Стаут Рекс. Убийство на родео

Рекс Стаут

«Убийство на родео»

Глава 1

   Рука Кэла Бэрроу была вытянута, а пальцы сжимали скрученную веревку, закрепленную за выступ ковбойского седла. Он стоял у хвоста лошади, устремив на меня взгляд своих серо-голубых глаз, вернее, той части их, которая виднелась из-под полузакрытых век.
   — Незачем поднимать панику, — сказал он спокойно. — Я только хотел спросить вас, где в этом городе я могу спустить шкуру одной гадине?
   Его голос был тих, а сквозь открытую дверь доносился шум, так что на самом деле его речь звучала для меня так:
   — Я …олько …отел спро… ас где эт… ор…де я м…гу …пустить …куру одной …ад…не
   Но все это слишком сложно, так что с настоящего момента звуковые эффекты опускаю.
   Я водил пальцем вверх и вниз по отполированному ремню стремени, с тем чтобы случайные зрители этой сцены, если таковые были, подумали бы, что мы обсуждаем достоинства седла.
   — Полагаю, — поинтересовался я, — что эта гадина двуногая?
   В этот момент через арку прошла Нэн Кармин, девушка-ковбой, с каштановыми волосами, в розовой шелковой, расстегнутой у ворота рубашке. Она направилась к двери на террасу, ступая на цыпочках по кашанскому ковру, обошедшемуся Лили Роуэн в четырнадцать тысяч долларов. Я невольно повысил голос, чтобы ей не пришлось напрягать слух, если она любопытна.
   — Конечно, — сказал я, поглаживая кожу, — можно было сделать это и помягче. Почему его не делают мягче?
   Но я, может быть, привел вас в замешательство? Кашанский семицветный ковер с изображением цветущего сада отнюдь не место для расположения лошади. Но дело в том, что лошадь — это не совсем лошадь, а ее чучело. Седло предназначалось победителю в соревнованиях по родео, которые должны были начаться через час. Кашанский ковер, 19х34, лежал на полу гостиной квартиры Лили Роуэн, находившейся на самом верху десятиэтажного дома на Шестьдесят третьей-стрит между Мэдисон и Парк-авеню в Манхэттене.
   Было три часа, понедельник. Группа гостей, собравшихся на террасе, только что перебралась туда из столовой — здесь должны были подавать кофе.
   Главным блюдом за столом служили две дюжины куропаток, прибывших из Монтаны на крыльях, сделанных руками человека, поскольку они были лишены возможности летать на собственных.
   Когда я проходил через гостиную, направляясь на террасу, меня отозвал в сторону Кэл Бэрроу. Он сказал, что хочет спросить у меня кое о чем. Вот мы с ним и пошли осматривать седло.
   Когда Нэн Кармин, пройдя мимо нас, вышла из гостиной, Кэлу не пришлось понижать голос — ведь он его и не повышал.
   — Да, двуногая, — подтвердил он. — Я решил посоветоваться с кем-нибудь, кто знает этот город, и подумал, вот этот тип — Гудвин — как раз тот, у кого можно спросить, потому что он занимается здесь детективным бизнесом и должен знать. И мой приятель, Харви Грив, сказал мне, что ты — о'кей. Я буду звать тебя Арчи, можно?
   Это было решено еще за столом, всегда только по имени.
   — Годится, — он отпустил веревку и схватился за край задней луки седла. — Итак, я тебя спрашиваю. Там, где я живу, мне бы никого не пришлось спрашивать, но здесь я не лучше собаки. Я бывал в Калгари и Падмингтоне, но никогда не приезжал на Восток до этого великолепного события. Чемпионат страны по родео, — я и не думал, что такое может быть.
   Он превратил это слово в «ройдейо» с ударением на «рой».
   — На Мэдисон-сквер-Гарден не хватает места, — поддакнул я. — Но вернемся к этой гадине, а то нам полагается пойти и выпить со всеми кофе. В каком количестве шкуры ты нуждаешься?
