Страница:
После завтрака, очень питательного, благодаря приготовленному Фрицем шоколаду, мы решились пуститься в море для отыскания выброшенного на скалы кашалота. Добыча эта была слишком драгоценна, чтобы предоставить ее хищным птицам.
Мы, как умели, разрезали китообразное животное, и по совету Женни, которая тотчас поняла, что в нашем положении следует пользоваться всем, куски жира были сложены в парусиновые мешки. Когда этот труд был окончен мы возвратились к Огненной скале, чтобы захватить все вещи англичанки. По похвальному чувству ей жаль было бросить эти вещи, напоминавшие ей подробности ее уединенной жизни и защиту Промысла. Все вещи были сложены на пинку; затем, простившись с Огненной скалой и назвав губу, в которой пристал Фриц, Счастливой губой, намекая на отыскание мисс Женни, мы направились на парусах к Жемчужной бухте, где хотели надолго остановиться до возвращения к пещере. Львиные трупы стали добычей коршунов и других хищных птиц, которые оставили от них только кости. Мы раскинули нашу палатку с намерением провести здесь только то время, какого потребует сбор жемчуга из кучи разложившихся устриц, но нас задержало сделанное мной открытие.
Между окаймлявшими берег скалами одна показалась мне известковой породы. И потому я решился тотчас же построить обжигательную печь, чтобы попытаться добыть некоторое количество извести.
Все мы ревностно принялись за дело; печь была построена и набита известковыми камнями; сверху и снизу их был разведен сильный огонь, который мы поддерживали в течение нескольких дней.
Так как это занятие оставляло нам продолжительные досуги, то дети попросили Фрица рассказать им свою встречу с мисс Женни, и однажды вечером Фриц воспользовался отсутствием девушки, ушедшей спать, и рассказал о событии следующим образом:
"Вы, вероятно, помните, как я оставил вас, передав отцу записку, в которой извещал его о предпринимаемой мной поездке. Погода стояла хорошая; но едва достиг я Жемчужной бухты, как поднялась буря. Так как в своем кайяке я не мог бороться с силой волн, то счел благоразумным отдаться им и, не пугаясь, поручил себя Богу. Надежда не обманула меня. После трехчасовой бури море утихло, небо расчистилось, и мой челн спокойно скользил по воде. Но я был вдалеке от знакомой мне страны. Окружавшая меня местность была совершенно отлична от всех виденных мной доселе: по окраинам островов, между которыми я плыл, возвышались громадные скалы, вершины которых чуть не терялись в облаках, стояли исполинские и незнакомые мне деревья, виднелись многочисленные стаи птиц с разнообразным и блестящим оперением, сверкали вливавшиеся в море величественные реки. Не раз меня соблазняло подняться по какой-либо из этих рек, но я боялся слишком замедлить мое возвращение. Во мне было живо только одно желание: отыскать Огненную скалу и, чтобы достичь ее, я не отступил бы ни перед каким препятствием. Однако дневной жар усилился до того, что, не смотря на мое желание не останавливаться, я вынужден был искать приюта под лиственными сводами на одном из берегов. Но едва выйдя на этот плодородный берег, я увидел на очень небольшом расстоянии стадо бегемотов. Этого было достаточно, чтобы заставить меня предпочесть такой опасной местности палящие лучи солнца на море, и я снова сел в кайяк и принялся грести, не находя места, где можно было бы пристать: каждую минуту я усматривал на берегу то львов, то барсов, слонов или других, не менее опасных животных. Кроме того я видел и блестящую чешуей огромную змею, которая, подобно исполинской лиане, обвивалась вокруг деревьев, ломая сучья. Наконец, после нескольких часов плавания, мне удалось найти природу более мирную. Тишина этой новой местности была нарушаема только пением невинных птиц. Я уверенно причалил к берегу, привязал свой челн к лежавшим тут большим камням и стал обедать встречавшимися во множестве по берегу устрицами.
Однако день склонялся к концу, и так как было бы неблагоразумно в такой поздний час углубляться в незнакомую мне страну, то я и решился переночевать на моем кайяке. Я поставил его на якорь при помощи тяжелого камня, привязанного веревкой к носу челна. Хотя я и считал себя вне всякой опасности, однако выстрелил несколько раз из ружья для удаления хищных животных. Затем я завернулся в одну из наших шкур и заснул.
На другой день я проснулся рано и, поблагодарив Бога за проведенную спокойно ночь, поплыл дальше. Я чувствовал себя бодрым и сильным; мой кайяк летел стрелой, и я весь отдался наслаждению расстилавшимися передо мной великолепными видами.
Устав от нескольких часов усиленной гребли, я решился пристать к пленившей меня роще. Она состояла из прелестных деревьев, населенных колибри, попугаями и тысячью других птиц, оглашавших воздух своим пением. Одновременно изумленный и очарованный, я продвигался под сводами из вьющихся растений, перекинувшихся с одного дерева на другое. Я снял клобучок со своего орла, а он, почуяв свободу, полетел и вскоре возвратился, держа в когтях маленького попугая, которого я взял у него, чтобы рассмотреть. Вдруг я услышал позади себя шум листьев под тяжелыми шагами. Я оглянулся и что же? - не далее десяти или двенадцати шагов от меня стоял огромный полосатый тигр. Бежать было поздно. В ужасе я дрожащими руками держал ружье, которое могло оказать мне лишь слабую помощь. Холодный пот выступил у меня на лбу и теле; я считал себя погибшим, когда мой орел вероятно, понявший опасность - ринулся на голову тигра и клювом и когтями старался вырвать ему глаза. Я был спасен. Тигр, занятый защитой от этого неожиданного врага, уже не обращал внимания на меня. Я схватил мои пистолеты, выстрелил в зверя почти в упор и раздробил ему череп. Он упал, испуская страшный рев. Но радость победы была отравлена для меня сильным горем. Один из моих выстрелов, направленных наскоро, попал в орла, который свалился мертвым вместе с тигром. Я поднял бедную птицу и со слезами сожаления отнес ее в свой кайяк.
Покинув этот берег с сердцем, полным горести, и не подумав даже снять великолепную шкуру с убитого мной животного, я греб неохотно и небрежно. Я почти готов был повернуть челн, чтобы возвратиться к пещере, когда над одним из островов, находившихся вправо от меня, увидел поднимающийся к небу тонкий столб красноватого дыма.
