней комнате стояла кровать, там же хранились и достаточные запасы провизии.
Я впустил Соню через боковую дверь, запер ее и показал туалетную комнату, не слишком роскошную, но приемлемую.
Пока она осматривала помещение, я вызвал Ньюаркский контрольный центр и вместо Адамса попал на Андерсона, который приказал мне как можно скорее связаться с Эрни Бентли. У него было телефото Спаада Хело, полученное из Европы. Нужно посмотреть на него. Ничего нового о проекте Валчека, кроме того, что нам становится совсем жарко. Мартина Грейди жарила на медленном огне вторая сенатская комиссия. Мои фотографии вместе с приметами были разосланы по всей стране.