Страница:
Я с недоумением задавался вопросом: где жена могла добыть достаточное количество семян, чтобы произвести такие богатые посевы. Особенно поразила меня площадка, покрытая исполинской и совершенно вызревшей кукурузой. Само собой разумеется, что эти полевые богатства не могли не привлечь диких животных, и нам не трудно было открыть вредное присутствие последних. Когда мы впоследствии приблизились к полю с кукурузой для жатвы, пред нами шумно взлетело с полдюжины дрохв, между тем как другие, гораздо меньшие птицы, в которых я признал маленьких перепелов, спаслись бегством. К ним следует еще прибавить двух или трех кенгуру, которые удалились большими скачками и которых безуспешно преследовали наши собаки.
Фриц снял клобучок со своего орла, который сперва стрелой поднялся в воздух, потом ринулся на великолепную дрохву и овладел ею, хотя не нанес ей слишком глубоких ран, так что мы могли сохранить эту добычу живой.
Жаков шакал, который начинал привыкать к охоте, принес нам последовательно с дюжину жирных перепелок, которые доставили нам отличный обед.
Отправившись в дальнейший путь, мы, в полдень достигли Соколиного Гнезда. Так как зной и ходьба истомили нас жаждой, то жена придумала изготовить нам новый напиток: измолов еще мягкие зерна кукурузы, она получила род теста, которое распустила в воде, подслащенной соком сахарного тростника. Таким образом она могла предложить нам род молока, столь же приятного, как и подкрепляющего.
Остаток дня был употреблен на выщелачивание зерен кукурузы и на приготовления к выполнению одной мысли, пришедшей мне несколько дней тому назад. Дело состояло в поселении некоторых наших животных в открытом поле: если бы они привыкли к здешнему климату и расплодились, то, оставаясь по-прежнему в нашем распоряжении, избавили бы нас от обременительного ухода за ними. Я мог дозволить себе этот опыт потому, что наш птичник и наше стадо были достаточно богаты для того, чтобы в случае нужды мы могли даже пожертвовать несколькими особями каждого вида.
XXI
ХЛОПЧАТКА. ФЕРМА.
ЧЕТВЕРОНОГОЕ ЖИВОТНОЕ С КЛЮВОМ. ПИРОГА
На другой день, с рассветом, мы отправились искать места для предположенной фермы, поместив на телеге, кроме продовольственных припасов, дюжину кур, двух петухов, трех поросят и две пары козлят. В телегу были впряжены корова, буйвол и осел. Впереди ехал Фриц на онагре.
Мы направили путь к точке наших владений, которую еще не осматривали: к местности, простиравшейся от Соколиного Гнезда до большого залива по ту сторону Обсерватории и мыса Обманутой Надежды.
Вначале мы не раз должны были прорубать себе путь топорами, идя по полям, поросшим сплошным кустарником. Но вскоре караван достиг маленькой рощи, по выезде из которой мы увидели пред собою площадку с кустами, покрытыми белыми хлопьями.
- Снег, снег! - радостно воскликнул Франсуа, соскакивая с телеги. Тут настоящая зима, а у нас только скучные дожди.
И он побежал к воображаемому снегу, желая поиграть в снежки.
Смеясь простодушию ребенка, я продолжал приглядываться к площадке и скоро разрешил себе загадку. Наш ученый также смеялся.
- Ну, - обратился я к нему, - назови-ка мне эти кусты.
- Я догадываюсь, - ответил он с некоторым самодовольством, - насколько я могу разглядеть, это хлопчатник, теперь нам можно будет без большого труда надолго запастись хлопчатой бумагой.
Эрнест говорил правду. Вид поляны был очень интересен. Плодовые коробочки кустов, созрев и растреснув, пускали на ветер, наполнявший их пух, которым были одеты семена. Хлопья висли на деревьях; ветер срывал их и долго носил по воздуху; затем они устилали почву.
Это открытие обрадовало всех нас. Но особенно была довольна жена; она тотчас же обратилась ко мне с вопросом, нельзя-ли построить ткацкий станок, и ей казалось даже легким изготовить нам белье ко времени, когда износится прежнее. Я обещал ей придумать средство к выполнению ее желания.
В ожидании мы занялись сбором хлопка в те из наших мешков, которые были пусты. После этого жена собрала еще некоторое количество семян хлопчатника, который она намеревалась развести в окрестностях Палатки, чтобы иметь этот драгоценный куст вблизи нашего жилища.
По окончании сбора мы отправились дальше. Скоро мы достигли небольшой горы, с вершины которой открывался великолепный вид. Склон этой горки был покрыт самой богатой растительностью. Под горой простиралась пройденная нами равнина, которую орошал широкий ручей. Все согласились со мной, что это место очень удобно для устройства фермы.
Тотчас же поставили палатку, устроили очаг, и мать принялась готовить ужин, в чем ей помогали Франсуа и Жак.
В это время я, в сопровождении Фрица и Эрнеста, осмотрел окрестности, чтобы ознакомиться с местностью и выбрать наиболее удобное помещение для предполагавшегося поселения животных.
Я заметил группу деревьев, стоявших до того удобно для моей цели, что я тотчас же порешил воспользоваться ими как столбами здания, которое мы намеривались построить.
Обсудив порядок завтрашних работ, мы возвратились к палатке, где нас ожидал вкусный ужин.
Жена распределила собранный нами хлопок таким образом, чтобы дать каждому из нас на ночь по мягкой подушке. Благодаря этой заботливости мы наслаждались до утра таким сладким сном, какого уже давно не испытывали.
Выбранных мною для сарая деревьев было шесть, и они стояли продолговатым четырехугольником, одной стороной обращенные к морю.
На первых трех деревьях, ближайших к берегу, я сделал по зарубке футах в двенадцати от земли и в эти зарубки вогнал толстый шест. Прибив его гвоздями, я вырубил такое же углубление и прикрепил такой же шест на противоположном ряду деревьев, на высоте восьми футов. Потом поперек обоих шестов, от одного к другому, я наложил сплошной ряд менее толстых шестов, который и покрыл кусками коры, как черепицей.
При помощи стеблей вьющихся растений и крепко связанных тростей мы возвели стены в пять футов вышиной. Оставшийся промежуток до кровли был заставлен легкой решеткой, дававшей воздуху и свету доступ внутрь сарая.
Ворота сарая, в наибольшей стене его, были обращены к морю.
