- Замолчи, гад, - Степан схватил за грудки развязного, распьянущего Кирюху. - Замолчите, иначе я сейчас из вас всех кишку выпущу. Отродье Сталинское! Прихвостни! "Буханочку стибрила", - да ты думай, что говоришь!...
- Ка-ак? Ка-ак ты сказал? А ну, повтори! - Артемий расстегнул кобуру, висевшую на боку, дрожащими от злости руками достал револьвер и, размахивая им, прорычал. - Еще, стервец, слово о Сталине скажешь, з-застрелю.
- Да плевал я на тебя и на твоего Сталина - вы мне душу всю очернили. Так значит вот, Артемий, чем ты...-не договорив, Степан бросился в сени.
- Степа, Степа, - Варвара вышла, наконец, из оцепенения и рванулась вдогонку за мужем, чуя беду. Она знала, что там, в сенях, за грудой разного хлама Степан прятал старую, хранящуюся еще с лихих лет винтовку. Много раз Варя говаривала мужу, чтобы сдал ее, от греха подальше, но Степан отмалчивался, лишь пуще зарывая винтовку.
Она не успела. Расбросав барахло, которым была укрыта винтовка, Степан крепко сжимал ее в руках: "Все: теперь мы будем квиты".
- Степа, опомнись. Не за себя, за сына прошу. Ведь под суд пойдешь! Варя ухватила мужа за руку, но Степан отпрянул от жены, как ужаленный, и с болью взглянул на нее:
- Не лезь, Варюха! Ты все слышала - это правда? Только честно скажи, правда?
- Степа, Господи, кому ты веришь - мне или им? - заплакала Варвара. Неужели ты думаешь, что я могу променять тебя вот на это ничтожество? горько всхлипывала она. - Не дури, Степа, умоляю, отдай ружье. Мы ведь жить-то с тобой только начали...
- Ладно-о, - протянул Степан, - за все расквитаемся. - Он оттолкнул Варвару и уверенно распахнул дверь в избу.
Глава 18
На соседней улице взбеленился пес. Он захлебывался каким-то бешеным лаем, а потом вдруг завыл протяжно, словно чуя беду.
Когда Степан вернулся в избу, Митяй уже храпел, подельник из него оказался никакой. Артемий вертел в руках пустую бутылку, зло ухмыляясь, пить было нечего
-Что, герой, - сплюнул он прямо на пол густую слюну и уставился на Степанову винтовку, - воевать собрался?
- Да какой из него теперь вояка, он, поди, и стрелять-то уж разучился, - икнул Киря. - Из него, могет быть, уж такой же стрелок, как из нас с тобой балерины.
- А вот и посмотрим, кто стрелок, а кто танцевать сейчас будет, вскинул Степан винтовку. - Все, быстро, вон из моего дома. Слышите, вы! Пошли вон, к чертовой матери, иначе я за себя не ручаюсь!
- Степа, Степушка, прошу тебя, не надо, - завыла Варвара, повиснув на руке у мужа. - Прошу тебя, Степан. Господи, беда-то какая...
Костя, до сих пор не решавшийся войти в кухню, взъерошенный и испуганный показался на пороге и осипшим от страха голосом выдохнул тихо и удивленно:
- Ба-тя?!...
- Так. Все. Хорош. Концерт окончен, - Артемий встал, привычным движением одернул гимнастерку, подкинув в руках поблескивающий черным холодом револьвер, и повторил хмуро и властно, - концерт окончен.
Он был совершенно трезв. Минуту назад пьяная муть в глазах исчезла бесследно, а вместо нее появился безжалостный презрительный блеск.
- Оружие на стол, - скомандовал он, - быстро. Как ты уже, наверное, понял, соседушка, пришли мы сюда не канитель разводить. Можешь монатки собирать ...
Степан колебался, липкий противненький страх заползал под рубаху, но тут же, за какие-то доли секунды, вдруг пронеслись перед глазами старые, почти забытые картинки: запоротые шомполами родители, холодные грязные траншеи, и словно над ухом прошелестел голос раненного в живот умирающего друга: "Не боись, Степка, стреляй в белых гадов, мы с тобой еще такую жизнь построим"...
