Страница:
— Мы уже разбираем его архив, — сухо произнес Кремер, — и, если найдем что-либо, имеющее отношение к вам, можете не сомневаться, обязательно известим вас.
— Но формула нужна мне сейчас! Знаете, сколько я работал над этим изобретением? Четыре года! Она нужна мне, понимаете, нужна! — Внезапно он сник.
— Не расстраивайся, приятель, — подбодрил его Кремер. — Мы возьмем тебя на просмотр, и если найдешь там что-то свое, то сможешь забрать.
— Но все же у меня остались еще один или два вопроса, — сказал Вулф. — Почему, войдя утром в вестибюль, вы остановились и стали разглядывать мистера Гудвина и мисс Матуро?
Эннис вздернул подбородок.
— Кто так утверждает?
— Я. У меня есть точные сведения. Арчи?
— Да, — подтвердил я, — он открыто и нахально нас разглядывал.
— Что ж, не стану спорить. — Эннис кивнул на меня. — Он сильнее, и раз он так утверждает, значит, наверное, я действительно их разглядывал.
— Зачем? На то была какая-то особая причина?
— Все зависит от того, что считать особой причиной. Просто сперва я принял девушку за свою знакомую, но, присмотревшись, понял, что ошибся. Слишком уж молодая.
— Прекрасно. Теперь я хотел бы вернуться к версии, которую вы отвергли, — версии о том, что Хеллер решил не открывать вам результатов своих расчетов и утаить от вас формулу. Я хочу, чтобы вы описали нам свое изобретение так, как описали ему. В особенности меня интересует тот дефект, который вы надеялись устранить при его участии.
Я не стану передавать, что тут началось, да я и не смог бы, даже если бы очень захотел, ибо понимал не более десятой доли того, что он говорил. Я лишь смог ухватить, что изобретение Энниса представляло собой приспособление, заменяющее генератор рентгеновских лучей. Ну а дальше я помню только дикую мешанину из каких-то незнакомых слов вроде «солитон», «гиперболические волны», «метод стационарных фаз» и т.п. Думаю, Вулф с Кремером понимали не больше. Если владение языком, на котором говорят марсиане в научно-фантастических романах, является признаком изобретателя, то Эннис, несомненно, был им. Он вскакивал и жестикулировал, что-то показывал, хватал со стола Вулфа бумагу и карандаш, рисовал и объяснял, и, казалось, его уже не остановить. Но в конце концов это удалось с помощью сержанта Стеббинса, который выволок его из комнаты за рукав. Эннис то и дело оборачивался и восклицал:
— Не забудьте, мне нужна эта формула!
— Но формула нужна мне сейчас! Знаете, сколько я работал над этим изобретением? Четыре года! Она нужна мне, понимаете, нужна! — Внезапно он сник.
— Не расстраивайся, приятель, — подбодрил его Кремер. — Мы возьмем тебя на просмотр, и если найдешь там что-то свое, то сможешь забрать.
— Но все же у меня остались еще один или два вопроса, — сказал Вулф. — Почему, войдя утром в вестибюль, вы остановились и стали разглядывать мистера Гудвина и мисс Матуро?
Эннис вздернул подбородок.
— Кто так утверждает?
— Я. У меня есть точные сведения. Арчи?
— Да, — подтвердил я, — он открыто и нахально нас разглядывал.
— Что ж, не стану спорить. — Эннис кивнул на меня. — Он сильнее, и раз он так утверждает, значит, наверное, я действительно их разглядывал.
— Зачем? На то была какая-то особая причина?
— Все зависит от того, что считать особой причиной. Просто сперва я принял девушку за свою знакомую, но, присмотревшись, понял, что ошибся. Слишком уж молодая.
— Прекрасно. Теперь я хотел бы вернуться к версии, которую вы отвергли, — версии о том, что Хеллер решил не открывать вам результатов своих расчетов и утаить от вас формулу. Я хочу, чтобы вы описали нам свое изобретение так, как описали ему. В особенности меня интересует тот дефект, который вы надеялись устранить при его участии.
Я не стану передавать, что тут началось, да я и не смог бы, даже если бы очень захотел, ибо понимал не более десятой доли того, что он говорил. Я лишь смог ухватить, что изобретение Энниса представляло собой приспособление, заменяющее генератор рентгеновских лучей. Ну а дальше я помню только дикую мешанину из каких-то незнакомых слов вроде «солитон», «гиперболические волны», «метод стационарных фаз» и т.п. Думаю, Вулф с Кремером понимали не больше. Если владение языком, на котором говорят марсиане в научно-фантастических романах, является признаком изобретателя, то Эннис, несомненно, был им. Он вскакивал и жестикулировал, что-то показывал, хватал со стола Вулфа бумагу и карандаш, рисовал и объяснял, и, казалось, его уже не остановить. Но в конце концов это удалось с помощью сержанта Стеббинса, который выволок его из комнаты за рукав. Эннис то и дело оборачивался и восклицал:
— Не забудьте, мне нужна эта формула!
6
Особа женского пола, с виду — типичная администраторша, по-прежнему была в своей норковой накидке. Вернее, при ней. Как я уже упоминал, утром я определил ее возраст где-то между двадцатью и шестьюдесятью годами, но тяжелые испытания минувшего дня, выпавшие на ее долю, обнажили истинное положение вещей. Сейчас я бы дал ей лет сорок семь. И все же она выглядела хоть куда. Несмотря на то, что сутки выдались нелегкие и час был поздний, она вошла в кабинет как ни в чем не бывало, небрежно бросила норковую накидку на спинку одного из кресел и села в соседнее, закинув ногу на ногу. Она достала сигарету, позволила мне поднести ей огня, поблагодарила за предложенную пепельницу и обвела нас холодным взглядом, как бы давая понять, что она спокойна и готова к бою.
Тот факт, что я назвал ее типичной администраторшей, нашел подтверждение в предварительном протоколе. Ее звали Агатой Эбби, и она действительно была редактором-администратором журнала «Мода», который я, должен признаться, читал крайне нерегулярно. Кремер объяснил ей, зачем мы здесь все собрались, а также статус Вулфа, после чего Вулф прицелился и произвел по мишени первый выстрел.
