Стэндард Пэтти. Останься со мной!

   Сара даже не вздрогнула, услышав скрип плетеного кресла. Медленно повернувшись в ту сторону, она разглядела в тусклом свете луны силуэт Мака, сидящего в кресле и положившего больную ногу на табурет перед собой.
   – Тебе нужно отдыхать, – произнесла она тихим ласковым голосом, боясь нарушить этот покой.
   – Я проспал два дня подряд. Я не устал. – Его голос был таким же тихим, как и у нее. – Ты что, не можешь уснуть? Иди сюда, побудь со мной.
   Сара прошла через крыльцо и села рядом с ним. Мурашки побежали у нее по коже: плечо Мака, коснувшееся ее плеча, когда он положил руку на спинку кресла, поскрипывающее сиденье, прохладные доски под ее босыми ногами – во всем этом ощущалась какая-то странная эротика, и Сара затрепетала.
   – Я думаю, что после проделанной за день работы ты должна быть смертельно уставшей, – сказал Мак. – Майкл сообщил, что ты даже выполола все сорняки в огороде.
   – На самом деле все это было так, ради забавы, – призналась Сара, – просто перемена рода деятельности.
   Мак негромко рассмеялся:
   – Тогда тебе надо почаще выходить из грузовика, если прополка для тебя развлечение.
   Он нагнулся, поднял с пола бутылку с узким горлышком и отхлебнул из нее.
   – И как же ты обычно проводишь день в дороге, – спросил он, – если, конечно, не считать прополки сорняков?
   – Обычно... я езжу на грузовике, наблюдаю, что происходит вокруг меня.
   – Но неужели тебе никогда не хотелось остановиться и выбраться наружу? – Для пущей выразительности он взмахнул бутылкой, темное стекло которой блеснуло при свете луны. – Разве тебе не нужно хоть иногда почувствовать землю под ногами, погрузить в нее руки?
   – Нет, я не хочу больше пачкать в грязи свои руки. Я не хочу больше испытывать это, не хочу познавать жизнь. «Бывать там-то, делать то-то...», как говорят в обществе.
   Какое-то время Мак молчал. Она услышала, как он с легким стуком поставил бутылку на доски.
   – Неужели ты никогда ни о чем не скучала?
   – О сорняках, – бросила она, – я скучала о сорняках.
   Ее категоричное высказывание вызвало у него улыбку.
   – В мире существуют не только сорняки, и ты сама это знаешь.
   Сара почувствовала, как Мак шевельнулся и повернулся к ней, изучая ее, и подумала, что вряд ли он сможет что-то увидеть при таком тусклом свете. Сможет ли он разглядеть в темноте, как быстро бьется жилка на ее шее и как четко вырисовывается грудь через тонкую футболку? Ее стала бить дрожь.
   – Замерзла? – спросил он, заметив это. Она покачала головой:
   – Не совсем.
   – Нервничаешь?
   – Нет. – Она внимательно посмотрела на него, но его глаза казались двумя черными омутами на затененном лице. – Конечно, нет.
   – Одна, в темноте, со мной, в одной рубашке... Уверен, ты нервничаешь. – Его голос лился ровно, словно усыплял ее бдительность.
   Она сделала слабую попытку засмеяться, смущенная тем, насколько близок он был к истине.
   – Думаю, что я в безопасности. Тем более, что всегда смогу убежать от тебя.
   – А ты вообще не устала от этого бегства?
   – Ты только что сказал мне, что не устал, потому что проспал целых два дня.
   – И что? – Его пальцы тихо перебирали ее волосы.
   – А то, что я спала целых двадцать лет. – Она попыталась увернуться от его ласковых рук и поднялась с кресла. – Я могу еще долго, долго бежать.
   Пробормотав «спокойной ночи», она медленно пошла к главному входу, но как только сетчатая дверь тихо закрылась, Сара бросилась бежать по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, с тем же отчаянным желанием скрыться где-нибудь, какое она испытывала в тот летний день, когда впервые покидала Денвер.