- Сволочи, - просипел Степан, - так значит вот за каких сволочей мы в семнадцатом кровь лили? - и он, не думая уже, быстро и нервно нажал на курок.
- Сте-е-па-а..., - задохнулась Варвара, закрыв лицо руками, уткнувшись в грудь замершему от страха сыну.
Ей казалось, что она стоит так целую вечность, казалось, что это просто страшный сон, что вот сейчас отнимет она руки от лица и вокруг будет уютная домашняя тишина.
И тишина настала. Едкий дым расстилался по облупившимся половицам, поднимаясь кверху, ядовито забираясь в нос и разъедая глаза - пуля пролетела в сантиметре от Артемия, расщепив столешницу.
Варвара подняла тяжелый взгляд на Артемия, облизала враз высохшие губы и, не сознавая, что делает, подошла к нему почти вплотную, опустилась на колени, прошептала: "Прости Степана, Артемий, умоляю, прости! Вот видишь, на коленях к тебе приползла. Не хотела, а приползла! Будь человеком, умоляю..."
Варвара говорила, не слыша своего голоса. По щекам ее текли крупые слезы. Она, пожалуй, не понимала, что делает, она была как в бреду, ее лихорадило, а губы шептали: "Прости, прости...".
- Что, прощения просишь, - процедил сквозь зубы Артемий, - на колени встала? А не я ли тебе говорил, что в ногах у меня ползать будешь, стерва, отродье поповское? - Артемий с силой пнул сапогом с засохшей на подошве глиной Варвару в лицо. - Не я ли, не я ли говорил тебе? - он нагнулся, схватил Варино лицо в свои руки, сжал его и, что было мочи, швырнул женщину к дверям.
Тишина наступила, какая-то звенящая тишина. Звон этот исходил из глубины кухни, было такое чувство, что бьются тарелки, глухо падают стены, а еще смутно слышался то ли вой, то ли стон - Варвара не понимала.
Очнулась она от резкого толчка в бок. С трудом разомкнув глаза, Варя увидела пред собой почему-то босые ноги мужа. Он стоял, прислонившись к стене, с кровавым подтеком под глазом, с окровавленными волосами, с Вариным синеньким в цветочек платком во рту и связанными сзади руками.
Она удивилась откуда взялись в ней силы... Вскочив на ноги, резко оттолкнув склонившегося над ней сына, Варя со всей злостью, какая была в ней, вцепилась в густую Артемову шевелюру.
- Гад, гад, - неистово повторяла она. - За что, скажи только - за что?
- Пш-ла прочь, поповское отродье, - подскочил сзади, очнувшийся от пьяного сна Митяй.
- За что? А так, ни за что. За отца твоего, который - тю-тю. Не-на-вижу, - прошипел Артемий. - За оскорбление святого имени Сталина. За гордыню... Так - ни за что... А с мужиком своим можешь попрощаться, потрепал Артемий Варю по щеке.
Степан рванулся вперед, но сильный удар прикладом Степановой винтовки откинул его назад к стене.
- С мужиком, говорю, можешь попрощаться. И щенку скажи, чтобы ошибок батиных не повторял, а то не дай бог! Ладно. Говорим много. А ну, ребятки, выводите соседа на свежий воздух, - скомандовал Артемий подельникам.
- Не-ет, - закричала Варвара, - не-ет. Степушка... Милый ты мой, господи-и...
Она бросилась вслед мужу, но Киря преградил ей дорогу своим могучим телом.
- Батя..., дядя Артемий, мама... - Костя метался, от одного к другому, чувствуя свою беспомощность и проклиная себя за это.
- Не орите, соседей разбудите, - рявкнул Артемий. - Соседей разбудите -проблем больше будет. А так мы мирно, по-соседски разойдемся.
- Степа-а, - вновь бросилась Варвара к мужу.
- Я сказал - ты не поняла, - что-то тяжелое обрушилось на голову женщины, и вновь наступила тишина.
Очнулась Варвара только под вечер следующего дня. Рядом сидел сын и прикладывал холодную влажную тряпицу к ее лбу.
