Степняк-Кравчинский Сергей. Андрей Кожухов

   - И Тарас спасен? - спросила Таня в большом волнении.
   - Да. Все жильцы узнали о ночном переполохе и об обыске у предполагаемого Волкова. Тарас, конечно, не стал дожидаться, чтобы полиция исправила свою ошибку.
   - Ну, а Миртов? - спросила Таня. - Узнала ли полиция, кто он?
   - Да, и даже очень скоро. Писем он не держал у себя. Но зато на одной из забранных книг жандармы открыли его имя, написанное целиком: Владимир Миртов. Они решили, что это один из его товарищей, одолживших ему книгу, и распорядились об обыске у Владимира Миртова. Само собою разумеется, когда пришли жандармы, то оказалось, что разыскиваемый человек арестован два дня тому назад по ошибке вместо другого, ускользнувшего тем временем из их рук.
   - Что же они тогда сделали? - спросила Таня.
   - Что им оставалось делать? Они вымещали, как могли, свою злобу на том, кто был у них в руках. Им не удалось открыть, кто именно жил под именем Захария Волкова, но они догадались, что упустили крупную птицу. Да, Миртов знал, что его ожидало, и он не пожертвовал бы собой для первого встречного.
   - Они были близкими друзьями? - спросила Таня.
   - Кто?
   - Да Миртов и Тарас?
   - Нет, не особенно. Они были просто знакомые. Миртов даже недолюбливал Тараса за его диктаторские замашки. Его поступок не был вызван личными мотивами. В этом-то и состоит его величие! - закончил Жорж, и в голосе его задрожали ноты восторга и удивления.
   Последовало торжественное молчание, лучше всяких слов выражавшее высокое настроение души. И Андрей, и Лена, и Жорж - все были под обаянием геройского поступка, исключительного даже в летописях революционной партии. Все на минуту прониклись различными чувствами: сожалением о преждевременной утрате такого человека, преклонением перед его героизмом, гордостью членов партии, вербующих в свои ряды людей, готовых на величайшие жертвы для дела.
   Но для Тани тут было нечто большее. Для нее это была одна из тех случайностей, которые, попадаясь на перепутье жизни, раз навсегда формируют нравственный облик человека. С тех пор как она познакомилась с Зиной, а потом с Жоржем, она искренне и горячо сочувствовала их делу. Но пропасть разделяет сочувствующего, готового сделать кое-что, иногда и очень много, для дела, и настоящего служителя идеи, идущего ради нее на всевозможные жертвы, просто потому, что иначе он поступать не в силах. Таня не перешагнула еще этой пропасти. До сих пор она была на другой стороне, с другими людьми. Она, может быть, и осталась бы там, если бы накануне этого дня прекратила дальнейшее сношение с этим миром, где так много вращалась последнее время. Ее душа еще ни на одну минуту не изведала тех глубоко потрясающих ощущений, после которых нет возврата в трусливую, малодушную, бесплодную среду.
   Событие или книга; живое слово или заразительный пример; печальная повесть настоящего или яркий просвет будущего - все может послужить поводом для рокового кризиса. У иных он сопровождается сильным душевным потрясением; у других глубочайшие источники сердца открываются как бы во сне, нежным прикосновением дружеской руки. Так или иначе, но все отдавшиеся на жизнь и смерть служению великому делу должны пережить такой решающий момент, потому что целое море самых сильных впечатлений не может заменить его живительной силы.
   Такой кризис теперь наступил для Тани. Когда Жорж замолк и она поняла все, ее сердце вдруг наполнилось острым, всепоглощающим чувством жалости. Она как будто выросла в эту минуту и из молодой девушки обратилась во взрослую женщину с вполне созревшими в ее девичьем сердце материнскими инстинктами, и этот юноша, которого она никогда не видела, стал ее собственным ребенком, оторванным врагами от ее груди. Живая краска залила ее лоб; нечто быстрое, чего она не могла разобрать, но что не было, к ее удивлению, ни ненавистью, ни жаждою мщения, осветило ей, как молнией, глаза - и все было кончено. Великое дело свершилось. Здесь, в этом загородном глухом уголке, в этой бедной комнате рассказ о благородном поступке нашел отклик в молодой душе и навсегда привлек ее к великому делу.