   Мак слышал как Сара летела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Хорошо, что она убежала прежде, чем он смог обнять ее, утонув в копне ее волос. Прежде, чем он смог прижать ее к себе, ощутив ее грудь под тонкой тканью этой нелепой мужской футболки. Прежде, чем он успел прильнуть к ней в долгом поцелуе, который бы заставил ее забыть, что она вообще куда-то спешит. Он проклинал свой гипс, пригвоздивший его к креслу, как беспомощного мотылька, когда ему необходимо было движение, чтобы расхаживать взад и вперед до тех пор, пока образ Сары, залитой лунным светом, не пропадет вместе с его беспокойством. До тех пор, пока пьянящий запах роз, исходящий от ее кожи, не сменится запахами земли и шалфея – теми запахами, которые были знакомы ему всю жизнь. Он должен быть очень, очень осторожным, как бы предостерег он себя. Ронда преподала ему тяжелый урок, от которого было непросто опомниться. Меньше всего ему нужно было привязываться к такой женщине, как Сара. Несмотря на то, что Сара помогла ему, она принадлежит к тому типу людей, которые спасаются бегством от всех проблем и неприятностей. Всем своим образом жизни она являет собой яркий пример кризиса среднего возраста. Ему нужна женщина, которая помогала бы ему на ранчо и с детьми, напомнил он себе. Определенно не такая женщина, как Сара.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   За два года внутренние ритмы Сары настроились скорее на незаметное, но постоянное движение солнца, чем на вверенную точность часов. Она стала просыпаться с первыми проблесками зари и начинала зевать, как только ей становилось трудно различать буквы.
   Когда в понедельник утром Сара спустилась на кухню, там, несмотря на ранний час, все уже были в сборе. Майкл бросал замороженные вафли в тостер, а Якоб мешал яичницу. Мак сидел за столом за чашкой кофе, подсчитывая что-то на калькуляторе, и быстро записывал цифры на листок.
   – Вам яичницу или яйца вкрутую? – спросил у Сары Якоб, когда увидел ее в дверях.
   – Лучше яичницу, – ответила она, заглядывая ему через плечо, – но мне казалось, что кухня – это моя обязанность.
   – Не беспокойтесь. Обед и ужин в вашем распоряжении. Хватайте тарелки, время завтракать.
   – Доброе утро, – сказал Мак. Он оторвался от своей работы и улыбнулся ей, отчего у Сары заколотилось сердце. – Спасибо за брюки. Я уж и сам подумывал привести их в порядок.
   – Рада помочь, – сказала Сара. Она подошла к буфету и достала четыре тарелки. – Я думаю, трех пар джинсов будет достаточно, так как кому-то все равно придется их перешивать, когда снимут гипс.
   В ее словах прозвучало: «И этим кем-то буду не я». Она не хотела, конечно, чтобы так получилось, но по быстрому взгляду Мака догадалась, что он все понял. Взволнованная, она поставила тарелки на стойку, и Якоб с важным видом стал раскладывать яичницу. Майкл добавил к ней вафли и поставил тарелки на стол. Сара вытащила из ящика ножи и вилки, взяла молоко в холодильнике и достала себе кофейную чашку. Все сели за стол и заговорили, как показалось Саре, более оживленно, чем обычно. Мак продолжал писать даже за столом. И при этом ни разу не посмотрел в ее сторону.
   – Все, – сказал он наконец, подвигая бумаги к Якобу. – Когда купишь все, что нужно, сделай несколько звонков вот в таком порядке. В полдень тебя сменит Майкл.
   Якоб кивнул, затем выскочил из-за стола и, сложив листки, засунул их в задний карман джинсов. Он взял тарелку и все еще полный стакан молока и направился к двери, отхлебывая на ходу. Вскоре пустой стакан и тарелка очутились на стойке, а Якоб, с шумом распахнув сетчатую дверь, ринулся к автозаправке.
   – Кур покормили? – поинтересовался Мак у Майкла, продолжая составлять список утренних дел.
   – Та крупная серая курица свила себе гнездо на сиденье трактора. И сегодня утром я там нашел три яйца.
   – Они там все гнездиться будут, если я не поменяю шину. И лучше заняться этим сегодня.
   – Может, мне вернуть теленка в стадо? Ветеринар сказал, что он поправился.
   – Я сам, – Мак взял свои костыли, – а то я с ума сойду, если не выберусь из дома хотя бы ненадолго. Оседлайте мне Джастис, и встретимся через минуту у конюшни.
   – Мак, вы действительно думаете, что вам...
   – Вы умеете ездить верхом? – прервал он Сару.
   – Да. Я давно не сидела в седле, но думаю, что смогу.
   – Эй, Майкл! – крикнул он мальчику, уже несущемуся во двор. – Оседлай и Патчиз тоже. – Затем обратился к Саре: – Надень сапоги. Сапоги Майкла будут в самый раз. Я хочу показать тебе ранчо. И не забудь про шляпу.
   – А как же посуда...
   – Она никуда не денется, поверь. Ну давай, решайся.
