Стаут Рекс. Великая легенда

   Но дальше ехать оказалось невозможно. Горожане, издалека заметив наше приближение, столпились, чтобы приветствовать нас, а когда стало известно, что мы добились успеха, они устремились к нам, чтобы взглянуть на останки их героя. Но Приам не позволил им этого.
   — Назад, трусливые рабы! — вскричал он, сверкая глазами. — Вы не следовали за ним, когда он был жив, а теперь мешаете привезти домой его тело. Прочь!
   Услышав властный голос царя, толпа расступилась, дав нам дорогу, и я вновь погнал лошадей, которые неслись по улицам, словно сыновья Ксанфа^[96]].
   У дворца нас ожидала еще одна толпа женщин и детей, царей и воинов. Они почтительно отступили при нашем приближении, пока я не обратился к ним за помощью.
   Кто-то помог Приаму сойти на землю, другие сняли с колесницы тело и понесли его вслед за престарелым царем. Со всех сторон слышались горестные вопли и стенания. В тот день вся Троя впервые облачилась в черное. Одежды других цветов нигде не было видно.
   Мой подвиг был у всех на устах. Меня проводили в мои покои, как великого героя; воины соперничали друг с другом за право подать мне вино и печенье.
   Мне это нравилось, но на сердце моем лежал тяжкий груз. Мой план потерпел неудачу — я молча глотал оскорбления, которые Ахилл бросал мне в лицо, и, что хуже всего, видел близкую гибель Трои, ибо в городе не осталось никого, кто мог бы противостоять могучему греку.
   Я поклялся отомстить, но то же сделали все мужчины в Трое, а клятвы не убивают.
   Единственной радостью было услышать от царя Приама, что Гектору, по крайней мере, будут обеспечены достойные похороны. Ахилл, по просьбе Приама, согласился на двенадцатидневное перемирие, обещав, что греки не покинут лагерь в течение этого периода.
   Однако по совету Энея на стенах выставили стражу, чтобы она дежурила днем и ночью на случай внезапного нападения.
   К тому времени мы уже знали коварство греков.
   На следующее утро началось сооружение погребального костра. Рабов с телегами отправили в лес на западе города за дровами и хворостом. Они работали девять дней, пока не воздвигли штабель высотой в двадцать человек. К утру десятого дня все было готово.
   При первой же возможности я доложил Елене о провале нашего замысла. Она выразила свое сожаление, принесла жертву Афродите и вскоре забыла обо всем, хотя публично заявляла над телом Гектора, что он был ей дороже собственного мужа.
   Некоторые приняли это за признание в тайной близости между ними — постыдная клевета на мертвого героя! Гектор слишком любил Андромаху, чтобы принять объятия другой женщины, даже Елены Аргивской.
   Но я должен защитить и имя Елены в память о ее доброте ко мне. Она не забыла о своем обещании присутствовать на нашем бракосочетании в храме Гефеста. Оно состоялось на третий день после возвращения тела Гектора и прошло торжественно, ибо мой подвиг в качестве возницы Приама прославил меня на всю Трою.
   Помимо Елены, на церемонии присутствовали сыновья Приама Парис, Гелен и Деифоб, его дочери Поликсена и Кассандра, Эвен, Эней, Антенор и многие другие. Но радость царила лишь в наших с Гекамедой сердцах. Наше счастье изгнало из наших голов мысли об общем горе.
   Но в последующие дни мне пришлось часто оставлять жену в связи с подготовкой к похоронам Гектора.
   Поэтому я был рад, что Поликсена, по-видимому сильно привязавшись к Гекамеде, проводила много времени в наших покоях или гуляла с ней по дворцовой территории.
   Между ними завязалась тесная дружба, о чем я скорее догадывался, нежели знал, ибо Гекамеда ничего мне об этом не рассказывала.
   На девятый день приготовления были завершены, и рано утром десятого дня вся Троя собралась у погребального костра на Дореонской площади. Тело Гектора привезли из дворца в его боевой колеснице, запряженной четверкой белых лошадей, за которой следовали в колесницах или пешком те, кому позволили принять участие в процессии. Все были одеты в черное, ножны воинов были пусты, длинные покрывала женщин доходили до пят.
   Эней, Деифоб, Агав и Парис поднялись с телом по узкой лестнице и возложили его на костер. Потом они спустились, и к костру приблизились Эвен и Паммон с факелами. Они ходили вокруг, касаясь факелом каждой вязанки, и вскоре пламя устремилось вверх.
