Я ответил утвердительно.
— Так вот этот человек годами одолевал меня просьбами прийти на их собрания, но я так и не пошла, потому что боялась, что если приму в них участие, то это каким-то образом отразится на моем доходе и виновата в этом буду я сама. Зачем мне идти на такой риск? Я понимала, что все, что я должна делать, это подальше от них держаться. А вам хоть что-нибудь известно об этих людях: Брукере, Квесте, Питкине и Виоле Дьюди?
Я подтвердил ее вопрос кивком головы.
— Они тоже меня без конца одолевали, все по очереди, просьбами воспользоваться на их собраниях моим голосом. Я отказалась, так как не…
— Вы хотите сказать, они просили отдать ваш голос им всем вместе…
— О нет, каждому в отдельности. Они все мне страшно надоели, но хуже всех и надоедливее была эта женщина, Дьюди. Ну, разве она не ужасна?
— Пожалуй, я с вами согласен. Конечно, я не знаю ее так хорошо, как вы. Почему мисс Идз так страстно желала видеть вас именно на этой встрече?
— Она сказала, что хочет выбрать новое правление, где все директора будут женщинами, а Виолу Дьюди изберет президентом корпорации… Это я правильно говорю, так у них называется — президент корпорации?
— Да, похоже на то. А она говорила, кого предполагает ввести в состав правления?
— Да, говорила, но я… подождите, постараюсь вспомнить. О, как будто так: мы с ней, то есть Прис и я, потом Виола Дьюди, потом одна женщина, заведующая какой-то фабрикой или что-то в этом роде. Вот только я забыла, как она ее называла, и еще горничная Прис, та, что так долго служила у нее… ее зовут Маргрет, а фамилию ее я забыла.
— Фомоз, Маргрет Фомоз, — напомнил я ей.
— Нет, она называла другую фамилию… О да, конечно, она же ведь была замужем.
Я кивнул.
— Но она тоже была убита в понедельник вечером, за пару часов до того, как расправились с Присциллой Идз. Ее подкараулили на улице и задушили.
Глаза Сары Джеффи округлились, в них мелькнул ужас.
— И Маргрет… тоже?
— Да. Эти пятеро должны были…
— И она была задушена точно таким же образом, как Прис?
— Да. Очевидно, убийце необходимо было раздобыть ключ от квартиры мисс Идз, а он находился при ней в сумочке, которую забрали у убитой. А эти пять женщин, о которых говорила мисс Идз, должны были составить совет директоров, так, что ли?
— Да.
— И вы сказали ей, что не пойдете на это совещание?
Руки миссис Джеффи снова были стиснуты, но уже не так крепко, как в прошлый раз.
— И при этом сказала ей, что ни за что на свете не соглашусь войти в состав дирекции этого предприятия.
Я вообще не хотела впутываться в это никаким путем, не хотела иметь с ними ничего общего. Прис при этом сказала, что я, как ей кажется, согласна лишь на дивиденды. Я ответила согласием и заметила, что она добьется успеха, хотя трудно на это рассчитывать, если в дело вмешаюсь я. И еще я сказала, что желаю новому правлению, совету директоров и президенту успешно работать, а если ничего не получится, то я тут уж ничем помочь не могу.
— А просила ли она вас когда-нибудь раньше прийти на совещание держателей акций?
— Нет. Это было в первый раз, когда она обратилась ко мне с подобной просьбой. Я не видела ее больше года. Она звонила и заходила ко мне, когда услышала о смерти Джека… моего мужа.
Я думал, что вы с ней были близкими подругами.
— О, это было очень давно.
— А как давно?
Она посмотрела на меня:
— Этот вопрос мне совсем не нравится.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства, — ответил я. — Но ведь это совсем невинный вопрос.
— Может быть. И тем не менее я думаю, что свой доллар я уже окупила. Теперь, если вы настаиваете, дело за двумя остальными.
Она повернулась и неожиданно крикнула:
— Ольга!
Через несколько секунд поступью, которую никак нельзя было назвать легкой, вошла валькирия. Миссис Джеффи спросила ее, остался ли еще кофе, и, поскольку та ответила положительно, получила приказание принести его. Вскоре она вернулась с кофе, но на сей раз несла его уже на подносе, хотя об этом ей и не напоминали.
Миссис Джеффи подвинулась на край дивана, налила себе чашку и сделала глоток.
— Я могу сказать вам, сколько мне было лет, — произнесла она, — когда я впервые встретилась с Прис.
Я заметил, что буду очень признателен за это.
Она отпила еще немного кофе.
— Я была на четыре года старше Прис, а ей тогда было около двух недель. Мой отец имел пай в деле ее отца, и семьи дружили. Для детей, конечно, четыре года — большая разница. Но все равно мы нравились друг другу. И когда умерла мать Прис, а вскоре и ее отец, а Прис переехала жить к Холмерам, мы с ней были как сестры. Хотя много времени и проводили вдали друг от друга, но регулярно переписывались… Мы, должно быть, сочинили за это время по тысяче писем, не меньше. Вы знаете о том, что она бросила колледж и поселилась в Виллидже?
— Да.
— Вот тогда мы и были особенно близки. Мой отец к тому времени тоже умер, а без матери я осталась уже давно. Я практически жила вместе с Прис, хотя и имела собственную квартиру. Вся беда Прис была в том, что она имела слишком много денег. Ее годовой доход был просто огромным. После нескольких месяцев жизни в Виллидже она вдруг уехала, и знаете, из-за кого?
Из-за горничной. Она повезла ее в Новый Орлеан навестить больную мать. Слышали ли вы когда-нибудь что-либо подобное? Итак, она уехала, оставив меня развязываться с Виллиджем. Но мы все еще были добрыми подругами. Она писала мне из Нового Орлеана. Из одного письма я узнала, что она встретила своего принца и вышла за него замуж. Они уезжали в Перу, в Анды, где у него было торговое дело или что-то в этом роде.
Миссис Джеффи допила кофе, поставила чашку и блюдце обратно на поднос и вновь опустилась на подушки.
— Это, — сказала она, — было последнее письмо, которое я когда-либо получала от Прис. Самое последнее. Может быть, оно еще и сохранилось у меня… Я помню, она еще вложила в него фотографию. Меня удивляло, почему она так долго ничего не пишет. Но вот однажды она мне позвонила. Это было тогда, когда она вернулась в Нью-Йорк, но уже одна, если не считать Маргрет, и назвала себя мисс Присцилла Идз.
После этого я видела ее несколько раз. Когда она купила в Вестчестере дом, я как-то съездила туда. Но Прис была совсем другая. Больше она меня уже не приглашала, а если бы и пригласила, то я бы все равно не поехала. Почти три года я ее не видела, до тех пор, пока она не съездила в Рено, не развелась и не примкнула к Армии Спасения… Вы об этом знаете?
