Стэндард Пэтти. Останься со мной!

   – Ты устала, – Сара снова попыталась начать разговор. – Ты, должно быть, выехала из Денвера рано утром. Почему бы тебе не сесть и не...
   – Нет, я не хочу. – Лаура отошла от стойки. – На самом деле я уже собиралась ехать обратно домой, поэтому можешь вернуться к Уолласам, которые в тебе так нуждаются.
   – Они больше во мне не нуждаются, – сказала Сара, внутренне содрогаясь. – И я тоже собиралась уехать примерно через час. Думала, что проведу вечер в Йеллоустоне.
   – Ах, значит, они не только меня, но и тебя не могут у себя оставить. – И снова эта улыбка, которая добивала Сару. – Хорошо. А то я уж начала думать, что это что-то личное.
   Сара беспомощно посмотрела на свою дочь, чувствуя, что не в состоянии продолжать этот напряженный разговор. Она поставила статуэтку на стойку, в душе страстно желая найти тот волшебный клей, который бы склеил их отношения с дочерью и помог бы Лауре найти себя, потому что никто, даже Сара, не может дать ей того, что она ищет.
   – Я вернусь в Денвер к первому сентября, – бросила тихо Сара.
   – Не забудь заехать ко мне.
   – Перестань! – Сара из последних сил пыталась противостоять безжалостному сарказму Лауры. – Конечно же, заеду. И мы сходим куда-нибудь пообедать и сделаем покупки, а то мой гардероб уже изрядно поизносился.
   – Хорошо, – сказала Лаура, снова надевая темные очки, потом нерешительно продолжила: – Мам, ты помнишь тот жилой дом рядом с моим, который тебе нравился? Этот дом теперь перешел в личную собственность жильцов.
   – Угу! – Сара напрягла всю силу воли в ожидании того, что должно было произойти.
   – Ты всегда говорила, что тебе очень-очень нравятся там квартиры. И я думаю, что тебе наверняка захотелось бы обзавестись своей собственной квартирой, когда придет время.
   – Да, но...
   – То есть я хочу сказать, что тебе очень скоро станет трудно вести бродячую жизнь из-за твоего возраста и захочется жить более-менее спокойно.
   – Извини, не поняла?
   – Я хочу сказать, когда ты снова захочешь почувствовать себя настоящей матерью.
   – Настоящей матерью?
   – Нет, не в том смысле, но ты должна признать, что последние два года была слишком занята собой.
   Все, это было последней каплей! Больше она уже не могла терпеть. Во всяком случае, сегодня, когда ее нервы были на пределе. Сара чувствовала, как гнев начал переполнять ее, и уже не в силах была остановиться.
   – Ты права, черт возьми! Я всегда была эгоисткой – угадай, почему, Лаура? – Упершись руками в стойку, она наклонилась к своей дочери и посмотрела прямо ей в глаза. – Я заслужила это! Целых двадцать с лишним лет я потратила на тебя и на твоего отца и теперь хочу несколько лет пожить только для себя. Только для себя!
   Мак услышал громкие голоса еще до того, как вошел в гараж. Он поспешно направился по испачканному маслом полу в офис, почувствовав боль, звучавшую в голосе Сары.
   Войдя в открытую дверь, он остановился, поймав на себе взгляд незнакомой женщины. Она была похожа на Сару, и он сразу же догадался, что это ее дочь. Было видно, что она чем-то очень расстроена... Но оказалось, что она просто ловила ртом воздух, потому что начала задыхаться. Он бросился к ней, но Сара уже была возле нее.
   – Где твой кислородный ингалятор?
   Лаура сняла очки и судорожно начала рыться в сумочке, которая висела у нее на плече. Ключи, мелочь, помада, ручки – все покатилось по стеклянному столу и рассыпалось по полу. Отбросив в сторону скомканный носовой платок и смятые квитанции, Сара схватила маленький голубой пластиковый цилиндр и вложила Лауре в руку. Девушка поднесла ко рту маленькую трубочку и, сжав ее в руках, стала шумно вдыхать воздух. Сара подвела дочь к креслу, стоявшему у стены, и, положив ее голову себе на плечо, стала успокаивать ее, ожидая, когда начнется действие лекарства.
   – Могу я чем-нибудь помочь? – тихо спросил Мак.
   – Спасибо, через минуту с ней все будет в порядке.
   Скоро Лауре стало легче дышать, на щеках появился румянец. Но глаза все еще оставались широко раскрытыми и испуганными, она прижималась к матери, которая продолжала успокаивать ее, то и дело убирая влажные прядки со лба.