— Мисс Эбби, думаю, вы не прочь поскорее отправиться в постель, да я и сам бы от этого не отказался. Так что предлагаю не тянуть резину. В отношении вас мне подозрительны три момента. Первое. — Он поднял палец. — Вы заявили, что никогда прежде не видели Лео Хеллера. Это подтверждается тем фактом, что до сегодняшнего утра вы ни разу не приходили в его офис. Однако, если вы встречались с ним в каком-либо другом месте, это легко установить. Полиция покажет фотографию Хеллера вашим знакомым, вашим сослуживцам и домашним, и если выяснится, что вы с ним виделись и беседовали, то вас ждут серьезные неприятности.
Он поднял второй палец.
— Второе. Вы наотрез оказывались сообщить полиции причину своего визита к Хеллеру. В принципе ничего предосудительного в этом нет. Большинство людей не желает, чтобы кто-то копался в их грязном белье, но вы в своем упорстве перешли границы разумного. Вам много раз объясняли, что показания по данному поводу должны дать все шесть посетителей, находившихся утром в приемной Хеллера. Полицейские заверили вас, что сохранят их в строгой тайне и пустят в ход лишь в том случае, если они окажутся несомненной уликой в деле об убийстве. Вы согласились говорить только после того, как там пригрозили неминуемой и унизительной проверкой всех ваших дел и передвижений.
Он поднял третий палец.
— Третье. Когда из вас наконец вытянули информацию, она оказалась совершенно неправдоподобной. Вы заявили, что якобы три месяца назад у вас со стола пропало кольцо и вы хотели нанять Хеллера, чтобы он нашел похитителя. Но ведь это сущая чушь! Вы работаете в весьма солидном месте, получаете приличные деньги, а значит, достаточно умны. И вдруг демонстрируете невероятную ограниченность, обращаясь к Хеллеру! Даже будь он не шарлатан, а честный ученый, успешно использовавший последние достижения теории вероятностей для решения ряда проблем, скажите, как мог бы он отыскать давно исчезнувшего вора среди сотен тысяч людей?
Голова Вулфа повернулась на дюйм влево и вернулась в исходное положение.
— Нет, мисс Эбби, так не пойдет. Я хочу точно знать, виделись ли вы с Хеллером до сегодняшнего утра, и что у вас к нему было за дело.
Она четырежды провела кончиком языка по губам, после чего заговорила — спокойно, негромко, с металлом в голосе.
— Мне кажется, это уже слишком, мистер Вулф!
— Ничего подобного. А вот вы явно перегибаете палку.
Она устремила взгляд своих темных проницательных глаз на Кремера.
— Инспектор, расследованием руководите вы?
— Да.
— Полиция разделяет скептицизм мистера Вулфа?
— Воспринимайте все, что говорит он, как если бы это говорил я.
— Но ведь независимо от того, что я скажу по поводу своего визита к Хеллеру, вы будете меня проверять, верно?
— Не обязательно. Если то, что вы нам поведаете, окажется правдой и не будет связано с убийством, мы не станем настаивать на дальнейшем расследовании. Но даже если мы решим вас проверить, то сделаем это предельно деликатно. И без того многие обижаются на полицию.
Она перевела взгляд на Вулфа
— Ну а вы, мистер Вулф? Вы будете проверять?
— Искренне надеюсь, что такой необходимости не возникнет.
— А все эти люди? — Она показала вокруг.
— Они надежные, опытные сотрудники и умеют хранить секреты. Если они не будут держать язык за зубами, то потеряют работу.
Она вновь облизала губы.
— У меня нет оснований доверять вашим словам, но ничего не поделаешь. Если надо выбирать между правдой и перспективой быть преследуемой всей полицией Нью-Йорка, я выбираю правду.
Да, я звонила Хеллеру десять дней назад, он приходил в мой офис и провел там два часа. Но визит касался служебных дел, а не моей личной жизни. Я честно расскажу вам, о чем шла речь, потому что гладко врать все равно не умею. Байка о пропавшем кольце была наивной глупостью.
Повествование давалось ей нелегко, но она продолжала.
— Вот вы тут упомянули, что я работаю в солидном месте и получаю приличные деньги. А вы знаете, что это за место? Это же настоящий вольер с хищниками! В нем шесть тигриц, и каждая только и смотрит, как бы перегрызть мне горло и занять мое место. Что же касается вопроса, с которым я обратилась к Хеллеру, он звучал так: «Как избежать краха?»
Кончик ее языка вновь пробежал по губам и исчез.
— У такого журнала, как «Мода», две главные задачи: информировать о новинках и давать прогнозы на будущее. Каждая американская женщина, конечно же, хочет знать, что будут носить в следующем сезоне. Информация в «Моде» поставлена довольно хорошо — это мой конек, а вот наши прошлогодние прогнозы с треском провалились. Контакты с фирмами оказались непрочными, и конкурент натянул нам нос. Еще одна такая осечка, и можно ставить крест.
— На журнале? — переспросил Вулф.
— Нет, на мне. Поэтому я решила обратиться к Лео Хеллеру. Идея заключалась в следующем: я даю ему все, что у нас есть о стилях, расцветках и тенденциях в моде за последние десять лет, а он рассчитывает вероятность той или иной волны на шесть месяцев вперед. Он полагал, что это вполне реально, и я не думаю, что он собирался меня дурачить. Разумеется, я обещала ему хорошо заплатить. Вскоре он заглянул к нам в офис, чтобы ознакомиться со всеми материалами. Вас интересует, как я объяснила его приход сослуживцам?
— Пожалуй, нет, — буркнул Вулф.
— На следующий день я ему позвонила. Он сказал, что ему потребуется не меньше недели, чтобы определить, достаточно ли у него информации для вывода соответствующей формулы. Вчера я вновь позвонила ему. Он сказал, что нам нужно кое-что обсудить, и назначил мне встречу на утро. Я пришла. Остальное вы знаете.
Она умолкла. Вулф и Кремер обменялись взглядами.
— Мне бы хотелось, — произнес Вулф, — чтобы вы назвали имена тех шести тигриц, которые жаждут вашей крови.
Она вся побелела. Никогда прежде я не наблюдал у человека столь мгновенной и полной перемены цвета лица.
— Будьте вы прокляты! — зло прошипела она. — Оказывается, вы такая же крыса, как все остальные!
Вулф сделал отстраняющий жест.