   — Мне нужен приличный кусок, — в его глазах появился блеск, — достаточный для того, чтобы ему пришлось зализывать рану, пока она не покроется коростой. Вся беда в этой чертовской кутерьме. Мне бы не хотелось вот так просто вылететь из нее в самый первый раз, если, конечно, это не будет из-за того, о чем я сейчас толковал. Если только я не заставлю его вынудить меня.
   — А разве он тебя не вынудил?
   — Да, но то уже прошло. Так вот, я думал, что ты, может быть, захочешь показать что-нибудь ему и мне на берегу реки. У тебя есть машина?
   Я ответил, что есть.
   — Тогда, после того, как мы туда доберемся, ты можешь предложить нам пройтись, как будто хочешь показать какое-нибудь славное местечко. Будет лучше, если ты на всякий случай побудешь поблизости. Тогда ты сможешь остановить меня, если я потеряю над собой контроль и слишком разойдусь. Когда я раздражен, то слишком горячусь.
   — Или я могу остановить его, если это будет необходимо.
   Блеск в его глазах появился снова:
   — Я полагаю, что ты не это хотел сказать. Мне бы не хотелось думать, что ты хотел сказать именно это.
   Я улыбнулся ему.
   — Какого черта? Откуда мне знать? Ты же не называл его. Что, если это — Мэл Фокс? Он выше тебя, и в субботу вечером я видел, как он в двадцать три секунды одолел молодого быка. У тебя это заняло — тридцать одну.
   — Мой бык был хуже, Мэл сам это признал. Во всяком случае, это не он. Это — Вейд Эйслер.
   Мои брови резко переместились и самое высокое положение. Вейд Эйслер не смог бы одолеть даже молочную корову за двадцать три часа. Но он вертел почти двадцатью тремя миллионами долларов и был тем самым, кто, в основном, субсидировал чемпионат страны по родео. Если выяснится, что один из участников-ковбоев позаимствовал кусок его шкуры, то будет настоящий взрыв. Так что неудивительно желание Кэла Бэрроу найти славное местечко на берегу реки.
   Я не только приподнял брови, но еще и скривил губы.
   — Ох, — сказал я, — отложил бы ты это, по крайней мере, на неделю — пока не будут закончены состязания и распределение призов.
   — Нет, сэр. Я, конечно, хотел бы отложить, но я должен это сделать. Сегодня. Я просто не знаю, как долго я смогу сдерживать себя при виде его. Так что, это было бы большим одолжением, мистер Гудвин. Вы это сможете?
   Он начинал мне нравиться. Особенно мне нравилось то, что он не утомлял меня, тыкая повсюду «Арчи». Он был ненамного моложе меня, так что дело было не в уважении к возрасту: просто он не был болтуном.
   — Чем он тебя вынудил?
   — Это личное. Разве я не сказал тебе, что это уже прошло?
   — Да, но и у меня все тоже может пройти. Я хочу, чтобы ты знал: я не говорю тебе, что включусь в игру, если ты мне все расскажешь, но я наверняка в нее не включусь, если ты этого не сделаешь. Буду я играть или нет — ты можешь рассчитывать на мою сдержанность, как частный детектив я имею опыт в хранении тайны.
   Серо-голубые глаза глядели на меня почти не мигая.
   — Ты никому не расскажешь?
   — Никому.
   — И если поможешь мне, и если нет?
   — Да.
   — Он пригласил одну леди к себе домой вчера вечером, сказав ей, что у него будет вечеринка. Но когда она туда пришла, то оказалось, что никакой вечеринки нет и он пытался заполучить ее. Видел царапину у него на щеке?
   — Да, я заметил.
   — Она не очень большая, но очень живая. А леди отделалась тем, что немного содрала кожу возле уха, когда ударилась об угол стола.
   — Это я тоже заметил.
   — Вот почему я считаю, что он должен потерять кусок побольше. — Он замолчал и хлопнул по седлу. — Я все время об этом думаю. Теперь ты знаешь, кто она. А я не собирался рассказывать.
   — Не волнуйся, я буду хранить это в тайне. Она сама тебе рассказала?
   — Да, сэр, сама. Сегодня утром.
