Вулф хмыкнул.
   — Когда вас приглашают к завтраку — пробовать редкую птицу, то вы или принимаете приглашение, или отклоняете его. Вы не просите, чтобы птицу принесли к вам. Если только вы — не король.
   — Коим вы себя и считаете! Вы же и названы в честь одного из них.
   — О нет — Ниро Клавдий Цезарь был не королем, а императором, и назван я был не в его честь. Мне дали имя в честь горы.
   — Которой вы и являетесь! Я все же хочу знать: почему вы были там? Вы никогда не покидаете своего дома по делам, так что суть тут не в клиенте. Вы пошли, потому что Гудвин вас попросил? Почему вы сели за стол рядом с Вейдом Эйслером? Почему Гудвин имел частную беседу с одним из гостей — Кэлом Бэрроу, — перед тем как отвезти вас домой? Почему Бэрроу пошел в кладовую, и почему он позвал Гудвина, когда нашел тело? Почему Гудвин ждал двадцать минут, прежде чем рассказать мисс Роуэн!
   Вулф откинулся назад с полузакрытыми глазами. Он был терпелив.
   — Мистер Гудвин всю ночь находился в вашем распоряжении. Разве он не ответил на все ваши вопросы?
   Кремер фыркнул.
   — Ответил — он знает, как отвечать! Я не говорю, что он или вы ожидали, что Эйслер умрет. Я не утверждаю, что вам известно, кто это сделал и почему. Я полагаю, что была какая-то причина для беспокойства, и мисс Роуэн знала об этом. Вот почему Гудвин заставил вас пойти. Вчера вечером вы сказали мне, что ничего ни о ком из них не знаете, что знакомы только с мисс Роуэн, но и ее знаете поверхностно.
   — Мистер Кремер! — Глаза Вулфа открылись. — Я лгу только с целью выгоды, а просто так — никогда.
   Я сидел за своим письменным столом, расположенным под прямым углом к столу Вулфа.
   — Простите, — вмешался я, и Кремер повернулся ко мне, — хотелось бы понять, если я смогу, в отношении мисс Роуэн. За последнюю неделю я дважды находился за кулисами ковбойских соревнований, но едва ли слышал или видел что-нибудь, что приоткрывало бы завесу. Вы, как я знаю, задержали Кэла Бэрроу, он что — обвиняется?
   — Нет, он важный свидетель: веревка принадлежала ему, и он нашел тело.
   — Это не мое дело, — проворчал Вулф, — но было бы более оправданным задержать всех остальных.
   — У нас не ваши мозги! — огрызнулся Кремер. — Гудвин, что вы видели или слышали за кулисами состязаний?
   — Может быть, я и вспомнил бы что-то, если бы побольше знал по существу дела. Мне известно, что Эйслера там не было, когда я вернулся к четырем часам. Но я не знаю, кто и когда видел его последним.
   — Там не было никого, кроме тех, кто присутствовал за ленчем? — спросил Кремер.
   — Нет. Мне известно, — продолжал я свою линию, — что он был еще там, когда мисс Роуэн вышла в кухню, чтобы распорядиться насчет кофе. Это было в три двадцать…
   — Да, — снова прервал меня инспектор, — через десять минут после вашего ухода, насколько нам удалось выяснить. Никто не помнит, чтобы видели его после этого, и никто не обратил внимания, как он ушел с террасы, — так они говорят. Эйслер встал из-за стола после ленча без пяти три. Он выпил чашку кофе в три двадцать. Ни один из новых гостей не пришел до трех сорока пяти. Итак, есть трое ковбоев: Харви Грив, Кэл Бэрроу и Мэл Фокс. Трое девушек-ковбоев: Анна Кассадо, Нэн Кармин и Лаура Джей. Есть Роджер Даннинг и его жена. Вас с Вулфом там не было. Была еще мисс Роуэн, но если вы и видели что-нибудь, что указывало бы на нее, то все равно бы не вспомнили. Где она была во время состязаний? С вами?
   — Не помню.