— Оставьте, мадам. Я даю вам слово, что не имею ни малейшего намерения выдавать вас вашим врагам. Я только хотел…
Он замолчал, ибо собеседница встала, взяла с кресла норковую накидку, повернулась и направилась к выходу. Стеббинс вопросительно взглянул на Вулфа. Тот безразлично пожал плечами, и Стеббинс направился за ней следом. Когда он был уже в дверях, Кремер крикнул:
— Приведите Буша! — Затем повернулся к Вулфу и возмущенно спросил: — Какого черта вы позволили ей уйти? Не надо было давать ей спуску!
Вулф скорчил гримасу.
— Стерва. Жалкая стерва. Обыкновенная женоненавистница. Это у нее в крови. А теперь, похоже, станет еще и мужененавистницей. Она отупела от злости, и было бесполезно с ней возиться. К тому же с ней ведь еще поработают?
— Да, конечно. Вот только в каком направлении? Чтобы вытянуть из нее эти фамилии? Но зачем?
Он опять завелся. Обычно я не упускал случая вставить Кремеру шпильку. Мне это доставляло удовольствие, улучшало аппетит, но в данной ситуации он был в определенной степени прав. Я не мог уловить, куда клонит Вулф. Создавалось впечатление, что он просто тянул время, но было уже полтретьего ночи, и перед нами прошли все свидетели, кроме одного.
Кремер все еще кипятился, когда Стеббинс приволок шестую жертву. На сей раз, подведя свидетеля к креслу, сержант не отошел к стулу у стены, где сидел весь вечер. Вместо этого он расположился слева от Кремера на расстоянии вытянутой руки от допрашиваемого. Очевидно, Стеббинс уже сделал свой выбор. Именно Карл Буш должен был, по его мнению, оказаться преступником. Я знал Стеббинса довольно давно, и хотя он частенько ошибался, его чутью могли позавидовать многие.
Карл Буш производил впечатление классического проныры — весь какой-то скользкий, смуглый, небольшого роста, с прилизанными к черепу волосами. Передо мной лежало его досье. Я обратил внимание на пометку ВССНИ, что означало: «видимых средств к существованию не имеет». Из дальнейшей беседы стало ясно, как он зарабатывал на жизнь. Это был третьеразрядный бродвейский делец. Ни к чему конкретному — театру, спорту или кино — он отношения не имел, но зато знал всех и каждого. Везде он чувствовал себя как рыба в воде, мог пролезть в любую щелочку, повсюду расставить капканы и слыть своим в любой компании. Ему было все равно, каким бизнесом заниматься. Он знал сотни маленьких хитростей, как из любого дела извлечь для себя малую толику прибыли.
С ним Кремер заговорил совсем другим тоном.
— Это мистер Ниро Вулф, — рявкнул он, — и ты должен отвечать на его вопросы, ясно?
Буш ответил, что ясно. Оглядев его с хмурым видом, Вулф сказал:
— Мистер Буш, вероятно, я ничего от вас не добьюсь, если попытаюсь вести традиционный допрос. Я читал ваши показания, они мало чего стоят, но я не стану докучать вам придирками касательно содержащихся в них противоречий. Однако вы трижды разговаривали с Лео Хеллером и лишь вскользь упомянули об этом во время дачи показаний. Мне нужны подробности ваших бесед — все, что сохранилось у вас в памяти. Начните с первой встречи, которая состоялась два месяца назад.
Буш медленно покачал головой.
— Это невозможно, шеф.
— Я приказываю тебе отвечать на вопросы мистера Вулфа! — вмешался Кремер.
Буш сделал рукой выразительный жест.
— Дудки! Не помню я. Память-то дырявая.
— А ты постарайся, — с угрозой произнес Кремер. — Глядишь — вспомнишь.
Свидетель поерзал
— О'кей. Значит, дело было вроде так. Пришел я к нему и говорю: «Здрасьте, мистер Хеллер, моя фамилия Буш, и я маклер». Он спрашивает: «Что еще за маклер?» А я отвечаю: «Маклер как маклер. Покупаю, продаю… Короче, козлов на рога подбрасываю». Но у него с чувством юмора было, похоже, туго. Тогда я эту музыку сразу оставил и перешел к сути. Я ему сказал, что, мол, накануне заезда многие не прочь бы знать, какая кляча придет первой, и что, по-моему, он вполне способен удовлетворить спрос на эту информацию. Он ответил, что и сам не раз уже подумывал над тем, как применить свои закорючки к лошадиным бегам, но его лично это не особо трогало, он, мол, человек не азартный. К тому же, чтобы слепить формулу для одного-единственного заезда, нужно черт-те сколько возиться, и это выйдет себе дороже, если только не играть по самым крупным ставкам.
— Вы все перефразировали, — заметил Вулф. — А я бы предпочел, чтобы вы воспроизвели разговор дословно.
— Но это максимум, на что я способен, шеф!
— Ладно, продолжайте.
— Ну, я ему ответил, что вообще-то сам по-крупному не играю, да и денег нет у меня таких, даже под ковром не завалялись. Но была у меня одна идейка. Положим, каждую неделю он берется обсчитать десять заездов, а я организую ему не меньше двадцати клиентов. Все, что от него требовалось, это предсказать вероятность выигрыша. И не надо быть Богом Всемогущим, хватило бы даже сорокапроцентного попадания. Мы могли бы заполучить миллион клиентов, стоило только захотеть, но я планировал отобрать не больше сотни и взимать с каждого по сто долларов в неделю, что, если я правильно подсчитал, давало бы нам десять кусков каждые семь дней.
Он пригладил свои и без того прилизанные волосы.
— На чем бишь я остановился?.. Ага. Значит, за год мы сколотили бы пол-лимона зелененьких и покрыли все расходы. Таким образом он, Хеллер, мог отхватить на этом деле не менее ста тысяч чистыми, да и я в накладе бы не остался.
Бумаг мы никаких не подписывали, но он клюнул, и после двух встреч согласился пробы ради спрогнозировать три заезда. В первом он назвал фаворита, лошадь по кличке Прозрачная Вода, и она победила. Ладно, тут большого ума не требовалось. В следующем заезде участвовали девять лошадей, и почти хвост в хвост лидировали две куколки. Хеллер определил победителя, лошадь по кличке Приказ. Но и здесь карты ложились пятьдесят на пятьдесят. Зато следующий заезд… — Буш возбужденно взмахнул руками. — Помню, в нем участвовала туша по кличке Ноль. Против нее ставили сорок к одному, но с таким же успехом могли бы ставить и четыреста. Это была совершенная безнадега. Одна кличка чего стоит — Ноль. Взглянешь на нее, и сразу на ум приходят собачьи консервы. Когда Хеллер назвал эту лошадь, я подумал, что у старика короткое замыкание. Ну да ладно, смотрим заезд. Вот вы тут просили дословно передать, о чем мы с Хеллером говорили. Ха, да если б я воспроизвел то, что произнес, когда Ноль выиграл заезд, вы бы меня упекли за решетку! Хеллер поставил немного, всего тысячу, но зато остальные оказались в страшном пролете. Потом… Что такое? Вы что, заснули?