   Когда девушка заговорила, она не произнесла ни торжественных клятв, ни других решительных заявлений. Она не могла сделать ничего подобного, если бы даже по природе своей не была чужда всего показного, всего сенсационного. Ни тогда, ни после, в течение предстоявших ей долгих лет геройских трудов и страданий, не могла она сказать, когда свершилось ее обращение. Она сама не понимала, что происходило в ту минуту в ее сердце, и внезапное чувство, охватившее ее, выразилось в несколько странной форме.
   - Я не вижу ничего особенно великого в том, что сделал Миртов, сказала она тихим дрожащим голосом, как бы стыдясь своей смелости.
   Жорж посмотрел на нее с изумлением.
   - Между крупным деятелем и человеком, играющим второстепенную роль в деле, выбор ясен, - продолжала Таня, не поднимая глаз. - Миртов исполнил свой долг, вот и все.
   Лена одобрительно кивнула головой. Она была совершенно согласна с Таней.
   Жорж смотрел на нее с восторженным удивлением. Ничего подобного он не рассчитывал услыхать от нее, а уж он ли, как ему казалось, не знал ее!
   - А вы, вы так же поступили бы на его месте? - спросил он взволнованным голосом.
   - Если б оказалась такой же догадливой, - да! - ответила Таня, не колеблясь и глядя ему прямо в лицо.
   Она только что ответила на этот вопрос самой себе, что и вызвало ее первое неловкое замечание о поступке Миртова. Теперь же она только повторила свой ответ вслух, и, опершись на руку своей красивой головой, она снова погрузилась в думы, устремив мечтательный взгляд вперед.
   Андрей, который не мог оторвать глаз от нее, нашел, что она дьявольски хороша в эту минуту, и ужас охватил его, как при приближении какого-то несчастья. Но почему же лицо его вдруг подернуло, как от внезапной боли? Причиной был этот несносный Жорж, который не мог забыть о своих комплиментах даже в такой неподходящий момент.
   - Если нравственная сила имеет какую-нибудь цену, - начал Жорж взволнованным голосом, - то лучший, величайший из наших деятелей оказался бы самонадеянным глупцом, согласившись на такой обмен с вами.
   Он был, однако, потрясен и говорил от души, и Андрей был несправедлив к своему другу, придавая словам такое легкомысленное объяснение. В эту минуту Жорж был не способен думать о девушке иначе, как о дорогом товарище. Он приветствовал пробуждение прекрасной души, и то, что он говорил, было в сущности правдой, но высказывался он, по своему обыкновению, в несколько преувеличенных выражениях.
   Что касается Тани, то на нее слова Жоржа произвели отрезвляющее действие. Его преувеличения показались ей забавными, и она готовилась уже пошутить на его счет. Но, посмотрев ему в лицо, она внутренне попрекнула себя за свое намерение и даже почувствовала к нему нежность. Она крепко пожала ему руку.
   - Какой вы добрый, Жорж! Но довольно об этом, - сказала она.
   - Что с вами? - обратилась Лена в то же время к своему соседу. - Вы так побледнели.
   - Неужели? - пробормотал Андрей. - Должно быть, это отражение зеленых деревьев.
   Но то не было отражением зеленых деревьев - оно-то, скорее, скрывало мертвенную бледность его лица. В этот самый момент острое чувство ревности сорвало повязку с его глаз. Он увидел, как при свете молнии, что, собственно, он испытывал по отношению к Тане со дня их первой встречи. Да, он любил эту девушку, любил ее лицо, ее платье, любил самую землю, которой она касалась! И в то же время мучительное сознание, точно ножом, резнуло его по сердцу: если она полюбит кого-нибудь, то непременно этого медоточивого краснобая, который теперь был положительно ненавистен Андрею. Непреодолимая, бешеная ревность охватила его; ему стоило больших усилий усидеть на стуле и не потерять самообладания. Он боялся, что выдаст себя, если останется дольше.
   - Мне пора идти, - сказал он глухим голосом. Ему стало душно в комнате.
   - Разве так поздно? - удивилась Таня.
   Взглянув на свои элегантные маленькие часики, она решила, что и ей нужно уходить.
   - Вы проводите меня, надеюсь? - обратилась она к Андрею и Жоржу.
   Андрей молча поклонился Конечно, он пойдет ее провожать. Он хочет быть с ней и слышать ее беседы с Жоржем. В нем кипела жажда самоистязания, ему доставляло особое наслаждение вонзать все глубже и глубже острый нож в свою рану. Он ни за что на свете не отказался бы от этого мучительного наслаждения. Да он бы и не мог, если бы захотел Он потерял свою независимость. Он больше не принадлежал самому себе. Черные глаза Тани увлекали его за собой. Он не мог уйти, пока она позволяла ему оставаться.