   — Оставим это. Итак, вы узнали, что убийство произошло между тремя двадцатью и тремя сорока. Кто-нибудь еще отсутствовал в течение этого периода?
   — Нет.
   — Да, никто не говорил об этом, — продолжал Кремер свои рассуждения. — В том-то и вся чертовщина. Никто не любил Эйслера, ни один из них и никелевой монеты не дал бы за поимку убийцы. Пожалуй, наоборот — некоторые из них дали бы побольше, чтоб только увидеть, как он от нас скроется… Не заставит ли вас вспомнить о виденном и слышанном следующий факт: в воскресенье вечером он приводил в свою квартиру женщину, и ею могла быть одна из девушек-ковбоев. У нас нет ее описания, но специалист по отпечаткам пальцев уже там. Вы были в Гардене в воскресенье вечером?
   Я покачал головой.
   — Только в среду и в субботу. А как насчет отпечатков пальцев в кладовой?
   — Хороших не нашли.
   — Вчера ночью я просил обратить внимание на то, что один из стальных прутьев положен поперек.
   — Мы и сами это заметили. Он был вынут из кучи, и жертва получила этим прутом удар по затылку. Об этом можно прочитать в вечерней газете. У вас нет желания спуститься вниз и заглянуть в нее?
   Я почувствовал себя уязвленным.
   — Вам не следовало бы говорить в таком тоне. Я сказал, что хотел бы помочь, и имел в виду именно это. Вы зашли в тупик и нуждаетесь в помощи, иначе не сидели бы здесь. А что до того — заметил ли я что-нибудь во время состязаний, то я ведь не предвидел намечающегося убийства! Мне придется продумать все и проанализировать. Посмотрю, смогу ли я что-нибудь откопать. Если смогу — дам вам знать. Я думал, что вы можете…
   — Что-о? Да будьте вы прокляты! — Он вскочил на ноги. — Хватит водить меня за нос! Мне чертовски хорошо известно, что вы что-то знаете, — он сделал шаг. — Посмотрю, как вы это проглотите! Спрашиваю для протокола: Гудвин, известны ли вам какие-нибудь факты, которые могут помочь в расследовании убийства Вейда Эйслера?
   — Нет.
   — Вулф?
   — Нет, сэр.
   — Есть ли у вас какие-нибудь денежные отношения с одним из этих людей?
   — Нет, сэр.
   — Подождите минуточку, — вмешался я. — Лучше избежать недоразумений, возможных в будущем. — С этими словами я вытащил из кармана бумажник, доступ из него лист бумаги и протянул Вулфу. — Это чек на пять тысяч долларов, подписанный Лили Роуэн и принадлежащий вам.
   — За что? — удивился Вулф. — Она мне ничего не должна.
   — Но хочет быть должна. Это — предварительный гонорар. После того, как меня отпустили из кабинета окружного прокурора, мисс Роуэн попросила меня вернуться к ней домой. Она больше, чем кто-либо, недолюбливала Эйслера, но ее уязвили два обстоятельства: во-первых, он был убит в ее домен кем-то из тех, кого она туда пригласила. Она называет это «оскорблением гостеприимства» и считает, что вы с нею согласитесь. Не так ли?
   — Да.
   — Во-вторых, дочь окружного прокурора Бовена — ее приятельница, они вместе учились в школе. И она знает Бовена много лет — он бывал гостем и здесь, и на ранчо. Сегодня ночью ей позвонил заместитель окружного прокурора и велел ей быть в здании уголовного суда в десять часов. Она обратилась по телефону к Бовену, но тот ответил, что не может позволить, чтобы его личные отношения мешали действиям его сотрудников. Тогда она связалась с заместителем окружного прокурора и заявила ему, что позвонит днем и сообщит, когда ей будет удобно принять его у себя на квартире.
   — Это уж слишком, — проворчал Кремер.