   — Она еще кому-нибудь рассказала?
   — Нет, сэр, и не расскажет. Я не могу говорить за нее, да и никто не может. Но, возможно, когда-нибудь, когда она немного поутихнет, а у меня будет собственный кораль… Ты видел ее на лошади?
   Я кивнул.
   — Конечно, видел. Я собирался присмотреться к ней поближе, но теперь, конечно, буду держаться на расстоянии. Я не расположен терять кусок своей кожи.
   Его рука отпустила седло.
   — Я думаю, ты просто болтаешь. От меня никто ничего не требовал, я — только ее друг, вот и все. Пару лет назад, когда я болтался с парнями в Аризоне, а она подрабатывала в отеле, мы неплохо поладили, и я подумал, что не мешало бы мне время от времени появляться поблизости. Я не возражал бы бывать поблизости так часто, как только мог. Сейчас я ее друг, и это меня вполне устраивает. Ока была бы удивлена, узнав, что я…
   Он перевел взгляд с меня на что-то другое, и я оглянулся. С террасы к нам сходил Ниро Вулф.
   Почему-то вне дома он всегда выглядит более крупным. Я думаю, что это происходит потому, что мои глаза привыкли втискивать его габариты в интерьер его особняка на Тридцать пятой Западной-стрит. Итак, это был он — к нам приближалась гора.
   — Я не помешал? — поинтересовался он вежливо.
   Выделив нам две секунды для возражений и не услышав их, он продолжал:
   — Мои извинения, мистер Бэрроу.
   Потом мне:
   — Я поблагодарил мисс Роуэн за прекрасный обед и объяснился с нею. Чтобы смотреть представление, мне пришлось бы перегибаться через перила, а я для этого не создан. Если ты сейчас отвезешь меня домой, то сможешь вернуться к четырем — как раз к началу.
   Я взглянул на часы: десять минут четвертого.
   — Должны подойти еще кое-какие гости. Лили говорила им, что вы будете здесь, и они испытают разочарование, если вы уйдете.
   — Тьфу! Разве мне есть чем их веселить?
   Я не только не был удивлен решением Вулфа, но даже ожидал чего-нибудь вроде этого. То, за чем он сюда пришел, он уже получил — так почему бы не уйти?
   Предметом, который привел его сюда, были куропатки. Когда два года назад я вернулся после месячного пребывания на ранчо Лили Роуэн, купленном ею в Монтане (где я, между прочим, встретился с Харви Гривом — приятелем Кэла Бэрроу), единственной деталью моего путешествия, которую Ниро Вулф счел достойной внимания, было описание одного из яств. В конце августа возраст молодых куропаток составляет около десяти недель и основной их пищей является горная черника. Я сказал Вулфу, что они вкуснее любой птицы, когда-либо приготовленной Фрицем, даже перепелки и вальдшнепа.
   Конечно, в это время года они охраняются законом и могут обойтись по пять долларов за каждый кусочек, если только вам удастся их поймать. Лили Роуэн относилась к законам не так, как ее отец, пока тот копил семнадцать миллионов долларов, которые и завещал ей с тем, чтобы она могла их тратить или оставить в том же количестве. Когда она узнала, что Харви Грив едет в Нью-Йорк на соревнования, то решила устроить прием для некоторых из участников. И вот она подумала, что с ее стороны было бы очень мило накормить их молоденькими куропатками. А так как закон оказался всего лишь барьером, то его перепрыгнули.
   Я добавлю лишь несколько слов о сцене, происшедшей на первом этаже старинного каменного особняка. Была среда, полдень. Вулф читал «Таймс» за письменным столом, Я сидел за своим письменным столом и говорил по телефону. Закончив разговор, я повернулся к Вулфу и сказал:
   — Это была Лили Роуэн. Интересно. Я уже говорил вам, что в понедельник собираюсь к ней, чтобы посмотреть соревнования по набрасыванию лассо. По Шестьдесят третьей-стрит проскачет на лошади ковбой, а другие ковбои будут пытаться набросить на него лассо с террасы ее дома — с высоты ста футов. Такое еще никогда не проделывалось. Первым призом будет седло с серебряными насечками.