- Огненная скала! - воскликнул я, подняв руки к небу, и ко мне возвратилось все мое рвение.
Я принялся грести изо всех сил, пока не достиг острова, к которому пристал не без опасности, по причине окаймляющих его скал.
Подпираясь руками и ногами, я влез на одну скалу, с которой хотел осмотреть местность. Немного оглядев ее, я пошел по тропинке, которая привела меня к возвышенной площадке в несколько квадратных футов, закрытой с обоих боков соседними скалами. Я направился ко входу в пещеру, которая могла служить жилищем какому-нибудь опасному зверю. Зарядив свои пистолеты, я шел на цыпочках, насторожив глаза и уши, когда в излучине скал увидел, с невыразимым волнением, человеческое существо, которое, положив голову на руку, лежало на постели из мха и сухих листьев. Перед этим явлением я остановился неподвижным, изумленным, безгласным. Я изумился также сильно, как если бы эта встреча, цель моей поездки, была для меня совершенно неожиданной. Передо мной был человек незнакомый. Может быть, через мгновение я должен был услышать чужой голос, на меня должны были устремиться чужие глаза!
Я едва смел дышать. Мне было довольно времени рассмотреть незнакомца. Радость мою усилило еще то обстоятельство, что вместо существа, удрученного старостью и несчастьями, передо мной было существо молодое и прелестное. Черты спящего были до того нежны и детски, что, казалось мне, ему не могло быть более двенадцати или четырнадцати лет. На нем было платье гардемарина, и его прекрасное лицо окаймляли пряди шелковистых светлорусых волос. Его маленькая рука, казалось, играла их волнами. Я благодарил Бога, избравшего меня для спасения этого милого существа и, в своей неизреченной милости, посылавшего нашим отцу и матери новое дитя, а нам однолетку-сестру, потому что костюм найденного лица обманывал меня лишь несколько мгновений. Даже у Франсуа, который был прелестен в детстве, не было таких нежных черт лица, как черты незнакомки, с которыми я мог сравнить только черты моей матери. Сердце мое билось в груди до того сильно, что я боялся, чтобы оно не разбудило незнакомку. Как долго длилось мое безмолвие и созерцание - я не могу сказать. Помню только, что я ни за что в мире не решился бы потревожить этот мирный сон. В уме моем роились тысячи смутных мыслей. Чего бы не дал я, чтобы на моем месте была добрая мама и чтобы первый взгляд, который должна была встретить незнакомка, был взгляд нашей матери, чтобы первые слова были произнесены ее любящим голосом! Это положение могло продлиться очень долго, потому что у меня не хватило духу нарушить его, если б маленькая птичка, не удерживаемая моими сомнениями, не села на лоб спящей незнакомки.
Разбуженная незнакомка приподнялась наполовину. Ее большие глаза искали вокруг причину пробуждения; но настоящий виновник его улетел, и взор незнакомки остановился на мне. У нее вырвался крик изумления и испуга. А между тем моя наружность не могла быть ужасна, потому что никогда не бывал я так смущен. Я постарался успокоить ее почти умоляющим жестом.
- Не бойтесь ничего, - сказал я, - я испуган не менее вас и не намерен причинить вам никакого зла.
- Кто вы? - воскликнула она, - откуда вы явились?
Потом, быстро встав, она сказала:
- Кто бы вы ни были, если вы честный человек, приветствую вас в этой пустыне.
Голос незнакомки, ее тревожный взгляд, сострадание к ее крайнему волнению развязали мне язык.
- Я тот спаситель, - ответил я, - которого вы призывали запиской, порученной альбатросу. Я покинул все и последовал вашему призыву. Я не англичанин, как вы можете судить по моему произношению, но я из свободной страны, граждане которой умеют уважать несчастья. Вероятно, на эту скалу вас выбросила буря. Буря же выкинула меня, моего отца, мою мать и моих трех братьев на соседний остров. Уже десять лет мы живем вдали от остального света, одни на лоскуте земли, который стал для нас целым миром. Если вы доверитесь мне, я отвезу вас к своим.
По минутному колебанию, в течение которого во взоре незнакомки отражались тысячи противоположных мыслей, она подошла ко мне и протянула мне руку.
- Да благословит Бог ваших родных, - сказала она, - и вас, который спасает меня от положения, худшего смерти, от страшного одиночества. Если ваши мать и отец не отвергнут меня, если ваши братья захотят принять меня в свой круг, я стану для ваших родителей самой покорной и любящей дочерью, для ваших братьев самой любящей сестрой.
Сходство наших положений поселило между нами искреннее доверие. Мисс Женни - так звали девушку - рассказала мне, что она действительно была выброшена на эту скалу полумертвой. Бедная девушка должна была поддерживать свое существование чудесами отваги, твердой воли и изобретательности. Огненная скала отнюдь не походила на наш остров. На почве гораздо неблагодарнейшей, без всех средств, добытых нами с корабля, одинокая, предоставленная одним собственным силам, девушка могла лишь очень мало улучшить положение, в которое ее поставило крушение.
Тем достойнее удивления было все, исполненное ею.
Я не уставал ни слушать ее, ни отвечать ей. Меня постоянно изумлял ее рассказ о жизни, которую она вела на посещенных нами во время беседы бесплодных скалах, и то, что она ни отчаялась ни в Боге, ни в самой себе.
Мисс Женни первая овладела собой и предложила мне вместе с ней заняться приготовлением нашего ужина. Это обстоятельство напомнило мне мою мать.
Благодаря принесенным мной с челна запасам, ужин наш показался мисс Женни очень вкусным.
Некогда я была лакомкой, - заметила она смеясь. - Дома меня баловали. Бедный папа! если б он знал, какая учесть готовилась его дочери!
За смехом следовали слезы, которые, заставили меня подумать о положении всех нас, вызвали слезы и из моих глаз.
- Бедная мисс, - сказал я ей, - Бог возвратит вам все, что вы утратили.
Ночь я провел на моем челне, а мисс Женни на ветвях дерева, на которое она влезла с ловкостью белки. Это было ее жилище.
На другой день я употребил все представлявшиеся мне доводы, чтобы убедить мисс Женни плыть со мной на челне к пещере; но она не могла покинуть милых вещей, которые сама создала и которые служили ей в одиночестве. И потому я оставил ее на Огненной скале, а сам отплыл за вами и за большим судном.