   — Но у нее есть основания, — возразил я. — Она рассказала вам все, что знала, ответила на все ваши вопросы и подписала заявление. Так зачем же ей приходить в десять часов? — я повернулся к Вулфу. — Так или иначе, это ее чек. Она хочет, чтобы вы заполучили убийцу раньше, чем это сделает полиция, и позволили бы ей позвонить окружному прокурору и сообщить, что он может прийти за ним, или же я доставлю его в кабинет окружного прокурора — одно из двух. Я, конечно, объяснил ей, что из-за таких мотивов вы не возьметесь за работу. Но вы могли бы, вероятно, рассматривать как уважительный мотив оскорбление одним из гостей принципов гостеприимства. Конечно, я предупредил ее, что ваши гонорары очень высоки, но это и так всем известно. Я вынужден был заговорить об этом сейчас из-за вашего ответа Кремеру, что вы ни с кем не имеете денежных отношений. Ведь если вы возьмете этот чек, то будете их иметь. Разумеется, я сказал мисс Роуэн, что вы вряд ли возьметесь за это дело, потому что уже выполнили свою годовую норму на девяносто процентов, а работу вы терпеть не можете.
   Вулф сердито взглянул на меня. Он понимал, что я специально затеял этот разговор сейчас, так как он не сможет отказаться в присутствии Кремера.
   — За задетое самолюбие это будет слишком дорогим вознаграждением, — сказал он.
   — Я говорил ей, но она может себе это позволить.
   — Причина, по которой она меня нанимает, самая причудливая в моей практике, — заметил Вулф. — Но я ел не только ее хлеб и соль, я ел ее куропаток — и я ее должник. Мистер Кремер, я изменяю свои ответ на ваш последний вопрос: у меня есть денежные отношения. Мой первый ответ остается в силе — у меня нет для вас информации.
   Кремер сжал зубы.
   — Вы знаете законы! — предупредил он угрожающе, повернулся и направился к двери.
   Когда посетителя покидают наш кабинет, я имею привычку провожать их в холл и открывать дверь на улицу. Но если этим посетителем является Кремер, выходящий из комнаты огромными скачками в приступе раздражения, то мне пришлось бы бежать вприпрыжку, чтобы догнать его. Это было бы просто недостойным. Так что я последовал за ним, дабы убедиться в том, что он не срывает с вешалки шляпы, не бросает их на пол и не топчет ногами.
   Когда я вышел из кабинета, он уже прошел половину холла. Но мне достаточно было бросить взгляд на дверь, чтобы, забыв о достоинстве, рвануться за ним вдогонку: у подъезда тянула руку к звонку Лаура Джой.
   Я могу обойти Кремера в любой день, но сейчас он оказался далеко впереди и уже открывал дверь в тот момент, когда я настиг его одним прыжком. Пришлось притормозить, Я не стал его отталкивать, так как не имел никакого желания давать повод к тому, чтобы он мог забрать меня с собой.
   — Доброе утро, мисс Джей, — сказал Кремер. — Входите.
   Я поймал взгляд Лауры и добавил:
   — Инспектор Кремер как раз уходит.
   — Я не спешу, — возразил тот и отступил, давая ей дорогу. — Входите, мисс Джей.
   По ее глазам я догадался: что-то сейчас произойдет. Ее взгляд был направлен не на меня, а на Кремера, но я прочел в нем неожиданную вспышку мысли, которую она тут же и провела в жизнь.
   Она вошла и прыжком бросилась к Кремеру. Ее руки достигли его лица раньше, чем сама она приблизилась к нему на необходимое для задуманной акции расстояние. Повинуясь инстинкту, он бы отпрыгнул назад. Но опыт лучше инстинкта: он нырнул под ее руки, выпрямился и обхватил ее сзади, так что ей оставалось только молотить руками воздух. Я поймал ее кулаки и скрутил их за спиной.
   — О'кей, — сообщил я инспектору, — можете повернуться.
   Кремер опустил свои руки и отступил назад.
   — Отлично, мисс Джей, — обратился я к посетительнице, — так в чем же дело?
   Она попыталась повернуть голову.
   — Отпустите меня, вы мне руку сломаете.
   — А вы будете вести себя прилично?
   — Да, буду.