Внутри мы отделали сарай возможно удобнее, не дозволяя себе, впрочем, лишней траты леса.
Перегородка, на половину высоты сарая, разделила его на два неравные отделения, из которых большее должно было служить овчарней и помещением для кур; последним был отделен один угол, при помощи частокола, шесты которого отстояли один от другого лишь на промежутки, необходимые для прохода живности.
Из овчарни калитка вела в другую половину сарая, которую мы назначили пристанищем для себя на случай посещения нами этой местности.
Все это было устроено очень скоро и потому очень несовершенно, но я обещал себе заняться отделкой сарая в более досужее время. А пока наш скот и наша живность были все-таки укрыты. Чтобы приучить их возвращаться на ночь в сарай, мы наполнили корыта хлебными корками, пересыпанными солью, и согласились возобновлять эту приманку до тех пор, пока животные не привыкнут к своему новому жилищу.
Наша постройка, которую мы надеялись окончить в три-четыре дня, отняла у нас более недели, и потому наши продовольственные припасы стали истощаться. Тем не менее нам не хотелось возвращаться в Соколиное Гнездо, не окончив устройства фермы. И потому я послал Фрица и Жака привести нам новых запасов и задать на несколько дней корму оставшимся дома животным. Наши посланцы отправились верхом на онагре и буйволе, взяв с собой еще осла для перевозки припасов.
Во время их отсутствия я, вместе с Эрнестом, странствовал по окрестности, в надежде найти картофель или кокосовые орехи, а отчасти и для ближайшего ознакомления с местностью.
Сначала мы пошли вверх по течению ручья и скоро добрели до знакомой уже нам дороги. Затем несколько минут ходьбы привели нас к чрезвычайно живописному маленькому озеру. Берега его сплошь поросли диким рисом, которым угощалась стая птиц, при нашем приближении отлетевшая с большим шумом.
Мне удалось убить из них штук пять или шесть. То были канадские курочки. Но удачный выстрел мой оказался бы совершенно бесполезным, если б следовавший за нами шакал не повытаскивал застреленных птиц из воды и не принес нам этой добычи.
Немногим дальше, Кнопс, ехавший верхом на Билле, поспешно соскочил с него и кинулся в небольшую чащу, где стал угощаться великолепной земляникой.
Находка эта была как нельзя более кстати, освежив нам запекшиеся уста.
Этих чудных ягод было так много, что мы не только вполне освежились ими, но еще набрали целый бурак, висевший на спине Кнопса. На случай падения обезьянки или ее желания полакомиться своей ношей, я прикрыл бурак листьями и чистой тряпочкой и крепко завязал последнюю.
Я сорвал еще несколько метелок риса, чтобы испытать их вареными и узнать, не может-ли их зерно служить нам пищей.
Возвращаясь берегом озера, мы увидели на воде великолепных черных лебедей, ловко нырявших за кормом. Я, конечно, не решился нарушить выстрелом это прекрасное и новое для нас зрелище. Но Билль, - не разделявший моего восторга, кинулся в воду, прежде чем мы догадались остановить его, и вытащил из воды животное престранного вида, которое я издали счел за выдру. Подбежав к собаке и вырвав из ее пасти мертвое животное, которое она намеревалась растерзать, я внимательно рассмотрел его. Ноги его были снабжены плавательными перепонками; у него был длинный шерстистый хвост, сверху загнутый, очень маленькая голова, а глаза и уши едва заметные; морда, или лучше, клюв, походил на клюв утки. Такое забавное сочетание рассмешило меня, но поставило в настоящее затруднение: мои сведения из естественных наук не выручали меня в желании определить это животное, представлявшее одновременно признаки четвероногого, птицы и, пожалуй, рыбы.
Полагая, что оно может быть неизвестно естествоиспытателям я, недолго думая, назвал его четвероногим животным с клювом и попросил Эрнеста принести его домой, потому что я намеривался набить его и сохранить как редкость.
- Я знаю его, - сказал мой ученый. - это утконос. На днях я прочел его описание в одной из книг капитана. Животное это уже давно занимает естествоиспытателей.
- В таком случае, - заметил я смеясь, - оно положит начало нашему естественно-историческому музею.
Захватив нашу добычу, мы возвратились на ферму почти одновременно с Фрицем и Жаком, которые подробно рассказали, что они делали в Соколином Гнезде. Я с удовольствием заметил, что они не только в точности исполнили все мои поручения, но и по собственной догадке распорядились многим очень умно.
На другой день, обильно снабдив кормом животных, которых мы оставляли на Ферме, мы покинули ее. В первом лесу, через который нам пришлось проходить по дороге, мы наткнулись на стадо обезьян, которые приветствовали нас оглушительными криками и дождем хвойных шишек. Рассмотрев некоторые из этих шишек, я признал в них плод кедра, орешки которого очень вкусны и дают прекрасное масло. И потому я попросил детей собрать как можно большой запас шишек. Затем мы снова отправились в путь и скоро достигли мыса Обманутой Надежды, на котором и намерен был построить беседку на случай походов на ту сторону.
Мы ревностно принялись за работу. Опыт на Ферме научил нас постройкам, и потому новое здание было построено менее, чем в неделю. Наш ученый упросил назвать это место звучным именем Проспект-Гилль*.
______________
* Так называется английская колония в Новом Южном Валлисе.
Уже довольно долго я искал дерево, кора которого дала бы мне возможность построить челнок, крепкий и в то же время легкий, и хотя мои поиски оставались до этой поры безуспешными, я не отказывался от предприятия. Окончив новую постройку, я вместе с детьми стал осматривать окрестность, изобиловавшую большими, редкими деревьями. Наконец, я нашел несколько деревьев, соответствовавших моей цели. Судя по вышине и листве, эти деревья можно бы было признать за дубы, если б плоды их, впрочем похожие на желуди, не отличались чрезмерной малостью.
Выбрав дерево, которое, на взгляд, наиболее соответствовало моему намерению, я, при помощи Фрица, привесил к нижним ветвям дерева принесенную нами веревочную лестницу. Фриц, поднявшись до конца ствола, распилил кору дерева, вокруг него, до заболони, между тем как я исполнил то же самое на нижнем конце ствола. Потом я содрал, по всей длине дерева, узкую полоску коры и принялся осторожно отдирать остальную кору при помощи деревянных клиньев. Дерево было в соку, кора его очень гибка, и потому эта часть труда удалась мне прекрасно. Но затем предстояло обратить большой пласт коры в удобный челнок.