На этом-то пути мне и показалось, что я встретился с разбойниками, и пытался переодеванием отвести их внимание. Если я внушил вам некоторый страх, то простите меня во внимание к тому, что и сам я далеко не был спокоен".
XLI
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ МИСС ЖЕННИ
Рассказ Фрица захватил часть ночи, но никто из нас не находил его слишком длинным. Так как на другой день нам нужно было подняться пораньше, то я подал знак отправиться на отдых, несмотря на возражение детей, которым очень хотелось услышать продолжение рассказа Фрица.
На другой день мальчики окружили Фрица, прося его окончить рассказ и сообщить им историю мисс Женни, которой застенчивость не позволяла самой рассказать свои приключения в присутствии всех нас.
Фриц согласился, и вот вкратце содержание его рассказа:
"Сэр Вилльям Монтроз, майор одного великобританского полка, получил место начальника важной местности во владениях англичан в Ост-Индии. В этой стране майор похоронил жену, которая оставила ему ребенка, едва достигшего семилетнего возраста: то была мисс Женни. Монтроз сосредоточил всю свою привязанность на дочери, которую он воспитывал сам и которую хотел сделать женщиной, способной выносить опасности и несчастия. Хорошие природные способности и здоровье мисс Женни облегчили ее отцу этот труд. Пятнадцати лет она так же хорошо владела ружьем и управляла конем, как могла войти в самое блестящее общество.
В это время переходящее обстоятельство разлучило девушку с ее отцом: повышенный в чине, он был назначен начальником дальней экспедиции. Сэр Монтроз, не решаясь взять дочь с собой, поручил ее своему другу, возвращавшемуся в Европу, капитану корабля, чтобы прибыв на родину, мисс Женни могла поселиться временно у своей бездетной тетки. По прошествии года отец хотел выйти в отставку и приехать к дочери в Лондон.
Чтобы иметь возможность переехать в Европу на военном корабле, девушка вступила на него в костюме гардемарина.
В течение нескольких дней плавание было счастливое; но затем наступила страшная буря, которая сбила корабль с пути и бросила его на гряду островов, на которой десять лет тому назад потерпели крушение и мы. Корабль был разбит и пошел ко дну. Удалось спустить на воду только одну шлюпку. Мисс Женни успела прыгнуть в нее с капитаном и несколькими матросами; но страшный порыв ветра опрокинул шлюпку, и лишившаяся чувств девушка была чудесным образом выброшена волнами на Вулканический остров, на котором и отыскана мной. Никого из бывших с ней в шлюпке она с того времени не видела.
Первые дни пребывания девушки на пустынном острове были для нее ужасны. Выброшенной в неизвестную страну, ей предстояли только голод и опасности всякого рода. Как благодарила она тогда отца, который дал ей воспитание, развившее в ней отвагу, твердость и ловкость, которые были ей столь необходимы для предстоявшей жизни. Она поручила себя Богу и принялась строить жилище, или, скорее, гнездо на дереве, как сделали это и мы в начале нашего пребывания на острове. К счастью, одновременно с ней море выбросило на берег ящик с платьями гардемарина и хоть в этом отношении избавило ее от забот. Но ей нужно было ежедневно добывать себе пищу охотой и рыбной ловлей, которую она и производила при помощи согнутых гвоздей и лесы, приготовленной из нитей ее одежды.
Несколько скобок, оторванных ею от выброшенных на берег обломков и заостренных о камни, дали мисс Женни возможность изготовить себе оружие и предметы, необходимые для ее защиты. Таким образом она приготовила себе стрелы, которые научилась метать чрезвычайно искусно и которые служили ей для охоты. Тем не менее ей пришлось питаться почти исключительно плодами, устрицами, корнями и сухой рыбой, особенно во время дождей, которое было для нее ужасно.
Одним из любимых ее занятий было приручение молодых птиц. Таким-то образом альбатрос, удалившись с Огненной скалы, возвратился к своей госпоже с моей запиской".
Таков был вкратце рассказ моего сына.
Каждый из нас старался высказать мисс Женни свое сочувствие, и девушка, счастливая нашим искренним расположением, отвечала на него живой благодарностью, и чувство это еще более возвышало прелесть лица девушки.
Между тем известь была добыта. Мисс Женни деятельно помогала нам в наших трудах, и я, убедившись собственным наблюдениям, до какой степени она была ловка в занятиях, наиболее противоположных занятиям ее пола, благодарил Бога за дарование нам этого прелестного ребенка.
К закату солнца все, что мы намерены были взять с собой, было перенесено на пинку.
Нам сильно хотелось возвратиться в пещеру, и дети строили уже множество предположений относительно того, как им принять мисс Женни в своем жилище.
Они описали его девушке в таких привлекательных красках, что когда мы на другой день снялись с якоря, мисс Женни выражала восторг, который вполне убедил нас, что Огненная скала доставляла ей не много развлечений.
При проходе мимо Проспект-Гилля, я предложил выйти на берег и посетить ферму. Фриц же и Франсуа, плывшие впереди нас на кайяке, продолжали плыть прямо к пещере, чтобы приготовить надлежащим образом наше жилище.
Увидя ферму, мисс Женни испустила крик изумления и восторга; уже два года она не видела человеческого жилья, и наша ферма, с ее многочисленными курами, петухами и цыплятами, напомнила ей самые богатые и цветущие фермы образованного мира.
На следующее утро мы поплыли дальше и пристали к острову Кита, где наша колония кроликов доставила молоденькой гостье большое удовольствие.
Фриц и Франсуа, достигнув пещеры раньше нас, конечно, напрягли все свои силы и искусство, чтобы придать нашему жилищу самый праздничный вид. Вход наш в залив Спасения был приветствован двумя пушечными выстрелами, на которые мы ответили из орудий, находившихся на пинке.
Обогнув оконечность острова Акулы, мы увидели Фрица и Франсуа, плывших в кайяке навстречу нам. Они встретили нас при входе в бухту. Фриц, с невозмутимой важностью, отрекомендовался как губернатор замка Пещеры и пригласил нас в нее подкрепить свои силы приготовленной пищей. Затем он вежливо предложил руку мисс Женни и повел ее по ведшей к пещере аллее.