   Жорж говорил всю дорогу с Таней, но Андрей почти не раскрывал рта.
   Каждое слово Жоржа злило его. После замечания Тани Жорж не возобновлял своих комплиментов, но они чувствовались в тоне, каким он говорил, в его взглядах и жестах, и все это в высшей степени раздражало Андрея
   Они попрощались с Таней у ее дверей и направились домой. Так как было еще не очень поздно, а ночь была дивная, то Жорж предложил идти пешком.
   Андрей согласился. Ему было все равно.
   - Ну, разве я не был прав, когда говорил... - начал было Жорж, сводя разговор на обычную тему.
   - Оставь, пожалуйста! - прервал Андрей. - Мне это надоело.
   Он впал в прежнее угрюмое молчание, отвечая короткими, односложными звуками на вопросы Жоржа. Он был сердит, раздражен, несчастен. Сделанное им сегодня роковое открытие ставило его в новые отношения к Жоржу и причиняло ему острую боль.
   Поведение Жоржа представлялось ему крайне предосудительным. Андрей не верил в серьезную привязанность его к Тане. Как мог он любить девушку, которую даже не дал себе труда понять? Все это была его фантазия, пустой фейерверк, порожденный богатым поэтическим воображением. Жорж сделал бы лучше, если б поверял свои излияния перу и бумаге, чем вбивать их в голову молодой, неопытной девушке.
   Все это Андрей высказал бы своему другу еще вчера. Но теперь, когда он убедился, как он сам жестоко запутался, говорить в таком тоне было невозможно. Отныне ему оставалось напустить на себя личину двоедушия. Их отношения, до сих пор столь откровенные и прямые, сразу приобрели отпечаток неискренности. Это было для него тяжелее полного разрыва.
   Наконец они должны были распрощаться.
   - Я зайду к тебе завтра утром, - сказал Жорж. - Не уходи из дому, мне хочется прочесть тебе кое-что из моих новых вещей.
   "Гимн в честь Тани, бьюсь об заклад", - подумал Андрей, но, совладав с собой, сказал:
   - Разве ты не можешь послать прямо в типографию?
   Это было уже слишком! Жорж почувствовал себя задетым за живое, и поперечные складки появились на его лбу под шляпой.
   - Конечно, не могу или, вернее, не хочу, - сказал он полуобиженным, полуудивленным тоном. - Я никогда не доверяю собственным суждениям о своих вещах.
   - Ладно, значит, до завтра! - сказал Андрей.
   Это касалось некоторым образом дела, и он счел своей обязанностью исполнить просьбу товарища.
   "Что это сегодня с Андреем? - подумал Жорж, направляясь домой. - Я никогда не видал его в таком состоянии".
   Он, вероятно, догадался бы, в чем дело, если бы при своей тонкой наблюдательности связал в одно целое некоторые недомолвки и намеки; но сегодня его душа была слишком полна восторженных ощущений, чтобы дать ему погрузиться в холодный анализ. Слова Тани еще раздавались в его ушах; и лицо и поза, в которой она их произнесла, стояли перед его глазами. Теперь он вполне понял, что скрывалось за этими словами, и он был ослеплен тем, что увидел. Ему стало стыдно за свою самонадеянность: он думал, что сам поведет эту девушку к самопожертвованию для великого дела... и он - ничто в сравнении с нею! Ему казалось, что только сегодня он узнал, что такое любовь к женщине. Он весь отдался этому новому чувству, погружаясь в упоительный мир снов, прекрасных, как юность, и пленительных, как действительность. А над ними царила черноокая девушка, задумчиво опершись чудной головой на свою руку.
   Очаровательный образ улыбался ему и наполнял его сердце надеждой. И это нежное пожатие руки!.. Кто знает, если не теперь, то, быть может, со временем в ее сердце проснется более глубокое чувство в ответ на его горячую привязанность? Зачем долее сдерживать себя и умалчивать о своей любви? Он достаточно долго колебался. Мог ли он сомневаться в себе теперь, когда вся душа его превратилась в один порыв любви и преклонения перед нею?
   Он решил высказать ей все при следующем свидании.