Все присутствующие дружно посмотрели на Вулфа. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, с плотно закрытыми глазами. Он был неподвижен, только время от времени втягивал и выпячивал губы.
Кремер, Стеббинс и я хорошо знали, что это означало. Вулф, наконец, подцепил на крючок крупную рыбину и теперь прикидывал, как ее вытащить на поверхность. У меня по спине пробежал холодок.
Стеббинс встал и сделал шаг по направлению к Бушу. Кремер пытался напустить на себя безразличный вид, но это плохо ему удалось — как и мы, он был захвачен зрелищем. Он продолжал молча сидеть, не сводя глаз с Вулфа, завороженно следя за движениями его губ, будто в них заключался какой-то особый смысл.
— Что за черт? — удивился Буш. — У него, кажется, припадок?
Глаза Вулфа открылись, он подался вперед.
— Нет, — рявкнул он. — Мистер Кремер, будьте добры, прикажите на время увести отсюда этого джентльмена.
Кремер без колебаний кивнул Пэрли, и тот положил руку на плечо Буша. Они вышли. Дверь за ними закрылась, но уже секунд через пять открылась снова, и Пэрли опять присоединился к нам. Он не хотел пропустить кульминационного момента.
— Скажите, — обратился Вулф к Кремеру, — вы когда-нибудь называли меня ослом, тупицей или выжившим из ума?
— Ну, не вслух, конечно, но порой случалось, — смутился тот.
— Можете повторить все это сейчас. Что бы вы ни сказали — это цветочки по сравнению с тем, что я сам в данный момент о себе думаю.
Он взглянул на часы. Они показывали пять минут четвертого.
— Нам нужно собрать всех. Сколько ваших людей находится в моем доме?
— Человек четырнадцать-пятнадцать.
— Они все понадобятся мне здесь для большей эффектности. Пусть половина из них принесет с собой стулья. Разумеется, здесь должны быть шестеро наших подопечных. Времени это много не займет — от силы час. Мне бы не хотелось затягивать процедуру.
Кремер надулся.
— Вы и так ее порядочно затянули. Выходит, вы готовы назвать имя?
— Нет. Я не имею ни малейшего представления, кто это. Но я придумал один ход, который заставит преступника выдать себя. Если трюк не сработает, можете списать меня в утиль.
Вулф уперся ладонями в стол. Для него это был жест, свидетельствовавший о чрезвычайной решительности.
— И прошу довериться мне. Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять — я готов нанести удар.
Кремер взглянул на сержанта и глубоко вздохнул.
— Да, с вами не соскучишься. О'кей, Пэрли, собирайте людей.
Тот факт, что я назвал ее типичной администраторшей, нашел подтверждение в предварительном протоколе. Ее звали Агатой Эбби, и она действительно была редактором-администратором журнала «Мода», который я, должен признаться, читал крайне нерегулярно. Кремер объяснил ей, зачем мы здесь все собрались, а также статус Вулфа, после чего Вулф прицелился и произвел по мишени первый выстрел.
— Мисс Эбби, думаю, вы не прочь поскорее отправиться в постель, да я и сам бы от этого не отказался. Так что предлагаю не тянуть резину. В отношении вас мне подозрительны три момента. Первое. — Он поднял палец. — Вы заявили, что никогда прежде не видели Лео Хеллера. Это подтверждается тем фактом, что до сегодняшнего утра вы ни разу не приходили в его офис. Однако, если вы встречались с ним в каком-либо другом месте, это легко установить. Полиция покажет фотографию Хеллера вашим знакомым, вашим сослуживцам и домашним, и если выяснится, что вы с ним виделись и беседовали, то вас ждут серьезные неприятности.
Он поднял второй палец.
— Второе. Вы наотрез оказывались сообщить полиции причину своего визита к Хеллеру. В принципе ничего предосудительного в этом нет. Большинство людей не желает, чтобы кто-то копался в их грязном белье, но вы в своем упорстве перешли границы разумного. Вам много раз объясняли, что показания по данному поводу должны дать все шесть посетителей, находившихся утром в приемной Хеллера. Полицейские заверили вас, что сохранят их в строгой тайне и пустят в ход лишь в том случае, если они окажутся несомненной уликой в деле об убийстве. Вы согласились говорить только после того, как там пригрозили неминуемой и унизительной проверкой всех ваших дел и передвижений.
Он поднял третий палец.
— Третье. Когда из вас наконец вытянули информацию, она оказалась совершенно неправдоподобной. Вы заявили, что якобы три месяца назад у вас со стола пропало кольцо и вы хотели нанять Хеллера, чтобы он нашел похитителя. Но ведь это сущая чушь! Вы работаете в весьма солидном месте, получаете приличные деньги, а значит, достаточно умны. И вдруг демонстрируете невероятную ограниченность, обращаясь к Хеллеру! Даже будь он не шарлатан, а честный ученый, успешно использовавший последние достижения теории вероятностей для решения ряда проблем, скажите, как мог бы он отыскать давно исчезнувшего вора среди сотен тысяч людей?
Голова Вулфа повернулась на дюйм влево и вернулась в исходное положение.
— Нет, мисс Эбби, так не пойдет. Я хочу точно знать, виделись ли вы с Хеллером до сегодняшнего утра, и что у вас к нему было за дело.
Она четырежды провела кончиком языка по губам, после чего заговорила — спокойно, негромко, с металлом в голосе.
— Мне кажется, это уже слишком, мистер Вулф!
— Ничего подобного. А вот вы явно перегибаете палку.
Она устремила взгляд своих темных проницательных глаз на Кремера.
— Инспектор, расследованием руководите вы?
— Да.
— Полиция разделяет скептицизм мистера Вулфа?
— Воспринимайте все, что говорит он, как если бы это говорил я.
— Но ведь независимо от того, что я скажу по поводу своего визита к Хеллеру, вы будете меня проверять, верно?