— Да, — ответил я.
— К тому времени, когда она услышала о смерти моего мужа, она уже развелась и решила продолжить дело своего отца. Конечно, она могла вступить во владение, только достигнув двадцатипятилетия. Да, Присцилла теперь уже ничем не напоминала прежнюю.
И мы могли бы снова сблизиться. Но я только что потеряла Джека и не была расположена к общению с ней, да и вообще с кем бы то ни было. Так что я увидела ее только на прошлой неделе, а потом… — Она внезапно замолчала и вздернула подбородок. — Господи, ведь я же не сделала того, чего она хотела… Но ведь это же не могло повлиять на происшедшее, не правда ли? Вы поэтому и хотели меня видеть?
Я покачал головой:
— Не знаю, сыграл ли какую-нибудь роль ваш отказ, но видеть я вас хотел совсем не из-за этого. Она не пыталась снова связаться с вами? Ну, по телефону или письменно?
— Нет.
— И никто из тех людей из «Софтдауна»?
— Нет.
— Где вы были в понедельник вечером? Я-то не нуждаюсь в вашем алиби, но полиция все равно вас об этом спросит.
— Не спросит!
— Почему вы так в этом уверены? Обязательно спросит, если только не раскроет этого дела раньше, чем доберется до вас. Уж вы лучше потренируйтесь на мне.
Назовите людей, с которыми играли в канасту.
— Я не играла. Я была дома.
— С вами кто-нибудь был? Может быть, Ольга?
— Нет.
Я покачал головой:
— О, такой ответ говорит об отсутствии практики. — Я немного подался вперед. — Послушайте, мисс Джеффи, то, что вы говорите, вполне допустимо. Но нам, то есть Вулфу и мне, нужна информация, действительно очень нужна. Но также и ваша помощь. Конечно, вам известны условия завещания отца мисс Идз? Теперь, когда она умерла, я думаю, эти пять человек: Холмер, Брукер, Квест, Питкин и мисс Дьюди — наследуют большую часть софтдаунского капитала?
— Да, конечно, — ответила она, хмурясь и внимательно изучая меня.
— О'кей. И вы тоже акционер. Мы хотим, чтобы вы оказали нам помощь. Необходимо предпринять активные действия против этих пятерых. Привлеките для этого вашего юриста, или мы порекомендуем вам своего. Мы хотим, чтобы вы подали в суд с требованием не допустить их к вступлению в права владения капиталом до тех пор, пока точно не будет установлена их непричастность к совершившемуся преступлению. Мы считаем, что при создавшейся ситуации суд примет подобную просьбу и может ее удовлетворить.
— Но зачем… — Она еще больше нахмурилась. — Для чего мне все это делать?
— Потому что вы питаете вполне законный интерес к ведению дел фирмы. Потому что вы и Прис были подругами, а в прошлом даже самыми близкими. Как вы думаете, кто ее убил?
— Не знаю. Но я хотела бы, чтобы вы…
— Именно за этим я и явился к вам. Впрочем, может быть, ваше участие и не понадобится. Может быть, полиция сама быстро доберется до сути дела, сегодня или завтра. В таком случае все будет в порядке. Но ведь она может никогда не узнать истины, что, как известно, часто случается. А через неделю или месяц для Ниро Вулфа будет уже поздно вступить в дело. Во всяком случае, его клиент долго ждать не собирается. Мы не можем идти тем же путем, что и фараоны. Мы должны во что бы то ни стало добраться до этих людей.
Стоит только сделать верный шаг, и все будет выяснено. Откровенно говоря, мисс Джеффи, я совсем не собираюсь вдаваться в подробности, касающиеся ваших дивидендов, однако не подлежит сомнению тот факт, что это дело обеспечивало вам неплохую поддержку в течение долгого времени. Так что предложенный мною план отнюдь не вызовет недоумения, а это совсем невысокая плата, особенно если учесть то, что и Присцилла Идз могла бы поступить так же. Это же не отнимет…
Я замолчал, потому что только болван продолжает говорить с собеседником, который не только не слушает его, но даже собирается уходить. Встав с дивана, она, ничего не сказав, пошла к двери. Очутившись около нее, она повернулась ко мне и бросила:
— Я никогда не стану этого делать! Слышите? Никогда!
Секундой спустя до меня донесся звук закрываемой двери, нет, она не хлопнула ею, но закрыла довольно плотно.
Постояв и подумав немного, я решил, что не располагаю оружием, способным поразить цель в данном месте и в данное время. Поэтому двинулся в направлении противоположном тому, в котором ушла она, то есть в прихожую.
Там я вновь бросил взгляд на шляпу, все еще лежавшую на столе, и пальто, брошенное на спинку стула.
«Что за черт, — подумал я, — разве я обещал ей унести их?» Но все же взял эти вещи и унес с собой.
— Так вот этот человек годами одолевал меня просьбами прийти на их собрания, но я так и не пошла, потому что боялась, что если приму в них участие, то это каким-то образом отразится на моем доходе и виновата в этом буду я сама. Зачем мне идти на такой риск? Я понимала, что все, что я должна делать, это подальше от них держаться. А вам хоть что-нибудь известно об этих людях: Брукере, Квесте, Питкине и Виоле Дьюди?
Я подтвердил ее вопрос кивком головы.
— Они тоже меня без конца одолевали, все по очереди, просьбами воспользоваться на их собраниях моим голосом. Я отказалась, так как не…
— Вы хотите сказать, они просили отдать ваш голос им всем вместе…
— О нет, каждому в отдельности. Они все мне страшно надоели, но хуже всех и надоедливее была эта женщина, Дьюди. Ну, разве она не ужасна?
— Пожалуй, я с вами согласен. Конечно, я не знаю ее так хорошо, как вы. Почему мисс Идз так страстно желала видеть вас именно на этой встрече?
— Она сказала, что хочет выбрать новое правление, где все директора будут женщинами, а Виолу Дьюди изберет президентом корпорации… Это я правильно говорю, так у них называется — президент корпорации?
— Да, похоже на то. А она говорила, кого предполагает ввести в состав правления?
— Да, говорила, но я… подождите, постараюсь вспомнить. О, как будто так: мы с ней, то есть Прис и я, потом Виола Дьюди, потом одна женщина, заведующая какой-то фабрикой или что-то в этом роде. Вот только я забыла, как она ее называла, и еще горничная Прис, та, что так долго служила у нее… ее зовут Маргрет, а фамилию ее я забыла.
— Фомоз, Маргрет Фомоз, — напомнил я ей.
— Нет, она называла другую фамилию… О да, конечно, она же ведь была замужем.