   Вдруг Мак почувствовал, что девушка наблюдает за ним, и невольно отвел глаза. Через минуту она начала кашлять, прикрывая рот рукой.
   – Да, он довольно-таки красив, – сказала Лаура, прокашливаясь. – Послушай, мама, а мне кажется, он тебе подходит.
   Сара рассмеялась, и Мак обрадовался, видя, что напряжение спало. Взгляд Сары светился любовью к дочери, и Мак должен был признать, что Лаура прекрасно смотрелась рядом с матерью, такая юная, уставшая и ранимая. Мак собирался было возненавидеть девушку, которая причинила столько горя своей матери, но поймал себя на том, что улыбается.
   – Мак Уоллас. Это моя дочь, Лаура Шепперд.
   – Рад с вами познакомиться. – Он перенес весь свой вес на здоровую ногу, чтобы пожать Лауре руку, липкую от пота.
   Та глубоко вздохнула и сказала:
   – Кажется, мой коротенький визит прошел совсем не так, как я планировала. – Она с трудом встала на ноги и принялась собирать свои вещи, которые выпали из сумочки.
   – Давайте поднимемся и выпьем по чашечке кофе, – предложила Сара, собирая разбросанную по полу мелочь. – Мы можем там продолжить беседу.
   Лаура покачала головой:
   – Нет, я лучше пойду. Мне еще долго ехать.
   – Но ты же только что приехала, – забеспокоилась Сара. – Останься хоть ненадолго, пока тебе не станет лучше. Тебе нельзя ехать прямо сейчас.
   – Со мной все в порядке. – Лаура снова надела очки и, перекинув сумку через плечо, улыбнулась Маку: – Рада, была с вами познакомиться, мистер Уоллас.
   Он улыбнулся в ответ, исподтишка наблюдая за обеими женщинами и удивляясь тому, как обе с трудом сдерживали свои эмоции.
   Лаура остановилась около двери и, закусив губу, минуту стояла молча, а потом сказала:
   – Я поняла, что ты не собираешься вносить первый взнос за эту квартиру?
   Сара покачала головой:
   – Я не хочу.
   – Поедешь домой?
   – Я не могу.
   – Хорошо, – живо согласилась Лаура. – Тогда увидимся в сентябре.
   Звонок противно задребезжал, когда она выходила из комнаты.
   Мак долго провожал взглядом блестящую красную машину, которая ехала в сторону шоссе по усыпанной гравием дорожке.
   – Этот день для нас, родителей, выдался самым ужасным, – сказал Мак с тяжелым вздохом. Но, не услышав от Сары ответа, повернулся к ней и увидел, что она все еще сидит в кресле и тихо рыдает, спрятав лицо в ладонях. – Черт, – выругался он, сел на стул, на котором недавно сидела Лаура, и крепко прижал Сару к себе. Она положила голову ему на плечо и плакала, сотрясаясь всем телом. – Ну все. Успокойся, – тихо и нежно начал уговаривать ее Мак. Он убрал челку с ее лба, точно так же, как совсем недавно это делала сама Сара, и вытер слезы, катившиеся по ее щекам. Но Сара опустила голову и спрятала заплаканное лицо у него на груди.
   Он дал ей выплакаться, нежно похлопывая по спине, как обычно успокаивал своих детей, когда они были маленькими и прибегали к нему с разбитыми коленками и жалобами. Не говоря ни слова, тихо ждал, когда она успокоится, осушит слезы и наконец поднимет голову.
   И вот плач стих, Сара выпрямилась.
   – Итак, теперь ты знаешь, какая я ужасная мать, – хрипло произнесла она.
   – И вовсе ты не ужасная.
   – Нет, ужасная, по крайней мере сейчас.
   Она вытащила носовой платок из кармана, снова вытерла слезы и высморкалась.
   – Я старалась быть прекрасной матерью все эти двадцать два года, но оказалось, что это ровным счетом ничего не значит. Моей дочери нет никакого дела до того, какой несчастной я была все это время.
   – Конечно, дети всегда воспринимают своих родителей как родителей, а не как людей.
   – Неужели я не имею права жить так, как хочу, после всех этих лет?
   – Конечно, имеешь.
   – Я хочу знать, что моей дочери от меня нужно? Ей двадцать четыре года, и она уже идет своей собственной дорогой. Лаура больше во мне не нуждается. Чем же я, по ее мнению, буду заниматься в этой квартире в Денвере?