   Глава X
   СТИХИ ЖОРЖА
   На следующее утро Жорж был уже в комнате своего друга с пачкой рукописей в кармане. Досада и огорчение Андрея улеглись за ночь, проведенную без сна, и, несмотря на усталость, он казался довольно бодрым. Он встретил гостя ласково и даже с несколько преувеличенным радушием. Ничего не подозревавший Жорж приписал это желанию загладить вчерашнее.
   Обдумывая ночью новое положение, в какое он был поставлен своим безумием, Андрей окончательно решил вопрос о своих отношениях к Жоржу. С такой тайной в груди он не мог оставаться с ним в прежней тесной дружбе это было бы низостью, а между тем он скорее откусил бы себе язык, чем покаяться во всем Жоржу. Раз нельзя было сказать правду, единственное, что ему оставалось делать, - это прекратить интимность с Жоржем и отныне поддерживать лишь просто товарищеские отношения. Такое решение было в высшей степени тяжело Андрею, но ничем нельзя было помочь делу, и пришлось на том помириться. Жорж был его единственным другом - как дружба понимается в том мире, где они вращались. Теперь у него этого друга не будет - вот и все.
   Андрей не часто отступал от раз принятого решения, но выполнить это последнее решение ему было очень тяжело. Его чувства не могли сразу привыкнуть к новым отношениям, предписанным всесильным авторитетом разума. Он вздохнул с облегчением, когда его друг вдруг вынул свою рукопись и приступил к чтению.
   Жорж принес с собою не политические статьи или памфлеты, которые, по его выражению, он писал "в поте лица своего", а плоды досугов. Это были стихи, частью лирические, частью небольшие поэмы, каждая на особенный сюжет, но так тесно связанные общей мыслью, что, взятые как целое, все стихотворения казались разрозненными строфами одной поэмы. В ней воспевалась заря русской революции - тот период, когда полная энтузиазма и веры привилегированная молодежь потоком ринулась "в народ" проповедовать евангелие социализма, братства и всеобщего счастья.
   Написанные в разные времена и в разных настроениях, стихи Жоржа были отрывочны и неровны. Юмор перемешивался с пафосом, короткие строфы следовали за длинными поэмами. Но эта неправильность и кажущееся отсутствие единства давали возможность автору отразить более полно все стороны доблестной эпохи, представляющей такой богатый материал для поэтической обработки.
   Вначале шла группа коротеньких стихотворений с общим названием: "Под родительским кровом". Они изображали внутреннюю жизнь молодой отзывчивой души, страстно жаждущей правды и справедливости и тревожно ищущей выхода из унизительных компромиссов спокойной, богатой жизни посреди голодающих миллионов. Следующий отдел, озаглавленный "Среди полей широких", был самый длинный и разнообразный. В него вошли воспоминания о тяжелых трудах и чистых радостях первых пропагандистов. К трудностям их образа жизни как простых рабочих автор относился легко: тон этого отдела был веселый. История приключений пропагандистов, то трогательных, то комичных, переплеталась с описаниями деревенской жизни и природы.
   Заключительная поэма была самая грустная, но в художественном отношении лучшая из всех. Это была лебединая песня молодого пропагандиста накануне его перехода из "временной могилы" - тюремной камеры - в вечную. Песня, написанная в минорном тоне, мягкая и нежная, как и время, отраженное ею. Художественное чутье Жоржа не позволило ему сделать героя выразителем взглядов и чувств автора. Он был настоящим человеком своего времени - одним из первых пропагандистов, еще не озлобленных долгими годами преследований. Забывая о зле, причиненном ему, он не жаловался и не сожалел о жизни, скошенной в пору расцвета. Он находил утешение в мысли, что если ему при жизни помешали работать для народа, то хоть смертью своей он сослужит ему службу. Правдивость и искренность Жоржа выступили во всей своей силе в поэме. Трогательный образ героя, сраженного с такой безграничной жестокостью, действовал на душу гораздо сильнее, чем самое горячее воззвание к возмущению и мести.
   Андрей слушал как очарованный, боясь проронить слово. Он находился под обаянием мелодичных строф Жоржа, которые укротили обуявшего его злого духа, и боялся нарушить магические чары.