- Мама, - увидев, что мать открыла глаза, схватил ее руку. - Они увели его, мама, - сказал сын, еле сдерживая слезы. - Я бросился вдогонку, кричал, но дядько Артемий достал револьвер и сказал, чтобы я заткнулся, если не хочу потерять еще и тебя. Мама, что же это такое? Надо идти и искать отца, надо жаловаться! Я завтра же пойду в милицию и расскажу все, что случилось, я самому Сталину письмо напишу.
Варя слабо улыбнулась и погладила сына по взъерошенным вихрам. Она теперь вдруг поняла, куда делся священник, в доме которого поселился Артемий, поняла, куда исчез год назад сосед, который постоянно материл то Жданова, то Сталина, вспомнила Варвара и то, как рассказывала однажды соседка про мужика в шляпе, вынюхивавшего, откуда приходят Варваре письма и что пишут ей. Она все вспомнила ...
Одинокая слеза скатилась за ворот выцветшей рубашки, потом еще и еще одна.
- Я найду справедливость, мама, - горячо шептал сын. - Ты только не плачь, пожалуйста.
Варвара с трудом села на кровати, вытерла слезы тыльной сторой ладони и покачала головой:
- Нет, сын. Отец был прав.
- Что? - не понял Костя.
- Я говорю, отец был прав. Дед твой. Он был прав, когда в те, двадцатые, говорил: "Не за себя, мне за детей своих страшно". Ведь сколько времени уже прошло, а вот они, слова-то, когда вспомнились. А ведь звал, уговаривал... Степана, отца твоего, я тогда встретила, полюбила сильно, его потерять боялась, и еще родину боялась потерять, дом вот этот и акацию, что под окном. Я плакала тогда, сильно плакала. И отца жалко и Степана. Плохо мне было. Деда твоего вспоминала часто, а Степана почему-то корила все. Дура. Корила все. Мы ведь только со Степаном жить-то начали... А теперь я не знаю как, Костя...
- Ты только не плачь, мать, мы вызволим отца, обязательно вызволим. Обещаю тебе, - горячо поклялся он.
- Давай спать, сын.
Костя постелил рядом, в этой же комнате. Он долго не мог заснуть, ворочался, потом, когда уснул, стонал и бормотал чего-то во сне. Мать смотрела на сына - он очень стал похожим на деда. Русые кудри, круглый овал лица... Видел бы его дед. Да увидит ли?
Варвара бессонно уставилась в потолок. Ей все думалось, вот протянет в темноту руку, а там, на теплой подушке посапывает ее дорогой Степа. Варя на всякий случай шарила впотьмах по пустой кровати и вздыхала тяжело: "Что делать, что делать?"...
Внезапно женщина услышала скрип сырого песка за окном. Испугалась сначала, хотела вскочить, выглянуть в темноту, но отогнала от себя пугающую мысль - чудится все, спать надо. Надо спать скорей, чтобы день новый быстрее начался. А боятся некого. Отбоялась. Хуже ничего и быть-то уже не может.
Да и кому ходить там? Зачем? Степы нет. Она да сын. Если Артемий зачем она теперь Артемию-то, избитая и немощная. Он потом придет. Она чувствовала, что придет. И жизни ей не даст.
Откуда-то с улицы потянуло гарью. Костя заметался, застонал, забормотал еще громче. Какой-то удушливый запах проник сквозь щели окна, и наполнил комнату сладковато-приторным привкусом, осевшим на губах. Запах витал по комнате, забирался в щели, легким невидимым облачком оседал на горячей подушке.