   Он хмыкнул.
   — Интересно.
   — Не это. Это всего лишь игра. Но некоторые приедут раньше — к ленчу, и я тоже приглашен. А она только что звонила в Монтану. В субботу днем прибудут молодые куропатки, и Феликс собирается их приготовить. Я рад, что иду. До чего же досадно, что вы с Лили не ладите друг с другом из-за той истории с духами, когда она брызгала ими.
   Он отложил в сторону газету и пристально посмотрел на меня.
   — Она не брызгала на меня духами.
   Я хлопнул ладонью по столу.
   — Она брызгала ими на себя!
   Он снова взял газету, делая вид, что читает. Потом отложил ее и провел языком по губам.
   — Я не питаю вражды к мисс Роуэн. Но я не собираюсь напрашиваться на приглашение.
   — Конечно же нет. Вы не станете унижаться. Я не…
   — Но ты можешь спросить у меня, принял бы я его?
   — Вы приняли бы?
   — Да.
   — Отлично. Ведь она просила меня пригласить вас. Но я боялся, что вы откажетесь, а я терпеть не могу ранить ее чувства, — с этими словами я потянулся к трубке.
   Я рассказал об этом инциденте для того, чтобы вы поняли, почему после ленча он поднялся и ушел. Кстати, я не только не удивился, когда он подошел и прервал мою беседу с Кэлом Бэрроу, а был даже доволен, потому что поспорил с Лили на чучело, что он не останется пить кофе.
   Оставив Вулфа с Кэлом, я отправился на террасу.
   Ранней осенью фасад террасы Лили покрыт необычными цветами, вьющимися вдоль перил и стены дома, а вокруг расставлены кадки с вечнозелеными деревьями. Но в этот день перила были оголены и вместо вечнозеленых растений, которые бы помешали вращению лассо, в горшках разместилась полынь солончаковых пустынь двух футов в высоту. Полынь была доставлена по железной дороге, а не самолетом. Впрочем, все это — и заказ, и полынь, и их оплата — было делом Лили, а не моим, так что она не удивится, прочитав эти описания.
   Я огляделся. Лили находилась в группе гостей, сидящих справа. С одной стороны рядом с нею был Вейд Эйслер, с другой — Мэл Фокс. Лили же производила впечатления такой же энергичной, как две девушки-ковбои. Нэн Кармин в уже описанной розовой рубашке и Анна Кассадо, темнокожая, с черными волосами и в желтой рубашке. Но Лили была хозяйкой и поэтому вне конкуренции. Впрочем, в ситуациях, требующих энергии, она проявляла ее в достаточных количествах.
   Четверо других гостей стояли у кресла слева: Роджер Даннинг, покровитель состязающихся, его жена Элен, бывшая девушка-ковбой, Харви Грив и Лаура Джей. Грив был в коричневой рубашке, вельветовых брюках и ботинках. Его шею украшала красная косынка. Лаура Джей стояла ко мне боком, и я смог рассмотреть повязку на ухе, уходящую под пряди волос цвета меда, который Ниро Вулф получает из Греции. За обедом она сказала мне, что лошадь дернула головой и ударила ее мундштуком, но сейчас мне было известно и другое объяснение.
   Подойдя к Лили, чтобы сообщить ей о том, что я уезжаю, но вернусь обратно к началу соревнований, я мимоходом взглянул на пухлое круглое лицо Вейда Эйслера. Шрам, начинающийся на дюйм ниже его левого глаза и пересекающий лицо наискосок почти до угла рта, был не очень глубок и подсох. Но, по словам Кэла Бэрроу, прошло уже пятнадцать часов, и он, во всяком случае, нисколько не улучшил его внешности.
   Эйслер принадлежал к числу тех нью-йоркцев, о которых говорят, что они имеют устойчивую репутацию уравновешенных дельцов. Но прошлой ночью, если верить тому, что рассказала Кэлу Лаура Джей, он, наверняка, не относился к уравновешенным. Метод ухаживания пещерного человека, может быть, и имеет свои преимущества — если это лучшее, на что вы способны. Но если бы я когда-нибудь попытался к нему прибегнуть, то у меня хватило бы здравого смысла не выбирать для подобной цели девушку, которая набрасывает лассо и связывает резвого теленка меньше, чем за полминуты.