   Как только Лаура оказалась свободной, ее охватила дрожь. Но потом она выпрямилась, отведя назад плечо, и обратилась к Кремеру, пытаясь оправдаться.
   — Я, наверное, потеряла голову, — сказала она. — Я не ожидала увидеть вас здесь. У меня бывает так — я просто теряю голову.
   — Это дурная привычка, мисс Джей, На какое время назначена ваша встреча с Ниро Вулфом?
   — Я не назначала встречу.
   — Зачем вы хотите видеть его?
   — Я не его хочу видеть. Я пришла к Арчи Гудвину.
   — Зачем?
   В это время за спиной Кремера раздался властный голос:
   — Что здесь происходит?
   В дверях своего кабинета стоял Вулф. Кремер проигнорировал его.
   — Зачем вам нужно встретиться с мистером Гудвином? — настаивал он.
   — Кажется, я знаю, — вмешался я. — Личное дело, совершенно личное.
   — Да, — подтвердила Лаура, — личное.
   Кремер перевел взгляд на меня, потом опять на нее. Возможно, он размышлял над вопросом, сможет ли пара специалистов — если он заберет нас и передаст им — вытянуть из нас ответ? Очевидно, он решил, что нет.
   — Вы слышали, как я предупредил Вулфа, что он знает закон. И вы — тоже.
   Он промаршировал к двери, открыл ее и вышел.
   — Ну? — произнес Вулф тоном человека, привыкшего отдавать команды.
   Я подергал дверь, чтобы убедиться, закрыта ли она, и обернулся к нему.
   — Мисс Джей пришла, чтобы встретиться со мной. Я побеседую с ней в приемной.
   — Нет. Идите в кабинет.
   Он повернулся и направился в кухню.
   Я усмехнулся про себя. Он уже начал работать, и все благодаря тому, что я сообразил предъявить ему чек с предложением Лили в присутствии Кремера. Когда мы с Лаурой Джей войдем в кабинет, он устроится у двери, которая была прикрыта картиной, изображающей водопад и висевшей на уровне глаз справа от стола Вулфа. С другой стороны стены в маленькой нише, находящейся в конце холла, эта дверь была прикрыта скользящей панелью, и если отодвинуть панель, то можно было не только слышать, но и видеть сквозь водопад. Я однажды простоял там в течение трех часов с записной книжкой в руках, записывая разговор Вулфа с растратчиками.
   Лаура подняла с полу большую кожаную сумку, которую уронила, когда бросилась на Кремера. Я проводил ее в кабинет. Потом взял у нее жакет, положил его на кушетку, придвинул ее кресло к своему столу и сел.
   У нее был вид человека, потерпевшего крушение. Я бы не узнал ее — и не только потому, что до этого видел ее только в форме ковбоя, а сейчас на ней было простое серое платье с черным поясом. Ее щеки ввалились, волосы были в беспорядке, а глаза покраснели и припухли. Кто бы мог подумать, что эта порывистая девушка сможет дойти до подобного состояния?
   — Во-первых, — спросил я, — почему вы на него набросились?
   Она глотнула воздух.
   — Я просто потеряла голову. — Она помолчала и повторила глотательное движение. — Я должна поблагодарить вас за помощь. Когда он спросил меня, зачем я пришла, я не знала, что сказать.
   — Не стоит благодарности. А что вы ответите, если я спрошу вас об этом?
   — Я пришла кое-что выяснить. Мне нужно знать, говорили вы им о том, что вам вчера рассказал Кэл? Я думаю, что вы им сказали, потому что они арестовали его.
   Я покачал головой.
   — Они задержали его как важного свидетеля: и веревка принадлежала ему, и он нашел тело. Я обещал Кэлу никому не передавать того, что он рассказал мне. И я сдержал слово. Если бы я сообщил об этом полицейским, то у них появился бы мотив, лучше которого и желать нечего. Они обвинили бы его в убийстве.
   — Значит, вы не рассказывали им? Вы клянетесь, что не рассказывали?
