Абрамсон энергично закивал отрицательно головой, и слезы блестели на его глазах, когда он наконец проговорил:
   — Не надо… не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят долларов. Мы, бог даст, как-нибудь проживем… Я с ларьком буду ходить… а не то газеты продавать… Спасибо вам, Чайк!
   И Абрамсон, словно бы боясь соблазна в виде банкового билета, поторопился уйти.

2

   Однажды утром, за несколько дней до выписки Чайкина из госпиталя, к нему явился высокий господин пожилых лет, в каком-то необыкновенно ярком полосатом пиджаке и в таких же штанах, в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку, сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:
   — Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?
   — Я самый.
   — Очень приятно, сэр… А я директор общедоступного театра, в котором даются ежедневно всякие представления… Доллар за вход во всякие места… Публики всегда множество.
   И с этими словами директор вынул из кармана красную, необычайных размеров афишу, сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши, сказал:
   — Прочтите!
   Несколько изумленный Чайкин прочел напечатанный крупнейшими буквами анонс:
   «В непродолжительном времени будет поставлена пьеса: „Пожар на пристани, или Спасение ребенка“.
   — Прочли? — спросил директор.
   — Прочел! — отвечал Чайкин.
   — И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?
   — Нет, не понял.
   Директор пристально взглянул на Чайкина своими плутоватыми глазами и проговорил:
   — Я пришел предложить вам выгодное дельце…
   — Какое?
   — Участвовать в этой пьесе.
   — То есть как это?
   — А так… Когда дом будет в пламени, вы подыметесь по лестнице и снесете ребенка. Разумеется, после этого вы не попадете в госпиталь! — смеясь прибавил директор, — огонь театральный не обожжет… Вы только вымажете лицо сажей, когда будете спускаться… И по окончании спектакля получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика валом повалит, когда прочтет, что настоящий мистер Чайк будет спасать в общедоступном театре ребенка. Пятьдесят долларов за то только, чтобы подняться по лестнице и вымазать себе лицо сажей, — согласитесь, плата хорошая. Что вы на это скажете? Согласны, разумеется, получить пятьсот долларов в десять дней, а? — спрашивал директор, подмигивая глазом.
   Чайкин в первую минуту ошалел: до того ему казалось странным и смешным это предложение — показываться перед публикой в театре и проделывать «не взаправду» то, что он сделал, рискуя своею жизнью.
   И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:
   — Не согласен.
   — Понимаю. Вы полагаете, что я должен семьдесят пять долларов предложить за вечер? — спросил директор, не без уважения к сообразительности Чайкина.
   — Совсем не согласен…
   — Значит, сто хотите? Что ж!.. Я заплачу вам и сто… так и быть… Тысячу долларов получить приятнее… А может, и больше, если пьеса будет иметь успех и выдержит больше десяти представлений… Вы ловкий парень, мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!
   Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие деньги не пойдет, как он выразился, «срамиться» перед публикой, янки вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:
   — У меня в театре срамиться?.. Чистые денежки получать, значит — срамиться?.. Отказаться от моего предложения — так это действительно значит осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас более сообразительным джентльменом.
   И, кивнув головой, директор пошел к двери.
   Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:
   — Сто двадцать пять, и ни цента более!
   Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство, скрылся за дверями и, увидевши в коридоре сиделку, спросил ее, указывая на двери комнаты Чайкина:
   — Этот русский в своем уме?..
   — Кажется.
   — Сомневаюсь! — произнес директор и направился к выходу.
   Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора и его предложение.
   — Верно, веселый гость был у вас, Чайк? — спросила сиделка.
   — Очень потешный… директор театра.
   — Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?
   Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.
   — То-то он вас сумасшедшим считает! — со смехом объявила сиделка.
   — За то, что я отказался?
   — Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.
   — И вы считаете меня сумасшедшим? — смеясь спросил Чайкин.
   — О нет… На такую работу, какую предлагал вам директор, и я бы не пошла на вашем месте, Чайк.
   — Еще бы! Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу… И как я поглядел, так вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими…
   — Трудная, Чайк! — отвечала сиделка.