   Сара никогда в жизни не оставляла в раковине грязную посуду. Это ведь неправильно. По правилам кухня должна быть в полном порядке после каждого приема пищи.
   – Но...
   Однако Мак даже не расслышал ее последней слабой попытки выразить свой протест. Он схватил с холодильника шляпу и, надвинув ее поглубже, последовал за Майклом в конюшню. А Сара, раздираемая сомнениями, осталась посреди кухни. На столе – пластиковая бутылка с сиропом, вся в липких коричневых пятнах, рядом – масло, которое через минуту растает. Тостер все еще на стойке, и вокруг рассыпаны крошки. На плите – сковородка с кружевным ободком от яичного белка... Негромкое конское ржание оживило Сару. Она швырнула масло в холодильник, сироп – в буфет и быстро смахнула крошки со стола. Бросив коврик в душевую кабину и плюнув на все остальное, Сара побежала наверх сменить свои теннисные туфли на сапоги на каблуках, чтобы нога не теряла стремени. Она натянула бейсболку на голову, протащила волосы через прорезь кепки и побежала вниз по лестнице и дальше на улицу, на ходу надевая куртку и застегивая молнию, так как утро было довольно холодным. Прислонясь к шее лошади, поскольку костыли валялись тут же на земле, Мак надевал уздечку тому самому мерину, на котором Сара увидела его впервые. Майкл покрывал одеялом спину гнедой кобылы.
   – Эй! Дай я сама это сделаю, – сказала Сара, торопливо направляясь к Майклу, – ты лучше помоги отцу. – Она положила седло на спину лошади, и ее пальцы сами собой стали вспоминать все те действия, которые за этим следуют. Она почти ощущала на своих руках большие руки отца, уверенно направляющие ее, помогающие подтягивать подпругу и укорачивать стремя по росту. Сара полностью отдалась работе, забыв о грязной посуде в раковине, крошках на стойке. Она гладила потертое, лоснящееся седло и жесткую черно-белую гриву с одинаковой нежностью – это напоминало ей о том, как она просыпалась по утрам в то далекое лето: и запахи были те же – запахи росы, соломы, пыли и лошади; и звуки были те же – скрип кожи, шлепанье копыт беспокойных животных, перебирающих ногами и подергивающих крепкими мускулами. И желание было то же: взлететь в седло, натянуть поводья и поскакать...
   От резкого ругательства Сара очнулась. Она подняла глаза и увидела страх на лице Мака. Ухватившись за луку седла, он озадаченно смотрел на стремя.
   – Черт, – выругался он снова, а Майкл смотрел на него широко раскрытыми глазами, оба были расстроены тем, что Маку не сесть в седло. Во-первых, просто невозможно перенести всю тяжесть тела на больную ногу, а во-вторых, из-за гипса нога распухла так, что не влезала в стремя.
   – Почему бы нам просто не поехать на твоем грузовике? – предложила Сара, отходя от маленькой лошадки.
   Однако Мак об этом и слышать не желал:
   – Невозможно почувствовать землю, сидя в грузовике.
   – Но...
   – Я выезжал верхом на пастбище почти каждое утро и не собираюсь отказываться от этого теперь. – Сара видела, как глаза его сузились и на лице появилось упрямое выражение. Одной рукой опираясь на костыль, а другой – на лошадь, он прыжками обошел лошадь и встал с другой стороны. – Тише, малыш, – успокоил он коня, который начал приплясывать на месте, и неуклюже вставил правую ногу в стремя.
   – Папа, я думаю, что... – Майкл, не закончив фразы, замолчал и подхватил костыль, который передал ему отец.
   Мак схватился за седло, перенеся на стремя всю тяжесть тела, и с громадным усилием перекинул загипсованную ногу через седло.
   – Эта штуковина, черт бы ее побрал, тянет на целых двадцать фунтов, – проворчал он, натягивая вожжи, и они с Майклом обменялись гордыми улыбками.
   Этого человека, видимо, ничто не остановит, подумала Сара, с легкостью садясь в седло и наблюдая, как Майкл закрепляет костыли позади Мака двумя кожаными ремнями. Она улыбнулась: костыли по обе стороны широкого крупа лошади казались как бы продолжением ног Мака.
   – Все в порядке? – поинтересовался тот у Сары. Она кивнула.
