Стампас Октавиан. Семь свитков из Рас Альхага или Энциклопедия заговоров (Тамплиеры - 6)

   Я полагал, что такого рода таинственные послания, если нет намека на то, что они должны быть вручены всему народу самим архангелом Гавриилом, спускающимся с небес на главную площадь города, всегда порождаются общим советом первосвященников или Капитулом. Я находился в затруднительном положении. Впервые в жизни я подумывал о прямом подлоге и о.тех достаточно таинственных обстоятельствах, которые могли бы оправдать такой подлог. Во всяком случае я выбирал подходящую стрелу.
   Я раздумывал день, потом второй, потом третий, и вдруг, в ночь с третьего на четвертый день, в тот самый час, когда я решил, что медлить более нельзя, один из моих приоров прибежал с заднего двора с выпученными глазами и разинутым ртом.
   Когда я увидел в сумраке белеющее оперение, подумал, что потеря времени обернулась худшим из зол: не решившись стать чудотворцем, я невольно отдал это недоброе право "южанам", которые могли что-то разнюхать о моих переговорах с королем.
   Я не трепетал так перед тысячью разъяренных сарацин, как трепетал перед крохотным кусочком пергамента, прикрученным к древку стрелы бечевой из овечьей шерсти. Первый и единственный раз в жизни я горько пожалел, что не умею читать.
   Однако я собственноручно развернул пергамент и когда развернул его, то сердце мое сразу наполнилось черно-белым сплавом радости и тревоги. Хотя я не умел читать, но прекрасно знал, в какое слово свиваются все эти сарацинские завитки, начертанные на пергаменте.
   Священная весть, если эта весть была священной, содержала только одно слово: ЗМЕЕНОСЕЦ. Кто мог написать такое слово? Чудесный Посланник или тайный ассасин из "внутреннего круга"? Кем бы ни был этот неизвестный стрелок, теперь, в продолжение всего нескольких мгновений, все зависело от меня, от моей воли и от моей сообразительности.
   Невольно я поднял взгляд к небесам и без труда отыскал на темном небосводе Змееносца, "священное", тринадцатое, созвездие Зодиака, почитаемое "внутренним кругом" Ордена. И вот меня осенило!
   Я заметил, что звезды Змееносца склонены на сторону королевского дворца!
   Я знал, что судьба, а вернее, как оказалось впоследствии, рок, дает мне теперь не более получаса на построение всего войска, и я, разом успокоившись, решил действовать немедля.
   Спустя четверть часа в одном из моих тайных подземелий, не доступных для подслушивания, был собран Капитул "северян", и я объявил им, что день священной вести настал, а все вещие знаки указывают на короля, которого и необходимо признать Великим Мстителем. Помню, что мои братья застыли, как изваяния. Не вдаваясь в подробности, я рассказал им о моих встречах с королем с глазу на глаз и о тех вещих знаках, которые уже загодя несомненно указывали на великую миссию короля в деле очищения Храма от мерзости запустения. Спустя еще четверть часа, взглянув на темные небеса, братья признали мою правоту, и король Филипп от Капетингов был тайно объявлен Великим Мстителем. Разумеется, сам он не должен был узнать о своем истинном звании, подобно рыцарю-тамплиеру, направляемому в отдаленные царства с некой тайной миссией.
   Тем временем, возвратился мой гонец, посланный к королю, и спустя еще не более получаса король принял меня в Карбункуле, алой комнате, предназначенной для особо тайных свиданий. Он грел руки над жаровней, такой же, какая стоит здесь.
   Я сказал королю, что сделал все, доступное моим силам, и что он вскоре сможет не только купить Иерусалим, но и сходить на рынок за всеми армиями Европы.
   Король кивнул и убрал руки от жара, как если бы уже достаточно согрел их. Хотя осень только начиналась, но та ночь выдалась очень холодной, я это хорошо помню. Наступило второе сентября года одна тысяча триста седьмого от Рождества Христова.
   При этих словах Великого Магистра я невольно напряг память, пытаясь сообразить, где я сам мог находится в тот знаменательный день, и пришел к заключению, что скорее всего продвигался по дороге в Конью.
   Тогда, продолжал Великий Магистр свое повествование, я стал раскрывать перед королем многие тайны Ордена, рассказал ему о борьбе двух начал в его стенах и объявил, что именно рука короля Франции должна очистить великое основание и возродить славу Гуго де Пейна.
   Глаза короля загорелись огнем, и тогда я раскрыл перед ним весь мой замысел.