Не давая коре высохнуть, я придал ей желаемую форму, расщепил топором кору с обоих концов и сложил обе лопасти, которые свертывались в трубку, толщиной в ствол. Затем я скрепил обе лопасти гвоздями, так что, сойдясь на обоих концах свертка, они образовали на них по острому ребру. Таким образом я придал челноку два носа, которые должны были значительно облегчить его передвижение. Однако середина коры оставалась плоской. Чтобы придать бокам более отвесное положение, я стянул кору веревками, вставив между ее краями распорки. Дело удавалось. Но так как для дальнейшей работы у меня не было необходимых инструментов, то я послал за ними Фрица и Жака, поручив детям привезти с собой сани, к которым я приделал колеса одной из пушек, найденных нами на корабле. Я намеревался перевезти челнок в место, более удобное для окончательной его отделки. В ожидании возвращения посланных, Эрнест и я еще побродили по окрестности, при чем я нашел дерево, которое индейцы называют деревом-светочем, употребляя его в виде факелов во время ночных походов. Я вырубил также кокоры, чтобы подпереть бока моего челнока. Одновременно мы открыли и другой род резины, которая, засыхая, твердела и становилась непромокаемой. Рассчитав, что для смоления челнока эта резина удобнее всякой смолы и дегтя, я собрал ее в большом количестве.
Фриц и Жак возвратились только перед ночью, и потому погрузка была отложена на завтра.
На рассвете следующего дня мы взвалили на сани челнок, назначенные для него кокоры и все вещи, которые, по-нашему мнению, могли принести нам пользу, и направились к Палатке. В Соколином Гнезде мы остановились только часа на два, чтоб пообедать и накормить наших животных.
Мы прибыли к Палатке задолго до заката солнца, но слишком усталыми, чтоб предпринять что-либо в тот же вечер. Весь следующий день был употреблен на отделку челнока. Для скрепления его я прибил под каждый нос по согнутому куску дерева, а по длине челнока - киль. Вверху мы приделали отгиб из планок и шестов, к которым были прикреплены кольца для продевания снастей.
На дно челнока я бросил, в виде балласта, каменьев и глины, которые прикрыл помостом, удобным для стояния и ходьбы. Поперек челнока были помещены подвижные скамьи. Посредине возвышалась наша мачта, снабженная треугольным парусом; сзади я прицепил руль.
Мне пришла счастливая мысль еще более облегчить челнок. Я попросил жену сшить мешки из тюленьих шкур, надул эти мешки воздухом, осмолил их и привесил к бокам челнока. Эти пузыри должны были не только поддерживать челнок на воде, но и не дозволять ему опрокинуться или зачерпнуть воды.
Я забыл упомянуть, что корова наша отелилась немного спустя после времени дождей. Так как теленок уже подрос, то его можно было употребить на работу. Однажды вечером я высказал эту мысль в присутствии семьи. Эрнест предложил приучить бычка к бою, по примеру готтентотов, и так как братья находили его мысль странной, то он добавил:
- Народ этот живет в стране, изобилующей хищными зверями. Стада, составляющие единственное его богатство, были бы вскоре истреблены, если б их не охраняли быки, приученные к битве с хищными животными. Эти храбрые сторожа охраняют скот на пастбищах, стараясь сдерживать его в одном месте. Заметив опасность, они понуждают скот стать в круг; слабейшие животные становятся в середину, другие по окружности - головами наружу. Приблизившийся неприятель видит перед собой ряд длинных и острых рогов, и, по большей части, отступает. Однако лев не устрашается и этой обстановки и для спасения стада защищающий его бык бывает всегда вынужден пожертвовать собой. Эти отважные животные употребляются племенами готтентотов и в междоусобных войнах, и нередко им то племя и обязано одержанной победой.
Этот рассказ чрезвычайно понравился детям; но так как нам не предстояло ни защищать наши стада, ни вести войну, то было решено воспитать бычка обыкновенным образом. Оставалось только определить, кому из детей поручить его.
Ленивому Эрнесту было достаточно хлопот с обезьянкой; онагр отнимал довольно много времени у Фрица; на долю Жака, наиболее предприимчивого, выпало и наиболее забот: его буйвол и шакал лишали его свободного времени; заботу об осле приняла на себя жена; на мне лежал общий надзор за всеми животными; только у Франсуа не оказалось занятия.
- Ну, малютка, обратился я к нему, - хочешь ты попытаться воспитать бычка?
- Да, да, папа, - воскликнул он, хлопая в ладоши, - бычок красивый; я буду ласкать его, давать ему, что он любит, и хоть я и маленький, а с ним справлюсь. Я назову его Мычком.
Имя бычку было утверждено, и дети стали придумывать имена буйволу и двум щенкам. Жак предложил назвать буйвола Вихрем, уже заранее радуясь возможным словам: "Вот Жак несется на Вихре". Щенки были названы по своим мастям: один Бурым, а другой Рыжим.
Целые два месяца мы заняты были перегораживанием пещеры дощатыми заборами и плетнями, чтобы сделать это жилище как можно удобнейшим, рассчитывая зимой приступить к его украшению.
Работа значительно облегчалась накопившимся у нас большим запасом бревен, досок и другого леса.
Пол нашей комнаты был покрыт толстым слоем глины, в которой вставлены были очень тесно плоские камешки. Стены были покрыты раствором гипса, и я рассчитывал, что конец лета высушит его.
Из шерсти нишах коз и овец мы придумали, между прочим, изготовить войлочные ковры для столовой и сборной комнаты. Для этого мы разостлали на парусе пласт предварительно расчесанной шерсти и полили ее кипятком, в котором распустили куски рыбьего клея. Я свернул парус, и мы долго били по нем толстыми палками. Повторив поливку и продолжив колоченье, мы развернули парус, и от него отделилась длинная и широкая войлочная полость, которая, будучи высушена на солнце, прекрасно выполняла свое назначение. Ковер этот не мог, конечно, равняться с турецким, но был еще очень пригоден.
XXII
ПРАЗДНИК СПАСЕНИЯ
Однажды утром, проснувшись раньше обыкновенного и не желая своим вставанием нарушить сон семьи, я старался вычислить время, прошедшее со дня нашего крушения.