Перед главным входом мы с удивлением увидели стол, заставленный лучшими произведениями острова. На блюдах из тыквы лежали, между зеленой листвой, великолепные ананасы; пирамиды апельсинов стояли бок о бок с корзинами, полными винных ягод и гуяв. Тут же стояли сосуды с канарским вином, медом и свежим молоком. Посреди стола привлекали взор великолепное жаркое из дичи и большое блюдо жаренной рыбы. За столом по стене вилась двойная гирлянда зелени, и на ней была составлена из цветов надпись: "Сестре Женни!"
Прием был самый праздничный, самый торжественный, какой только позволяли наши средства. Мисс Женни была посажена между мной и женой, на почетном месте. Против нее поместились Эрнест и Жак. Фриц и Франсуа не хотели садиться, а в качестве прислужников, с салфетками в руках, ловко разрезали мясо, переменяли тарелки и, весело болтая, подносили кушанье и наливали питье.
После обеда одна забава сменялась другой. Каждый из мальчиков старался доставить удовольствие мисс Женни и, водя ее по всем частям пещеры, изумить чем-нибудь.
- Мисс Женни, идите сюда! - говорил один. - Прежде посмотрите вот это! - обращался к ней другой. - Лучше пойдемте в эту сторону! - настаивал третий. Несмотря на весь свой такт, девушка не знала, как последовать всем этим приглашениям; но жена избавила ее от этого затруднения, поведя осмотреть кухню, которая, в глазах всякой женщины, привыкшей вести хозяйство, составляет важнейшую часть дома.
На другой день все поднялись рано, потому что мы намеревались посетить Соколиное гнездо. За исключением мисс Женни, которой нездоровилось и которой Франсуа уступил своего буйвола, все мы отправились пешком, как на прогулку. Древесное жилище наше носило на себе некоторые следы запустения вследствие того, что мы уже давно покинули его. И потому тотчас по прибытии мы принялись исправлять и чистить это первое наше жилище, и уже через три дня оно приобрело свой прежний изящный вид и свое прежнее удобство.
Между тем несколько ливней напомнили нам о необходимости поторопиться со сбором посевов и заготовкой запасов на зиму. Во время этих работ мисс Женни обнаружила столько ловкости и рвения, что помощь ее была для нас драгоценна. Девушка оказывала тысячу услуг моей жене, которая привязалась к ней искренней дружбой. Все работали чрезвычайно усердно, и потому, когда начались дожди, наши приготовления к этому времени были окончены.
Хотя ежегодный возврат времени дождей был для нас привычен, однако мы еще никогда не встречали времени нашего заключения без грусти и страха, которые еще усиливались шумом моря, завываниями ветра и раскатами грома. Но на этот раз, благодаря распорядительности мисс Женни и особенно ее приятному обществу, цена наших богатств удваивалась в наших собственных глазах. С тех пор, как стало с кем делиться, все в наших глазах обновилось уже вследствие того, что все было ново для нашей гостьи.
Я отказываюсь описывать подробно все мелкие события этого счастливого времени. Тихое счастье описать трудно, и все, что я мог бы рассказать, показалось бы повторением описанного раньше. Женни помогала нам усовершенствоваться в знании английского языка и особенно в произношении. Сама она очень быстро стала понимать по-немецки и говорить на этом языке довольно правильно, что доставило большое удовольствие моей жене. Между ней и молодой девушкой установилась такая искренняя любовь, что однажды мисс Женни дрожащим голосом, обнаруживавшим, какое значение она придавала своей просьбе - попросила у жены позволения называть ее матерью. Это вызвало маленькую сцену, полную теплого чувства и слез, которые будут понятны всяким, сохранившим память о своей матери. - И у меня есть теперь мать, воскликнула Женни, обнимая мою жену, - прекрасная и нежная мать!.. - А у меня прибавилась прелестная дочь, - ответила жена, - явился еще добрый и любящий ребенок! - И она прижала Женни к своему сердцу.
А когда мальчики, смеясь, оспаривали у Женни поцелуи матери, девушка говорила: - Фи, какие завистливые; фи, жадные: не хотят поделиться своим благом с тем, кто был лишен его так долго. Злые братья!
У Женни был замечательно прекрасный голос и талант к музыке. А музыкальная память ее была так обширна, что девушка помнила наизусть большие произведения всех мастеров. Она научила петь Франсуа, у которого так же были большие музыкальные способности. Нежное пение этих детей, небывалые до сих пор концерты заполнили пробел в нашей жизни. Чистый и звонкий голос Женни звучал по всей пещере; мы молча слушали ее, и песнь нашей гостьи возносила душу нашу к Богу. Зима показалась нам менее печальной, и до нового появления светлых дней мы не жаловались на их отсутствие.
XLII
ВАЖНОЕ СОБЫТИЕ. ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Однако, по нашем выходе из заточения, мальчиками овладела сильная жажда свободы и независимости; они покинули пещеру с тем настроением, с каким птицы вырываются из клетки и стрелой несутся в залитые светом поля. Фриц, отважный мореход, предложил поездку на остров Акулы, чтобы взобраться на тамошние скалы и посмотреть не представит ли нам море чего-либо нового. Я не мог сопутствовать ему, и он отправился с Жаком. Я поручил им тотчас по прибытии на остров дважды выстрелить из пушки, как мы делали это каждый год при первой нашей морской поездке после времени дождей, с одной стороны, для пользы несчастных, которых буря могла выкинуть на наши берега, а с другой и для попытки войти в сношения с кораблями, которые могли находиться вблизи нашего острова. Мальчики тем охотнее исполнили мою просьбу, что самым большим удовольствием для них было заставить греметь нашу артиллерию. Но каково же было на этот раз их изумление, когда на их двойной выстрел послышался вдали ответный.
Сначала Фриц и Жак усомнились было, думая, что могли слышать эхо. Но за первым ответным выстрелом последовал второй, а через несколько минут тревожного ожидания и третий.
Первое впечатление заставило братьев кинуться друг другу на шею и не давало им произнести ни слова. Наконец Фриц воскликнул:
- Люди! Люди!
- Какие люди? - спросил Жак, - неприятели или друзья?
И, дрожа всем телом, он прибавил: - Что нам делать?
- Сейчас же уведомим отца! - ответил Фриц.
И они побежали к лодке, сели в нее и, при помощи усиленной гребли, быстро достигли берега.
- Что случилось? - спросил я, увидев их расстроенные лица.