   Когда огненные языки охватили тело, десять тысяч глоток слились в едином крике горя и отчаяния. Затем толпа начала расходиться.
   Костер горел весь день и всю ночь — стражники охраняли его. На следующее утро толпа вновь собралась на площади, а из дворца прибыла процессия, возглавляемая Приамом. По его приказу сотни рабов приблизились с сосудами красного вина, чтобы погасить огонь.
   Когда это было сделано, четверо мужчин, которые вчера несли тело, подошли к каменной плите, сняли с нее обгорелые кости и положили их в стоящую рядом золотую урну. Затем, поставив урну в боевую колесницу Гектора, они направились к дворцовым воротам и к месту позади дворца, где уже была вырыта могила.
   Никому, кроме родственников и членов царского дома, не позволили присутствовать при последней церемонии. Урну опустили в яму на кожаных ремнях, прикрепленных к ее ручкам, после чего все отошли, пропуская Андромаху с первым камнем. Ее лицо было залито слезами, из горла вырывались тихие стоны. Камень выпал из ее пальцев, ударившись о стоящую в яме урну.
   Вместе с камнем Андромаха упала без чувств на землю.
   Служанки устремились к ней, покуда остальные бросали камни в могилу. Затем женщины и старики вернулись во дворец, а мы начали воздвигать гробницу. Приама и Гекубу, которые не могли идти, унесли рабы.
   Гробница, увенчанная башней из белоснежного мрамора, выглядела великолепно. Мы были довольны своей работой, хотя и очень устали.
   Вторую половину дня я провел с Гекамедой в наших покоях, но, когда стемнело, мы собрались посетить трапезу, завершающую похоронные ритуалы. Живя во дворце, мы не должны были одеваться для выхода на улицу и вошли в красный зал, когда гости уже собрались и все было готово.
   Нашим глазам предстала блистательная сцена. В зале собралось более шестисот знатных и видных жителей Трои. Приам и Гекуба с одной стороны и Андромаха с другой сидели во главе огромного стола, покрытого белоснежным полотном и освещенного тысячей светильников. Высокие стены и колонны из яшмы и черного мрамора сверкали, словно гробница Ила на солнце; роскошные ковры поблескивали золотым шитьем.
   Гекамеда села между Эвеном и Паммоном, а я — между Поликсеной и Еленой. По другую сторону от Елены сидел Эней, и, так как он умел вести увлекательную беседу, она уделяла все внимание ему, и мне осталось перенести свое внимание на Поликсену.
   Трапеза была сытной и обильной, но к концу она стала утомительной. Половина мужчин хотела произнести речь, и многие преуспели в этом желании. Самую длинную речь произнес Эней, хотя Деифоб не намного от него отстал. Я испугался, видя, что Эвен также намерен испытать терпение публики, не сомневаясь, что он отберет пальму первенства у Энея, и подал знак Гекамеде усадить его на скамью, что она и сделала, вызвав всеобщий смех.
   Но все стали серьезными, когда пришло время выпить за душу Гектора, и краткая, но красноречивая молитва Приама вызвала у многих слезы на глазах. В глубоком молчании мы поднялись и осушили наши кубки.
   После этого Эней предложил оригинальный тост.
   — Жители Трои, — сказал он, — мы выпили за мертвого — теперь давайте выпьем за живых, но с другой молитвой. Мы все желаем, чтобы душа Гектора радостно резвилась в полях Элизия, но разве не хотим мы, чтобы те, кто сразил его, испытывали муки царства Аида?
   Рабы, наполните кубки! Пусть гнев богов обрушится на Ахилла, пусть сбудется пророчество о его гибели, пусть душа его испытает все страдания, которых избежит душа Гектора!
   Все разразились аплодисментами. Кубки быстро наполнили, мы снова поднялись и дружно выпили за гибель врага.
   Я обратился к Поликсене и, не получив ответа, повторил вопрос, но она меня не услышала. Ее взгляд был устремлен вперед с отсутствующим выражением, какое бывает у людей, чьи мысли витают где-то далеко. Посмотрев на стол, я увидел, что она поставила свой кубок, не сделав и глотка.^[97]]

Глава 22
Парис видит сон

   Нет ничего странного в том, что этот факт не произвел на меня тогда особого впечатления. Возможно, Поликсена неважно себя чувствовала или же ей не нравилось прамнийское вино — я и сам его не особенно жаловал, — либо она просто не могла пить больше определенной нормы. Это происшествие становится важным только в свете последующих событий.