   Мой замысел едва ли не превосходил самые безумные замыслы короля.
   Во-первых, я предложил королю поставить Святой Престол прямо к подножию королевского трона, то есть перевезти его во Францию. Хотя Папа Клемент Пятый, бывший архиепископ Бордо, гасконец, и так стал прямой креатурой Филиппа, однако я стремился исключить любые случайности. По крайней мере в том, что такие "случайности" возможны, я, увы, не ошибся.
   Затем я не без душевного напряжения, произнес слова о великой жертве, которая теперь только и может спасти и возродить Орден в прежней чистоте.
   Я напомнил королю слова из Писания: если зерно не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода.
   Итак, я сказал, что готов сдать королю без боя все неприступные цитадели Ордена, включая парижский Храм, все свое воинство и все казнохранилища.
   У Филиппа широко раскрылись глаза, и только тогда я произнес слово "жертва". Я сказал королю, что единственный способ очистить Орден от проказы - это арестовать разом всех тамплиеров, включая Верховный Капитул во главе с Великим Магистром, по обвинению в богохульстве и заключить их в темницы, предав затем всех арестованных папскому суду, а имущество Ордена конфисковав. Я сказал королю, что следует выдвинуть против Ордена обвинения во всех грехах, о которых по миру бродят слухи.
   Со своей стороны я был готов отдать приказ всем рыцарям сдаться без малейшего сопротивления королевским сержантам и признать все возводимые на рыцарей обвинения. Только истинно преданные Богу и Ордену братья могли бы смириться с такой жертвой, а всякие еретики, тайные ассасины и альбигойцы, несомненно предпочли бы спастись бегством или временно укрыться в каком-нибудь недоступном месте. Для верности дела я был готов пустить внутри Ордена слух, что уже составлены и переданы королю списки истинных ассасинов и богохульников "внутреннего круга", и отделить на суде агнцев от козлищ не составит труда.
   При этом, объяснил я королю, мне уже и самому не составит труда передать в руки короля все требуемые сарацинами вклады.
   Затем, по прошествии недолгого времени, согласно велению короля, должно быть принято всеобщее покаяние Ордена, произведено отпущение грехов, двое или трое явных еретиков, кои мне были известны, примерно наказаны, а сам Орден переведен на вновь освобожденную Святую Землю, но не в Иерусалим, на место Соломонова Храма, столь вожделенное для ассасин, а в какое-нибудь иное священное место: в Вифлеем или Назарет.
   Король дважды бледнел и трижды покрывался багровой краской, как бы сливаясь со стенами Карбункула. Наконец он воскликнул: "Я вижу самого мудрого и самого честного рыцаря, который когда-либо появлялся на свете! Если бы этот рыцарь не был тамплиером, я прогнал бы хитрого альбигойского лиса (речь, конечно же, шла о Вильяме Ногарэ) и сделал бы великого рыцаря самым важным человеком при Дворе! Я даю свое королевское слово, что впервые в жизни полностью подчинюсь замыслу, зародившемуся в чужой голове!"
   Воодушевленный "королевским словом", я вернулся в цитадель Храма и, вновь собрав "северян", преподнес им замысел Великого Мстителя, подтвержденный моею волей, как Великого Магистра, находящегося в здравом уме и твердой памяти.
   На этот раз Капитул еще меньше отличался от собрания мраморных и безмолвных изваяний. Молчание длилось до самого рассвета. Затем "северяне" вознесли общую молитву Всевышнему, в Чьих руках заключены все судьбы, осенили себя крестным знамением и разошлись.
   В ночь на двенадцатое октября года одна тысяча триста седьмого от Рождества Христова все крепости Ордена были сданы провинциальным сержантам, а пятнадцать тысяч доблестных рыцарей Храма, не подняв руки и не произнеся ни одного бранного слова, позволили заключить себя в темницы и казематы, расположенные в королевских владениях. Все арестованные рыцари беспрекословно исполнили мою волю. Только в ту ночь я окончательно удостоверился в том, что исполнил-таки и главную миссию Великого Магистра Ордена, сумев восстановить в Ордене первоначальный Устав полного смирения.
   Что произошло с той ночи за этими стенами, мне не известно.
   Я знаю наверняка только одно: король изменил своему слову, и ремни в механизме моего замысла оборвались.
   Что произошло с самим королем, мне не известно.
   Готов поклясться: в ночь Змееносца Филипп от Капетингов был как никогда откровенен и намеревался действовать согласно со мной.