— Не обязательно. Если то, что вы нам поведаете, окажется правдой и не будет связано с убийством, мы не станем настаивать на дальнейшем расследовании. Но даже если мы решим вас проверить, то сделаем это предельно деликатно. И без того многие обижаются на полицию.
Она перевела взгляд на Вулфа
— Ну а вы, мистер Вулф? Вы будете проверять?
— Искренне надеюсь, что такой необходимости не возникнет.
— А все эти люди? — Она показала вокруг.
— Они надежные, опытные сотрудники и умеют хранить секреты. Если они не будут держать язык за зубами, то потеряют работу.
Она вновь облизала губы.
— У меня нет оснований доверять вашим словам, но ничего не поделаешь. Если надо выбирать между правдой и перспективой быть преследуемой всей полицией Нью-Йорка, я выбираю правду.
Да, я звонила Хеллеру десять дней назад, он приходил в мой офис и провел там два часа. Но визит касался служебных дел, а не моей личной жизни. Я честно расскажу вам, о чем шла речь, потому что гладко врать все равно не умею. Байка о пропавшем кольце была наивной глупостью.
Повествование давалось ей нелегко, но она продолжала.
— Вот вы тут упомянули, что я работаю в солидном месте и получаю приличные деньги. А вы знаете, что это за место? Это же настоящий вольер с хищниками! В нем шесть тигриц, и каждая только и смотрит, как бы перегрызть мне горло и занять мое место. Что же касается вопроса, с которым я обратилась к Хеллеру, он звучал так: «Как избежать краха?»
Кончик ее языка вновь пробежал по губам и исчез.
— У такого журнала, как «Мода», две главные задачи: информировать о новинках и давать прогнозы на будущее. Каждая американская женщина, конечно же, хочет знать, что будут носить в следующем сезоне. Информация в «Моде» поставлена довольно хорошо — это мой конек, а вот наши прошлогодние прогнозы с треском провалились. Контакты с фирмами оказались непрочными, и конкурент натянул нам нос. Еще одна такая осечка, и можно ставить крест.
— На журнале? — переспросил Вулф.
— Нет, на мне. Поэтому я решила обратиться к Лео Хеллеру. Идея заключалась в следующем: я даю ему все, что у нас есть о стилях, расцветках и тенденциях в моде за последние десять лет, а он рассчитывает вероятность той или иной волны на шесть месяцев вперед. Он полагал, что это вполне реально, и я не думаю, что он собирался меня дурачить. Разумеется, я обещала ему хорошо заплатить. Вскоре он заглянул к нам в офис, чтобы ознакомиться со всеми материалами. Вас интересует, как я объяснила его приход сослуживцам?
— Пожалуй, нет, — буркнул Вулф.
— На следующий день я ему позвонила. Он сказал, что ему потребуется не меньше недели, чтобы определить, достаточно ли у него информации для вывода соответствующей формулы. Вчера я вновь позвонила ему. Он сказал, что нам нужно кое-что обсудить, и назначил мне встречу на утро. Я пришла. Остальное вы знаете.
Она умолкла. Вулф и Кремер обменялись взглядами.
— Мне бы хотелось, — произнес Вулф, — чтобы вы назвали имена тех шести тигриц, которые жаждут вашей крови.
Она вся побелела. Никогда прежде я не наблюдал у человека столь мгновенной и полной перемены цвета лица.
— Будьте вы прокляты! — зло прошипела она. — Оказывается, вы такая же крыса, как все остальные!
Вулф сделал отстраняющий жест.
— Оставьте, мадам. Я даю вам слово, что не имею ни малейшего намерения выдавать вас вашим врагам. Я только хотел…
Он замолчал, ибо собеседница встала, взяла с кресла норковую накидку, повернулась и направилась к выходу. Стеббинс вопросительно взглянул на Вулфа. Тот безразлично пожал плечами, и Стеббинс направился за ней следом. Когда он был уже в дверях, Кремер крикнул:
— Приведите Буша! — Затем повернулся к Вулфу и возмущенно спросил: — Какого черта вы позволили ей уйти? Не надо было давать ей спуску!
Вулф скорчил гримасу.
— Стерва. Жалкая стерва. Обыкновенная женоненавистница. Это у нее в крови. А теперь, похоже, станет еще и мужененавистницей. Она отупела от злости, и было бесполезно с ней возиться. К тому же с ней ведь еще поработают?
— Да, конечно. Вот только в каком направлении? Чтобы вытянуть из нее эти фамилии? Но зачем?
Он опять завелся. Обычно я не упускал случая вставить Кремеру шпильку. Мне это доставляло удовольствие, улучшало аппетит, но в данной ситуации он был в определенной степени прав. Я не мог уловить, куда клонит Вулф. Создавалось впечатление, что он просто тянул время, но было уже полтретьего ночи, и перед нами прошли все свидетели, кроме одного.
Кремер все еще кипятился, когда Стеббинс приволок шестую жертву. На сей раз, подведя свидетеля к креслу, сержант не отошел к стулу у стены, где сидел весь вечер. Вместо этого он расположился слева от Кремера на расстоянии вытянутой руки от допрашиваемого. Очевидно, Стеббинс уже сделал свой выбор. Именно Карл Буш должен был, по его мнению, оказаться преступником. Я знал Стеббинса довольно давно, и хотя он частенько ошибался, его чутью могли позавидовать многие.
Карл Буш производил впечатление классического проныры — весь какой-то скользкий, смуглый, небольшого роста, с прилизанными к черепу волосами. Передо мной лежало его досье. Я обратил внимание на пометку ВССНИ, что означало: «видимых средств к существованию не имеет». Из дальнейшей беседы стало ясно, как он зарабатывал на жизнь. Это был третьеразрядный бродвейский делец. Ни к чему конкретному — театру, спорту или кино — он отношения не имел, но зато знал всех и каждого. Везде он чувствовал себя как рыба в воде, мог пролезть в любую щелочку, повсюду расставить капканы и слыть своим в любой компании. Ему было все равно, каким бизнесом заниматься. Он знал сотни маленьких хитростей, как из любого дела извлечь для себя малую толику прибыли.
С ним Кремер заговорил совсем другим тоном.
— Это мистер Ниро Вулф, — рявкнул он, — и ты должен отвечать на его вопросы, ясно?