К большому моему удивлению вычисление убедило меня в том, что я размышляю накануне дня, который в минувшем году оказался для нас столь несчастным и вместе с тем столь счастливым.
После нескольких воспоминаний, поневоле весьма грустных, я должен был сознаться самому себе в моей чрезвычайной неблагодарности. Бог не только избавил нас всех от смерти, но доставил нам убежище, поистине благословенное, так как до настоящего времени всякий труд наш вознаграждался и малейшее наше усилие увенчивалось успехом. Из души моей вознеслась теплая молитва к Тому, который так очевидно охранял мою жену и наших малюток. Я решился не пропустить незамеченной эту годовщину и ознаменовать каким-либо торжественным празднеством, которое могло бы пробудить в детях чувства, приличные нашему прошедшему и настоящему.
Вечером, за ужином, я еще колебался, не решив ничего относительно следующего дня.
- Дорогие мои, - сказал я детям, - завтра великий день, который мы должны помнить в течение всей нашей жизни, что бы нас ни ожидало. А мы едва не забыли его! Завтра минет год с того дня, когда мы пристали к нашему прекрасному острову и чудесным образом избавились от смерти. День этот должен стать праздником для каждого из нас. Постарайтесь встать завтра пораньше.
Эта весть удивила мою семью. Она не хотела верить, чтобы мы уже целый год прожили в одиночестве.
- Не ошибся ли ты в счете? - спросила жена растроганным голосом. Неужели уже целый год...
- Я не ошибся, дорогая моя, - ответил я. - Мы потерпели кораблекрушение 30 января прошлого года. Календарь, который, к счастью, мне удалось спасти, служил нам одиннадцать месяцев; с того времени прошло еще четыре недели. Мы пристали в берегу 2 февраля, следовательно, завтра мы должны праздновать день нашего избавления. Но так как книгопродавец забыл выслать нам новый календарь, то впредь мы сами должны позаботиться счислением дней.
- Это не трудно, папа, - торопливо высказался Эрнест. - Нам стоит только поступать подобно Робинзону Крузе: каждый день делать по нарезке на дереве и затем делить эти значки по неделям, месяцам и годам.
Мысль мальчика казалась мне справедливой. Я задал ему несколько вопросов о календаре, о способах придать счету дней желаемую правильность, и ответы Эрнеста изумили меня своею основательностью. Я назвал его, шутя, астрономом нашей колонии и поручил ему надзор за всеми часами в наших владениях.
- Настоящий-то астроном - наша библиотека, - скромно возразил он. Какое счастье, папа, что мы спасли все эти хорошие книги.
- А я не очень люблю книги, - вмешался маленький Франсуа.
- Да ты, маленький лентяй, - заметила мать, - еще не знаешь, что в них есть.
- Мне, мама, веселее играть с Биллем, или бегать с Жаком, или работать с тобой в саду. Ведь это же не худое дело!
- Но, подросши, ты должен будешь и читать. В книгах, дорогой мой, есть много хорошего, приятного и притом полезного. Когда ты станешь постарше, ты узнаешь это и сам.
- Да я уж и теперь постарше, - ответил Франсуа простодушно, - мне одним годом больше, чем в прошлом году.
Тон Франсуа вызвал общий смех. Разговор снова обратился на измерение времени. Я продолжал спрашивать Эрнеста:
- Ты знаешь, что год состоит из 365 дней, 5 часов, 48 минут и 43 секунд; как же поступишь ты при вычислении с этими лишними часами, минутами и секундами?
- Мы будем прибавлять их к каждому четвертому году; они составят около одного дня, и мы прибавим его в феврале, чтобы сделать год високосным.
- Папа, - вмешался в свою очередь Фриц, - я никак не могу запомнить, в каких месяцах тридцать один день и в каких только тридцать.
- Для разрешения этого вопроса календарь всегда при тебе: это твоя рука.
- Рука календарь? - вопросительно воскликнул Жак.
- Да, мой друг. Сожми руку и посмотри на первый сгиб кулака с верхней стороны. Что ты видишь на этом сгибе?
- Ничего, - ответил Жак.
- А ты, Фриц?
- Вижу четыре косточки и три углубления.
- Ну вот, считай по ним месяцы, начиная с указательного пальца и возвращаясь к нему, когда дойдешь до мизинца. Затем, какие месяцы придутся на косточки, и какие на углубления... Как разместятся месяцы?
- Правда, - сказал Фриц, - январь, март, май, июль, август, октябрь и декабрь приходится на косточки, а остальные на ямочки.
- Вот и весь секрет: в месяцах, которые приходятся на косточки, по тридцати одному дню, а в остальных - по тридцати. Помни только, что в феврале високосного года двадцать девять.
Этот прием забавил детей, которые долго еще смотрели на руки и считали месяцы. Заболтавшись, мы легли в постели довольно поздно.
- Для наступающего праздника, - сказала жена, целуя детей, приготовлю хороший обед.
Занятые мыслью о завтрашнем дне, мальчики долго не засыпали, и я слышал, как они тихо спрашивали друг друга: "Что папа придумал на завтра? Какой будет праздник?"
Я притворился, что не слышу их разговоров, и предоставил каждому строить свои предположения и усыпить себя ими.
На рассвете следующего дня нас внезапно разбудил пушечный выстрел, слышавшийся с берега. Мы вскочили и с изумлением глядели друг на друга, как бы спрашивая, пугаться ли нам этого звука или радоваться ему. Но я заметил, что Фрица и Жака не было в постелях, и успокоился. Они вскоре возвратились.
- Каков гром! - гордо спрашивал Жак.
Фриц, заметив отражавшееся на моем лице недовольство, сказал:
- Извини, папа, что мы решились начать праздник Избавления пушечным выстрелом. Мы думали только о том, чтобы поразить вас неожиданностью, и не сообразили, что помешаем вам спать.
Я объяснил детям, что порицаю их не столько за нарушение нашего сна, сколько за совершенно бесполезную трату большого количество драгоценного для нас пороха, заменить который мы не нашли еще средства.
Но я не хотел их более печалить, потому что намерение детей было невинное и вошли они слишком радостными, воображая, что своей выходкой доставят всем удовольствие.
Вслед за завтраком, поданным перед входом в пещеру, на вольном воздухе, я открыл торжество чтением своего журнала, чтобы возобновить в памяти детей все подробности нашего избавления.
Затем мы, как и в другие воскресенья, вели благочестивую беседу и молились, а после отправились на прогулку в залив Спасения.