   Возможно, мы стали жертвой какой-то особо изощренной клеветы.
   Возможно, скрывшиеся ассасины предложили королю более высокую цену за сокрушение "северян", хотя я и сомневаюсь, что где-либо в мире найдется больше золота, чем в подвалах Ордена.
   Возможно, сам Филипп от Капетингов является тайным ассасином.
   Нетрудно отыскать бесчисленное множество разгадок, но все они теперь не имеют никакого значения.
   Оказывается, вернее всего жить, веря в какое-нибудь небывалое чудо.
   - Но ведь Посланник все же пришел, господин мой! - невольно напомнил я Великому Магистру о своей собственной миссии.
   - Возможно, - кивнул головой Жак де Молэ. - Согласно священному преданию, я обязан называть посланника так же, как он называет теперь меня. Так вот, господин мой, скажи мне, чем же отличается доблестный молодой человек, лишенный памяти и посланный с некой священной реликвией неизвестно кем и куда, чем отличается он от Великого Магистра, глубокой ночью и посреди узкого двора стоящего с древком от таинственной стрелы и обрывком пергамента, что содержит какое-то слово на чужом языке, слово, смысл которого так же темен, как сама ночь?
   В тот же миг мне представился глубокий колодец с загадочным светилом, висевшем во тьме более густой и черной, чем смола драконова дерева. Мне представился некто, неизвестный доброжелатель или союзник, спасший мне жизнь то ли наяву, то ли во сне ценою своей собственной жизни. В моих ушах гулким колодезным эхом прозвучала клятва, которую я дал своему спасителю: не меньшей ценою доставить священную реликвию по назначению, то есть во что бы то ни стало отдать ее в руки столь же призрачной персоне.
   Я признал, что ничем не отличаюсь от вполне трезвомыслящего человека, скованного необъяснимыми обстоятельствами древнего предания. Оставалось либо принять их, эти обстоятельства либо навсегда покинуть мир всяких преданий и обстоятельств. Так я рассуждал теперь, когда стоял перед престарелым Великим Магистром Ордена тамплиеров, гревшим скрюченные подагрой пальцы над углями, что светились, подобно жару преисподней.
   - Так или иначе, я обязан исполнить данную от всего сердца клятву, пробормотал я. - Даже если меня угораздило давать ее во сне.
   - В том наше с тобой, мой господин, сходство, - проговорил Великий Магистр, морщась, по всей видимости от боли в суставах, - в том же, однако, и наше различие. Я тоже давал клятву. Однако твоя, мой господин, клятва ведет тебя прочь из клетки, моя же, напротив, всегда вела в клетку.
   Я же про себя подумал, что вся наша разница - только в том, что один охотник на драконов, а именно ваш покорный слуга еще с рвением учится своему ремеслу, а другой, ставший Великим Магистром, уже в совершенстве освоил это искусство и наконец обнаружил его совершенную бесполезность.
   - Мой господин, - вновь обратился я к пленному старцу. - Известно ли имя того египетского сановника, чей вклад в казнохранилище Ордена был востребован первым в обмен на мощи святого?
   Великий Магистр поднял на меня взгляд, и в мерцании старческих слез, не проливавшихся на щеки, я заметил слабый отблеск любопытства.
   - Имя? - с таким же слабым удивлением сказал он. - Не помню. Когда король называл его, я подумал о сверле, которое просверливает сундуки в хранилище. Имя, оно было похоже на сверло.
   - Аль-Азри? - уточнил я.
   - Возможно, - качнул головой Великий Магистр. - Похоже на то.
   - Умар аль-Азри, - невольно произнес я вслух и подумал, что все рыбы, и маленькие, и большие, бьются в одной сети.
   Великий Магистр молчал.
   Ранее, когда я задавал ему бесчисленные вопросы, то с напряжением прислушивался едва ли не к каждому его слову, все же надеясь, что однажды он произнесет главное, то, которое наконец откроет мою запретную память и вернет мне всю потерянную или отнятую насильно жизнь. Особенно сильно забилось мое сердце при слове ЗМЕЕНОСЕЦ. Я до боли "вгляделся" во мрак своей памяти, но, увы, так и не различил в бездне никакого просвета. Великий Магистр Ордена Храма обладал ключом, или сверлом, к моей исчезнувшей жизни и к моему имени, и я все еще не мог позволить себе уйти от него, не добившись главного. Конечно, мое страстное желание превращало меня в верного союзника короля, ставшего заклятым врагом Ордена.
