Степняк-Кравчинский Сергей. Андрей Кожухов

   Глава VII
   ЗИНА У СЕБЯ ДОМА
   В доме Зины, где на время укрылся Андрей, сильно тревожились за Василия. Его друзья терялись в догадках. Полиция, вероятно, случайно попала на его квартиру, и он как-нибудь запутался. Но, зная его, они сперва надеялись, что он вывернется и присоединится к ним, самое позднее, на следующее утро. Между тем утро прошло, а Василий не показывался.
   Они стали беспокоиться. Зина через жену знакомого надзирателя узнала имена всех арестованных за последние несколько дней, но Василия не было между ними. Вулич тем временем отправилась в город навести справки у товарищей. Она вернулась с удивительным, хотя и приятным известием, что Ватажко встретил Василия на улице. Он был свободен, так как ни жандарм, ни околоточный не сопровождали его. Но, очевидно, он попал в какую-то передрягу, так как быстро прошел мимо и сделал Ватажко знак не разговаривать и не подходить к нему.
   Первоначальные их предположения подтверждались. Василий, очевидно, запутался как-нибудь с полицией и теперь старается ее одурачить.
   - Теперь нам нечего о нем беспокоиться, - сказал Андрей. - Он их, наверное, проведет и скоро будет опять с нами.
   Зина с ним согласилась.
   Когда новая тревога улеглась, старые заботы и планы снова завладели ими.
   Вечером, после чая, когда хлопоты по дому были кончены и все трое собрались в Зининой комнате, Андрей приступил к делу, спросив Зину, какие у нее теперь виды и намерения относительно Бориса.
   Он ходил взад и вперед, заложив руки за спину, не глядя на Зину.
   - Вот письмо Бориса об этом, - сказала она. - Я получила его на другой день после попытки, но не передала вам тогда, потому что мне было не до того. Но я сохранила его для вас.
   Она вынула из потаенного места два клочка бумаги: один - узкий и длинный, как бы срезанный край газеты, а другой - квадратный листок в несколько вершков, вырванный заглавный лист из книги. Обе бумажки были мелко исписаны карандашом.
   В этом письме, написанном в ночь после поражения, Борис благодарил своих друзей, рисковавших ради него жизнью, в особенности Андрея, в таких теплых и задушевных выражениях, что у Андрея глаза наполнились слезами. Но в настоящем положении Борис считал все дальнейшие попытки к его освобождению делом безнадежным и, по всей вероятности, гибельным для его друзей. В заключение он просил Андрея тотчас же вернуться в Петербург, а всю организацию распустить без дальнейших отлагательств.
   - Надеюсь, вы не находите его заключение обязательным для нас? спросил Андрей, стараясь говорить хладнокровным и деловым тоном.
   - Конечно, нет! - воскликнула Зина.
   - Я очень рад, что вы не пришли в уныние, - продолжал он. Настойчивость в подобных делах - самое главное. Делались неудачные попытки четыре раза сряду, а на пятый удавалось. Будем надеяться, что и нам лучше повезет в следующий раз.
   - Да. Но вот в чем Борис совершенно прав, - заметила Зина, - вы не должны больше принимать участия в новой попытке. Вы сделали все, что было возможно. Оставаться долее здесь для вас - было бы напрашиваться на гибель.
   - То же самое можно сказать и относительно вас.
   - Нет, не то же самое. Полиция меня не знает, между тем как ваше имя открыто и на вас особенно злы. Кроме того, - прибавила она, - есть соображения чисто личные, по которым я одна должна продолжать это дело.
   Андрей остановился прямо против нее.
   - Личные соображения? - спросил он с удивлением. - Я вас не понимаю, Зина; или, если понимаю, что вы этим хотите сказать, то я самым энергическим образом должен протестовать. Такое дело нельзя переносить на узкую почву личных привязанностей. Мы предприняли освобождение Бориса как человека, дорогого для нашей партии, а не потому, что некоторым из нас он очень близок. Наши чувства и симпатии тут ни при чем.
   - Я бы никогда не позволила рисковать кем бы то ни было ради Бориса, если б я думала, что его освобождение - мое личное дело, - сказала Зина.
   - Хорошо. В таком случае не все ли равно, кто из нас будет вести дело? Вы противоречите себе.
   - Нет, - возразила она, - я говорила о прошлом. Теперь же все переменилось к худшему, и в этом вся разница. Если бы Борис был мне чужой, я, вероятно, решила бы отказаться от дальнейших попыток. Но я не могу... Вот почему я одна должна взять на себя все.
   Она нахмурилась и опустила голову на стол, перед которым сидела.