   Все же я обратил на него внимание и, возвращаясь после трапезы с Гекамедой в наши покои, думал о том, что это могло означать.
   Гекамеда не раз говорила мне о том, что Поликсена в беседах часто упоминает Ахилла, но я считал это обычным интересом глуповатой девушки к великому воину, которого она знала только по имени. У Поликсены никогда не было возможности встретиться со знаменитым греком, да и видела она его только с высоты Скейских башен.
   Однако дальнейшие события опровергли мое мнение.
   На двенадцатый день перемирие закончилось. Троянцы, набравшись сил за время длительного отдыха, искали битвы с новой силой, что можно было сказать и о греках. И в то же время насколько сильно ослабила нас потеря Гектора, настолько возросло могущество греков с возвращением Ахилла.
   В первый день возобновления военных действий произошла лишь серия незначительных стычек. Ахилл с удовольствием демонстрировал способности полководца и развлекался, перемещая своих воинов с одной позиции на другую, но ни разу не оказываясь в пределах досягаемости с городских стен.
   Однако ближе к вечеру он предпринял неожиданную вылазку, в ходе которой погиб Деифоб, а Ремий попал в плен. Тогда же полегло еще десятка два воинов.
   На следующий день положение изменилось. Я рано отправился на Скейские башни, оставив дома Гекамеду, которая собиралась пойти туда с Поликсеной.
   По сравнению с тем, что творилось на башнях недавно, теперь они казались пустыми. Больше не появлялись ни Приам, ни Гекуба, ни Андромаха, ни Лисимах, ни Кассандра. Все мужчины, за редким исключением, отправились на поле битвы. Я просил разрешения у царя присоединиться к ним, но он отказал, объяснив, что в городе должен оставаться хотя бы один умелый возница.
   Я улыбнулся, понимая, каким образом приобрел эту репутацию.
   Стоя у парапета рядом с Еленой Аргивской, я смотрел, как войска проходят через ворота под командованием Энея. Должен похвалить его — хотя он был тщеславен и хвастлив, но уважал память Гектора, оставив без изменения расстановку войска, и отправил свою жену Креузу^[98]] жить с Андромахой и утешать ее. Это был достойный и великодушный поступок.
   Наблюдая за Энеем, стоящим в колеснице с копьем в руке, я не сомневался, что он уже никогда не вернется в город. Ахилл снова жаждал битвы, и сын Анхиза, скорее всего, станет целью его первой атаки.
   Но я ошибся. Ахилл действительно обрел прежнюю ярость, но держался подальше от центра строя. Быть может, он наконец стал бояться пророчества его гибели и, полагая, что она по всей вероятности произойдет от руки Энея, избегал его, стараясь оттянуть это событие.
   Как бы то ни было, Ахилл ограничил свои сегодняшние действия обоими флангами, предоставив Аяксу и Одиссею встретиться с Энеем в центре.
   Не то чтобы его усилия были бесплодными. Я собственными глазами видел, как мой друг Эвен пал, пронзенный в грудь копьем Ахилла. Вскоре погиб Агафон, оказавшийся между двумя строями греков. Антилох также встретил свою смерть от рук Эакида. После этого Ахилл, устремившись вперед в своей колеснице, поднял такое облако пыли, что стало невозможно разглядеть никаких подробностей.
   Но там, где не было Ахилла, троянцы одерживали верх. Эней со своим отрядом оттеснил Аякса и Одиссея. Много греков погибло при отступлении, в том числе Мелеагр, Алким, Менесфей и Скарфий. Одно время казалось, что Эней отбросит их к самым шатрам, но его позвал Адраст, теснимый на правом фланге, и это спасло греков от унижения.
   В то же время сегодняшние военные действия ясно показали, что взятие Трои — всего лишь вопрос времени. Причиной являлся Ахилл. Никто не мог устоять перед его натиском, а тем более ранить или сразить его.
   Конечно, вы можете сказать: «Еще бы — ведь он был неуязвим», но только в том случае, если вы достаточно суеверны, чтобы верить в подобные глупые сказки.
   Я всегда считал историю о том, что Ахилла сделала неуязвимым мать, которая окунула его в воду, держа за пятку^[99]], одним из самых нелепых вымыслов, какие мне когда-либо приходилось слышать. Если большинство людей этому верит, то, значит, большинство — дураки. Возможно, они изменят свое мнение, прочитав мое повествование.