   - Господин мой, я готов сделать для Ордена все, что в моих силах. И не отдам королю священного знака, будь он хоть трижды Великим Мстителем, твердо проговорил я.
   Великий Магистр помолчал и ответил:
   - Ты говорил о клятве, господин мой.
   - Но кто объявил Великим Мстителем короля, как не сам Великий Магистр Ордена Храма, простой воин, никогда не доверявший знамениям и расположению звезд! - предчувствуя недоброе, воскликнул я в сердцах.
   Предводитель тамплиеров опять долго молчал и наконец ответил, обращаясь не ко мне, а к жаровне с горячими углями:
   - Теперь уже поздно. Ничего не изменишь. Люцифер первоначально тоже был объявлен "ангелом света".
   "Великий Магистр берет на себя слишком много", - хотел было сказать я, но не сказал, а только взмолился к этому величественному старику сразу, как только почувствовал новый прилив отчаяния:
   - В твоей власти, мой господин, вернуть мне имя и жизнь. Тебе известно тайное слово. Я же не скажу королю ничего.
   Великий Магистр заговорил, и я похолодел от ужаса.
   - Когда иссыхает река, останавливается мельничное колесо, - медленно изрек он. - Когда останавливается колесо, должен замереть и жернов. Ошибившись в Великом Мстителе, я не могу доверять и Посланнику. Это будет меньший из моих грехов. Есть много слов, именуемых теперь тайными. Я промолчу. Я не могу отдать изменнику сокровенное.
   Так я удостоверился, что эта ночь не будет самым счастливым из моих сновидений.
   Еще некоторое время я переминался с ноги на ногу, глядя на старческие пальцы, изломанные болезнью, что теперь в этих сумрачных стенах несомненно обрела над Великим Магистром непреодолимую силу.
   И вот я решил, что миссия Посланника, если не Истины, то короля Франции, исполнена мною до конца.
   - Я преклоняюсь перед вами, монсиньор! - твердо сказал я Великому Магистру на франкском наречии. - Вы самый благородный из всех людей, каких я помню в своей укороченной, если не с конца, то прямо с самого начала, жизни. Прощайте, монсиньор!
   И не рассчитывая на ответ, я повернулся и пошел прочь.
   - Прощайте, доблестный рыцарь клятвы! - донеслось мне вслед уже издалека, и тогда, облегченно вздохнув, я ускорил шаги.
   Я двигался по лестницам и галереям, по мостам и от холода таким же твердым, как крепостные мосты, дорогам. Я шел, едва замечая безжизненный рассвет, затем сумрачный полдень и наконец бесплодные сумерки. Так я двигался, чтобы невольно достичь короля, который ожидал меня в Карбункуле с той же самой жаровней, полной раскаленных углей.
   "Действительно, мало различий между тем и этим", - придумал я недобрую шутку.
   - Что это за птичий язык, на котором вы там переговаривались? - не успев принять моего поклона, вопросил король Филипп от Капетингов.
   - Тайное наречие ассасинов, Ваше Величество, - ответил я, глядя ему прямо в глаза.
   Филипп от Капетингов отвернул голову в сторону, отчего его прекрасные золотистые локоны посыпались вниз с левого плеча на грудь, и многозначительно переглянулся с темным человеком, неприметно стоявшим в стороне, Вильямом Ногарэ.
   - И что же? - вернувшись глазами к моей особе, усмехнулся король.
   - Ваше Величество, он не произнес тайного слова, - сказал я, ни единожды не моргнув. - Что это так, а не иначе, легко подтвердит соглядатай Вашего Величества, тот самый соглядатай, которого, конечно же не могло обмануть выражение моего лица.
   - Не отчаивайтесь, граф, - приветливо улыбнувшись, сказал Филипп от Капетингов. - Я полагал, что так и случится, по крайней мере при первой встрече. Мы расколем этот орех. Рано или поздно мы расколем его.
   - Ваше Величество, - решился я перейти к более опасному предмету, - Как известно Вашему Величеству, мы беседовали с Великим Магистром весьма продолжительное время, и я опасаюсь, что невольно узнал из его прочих, вполне обыкновенных слов, нечто большее, чем мне положено знать.
   Король вновь переглянулся со своим приближенным, и в их взглядах я заметил некое удовлетворение тем, что какие-то их важные догадки несомненно подтвердились.