Буш ответил, что ясно. Оглядев его с хмурым видом, Вулф сказал:
— Мистер Буш, вероятно, я ничего от вас не добьюсь, если попытаюсь вести традиционный допрос. Я читал ваши показания, они мало чего стоят, но я не стану докучать вам придирками касательно содержащихся в них противоречий. Однако вы трижды разговаривали с Лео Хеллером и лишь вскользь упомянули об этом во время дачи показаний. Мне нужны подробности ваших бесед — все, что сохранилось у вас в памяти. Начните с первой встречи, которая состоялась два месяца назад.
Буш медленно покачал головой.
— Это невозможно, шеф.
— Я приказываю тебе отвечать на вопросы мистера Вулфа! — вмешался Кремер.
Буш сделал рукой выразительный жест.
— Дудки! Не помню я. Память-то дырявая.
— А ты постарайся, — с угрозой произнес Кремер. — Глядишь — вспомнишь.
Свидетель поерзал
— О'кей. Значит, дело было вроде так. Пришел я к нему и говорю: «Здрасьте, мистер Хеллер, моя фамилия Буш, и я маклер». Он спрашивает: «Что еще за маклер?» А я отвечаю: «Маклер как маклер. Покупаю, продаю… Короче, козлов на рога подбрасываю». Но у него с чувством юмора было, похоже, туго. Тогда я эту музыку сразу оставил и перешел к сути. Я ему сказал, что, мол, накануне заезда многие не прочь бы знать, какая кляча придет первой, и что, по-моему, он вполне способен удовлетворить спрос на эту информацию. Он ответил, что и сам не раз уже подумывал над тем, как применить свои закорючки к лошадиным бегам, но его лично это не особо трогало, он, мол, человек не азартный. К тому же, чтобы слепить формулу для одного-единственного заезда, нужно черт-те сколько возиться, и это выйдет себе дороже, если только не играть по самым крупным ставкам.
— Вы все перефразировали, — заметил Вулф. — А я бы предпочел, чтобы вы воспроизвели разговор дословно.
— Но это максимум, на что я способен, шеф!
— Ладно, продолжайте.
— Ну, я ему ответил, что вообще-то сам по-крупному не играю, да и денег нет у меня таких, даже под ковром не завалялись. Но была у меня одна идейка. Положим, каждую неделю он берется обсчитать десять заездов, а я организую ему не меньше двадцати клиентов. Все, что от него требовалось, это предсказать вероятность выигрыша. И не надо быть Богом Всемогущим, хватило бы даже сорокапроцентного попадания. Мы могли бы заполучить миллион клиентов, стоило только захотеть, но я планировал отобрать не больше сотни и взимать с каждого по сто долларов в неделю, что, если я правильно подсчитал, давало бы нам десять кусков каждые семь дней.
Он пригладил свои и без того прилизанные волосы.
— На чем бишь я остановился?.. Ага. Значит, за год мы сколотили бы пол-лимона зелененьких и покрыли все расходы. Таким образом он, Хеллер, мог отхватить на этом деле не менее ста тысяч чистыми, да и я в накладе бы не остался.
Бумаг мы никаких не подписывали, но он клюнул, и после двух встреч согласился пробы ради спрогнозировать три заезда. В первом он назвал фаворита, лошадь по кличке Прозрачная Вода, и она победила. Ладно, тут большого ума не требовалось. В следующем заезде участвовали девять лошадей, и почти хвост в хвост лидировали две куколки. Хеллер определил победителя, лошадь по кличке Приказ. Но и здесь карты ложились пятьдесят на пятьдесят. Зато следующий заезд… — Буш возбужденно взмахнул руками. — Помню, в нем участвовала туша по кличке Ноль. Против нее ставили сорок к одному, но с таким же успехом могли бы ставить и четыреста. Это была совершенная безнадега. Одна кличка чего стоит — Ноль. Взглянешь на нее, и сразу на ум приходят собачьи консервы. Когда Хеллер назвал эту лошадь, я подумал, что у старика короткое замыкание. Ну да ладно, смотрим заезд. Вот вы тут просили дословно передать, о чем мы с Хеллером говорили. Ха, да если б я воспроизвел то, что произнес, когда Ноль выиграл заезд, вы бы меня упекли за решетку! Хеллер поставил немного, всего тысячу, но зато остальные оказались в страшном пролете. Потом… Что такое? Вы что, заснули?
Все присутствующие дружно посмотрели на Вулфа. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, с плотно закрытыми глазами. Он был неподвижен, только время от времени втягивал и выпячивал губы.
Кремер, Стеббинс и я хорошо знали, что это означало. Вулф, наконец, подцепил на крючок крупную рыбину и теперь прикидывал, как ее вытащить на поверхность. У меня по спине пробежал холодок.
Стеббинс встал и сделал шаг по направлению к Бушу. Кремер пытался напустить на себя безразличный вид, но это плохо ему удалось — как и мы, он был захвачен зрелищем. Он продолжал молча сидеть, не сводя глаз с Вулфа, завороженно следя за движениями его губ, будто в них заключался какой-то особый смысл.
— Что за черт? — удивился Буш. — У него, кажется, припадок?
Глаза Вулфа открылись, он подался вперед.
— Нет, — рявкнул он. — Мистер Кремер, будьте добры, прикажите на время увести отсюда этого джентльмена.
Кремер без колебаний кивнул Пэрли, и тот положил руку на плечо Буша. Они вышли. Дверь за ними закрылась, но уже секунд через пять открылась снова, и Пэрли опять присоединился к нам. Он не хотел пропустить кульминационного момента.
— Скажите, — обратился Вулф к Кремеру, — вы когда-нибудь называли меня ослом, тупицей или выжившим из ума?
— Ну, не вслух, конечно, но порой случалось, — смутился тот.
— Можете повторить все это сейчас. Что бы вы ни сказали — это цветочки по сравнению с тем, что я сам в данный момент о себе думаю.
Он взглянул на часы. Они показывали пять минут четвертого.
— Нам нужно собрать всех. Сколько ваших людей находится в моем доме?
— Человек четырнадцать-пятнадцать.
— Они все понадобятся мне здесь для большей эффектности. Пусть половина из них принесет с собой стулья. Разумеется, здесь должны быть шестеро наших подопечных. Времени это много не займет — от силы час. Мне бы не хотелось затягивать процедуру.
Кремер надулся.
— Вы и так ее порядочно затянули. Выходит, вы готовы назвать имя?
— Нет. Я не имею ни малейшего представления, кто это. Но я придумал один ход, который заставит преступника выдать себя. Если трюк не сработает, можете списать меня в утиль.