   Мак знал, что Сара и не ждала ответов на свои вопросы, и поэтому ничего не говорил, а просто внимательно слушал ее.
   – Неужели я обязана была относиться к ней как к чему-то святому? – Сара заговорила быстрее, махнув мокрым платком для пущей убедительности. – Разве я обязана быть той заведенной куклой с подносом печенья в руках, которая приходит в движение всякий раз, когда Лаура открывает дверь? Неужели моя жизнь кончается там, где начинается ее?
   Она остановилась, на этот раз ожидая ответа.
   – Конечно, нет.
   – Вот именно. И если я хочу исколесить всю округу, это мое личное дело.
   Мак кивнул.
   – Теперь это моя жизнь, и она мне нравится. Жить на ранчо – это всего лишь глупая детская мечта. Я не хочу быть ветеринаром.
   Мак вздрогнул от удивления.
   – Я даже не предполагал, что ты размышляешь над этим вопросом.
   – Да нет же! – Она буквально кричала на него.
   – Та часть жизни уже мертва, как и моя жизнь с Грегом.
   – Хорошо, хорошо. – Мак часто заморгал, удивленный ее горячностью. Могла ли она отрицать что-либо с такой страстностью, если бы не боролась с этим? В нем затеплилась надежда.
   – Я собираюсь отправиться в Йеллоустон и Канаду и думаю, что великолепно проведу там время.
   Мак продолжал с ней соглашаться, хотя и был задет за живое. Чем больше она говорила о том, что собирается уехать – практически прямо сейчас, – тем больше он убеждался, что может уговорить ее остаться. И если это ему удастся, он будет безумно счастлив. Сара рано или поздно покинет его, и, когда это произойдет, он останется один со своим ранчо и сыновьями, ясно понимая, что этого ему уже мало.
   Возможно, Сара и не подходит ему, возможно, она совершенно не похожа на ту женщину, которая ему нужна, но он отчаянно желал ее. Настолько отчаянно, что это было похоже на боль от перелома, но тогда, значит, у него были сломаны все кости, так как боль терзала буквально его всего. Ему нужно было время, чтобы найти способ остановить эту боль. Ему необходимо было находиться рядом с Сарой до тех пор, пока он не найдет избавления от этой боли. Просто подольше побыть с ней.
   – Но если я поступаю правильно, тогда почему же мне так плохо? – Серые кроткие глаза, подернутые влагой, смотрели на него с отчаянием. Ее губы задрожали, и, заметив это, он не придумал ничего лучшего, чем прижаться своими губами к ее губам и остановить эту дрожь.
   Сара таяла в его объятиях. Именно в его объятиях она хотела находиться до бесконечности долго. Если раньше его рука, гладившая ее спину, успокаивала ее, то сейчас в его ласках ощущалось больше чувственности, и у нее вырвался стон, коснувшийся его губ. При этом ее губы приоткрылись, а его язык проник внутрь, соприкасаясь с ее языком и лаская его в интимнейшей ласке.
   Она провела рукой по лицу Мака, стараясь запомнить очертания его крепкой челюсти, высоких скул, мягкость его волос, которые она перебирала пальцами. Она еще крепче прижалась к нему, желая ощущать не только какую-то часть его, а всего целиком. Когда он оторвался от ее губ, она откинула голову назад, подставляя ему шею, и он принялся осыпать ее поцелуями. Ей хотелось, чтобы его губы были сразу везде, по всему ее телу, чтобы его дыхание согревало каждую клеточку ее кожи.
   – Оставайся со мной, – шепнул он, нежно покусывая ей мочку уха.
   У нее перехватило дыхание, но скорее от чувственного наслаждения, чем от его слов. Она пыталась привести свои мысли в порядок.
   – Танцы закончились, клейма выжигать больше не надо, переломов больше нет – не вижу причины.
   – Нет, я хочу сказать, оставайся со мной. – Он выпустил ее из своих объятий и почувствовал, как ее настроение отразилось в его глазах, словно в зеркале. – Не покидай меня, – повторил он.
   После его слов она почувствовала, что ее будто окатили ледяной водой. Она выпрямилась и стала разглаживать блузку, которая совсем помялась под его жаркими руками.
   – Но я должна. – Такой же точно ответ она дала и Лауре. Так она отвечала всем последние два года.
   – Почему?
   Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он так же смущен, как и она. Почему? Как она могла объяснить тот страх, который появился у нее с тех самых пор, как она поняла, что влюбляется в Мака?