   - Он не сдержал своего слова, - почти не двигая своими узкими и короткими губами, изрек король, когда вновь увидел перед собой меня, безымянного графа де Ту. - В этом причина множества бед и множества издержек. Я ждал. Я доверял. Однако теперь я не удивлюсь, если выяснится, что Старый Жак вовсе и не был никогда настоящим Великим Магистром этих богохульников. Что скажешь, Вильям? Ведь действительно так?
   При этих словах я попытался изобразить из себя перед королем мраморное изваяние.
   - Ваше Величество, обман и так беспредельно велик, - промолвил Ногарэ, оставаясь на два шага дальше от короля, чем безымянный граф де Ту. - Обман настолько велик, что, если Старый Жак и окажется всего лишь "подсадной уткой", то это станет не большей бедой, чем наткнуться на один поддельный су в мешке, полном фальшивых алмазов и дукатов.
   - Да, - с мужественным прискорбием вздохнул король, - все эти хитрющие ассасины...
   Сентенция Филиппа от Капетингов была прервана мелодичным позвякиванием какого-то скрытого колокольчика. Брови короля взметнулись, а черная тень, которую представлял из себя Вильям Ногарэ, беззвучно переместилась к двери.
   - Маркиза д'Эклэр, Ваше Величество! - шепнул Ногарэ позади меня.
   - О! - сказал король, вздернув теперь только одну тонкую бровь. - Вот еще один важный свидетель в этом темном деле. И, кстати, так же, как и вы, она - порождение кипрских волн. Вам что-нибудь известно о ней, граф?
   - Нет, Ваше Величество, - честно признался я, хотя мое сердце почему-то дрогнуло при сообщении Ногарэ, произнесенном мне прямо в спину. - Если что-то и было известно на том берегу, то ничего не известно на этом.
   - В таком случае, граф, - чуть нахмурил обе брови король, - я не желаю, чтобы вы встречались с маркизой лицом к лицу, пока идет следствие. Однако я даю вам слово, что однажды лично познакомлю вас с этой очаровательной особой.
   Тут я снова исчез из глаз короля, а появился в них несомненно Вильям Ногарэ, вернувшийся на свое исконное место.
   - Вильям! - сказал король, увидев его вместо меня. - Я поручаю тебе все заботы о графе. Надеюсь, ты немедля посвятишь его в некоторые немаловажные особенности дела, а затем, раз уж произошло то, что произошло, определишь этому доблестному дворянину вполне достойную его благородства и положения службу.
   Я поклонился королю, и Ногарэ вывел меня в одну из потайных дверей, коими были снабжены все четыре стены Карбункула.
   О, как сильно желал я хотя бы краем глаза запечатлеть эту таинственную свидетельницу, маркизу д'Эклэр! Однако я успел прихватить взглядом только появившуюся над порогом фалду ее темно-синего сюрко, украшенного еще и причудливыми золотыми звездами, да острый, блестящий кончик ее черного башмачка.
   Удивительно, что комната, в которую я попал по велению короля и указанию Вильяма Ногарэ, оказалась одного цвета с сюрко маркизы д'Эклэр, и так же в сиянии свечей заблестели перед моими глазами золотистые звезды. Кроме того, отовсюду со стен и потолка свисали золотые кисти и бахрома.
   Вильям Ногарэ прошелся полукругом по мягким, как болотный мох, персидским коврам и тихо обратился ко мне из другого конца этой небольшой комнаты:
   - Граф!
   Я покрыл свое лицо маской самого учтивого внимания.
   - Известно ли вам, граф, - вкрадчиво продолжил Вильям Ногарэ, - что Жак де Молэ был признан в тайном "внутреннем круге" Ордена Храма так называемым Великим Мстителем?
   Холодная маска, которую я обязался не снимать теперь ни при каких обстоятельствах, очень пригодилась мне в эти мгновения. Кроме того, мне удалось сдержать вздох облегчения. Теперь я обладал уверенностью в том, что настоящим Мстителем не являются ни король, ни Великий Магистр. "Я вижу вас!" - хотелось мне крикнуть тем незримым и всемогущим карликам, которые забавлялись и королем, и Великим Магистром, но я прекрасно понимал, что такое признание оказалось бы бесстыдной ложью.
   - Весьма благодарен вам, мессир, - ответил я Вильяму Ногарэ. - Вы посвятили меня в очень важную тайну. Если бы она была мне известна, этот священный среди тамплиеров и ассасин предмет не остался бы на моей руке.
   И я дерзко осмелился показать сановнику заключенный в ножны Удар Истины.
   Что касается Ногарэ, то он вовсе не собирался сдерживать облегченного вздоха.