   Эти песни из недавнего прошлого были для него более чем художественными произведениями; они воскрешали перед ним его собственную жизнь. Он и Жорж были пропагандистами в свое время и, прежде чем сделаться террористами, сами пережили эти чувства. Молодой человек, умирающий в тюрьме, воплощал для них многих из дорогих и незабвенных товарищей, погибших таким же образом и за то же дело. Благородные и чистые чувства, вызванные волшебством поэзии, успокоили разгоряченный мозг Андрея и расположили его лучше к самому Жоржу. В нравственном облике обоих было слишком много общего.
   Чтение продолжалось не более часа. Когда Жорж кончил, Андрей искренне и горячо выразил свое одобрение. Ничего лучшего, по его мнению, Жорж до сих пор не написал. После нескольких критических замечаний и советов Андрей свободно и непринужденно продолжал дружескую беседу. Жоржу не приходилось более объяснять себе поведение своего друга, потому что тот держался естественно и просто, как всегда.
   Андрей, однако, отказался пойти прогуляться с Жоржем. Ему необходимо было наткать шифрованное письмо, а он еще не садился за работу.
   Он долго стоял у окна на одном и том же месте, после ухода Жоржа все еще находясь под влиянием прослушанных стихов. В самом деле, они были очень хороши; талант Жоржа быстро развивался, и в нем были задатки настоящего поэта. Счастливец! На нем была печать избранников. И вдобавок он был человеком с сердцем; его произведения не могли быть плодом одного лишь воображения. Нужно было глубоко и интенсивно чувствовать все то, что он выражал в таких задушевных словах.
   Автор отступил понемногу на второй план. Андрей стал думать о человеке, и его сердечная рана, закрывшаяся было на минуту, раскрылась снова. Но теперь поведение Жоржа уже не представлялось ему в таком свете, как накануне. Такой правдивый, искренний и честный человек не мог быть фатом*. Он был несправедлив к Жоржу. Но как объяснить его удивительное непонимание девушки? Его нелепые преувеличения? "Ну что ж, это в его натуре, и ничего с ним не поделаешь. Такова его манера относиться ко всему. И все-таки, он искренне ее любит. Разве каждый не может любить по-своему? И она ответила ему взаимностью. Отчего же нет? Всякая молодая девушка предпочтет поэтическую, восторженную любовь Жоржа неинтересному, прозаическому чувству, какое столь же неинтересный и прозаичный человек, как он, может предложить".
   ______________
   * Фат - пошлый, пустой, самовлюбленный.
   "Прочность, постоянство, положительность!" - с горечью повторял Андрей.
   Если бы любовь была материей, из которой делают платье и обувь, то у него оказалось бы немало шансов на успех. Но женщины не с этой точки зрения смотрят на любовь, и они совершенно правы. И почему же чувство Жоржа должно непременно оказаться легкомысленным? Конечно, он не имел представления о настоящей Тане, поклоняясь вместо нее кумиру, облаченному в мишурные одежды собственного изделия. Но если он никогда и не откроет истинной Тани - что за беда? Если даже этот фантастический плащ с течением времени износится, он выкроит вместо него новый. Ему это нипочем, и обоим им такое занятие доставит лишь новое развлечение.
   Андрей сидел теперь у стола. Опершись на него локтем, он уныло рассматривал голые стены, оклеенные дешевыми обоями, и механически старался найти линию, которая разделяла бы на две симметричные части безобразный зеленый квадрат узора. Он так и не нашел ее и перевел усталый взгляд на свой письменный стол.
   Два месяца! Да, всего два месяца прошло со дня их первой встречи. Но он успел узнать ее, как будто был знаком с нею два года. Он стал читать в ее душе почти с первого их разговора. Теперь он знал ее лучше, чем она сама, и находил качества, которых она из скромности не согласилась бы признать, и недостатки, против которых она протестовала бы с негодованием. И ему трудно было бы решить, что ему милее в ней. Он любил ее такою, какою она была, и не мог себе представить лучшего существа, раз оно отличалось бы от Тани.
   Он стал припоминать все подробности их короткого знакомства. Ничто не ускользнуло из его памяти: почти каждое слово, ею сказанное, и выражение ее лица вставали перед ним. Никакой надежды. Дружба! Молодые девушки охотно награждают этим чувством друзей любимого человека. Она уже любила Жоржа до их встречи. Он нарочно обманывал себя, сомневаясь в этом хоть на одну минуту. Но если бы она тогда и не любила, как могла бы она колебаться в выборе теперь?..
   Да, все, что есть лучшего в жизни, принадлежит этим баловням судьбы, потому что им и без того дано многое.