Варя не уснула - провалилась в сон быстро и тяжело. Сразу приснилась мама. Она пела ей странную грустную песню и гладила по голове, приговаривая: "Бедная ты моя". Потом приснился отец. Веселый такой, родной. Будто, приехала к нему Варя в гости - на корабле плыла. Корабль большой, белый. А море ласковое. Плещется о борт, барашки по воде бегут, и ветер по щеке треплет. Корабль к берегу причалил, а Варя растерялась: как отца своего найдет? Людей спрашивать стала отца, мол, ищу, бородатый такой у нее отец, как, мол, найти. И нашла. Быстро отыскала, где живет. Она даже, пожалуй, знала, где его дом - среди сосен, уютный и надежный. Ей казалось, что она когда-то уже бывала здесь. А отец увидел ее, обрадовался. "Вот и Варюшка-Варюха приехала!", - говорит. "Я ждал тебя, давно ждал. Молился за тебя. Ты чувствовала, что я за тебя молился? Варюха ты моя". Варя заплакала, на шею отцу бросилась и давай его обнимать. И отец ее обнимает. Все сильнее и сильнее. Больно даже как-то сделалось, дышать трудно стало. Варя говорит ему: "Пусти, никуда я от тебя не уйду". А он плачет, смеется и обнимает все. "Вот и встретились, - говорит, - вот и встретились. Теперь уж навсегда вместе будем!"...
Варя закричала, вырываться начала. "Не уйду я, - говорит, - папа, пусти только!" А он плачет все и смеется: "Теперь вместе, Варюха!"
Утро было туманное и влажное. Серое низкое небо нависло над сырыми крышами домов. Рваные, словно искусанные кем-то тяжелые тучи медленно ползли по краю горизонта, свинцовая тяжесть прижимала их к самой земле, нанизывая на макушки темного лес - серые поначалу, они налились вдруг пугающей чернотой. Жаркие всполохи, рвущиеся от земли, окрасили небо в розовый, потом в красный, потом в темно-бордовый цвет. Откуда-то тянуло удушающей гарью, и внезапно огромное, в полнеба, зарево разлилось кроваво и пугающе, выливая свой багровый отблеск на раскинувшийся внизу лес, на темные, не вспаханные еще поля, и растворилось в молчаливом течении рек и речушек.
Одинокая большая птица, вынырнувшая из черноты, кружила над остатками человеческого жилья. Она видела, как копошатся внизу люди, как беспомощно машут руками, словно крыльями, кричат и ухают по совиному. Птица недоуменно сделала пару кругов над пепелищем и исчезла в густом тумане. А где-то, далеко-далеко, протяжно и жалобно несколько раз всплакнул колокол, и звон его долго еще плыл над сонной округой.
Вятка, 1999 год
- Ка-ак? Ка-ак ты сказал? А ну, повтори! - Артемий расстегнул кобуру, висевшую на боку, дрожащими от злости руками достал револьвер и, размахивая им, прорычал. - Еще, стервец, слово о Сталине скажешь, з-застрелю.
- Да плевал я на тебя и на твоего Сталина - вы мне душу всю очернили. Так значит вот, Артемий, чем ты...-не договорив, Степан бросился в сени.
- Степа, Степа, - Варвара вышла, наконец, из оцепенения и рванулась вдогонку за мужем, чуя беду. Она знала, что там, в сенях, за грудой разного хлама Степан прятал старую, хранящуюся еще с лихих лет винтовку. Много раз Варя говаривала мужу, чтобы сдал ее, от греха подальше, но Степан отмалчивался, лишь пуще зарывая винтовку.
Она не успела. Расбросав барахло, которым была укрыта винтовка, Степан крепко сжимал ее в руках: "Все: теперь мы будем квиты".
- Степа, опомнись. Не за себя, за сына прошу. Ведь под суд пойдешь! Варя ухватила мужа за руку, но Степан отпрянул от жены, как ужаленный, и с болью взглянул на нее:
- Не лезь, Варюха! Ты все слышала - это правда? Только честно скажи, правда?
- Степа, Господи, кому ты веришь - мне или им? - заплакала Варвара. Неужели ты думаешь, что я могу променять тебя вот на это ничтожество? горько всхлипывала она. - Не дури, Степа, умоляю, отдай ружье. Мы ведь жить-то с тобой только начали...
- Ладно-о, - протянул Степан, - за все расквитаемся. - Он оттолкнул Варвару и уверенно распахнул дверь в избу.
Глава 18
На соседней улице взбеленился пес. Он захлебывался каким-то бешеным лаем, а потом вдруг завыл протяжно, словно чуя беду.