Я кивнул.
— Но она тоже была убита в понедельник вечером, за пару часов до того, как расправились с Присциллой Идз. Ее подкараулили на улице и задушили.
Глаза Сары Джеффи округлились, в них мелькнул ужас.
— И Маргрет… тоже?
— Да. Эти пятеро должны были…
— И она была задушена точно таким же образом, как Прис?
— Да. Очевидно, убийце необходимо было раздобыть ключ от квартиры мисс Идз, а он находился при ней в сумочке, которую забрали у убитой. А эти пять женщин, о которых говорила мисс Идз, должны были составить совет директоров, так, что ли?
— Да.
— И вы сказали ей, что не пойдете на это совещание?
Руки миссис Джеффи снова были стиснуты, но уже не так крепко, как в прошлый раз.
— И при этом сказала ей, что ни за что на свете не соглашусь войти в состав дирекции этого предприятия.
Я вообще не хотела впутываться в это никаким путем, не хотела иметь с ними ничего общего. Прис при этом сказала, что я, как ей кажется, согласна лишь на дивиденды. Я ответила согласием и заметила, что она добьется успеха, хотя трудно на это рассчитывать, если в дело вмешаюсь я. И еще я сказала, что желаю новому правлению, совету директоров и президенту успешно работать, а если ничего не получится, то я тут уж ничем помочь не могу.
— А просила ли она вас когда-нибудь раньше прийти на совещание держателей акций?
— Нет. Это было в первый раз, когда она обратилась ко мне с подобной просьбой. Я не видела ее больше года. Она звонила и заходила ко мне, когда услышала о смерти Джека… моего мужа.
Я думал, что вы с ней были близкими подругами.
— О, это было очень давно.
— А как давно?
Она посмотрела на меня:
— Этот вопрос мне совсем не нравится.
— Я прекрасно понимаю ваши чувства, — ответил я. — Но ведь это совсем невинный вопрос.
— Может быть. И тем не менее я думаю, что свой доллар я уже окупила. Теперь, если вы настаиваете, дело за двумя остальными.
Она повернулась и неожиданно крикнула:
— Ольга!
Через несколько секунд поступью, которую никак нельзя было назвать легкой, вошла валькирия. Миссис Джеффи спросила ее, остался ли еще кофе, и, поскольку та ответила положительно, получила приказание принести его. Вскоре она вернулась с кофе, но на сей раз несла его уже на подносе, хотя об этом ей и не напоминали.
Миссис Джеффи подвинулась на край дивана, налила себе чашку и сделала глоток.
— Я могу сказать вам, сколько мне было лет, — произнесла она, — когда я впервые встретилась с Прис.
Я заметил, что буду очень признателен за это.
Она отпила еще немного кофе.
— Я была на четыре года старше Прис, а ей тогда было около двух недель. Мой отец имел пай в деле ее отца, и семьи дружили. Для детей, конечно, четыре года — большая разница. Но все равно мы нравились друг другу. И когда умерла мать Прис, а вскоре и ее отец, а Прис переехала жить к Холмерам, мы с ней были как сестры. Хотя много времени и проводили вдали друг от друга, но регулярно переписывались… Мы, должно быть, сочинили за это время по тысяче писем, не меньше. Вы знаете о том, что она бросила колледж и поселилась в Виллидже?
— Да.
— Вот тогда мы и были особенно близки. Мой отец к тому времени тоже умер, а без матери я осталась уже давно. Я практически жила вместе с Прис, хотя и имела собственную квартиру. Вся беда Прис была в том, что она имела слишком много денег. Ее годовой доход был просто огромным. После нескольких месяцев жизни в Виллидже она вдруг уехала, и знаете, из-за кого?
Из-за горничной. Она повезла ее в Новый Орлеан навестить больную мать. Слышали ли вы когда-нибудь что-либо подобное? Итак, она уехала, оставив меня развязываться с Виллиджем. Но мы все еще были добрыми подругами. Она писала мне из Нового Орлеана. Из одного письма я узнала, что она встретила своего принца и вышла за него замуж. Они уезжали в Перу, в Анды, где у него было торговое дело или что-то в этом роде.
Миссис Джеффи допила кофе, поставила чашку и блюдце обратно на поднос и вновь опустилась на подушки.
— Это, — сказала она, — было последнее письмо, которое я когда-либо получала от Прис. Самое последнее. Может быть, оно еще и сохранилось у меня… Я помню, она еще вложила в него фотографию. Меня удивляло, почему она так долго ничего не пишет. Но вот однажды она мне позвонила. Это было тогда, когда она вернулась в Нью-Йорк, но уже одна, если не считать Маргрет, и назвала себя мисс Присцилла Идз.
После этого я видела ее несколько раз. Когда она купила в Вестчестере дом, я как-то съездила туда. Но Прис была совсем другая. Больше она меня уже не приглашала, а если бы и пригласила, то я бы все равно не поехала. Почти три года я ее не видела, до тех пор, пока она не съездила в Рено, не развелась и не примкнула к Армии Спасения… Вы об этом знаете?
— Да, — ответил я.
— К тому времени, когда она услышала о смерти моего мужа, она уже развелась и решила продолжить дело своего отца. Конечно, она могла вступить во владение, только достигнув двадцатипятилетия. Да, Присцилла теперь уже ничем не напоминала прежнюю.
И мы могли бы снова сблизиться. Но я только что потеряла Джека и не была расположена к общению с ней, да и вообще с кем бы то ни было. Так что я увидела ее только на прошлой неделе, а потом… — Она внезапно замолчала и вздернула подбородок. — Господи, ведь я же не сделала того, чего она хотела… Но ведь это же не могло повлиять на происшедшее, не правда ли? Вы поэтому и хотели меня видеть?
Я покачал головой:
— Не знаю, сыграл ли какую-нибудь роль ваш отказ, но видеть я вас хотел совсем не из-за этого. Она не пыталась снова связаться с вами? Ну, по телефону или письменно?
— Нет.
— И никто из тех людей из «Софтдауна»?
— Нет.
— Где вы были в понедельник вечером? Я-то не нуждаюсь в вашем алиби, но полиция все равно вас об этом спросит.
— Не спросит!
— Почему вы так в этом уверены? Обязательно спросит, если только не раскроет этого дела раньше, чем доберется до вас. Уж вы лучше потренируйтесь на мне.
Назовите людей, с которыми играли в канасту.
— Я не играла. Я была дома.
— С вами кто-нибудь был? Может быть, Ольга?
— Нет.