   — Я даю клятву только на свидетельском месте, а пока что я не на нем. Я никому не говорил, но сейчас передо мной дилемма. Мисс Роуэн наняла мистера Ниро Вулфа расследовать убийство, и он спросит у меня полный отчет о случившемся на вечере. Из-за своего обещания я не могу рассказать ему о том, что мне доверил Кэл. Поэтому в своем отчете Вулфу мне придется оставить пропуски, что ему не понравится. Если бы Кэла можно было увидеть, я получил бы у него разрешение на то, чтобы рассказать об этом Вулфу. Но это невозможно.
   — Так вы не рассказали даже Ниро Вулфу?
   — Нет, как видите.
   — Вы обещаете мне, что не расскажете полицейским? Что вы никогда не расскажете им, что бы ни случилось?
   — Конечно, нет, — я посмотрел на нее. — Думайте головой, если вы обрели ее снова. Возможность обвинения Кэла в убийстве зависит не только от меня. Они выяснили, что в воскресенье вечером Эйслер принимал у себя на квартире женщину, и собираются исследовать отпечатки пальцев. Что, если они найдут ваши отпечатки и узнают, что вы с Кэлом хорошие друзья? А они обязательно узнают об этом. Я был бы страшным идиотом, если бы стал ждать, когда меня потащат на свидетельское место, чтобы вытянуть из меня под присягой всю правду.
   Я поднял руку:
   — Послушайте, суть проблемы в том, что вот сейчас, когда мы с вами разговариваем, вы считаете, что Кэл убил его, а я знаю, что он его не убивал. Вам должно быть стыдно: вы знакомы с ним два года, а я встретил его только на прошлой неделе, но узнал его глубже, чем вы. Когда он отозвал меня вчера в сторону и просил, как лучше спустить шкуру одной гадине, он не собирался совершать преступления. А убийство Вейда Эйслера заранее продумал тот, кто взял веревку Кэла. Я не говорю уже о том, как Кэл выглядел и что говорил, когда показывал мне найденное им тело. Будь у меня хоть малейшее сомнение в том, что не Кэл его убивал, разве стал бы я что-либо пропускать в сообщении мистеру Вулфу? Но я не могу обещать, что буду или не буду чего-то говорить, что бы ни случилось.
   — Вы ошибаетесь. Я не думаю, что его убил Кэл, — сказала она, — я знаю, что он не убивал. Это сделала я.
   Мои глаза расширились:
   — Что вы сказали? Убили Эйслера?
   — Да, — она снова глотнула воздух. — Не понимаю, как все получилось. Конечно, я должна была им рассказать, что это я убила его. Но если бы меня арестовали, то Кэл сказал бы, что это он убил из-за того, что я рассказала ему о вечере в то воскресенье. Но я заявлю, что ничего ему не говорила, и у них будет мое слово, и они подумают, что он просто пытается меня выгородить. Поэтому все зависит только от вас. Вы должны пообещать, что не скажете им о том, что Кэл рассказал вам вчера. Ведь убила его я, а зачем вам защищать меня? Какая вам разница, что со мной случится, если я убила человека?
   Я внимательно посмотрел на нее.
   — Знаете, по крайней мере, я получил ответ на вопрос, почему вы набросились на Кремера: вам хотелось внушить ему мысль, что вы — страшный человек. Это было не так уж глупо, по крайней мере, наполовину. Но послушайте меня. Возможно, вы смогли бы навязать эту мысль полицейским или хотя бы на некоторое время сбить их с толку. Но мне — нет. Помните то первое, что сказал мне Кэл, когда я подошел к кладовой и застал вас вместе с ним? Он сказал, что вы думаете, будто Эйслера убил он. А сейчас вы…
   — Кэл ошибался. Как я могла думать, будто убил Кэл, если знала, что убила я?
   — Ерунда. Дело не только в словах. Я видел его лицо, как сейчас вижу ваше. Его поразило ваше убеждение. Да вы и до сих пор думаете, что убил Кэл, и поэтому ведете себя, как слабоумная.
   Она опустила голову и закрыла лицо руками, прижав локти к груди. Ее плечи тряслись.