- Папа! - восклицали они, кидаясь мне на шею, - разве ты ничего не слыхал?
- Решительно ничего.
Мы, как умели, разрезали китообразное животное, и по совету Женни, которая тотчас поняла, что в нашем положении следует пользоваться всем, куски жира были сложены в парусиновые мешки. Когда этот труд был окончен мы возвратились к Огненной скале, чтобы захватить все вещи англичанки. По похвальному чувству ей жаль было бросить эти вещи, напоминавшие ей подробности ее уединенной жизни и защиту Промысла. Все вещи были сложены на пинку; затем, простившись с Огненной скалой и назвав губу, в которой пристал Фриц, Счастливой губой, намекая на отыскание мисс Женни, мы направились на парусах к Жемчужной бухте, где хотели надолго остановиться до возвращения к пещере. Львиные трупы стали добычей коршунов и других хищных птиц, которые оставили от них только кости. Мы раскинули нашу палатку с намерением провести здесь только то время, какого потребует сбор жемчуга из кучи разложившихся устриц, но нас задержало сделанное мной открытие.
Между окаймлявшими берег скалами одна показалась мне известковой породы. И потому я решился тотчас же построить обжигательную печь, чтобы попытаться добыть некоторое количество извести.
Все мы ревностно принялись за дело; печь была построена и набита известковыми камнями; сверху и снизу их был разведен сильный огонь, который мы поддерживали в течение нескольких дней.
Так как это занятие оставляло нам продолжительные досуги, то дети попросили Фрица рассказать им свою встречу с мисс Женни, и однажды вечером Фриц воспользовался отсутствием девушки, ушедшей спать, и рассказал о событии следующим образом:
"Вы, вероятно, помните, как я оставил вас, передав отцу записку, в которой извещал его о предпринимаемой мной поездке. Погода стояла хорошая; но едва достиг я Жемчужной бухты, как поднялась буря. Так как в своем кайяке я не мог бороться с силой волн, то счел благоразумным отдаться им и, не пугаясь, поручил себя Богу. Надежда не обманула меня. После трехчасовой бури море утихло, небо расчистилось, и мой челн спокойно скользил по воде. Но я был вдалеке от знакомой мне страны. Окружавшая меня местность была совершенно отлична от всех виденных мной доселе: по окраинам островов, между которыми я плыл, возвышались громадные скалы, вершины которых чуть не терялись в облаках, стояли исполинские и незнакомые мне деревья, виднелись многочисленные стаи птиц с разнообразным и блестящим оперением, сверкали вливавшиеся в море величественные реки. Не раз меня соблазняло подняться по какой-либо из этих рек, но я боялся слишком замедлить мое возвращение. Во мне было живо только одно желание: отыскать Огненную скалу и, чтобы достичь ее, я не отступил бы ни перед каким препятствием. Однако дневной жар усилился до того, что, не смотря на мое желание не останавливаться, я вынужден был искать приюта под лиственными сводами на одном из берегов. Но едва выйдя на этот плодородный берег, я увидел на очень небольшом расстоянии стадо бегемотов. Этого было достаточно, чтобы заставить меня предпочесть такой опасной местности палящие лучи солнца на море, и я снова сел в кайяк и принялся грести, не находя места, где можно было бы пристать: каждую минуту я усматривал на берегу то львов, то барсов, слонов или других, не менее опасных животных. Кроме того я видел и блестящую чешуей огромную змею, которая, подобно исполинской лиане, обвивалась вокруг деревьев, ломая сучья. Наконец, после нескольких часов плавания, мне удалось найти природу более мирную. Тишина этой новой местности была нарушаема только пением невинных птиц. Я уверенно причалил к берегу, привязал свой челн к лежавшим тут большим камням и стал обедать встречавшимися во множестве по берегу устрицами.
Однако день склонялся к концу, и так как было бы неблагоразумно в такой поздний час углубляться в незнакомую мне страну, то я и решился переночевать на моем кайяке. Я поставил его на якорь при помощи тяжелого камня, привязанного веревкой к носу челна. Хотя я и считал себя вне всякой опасности, однако выстрелил несколько раз из ружья для удаления хищных животных. Затем я завернулся в одну из наших шкур и заснул.
На другой день я проснулся рано и, поблагодарив Бога за проведенную спокойно ночь, поплыл дальше. Я чувствовал себя бодрым и сильным; мой кайяк летел стрелой, и я весь отдался наслаждению расстилавшимися передо мной великолепными видами.
Устав от нескольких часов усиленной гребли, я решился пристать к пленившей меня роще. Она состояла из прелестных деревьев, населенных колибри, попугаями и тысячью других птиц, оглашавших воздух своим пением. Одновременно изумленный и очарованный, я продвигался под сводами из вьющихся растений, перекинувшихся с одного дерева на другое. Я снял клобучок со своего орла, а он, почуяв свободу, полетел и вскоре возвратился, держа в когтях маленького попугая, которого я взял у него, чтобы рассмотреть. Вдруг я услышал позади себя шум листьев под тяжелыми шагами. Я оглянулся и что же? - не далее десяти или двенадцати шагов от меня стоял огромный полосатый тигр. Бежать было поздно. В ужасе я дрожащими руками держал ружье, которое могло оказать мне лишь слабую помощь. Холодный пот выступил у меня на лбу и теле; я считал себя погибшим, когда мой орел вероятно, понявший опасность - ринулся на голову тигра и клювом и когтями старался вырвать ему глаза. Я был спасен. Тигр, занятый защитой от этого неожиданного врага, уже не обращал внимания на меня. Я схватил мои пистолеты, выстрелил в зверя почти в упор и раздробил ему череп. Он упал, испуская страшный рев. Но радость победы была отравлена для меня сильным горем. Один из моих выстрелов, направленных наскоро, попал в орла, который свалился мертвым вместе с тигром. Я поднял бедную птицу и со слезами сожаления отнес ее в свой кайяк.
Покинув этот берег с сердцем, полным горести, и не подумав даже снять великолепную шкуру с убитого мной животного, я греб неохотно и небрежно. Я почти готов был повернуть челн, чтобы возвратиться к пещере, когда над одним из островов, находившихся вправо от меня, увидел поднимающийся к небу тонкий столб красноватого дыма.
- Огненная скала! - воскликнул я, подняв руки к небу, и ко мне возвратилось все мое рвение.