   Итак, казалось, что Троя обречена, благодаря доблести одного человека. Рано или поздно, могучая сила Ахилла должна восторжествовать. Я думал об этом, медленно шагая по улицам с Гекамедой и Поликсеной. Мы шли пешком не по своей воле, а потому, что лошадей в Трое стало не хватать — их использовали для боевых колесниц.
   Когда мы с Гекамедой вернулись в наши покои, Ферейн уже приготовил нам ужин. За столом царило молчание, лишь изредка нарушаемое отдельными фразами Гекамеды, на которые я почти не обращал внимания, будучи поглощенным своими мыслями.
   Моя ненависть к Ахиллу приобрела почти маниакальный характер. Он убил моих друзей Киссея и Эвена, сразил Гектора, усмехался и бросал оскорбления мне в лицо; его мощь подвергала опасности само существование моего родного города. Если бы я искренне верил в кого-либо из богов, то молился бы ему, чтобы он умножил мою силу и храбрость, дав возможность одержать верх над непобедимым Ахиллом.
   После ужина мы пошли прогуляться по дворцовой территории. Вечер был теплым и мягким; со стороны Скамандра веял легкий ветерок, донося освежающий аромат цветущих берегов. Повсюду царило спокойствие, листья деревьев таинственно шептались в лунном свете. Подвергавшаяся страшной угрозе Троя выглядела абсолютно мирной.
   Гекамеда заговорила о новом покрывале, которое расшивали они с Поликсеной, но мне эта тема не понравилась, о чем я заявил без обиняков:
   — Во-первых, я не в восторге от вкуса Поликсены, а во-вторых, этот разговор просто оскорбляет меня своей никчемностью.
   — Полагаю, твой ум занят великими замыслами, — улыбнулась Гекамеда.
   — Да. Я думаю об Ахилле. Не могу выбросить его из головы. С удовольствием растоптал бы его! — И как бы в подтверждение свирепо топнул ногой по дерну.
   Мы молча дошли до конца сада, затем повернули назад.
   — Есть еще одна тема, в которой вы полностью расходитесь с Поликсеной, — вскоре заметила Гекамеда.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ахилла. Она без ума от него.
   Я презрительно фыркнул.
   — И ты слушаешь ее пустую болтовню? Ей всего лишь нравится произносить это знаменитое имя. Я не верю, что дочь Приама может вести себя настолько непатриотично, — уверен, она бы пронзила грудь Ахилла кинжалом при первой же представившейся возможности. Это просто романтизм, свойственный молодой девушке.
   — А мне кажется, это нечто большее, — возразила Гекамеда.
   — Ты ошибаешься.
   Внезапно она остановилась и пристально посмотрела на меня:
   — Это ты ошибаешься, Идей. Я знаю, что говорю.
   Поликсена по-настоящему влюблена в Ахилла.
   Я недоверчиво усмехнулся:
   — А я говорю тебе, что это невозможно. Она ведь видела его только на поле боя, облаченным в доспехи и с лицом, скрытым забралом.
   — Я в этом не уверена. — Поколебавшись, Гекамеда добавила: — Я очень беспокоюсь за нее. Может быть, мне не следует рассказывать тебе…
   — О чем?
   — Но я просто обязана рассказать, чтобы спасти ее от гибели. Три ночи тому назад Поликсена не только видела Ахилла, но и была с ним долгое время наедине.
   Я изумленно уставился на Гекамеду, думая, в своем ли она уме.
   — Что за нелепая выдумка? — спросил я наконец.
   — Это чистая правда. Поликсена любит Ахилла и встречалась с ним.
   — Где?
   — Не знаю. Но я в этом уверена. Она не собиралась мне об этом рассказывать, но случайно выдала себя, и ей пришлось признаться.
   — Но, Гекамеда, надеюсь, ты понимаешь всю важность своих слов.
   — Я знаю, что они правдивы.
   — Расскажи мне все, что сказала Поликсена. Когда ты с ней говорила? Расскажи… Хотя нет, нам не следует разговаривать об этом в дворцовом саду. Здесь и деревья имеют уши. Пойдем.
   Я зашагал назад к дворцу так быстро, что Гекамеда едва поспевала за мной. Когда мы вошли ко мне в комнату, я закрыл дверь и запер ее на засов.