   Я повысил голос:
   — Худшее, что вы могли бы сделать для него, так это пойти и заявить, будто убили вы. Им хватило бы десяти минут, чтобы уличить вас до лжи. И что бы тогда было с Кэлом? Но может случиться так, что вам придется рассказать в полиции о вечере в воскресенье, только, конечно, не то, что вы говорили Кэлу. Если они найдут в квартире Эйслера отпечатки ваших пальцев, то вас заставят дать о них отчет, так что лучше рассказать им раньше, чем они спросят об этом. Это не страшно, нужно просто пойти и рассказать, что случилось.
   — Они не найдут отпечатки моих пальцев, — сказала она.
   Или мне показалось, что она это сказала? Голос звучал приглушенно, так как она все еще закрывала лицо руками.
   — Вы сказали, что они не найдут ваших отпечатков? — переспросил я.
   — Да, я уверена, что они их не найдут.
   Я вытаращил на нее глаза. Дело было не столько в словах, сколько в тоне, или даже не в тоне, а в чем-то еще. Если хотите, назовите это безумным предчувствием — никто не знает, откуда берется предчувствие. Но оно было настолько диким, что я чуть было не отмахнулся от него, хотя этого никогда не стоит делать.
   — У вас не может быть уверенности, — вкрадчиво начал я. — Вы должны были чего-нибудь коснуться. Я был в его квартире на вечеринке. Войдя туда, вы останавливались в холле с мраморными статуями?
   — Нет. Он… мы прошли дальше…
   — К гостиной? Вы остановились там?
   — Да.
   — И он повел вас взглянуть на птиц в больших клетках, да? Он всегда так делал. Клетки из нержавеющей стали превосходны для отпечатков. Вы коснулись какой-нибудь из них?
   — Нет. Я уверена, что нет.
   Она опустила руки и подняла голову.
   — Как близко вы к ним подошли? — продолжал я допытываться.
   — Зачем?.. Не очень близко… Я уверена, что не дотрагивалась до них.
   — Я тоже. Кроме того, я уверен, что вы — чертовски хорошая лгунья. В квартире Эйслера нет ни мраморных статуй, ни клеток с птицами. Вы никогда там не были. Так что вы — двуличная дура? Какого черта вы ходите и просто так врете направо и налево?
   Я ожидал эффекта, но не такого: она выпрямилась в кресле и подарила мне прямой взгляд, прямой и спокойный.
   — Я не лгунья, — сказала она, — и не дура. Но только если это не связано с Кэлом Бэрроу. До встречи с ним у меня было свое представление о том, как девушка должна относиться к мужчине. Никаких вольностей, подтянуть подпруги — и в галоп. Потом я встретила Кэла и изменила свои взгляды. А вскоре случилось то, о чем вы сказали бы, наверное, будто я в него втрескалась, но как бы это ни называли, я-то знаю, что случилось. Я решила, что знаю, что и он чувствует то же самое, но он никогда не говорил об этом. И я, конечно, тоже молчала. Я только видела его и тут и там, и, когда я приехала в Нью-Йорк на эти состязания, он был здесь. Мне показалось, что он рад меня видеть. Тогда я дала ему понять, что рада видеть его, но он ничего не сказал мне на это. И когда прошло две недели, и вскоре мы должны были расстаться, я решила попытаться самой сказать ему… А потом, в воскресенье вечером, Нэн рассказала мне о Вейде Эйслере, как он…
   — Нэн Кармин?
   — Да. Он сказал, что у него в квартире просто вечеринка, и она пошла с ним. А когда они туда пришли, то никакой вечеринки там не было, а он стал грубым. И она тоже стала грубой, а потом ушла.
   — Она рассказала вам об этом в воскресенье вечером?