Я покачал головой:
— О, такой ответ говорит об отсутствии практики. — Я немного подался вперед. — Послушайте, мисс Джеффи, то, что вы говорите, вполне допустимо. Но нам, то есть Вулфу и мне, нужна информация, действительно очень нужна. Но также и ваша помощь. Конечно, вам известны условия завещания отца мисс Идз? Теперь, когда она умерла, я думаю, эти пять человек: Холмер, Брукер, Квест, Питкин и мисс Дьюди — наследуют большую часть софтдаунского капитала?
— Да, конечно, — ответила она, хмурясь и внимательно изучая меня.
— О'кей. И вы тоже акционер. Мы хотим, чтобы вы оказали нам помощь. Необходимо предпринять активные действия против этих пятерых. Привлеките для этого вашего юриста, или мы порекомендуем вам своего. Мы хотим, чтобы вы подали в суд с требованием не допустить их к вступлению в права владения капиталом до тех пор, пока точно не будет установлена их непричастность к совершившемуся преступлению. Мы считаем, что при создавшейся ситуации суд примет подобную просьбу и может ее удовлетворить.
— Но зачем… — Она еще больше нахмурилась. — Для чего мне все это делать?
— Потому что вы питаете вполне законный интерес к ведению дел фирмы. Потому что вы и Прис были подругами, а в прошлом даже самыми близкими. Как вы думаете, кто ее убил?
— Не знаю. Но я хотела бы, чтобы вы…
— Именно за этим я и явился к вам. Впрочем, может быть, ваше участие и не понадобится. Может быть, полиция сама быстро доберется до сути дела, сегодня или завтра. В таком случае все будет в порядке. Но ведь она может никогда не узнать истины, что, как известно, часто случается. А через неделю или месяц для Ниро Вулфа будет уже поздно вступить в дело. Во всяком случае, его клиент долго ждать не собирается. Мы не можем идти тем же путем, что и фараоны. Мы должны во что бы то ни стало добраться до этих людей.
Стоит только сделать верный шаг, и все будет выяснено. Откровенно говоря, мисс Джеффи, я совсем не собираюсь вдаваться в подробности, касающиеся ваших дивидендов, однако не подлежит сомнению тот факт, что это дело обеспечивало вам неплохую поддержку в течение долгого времени. Так что предложенный мною план отнюдь не вызовет недоумения, а это совсем невысокая плата, особенно если учесть то, что и Присцилла Идз могла бы поступить так же. Это же не отнимет…
Я замолчал, потому что только болван продолжает говорить с собеседником, который не только не слушает его, но даже собирается уходить. Встав с дивана, она, ничего не сказав, пошла к двери. Очутившись около нее, она повернулась ко мне и бросила:
— Я никогда не стану этого делать! Слышите? Никогда!
Секундой спустя до меня донесся звук закрываемой двери, нет, она не хлопнула ею, но закрыла довольно плотно.
Постояв и подумав немного, я решил, что не располагаю оружием, способным поразить цель в данном месте и в данное время. Поэтому двинулся в направлении противоположном тому, в котором ушла она, то есть в прихожую.
Там я вновь бросил взгляд на шляпу, все еще лежавшую на столе, и пальто, брошенное на спинку стула.
«Что за черт, — подумал я, — разве я обещал ей унести их?» Но все же взял эти вещи и унес с собой.
Глава 8
Время близилось к полудню, когда, сделав по дороге три остановки, я расплатился с шофером на углу Двадцать девятой улицы и Лексингтон-авеню.
Первый раз я остановил машину у аптеки, чтобы позвонить Вулфу и отчитаться в своей неудаче, второй — у склада Армии Спасения, чтобы избавиться от пальто и шляпы, третий — у ресторана, где, согласно информации Лона Коэна, работал официантом Эндрю Фомоз.
Узнав о том, что у Фомоза сегодня выходной, я отправился к нему на квартиру.
Я не возлагал на эту встречу больших надежд. Главной моей целью было вытащить Сару Джеффи на Тридцать пятую улицу для встречи с Ниро Вулфом и Натаниэлем Паркером, единственным юристом, которому Вулф посылал орхидеи. Им следовало обсудить детали ее заявления в суд.
Однако после моей беседы с миссис Джеффи шансов на такое заявление почти не было. Поэтому разговор с Фомозом, который должен был состояться по инициативе Вулфа, большого значения уже не имел.
Так что я действовал скорее не по долгу службы, а лишь благодаря выработанной долгими годами привычке. Очутившись у нужного мне дома на Восточной Двадцать девятой улице, я окинул местность внимательным и цепким взглядом и, сосредоточив свое внимание на противоположной стороне улицы, кое-что все же увидел.
Перейдя дорогу, я вошел в темную, захламленную мастерскую по ремонту обуви и подошел к сидящему там мужчине, который при моем появлении поднял голову и прикрыл ее газетой, видимо не желая, чтобы я увидел его лицо. Мне пришлось обратиться к этой газете:
— Вы еще не сообщили о моем появлении лейтенанту Роуклиффу? Имейте в виду, что у меня уже возникло желание выдать себя за представителя закона.
Газета опустилась, приоткрыв пухлое, хотя еще и не слишком раздобревшее лицо государственного служащего, некоего Хэллорена.
— О, у вас слишком острое зрение, — сказал он. — Констатирую это как факт. Если вы хотите выразить неуважение к упомянутому вами лейтенанту, валяйте дальше.
— Как-нибудь в другой раз: сейчас я на службе.
Я рад, что заметил вас, иначе вляпался бы в ловушку.
Если я не выйду отсюда через три дня, позвоните Роуклиффу. Это что, серьезная слежка или вы задействованы один?
— Я пришел сюда за шнурками для ботинок.
Я извинился за то, что оторвал его от дела, вышел из мастерской и перешел обратно через дорогу. Отдел по расследованию убийств, очевидно, еще не напал на след, если они сочли необходимым держать в поле зрения Фомоза, который, насколько мне это было известно из газет, имел касательство к этому делу лишь как перенесший большую утрату. И Фомоз, конечно, не мог быть на подозрении, иначе я получил бы от Хэллорена соответствующую информацию.
Дом был старый, пятиэтажный, из красного кирпича. В табличке проживающих здесь жильцов фамилия Фомоза стояла предпоследней. Я нажал кнопку звонка и подождал тридцать секунд. Кодовый замок щелкнул, я вошел и поднялся по лестнице.
На каждую площадку выходили три двери. Расстояния между ними были разные. Одну из дверей, в дальнем конце площадки, выделял большой черный бант, концы которого свешивались почти до пола. Я подошел к ней, позвонил и через секунду услышал низкий, сердитый голос:
— Кто там?
Основываясь на теории, согласно которой я должен был быть вознагражден после тяжелой полуторачасовой работы, я сказал:
— Друг Сары Джеффи. Моя фамилия Гуд вин.