По нашему возвращении жена подала нам в обед две прекрасно изжаренные курицы и очень сладкий крем, до которого дети были большие охотники. По окончании обеда я встал и сказал:
- Живо, дети! Приготовьтесь доказать свою ловкость в гимнастических упражнениях: победителей ожидают великолепные призы.
Фриц снял клобучок со своего орла, который сперва стрелой поднялся в воздух, потом ринулся на великолепную дрохву и овладел ею, хотя не нанес ей слишком глубоких ран, так что мы могли сохранить эту добычу живой.
Жаков шакал, который начинал привыкать к охоте, принес нам последовательно с дюжину жирных перепелок, которые доставили нам отличный обед.
Отправившись в дальнейший путь, мы, в полдень достигли Соколиного Гнезда. Так как зной и ходьба истомили нас жаждой, то жена придумала изготовить нам новый напиток: измолов еще мягкие зерна кукурузы, она получила род теста, которое распустила в воде, подслащенной соком сахарного тростника. Таким образом она могла предложить нам род молока, столь же приятного, как и подкрепляющего.
Остаток дня был употреблен на выщелачивание зерен кукурузы и на приготовления к выполнению одной мысли, пришедшей мне несколько дней тому назад. Дело состояло в поселении некоторых наших животных в открытом поле: если бы они привыкли к здешнему климату и расплодились, то, оставаясь по-прежнему в нашем распоряжении, избавили бы нас от обременительного ухода за ними. Я мог дозволить себе этот опыт потому, что наш птичник и наше стадо были достаточно богаты для того, чтобы в случае нужды мы могли даже пожертвовать несколькими особями каждого вида.
XXI
ХЛОПЧАТКА. ФЕРМА.
ЧЕТВЕРОНОГОЕ ЖИВОТНОЕ С КЛЮВОМ. ПИРОГА
На другой день, с рассветом, мы отправились искать места для предположенной фермы, поместив на телеге, кроме продовольственных припасов, дюжину кур, двух петухов, трех поросят и две пары козлят. В телегу были впряжены корова, буйвол и осел. Впереди ехал Фриц на онагре.
Мы направили путь к точке наших владений, которую еще не осматривали: к местности, простиравшейся от Соколиного Гнезда до большого залива по ту сторону Обсерватории и мыса Обманутой Надежды.
Вначале мы не раз должны были прорубать себе путь топорами, идя по полям, поросшим сплошным кустарником. Но вскоре караван достиг маленькой рощи, по выезде из которой мы увидели пред собою площадку с кустами, покрытыми белыми хлопьями.
- Снег, снег! - радостно воскликнул Франсуа, соскакивая с телеги. Тут настоящая зима, а у нас только скучные дожди.
И он побежал к воображаемому снегу, желая поиграть в снежки.
Смеясь простодушию ребенка, я продолжал приглядываться к площадке и скоро разрешил себе загадку. Наш ученый также смеялся.
- Ну, - обратился я к нему, - назови-ка мне эти кусты.
- Я догадываюсь, - ответил он с некоторым самодовольством, - насколько я могу разглядеть, это хлопчатник, теперь нам можно будет без большого труда надолго запастись хлопчатой бумагой.
Эрнест говорил правду. Вид поляны был очень интересен. Плодовые коробочки кустов, созрев и растреснув, пускали на ветер, наполнявший их пух, которым были одеты семена. Хлопья висли на деревьях; ветер срывал их и долго носил по воздуху; затем они устилали почву.
Это открытие обрадовало всех нас. Но особенно была довольна жена; она тотчас же обратилась ко мне с вопросом, нельзя-ли построить ткацкий станок, и ей казалось даже легким изготовить нам белье ко времени, когда износится прежнее. Я обещал ей придумать средство к выполнению ее желания.
В ожидании мы занялись сбором хлопка в те из наших мешков, которые были пусты. После этого жена собрала еще некоторое количество семян хлопчатника, который она намеревалась развести в окрестностях Палатки, чтобы иметь этот драгоценный куст вблизи нашего жилища.
По окончании сбора мы отправились дальше. Скоро мы достигли небольшой горы, с вершины которой открывался великолепный вид. Склон этой горки был покрыт самой богатой растительностью. Под горой простиралась пройденная нами равнина, которую орошал широкий ручей. Все согласились со мной, что это место очень удобно для устройства фермы.
Тотчас же поставили палатку, устроили очаг, и мать принялась готовить ужин, в чем ей помогали Франсуа и Жак.
В это время я, в сопровождении Фрица и Эрнеста, осмотрел окрестности, чтобы ознакомиться с местностью и выбрать наиболее удобное помещение для предполагавшегося поселения животных.
Я заметил группу деревьев, стоявших до того удобно для моей цели, что я тотчас же порешил воспользоваться ими как столбами здания, которое мы намеривались построить.
Обсудив порядок завтрашних работ, мы возвратились к палатке, где нас ожидал вкусный ужин.
Жена распределила собранный нами хлопок таким образом, чтобы дать каждому из нас на ночь по мягкой подушке. Благодаря этой заботливости мы наслаждались до утра таким сладким сном, какого уже давно не испытывали.
Выбранных мною для сарая деревьев было шесть, и они стояли продолговатым четырехугольником, одной стороной обращенные к морю.
На первых трех деревьях, ближайших к берегу, я сделал по зарубке футах в двенадцати от земли и в эти зарубки вогнал толстый шест. Прибив его гвоздями, я вырубил такое же углубление и прикрепил такой же шест на противоположном ряду деревьев, на высоте восьми футов. Потом поперек обоих шестов, от одного к другому, я наложил сплошной ряд менее толстых шестов, который и покрыл кусками коры, как черепицей.
При помощи стеблей вьющихся растений и крепко связанных тростей мы возвели стены в пять футов вышиной. Оставшийся промежуток до кровли был заставлен легкой решеткой, дававшей воздуху и свету доступ внутрь сарая.
Ворота сарая, в наибольшей стене его, были обращены к морю.
Внутри мы отделали сарай возможно удобнее, не дозволяя себе, впрочем, лишней траты леса.
Перегородка, на половину высоты сарая, разделила его на два неравные отделения, из которых большее должно было служить овчарней и помещением для кур; последним был отделен один угол, при помощи частокола, шесты которого отстояли один от другого лишь на промежутки, необходимые для прохода живности.