   Они пустили своих лошадей шагом от конюшни с пристроенным загоном для скота, миновали коровник, полуразваленный стог сена, заметно уменьшившийся за зиму, затем проехали мимо дюжины клеток для кроликов, ярко-зеленого трактора с передними колесами без шин, на мягком сиденье которого валялись ветки и перья. Майкл скрылся за дверью коровника и через минуту вернулся с выздоровевшим годовалым теленком, которого он с трудом тащил за собой на желтой нейлоновой веревке, обвязанной вокруг шеи. В свободной руке он держал ружье. Подойдя к Маку и Саре, он ослабил веревку на шее теленка и протянул отцу ружье. С небрежной легкостью Мак взял ружье и вложил его в потертый кожаный футляр, прикрепленный к седлу двумя серебристыми кольцами.
   – Мы вернемся через пару часов, – сказал он Майклу.
   – Хорошо. Мне проверить изгородь на восточной стороне Гофер-Дрю или сразу же направиться на запад?
   – На запад. И постарайся вернуться к полудню, чтобы сменить Якоба на автозаправке.
   Майкл помахал им рукой и легким, неторопливым шагом пошел в конюшню седлать своего коня. Он надвинул шляпу почти на глаза, в точности подражая отцу. Мак тряхнул поводьями, и Джастис медленно тронулся вперед, подгоняя теленка. Лошадка Сары покорно и легко потрусила рядом по проторенной дорожке. Они проехали скошенный луг, который простирался за домом, и поскакали дальше, в открытую степь. Сара ехала молча, наслаждаясь ритмичным движением лошади, тем необыкновенным и удивительным движением, присущим только лошадям, по которому за долгие годы она так соскучилась. Джастис подгонял теленка, не давая ему щипать по дороге траву. Пришпорив свою лошадку, Сара поравнялась с Маком.
   – Для чего тебе ружье? – спросила она. – Чтобы защищаться от воров?
   – Нет, от змей.
   – Ты имеешь в виду настоящих змей? – спросила Сара полушутя, но при этом неловко заерзав в седле.
   – Угу. Или чтобы пугать волков, которые часто беспокоят наших телят. Или подать сигнал, когда попадешь в беду, – Мак пожал плечами, – это очень удобно.
   Сара удовлетворенно похлопала свою лошадку по спине. Но на всем пути они не встретили ни одной живой души, кроме грязно-серого кролика, который мчался с огромной скоростью, и пустынность этих мест снова поразила ее. Никакого стада не было видно, и Сара с любопытством поинтересовалась:
   – А сколько у тебя голов скота?
   – Примерно двести пар.
   – Пар?
   – Имеется в виду корова-мама и теленок.
   – А быки-папы не считаются?
   Он посмотрел на нее, широко улыбаясь:
   – Нет необходимости держать много быков, чтобы сделать коров счастливыми.
   Она улыбнулась ему в ответ.
   – Значит, не считая нескольких очень занятых быков, у вас всего четыреста голов скота?
   – Да, примерно. На сегодняшний день, во всяком случае. Я недавно начал заниматься разведением новой породы. Их у меня уже тридцать восемь голов.
   По тому, как он говорил, Саре стало ясно, что он очень гордится своей новой породой. Она смутно припомнила больших белых коров, привезенных, кажется, из Франции. Из Франции или нет, но четыреста тридцать восемь коров – это не так уж много. Может быть, ранчо и не такое огромное, каким она его представляла.
   – А сколько у тебя земли?
   – Четыре тысячи акров.
   – Что?! – Сара удивленно уставилась на Мака. – Ты шутишь?
   – Я еще сдал в аренду тридцать пять тысяч акров. – Он сказал это как бы между прочим, словно в этих астрономических цифрах не было ничего необычного.
   – Ничего себе! – Сара продолжала удивленно качать головой, и при этом ее волосы, собранные в конский хвост, раскачивались из стороны в сторону. – Да это же целый штат Вайоминг!
   – Не совсем, – рассмеялся Мак, – и вообще, на каждую корову необходимо иметь более ста акров земли. – Так как Сара все еще взирала на него с недоверием, он добавил: – Посмотри вокруг, это еще не Кентукки.
   – Но ради Бога, скажи, как ты умудряешься следить за всеми коровами на таком огромном участке?
   – Ну, прежде всего, они не разгуливают по всей территории. У нас есть ограждения, которые тянутся на несколько миль, и мы каждый месяц меняем место выпаса. В этом месяце, например, стадо этого маленького теленка находится не очень далеко от дома, поэтому ему не придется долго добираться.