Когда Степан вернулся в избу, Митяй уже храпел, подельник из него оказался никакой. Артемий вертел в руках пустую бутылку, зло ухмыляясь, пить было нечего
-Что, герой, - сплюнул он прямо на пол густую слюну и уставился на Степанову винтовку, - воевать собрался?
- Да какой из него теперь вояка, он, поди, и стрелять-то уж разучился, - икнул Киря. - Из него, могет быть, уж такой же стрелок, как из нас с тобой балерины.
- А вот и посмотрим, кто стрелок, а кто танцевать сейчас будет, вскинул Степан винтовку. - Все, быстро, вон из моего дома. Слышите, вы! Пошли вон, к чертовой матери, иначе я за себя не ручаюсь!
- Степа, Степушка, прошу тебя, не надо, - завыла Варвара, повиснув на руке у мужа. - Прошу тебя, Степан. Господи, беда-то какая...
Костя, до сих пор не решавшийся войти в кухню, взъерошенный и испуганный показался на пороге и осипшим от страха голосом выдохнул тихо и удивленно:
- Ба-тя?!...
- Так. Все. Хорош. Концерт окончен, - Артемий встал, привычным движением одернул гимнастерку, подкинув в руках поблескивающий черным холодом револьвер, и повторил хмуро и властно, - концерт окончен.
Он был совершенно трезв. Минуту назад пьяная муть в глазах исчезла бесследно, а вместо нее появился безжалостный презрительный блеск.
- Оружие на стол, - скомандовал он, - быстро. Как ты уже, наверное, понял, соседушка, пришли мы сюда не канитель разводить. Можешь монатки собирать ...
Степан колебался, липкий противненький страх заползал под рубаху, но тут же, за какие-то доли секунды, вдруг пронеслись перед глазами старые, почти забытые картинки: запоротые шомполами родители, холодные грязные траншеи, и словно над ухом прошелестел голос раненного в живот умирающего друга: "Не боись, Степка, стреляй в белых гадов, мы с тобой еще такую жизнь построим"...
- Сволочи, - просипел Степан, - так значит вот за каких сволочей мы в семнадцатом кровь лили? - и он, не думая уже, быстро и нервно нажал на курок.
- Сте-е-па-а..., - задохнулась Варвара, закрыв лицо руками, уткнувшись в грудь замершему от страха сыну.
Ей казалось, что она стоит так целую вечность, казалось, что это просто страшный сон, что вот сейчас отнимет она руки от лица и вокруг будет уютная домашняя тишина.
И тишина настала. Едкий дым расстилался по облупившимся половицам, поднимаясь кверху, ядовито забираясь в нос и разъедая глаза - пуля пролетела в сантиметре от Артемия, расщепив столешницу.
Варвара подняла тяжелый взгляд на Артемия, облизала враз высохшие губы и, не сознавая, что делает, подошла к нему почти вплотную, опустилась на колени, прошептала: "Прости Степана, Артемий, умоляю, прости! Вот видишь, на коленях к тебе приползла. Не хотела, а приползла! Будь человеком, умоляю..."
Варвара говорила, не слыша своего голоса. По щекам ее текли крупые слезы. Она, пожалуй, не понимала, что делает, она была как в бреду, ее лихорадило, а губы шептали: "Прости, прости...".
- Что, прощения просишь, - процедил сквозь зубы Артемий, - на колени встала? А не я ли тебе говорил, что в ногах у меня ползать будешь, стерва, отродье поповское? - Артемий с силой пнул сапогом с засохшей на подошве глиной Варвару в лицо. - Не я ли, не я ли говорил тебе? - он нагнулся, схватил Варино лицо в свои руки, сжал его и, что было мочи, швырнул женщину к дверям.
Тишина наступила, какая-то звенящая тишина. Звон этот исходил из глубины кухни, было такое чувство, что бьются тарелки, глухо падают стены, а еще смутно слышался то ли вой, то ли стон - Варвара не понимала.
Очнулась она от резкого толчка в бок. С трудом разомкнув глаза, Варя увидела пред собой почему-то босые ноги мужа. Он стоял, прислонившись к стене, с кровавым подтеком под глазом, с окровавленными волосами, с Вариным синеньким в цветочек платком во рту и связанными сзади руками.