   — Да. Сразу, как вернулась в отель, она пришла ко мне в комнату. Наши комнаты рядом. А потом — это ухо, — Лаура подняла руку, чтобы отвести волосы. — Я рассказываю вам все. В воскресенье вечером я была неосторожна и ушиблась о хомут, но мне не хотелось давать Кэлу основание думать, что я не умею обращаться с лошадьми. Вот почему, когда мы встретились у мисс Роуэн, а рассказала ему, будто… ну, вы знаете, о чем. Я думала — это подтолкнет его. Ведь услышав о другом мужчине, который хотел заполучить меня, он мог решить, что пришло время кое о чем сказать. Я знаю, что вела себя, как дура, но я становлюсь абсолютной дурой, когда думаю о Кэле Бэрроу. Теперь я понимаю, что не знала его так хорошо, как считала. Мне казалось, что он будет ходить за мной по пятам, а я только этого и хотела от него. Я никогда не думала, что он может убить его.
   — Да не убивал он! Сколько раз я должен говорить вам, что он не убивал? Кому еще Нэн рассказала о своем приключении?
   — Она собиралась рассказать Роджеру, Роджеру Даннингу. Она советовалась со мной, стоит ли рассказать Роджеру. И я сказала, что да, потому что Даннинг просил нас быть с Эйслером поосторожнее и не раздражать его без особой надобности. Вот я и решила, что он должен знать. Нэн собиралась сразу же ему рассказать.
   — Кому она еще рассказала?
   — Думаю, никому. Она пообещала мне, что не станет ничего рассказывать Мэлу.
   — Мэлу Фоксу?
   — Да. Они с Мэлом собираются пожениться, и она боялась, что он может что-нибудь сделать Эйслеру. Я уверена, что она ему не рассказала.
   — А вы?
   — Нет, конечно. Я же обещала Нэн, что не скажу.
   — Ладно. Вы — редчайший экземпляр из всех, когда-нибудь мною виденных. Мне известно кое-что о гениях, я работаю с одним из них. Так вот, вы — нечто прямо противоположное, антигений. Было бы бесполезным пытаться…
   В этот момент зазвонил телефон, и я повернул свое кресло, чтобы взять трубку, — это был Лон Коэн из «Газетт». Он хотел знать, сколько я возьму с него за исключительное право знать о том, кто и почему задушил Вейда Эйслера. Я ответил, что задушил его я, и что когда я напечатаю свою исповедь, то сделаю для него лишнюю копию, а сейчас я занят.
   Едва я положил трубку, как за моей спиной раздался голос Вулфа, звучащий негромко, но чисто, хотя он и шел через водопад, маскирующий дверку.
   — Арчи, не двигайся и не оборачивайся. Она вытащила из сумочки револьвер и целится в тебя. Мисс Джей, мне ясна ваша цель: со смертью мистера Гудвина не будет никого, кто сможет сообщить о том, что вы сказали вчера мистеру Бэрроу. Вы понимаете, что будете осуждены, так как не можете надеяться избежать наказания за убийство мистера Гудвина, но принимаете это для того, чтобы спасти мистера Бэрроу от наказания за преступление, которое вы сами же и изобрели. Уловка отчаяния. Однако в ней нет смысла, потому что вас слышал я. Убить и меня вы не сможете, так как не знаете, где я нахожусь. Опустите револьвер. Добавлю, что мистер Гудвин работает со мной много лет, и я его хорошо знаю. Его не легко одурачить, поэтому я принимаю его заключение о том, что мистер Бэрроу не убивал.
   Я оставался неподвижным, хотя это было нелегко. По моему позвоночнику бегали мурашки. Но хуже всего то, что я чувствовал себя чертовски глупо, сидя к ней спиной, пока Вулф произносил свою речь. Он замолчал, и тут же я не выдержал и повернулся.
   Ее рука с револьвером покоилась на колене. Она смотрела на него так, словно удивлялась, как он мог туда попасть. Я подошел, взял его — старый курносый «Грабер» — и щелкнул затвором. Заряжен полностью.
   Когда я вытряхнул последний патрон, в кабинет вошел Вулф. Подойдя ближе, он спросил:
   — Арчи, мистер Бэрроу любит эту женщину?
   — Несомненно, любит. Упоминание об этом событии даже могло бы придать ему смелости.
   — Да хранит его Бог, — он посмотрел на нее. — Мадам, из всех живых существ вы самая опасная. Однако вы все же мне понадобитесь.