   И любовь действительно вспыхнула. Она полюбила его всем сердцем. И все же она не могла остаться.
   – Я не выдержала экзамена, понимаешь? – Сара попыталась улыбнуться.
   – Забудь о нем!
   Сара покачала головой и попыталась поделиться с ним своими страхами:
   – А что, если опять появятся оковы, Мак? Я не выдержу этого. – Неужели он не понимает? Что, если через несколько лет их страсть остынет, и тогда тяжелая необходимость выполнять изо дня в день однообразную работу – мытье посуды, уборку квартиры, стирку, причем все безупречно, – начнет душить ее и она снова станет задумываться, как сбежать от всего этого? – Я не могу снова заниматься этим, Мак. Я боюсь.
   – А разве я не боюсь? – спросил он скептически, в нем закипал гнев. – Ты же знаешь, что меня бросила жена. Я не хочу, чтобы это снова повторилось. Не мне, а мальчикам снова будет больно. – Он провел рукой по лицу и взъерошил волосы, потом взял ее за плечи. – Послушай, нам нужно какое-то время, чтобы во всем разобраться. Что, если мне поехать с тобой в Йеллоустон?
   – Нет! – Ее реакция была почти автоматической.
   – Почему «нет»? – настойчиво спрашивал он, при этом голос его стал резким и сердитым.
   – Ты не можешь просто так оставить детей и ранчо... – Она остановилась. Как объяснить ему, что в ее планы не входило брать кого-либо в Йеллоустон? Она желала путешествовать свободно, никем и ничем не связанной, в восхитительном одиночестве. Взять с собой Мака означало, что он будет присутствовать в ее мечте, а значит, это уже не могло быть мечтой. Этого она боялась больше всего. Он не должен ее просить об этом.
   – Почему «нет»? – повторил он вопрос уже более спокойным тоном, а взгляд его был холодным и настороженным.
   – Я... – Она не могла ему сказать, что он лишь часть ее мечты, когда он был все, о чем она только и могла мечтать, всей се мечтой!
   – Черт побери, Сара, ты не можешь просто так уехать!
   Сара удивилась, услышав этот командный голос, и невольно вся как-то сжалась и сразу замкнулась в себе. Ей уже давно никто не приказывал. С ней уже давно никто так грубо не разговаривал.
   – Ты хочешь остаться, я знаю, хочешь. Ты не могла бы так целовать меня, так реагировать на меня, если бы не хотела... – Он прервал себя, явно раздосадованный. – Если бы я только мог вразумить тебя!..
   Вспоминая самые тяжелые обвинения Лауры, Сара поняла, что ей не хочется, чтобы кто-нибудь еще критиковал ее, дергал и помыкал ею, объясняя, как надо себя вести.
   – Я абсолютно в здравом уме, благодарю, – тихо произнесла она.
   – Разве это разумно – спасаться бегством, как кролик, при словах: обязательство, ответственность, отношения между людьми? Черт, Сара, но ведь в этом-то и заключается жизнь. Мне нужно...
   – Довольно! – Ей хотелось заткнуть уши. – Да хватит же! – Кажется, уже началось. Появились претензии, посыпались требования, начался прессинг. У нее все сжалось внутри, и она почувствовала кисловатый привкус во рту. Она не могла это сделать. Не могла!
   – Понимаю. – Он отпустил ее. – Прекрасно. Не будем об этом. Но хотя бы будь честной с самой собой и со мной. Ведь это не имеет никакого отношения к твоим старым навязчивым идеям? Это не касается работы или жизни на ранчо? Это касается меня, не так ли?
   – Нет, Мак, нет! Все дело во мне!
   – Эй, я это уже слышал раньше. Ронда воспользовалась тем же предлогом. Она говорила, что все это слишком тяжело для нее. А ты не догадываешься, что выкинула моя бывшая женушка сразу же после развода?
   Сара посмотрела на него, чувствуя, что не может избавить его от этой боли, так как сама являлась такой же болью для своей дочери.
   – Она оставила свой дом в Чейеннах и вышла замуж за другого владельца ранчо.
   – Что?
   – Более того, у него такое же огромное ранчо, как и у меня, но только еще более удалено от цивилизации, да вдобавок он сам еще и очень беден. У них родилось уже трое детей, тогда как мне пришлось уговаривать ее годами, чтобы на свет появился Якоб.
   Сара заставила себя посмотреть в его глаза, которые сейчас приобрели темно-фиолетовый оттенок.