Дверь широко распахнулась, и на пороге возник геркулес в белых шортах, резко контрастирующих с его темной кожей и взъерошенной копной черных вьющихся волос.
— У меня траур. Что вы хотите?
— Вы Эндрю Фомоз?
— Да. Впрочем, Эндрю меня никто не зовет. Что вы хотите?
— Спросить вас, не знаете ли вы, почему Присцилла Идз собиралась сделать вашу жену членом директората корпорации «Софтдаун».
— Что? — Он вскинул голову. — Повторите, что вы сказали.
Я повторил.
Когда Фомоз убедился в том, что не ослышался, он развел руками.
— Послушайте, — прогромыхал он, — вы говорите какую-то чушь.
— Но именно так мисс Идз заявила своей подруге Джеффи на прошлой неделе. Она так и сказала, что собирается назначить вашу жену директором. Ровно неделю тому назад.
— И все равно я в это не верю. Послушайте, эта Присцилла Идз родилась под дурной звездой. Каждые два года она начинала беситься. Я знаю всю ее биографию и даже записал ее, но полиция отобрала мои записи. Я женился всего лишь два года назад. Тогда жена и рассказала мне всю эту историю: Гринвич-Виллидж, Новый Орлеан, Перу, замужество, развод, возвращение в Америку, интрижки с мужчинами, Рено, Армия Спасения! — Он воздел руки кверху. — Ничего себе дамочка! И моя жена прошла через все это вместе с ней. А теперь вы говорите, что она собиралась сделать мою жену директором… Я сказал вам, что не верю в это? А впрочем, почему бы и нет. Зная эту Присциллу, можно поверить в любую чушь! Но я просто не знал об этом.
Итак, что же вы хотите?
— Нам было бы удобнее побеседовать в квартире, если вы не возражаете.
— Вы репортер?
— Нет, я…
— Фараон?
— Опять не угадали, я работаю…
Сколько раз люди пытались захлопнуть дверь перед моим носом, я уж и не упомню! Поэтому моя реакция в таких случаях довольно обыденная. Пожалуй, даже автоматическая.
Когда Эндрю Фомоз отскочил в сторону и попытался закрыть дверь, моя нога оказалась там, куда в таких случаях попадала всегда — между створкой и порогом.
Но с этим типом было все не так просто. Он оказался намного более подвижным и сильным, чем можно было предположить, и, несмотря на приличный вес моего тела, он, использовав силу своих мускулов, вышвырнул меня за дверь.
Замок щелкнул, и я остался стоять на площадке несолоно хлебавши, с вмятиной на полированном носке моей лучшей пары туфель от Бредли.
Спуск с третьего этажа на первый занял у меня совсем немного времени. Я отнюдь не прыгал от радости. Когда Вулф посылал меня за чем-то или за кем-то, я искренне старался выполнить задание, но творить чудеса так и не научился. На сей раз дело, похоже, обстояло так, что помочь мне могло разве только чудо. Вряд ли клиент будет доволен, а Вулф получит свой гонорар.
В данном случае клиентом был я сам и втянул в это дело Вулфа.
Правда, сегодня мое положение было уже совсем иным, чем вчера, когда я действовал по собственному почину, решившись на визит в «Софтдаун», где сорвал совещание. Теперь дело было уже в руках Вулфа, и я не смел предпринимать никаких решений, не имея на то его согласия.
В добавление к этим невеселым мыслям мне в голову пришла еще одна. Никаких проблесков, позволяющих надеяться на хотя бы отдаленный подход к решению проблемы, у меня даже не появлялось.
Мне не понравилась и реакция Вулфа. Когда я вошел в кабинет и объявил о том, что никаких посетителей нам ожидать не приходится, ни теперь, ни в ближайшем будущем, он хмыкнул, откинулся на спинку кресла и потребовал полного отчета.
Пока я рассказывал ему о визите к Саре Джеффи и Эндрю Фомозу, он сидел совершенно неподвижно, закрыв глаза и сложив руки на вершине своего объемистого живота. Это было в порядке вещей. Но когда я закончил, он не стал ни о чем расспрашивать, лишь пробормотал:
— Не лучше ли тебе отпечатать все это?
— Вы хотите сказать — напечатать на машинке со всеми подробностями?
— Да.
— Но ведь это же займет целый день, а может быть, и больше.
— Пожалуй что так, — ответил он спокойно.
Но тут как раз подоспело время обеда, и ждать от патрона каких-либо дальнейших действий не имело смысла.
Поэтому я временно оставил вопрос открытым.
Спустя некоторое время после того, как мы насладились превосходными блюдами, прекрасно приготовленными Фрицем, — причем Вулф все время развлекал меня обсуждением всевозможных кандидатур на пост президента, — я попытался вернуться к занимавшему меня вопросу. Когда Вулф удобно устроился за письменным столом с журналом в руках, я сказал:
— Я мог бы вплотную приступить к нашему плану, если бы вы согласились уделить мне немного времени.
Патрон холодно посмотрел на меня:
— Но я же просил тебя отпечатать отчет.
— Да, я слышал. Но это же совсем не просто, как вы прекрасно сами знаете. Если вы хотите, чтобы я просиживал свою задницу за столом, пока вы будете думать, чем бы заняться, скажите мне об этом сразу.
Какой смысл переводить кучу бумаги, изнашивать пишущую машинку и тратить драгоценное время?
Он опустил журнал:
— Арчи, может быть, ты помнишь, как я однажды вернул задаток в сорок тысяч долларов, который заплатил клиент по фамилии Циммерман, и сделал это только потому, что он решил учить меня, как вести дело, вместо того чтобы предоставить мне полную свободу действий. — Он поднял журнал, потом снова опустил его. — Отпечатай, пожалуйста, отчет. — И опять взялся за журнал.
Все это, конечно, было правдой и звучало в его исполнении абсолютно искренне, но не принесло мне удовлетворения. Я считал, что он просто не хотел работать. Тем более заниматься этим делом. Его просто вынудили обстоятельства. Он дал мне возможность с чего-то начать, а я вернулся с пустыми руками, так что теперь и разговора быть не могло о том, чтобы он приступил к расследованию. Меня так и подмывало достать из ящика пистолет и метким выстрелом вышибить у него из рук этот чертов журнал. Цель располагалась так, что выстрел не принес бы ему ни малейшего вреда. К великому моему сожалению, такой поступок был бы слишком безрассуден.
Я повернулся, придвинул к себе пишущую машинку, достал бумагу, вставил ее в каретку и застучал пальцами по клавишам.
Тремя с половиной часами позже, а именно в шесть, произошли кое-какие события. За это время я отпечатал девять страниц, четверо журналистов позвонили по телефону, двое явились собственной персоной, но приняты не были.