Я принялся грести изо всех сил, пока не достиг острова, к которому пристал не без опасности, по причине окаймляющих его скал.
Подпираясь руками и ногами, я влез на одну скалу, с которой хотел осмотреть местность. Немного оглядев ее, я пошел по тропинке, которая привела меня к возвышенной площадке в несколько квадратных футов, закрытой с обоих боков соседними скалами. Я направился ко входу в пещеру, которая могла служить жилищем какому-нибудь опасному зверю. Зарядив свои пистолеты, я шел на цыпочках, насторожив глаза и уши, когда в излучине скал увидел, с невыразимым волнением, человеческое существо, которое, положив голову на руку, лежало на постели из мха и сухих листьев. Перед этим явлением я остановился неподвижным, изумленным, безгласным. Я изумился также сильно, как если бы эта встреча, цель моей поездки, была для меня совершенно неожиданной. Передо мной был человек незнакомый. Может быть, через мгновение я должен был услышать чужой голос, на меня должны были устремиться чужие глаза!
Я едва смел дышать. Мне было довольно времени рассмотреть незнакомца. Радость мою усилило еще то обстоятельство, что вместо существа, удрученного старостью и несчастьями, передо мной было существо молодое и прелестное. Черты спящего были до того нежны и детски, что, казалось мне, ему не могло быть более двенадцати или четырнадцати лет. На нем было платье гардемарина, и его прекрасное лицо окаймляли пряди шелковистых светлорусых волос. Его маленькая рука, казалось, играла их волнами. Я благодарил Бога, избравшего меня для спасения этого милого существа и, в своей неизреченной милости, посылавшего нашим отцу и матери новое дитя, а нам однолетку-сестру, потому что костюм найденного лица обманывал меня лишь несколько мгновений. Даже у Франсуа, который был прелестен в детстве, не было таких нежных черт лица, как черты незнакомки, с которыми я мог сравнить только черты моей матери. Сердце мое билось в груди до того сильно, что я боялся, чтобы оно не разбудило незнакомку. Как долго длилось мое безмолвие и созерцание - я не могу сказать. Помню только, что я ни за что в мире не решился бы потревожить этот мирный сон. В уме моем роились тысячи смутных мыслей. Чего бы не дал я, чтобы на моем месте была добрая мама и чтобы первый взгляд, который должна была встретить незнакомка, был взгляд нашей матери, чтобы первые слова были произнесены ее любящим голосом! Это положение могло продлиться очень долго, потому что у меня не хватило духу нарушить его, если б маленькая птичка, не удерживаемая моими сомнениями, не села на лоб спящей незнакомки.
Разбуженная незнакомка приподнялась наполовину. Ее большие глаза искали вокруг причину пробуждения; но настоящий виновник его улетел, и взор незнакомки остановился на мне. У нее вырвался крик изумления и испуга. А между тем моя наружность не могла быть ужасна, потому что никогда не бывал я так смущен. Я постарался успокоить ее почти умоляющим жестом.
- Не бойтесь ничего, - сказал я, - я испуган не менее вас и не намерен причинить вам никакого зла.
- Кто вы? - воскликнула она, - откуда вы явились?
Потом, быстро встав, она сказала:
- Кто бы вы ни были, если вы честный человек, приветствую вас в этой пустыне.
Голос незнакомки, ее тревожный взгляд, сострадание к ее крайнему волнению развязали мне язык.
- Я тот спаситель, - ответил я, - которого вы призывали запиской, порученной альбатросу. Я покинул все и последовал вашему призыву. Я не англичанин, как вы можете судить по моему произношению, но я из свободной страны, граждане которой умеют уважать несчастья. Вероятно, на эту скалу вас выбросила буря. Буря же выкинула меня, моего отца, мою мать и моих трех братьев на соседний остров. Уже десять лет мы живем вдали от остального света, одни на лоскуте земли, который стал для нас целым миром. Если вы доверитесь мне, я отвезу вас к своим.
По минутному колебанию, в течение которого во взоре незнакомки отражались тысячи противоположных мыслей, она подошла ко мне и протянула мне руку.
- Да благословит Бог ваших родных, - сказала она, - и вас, который спасает меня от положения, худшего смерти, от страшного одиночества. Если ваши мать и отец не отвергнут меня, если ваши братья захотят принять меня в свой круг, я стану для ваших родителей самой покорной и любящей дочерью, для ваших братьев самой любящей сестрой.
Сходство наших положений поселило между нами искреннее доверие. Мисс Женни - так звали девушку - рассказала мне, что она действительно была выброшена на эту скалу полумертвой. Бедная девушка должна была поддерживать свое существование чудесами отваги, твердой воли и изобретательности. Огненная скала отнюдь не походила на наш остров. На почве гораздо неблагодарнейшей, без всех средств, добытых нами с корабля, одинокая, предоставленная одним собственным силам, девушка могла лишь очень мало улучшить положение, в которое ее поставило крушение.
Тем достойнее удивления было все, исполненное ею.
Я не уставал ни слушать ее, ни отвечать ей. Меня постоянно изумлял ее рассказ о жизни, которую она вела на посещенных нами во время беседы бесплодных скалах, и то, что она ни отчаялась ни в Боге, ни в самой себе.
Мисс Женни первая овладела собой и предложила мне вместе с ней заняться приготовлением нашего ужина. Это обстоятельство напомнило мне мою мать.
Благодаря принесенным мной с челна запасам, ужин наш показался мисс Женни очень вкусным.
Некогда я была лакомкой, - заметила она смеясь. - Дома меня баловали. Бедный папа! если б он знал, какая учесть готовилась его дочери!
За смехом следовали слезы, которые, заставили меня подумать о положении всех нас, вызвали слезы и из моих глаз.
- Бедная мисс, - сказал я ей, - Бог возвратит вам все, что вы утратили.
Ночь я провел на моем челне, а мисс Женни на ветвях дерева, на которое она влезла с ловкостью белки. Это было ее жилище.
На другой день я употребил все представлявшиеся мне доводы, чтобы убедить мисс Женни плыть со мной на челне к пещере; но она не могла покинуть милых вещей, которые сама создала и которые служили ей в одиночестве. И потому я оставил ее на Огненной скале, а сам отплыл за вами и за большим судном.