Она удивилась откуда взялись в ней силы... Вскочив на ноги, резко оттолкнув склонившегося над ней сына, Варя со всей злостью, какая была в ней, вцепилась в густую Артемову шевелюру.
- Гад, гад, - неистово повторяла она. - За что, скажи только - за что?
- Пш-ла прочь, поповское отродье, - подскочил сзади, очнувшийся от пьяного сна Митяй.
- За что? А так, ни за что. За отца твоего, который - тю-тю. Не-на-вижу, - прошипел Артемий. - За оскорбление святого имени Сталина. За гордыню... Так - ни за что... А с мужиком своим можешь попрощаться, потрепал Артемий Варю по щеке.
Степан рванулся вперед, но сильный удар прикладом Степановой винтовки откинул его назад к стене.
- С мужиком, говорю, можешь попрощаться. И щенку скажи, чтобы ошибок батиных не повторял, а то не дай бог! Ладно. Говорим много. А ну, ребятки, выводите соседа на свежий воздух, - скомандовал Артемий подельникам.
- Не-ет, - закричала Варвара, - не-ет. Степушка... Милый ты мой, господи-и...
Она бросилась вслед мужу, но Киря преградил ей дорогу своим могучим телом.
- Батя..., дядя Артемий, мама... - Костя метался, от одного к другому, чувствуя свою беспомощность и проклиная себя за это.
- Не орите, соседей разбудите, - рявкнул Артемий. - Соседей разбудите -проблем больше будет. А так мы мирно, по-соседски разойдемся.
- Степа-а, - вновь бросилась Варвара к мужу.
- Я сказал - ты не поняла, - что-то тяжелое обрушилось на голову женщины, и вновь наступила тишина.
Очнулась Варвара только под вечер следующего дня. Рядом сидел сын и прикладывал холодную влажную тряпицу к ее лбу.
- Мама, - увидев, что мать открыла глаза, схватил ее руку. - Они увели его, мама, - сказал сын, еле сдерживая слезы. - Я бросился вдогонку, кричал, но дядько Артемий достал револьвер и сказал, чтобы я заткнулся, если не хочу потерять еще и тебя. Мама, что же это такое? Надо идти и искать отца, надо жаловаться! Я завтра же пойду в милицию и расскажу все, что случилось, я самому Сталину письмо напишу.
Варя слабо улыбнулась и погладила сына по взъерошенным вихрам. Она теперь вдруг поняла, куда делся священник, в доме которого поселился Артемий, поняла, куда исчез год назад сосед, который постоянно материл то Жданова, то Сталина, вспомнила Варвара и то, как рассказывала однажды соседка про мужика в шляпе, вынюхивавшего, откуда приходят Варваре письма и что пишут ей. Она все вспомнила ...
Одинокая слеза скатилась за ворот выцветшей рубашки, потом еще и еще одна.
- Я найду справедливость, мама, - горячо шептал сын. - Ты только не плачь, пожалуйста.
Варвара с трудом села на кровати, вытерла слезы тыльной сторой ладони и покачала головой:
- Нет, сын. Отец был прав.
- Что? - не понял Костя.
- Я говорю, отец был прав. Дед твой. Он был прав, когда в те, двадцатые, говорил: "Не за себя, мне за детей своих страшно". Ведь сколько времени уже прошло, а вот они, слова-то, когда вспомнились. А ведь звал, уговаривал... Степана, отца твоего, я тогда встретила, полюбила сильно, его потерять боялась, и еще родину боялась потерять, дом вот этот и акацию, что под окном. Я плакала тогда, сильно плакала. И отца жалко и Степана. Плохо мне было. Деда твоего вспоминала часто, а Степана почему-то корила все. Дура. Корила все. Мы ведь только со Степаном жить-то начали... А теперь я не знаю как, Костя...
- Ты только не плачь, мать, мы вызволим отца, обязательно вызволим. Обещаю тебе, - горячо поклялся он.
- Давай спать, сын.