В четыре часа Вулф поднялся в оранжерею.
Тут снова раздался телефонный звонок, но теперь уже не от журналистов.
Я никогда не договариваюсь по телефону с незнакомыми лицами о встрече с Вулфом. Но на этот раз, выяснив причину звонка, решил сделать исключение. Я попросил моего собеседника прийти без десяти шесть. Он явился точно в назначенное время, и я немедленно проводил его в гостинную, закрыв дверь в кабинет.
Когда Вулф точно по расписанию спустился вниз и прошествовал к своему креслу, я подумал, что ему предоставляется прекрасная возможность показать, как он берется за это дело. Но нет. Он сел и потребовал пива, а когда Фриц принес его, открыл бутылку, налил стакан, выбрал из приготовленной стопки книгу, откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул.
Было видно, что он с комфортом собирается провести время до тех пор, как Фриц не объявит, что ужин готов.
— Извините меня, сэр, — как можно мягче сказал я. — Но в гостиной вас дожидается один господин.
Он повернул ко мне хмурое лицо и уставился колючими глазами:
— Кто?
— Дело обстоит следующим образом. Как вы объяснили вчера вечером, вам необходима зацепка для начала расследования. С утра я пытался раздобыть ее для вас и потерпел неудачу. Я был очень расстроен этим обстоятельством и, видя ваше огорчение, решил любыми путями исправить положение. И мне это удалось. Человек, который сидит в гостиной, — юрист, некто Альберт М.
Ирби, его контора на Сорок первой улице. Я позвонил Паркеру, который сказал мне, что он никогда не слышал об этом Ирби. Однако, согласно официальным сведениям, Ирби — член коллегии нью-йоркских адвокатов. Он утверждает, что представляет интересы Эрика Хафа, бывшего мужа Присциллы Идз, и хотел бы с вами побеседовать.
— Где, черт возьми, ты его откопал?!
Это уже был просто взрыв негодования.
— Я, собственно, его и не откапывал. Он пришел сам. Позвонил в нашу дверь и попросил назначить ему встречу с вами.
— Чего он хочет?
— Поговорить с вами. Поскольку вы не любите, когда клиент вмешивается в ваши расследования, я не стал проводить с ним никакой предварительной беседы.
Вулф посмотрел на меня крайне подозрительно. Очевидно, он был уверен в том, что я менее чем за два часа раскопал где-то этого Альберта М. Ирби, установил его связь с делом Присциллы Идз и обманным путем принудил явиться сюда.
Я не стал возражать против подобных подозрений, но все же подумал, что следует строго придерживаться фактов.
— Нет, сэр, вы напрасно так думаете, — твердо сказал я.
Он проворчал:
— И ты не знаешь, чего он все-таки хочет?
— Нет, сэр.
Он отшвырнул книгу в сторону:
— Приведи его.
Усадить этого юриста в красное кресло доставило мне искреннее удовольствие. Но что касается его внешности, то тут уж у меня не было никаких оснований для восхищения. Я никогда не видел столь ослепительной лысины.
Его голая, вся покрытая веснушками голова сразу же приковывала к себе внимание. Она была пропитана еще и крошечными капельками пота. Он не вытирал их носовым платком, они не испарялись и оставались все время на своих местах. Правда, надо признать, что в них не было ничего отталкивающего, хотя после длительного созерцания у вас все же возникало какое-то беспокойное чувство.
Усевшись поудобнее в кресло, М. Ирби положил свой довольно объемистый портфель на маленький столик у подлокотника.
— Перейдем сразу к сути, — сказал он голосом, которому следовало бы прибавить побольше металла. — Я хочу отдать себя в ваши руки. Я не специалист такого высокого класса, как вы, мистер Вулф, и не собираюсь этого скрывать. Я просто расскажу вам, как обстоит дело, а дальше вы уже будете решать сами.
Если он рассчитывал добиться успеха, то начало было выбрано крайне неудачно. Вулф поджал губы:
— Начинайте.
— Благодарю вас. — Посетитель подался вперед. — Я очень благодарен вам, что вы вообще согласились принять меня. Но я и не удивлен этим, поскольку знаю, какое огромные значение вы придаете законности, а это именно то, чего я хочу, — добиться законных прав моего клиента. Его имя Эрик Хаф. Представлять его интересы меня попросил один венесуэльский адвокат из Каракаса, с которым мне прежде приходилось иметь дело. Его имя Жан Бланко. Это…
— По буквам, пожалуйста, — сказал я, склонившись над блокнотом.
Он повторил и, повернувшись к Вулфу, продолжал:
— Мы встретились девять дней назад, точнее, шестнадцатого числа этого месяца. Хаф уже связывался, по совету Бланко, с мистером Перри Холмером, но они все же решили, что им необходимо иметь здесь, в Нью-Йорке, своего представителя. Бланко прислал мне письмо с изложением всех обстоятельств дела и копии различных документов. — Он постучал по портфелю пальцем. — Они у меня здесь. Если вы…
Первый раз я остановил машину у аптеки, чтобы позвонить Вулфу и отчитаться в своей неудаче, второй — у склада Армии Спасения, чтобы избавиться от пальто и шляпы, третий — у ресторана, где, согласно информации Лона Коэна, работал официантом Эндрю Фомоз.
Узнав о том, что у Фомоза сегодня выходной, я отправился к нему на квартиру.
Я не возлагал на эту встречу больших надежд. Главной моей целью было вытащить Сару Джеффи на Тридцать пятую улицу для встречи с Ниро Вулфом и Натаниэлем Паркером, единственным юристом, которому Вулф посылал орхидеи. Им следовало обсудить детали ее заявления в суд.
Однако после моей беседы с миссис Джеффи шансов на такое заявление почти не было. Поэтому разговор с Фомозом, который должен был состояться по инициативе Вулфа, большого значения уже не имел.
Так что я действовал скорее не по долгу службы, а лишь благодаря выработанной долгими годами привычке. Очутившись у нужного мне дома на Восточной Двадцать девятой улице, я окинул местность внимательным и цепким взглядом и, сосредоточив свое внимание на противоположной стороне улицы, кое-что все же увидел.
Перейдя дорогу, я вошел в темную, захламленную мастерскую по ремонту обуви и подошел к сидящему там мужчине, который при моем появлении поднял голову и прикрыл ее газетой, видимо не желая, чтобы я увидел его лицо. Мне пришлось обратиться к этой газете:
— Вы еще не сообщили о моем появлении лейтенанту Роуклиффу? Имейте в виду, что у меня уже возникло желание выдать себя за представителя закона.
Газета опустилась, приоткрыв пухлое, хотя еще и не слишком раздобревшее лицо государственного служащего, некоего Хэллорена.