   – В последний раз, когда я видел Ронду, она уже начала седеть, лицо ее опалено солнцем, а руки огрубели и стали красными, как у рака. – Он мрачно улыбнулся. – Но глаза ее сверкали, как никогда не сверкали в годы нашей совместной жизни. Она была счастлива... счастлива стереть кожу до костей для другого мужчины. Но не для меня. Она не хотела жить именно со мной. Поэтому не пытайся обмануть меня всей этой болтовней о том, что тебе не нравится жить здесь, на ранчо. – Он поднялся на ноги и отвернулся от нее, направляясь к стойке.. – Уходи, уезжай, оставь меня. – Он не смотрел на нее. – Никогда больше не попрошу ни одну женщину остаться – ни ради меня, ни ради детей или ранчо. – На этот раз он все-таки взглянул на нее, и сердце ее сжалось от боли. – У меня есть свои мечты, – сказал он.
   Сара бросилась прочь. Она бежала к своему дому на колесах. Она еще раньше все упаковала, грузовик заправила бензином, и он в полной готовности уже с утра поджидал ее на дороге. Сара распахнула дверцу и бросилась к рулю. Крепко вцепившись в него, она сидела с сильно бьющимся сердцем, почти не дыша, а грудь ее вздымалась от еле сдерживаемых рыданий. Холодный металлический ключ зажигания соблазнительно покачивался, словно призывал ее немедленно отправиться в дорогу.
   Но вместо этого она рванула ручку дверцы и спрыгнула на землю. Подбежав к фургону, вскарабкалась внутрь и схватила незатейливую стеклянную солонку со своего крошечного столика. Отвинтив дешевую металлическую крышечку, Сара высыпала соль прямо на гравий. Почти ничего не видя от слез, она вбежала на крыльцо, а затем бросилась на кухню. С трудом вставив ключ в замок, открыла стеклянную дверь шкафчика и поставила туда свою солонку.
   Медленно спустившись по ступенькам крыльца, Сара тихо побрела к своему грузовику. С первой же попытки мотор завелся. Одной рукой она потянула рычажок передачи, другой вытерла слезы тыльной стороной ладони. Отпустив сцепление, она вывела грузовик на шоссе и повернула на север, в сторону Йеллоустона.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Мак заглушил мотор и повернулся к женщине, сидящей рядом с ним.
   – Спасибо за вечер, Либби. Мне все понравилось.
   – Мне тоже.
   Ночной воздух, мягкий и прохладный, просочился в кабину. Мак глубоко вздохнул, вбирая в себя летние запахи – оседающей пыли, старой соломы, свежеполитого газона, – забиваемые терпким, насыщенным запахом духов Либби.
   – Нам бы надо почаще делать такие вылазки, – высказался Мак, однако в его голосе не слышалось особого энтузиазма.
   – Конечно, каждый раз, когда тебе захочется провести вечер с другом, просто дай знать. Мне всегда нравилось обедать в ресторане.
   – «С другом»? – Присущий ему дух противоречия заставил Мака притвориться, что он не понимает, о чем речь.
   Но резкий смешок Либби показал, что она видит его насквозь.
   – С женщиной, которая все еще любит своего бывшего мужа, можно спокойно весь вечер говорить о другой женщине.
   – Я не говорил... – Он замолчал. Нет. Он говорил. Он все время говорил о Саре, так же как и думал о ней постоянно, каждую секунду с тех пор, как вчерашним утром она покинула его. И то, что он не мог заставить себя не думать о ней, сводило его с ума. Из-за этого он на все и всех срывался. Он ворчал на ребят, когда они наконец соизволили вылезти из постели, а те с готовностью огрызались в ответ. Поэтому он заставил их поменять воду на западном поле, хотя и знал, что они еще плохо себя чувствуют, потом накричал на них за то, что они еще не управились с этой работой. Никто не притронулся к ухе из тунца с лапшой в кастрюльке, которую он приготовил на ужин, – и он в сердцах бросил все это клейкое варево вместе с кастрюлькой курам.
   Сегодняшний день был ничуть не лучше предыдущего. Куда бы ни пошел Мак, всюду он натыкался на вещи, напоминавшие ему о Саре. Резким жестом он опрокинул вазу с увядшими цветами в раковину, с мрачным удовлетворением наблюдая, как от букета отрываются нежные лепестки и уносятся с водой в черное отверстие. Он вытащил первые попавшиеся полотенца из бельевого шкафа, до смешного чистого и аккуратного, умышленно нарушив порядок в комплектах из четырех штук, подобранных по цвету и размеру. Он поставил чашку с кофе на стойку и нарочно оставил пятно, и этот коричневый кружочек, казалось, служил ему упреком всякий раз, когда он заходил на кухню.