   И действительно, проехав около пятнадцати минут вдоль колючей проволочной изгороди по направлению к северу, Сара увидела темно-рыжих телят с белыми мордочками. Большинство из них щипали траву и упорно ее жевали, остальные лежали или в тени высоких кедровых деревьев, или на открытом пространстве, подобрав под себя ноги. Мак и Сара подъехали к поржавевшим от времени воротам из железных труб. Мак наклонился, чтобы поднять задвижку. Ворота распахнулись, и они проехали внутрь. Мак плотно закрыл ворота за собой. Они углубились, в ближайшую группу коров примерно на сто ярдов, и там Мак остановил свою лошадь. Он отстегнул от седла костыли и осторожно слез с коня, который терпеливо и стойко сносил все его неуклюжие движения. Когда он шел к теленку, резиновые наконечники костылей полностью утопали в грязи.
   – Ну, вот ты и дома, мой мальчик, – Мак похлопал теленка по спине. Этого годовалого теленка только что отняли от коровы и готовили на продажу, как и остальных рожденных в этом году. – Слезай, – сказал он Саре, – мне надо немного передохнуть. К тому же придется придумать какое-то стремя: от этой гипсовой гири начинает чертовски болеть нога.
   Сара спешилась, привязала лошадь к ветке кедра, где уже был привязан Джастис, и села рядом с Маком на плоский валун. От непривычки у нее заболели бедра, и она почувствовала, как напряглись те мышцы, которые давно не давали о себе знать. Так же как и Мак, она тяжело вздохнула, вытягивая ноги. Становилось теплее. Сара сняла куртку и повязала ее вокруг пояса, лениво наблюдая за теленком, который нетерпеливо бежал к своему стаду. Она видела неровно выбритое место на передней ноге, где была рана. Ей вдруг захотелось своими собственными глазами посмотреть, как ветеринар лечил днем раньше этого малыша.
   – Я не говорила тебе, что хотела стать ветеринаром? – спросила она после долгого раздумья. – Я имею в виду, в тот день, когда рассказывала о своей жизни?
   – Нет, что-то не припомню.
   – А ведь хотела. Это было моей основной специализацией в колледже.
   – В самом деле? Специалист по собакам и кошкам или по коровам и лошадям?
   – По крупному рогатому скоту, – многозначительно ответила Сара, – можешь не сомневаться. В детстве я была помешана на лошадях. У моих родителей имелась небольшая ферма на западе Денвера, они подарили мне лошадку, когда мне было двенадцать лет, гнедую кобылу. – От этих воспоминаний ее лицо озарилось нежной улыбкой. – Я выезжала рано утром, как сегодня. Когда я оглядываюсь назад, кажется, что тогда все время было лето. Я ездила верхом часами. И мне очень нравилось скакать по равнинам. – Сара стянула с головы кепку, захватив и ленту для волос, и руками пригладила волосы. – Эти равнины простирались до бесконечности, и мне никогда не удавалось добраться до конца прежде, чем я успевала проголодаться. Я возвращалась поздно, к ужину, – загорелой, вспотевшей, впитавшей в себя запах лошади.
   – Продолжай, – сказал Мак тихим голосом, боясь нарушить поток ее слов.
   Сара пожала плечами. Она была не в состоянии вспомнить больше двух-трех обрывков прошлого, застывших во времени подобно черно-белым фотографиям.
   – Я помню, как писала в дневнике, что стану ветеринаром, что у меня будет полная конюшня лошадей – арабских, если память мне не изменяет. Я очень хотела иметь большое ранчо – настоящее, не похожее на маленькую ферму моих родителей, где держат кур и выращивают кукурузу. И еще я хотела выйти замуж за ковбоя, похожего на Зейна Грея.
   Мак рассмеялся оттого, как она растянуто произнесла свои последние слова:
   – А мне казалось, что твой муж – учитель английского.
   – Ты прав. – Она задумалась о Греге – с редеющими волосами, с карими, красивыми, как у лани, глазами, с его отутюженными костюмами и страстью к классикам. Он был настолько далек от ее воображаемого героя, что просто не шел с ним ни в какое сравнение.
   – Но как же это получилось? Звучит так, словно ты сбилась с пути.