— О, у вас слишком острое зрение, — сказал он. — Констатирую это как факт. Если вы хотите выразить неуважение к упомянутому вами лейтенанту, валяйте дальше.
— Как-нибудь в другой раз: сейчас я на службе.
Я рад, что заметил вас, иначе вляпался бы в ловушку.
Если я не выйду отсюда через три дня, позвоните Роуклиффу. Это что, серьезная слежка или вы задействованы один?
— Я пришел сюда за шнурками для ботинок.
Я извинился за то, что оторвал его от дела, вышел из мастерской и перешел обратно через дорогу. Отдел по расследованию убийств, очевидно, еще не напал на след, если они сочли необходимым держать в поле зрения Фомоза, который, насколько мне это было известно из газет, имел касательство к этому делу лишь как перенесший большую утрату. И Фомоз, конечно, не мог быть на подозрении, иначе я получил бы от Хэллорена соответствующую информацию.
Дом был старый, пятиэтажный, из красного кирпича. В табличке проживающих здесь жильцов фамилия Фомоза стояла предпоследней. Я нажал кнопку звонка и подождал тридцать секунд. Кодовый замок щелкнул, я вошел и поднялся по лестнице.
На каждую площадку выходили три двери. Расстояния между ними были разные. Одну из дверей, в дальнем конце площадки, выделял большой черный бант, концы которого свешивались почти до пола. Я подошел к ней, позвонил и через секунду услышал низкий, сердитый голос:
— Кто там?
Основываясь на теории, согласно которой я должен был быть вознагражден после тяжелой полуторачасовой работы, я сказал:
— Друг Сары Джеффи. Моя фамилия Гуд вин.
Дверь широко распахнулась, и на пороге возник геркулес в белых шортах, резко контрастирующих с его темной кожей и взъерошенной копной черных вьющихся волос.
— У меня траур. Что вы хотите?
— Вы Эндрю Фомоз?
— Да. Впрочем, Эндрю меня никто не зовет. Что вы хотите?
— Спросить вас, не знаете ли вы, почему Присцилла Идз собиралась сделать вашу жену членом директората корпорации «Софтдаун».
— Что? — Он вскинул голову. — Повторите, что вы сказали.
Я повторил.
Когда Фомоз убедился в том, что не ослышался, он развел руками.
— Послушайте, — прогромыхал он, — вы говорите какую-то чушь.
— Но именно так мисс Идз заявила своей подруге Джеффи на прошлой неделе. Она так и сказала, что собирается назначить вашу жену директором. Ровно неделю тому назад.
— И все равно я в это не верю. Послушайте, эта Присцилла Идз родилась под дурной звездой. Каждые два года она начинала беситься. Я знаю всю ее биографию и даже записал ее, но полиция отобрала мои записи. Я женился всего лишь два года назад. Тогда жена и рассказала мне всю эту историю: Гринвич-Виллидж, Новый Орлеан, Перу, замужество, развод, возвращение в Америку, интрижки с мужчинами, Рено, Армия Спасения! — Он воздел руки кверху. — Ничего себе дамочка! И моя жена прошла через все это вместе с ней. А теперь вы говорите, что она собиралась сделать мою жену директором… Я сказал вам, что не верю в это? А впрочем, почему бы и нет. Зная эту Присциллу, можно поверить в любую чушь! Но я просто не знал об этом.
Итак, что же вы хотите?
— Нам было бы удобнее побеседовать в квартире, если вы не возражаете.
— Вы репортер?
— Нет, я…
— Фараон?
— Опять не угадали, я работаю…
Сколько раз люди пытались захлопнуть дверь перед моим носом, я уж и не упомню! Поэтому моя реакция в таких случаях довольно обыденная. Пожалуй, даже автоматическая.
Когда Эндрю Фомоз отскочил в сторону и попытался закрыть дверь, моя нога оказалась там, куда в таких случаях попадала всегда — между створкой и порогом.
Но с этим типом было все не так просто. Он оказался намного более подвижным и сильным, чем можно было предположить, и, несмотря на приличный вес моего тела, он, использовав силу своих мускулов, вышвырнул меня за дверь.
Замок щелкнул, и я остался стоять на площадке несолоно хлебавши, с вмятиной на полированном носке моей лучшей пары туфель от Бредли.
Спуск с третьего этажа на первый занял у меня совсем немного времени. Я отнюдь не прыгал от радости. Когда Вулф посылал меня за чем-то или за кем-то, я искренне старался выполнить задание, но творить чудеса так и не научился. На сей раз дело, похоже, обстояло так, что помочь мне могло разве только чудо. Вряд ли клиент будет доволен, а Вулф получит свой гонорар.
В данном случае клиентом был я сам и втянул в это дело Вулфа.
Правда, сегодня мое положение было уже совсем иным, чем вчера, когда я действовал по собственному почину, решившись на визит в «Софтдаун», где сорвал совещание. Теперь дело было уже в руках Вулфа, и я не смел предпринимать никаких решений, не имея на то его согласия.
В добавление к этим невеселым мыслям мне в голову пришла еще одна. Никаких проблесков, позволяющих надеяться на хотя бы отдаленный подход к решению проблемы, у меня даже не появлялось.
Мне не понравилась и реакция Вулфа. Когда я вошел в кабинет и объявил о том, что никаких посетителей нам ожидать не приходится, ни теперь, ни в ближайшем будущем, он хмыкнул, откинулся на спинку кресла и потребовал полного отчета.
Пока я рассказывал ему о визите к Саре Джеффи и Эндрю Фомозу, он сидел совершенно неподвижно, закрыв глаза и сложив руки на вершине своего объемистого живота. Это было в порядке вещей. Но когда я закончил, он не стал ни о чем расспрашивать, лишь пробормотал:
— Не лучше ли тебе отпечатать все это?
— Вы хотите сказать — напечатать на машинке со всеми подробностями?
— Да.
— Но ведь это же займет целый день, а может быть, и больше.
— Пожалуй что так, — ответил он спокойно.
Но тут как раз подоспело время обеда, и ждать от патрона каких-либо дальнейших действий не имело смысла.
Поэтому я временно оставил вопрос открытым.
Спустя некоторое время после того, как мы насладились превосходными блюдами, прекрасно приготовленными Фрицем, — причем Вулф все время развлекал меня обсуждением всевозможных кандидатур на пост президента, — я попытался вернуться к занимавшему меня вопросу. Когда Вулф удобно устроился за письменным столом с журналом в руках, я сказал:
— Я мог бы вплотную приступить к нашему плану, если бы вы согласились уделить мне немного времени.
Патрон холодно посмотрел на меня:
— Но я же просил тебя отпечатать отчет.