Вулф уперся ладонями в стол. Для него это был жест, свидетельствовавший о чрезвычайной решительности.
— И прошу довериться мне. Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять — я готов нанести удар.
Кремер взглянул на сержанта и глубоко вздохнул.
— Да, с вами не соскучишься. О'кей, Пэрли, собирайте людей.
7
Вообще-то кабинет Вулфа достаточно просторный, но, когда все собрались, в нем почти не осталось места. Всего набралось двадцать семь человек. Вдоль стены расположились детективы из Отдела по расследованию убийств. Так много сразу я их никогда прежде не видел. Они сидели позади шести своих подопечных, четверо из которых заняли диван.
Кремер разместился в красном кожаном кресле, слева от него устроился Стеббинс, а стенографист примостился у края моего стола.
Все шесть свидетелей сидели перед нами. Вид у них был невеселый. Агата Эбби оказалась единственной, кто захватил сразу два стула — один для себя, другой для накидки. Однако, несмотря на тесноту, никто этого даже не заметил. Мысли у всех были заняты другим.
Вулф обвел шестерку пристальным взглядом и заговорил:
— До сих пор я блуждал в потемках, выжидая, когда обнаружится нечто такое, что позволит мне установить имя убийцы Лео Хеллера. Теперь я, наконец, знаю, как это сделать.
Джон Р. Уинслоу прочистил горло, но это оказалось единственной реакцией собравшихся на услышанное.
Вулф соединил пальцы на своем обширном животе.
— Для начала я расскажу кое-что, безусловно вам неизвестное. Вчера, то есть во вторник, Хеллер позвонил мне и сообщил, что подозревает одного из своих клиентов в совершении серьезного преступления. Он хотел нанять меня для расследования этого дела. Я отказался, но мистер Гудвин, который считает себя лицом, не имеющим права голоса, только тогда, когда ему это удобно, решил с утра посетить его офис, чтобы обсудить возникшую у Хеллера проблему.
Наши взгляды встретились почти инстинктивно. Вулф продолжал:
— Он вошел в кабинет Хеллера, но там никого не было. Он прождал несколько минут, впрочем, не теряя времени даром, так как тренировал свою и без того чрезвычайно развитую наблюдательность. Ему удалось заметить, что несколько карандашей и ластик, высыпавшись из опрокинутого стакана, образовали на столе своеобразную фигуру. Позднее, когда в шкафу был найден труп Хеллера, это же самое, разумеется, обнаружила полиция. Собственно, упомянутая фигура и стала причиной визита ко мне мистера Кремера. Он предположил, что, сидя за столом и глядя в направленное на него дуло пистолета, Хеллер, уверенный в неминуемой смерти, пытался определенным образом сложить карандаши и оставить миру тайное послание, которое после расшифровки позволило бы установить личность убийцы. В данной части я полностью согласен с мистером Кремером.
Прошу вас приблизиться к столу и взглянуть на эту фигуру. Карандаши и ластик лежат так же, как их расположил Хеллер, и видны вам сейчас так, как были видны ему.
Все шестеро свидетелей столпились у стола. Офицеры Отдела по расследованию убийств повскакивали со своих мест, и даже сам Кремер встал и взглянул — вероятно, желая не допустить со стороны Вулфа какого-нибудь жульничества. Я же удовлетворился беглым взглядом поверх голов.
Когда все вернулись на свои места, Вулф продолжал:
— Мистер Кремер выдвинул свой вариант расшифровки этого сообщения, который я отверг и говорить о котором не собираюсь. Благодаря моей хорошей памяти, собственная версия возникла у меня почти мгновенно. Это было своего рода coup d'eclat[4]. То, что я увидел на столе, напомнило мне нечто, виденное ранее. Приняв во внимание тот факт, что Хеллер был математиком, получившим академическое образование, я догадался, почему фигура показалась мне знакомой. Я стал рыться на полках в поисках книги, которую читал лет десять назад. Это была «Популярная математика» Хогбена. Когда мои предположения подтвердились, я запер книгу в стол, чтобы у мистера Кремера не возникло соблазна ее полистать.
— Может, пора перейти к делу? — проворчал Кремер.
И Вулф перешел.
— В книге Хогбена сказано, что более двух тысяч лет тому назад в Индии существовал так называемый «спичечный» способ записи цифр — три горизонтальные линии означали тройку; две — двойку и так далее. Способ, конечно, примитивный, но в нем таились значительно большие возможности, нежели в системах, применявшихся древними евреями, греками и римлянами. В начале прошлого тысячелетия какой-то гениальный индус еще более его усовершенствовал, добавив к горизонтальным линиям диагональные, что позволило безошибочно читать каждую цифру.
Он указал на лежащие на столе карандаши.
— Пять карандашей в левом ряду сложены именно так, как индусы обозначали число «три», а три карандаша в правом обозначают «два». Эти индийские символы являются большим вкладом в историю систем записи цифр. Вы легко можете заметить, что современное начертание цифр «три» и «два» непосредственно заимствовано у древних индусов.
Несколько человек подошли посмотреть, и Вулф вежливо дождался, когда они вернутся на свои места.
— Итак, поскольку Хеллер был математиком, а эти символы были среди математиков широко известны, я предположил, что в его послании содержались цифры «три» и «два». Однако следовало учесть, что и ластик являлся частью сообщения. Установить его роль оказалось несложным. Обычно для обозначения умножения математики используют точку, то есть пишут не 4х6, как это делаем мы, а 4*6. Этот прием настолько распространен, что Хогбен использует его в своей книге без пояснений. Таким образом я решил, что, если ластик обозначал точку, сообщение расшифровывалось как «3*2», то есть «шесть».
Вулф пожевал губами и покачал головой.
— Это была непростительная глупость. Семь часов кряду я блуждал в потемках, пытаясь с помощью числа «шесть» определить причастность одного из вас к преступлению, или даже к двум преступлениям сразу. В разговорах с каждым из вас с завидным постоянством всплывало число «шесть», но это не давало ни малейшей зацепки. К трем часам ночи я так и не сдвинулся с мертвой точки. Даже не знаю, как долго я бы еще находился в плену этого позорного заблуждения, если бы не прозрение, виновником которого стал мистер Буш, упомянувший о лошади по кличке Ноль.
Вулф воздел ладонь к потолку.