   Предупредив Лили, что я вернусь к началу представления, а также о том, что я намерен получить выигранное в споре чучело, я вернулся в гостиную.
   Кэл и Вулф обменивались отзывами о супе. Я сказал Кэлу, что подумаю над его проблемой и дам ему знать, пошел в прихожую за шляпой и тростью Вулфа и спустился следом за ним вниз на один лестничный марш, где вызвал лифт. Мы прошла два квартала к месту, где я оставил «герон-седан», стоимость которого оплатил Вулф, но выбирал — я. Такси, конечно, было бы проще, но он ненавидит все, что имеет колеса. Ехать в чужом средстве перевозки с незнакомым шофером — это безрассудно и рискованно. Если же за рулем сижу я и машина выбрана мною, то это только неблагоразумно.
   Остановившись на красный свет на Парк-авеню, я оглянулся и сказал:
   — Я возьму машину с собой, потому что она может мне понадобиться. Возможно, я выполню поручение одного из ковбоев. Если так, то я, вероятно, не вернусь домой к обеду.
   — Что-нибудь профессиональное?
   — Нет, личное.
   Он хмыкнул.
   — Как и было условлено — весь день твой. Если поручение личное, то оно меня не касается. Но зная тебя так хорошо, как знаю я, верю в его безобидность.
   — Я тоже.
   Свет переключился, и я нажал на педаль.

Глава 2

   Когда я вернулся на прежнюю стоянку на Шестьдесят третьей-стрит, было без десяти четыре.
   Припарковав машину, я пересек Парк-авеню и остановился поглазеть. В поле моего зрения находилось трое ковбоев на лошадях — важных участников необычного состязания — и пятеро полицейских. Один из полицейских пререкался с шофером машины, который хотел завернуть за угол, двое стояли у обочины и болтали, а еще двое сдерживали нескольких пешеходов, желающих подойти поближе к ковбоям. С ковбоями беседовал человек без лошади и без ковбойского костюма.
   Когда я двинулся дальше, полицейский — один из тех, что стояли у обочины, преградил мне путь и спросил:
   — Вы живете в этом квартале, сэр?
   Я ответил, что не живу, но иду на вечер к Лили Роуэн, и он меня пропустил. Полиция любит удовлетворять умеренные требования жителей, особенно если эти требования исходят от женщины, чей отец в течение тридцати лет был руководителем окружного отделения «Таммани» — организации демократической партии Нью-Йорка.
   На другой стороне улицы припаркованных машин не было — их убрали. Но в двадцати шагах от входа в здание стоял грузовик с кинокамерами, а дальше — на Мэдисон-авеню — еще один.
   Когда я уходил с Вулфом, у Лили Роуэн было девять гостей, сейчас же собралось человек двадцать, а то и больше. Трое из вновьприбывших были ковбоями, так что вместе с Кэлом Бэрроу, Харви Гривом и Мэлом Фоксом их стало шестеро. Остальные были просто горожанами. Все гости находились на террасе и стояли у перил — половина на одном конце, половина на другом, оставив посредине свободными около тридцати футов.
   Ковбои в своих огромных шляпах и с лассо в руках выстроились по прямой линии лицом к худощавому человеку в коричневом костюме. Рядом с тем стоял Роджер Даннинг.
   Я прислушался к словам худощавого.
   — …будет происходить. Я судья, и будет так, как я скажу. Я повторяю, что Грив совершенно не практиковался, то же относится к Бэрроу и Фоксу, так что вы все в равных условиях. Мне дала слово мисс Роуэн, и я не думаю, что вы хотите назвать ее лгуньей. Итак, я даю команду, но вы не двигаетесь, пока я не называю ваше имя. Запомните главное: если вы падаете с лошади, то это всего лишь четыре фута, здесь же до земли сто футов, и вы уже не встанете и так просто не пойдете. И еще: никаких хулиганских выходок. Пешеходам не полагается находиться на этой стороне улицы с четырех до пяти, но если кто-то случайно выйдет из дома, а один из вас набросит на него петлю, то этой ночью он уже не будет спать в отеле. Мы здесь для того, чтобы устроить забаву, а не для того, чтобы забавляться самим.