   "Что ж, пусть будет так, - сказал Андрей, и мрачный огонек сверкнул в его глазах. - Цветы попадаются и на самых печальных жизненных путях. Пусть их срывают другие и мирно наслаждаются ими; мы же, скромные труженики, удовольствуемся одними терниями и плакаться не будем".
   Он вздохнул и решительно уселся за работу. На несколько часов он переселился в мир чисел, нашептывая" цифры, совещаясь с ключом, делая разные исчисления, работая с озлобленным прилежанием, не поднимая головы. Необходимо было доставить письмо заблаговременно на конспиративную квартиру, потому что человек, отправлявшийся в Дубравник, уезжал в тот же день.
   На конспиративной квартире он застал Лену, которая исполняла там свое дежурство.
   - Получились вести из Дубравника, касающиеся вас, - сказала она.
   Она вынула из ящика письмо Зины, еще влажное от химического реактива.
   - Вот, а тут ваше имя, - сказала она, указывая на группу цифр на последней странице.
   Андрей прочитал следующее: "Дело мое осложняется, и Андрей хорошо сделает, если приедет".
   Ничего более подходящего нельзя было придумать, и Андрей тотчас же решил принять это приглашение.
   - Что вы на это скажете? - спросила Лена сдержанно. - Поедете?
   - Конечно! - ответил Андрей.
   - Я так и думала, - сказала девушка нахмурившись.
   Андрей знал, что Лена не одобряет его решения, и знал почему.
   - Я должен ехать, - сказал он, как бы извиняясь. - Хотя Зина и не настаивает, но я знаю, что она не стала бы звать меня, если б не серьезная необходимость.
   - И вы бросите пропаганду между рабочими, когда она у вас так хорошо шла, и все остальное? - сердито продолжала Лена, не слушая его. - Всегда так случается с нашими революционерами из привилегированных. Они ждут первого предлога, чтобы броситься в террористическое предприятие.
   Лена была "народница" по убеждениям, или, точнее, чистая "пропагандистка". Социалистическая пропаганда между крестьянами и рабочими была, по ее мнению, единственная форма деятельности, на которой революционеры должны сосредоточить свою энергию. Не следовало обращать внимания на преследования правительства, которые только отвлекают от социализма в сторону политической борьбы.
   Она очень ценила Андрея как одного из лучших пропагандистов и сердилась за то, что он оставляет свою работу, быть может, навсегда. Ничего нет легче, как сломать себе шею в таком деле, какое затевалось в Дубравнике. Она горячо напала на него, упрекая в непоследовательности.
   Андрей добродушно протестовал.
   - Я охотно продолжал бы свою работу здесь, - говорил он, - но с нашей стороны было бы постыдно не попытаться освободить товарищей.
   - Нет ничего постыдного для партии, если она применяет свои силы наиболее производительно для дела, - возразила Лена.
   - Так, по-вашему, Борис и его товарищи настолько бесполезны для дела, что их не стоит освобождать? - резко спросил Андрей.
   - Они не хуже лучшего из членов нашей партии, - возразила Лена, - но нам все время придется слоняться около тюрем, если мы вздумаем освобождать всех, кто этого заслуживает.
   - Самое лучшее, значит, оставить их гнить в тюрьме, не правда ли? иронически заметил Андрей.
   - Остающиеся в живых не имеют права рисковать собою, чтобы откапывать мертвецов. У них более важное дело на руках, - ответила Лена, нисколько не смутившись.
   - Так что вы посоветовали бы рудокопам, когда их товарищи засыпаны обрушившейся шахтой, продолжать свою работу и не освобождать погребенных, потому что это связано с риском? - подсказал Андрей.
   - Оставьте, ради бога, рудокопов в покое, потому что они ничего не доказывают! - воскликнула Лена. - Сравнение - не аргумент. Мы не верим в наше дело, в этом вся суть. Если бы мы верили в него, у нас хватило бы выдержки не отвлекаться в сторону.
   - Нет, покорно благодарю, - презрительно усмехнулся Андрей, - не завидую такой телячьей выдержке и не претендую на нее.
   Он очень рассердился на Лену за ее, как он называл, узкое доктринерство. Лена тоже, в свою очередь, злилась. С самого утра, по прочтении письма Зины, она кипела негодованием при одной мысли, что Андрей бросит свое дело. Они чуть-чуть не поссорились, но в конце концов помирились.