— Ну разумеется, — Ноль! Только безмозглый тупица мог предположить, что точка в послании Хеллера означала знак умножения! Ведь это современный символ. Числа «три» и «два» были написаны по-древнеиндийски, значит, и точку следовало трактовать как-то аналогично. Да, я допустил непростительную ошибку. Индусы действительно использовали точку, и, как отмечено в книге Хогбена, это было одной из самых великолепных и образных находок во всей истории записи чисел.
Кремер разместился в красном кожаном кресле, слева от него устроился Стеббинс, а стенографист примостился у края моего стола.
Все шесть свидетелей сидели перед нами. Вид у них был невеселый. Агата Эбби оказалась единственной, кто захватил сразу два стула — один для себя, другой для накидки. Однако, несмотря на тесноту, никто этого даже не заметил. Мысли у всех были заняты другим.
Вулф обвел шестерку пристальным взглядом и заговорил:
— До сих пор я блуждал в потемках, выжидая, когда обнаружится нечто такое, что позволит мне установить имя убийцы Лео Хеллера. Теперь я, наконец, знаю, как это сделать.
Джон Р. Уинслоу прочистил горло, но это оказалось единственной реакцией собравшихся на услышанное.
Вулф соединил пальцы на своем обширном животе.
— Для начала я расскажу кое-что, безусловно вам неизвестное. Вчера, то есть во вторник, Хеллер позвонил мне и сообщил, что подозревает одного из своих клиентов в совершении серьезного преступления. Он хотел нанять меня для расследования этого дела. Я отказался, но мистер Гудвин, который считает себя лицом, не имеющим права голоса, только тогда, когда ему это удобно, решил с утра посетить его офис, чтобы обсудить возникшую у Хеллера проблему.
Наши взгляды встретились почти инстинктивно. Вулф продолжал:
— Он вошел в кабинет Хеллера, но там никого не было. Он прождал несколько минут, впрочем, не теряя времени даром, так как тренировал свою и без того чрезвычайно развитую наблюдательность. Ему удалось заметить, что несколько карандашей и ластик, высыпавшись из опрокинутого стакана, образовали на столе своеобразную фигуру. Позднее, когда в шкафу был найден труп Хеллера, это же самое, разумеется, обнаружила полиция. Собственно, упомянутая фигура и стала причиной визита ко мне мистера Кремера. Он предположил, что, сидя за столом и глядя в направленное на него дуло пистолета, Хеллер, уверенный в неминуемой смерти, пытался определенным образом сложить карандаши и оставить миру тайное послание, которое после расшифровки позволило бы установить личность убийцы. В данной части я полностью согласен с мистером Кремером.
Прошу вас приблизиться к столу и взглянуть на эту фигуру. Карандаши и ластик лежат так же, как их расположил Хеллер, и видны вам сейчас так, как были видны ему.
Все шестеро свидетелей столпились у стола. Офицеры Отдела по расследованию убийств повскакивали со своих мест, и даже сам Кремер встал и взглянул — вероятно, желая не допустить со стороны Вулфа какого-нибудь жульничества. Я же удовлетворился беглым взглядом поверх голов.
Когда все вернулись на свои места, Вулф продолжал:
— Мистер Кремер выдвинул свой вариант расшифровки этого сообщения, который я отверг и говорить о котором не собираюсь. Благодаря моей хорошей памяти, собственная версия возникла у меня почти мгновенно. Это было своего рода coup d'eclat[4]. То, что я увидел на столе, напомнило мне нечто, виденное ранее. Приняв во внимание тот факт, что Хеллер был математиком, получившим академическое образование, я догадался, почему фигура показалась мне знакомой. Я стал рыться на полках в поисках книги, которую читал лет десять назад. Это была «Популярная математика» Хогбена. Когда мои предположения подтвердились, я запер книгу в стол, чтобы у мистера Кремера не возникло соблазна ее полистать.
— Может, пора перейти к делу? — проворчал Кремер.
И Вулф перешел.
— В книге Хогбена сказано, что более двух тысяч лет тому назад в Индии существовал так называемый «спичечный» способ записи цифр — три горизонтальные линии означали тройку; две — двойку и так далее. Способ, конечно, примитивный, но в нем таились значительно большие возможности, нежели в системах, применявшихся древними евреями, греками и римлянами. В начале прошлого тысячелетия какой-то гениальный индус еще более его усовершенствовал, добавив к горизонтальным линиям диагональные, что позволило безошибочно читать каждую цифру.
Он указал на лежащие на столе карандаши.
— Пять карандашей в левом ряду сложены именно так, как индусы обозначали число «три», а три карандаша в правом обозначают «два». Эти индийские символы являются большим вкладом в историю систем записи цифр. Вы легко можете заметить, что современное начертание цифр «три» и «два» непосредственно заимствовано у древних индусов.
Несколько человек подошли посмотреть, и Вулф вежливо дождался, когда они вернутся на свои места.
— Итак, поскольку Хеллер был математиком, а эти символы были среди математиков широко известны, я предположил, что в его послании содержались цифры «три» и «два». Однако следовало учесть, что и ластик являлся частью сообщения. Установить его роль оказалось несложным. Обычно для обозначения умножения математики используют точку, то есть пишут не 4х6, как это делаем мы, а 4*6. Этот прием настолько распространен, что Хогбен использует его в своей книге без пояснений. Таким образом я решил, что, если ластик обозначал точку, сообщение расшифровывалось как «3*2», то есть «шесть».
Вулф пожевал губами и покачал головой.
— Это была непростительная глупость. Семь часов кряду я блуждал в потемках, пытаясь с помощью числа «шесть» определить причастность одного из вас к преступлению, или даже к двум преступлениям сразу. В разговорах с каждым из вас с завидным постоянством всплывало число «шесть», но это не давало ни малейшей зацепки. К трем часам ночи я так и не сдвинулся с мертвой точки. Даже не знаю, как долго я бы еще находился в плену этого позорного заблуждения, если бы не прозрение, виновником которого стал мистер Буш, упомянувший о лошади по кличке Ноль.
Вулф воздел ладонь к потолку.
— Ну разумеется, — Ноль! Только безмозглый тупица мог предположить, что точка в послании Хеллера означала знак умножения! Ведь это современный символ. Числа «три» и «два» были написаны по-древнеиндийски, значит, и точку следовало трактовать как-то аналогично. Да, я допустил непростительную ошибку. Индусы действительно использовали точку, и, как отмечено в книге Хогбена, это было одной из самых великолепных и образных находок во всей истории записи чисел.