   – Я вышла замуж за своего учителя литературы в колледже. Мы с первого взгляда полюбили друг друга и поженились сразу же, на каникулах. Я тут же забеременела, и мне пришлось оставить колледж и... – Сара нахмурилась, – ну, просто у меня ни на что не оставалось времени. Лаура, когда была маленькой, болела астмой, и для нас это был тяжелейший период. Когда Лаура пошла в школу, мы нуждались в деньгах, и я нашла работу секретаря на полставки в одной из телефонных компаний. Потом были распродажи кондитерских изделий, участие в различных общественных собраниях и эти ужасные чаепития на факультете... – Она тяжело вздохнула, внезапно почувствовав раздражение от своего рассказа. – Короче говоря, вместо того чтобы быть женой ковбоя, я стала женой профессора в одном из старейших и прекраснейших университетов Денвера, где питалась маленькими сандвичами с обрезанными корочками. – Она замолчала и встряхнула руками, будто хотела сбросить с себя эти тяжелые воспоминания об угнетающих официальных чаепитиях. Сара выдавила из себя улыбку: – Хотя мне очень нравились эти сандвичи.
   Мак не поверил ее улыбке. Он почувствовал напряжение в ее голосе, когда она рассказывала об этом периоде своей жизни, и мечтательность, с которой она вспоминала о детстве, проведенном с лошадьми. Ее речь потеряла заученную отточенность и четкость, Сара стала произносить слова протяжно, нараспев. Мак все еще слышал в ее голосе тоску по несбывшимся мечтам, которую не смогли заглушить все эти годы. Он наблюдал, как она смотрела вдаль, как ветер играет ее волосами, развевая и запутывая их еще больше. Глядя на нее на фоне голубого, ясного неба с белыми легкими облаками, он ясно представил себе маленькую девочку, галопом скачущую по бесконечным лугам. Было очевидно, что Сара, несмотря на аристократическую внешность, принадлежала земле так же, как и он. Как могло случиться, что она так далеко ушла от своей судьбы? – удивлялся Мак. Как могло случиться, что ей, любящей скакать по бескрайним полям на своей гнедой, пришлось в конце концов ограничиться путешествием на грузовике? Его охватило непреодолимое желание поймать в кулак гриву ее роскошных волос и привлечь к себе, покончить с ее постоянными, беспокойными поездками, посадить рядом с собой, крепко обнять и не отпускать до тех пор, пока она не перестанет сопротивляться и не будет умолять оставить ее здесь, рядом с ним. Ему хотелось поймать ее губы, почувствовать, как они раскроются, когда он прижмется к ним; хотелось знать, что Сара пробудет с ним долго, достаточно долго, чтобы он успел запомнить форму, ощущение и вкус ее губ. Но вместо этого Мак схватился за костыли.
   – Нам лучше вернуться, – сказал он резко, чего и сам не ожидал, – у меня еще куча дел дома.
   Сара кивнула, подождала, пока он взберется на лошадь, чтобы привязать его костыли к седлу, и легко вскочила в седло. Мак поймал себя на том, что восхищается ее умением ездить верхом, той грацией, с какой она сидела в седле. У Сары была своя, особая связь с лошадьми. Когда они вернулись в конюшню и Сара попросила разрешения почистить лошадей, Мак без колебания доверил их ей. И когда, заменив колеса на тракторе, он вернулся в конюшню, обе лошади сияли чистотой и смирно стояли в своих стойлах.
   – Что ты сделал с Джастис? – изумленно спросил у отца Якоб, когда они вдвоем заменяли в загоне ограду, которую лошадь почти перегрызла своими крепкими зубами.
   – Это не я, а Сара, – ответил Мак, держа в зубах гвоздь. – Это она почистила и Джастис, и Патчиз. – Он выплюнул гвоздь, приставил его к доске и забил тремя точными ударами молотка.
   – Как ты думаешь, нельзя ли попросить ее остаться у нас еще на пару деньков? – спросил вдруг Якоб. И в ответ на удивленный взгляд отца добавил: – Я серьезно. Было бы очень удобно, если бы она осталась.
   Тут до них донесся голос Сары.
   – Ужин готов! – позвала она нараспев. – Пора ужинать!
   – Теперь ты понял, что я имел в виду? – улыбаясь, спросил Якоб у отца. – Очень удобно.
   Маку пришлось с этим согласиться, когда они с Якобом минуту спустя прошли на кухню и он кинул шляпу на холодильник. От запаха жареной курицы и перца чили у него потекли слюнки. Стол ломился от блюд: размягченные маисовые лепешки, разогретая фасоль, томаты, тарелка с мелко нарезанной сочной, поджаристой курицей.
   – Ого! Вы только посмотрите! – раздался из гостиной голос Майкла. Мак и Якоб переглянулись и с неохотой направились к нему. От увиденного в гостиной брови Мака удивленно поползли вверх. Майкл стоял посреди комнаты и кружился, размахивая руками.