На этом-то пути мне и показалось, что я встретился с разбойниками, и пытался переодеванием отвести их внимание. Если я внушил вам некоторый страх, то простите меня во внимание к тому, что и сам я далеко не был спокоен".
XLI
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ МИСС ЖЕННИ
Рассказ Фрица захватил часть ночи, но никто из нас не находил его слишком длинным. Так как на другой день нам нужно было подняться пораньше, то я подал знак отправиться на отдых, несмотря на возражение детей, которым очень хотелось услышать продолжение рассказа Фрица.
На другой день мальчики окружили Фрица, прося его окончить рассказ и сообщить им историю мисс Женни, которой застенчивость не позволяла самой рассказать свои приключения в присутствии всех нас.
Фриц согласился, и вот вкратце содержание его рассказа:
"Сэр Вилльям Монтроз, майор одного великобританского полка, получил место начальника важной местности во владениях англичан в Ост-Индии. В этой стране майор похоронил жену, которая оставила ему ребенка, едва достигшего семилетнего возраста: то была мисс Женни. Монтроз сосредоточил всю свою привязанность на дочери, которую он воспитывал сам и которую хотел сделать женщиной, способной выносить опасности и несчастия. Хорошие природные способности и здоровье мисс Женни облегчили ее отцу этот труд. Пятнадцати лет она так же хорошо владела ружьем и управляла конем, как могла войти в самое блестящее общество.
В это время переходящее обстоятельство разлучило девушку с ее отцом: повышенный в чине, он был назначен начальником дальней экспедиции. Сэр Монтроз, не решаясь взять дочь с собой, поручил ее своему другу, возвращавшемуся в Европу, капитану корабля, чтобы прибыв на родину, мисс Женни могла поселиться временно у своей бездетной тетки. По прошествии года отец хотел выйти в отставку и приехать к дочери в Лондон.
Чтобы иметь возможность переехать в Европу на военном корабле, девушка вступила на него в костюме гардемарина.
В течение нескольких дней плавание было счастливое; но затем наступила страшная буря, которая сбила корабль с пути и бросила его на гряду островов, на которой десять лет тому назад потерпели крушение и мы. Корабль был разбит и пошел ко дну. Удалось спустить на воду только одну шлюпку. Мисс Женни успела прыгнуть в нее с капитаном и несколькими матросами; но страшный порыв ветра опрокинул шлюпку, и лишившаяся чувств девушка была чудесным образом выброшена волнами на Вулканический остров, на котором и отыскана мной. Никого из бывших с ней в шлюпке она с того времени не видела.
Первые дни пребывания девушки на пустынном острове были для нее ужасны. Выброшенной в неизвестную страну, ей предстояли только голод и опасности всякого рода. Как благодарила она тогда отца, который дал ей воспитание, развившее в ней отвагу, твердость и ловкость, которые были ей столь необходимы для предстоявшей жизни. Она поручила себя Богу и принялась строить жилище, или, скорее, гнездо на дереве, как сделали это и мы в начале нашего пребывания на острове. К счастью, одновременно с ней море выбросило на берег ящик с платьями гардемарина и хоть в этом отношении избавило ее от забот. Но ей нужно было ежедневно добывать себе пищу охотой и рыбной ловлей, которую она и производила при помощи согнутых гвоздей и лесы, приготовленной из нитей ее одежды.
Несколько скобок, оторванных ею от выброшенных на берег обломков и заостренных о камни, дали мисс Женни возможность изготовить себе оружие и предметы, необходимые для ее защиты. Таким образом она приготовила себе стрелы, которые научилась метать чрезвычайно искусно и которые служили ей для охоты. Тем не менее ей пришлось питаться почти исключительно плодами, устрицами, корнями и сухой рыбой, особенно во время дождей, которое было для нее ужасно.
Одним из любимых ее занятий было приручение молодых птиц. Таким-то образом альбатрос, удалившись с Огненной скалы, возвратился к своей госпоже с моей запиской".
Таков был вкратце рассказ моего сына.
Каждый из нас старался высказать мисс Женни свое сочувствие, и девушка, счастливая нашим искренним расположением, отвечала на него живой благодарностью, и чувство это еще более возвышало прелесть лица девушки.
Между тем известь была добыта. Мисс Женни деятельно помогала нам в наших трудах, и я, убедившись собственным наблюдениям, до какой степени она была ловка в занятиях, наиболее противоположных занятиям ее пола, благодарил Бога за дарование нам этого прелестного ребенка.
К закату солнца все, что мы намерены были взять с собой, было перенесено на пинку.
Нам сильно хотелось возвратиться в пещеру, и дети строили уже множество предположений относительно того, как им принять мисс Женни в своем жилище.
Они описали его девушке в таких привлекательных красках, что когда мы на другой день снялись с якоря, мисс Женни выражала восторг, который вполне убедил нас, что Огненная скала доставляла ей не много развлечений.
При проходе мимо Проспект-Гилля, я предложил выйти на берег и посетить ферму. Фриц же и Франсуа, плывшие впереди нас на кайяке, продолжали плыть прямо к пещере, чтобы приготовить надлежащим образом наше жилище.
Увидя ферму, мисс Женни испустила крик изумления и восторга; уже два года она не видела человеческого жилья, и наша ферма, с ее многочисленными курами, петухами и цыплятами, напомнила ей самые богатые и цветущие фермы образованного мира.
На следующее утро мы поплыли дальше и пристали к острову Кита, где наша колония кроликов доставила молоденькой гостье большое удовольствие.
Фриц и Франсуа, достигнув пещеры раньше нас, конечно, напрягли все свои силы и искусство, чтобы придать нашему жилищу самый праздничный вид. Вход наш в залив Спасения был приветствован двумя пушечными выстрелами, на которые мы ответили из орудий, находившихся на пинке.
Обогнув оконечность острова Акулы, мы увидели Фрица и Франсуа, плывших в кайяке навстречу нам. Они встретили нас при входе в бухту. Фриц, с невозмутимой важностью, отрекомендовался как губернатор замка Пещеры и пригласил нас в нее подкрепить свои силы приготовленной пищей. Затем он вежливо предложил руку мисс Женни и повел ее по ведшей к пещере аллее.