   Она была не старая девушка, и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.
   — Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотреть на людские страдания и утешать умирающих… говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни их сочтены…
   — Никогда не забуду, как вы за мной ходили, мисс Джен! Вы да мисс Кэт меня и выходили!.. — с чувством проговорил Чайкин.
   Мисс Джен промолвила:
   — Да, вы очень были опасны, Чайк. Мы думали, что вы не выживете. И какие ужасные страдания вы перенесли и с каким терпением! Таких терпеливых мужчин, как вы, я не видела! — прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего пациента.
   — А я не знал, что был так опасен.
   — Не знали? Особенно доктора боялись за вас после операции. Не рассчитывали, что вы ее вынесете…
   Чайкин с любопытством слушал о том, как он был плох, и теперь, почти здоровый, пополневший и чувствовавший в себе прежние силы, внутренне радовался и еще более проникался благодарностью и к докторам, которые его лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.
   Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления хотя бы малейшего неудовольствия ходила за ним и одним своим видом как-то успокаивала больного.
   — И давно вы так трудитесь, мисс Джен?
   — Скоро десять лет, Чайк! — ответила девушка.
   — Надо к такому делу особенную склонность иметь… Без этого не вынести таких трудов.
   — Надо немножко любить ближнего — вот и все… А я поступила сюда после того, как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайк… Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно… И у меня был жених, миллионер… Но, к счастию, я вовремя поняла весь ужас такой жизни, встретившись с одной несчастной семьей, и уехала от отца… Мать я давно потеряла.
   — А отец ваш знает, где вы?
   — Теперь знает.
   — А раньше?
   — Не знал. Но он обо мне получал известия.
   — А жених ваш?
   — Жених?! — переспросила мисс Джен, и на ее лице появилась горькая усмешка. — Он, как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.
   Чайкин слушал и проникался еще большею восторженностью к этой девушке, отказавшейся от богатства и поступившей на трудную должность сиделки. И у него невольно вырвался вопрос:
   — И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?
   — Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.
   — И все-таки остались?
   — Как видите. И уж теперь отсюда никуда не уйду! — с веселой улыбкой произнесла мисс Джен. — И если вы приедете в Сан-Франциско и захотите повидать свою сиделку, то найдете меня здесь. И я очень рада буду вас видеть, Чайк.
   — Разумеется, я к вам приду… Еще бы не прийти… Я за вас богу молиться буду! — говорил Чайкин.
   — Вы, Чайк, преувеличиваете… Не будем об этом больше говорить… Чего вы хотите на завтрак?
   — Все равно…
   — А вот и Дун идет… Так вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью хотите?
   — Хочу.
   — И зелени?
   — Съем.
   — И кусочек сладкого пирога… не правда ли? Я вам все это принесу через час и бутылку вина принесу, а пока вы поболтайте со своим приятелем… — И пожавши руку Дунаеву, сиделка ушла из комнаты.
   — Ну, брат Дунаев, и сиделка! — воскликнул Чайкин.
   — А что?
   — Святой человек… По правде живет.
   И Чайкин рассказал о том, как мисс Джен отказалась от богатой жизни, чтоб ходить за больными.
   Дунаев был изумлен и не без гордости произнес:
   — Вот тебе и американка!
   — То-то, и я подивился.
   — Ты полагал, что все американцы жадны до денег?
   — Полагал, а теперь вижу, что дурак был… зря говорил. Везде есть праведные души…
   Дунаев между тем рассказал, что он нанялся капитаном и через неделю двинется в путь. Обоз небольшой — всего тридцать фургонов.
   — А еще другую новость сообщу: Билль приехал.
   — Когда?
   — Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля… Он обещал в четыре часа быть у тебя… Обрадовался, что ты поправился… Все о тебе расспрашивал.
   Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра, и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.
   — А деньги он на тебе бы нажил, Чайкин! — добавил, смеясь, Дунаев. — Публика пошла бы смотреть на тебя. Ты ведь в газетах везде пропечатан. Оказал, значит, себя русский человек, настояще оказал, каков он есть! — с неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.