Из овчарни калитка вела в другую половину сарая, которую мы назначили пристанищем для себя на случай посещения нами этой местности.
Все это было устроено очень скоро и потому очень несовершенно, но я обещал себе заняться отделкой сарая в более досужее время. А пока наш скот и наша живность были все-таки укрыты. Чтобы приучить их возвращаться на ночь в сарай, мы наполнили корыта хлебными корками, пересыпанными солью, и согласились возобновлять эту приманку до тех пор, пока животные не привыкнут к своему новому жилищу.
Наша постройка, которую мы надеялись окончить в три-четыре дня, отняла у нас более недели, и потому наши продовольственные припасы стали истощаться. Тем не менее нам не хотелось возвращаться в Соколиное Гнездо, не окончив устройства фермы. И потому я послал Фрица и Жака привести нам новых запасов и задать на несколько дней корму оставшимся дома животным. Наши посланцы отправились верхом на онагре и буйволе, взяв с собой еще осла для перевозки припасов.
Во время их отсутствия я, вместе с Эрнестом, странствовал по окрестности, в надежде найти картофель или кокосовые орехи, а отчасти и для ближайшего ознакомления с местностью.
Сначала мы пошли вверх по течению ручья и скоро добрели до знакомой уже нам дороги. Затем несколько минут ходьбы привели нас к чрезвычайно живописному маленькому озеру. Берега его сплошь поросли диким рисом, которым угощалась стая птиц, при нашем приближении отлетевшая с большим шумом.
Мне удалось убить из них штук пять или шесть. То были канадские курочки. Но удачный выстрел мой оказался бы совершенно бесполезным, если б следовавший за нами шакал не повытаскивал застреленных птиц из воды и не принес нам этой добычи.
Немногим дальше, Кнопс, ехавший верхом на Билле, поспешно соскочил с него и кинулся в небольшую чащу, где стал угощаться великолепной земляникой.
Находка эта была как нельзя более кстати, освежив нам запекшиеся уста.
Этих чудных ягод было так много, что мы не только вполне освежились ими, но еще набрали целый бурак, висевший на спине Кнопса. На случай падения обезьянки или ее желания полакомиться своей ношей, я прикрыл бурак листьями и чистой тряпочкой и крепко завязал последнюю.
Я сорвал еще несколько метелок риса, чтобы испытать их вареными и узнать, не может-ли их зерно служить нам пищей.
Возвращаясь берегом озера, мы увидели на воде великолепных черных лебедей, ловко нырявших за кормом. Я, конечно, не решился нарушить выстрелом это прекрасное и новое для нас зрелище. Но Билль, - не разделявший моего восторга, кинулся в воду, прежде чем мы догадались остановить его, и вытащил из воды животное престранного вида, которое я издали счел за выдру. Подбежав к собаке и вырвав из ее пасти мертвое животное, которое она намеревалась растерзать, я внимательно рассмотрел его. Ноги его были снабжены плавательными перепонками; у него был длинный шерстистый хвост, сверху загнутый, очень маленькая голова, а глаза и уши едва заметные; морда, или лучше, клюв, походил на клюв утки. Такое забавное сочетание рассмешило меня, но поставило в настоящее затруднение: мои сведения из естественных наук не выручали меня в желании определить это животное, представлявшее одновременно признаки четвероногого, птицы и, пожалуй, рыбы.
Полагая, что оно может быть неизвестно естествоиспытателям я, недолго думая, назвал его четвероногим животным с клювом и попросил Эрнеста принести его домой, потому что я намеривался набить его и сохранить как редкость.
- Я знаю его, - сказал мой ученый. - это утконос. На днях я прочел его описание в одной из книг капитана. Животное это уже давно занимает естествоиспытателей.
- В таком случае, - заметил я смеясь, - оно положит начало нашему естественно-историческому музею.
Захватив нашу добычу, мы возвратились на ферму почти одновременно с Фрицем и Жаком, которые подробно рассказали, что они делали в Соколином Гнезде. Я с удовольствием заметил, что они не только в точности исполнили все мои поручения, но и по собственной догадке распорядились многим очень умно.
На другой день, обильно снабдив кормом животных, которых мы оставляли на Ферме, мы покинули ее. В первом лесу, через который нам пришлось проходить по дороге, мы наткнулись на стадо обезьян, которые приветствовали нас оглушительными криками и дождем хвойных шишек. Рассмотрев некоторые из этих шишек, я признал в них плод кедра, орешки которого очень вкусны и дают прекрасное масло. И потому я попросил детей собрать как можно большой запас шишек. Затем мы снова отправились в путь и скоро достигли мыса Обманутой Надежды, на котором и намерен был построить беседку на случай походов на ту сторону.
Мы ревностно принялись за работу. Опыт на Ферме научил нас постройкам, и потому новое здание было построено менее, чем в неделю. Наш ученый упросил назвать это место звучным именем Проспект-Гилль*.
______________
* Так называется английская колония в Новом Южном Валлисе.
Уже довольно долго я искал дерево, кора которого дала бы мне возможность построить челнок, крепкий и в то же время легкий, и хотя мои поиски оставались до этой поры безуспешными, я не отказывался от предприятия. Окончив новую постройку, я вместе с детьми стал осматривать окрестность, изобиловавшую большими, редкими деревьями. Наконец, я нашел несколько деревьев, соответствовавших моей цели. Судя по вышине и листве, эти деревья можно бы было признать за дубы, если б плоды их, впрочем похожие на желуди, не отличались чрезмерной малостью.
Выбрав дерево, которое, на взгляд, наиболее соответствовало моему намерению, я, при помощи Фрица, привесил к нижним ветвям дерева принесенную нами веревочную лестницу. Фриц, поднявшись до конца ствола, распилил кору дерева, вокруг него, до заболони, между тем как я исполнил то же самое на нижнем конце ствола. Потом я содрал, по всей длине дерева, узкую полоску коры и принялся осторожно отдирать остальную кору при помощи деревянных клиньев. Дерево было в соку, кора его очень гибка, и потому эта часть труда удалась мне прекрасно. Но затем предстояло обратить большой пласт коры в удобный челнок.