   — Теперь, — сказал я, опускаясь рядом с ней на скамью, — выкладывай всю правду.
   — Но я уже рассказала тебе. — Гекамеду, очевидно, напугали мои предосторожности.
   — Что именно говорила Поликсена?
   — Ну… — Гекамеда долго колебалась. — Это было сегодня утром — после того, как ты ушел к башням.
   Как ты знаешь, Поликсена пришла ко мне сюда. Я сама заговорила об Ахилле, так как с ней больше ни о чем разговаривать невозможно, и заметила, что у него волосы не золотистые, как у Паммона, а грязно-желтые. «Ничего подобного! — горячо воскликнула Поликсена. — У него самые красивые золотые волосы, какие я когда-либо видела!» Осознав свою оплошность, она испуганно посмотрела на меня. «Откуда ты знаешь, какие у него волосы? — осведомилась я. — Ты ведь видела его только издалека и в шлеме»… — Гекамеда оборвала фразу и неуверенно посмотрела на меня. — Возможно, я не должна тебе рассказывать…
   — Продолжай, — властно приказал я.
   — Поликсена не знала, что ответить, но потом призналась, что видела Ахилла и говорила с ним. Я недоверчиво рассмеялась, заявив, как и ты, что это невозможно.
   «Что ты об этом знаешь? — воскликнула она. — Думаешь, Ахилл способен устрашиться любой опасности?
   Тебе известны все мои передвижения? Я ведь не все время нахожусь рядом с тобой, верно? Помнишь ночь перед погребальной трапезой?» — «Поликсена! — вскричала я в ужасе, — неужели ты встречалась с греком, когда тело твоего брата Гектора предали огню?» — «Не напоминай мне о Гекторе, — отозвалась Поликсена, и ее глаза наполнились слезами. — Я должна забыть его… если смогу. А с Ахиллом я готова встречаться когда и где угодно.
   Завтра ночью… но я и так уже сказала больше чем следовало».
   Гекамеда умолкла. Я не мог произнести ни слова от изумления. Как могло такое произойти? Неужели Поликсена побывала в греческом лагере? Или Ахилл осмелился войти в город? Не может быть — его бы сразу обнаружили.
   — Она обманула тебя, Гекамеда, — заявил я наконец.
   Но Гекамеда поклялась, что Поликсена говорила правду.
   — Она не могла обманывать меня. Я чувствовала правду в ее глазах и голосе. Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты спас ее от собственной глупости, если только это возможно. Поликсена сказала: «Завтра ночью…» Значит, она собирается встретиться с ним снова.
   В конце концов я ей поверил, хотя это было нелегко.
   Я долго расспрашивал Гекамеду, пытаясь вытянуть побольше сведений, но она сообщила мне все, что знала.
   Мои собственные воспоминания частично послужили доказательствами. Я вспомнил, как Поликсена публично защищала Ахилла на Скейских башнях, как она отказалась выпить кубок мести, предложенный Энеем на трапезе. Выходит, она встречалась с греком за ночь до того!
   Я не знаю, когда мне пришла в голову мысль, которая позднее привела к великому событию. В тот момент я ощущал только изумление коварством Поликсены и вскоре лег спать вместе с Гекамедой.
   Должно быть, идея явилась мне во сне, ибо утром я проснулся с готовым планом, как будто обдумывал его часами. Любая деталь была предусмотрена.
   Моим первым побуждением было довериться Гекамеде и попросить у нее помощи и совета, но, подумав, я решил этого не делать. Она была подругой Поликсены и, возможно, отказалась бы предать ее даже ради спасения Трои или мести Ахиллу за собственные несчастья.
   За завтраком я осторожно затронул эту тему. Подождав, пока Ферейн выйдет из комнаты, я спросил Гекамеду:
   — Ты уже приняла решение насчет Поликсены?
   — Нет, — ответила она. — Я надеялась, что ты найдешь какой-нибудь выход. Ты разбираешься в таких вещах, а я всего лишь невежественная женщина.
   — Найти выход было бы нелегко даже Энею или Одиссею. — Я опустил взгляд, не желая посвящать ее в свои истинные планы. — Тем не менее я думаю, что мог бы удержать Поликсену от глупости, если бы ты узнала у нее место встречи.
   — Но это самое трудное! — воскликнула Гекамеда.