   Через полчаса явился Старый Билль. Встреча его с Чайкиным была сердечная.
   Дунаев уже успел рассказать Биллю обо всем, что было с Чайкиным за время отсутствия Билля, и Билль не без горделивого чувства смотрел на бывшего своего пассажира и друга.
   — А вы, Билль, благополучно приехали? — спрашивал Чайкин. — На дороге спокойно?
   — Не совсем, Чайк, не совсем.
   — Агенты шалят?
   — Агентов я не встречал по дороге, а индейцы вышли на боевую тропу и нападают на ранчи и на проезжающих… пощады не дают, скальпируют. Помните мексиканца трактирщика?
   — Помню.
   — Убили его.
   — И жену?
   — Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов из фортов войска послали… Сиуксы скроются до нового случая… Ненавидят они янки.
   — За что?
   — За то, что янки сюда пришли и занимают их земли, за то, что буйволы убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с ними обращаются и спаивают их, вот за что, Чайк… И, надо сказать правду, янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю этот народ. Добром дело не кончится! — прибавил Билль.
   — Что же будет?
   — Отгонят индейцев с их мест подальше от дороги и в конце концов уничтожат их. Сила на стороне янки. Пришлют сюда побольше солдат — и будет новая резня… Такие резни уже прежде бывали… Я помню их.
   — А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?
   — На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго уж ездить в дилижансах! — прибавил Билль.
   — Отчего недолго?
   — Железную дорогу будут строить. Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски… Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.
   — И скоро построят дорогу? — любопытствовал Чайк.
   — Лет через пять, я думаю.
   — Что же вы тогда будете делать, Билль?
   — Если к тому времени не умру, то еще будет время подумать об этом, Чайк! — отвечал, смеясь, Старый Билль. — Куда-нибудь в сторону дилижансы все же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль… Еще на мой век хватит места на козлах, я полагаю.
   Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив квартиру бывшего агента. Билль проговорил:
   — Подозрительно что-то… Если б он уехал, то дал бы Чайку какую-нибудь весть.
   — То-то и я так полагал! — заметил Чайкин.
   — Но что же могло с ним случиться? — спросил Дунаев.
   — Мало ли что случается! — значительно вымолвил Билль. — Агенты и здесь иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок…
   — Почему?
   — А потому, что у него богатые родные и прошлое у него не из чистых; знали его за Дэка, а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке, то им не особенно будет приятно, а если взять с Макдональда выкуп, то Дэка знать не будут… Понимаете, Дун?
   — Так вы думаете, Билль, что с Макдональдом случилось что-нибудь неладное?
   — Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о себе знать. Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все трое обязаны, что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! — прибавил Билль с спокойною решительностью человека, у которого слово не расходится с делом.
   — Вот так отлично сделаете, Билль! — обрадованно сказал Чайкин.
   — Постараюсь, Чайк.
   И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и поболтать с Чайкиным.

3

   Из госпиталя Билль отправился в контору: «Джон Макдональд и К°» и попросил свидания с распорядителем фирмы.
   Когда Билля позвали в кабинет, он увидал перед собой старого, сурового и холодного с виду джентльмена в безукоризненном черном сюртуке и в белом галстуке.
   При появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с письма, которое писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:
   — Что вам нужно и кто вы такой?
   — Я — Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?
   — Слышал! — коротко отрезал представитель фирмы «Джон Макдональд и К°» и вслед за тем протянул руку Биллю.
   — Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?
   — Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! — ответил Билль и уселся в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.
   При этом имени старик нахмурился.
   — Мне нет ни малейшего дела до Вилли Макдональда. И если вы принесли его долговое обязательство, то напрасно потратили время: я за него ни цента не дам.
   — А я бы дал доллар за доллар за Вилли. Он малый хороший, Джон Макдональд и К°! Но обязательства его у меня нет никакого, а у него есть мое… и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику…
   — Гмм… Очень странно… И велико оно?..
   — Очень велико, — настолько, насколько может быть велико обязательство человека, которому оказали большую услугу.
   — Это Вилли оказал услугу… И большую? — недоверчиво процедил старик.