Не давая коре высохнуть, я придал ей желаемую форму, расщепил топором кору с обоих концов и сложил обе лопасти, которые свертывались в трубку, толщиной в ствол. Затем я скрепил обе лопасти гвоздями, так что, сойдясь на обоих концах свертка, они образовали на них по острому ребру. Таким образом я придал челноку два носа, которые должны были значительно облегчить его передвижение. Однако середина коры оставалась плоской. Чтобы придать бокам более отвесное положение, я стянул кору веревками, вставив между ее краями распорки. Дело удавалось. Но так как для дальнейшей работы у меня не было необходимых инструментов, то я послал за ними Фрица и Жака, поручив детям привезти с собой сани, к которым я приделал колеса одной из пушек, найденных нами на корабле. Я намеревался перевезти челнок в место, более удобное для окончательной его отделки. В ожидании возвращения посланных, Эрнест и я еще побродили по окрестности, при чем я нашел дерево, которое индейцы называют деревом-светочем, употребляя его в виде факелов во время ночных походов. Я вырубил также кокоры, чтобы подпереть бока моего челнока. Одновременно мы открыли и другой род резины, которая, засыхая, твердела и становилась непромокаемой. Рассчитав, что для смоления челнока эта резина удобнее всякой смолы и дегтя, я собрал ее в большом количестве.
Фриц и Жак возвратились только перед ночью, и потому погрузка была отложена на завтра.
На рассвете следующего дня мы взвалили на сани челнок, назначенные для него кокоры и все вещи, которые, по-нашему мнению, могли принести нам пользу, и направились к Палатке. В Соколином Гнезде мы остановились только часа на два, чтоб пообедать и накормить наших животных.
Мы прибыли к Палатке задолго до заката солнца, но слишком усталыми, чтоб предпринять что-либо в тот же вечер. Весь следующий день был употреблен на отделку челнока. Для скрепления его я прибил под каждый нос по согнутому куску дерева, а по длине челнока - киль. Вверху мы приделали отгиб из планок и шестов, к которым были прикреплены кольца для продевания снастей.
На дно челнока я бросил, в виде балласта, каменьев и глины, которые прикрыл помостом, удобным для стояния и ходьбы. Поперек челнока были помещены подвижные скамьи. Посредине возвышалась наша мачта, снабженная треугольным парусом; сзади я прицепил руль.
Мне пришла счастливая мысль еще более облегчить челнок. Я попросил жену сшить мешки из тюленьих шкур, надул эти мешки воздухом, осмолил их и привесил к бокам челнока. Эти пузыри должны были не только поддерживать челнок на воде, но и не дозволять ему опрокинуться или зачерпнуть воды.
Я забыл упомянуть, что корова наша отелилась немного спустя после времени дождей. Так как теленок уже подрос, то его можно было употребить на работу. Однажды вечером я высказал эту мысль в присутствии семьи. Эрнест предложил приучить бычка к бою, по примеру готтентотов, и так как братья находили его мысль странной, то он добавил:
- Народ этот живет в стране, изобилующей хищными зверями. Стада, составляющие единственное его богатство, были бы вскоре истреблены, если б их не охраняли быки, приученные к битве с хищными животными. Эти храбрые сторожа охраняют скот на пастбищах, стараясь сдерживать его в одном месте. Заметив опасность, они понуждают скот стать в круг; слабейшие животные становятся в середину, другие по окружности - головами наружу. Приблизившийся неприятель видит перед собой ряд длинных и острых рогов, и, по большей части, отступает. Однако лев не устрашается и этой обстановки и для спасения стада защищающий его бык бывает всегда вынужден пожертвовать собой. Эти отважные животные употребляются племенами готтентотов и в междоусобных войнах, и нередко им то племя и обязано одержанной победой.
Этот рассказ чрезвычайно понравился детям; но так как нам не предстояло ни защищать наши стада, ни вести войну, то было решено воспитать бычка обыкновенным образом. Оставалось только определить, кому из детей поручить его.
Ленивому Эрнесту было достаточно хлопот с обезьянкой; онагр отнимал довольно много времени у Фрица; на долю Жака, наиболее предприимчивого, выпало и наиболее забот: его буйвол и шакал лишали его свободного времени; заботу об осле приняла на себя жена; на мне лежал общий надзор за всеми животными; только у Франсуа не оказалось занятия.
- Ну, малютка, обратился я к нему, - хочешь ты попытаться воспитать бычка?
- Да, да, папа, - воскликнул он, хлопая в ладоши, - бычок красивый; я буду ласкать его, давать ему, что он любит, и хоть я и маленький, а с ним справлюсь. Я назову его Мычком.
Имя бычку было утверждено, и дети стали придумывать имена буйволу и двум щенкам. Жак предложил назвать буйвола Вихрем, уже заранее радуясь возможным словам: "Вот Жак несется на Вихре". Щенки были названы по своим мастям: один Бурым, а другой Рыжим.
Целые два месяца мы заняты были перегораживанием пещеры дощатыми заборами и плетнями, чтобы сделать это жилище как можно удобнейшим, рассчитывая зимой приступить к его украшению.
Работа значительно облегчалась накопившимся у нас большим запасом бревен, досок и другого леса.
Пол нашей комнаты был покрыт толстым слоем глины, в которой вставлены были очень тесно плоские камешки. Стены были покрыты раствором гипса, и я рассчитывал, что конец лета высушит его.
Из шерсти нишах коз и овец мы придумали, между прочим, изготовить войлочные ковры для столовой и сборной комнаты. Для этого мы разостлали на парусе пласт предварительно расчесанной шерсти и полили ее кипятком, в котором распустили куски рыбьего клея. Я свернул парус, и мы долго били по нем толстыми палками. Повторив поливку и продолжив колоченье, мы развернули парус, и от него отделилась длинная и широкая войлочная полость, которая, будучи высушена на солнце, прекрасно выполняла свое назначение. Ковер этот не мог, конечно, равняться с турецким, но был еще очень пригоден.
XXII
ПРАЗДНИК СПАСЕНИЯ
Однажды утром, проснувшись раньше обыкновенного и не желая своим вставанием нарушить сон семьи, я старался вычислить время, прошедшее со дня нашего крушения.
К большому моему удивлению вычисление убедило меня в том, что я размышляю накануне дня, который в минувшем году оказался для нас столь несчастным и вместе с тем столь счастливым.