   Он взглянул на часы:
   — Пора начинать, Фокс.
   — Я хочу что-то сказать, — вмешался Роджер Даннинг.
   — Прости, Роджер, времени кет. Мы обещали начать вовремя. Фокс, приготовься. Остальные разойдитесь.
   Он подошел к левому краю перил, взял со стула зеленый флаг и поднял его на древке.
   Мэл Фокс вышел на середину расчищенного пространства, широко расставил ноги и начал пробовать лассо. Остальные разошлись, кто направо, кто налево, и пристроились в линиях зрителей.
   Я нашел себе место между Лаурой Джей и Анной Кассадо. Наклонившись вперед, я глянул вниз. Трое ковбоев на лошадях и человек, который разговаривал с ними, когда я был на улице, теперь сгрудились на тротуаре на полпути к Парк-авеню.
   Судья вытянул руку с зеленым флагом и резко опустил ее. Человек, стоящий внизу с ковбоями, что-то произнес. Одна из лошадей выскочила и направилась со своим всадником к середине проезда между тротуарами с нашей стороны и припаркованными машинами — с другой.
   Мэл Фокс, перегнувшись в пояснице, нацелил вращающуюся петлю на движущегося всадника, потом перенес ее вперед и отпустил. Когда она достигла асфальта, то оказалась в двадцати футах от ковбоя на лошади, Фокс дернул ее на себя, у него оставалось тридцать секунд до старта второго ковбоя. Он поднял лассо и хотел уменьшить петлю, но судья снова поднял секундомер, флаг опустился, и появился всадник номер два. Второй бросок был получше: лассо коснулось крестца пони, но все же не задело всадника. Фокс снова вытащил его, чуть пошире расставил ноги и приготовился к новой попытке. На этот раз она почти что удалась. Анна Кассадо, стоившая слева от меня, взвизгнула, когда веревка, мягко опустившись превосходным кольцом, смахнула шляпу ковбоя.
   Публика захлопала, а человек в окне из дома напротив закричал: «Браво». Фокс вытащил лассо, что-то сказал — слов я не расслышал из-за общего шума и отошел в сторону. Судья выкрикнул:
   — Винк!
   На парапет взобрался молодой парень, в пурпурной рубашке и рабочих ботинках. Он выглядел неуклюжим, но в субботу вечером я видел его крепко сидящим на неоседланной кобыле — одной из самых непокорных полудиких лошадей, которых я когда-либо встречал. Конечно, я описываю события далеко не как специалист. На парапете он выглядел таким горячим! При первой попытке его петля неожиданно взметнулась резко вверх — может быть, из-за воздушного потока? При второй — упала на крышу машины, стоящей у обочины противоположного тротуара, а при третьей ударилась об асфальт в десяти футах перед лошадью.
   Следующий был Харви Грив. Поскольку в течение того месяца, что я провел на ранчо Лили, он сделал для меня массу приятного, я, естественно, болел за него. Лили что-то крикнула ему с другого конца террасы, и он кивнул ей, затем взобрался на парапет и начал свои броски. Его первая попытка оказалась ужасной: лассо изогнулось, и петля затянулась на полпути к земле. Его второй бросок был прекрасен: петля окружила ковбоя, как колечко сигарного дыма кончики пальцев, Харви, четко рассчитав время, резко дернул лассо, и петля затянулась. Публика разразилась криками восторга. Плененный ковбой натянул поводья, и лошадь остановилась. Одной рукой он ослабил петлю и перебросил ее через голову. Как только петля освободилась, судья крикнул:
   — Тридцать секунд! — и Харви втащил лассо.
   При третьем броске петля опустилась вниз круглая и плоская, но с опозданием на тридцать футов.