   — Немалую, если считать, что спасти человека от неприятности быть убитым или, по меньшей мере, раненным, рискуя при этом собственной шкурой, есть услуга…
   — Что же вам угодно от меня в таком случае?
   — Узнать, где Вилли Макдональд. Не имеете ли вы о нем известий?
   — Никаких. Знаю, что его здесь нет.
   — И никто не может дать мне сведений?
   — Сходите к его матери, мистрис Макдональд… У нее вы, может быть, что-нибудь узнаете!
   И с этими словами представитель фирмы кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.
   Старый Билль разыскал мать Макдональда и нашел ее обезумевшей от горя. Она ничего не знала о сыне с тех пор, как он внезапно куда-то уехал.
   — Он говорил, что собирается уехать?
   — В том-то и дело, что нет. В тот же день он обедал у меня и ничего не говорил об отъезде.
   — Делаете вы розыски?
   — Я обращалась к шерифу, напечатала объявление в газетах…
   — Говорили ли вы об этом с своим братом, главой фирмы «Макдональд и К°»?
   — Говорила…
   — И что же?..
   — Брат ничего не знает…
   «Или знает, но не хочет сказать», — подумал Старый Билль.
   — Но по крайней мере он подал вам какой-нибудь совет? — спросил он.
   — Никакого… Он не любит Вилли.
   — За что?
   — За беспутную жизнь. Три года он пропадал в городах Запада… вел себя недостойно джентльмена… был в дурном обществе… играл в карты… Но ведь он молод… Ведь вы знаете, Билль, — он мне рассказывал про вас и про Чайка!.. Вы знаете, что он ничего слишком дурного не сделал! — говорила мать, защищая сына.
   — Уверен! — храбро солгал Билль, чтобы оставить старуху в прежнем неведении относительно очень некрасивых дел ее сына.
   — А Джон Макдональд и К° скуп… Он все боится, что Вилли заставит его платить свои долги, и не хочет о нем разговаривать.
   — Вы говорите, скуп?
   — Очень, Билль.
   — И если бы вашему сыну, положим, очень нужны были деньги…
   — Вилли не обратился бы к нему! — торопливо сказала мать.
   — Да и Джон Макдональд и К° не дал бы их?
   — Наверное, не дал бы…
   Собравши эти сведения, Старый Билль успокоил, насколько умел, старуху, выразив надежду, что Вилли, вероятно, скоро вернется из путешествия и расскажет о своих приключениях, и ушел, втайне очень встревоженный, на квартиру, в которой жил до своего отъезда Макдональд.
   Горничная, лицо которой очень не понравилось Биллю, объявила, как и Дунаеву, словно затверженный хорошо урок, что мистера Макдональда дома нет.
   — Уехал куда-то! — прибавил она.
   — Не знаете куда, милая барышня? — приветливо спросил Билль, не сомневаясь в том, что горничная кое-что знает.
   — Не говорил.
   — В котором часу он уехал?
   — Не помню.
   — Прямо на железную дорогу?
   — Нет, кажется.
   — Он взял с собой чемодан?
   — Нет, не брал.
   — Почему же вы знаете, что Макдональд уехал? — допрашивал Билль с искусством опытного следователя.
   Горничная сперва заплакала, а потом стала браниться, что ее, честную девушку, и вдруг словно в чем-то подозревают.
   Однако когда Билль сказал, что если она категорически не ответит на его вопрос, то он обратится к шерифу, — горничная объявила, что мистер Макдональд не взял чемодана и не собирался, по-видимому, уезжать, когда три недели тому назад вышел из дому и не возвратился. Сообщил же ей об отъезде мистера Макдональда какой-то джентльмен, приходивший на другой день, причем прибавил, что Макдональд через несколько дней вернется. А он между тем не возвратился.
   — Вот все, что я знаю по этому делу! — заключила свое объяснение горничная.
   — Не припомните наружности этого джентльмена?
   — Не старый…
   — Лет сорока или больше?
   — Вроде этого.
   — Брюнет или блондин?
   — Кажется, брюнет.