Перед главным входом мы с удивлением увидели стол, заставленный лучшими произведениями острова. На блюдах из тыквы лежали, между зеленой листвой, великолепные ананасы; пирамиды апельсинов стояли бок о бок с корзинами, полными винных ягод и гуяв. Тут же стояли сосуды с канарским вином, медом и свежим молоком. Посреди стола привлекали взор великолепное жаркое из дичи и большое блюдо жаренной рыбы. За столом по стене вилась двойная гирлянда зелени, и на ней была составлена из цветов надпись: "Сестре Женни!"
Прием был самый праздничный, самый торжественный, какой только позволяли наши средства. Мисс Женни была посажена между мной и женой, на почетном месте. Против нее поместились Эрнест и Жак. Фриц и Франсуа не хотели садиться, а в качестве прислужников, с салфетками в руках, ловко разрезали мясо, переменяли тарелки и, весело болтая, подносили кушанье и наливали питье.
После обеда одна забава сменялась другой. Каждый из мальчиков старался доставить удовольствие мисс Женни и, водя ее по всем частям пещеры, изумить чем-нибудь.
- Мисс Женни, идите сюда! - говорил один. - Прежде посмотрите вот это! - обращался к ней другой. - Лучше пойдемте в эту сторону! - настаивал третий. Несмотря на весь свой такт, девушка не знала, как последовать всем этим приглашениям; но жена избавила ее от этого затруднения, поведя осмотреть кухню, которая, в глазах всякой женщины, привыкшей вести хозяйство, составляет важнейшую часть дома.
На другой день все поднялись рано, потому что мы намеревались посетить Соколиное гнездо. За исключением мисс Женни, которой нездоровилось и которой Франсуа уступил своего буйвола, все мы отправились пешком, как на прогулку. Древесное жилище наше носило на себе некоторые следы запустения вследствие того, что мы уже давно покинули его. И потому тотчас по прибытии мы принялись исправлять и чистить это первое наше жилище, и уже через три дня оно приобрело свой прежний изящный вид и свое прежнее удобство.
Между тем несколько ливней напомнили нам о необходимости поторопиться со сбором посевов и заготовкой запасов на зиму. Во время этих работ мисс Женни обнаружила столько ловкости и рвения, что помощь ее была для нас драгоценна. Девушка оказывала тысячу услуг моей жене, которая привязалась к ней искренней дружбой. Все работали чрезвычайно усердно, и потому, когда начались дожди, наши приготовления к этому времени были окончены.
Хотя ежегодный возврат времени дождей был для нас привычен, однако мы еще никогда не встречали времени нашего заключения без грусти и страха, которые еще усиливались шумом моря, завываниями ветра и раскатами грома. Но на этот раз, благодаря распорядительности мисс Женни и особенно ее приятному обществу, цена наших богатств удваивалась в наших собственных глазах. С тех пор, как стало с кем делиться, все в наших глазах обновилось уже вследствие того, что все было ново для нашей гостьи.
Я отказываюсь описывать подробно все мелкие события этого счастливого времени. Тихое счастье описать трудно, и все, что я мог бы рассказать, показалось бы повторением описанного раньше. Женни помогала нам усовершенствоваться в знании английского языка и особенно в произношении. Сама она очень быстро стала понимать по-немецки и говорить на этом языке довольно правильно, что доставило большое удовольствие моей жене. Между ней и молодой девушкой установилась такая искренняя любовь, что однажды мисс Женни дрожащим голосом, обнаруживавшим, какое значение она придавала своей просьбе - попросила у жены позволения называть ее матерью. Это вызвало маленькую сцену, полную теплого чувства и слез, которые будут понятны всяким, сохранившим память о своей матери. - И у меня есть теперь мать, воскликнула Женни, обнимая мою жену, - прекрасная и нежная мать!.. - А у меня прибавилась прелестная дочь, - ответила жена, - явился еще добрый и любящий ребенок! - И она прижала Женни к своему сердцу.
А когда мальчики, смеясь, оспаривали у Женни поцелуи матери, девушка говорила: - Фи, какие завистливые; фи, жадные: не хотят поделиться своим благом с тем, кто был лишен его так долго. Злые братья!
У Женни был замечательно прекрасный голос и талант к музыке. А музыкальная память ее была так обширна, что девушка помнила наизусть большие произведения всех мастеров. Она научила петь Франсуа, у которого так же были большие музыкальные способности. Нежное пение этих детей, небывалые до сих пор концерты заполнили пробел в нашей жизни. Чистый и звонкий голос Женни звучал по всей пещере; мы молча слушали ее, и песнь нашей гостьи возносила душу нашу к Богу. Зима показалась нам менее печальной, и до нового появления светлых дней мы не жаловались на их отсутствие.
XLII
ВАЖНОЕ СОБЫТИЕ. ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Однако, по нашем выходе из заточения, мальчиками овладела сильная жажда свободы и независимости; они покинули пещеру с тем настроением, с каким птицы вырываются из клетки и стрелой несутся в залитые светом поля. Фриц, отважный мореход, предложил поездку на остров Акулы, чтобы взобраться на тамошние скалы и посмотреть не представит ли нам море чего-либо нового. Я не мог сопутствовать ему, и он отправился с Жаком. Я поручил им тотчас по прибытии на остров дважды выстрелить из пушки, как мы делали это каждый год при первой нашей морской поездке после времени дождей, с одной стороны, для пользы несчастных, которых буря могла выкинуть на наши берега, а с другой и для попытки войти в сношения с кораблями, которые могли находиться вблизи нашего острова. Мальчики тем охотнее исполнили мою просьбу, что самым большим удовольствием для них было заставить греметь нашу артиллерию. Но каково же было на этот раз их изумление, когда на их двойной выстрел послышался вдали ответный.
Сначала Фриц и Жак усомнились было, думая, что могли слышать эхо. Но за первым ответным выстрелом последовал второй, а через несколько минут тревожного ожидания и третий.
Первое впечатление заставило братьев кинуться друг другу на шею и не давало им произнести ни слова. Наконец Фриц воскликнул:
- Люди! Люди!
- Какие люди? - спросил Жак, - неприятели или друзья?
И, дрожа всем телом, он прибавил: - Что нам делать?
- Сейчас же уведомим отца! - ответил Фриц.
И они побежали к лодке, сели в нее и, при помощи усиленной гребли, быстро достигли берега.
- Что случилось? - спросил я, увидев их расстроенные лица.
- Папа! - восклицали они, кидаясь мне на шею, - разве ты ничего не слыхал?
- Решительно ничего.