— Да, я слышал. Но это же совсем не просто, как вы прекрасно сами знаете. Если вы хотите, чтобы я просиживал свою задницу за столом, пока вы будете думать, чем бы заняться, скажите мне об этом сразу.
Какой смысл переводить кучу бумаги, изнашивать пишущую машинку и тратить драгоценное время?
Он опустил журнал:
— Арчи, может быть, ты помнишь, как я однажды вернул задаток в сорок тысяч долларов, который заплатил клиент по фамилии Циммерман, и сделал это только потому, что он решил учить меня, как вести дело, вместо того чтобы предоставить мне полную свободу действий. — Он поднял журнал, потом снова опустил его. — Отпечатай, пожалуйста, отчет. — И опять взялся за журнал.
Все это, конечно, было правдой и звучало в его исполнении абсолютно искренне, но не принесло мне удовлетворения. Я считал, что он просто не хотел работать. Тем более заниматься этим делом. Его просто вынудили обстоятельства. Он дал мне возможность с чего-то начать, а я вернулся с пустыми руками, так что теперь и разговора быть не могло о том, чтобы он приступил к расследованию. Меня так и подмывало достать из ящика пистолет и метким выстрелом вышибить у него из рук этот чертов журнал. Цель располагалась так, что выстрел не принес бы ему ни малейшего вреда. К великому моему сожалению, такой поступок был бы слишком безрассуден.
Я повернулся, придвинул к себе пишущую машинку, достал бумагу, вставил ее в каретку и застучал пальцами по клавишам.
Тремя с половиной часами позже, а именно в шесть, произошли кое-какие события. За это время я отпечатал девять страниц, четверо журналистов позвонили по телефону, двое явились собственной персоной, но приняты не были.
В четыре часа Вулф поднялся в оранжерею.
Тут снова раздался телефонный звонок, но теперь уже не от журналистов.
Я никогда не договариваюсь по телефону с незнакомыми лицами о встрече с Вулфом. Но на этот раз, выяснив причину звонка, решил сделать исключение. Я попросил моего собеседника прийти без десяти шесть. Он явился точно в назначенное время, и я немедленно проводил его в гостинную, закрыв дверь в кабинет.
Когда Вулф точно по расписанию спустился вниз и прошествовал к своему креслу, я подумал, что ему предоставляется прекрасная возможность показать, как он берется за это дело. Но нет. Он сел и потребовал пива, а когда Фриц принес его, открыл бутылку, налил стакан, выбрал из приготовленной стопки книгу, откинулся на спинку кресла и с облегчением вздохнул.
Было видно, что он с комфортом собирается провести время до тех пор, как Фриц не объявит, что ужин готов.
— Извините меня, сэр, — как можно мягче сказал я. — Но в гостиной вас дожидается один господин.
Он повернул ко мне хмурое лицо и уставился колючими глазами:
— Кто?
— Дело обстоит следующим образом. Как вы объяснили вчера вечером, вам необходима зацепка для начала расследования. С утра я пытался раздобыть ее для вас и потерпел неудачу. Я был очень расстроен этим обстоятельством и, видя ваше огорчение, решил любыми путями исправить положение. И мне это удалось. Человек, который сидит в гостиной, — юрист, некто Альберт М.
Ирби, его контора на Сорок первой улице. Я позвонил Паркеру, который сказал мне, что он никогда не слышал об этом Ирби. Однако, согласно официальным сведениям, Ирби — член коллегии нью-йоркских адвокатов. Он утверждает, что представляет интересы Эрика Хафа, бывшего мужа Присциллы Идз, и хотел бы с вами побеседовать.
— Где, черт возьми, ты его откопал?!
Это уже был просто взрыв негодования.
— Я, собственно, его и не откапывал. Он пришел сам. Позвонил в нашу дверь и попросил назначить ему встречу с вами.
— Чего он хочет?
— Поговорить с вами. Поскольку вы не любите, когда клиент вмешивается в ваши расследования, я не стал проводить с ним никакой предварительной беседы.
Вулф посмотрел на меня крайне подозрительно. Очевидно, он был уверен в том, что я менее чем за два часа раскопал где-то этого Альберта М. Ирби, установил его связь с делом Присциллы Идз и обманным путем принудил явиться сюда.
Я не стал возражать против подобных подозрений, но все же подумал, что следует строго придерживаться фактов.
— Нет, сэр, вы напрасно так думаете, — твердо сказал я.
Он проворчал:
— И ты не знаешь, чего он все-таки хочет?
— Нет, сэр.
Он отшвырнул книгу в сторону:
— Приведи его.
Усадить этого юриста в красное кресло доставило мне искреннее удовольствие. Но что касается его внешности, то тут уж у меня не было никаких оснований для восхищения. Я никогда не видел столь ослепительной лысины.
Его голая, вся покрытая веснушками голова сразу же приковывала к себе внимание. Она была пропитана еще и крошечными капельками пота. Он не вытирал их носовым платком, они не испарялись и оставались все время на своих местах. Правда, надо признать, что в них не было ничего отталкивающего, хотя после длительного созерцания у вас все же возникало какое-то беспокойное чувство.
Усевшись поудобнее в кресло, М. Ирби положил свой довольно объемистый портфель на маленький столик у подлокотника.
— Перейдем сразу к сути, — сказал он голосом, которому следовало бы прибавить побольше металла. — Я хочу отдать себя в ваши руки. Я не специалист такого высокого класса, как вы, мистер Вулф, и не собираюсь этого скрывать. Я просто расскажу вам, как обстоит дело, а дальше вы уже будете решать сами.
Если он рассчитывал добиться успеха, то начало было выбрано крайне неудачно. Вулф поджал губы:
— Начинайте.
— Благодарю вас. — Посетитель подался вперед. — Я очень благодарен вам, что вы вообще согласились принять меня. Но я и не удивлен этим, поскольку знаю, какое огромные значение вы придаете законности, а это именно то, чего я хочу, — добиться законных прав моего клиента. Его имя Эрик Хаф. Представлять его интересы меня попросил один венесуэльский адвокат из Каракаса, с которым мне прежде приходилось иметь дело. Его имя Жан Бланко. Это…
— По буквам, пожалуйста, — сказал я, склонившись над блокнотом.
Он повторил и, повернувшись к Вулфу, продолжал:
— Мы встретились девять дней назад, точнее, шестнадцатого числа этого месяца. Хаф уже связывался, по совету Бланко, с мистером Перри Холмером, но они все же решили, что им необходимо иметь здесь, в Нью-Йорке, своего представителя. Бланко прислал мне письмо с изложением всех обстоятельств дела и копии различных документов. — Он постучал по портфелю пальцем. — Они у меня здесь. Если вы…