   — Борода и усы были?
   — Были…
   — Длинная борода?
   — Не припомню.
   — Одет как был, не припомните?
   — Вполне прилично.
   — В цилиндре?
   — Да.
   — Благодарю вас.
   — А вы почему так интересуетесь господином Макдональдом? — спросила, в свою очередь, горничная. — Вы, верно, сыщик?
   — Сыщик! — ответил Билль.
   — Они уже были раньше и расспрашивали… Но, видно, не разыскали мистера Макдональда. Он, верно, улизнул в Европу.
   — Почему вы думаете, что ему нужно было улизнуть?
   — Так… Иначе куда же он девался?..
   Билль не нашел нужным более допрашивать молодую девушку и, далеко не успокоенный полученными сведениями, решил добыть более точные.

ГЛАВА VIII

1

   Билль отправился в одну из больших улиц и, войдя в подъезд небольшого дома, позвонил у дверей, на которых было написано: «Смит и К°, комиссионеры».
   Двери отворил гигантского вида негр, подозрительно оглядевший Билля.
   — Вам кого угодно? — спросил он, заслонивши своей внушительной фигурой двери.
   — Смит дома?
   — Нет мистера Смита.
   — Скоро будет?
   — Не знаю. Он уехал из Фриски.
   — Куда?
   — Спросите у него сами. Мне он не говорил.
   — Кабы он с вами очень серьезно не поговорил за то, что вы дурак и не пускаете его приятеля. Мне нужно видеть Смита по делу, которое очень заинтересует Смита и К°. Поняли?
   — Понял, но только Смит и К° уехали…
   — Идите и скажите, что Старый Билль желает видеть Смита и К°! — громко крикнул Старый Билль.
   Вслед за тем чей-то резкий голос крикнул из комнат.
   — Сам! Идиот! Когда вы научитесь разбирать посетителей? Впустите джентльмена!
   Негр тотчас же отскочил от дверей и испуганно проговорил, пробуя в то же время улыбнуться, оскалив свои блестящие белые зубы:
   — Извините, сэр, я ошибся, Смит и К° дома. Пожалуйте, сэр!
   И когда Билль вошел в темноватую прихожую, негр тотчас же захлопнул двери и задернул цепь.
   Билль вошел в комнату налево, в контору Смита и К°.
   Это была небольшая, почти пустая комната, разделенная пополам барьером, за которым были две конторки и шкаф.
   За одной из них сидел какой-то чахлый молодой человек.
   Несколько стульев стояли у стены по эту сторону барьера и, очевидно, предназначались для посетителей. Но ни души не было, и молодой человек не без удивления взглянул на Старого Билля, которому понадобились услуги конторы Смита и К°.
   — Мистер Смит просит вас в кабинет! — проговорил он усталым, больным голосом.
   И с этими словами молодой человек сполз со своего высокого конторского табурета и, отворив дверцы барьера, постучал в двери соседней комнаты.
   — Войдите! — раздался тот же резкий голос, который только что выругал негра.
   Билль очутился в большом, хорошо убранном кабинете, где за письменным столом, стоявшим посреди комнаты и заваленным газетами, сидел худощавый высокий красивый старик, с вьющимися седыми волосами и длинной седой бородой.
   Он производил впечатление вполне приличного джентльмена, не без щеголеватости одетый в черную пару, в белом галстуке и с безукоризненно чистыми воротничком и манжетами.
   — Здорово, старина! — ласково приветствовал старик Билля, протягивая ему руку и зорко вглядываясь в него своими пронзительными и острыми, как у хищной птицы глазами, словно бы несколько удивляясь его приходу. — Садитесь, Билль, вот сюда, в кресло. Давненько мы с вами не встречались.
   — Давно, Смит. После того случая…
   — А вы, Билль, все еще его помните?..
   — Помню, Смит…
   — Чего хотите: пуншу или бренди?
   — Спасибо, ничего…
   Оба не без любопытства оглядывали друг друга, встретившись после долгих-долгих лет, когда были приятелями и вместе были в шайке, как «агенты большой дороги».