   — Знаю, но это необходимо. За Поликсеной невозможно проследить, так как неизвестно, как она покинет дворец, — наверняка воспользуется одним из потайных выходов, а их здесь множество. Ты собираешься увидеться с ней этим утром?
   — Да. Она придет ко второй клепсидре. Но ты должен обещать мне, Идей, что ей не причинят никакого вреда.
   — Я не намерен никому вредить, — ответил я, не поднимая глаз. — Я просто хочу защитить Поликсену.
   — Ты рассчитываешь обмануть меня? — В голосе Гекамеды звучало презрение. — Я отлично знаю, чего ты хочешь. Что бы ты ни сделал с Ахиллом, я буду только рада, но я боюсь, что пострадаешь ты или Поликсена.
   Выходит, моя хитрость оказалась бесполезной! Пришлось во всем признаться, но это не повредило плану.
   Гекамеда отнюдь не возражала воспользоваться слабостью Поликсены, чтобы сокрушить Ахилла. Она оправдывала себя тем, что, если позволить Поликсене продолжать вести себя так глупо, она погубит себя и навлечет позор на свое имя. Таким образом, мы фактически действовали на благо дочери Приама.
   Со своей стороны, я дал слово, что Поликсене не будет причинено никакого вреда.
   — Клянусь тебе, Гекамеда, что я буду защищать ее, чего бы это ни стоило. Что касается меня — ибо я вижу страх в твоих прекрасных глазах, — ты знаешь, что осмотрительности во мне куда больше, чем отваги. Не бойся — мы добьемся успеха, ничего не потеряв.
   — Но мне страшно за тебя!
   — Тебе нечего опасаться. При одной мысли о возможности отомстить высокомерному греку я чувствую, что в моих жилах кипит кровь тысячи героев! Но мы не должны забывать, что все это бесполезно, если ты не выпытаешь у Поликсены место и время ее встречи с Ахиллом.
   — Я сделаю все, что смогу.
   — Когда ты ждешь ее?
   — Я же сказала — ко второй клепсидре.
   — Тогда я уйду, чтобы ты могла побыть с ней наедине. Используй всю свою хитрость — если она что-нибудь заподозрит, всему конец.
   — Положись на меня.
   С этими словами я отправился на улицу. Думаю, никогда еще мне не доводилось испытывать такого возбуждения и нетерпения. Если только Гекамеда получит нужные сведения и я смогу успешно осуществить наш план, Ахилл дорого заплатит за свои победы и оскорбления!
   Ясно было одно — в моем предприятии мне необходим компаньон. Конечно, не хочется делить с кем-то славу, но предпринимать такую попытку в одиночестве — чистое безумие. Кого же мне выбрать? Я ломал голову.
   Кисеей и Эвен мертвы. Эней, возможно, откажется принимать в этом участие. Антенор слишком стар. Агаву и Орхомену не хватит духу. Парис… а почему бы и нет? У него достаточно опыта и смелости, если пробудить его от обычной лени и апатии.
   Остановив свой выбор на Парисе, я отправился на его поиски.
   В доме Париса мне сообщили, что он уже ушел, и никто не знал куда. Я вернулся во дворец за лошадью, но в конюшне не осталось ни одной. Пришлось идти пешком через город к западным стенам.
   Я поднялся по бесконечной лестнице на Скейские башни, чтобы столкнуться с очередным разочарованием. Париса нигде не было видно.
   «Неужели он решил выйти на поле битвы?» — подумал я и спустился на площадь перед Скейскими воротами, где собирались войска.
   Я успел вовремя. Парис в полном вооружении возглавлял отряд фракийцев. Он как раз садился на колесницу, когда я, запыхавшись, подбежал к нему.
   — Что тебе нужно? — раздраженно осведомился Парис. Перед боем он становился таким же нетерпеливым, как сам Аякс.
   — Мне нужно поговорить с тобой, — ответил я, взяв его за руку.
   — Сейчас не время. Подожди моего возвращения.
   — Но ты можешь не вернуться, а я должен сообщить тебе нечто очень важное. Ты не пожалеешь, услышав об этом.
   Видя решимость в моих глазах, Парис спрыгнул наземь.
   — Говори, — велел он.
   — Прежде всего, тебе не следует сегодня выходить в поле. Ты нужен… для кое-чего другого. Передай командование…
   — Что за чепуха? — прервал он. — Какое-то сообщение от Приама? Ведь именно его насмешки побудили меня отправиться на поле битвы!