   Неважно, чем руководствовался в своем поведении Мак, но, даже что-то передвигая или оставляя грязь, он продолжал думать о Саре.
   Сегодня днем он нашел одну из бабушкиных солонок, маленькую коровку голштинской породы, которую он сломал, когда ему было шесть или семь лет. Удивившись, как она оказалась на бензозаправке, он отнес ее домой и открыл дубовый шкаф, который еще его прапрадед Уоллас сделал своими руками. На ее прежнем месте он обнаружил дешевую стеклянную солонку, какие продаются в городском универмаге по два доллара за пару.
   Мак взял ее в руки и провел пальцами по гладкой поверхности с уголками, такими четкими и острыми, что о них можно было бы порезаться и истечь кровью. Что и происходило сейчас с ее владельцем.
   Он поставил солонку на полочку, пряча ее за фигурку улыбающейся коровки, которая довольно примостилась рядом с такой же по размеру перечницей в виде быка. Затем он отвернулся от нее, как в свое время Сара, и пошел к телефону около холодильника, чтобы позвонить Либби и пригласить ее на ужин. Сара была права. Пришло время действовать. Либби была отличной женщиной и жила прямо у него под носом. Хотя он и провел весь вечер в воспоминаниях о Саре, а его носу был бы милее тонкий аромат слегка увядших роз, чем крепкий запах мускуса.
   – Зайдем ко мне, – предложила Либби, открывая дверцу и выпрыгивая из его грузовика. – Выпьем по чашечке кофе и еще немного поболтаем.
   Он шел за ней в ее родительский дом, казня себя и твердо решив поменять тему разговора. Он знал, что Либби все еще очень сильно переживает после развода. Она любила своего мужа до безумия. Самое меньшее, что он мог бы для нее сделать, – это хотя бы выслушать ее.
   Когда они вошли, в гостиной горел свет. Эдит сидела, откинувшись в кресле, старый розовый халат был перехвачен поясом на талии, ее седые волосы покрывал какой-то сетчатый чулок, заканчивающийся маленьким острым узлом на макушке.
   Она держала в руках кружку с каким-то напитком со сливками и дула, чтобы остудить его.
   – Добрый вечер, ребятки, – поздоровалась Эдит, делая маленький глоточек. – Могу предложить вам чашечку горячего какао. Знаете, теплое молоко – это хорошее снотворное.
   – Да, но кофеин в шоколаде не дает заснуть, мама, – сказала Либби, опускаясь на кушетку и приглашая жестом Мака сделать то же самое. – Я думаю, они друг друга нейтрализуют.
   – Совершенно верно, – благодушно улыбнулась Эдит. – В горячем шоколаде есть что-то успокаивающее, даже в разгар лета. – Она сделала еще один глоток. – Итак, Сара уехала? – проговорила она все тем же мягким тоном.
   Мак вздрогнул, как от боли, он совершенно не был готов к этому вопросу, хотя и собирался обезопасить себя, поискать какое-нибудь средство, чтобы у него не екало сердце каждый раз, когда кто-то произносил ее имя.
   – Она уехала вчера.
   – А почему ты не поехал за ней?
   К этому вопросу он был готов еще меньше.
   – Не знаю.
   Обе женщины взглянули на него так, будто Эдит задала совершенно естественный вопрос, хотя сам Мак посчитал бы такой поступок безумием.
   – Так почему ты не поехал за ней?
   – Ну... потому что, потому... – Мак запнулся, ему трудно было объяснить этим женщинам, что Сара, вместо того чтобы оставить ему свое сердце, оставила всего лишь солонку. – У Сары... у нее проблемы, с которыми она еще сама не разобралась. Она не готова...
   – Она готова, – заявила Эдит и, поставив кружку на край стола, потянула рычажок на кресле, чтобы привести спинку в вертикальное положение. Подтянув пояс потуже, словно воин, готовящийся к сражению, она сказала Маку: – Сару трудно было бы уговорить прожить здесь так долго, если бы для нее не нашлось чего-то очень привлекательного.
   Мак покачал головой.
   – Она просто хотела помочь нам.
   – Когда в женщине так сильно развито стремление путешествовать, ничего не может ее от этого удержать, – произнесла Эдит с уверенностью. – Если она не уезжала так долго, значит, на то была причина.