   - Разумеется, - усмехнулся он. - Всем теперь, и прежде всего самому де Молэ, нелегко выбраться из порочного круга. Чтобы тайна открылась вам как бы сама собой, ему требовалось произнести тайное слово, открывающее всю вашу память, граф. Заметьте, всю. Ее Старый Жак и боится.
   - Прошу извинить меня за дерзость, мессир, но насколько вы можете доверять своим собственным сведениям о Великом Мстителе? - вопросил я, не имея, однако, особой нужды в заверениях Ногарэ; я всего лишь хотел лишний раз убедиться в собственной правоте, которую подтверждал бы любой ответ ближайшего сподвижника Филиппа от Капетингов.
   - Мы давно держим в Ордене очень надежных шпионов, граф, - сказал Ногарэ. Разумеется, я кивнул.
   - Заговор тамплиеров зрел больше двух веков, - продолжал Вильям Ногарэ свою вкрадчивую речь. - Они сделали все, чтобы Святая Земля была потеряна христианами. Резня в Акре, которую учинили ломбардские наемники, и гибель этой последней христианской цитадели - дело рук адептов "внутреннего круга". Они хотели рассредоточить весь золотой запас Ордена по тайным углам и тем оправдать свои действия перед вкладчиками, в том числе и сарацинами, которых Орден никогда не обманывал. Задолго до сдачи Акры Верховный Капитул Ордена ввел так называемое "орденское дворянство" для всех родственников своих рыцарей. Это означало, что родственники комтуров, прецепторов и тому подобных лиц получали известные привилегии перед родственниками простых рыцарей, однако и те и другие были уже сплочены одной грозной силой.
   Орден имел особый девиз: "Храм всегда покупает и никогда не продает". Тамплиеры намеревались в конечном итоге подгрести под себя все золото Европы, и на половину собранного золотого запаса выкупить у сарацин Палестину в вечное владение, пообещав им - нам это известно - половину процентов с будущего оборота своих денег на европейских землях. Они намеревались основать в Палестине собственную империю, наречь Великого Магистра выборным императором, а затем всех родственников, которые имелись у братьев Ордена, объявить подданными Святой, заметьте, граф, не Священной, а Святой Империи Соломонова Храма и возвести их всех в более высокое дворянское достоинство.
   Сверх же всего этого, тамплиеры замыслили совершенно отречься от Святого Престола и основать в Иерусалиме свою собственную Церковь во главе с "Папой", избираемым из приората Ордена. Именно этот, последний, замысел стал причиной того, что Верховный Капитул Ордена начал с особой охотой принимать в ряды братьев отлученных от Церкви грешников.
   Его Величество узнал о зреющем заговоре от одного из тайных ренегатов Ордена...
   - Известно имя этого ренегата? - забыв о всякой учтивости, перебил я Вильяма Ногарэ.
   Тот, несколько изумившись моему наглому любопытству, однако приняв его за искреннее подтверждение моих свидетельских намерений, вполне доверительно ответил:
   - Он носил имя Милон.
   - Милон Безродный? - воскликнул я, и от этого восклицания моя гипсовая маска едва не рассыпалась в прах.
   - Безроден он был или нет, мне не известно, граф, - покачал головой Вильям Ногарэ, - однако в двух архивных свидетельствах я и вправду наткнулся только на одно имя, не носившее никаких родовых титулов. Насколько я знаю, этого человека давно нет в живых. Он был убит при падении Акры.
   Мне ничего не оставалось, как только кивнуть в ответ.
   - Итак, узнав от Милона, если угодно Безродного, подробности заговора, Его Величество со всем присущим ему рвением принялся за дело, - продолжил Вильям Ногарэ свой рассказ, словно пытаясь ввести меня в те области прошлого, которые остались во мраке моей утраченной памяти. - И, тем не менее, даже прилагая все силы своего великого ума, Его Величество спустя лишь целое десятилетие смог пожать первые плоды, когда во "внутреннем круге" Ордена составилась достаточно сильная партия людей, преданных Его Величеству. Не без воли Его Величества новым Великим Магистром Ордена был избран простой неграмотный воин Жак де Молэ. Он провел в Ордене важные преобразования, которые позволили превратить все орденское воинство, более мощное и сплоченное, чем сама королевская армия, в мириады беспорядочно и безо всякого смысла снующих по всей Европе муравьев, а затем он предложил Его Величеству очень хороший с виду план очищения Ордена от заговорщиков.