   После «того случая», как Билль нечаянным выстрелом убил девочку, он проклял и бросил свое ремесло, а Смит продолжал его и, счастливо избавившись от виселицы, перебрался во Фриски и открыл контору «Смит и К° комиссионеры». Но комиссионерство это было только для вида. В действительности же Смит и К° (хотя никакой компании и не было) занимался укрывательством, покупкой краденых и награбленных вещей и состоял в непосредственных сношениях с агентами большой дороги, причем вел это дело так ловко и с такою таинственностью, что до сих пор не попадался, и полиция не догадывалась, что находившиеся в подвальном помещении, под конторой Смита и К°, большие бочки с фруктами, принятые будто бы на комиссию, были наложены ими только сверху, а под ними были всевозможные предметы, но только не фрукты.
   Билль, знавший всю подноготную комиссионерской конторы Смита и К°, знал также, что Смит через подставных лиц является посредником между агентами и публикой в тех редких случаях, когда агенты задерживают состоятельных лиц, требуя выкупа, или в других более частых случаях шантажа и вымогательства.
   Поэтому-то он и пришел к Смиту, надеясь от него получить верные сведения о Макдональде.
   — А я к вам, Смит, по маленькому дельцу! — проговорил Билль, закуривая свою короткую трубочку.
   — Знаю, что по дельцу. Так-то вы не зашли бы, Билль. Не правда ли?
   — Не зашел бы, Смит. Врать не стану.
   — Каждый по-своему живет.
   — По-своему, Смит.
   — И зарабатывает по-своему.
   — Правильно.
   — Так какое же у вас, Билль, дельце? Чем может служить вам Смит и К°? Верьте, что по старому знакомству моя контора исполнит всякую вашу комиссию и сделает двадцать процентов скидки. Вам, быть может, кучер требуется для Общества дилижансов? Могу отличного человека рекомендовать!.. Или вам нужно сделать объявление в газетах об отходе дилижансов?
   — Полно, Смит, зубы заговаривать. Я ведь не «грин»! — проговорил, смеясь, Билль.
   — Привычка, Билль. В старые годы не легко отстать от привычек! — отвечал Смит и тоже рассмеялся. — Так если вам, старина, не нужно ни кучера, ни прачки, ни респектабельной невесты с приданым, ни капитала на верное дело, ни компаньона для золотых приисков, — продолжал, понижая голос, мистер Смит, — то говорите потише, зачем пришли… А то эта дохлая каналья, которой нечего делать там (мистер Смит кивнул головой по направлению к дверям), от скуки может подслушивать, а вы помните, Билль, я никогда не имел привычки вести деловые разговоры иначе, как с глаза на глаз и без посредников…
   — Такой же осторожный и предусмотрительный, как и прежде были, Смит!
   — Без осторожности живут только святые или очень богатые люди, Билль, а я ни свят, ни богат! — усмехнулся Смит.
   И с этими словами он встал с кресла, подошел к двери, открыл ее, что-то проговорил своему клерку, затем запер двери на ключ и, приблизившись к Биллю, проговорил:
   — Пойдемте сядем вон в тот уголок, Билль. Я его называю уголком дружеских бесед… Там мы поговорим по-приятельски.
   И он направился в дальний угол комнаты, где стояли рядом два кресла.
   Идя вслед за ним, Билль заметил, что Смит и К° нащупал что-то рукой в кармане, и не усомнился, конечно, что это «что-то» был револьвер, причем невольно вспомнил ходившие среди «молодцов Запада» слухи о том, что Смит иногда вместо комиссионера исполняет роль «агента» и притом довольно решительно. По крайней мере в числе многих доблестных подвигов Смита, о которых однажды рассказывали подвыпившие рыцари большой дороги в гостинице Денвера, не стесняясь присутствием Билля, значился особенно блестящий, возбуждавший общее сочувствие подвиг Смита, состоявший в том, что переодетый сыщик, явившийся к нему и отрекомендовавшийся оптовым торговцем фруктами, уже более из конторы Смита и К° не вышел, а через неделю его труп был выброшен морем на берег, в двух милях от Фриски.