   Когда судья назвал имя Бэрроу, и Кэл вышел вперед, стоящая справа от меня Лаура Джей пробормотала:
   — Ему не следовало бы пытаться.
   Возможно, она бормотала это для себя. Но мое ухо находилось совсем рядом, так что я повернул голову и спросил почему.
   — Кто-то украл его лассо, — ответила она.
   — Украл? Когда? Как?
   — Он не знает. Он положил его в стенном шкафу вместе со шляпой. Оно исчезло. Мы все его искали, но не нашли. Он взял веревку, что была на том седле, но она новая и жесткая и не годится для состязаний. Ему не стоило бы участвовать…
   Она замолчала.
   Я оглянулся. Флаг опустился, и Кэл приступил к делу.
   Учитывав что он пользовался незнакомой и новой веревкой, можно было считать, что Кэл проделал все не так уж плохо. Его петли опускались вниз точно очерченными, но первая из них была короткой, вторая — широкой, а третья ударилась об асфальт как раз перед тем, как на это место ступила лошадь. Ни один из двух последних ковбоев — одного звали Лони, а другого Холкомб — не справились так же хорошо, как он.
   Когда третья петля Холкомба ударилась о кромку тротуара под нами, судья выкрикнул:
   — Второй раунд начнется через две минуты! Все остаются на местах!
   Всего было запланировано три раунда — так, чтобы каждый участник имел в сумме девять попыток.
   Роджер Даннинг устроился рядом с судьей на тот случай, если бы решение пришлось выносить с учетом формы петель и того, насколько близко к цели они ложились. Но поскольку одна из попыток Харви Грива удалась полностью, необходимость в этом отпала.
   Во втором раунде наездник снова был пойман только один раз, и это сделал Фокс. Харви поймал лошадь.
   В третьем раунде удача выпала двоим — Холкомбу и Харви, — оба они поймали по одному ковбою.
   По сумме трех раундов победителем первого чемпионата по набрасыванию лассо, скорее — киданию лассо с высоты ста футов, стал Харви Грив. Он принял поздравления и торжественный галоп на лошадях пяти своих соперников с хорошо знакомой мне улыбкой. А когда его поцеловала приятельница Лили, которая с успехом выступала на Бродвее и знала, как нужно целоваться на сцене и вне ее, его лицо стало таким же розовым, как рубашка Нэн Кармин. Анна Кассадо сорвала пучок полыни и воткнула ее под ободок шляпы победителя.
   Лили провела нас в гостиную, где все гости собрались вокруг чучела лошади, и Роджер Даннинг готовился начать поздравительную речь.
   — Подождите минутку, — остановил его Кэл Бэрроу, — это должно находиться здесь, — с этими словами он повесил на седло веревку, которой пользовался на соревнованиях.
   Обернувшись, он метнул вправо и влево взгляд своих серо-голубых глаз:
   — Я не хочу начинать суматохи сейчас, но я выясню, кто взял мое лассо, и тогда ему придется иметь дело со мной!
   Он двинулся в проход между гостями, а Даннинг положил руку на сиденье седла и начал речь. У него было узкое костлявое лицо со шрамом на щеке.
   — Все прошло как нельзя лучше, — сказал он. — Слава Богу обошлось без неприятностей — вроде того, что кто-то свалился бы вниз. Я хотел натянуть сетку…
   — Громче! — крикнул Мэл Фокс.
   — Ты просто раздражен, что не победил, — огрызнулся Даннинг. — Я хотел натянуть сетку, но все отказались. Это великолепное седло с гвоздями и заклепками из настоящего серебра было сделано Морисоном вручную, и мне нет необходимости объяснять вам, что это означает. Оно — дар мисс Лили Роуэн. И я хочу от имени всех участников поблагодарить ее за щедрость и гостеприимство. Теперь я объявляю Харви Грива неоспоримым победителем первого и единственного в своем роде состязания, которое когда-либо проводилось в доме на Парк-авеню или перед моим домом. И я вручаю приз — это великолепное седло, дар мисс Лили Роуэн. Пожалуйста, Харви, это все твое!