После нескольких воспоминаний, поневоле весьма грустных, я должен был сознаться самому себе в моей чрезвычайной неблагодарности. Бог не только избавил нас всех от смерти, но доставил нам убежище, поистине благословенное, так как до настоящего времени всякий труд наш вознаграждался и малейшее наше усилие увенчивалось успехом. Из души моей вознеслась теплая молитва к Тому, который так очевидно охранял мою жену и наших малюток. Я решился не пропустить незамеченной эту годовщину и ознаменовать каким-либо торжественным празднеством, которое могло бы пробудить в детях чувства, приличные нашему прошедшему и настоящему.
Вечером, за ужином, я еще колебался, не решив ничего относительно следующего дня.
- Дорогие мои, - сказал я детям, - завтра великий день, который мы должны помнить в течение всей нашей жизни, что бы нас ни ожидало. А мы едва не забыли его! Завтра минет год с того дня, когда мы пристали к нашему прекрасному острову и чудесным образом избавились от смерти. День этот должен стать праздником для каждого из нас. Постарайтесь встать завтра пораньше.
Эта весть удивила мою семью. Она не хотела верить, чтобы мы уже целый год прожили в одиночестве.
- Не ошибся ли ты в счете? - спросила жена растроганным голосом. Неужели уже целый год...
- Я не ошибся, дорогая моя, - ответил я. - Мы потерпели кораблекрушение 30 января прошлого года. Календарь, который, к счастью, мне удалось спасти, служил нам одиннадцать месяцев; с того времени прошло еще четыре недели. Мы пристали в берегу 2 февраля, следовательно, завтра мы должны праздновать день нашего избавления. Но так как книгопродавец забыл выслать нам новый календарь, то впредь мы сами должны позаботиться счислением дней.
- Это не трудно, папа, - торопливо высказался Эрнест. - Нам стоит только поступать подобно Робинзону Крузе: каждый день делать по нарезке на дереве и затем делить эти значки по неделям, месяцам и годам.
Мысль мальчика казалась мне справедливой. Я задал ему несколько вопросов о календаре, о способах придать счету дней желаемую правильность, и ответы Эрнеста изумили меня своею основательностью. Я назвал его, шутя, астрономом нашей колонии и поручил ему надзор за всеми часами в наших владениях.
- Настоящий-то астроном - наша библиотека, - скромно возразил он. Какое счастье, папа, что мы спасли все эти хорошие книги.
- А я не очень люблю книги, - вмешался маленький Франсуа.
- Да ты, маленький лентяй, - заметила мать, - еще не знаешь, что в них есть.
- Мне, мама, веселее играть с Биллем, или бегать с Жаком, или работать с тобой в саду. Ведь это же не худое дело!
- Но, подросши, ты должен будешь и читать. В книгах, дорогой мой, есть много хорошего, приятного и притом полезного. Когда ты станешь постарше, ты узнаешь это и сам.
- Да я уж и теперь постарше, - ответил Франсуа простодушно, - мне одним годом больше, чем в прошлом году.
Тон Франсуа вызвал общий смех. Разговор снова обратился на измерение времени. Я продолжал спрашивать Эрнеста:
- Ты знаешь, что год состоит из 365 дней, 5 часов, 48 минут и 43 секунд; как же поступишь ты при вычислении с этими лишними часами, минутами и секундами?
- Мы будем прибавлять их к каждому четвертому году; они составят около одного дня, и мы прибавим его в феврале, чтобы сделать год високосным.
- Папа, - вмешался в свою очередь Фриц, - я никак не могу запомнить, в каких месяцах тридцать один день и в каких только тридцать.
- Для разрешения этого вопроса календарь всегда при тебе: это твоя рука.
- Рука календарь? - вопросительно воскликнул Жак.
- Да, мой друг. Сожми руку и посмотри на первый сгиб кулака с верхней стороны. Что ты видишь на этом сгибе?
- Ничего, - ответил Жак.
- А ты, Фриц?
- Вижу четыре косточки и три углубления.
- Ну вот, считай по ним месяцы, начиная с указательного пальца и возвращаясь к нему, когда дойдешь до мизинца. Затем, какие месяцы придутся на косточки, и какие на углубления... Как разместятся месяцы?
- Правда, - сказал Фриц, - январь, март, май, июль, август, октябрь и декабрь приходится на косточки, а остальные на ямочки.
- Вот и весь секрет: в месяцах, которые приходятся на косточки, по тридцати одному дню, а в остальных - по тридцати. Помни только, что в феврале високосного года двадцать девять.
Этот прием забавил детей, которые долго еще смотрели на руки и считали месяцы. Заболтавшись, мы легли в постели довольно поздно.
- Для наступающего праздника, - сказала жена, целуя детей, приготовлю хороший обед.
Занятые мыслью о завтрашнем дне, мальчики долго не засыпали, и я слышал, как они тихо спрашивали друг друга: "Что папа придумал на завтра? Какой будет праздник?"
Я притворился, что не слышу их разговоров, и предоставил каждому строить свои предположения и усыпить себя ими.
На рассвете следующего дня нас внезапно разбудил пушечный выстрел, слышавшийся с берега. Мы вскочили и с изумлением глядели друг на друга, как бы спрашивая, пугаться ли нам этого звука или радоваться ему. Но я заметил, что Фрица и Жака не было в постелях, и успокоился. Они вскоре возвратились.
- Каков гром! - гордо спрашивал Жак.
Фриц, заметив отражавшееся на моем лице недовольство, сказал:
- Извини, папа, что мы решились начать праздник Избавления пушечным выстрелом. Мы думали только о том, чтобы поразить вас неожиданностью, и не сообразили, что помешаем вам спать.
Я объяснил детям, что порицаю их не столько за нарушение нашего сна, сколько за совершенно бесполезную трату большого количество драгоценного для нас пороха, заменить который мы не нашли еще средства.
Но я не хотел их более печалить, потому что намерение детей было невинное и вошли они слишком радостными, воображая, что своей выходкой доставят всем удовольствие.
Вслед за завтраком, поданным перед входом в пещеру, на вольном воздухе, я открыл торжество чтением своего журнала, чтобы возобновить в памяти детей все подробности нашего избавления.
Затем мы, как и в другие воскресенья, вели благочестивую беседу и молились, а после отправились на прогулку в залив Спасения.
По нашему возвращении жена подала нам в обед две прекрасно изжаренные курицы и очень сладкий крем, до которого дети были большие охотники. По окончании обеда я встал и сказал:
- Живо, дети! Приготовьтесь доказать свою ловкость в гимнастических упражнениях: победителей ожидают великолепные призы.