Костя постелил рядом, в этой же комнате. Он долго не мог заснуть, ворочался, потом, когда уснул, стонал и бормотал чего-то во сне. Мать смотрела на сына - он очень стал похожим на деда. Русые кудри, круглый овал лица... Видел бы его дед. Да увидит ли?
Варвара бессонно уставилась в потолок. Ей все думалось, вот протянет в темноту руку, а там, на теплой подушке посапывает ее дорогой Степа. Варя на всякий случай шарила впотьмах по пустой кровати и вздыхала тяжело: "Что делать, что делать?"...
Внезапно женщина услышала скрип сырого песка за окном. Испугалась сначала, хотела вскочить, выглянуть в темноту, но отогнала от себя пугающую мысль - чудится все, спать надо. Надо спать скорей, чтобы день новый быстрее начался. А боятся некого. Отбоялась. Хуже ничего и быть-то уже не может.
Да и кому ходить там? Зачем? Степы нет. Она да сын. Если Артемий зачем она теперь Артемию-то, избитая и немощная. Он потом придет. Она чувствовала, что придет. И жизни ей не даст.
Откуда-то с улицы потянуло гарью. Костя заметался, застонал, забормотал еще громче. Какой-то удушливый запах проник сквозь щели окна, и наполнил комнату сладковато-приторным привкусом, осевшим на губах. Запах витал по комнате, забирался в щели, легким невидимым облачком оседал на горячей подушке.
Варя не уснула - провалилась в сон быстро и тяжело. Сразу приснилась мама. Она пела ей странную грустную песню и гладила по голове, приговаривая: "Бедная ты моя". Потом приснился отец. Веселый такой, родной. Будто, приехала к нему Варя в гости - на корабле плыла. Корабль большой, белый. А море ласковое. Плещется о борт, барашки по воде бегут, и ветер по щеке треплет. Корабль к берегу причалил, а Варя растерялась: как отца своего найдет? Людей спрашивать стала отца, мол, ищу, бородатый такой у нее отец, как, мол, найти. И нашла. Быстро отыскала, где живет. Она даже, пожалуй, знала, где его дом - среди сосен, уютный и надежный. Ей казалось, что она когда-то уже бывала здесь. А отец увидел ее, обрадовался. "Вот и Варюшка-Варюха приехала!", - говорит. "Я ждал тебя, давно ждал. Молился за тебя. Ты чувствовала, что я за тебя молился? Варюха ты моя". Варя заплакала, на шею отцу бросилась и давай его обнимать. И отец ее обнимает. Все сильнее и сильнее. Больно даже как-то сделалось, дышать трудно стало. Варя говорит ему: "Пусти, никуда я от тебя не уйду". А он плачет, смеется и обнимает все. "Вот и встретились, - говорит, - вот и встретились. Теперь уж навсегда вместе будем!"...
Варя закричала, вырываться начала. "Не уйду я, - говорит, - папа, пусти только!" А он плачет все и смеется: "Теперь вместе, Варюха!"
Утро было туманное и влажное. Серое низкое небо нависло над сырыми крышами домов. Рваные, словно искусанные кем-то тяжелые тучи медленно ползли по краю горизонта, свинцовая тяжесть прижимала их к самой земле, нанизывая на макушки темного лес - серые поначалу, они налились вдруг пугающей чернотой. Жаркие всполохи, рвущиеся от земли, окрасили небо в розовый, потом в красный, потом в темно-бордовый цвет. Откуда-то тянуло удушающей гарью, и внезапно огромное, в полнеба, зарево разлилось кроваво и пугающе, выливая свой багровый отблеск на раскинувшийся внизу лес, на темные, не вспаханные еще поля, и растворилось в молчаливом течении рек и речушек.
Одинокая большая птица, вынырнувшая из черноты, кружила над остатками человеческого жилья. Она видела, как копошатся внизу люди, как беспомощно машут руками, словно крыльями, кричат и ухают по совиному. Птица недоуменно сделала пару кругов над пепелищем и исчезла в густом тумане. А где-то, далеко-далеко, протяжно и жалобно несколько раз всплакнул колокол, и звон его долго еще плыл над сонной округой.
Вятка, 1999 год