   - Теперь вы, конечно, понимаете, - прибавила она более спокойным тоном, подымая голову, - что приходится иногда принимать в расчет и личные мотивы.
   Он сел около нее на стул и молча поднес ее руку к своим губам.
   Вырвавшееся у Зины признание только подтвердило то, что он давно уже говорил самому себе. Она просто горела на медленном огне. Постоянные выжидания, вечные думы о деле, от которого зависела жизнь Бориса, и ряд неудач - такие мучения были выше человеческих сил. Внезапное несчастие легче было бы перенести. Теперь страдания ее достигли такого предела, когда разум теряет контроль над чувствами. Если она останется в Дубравнике, то непременно выкинет что-нибудь отчаянное и погубит себя без всякой пользы. Ее нужно увезти отсюда во что бы то ни стало.
   - Послушайте, Зина, и вы тоже, Анюта, потому что вы должны мне помочь уговорить ее, - сказал Андрей, все еще не отпуская руки Зины. - Вы совершенно правы, говоря, что, преследуемый по пятам полицией, я навряд ли могу быть полезен тут. Но этому помочь легко. Вот что я предлагаю: я отправлюсь завтра в Петербург и пробуду там недели две. Я начну бывать на студенческих сходках, в разных салонах и вообще постараюсь показываться всюду и наделаю как можно больше шума, чтобы привлечь внимание полиции. Когда она убедится, что я окончательно поселился в Петербурге, я тихонько вернусь сюда. Но вы должны доверить мне все и уехать отсюда. Нужно иногда принимать к сведению и личные соображения, как вы говорите. Ведь вы убиваете себя здесь, и этого допустить нельзя. Примите мой совет, вызванный личной дружбой к вам - если не чем нибудь лучшим, - только не упрямьтесь. Примите мое предложение, и давайте поменяемся местами! Что же вы молчите?
   Зина задумалась, опустив голову на грудь. Ей больно было обижать Андрея отказом от предложения, сделанного в такой форме. Но она не могла иначе поступить.
   - Нет, не могу! - сказала она, медленно качая головой.
   Он встал со своего места и два раза прошелся по комнате.
   Вулич, прикорнув в углу, не решалась вмешиваться. Что она могла сказать после Андрея?
   Андрей тоже молчал. Бесполезно было уговаривать Зину. Она решила погибнуть - и погибнет... Он не мог удержать ее и не в силах был осуждать ее за упрямство. Она не могла поступить иначе при данных обстоятельствах, и побуждения ее были хорошие. Но никому не было от этого легче.
   - Не женись, молодец, слушайся меня! - вырвалось у Андрея, и эти слова лучше всего выражали его чувства в ту минуту.
   Поучительное замечание не относилось ни к кому в частности, и меньше всего к Зине, которая не могла уже воспользоваться благим советом.
   Но именно Зина и откликнулась на него. Она обрадовалась возможности переменить разговор.
   Задумчиво облокотившись на стол, она разводила пальцем узоры по скатерти.
   - Такова мораль, выведенная вами из басни, не правда ли?
   Андрей не сейчас ответил. Откинувшись назад. Зина ласкала теперь рыжего кота Ваську, который, желая присоединиться к компании, прыгнул к ней на колени. Она не спускала с Андрея вопрошающего взгляда.
   - Ну да. Так оно и выходит, - сказал он наконец.
   Он старался отнестись к решению Зины с покорностью и смирением, насколько это было в его силах Если такая хорошая женщина с такими прекрасными побуждениями решила так, а не иначе, - значит, так нужно. Он не надеялся увидеть ее еще раз до отъезда, и его единственным желанием было не испортить тех немногих часов, которые им оставалось провести вместе.
   Он сел около нее на диване.
   - Тем, которые ведут такую жестокую борьбу, как наша, приходится закалять сердца против нежных чувств, - сказал он задумчивым тоном.
   Он был расстроен и не чувствовал охоты вступать в спор. Но на этот раз Зина перешла в наступательный образ действия. Она много думала о вопросе, вызвавшем замечание Андрея, особенно в последнее время. Ей не хотелось, чтоб Андрей расстался с нею под впечатлением, что она теперь относится отрицательно к тому, что так высоко ценила прежде.
   - Почему же вам не принять в таком случае теории Нечаева*, - сказала она с легкой иронией, - по которой, чем больше революционер походит на бревно, тем ближе он к совершенству? Все сильные человеческие чувства налагают на вас некоторым образом путы. Но скажите, какой прок от людей, неспособных на такие чувства?
   ______________
   * Нечаев С.Г. (1847-1882) - революционер 70-х годов, по теории Нечаева, для совершения революции достаточно нескольких заговорщиков, могущих увлечь за собой народные массы, хотя бы и бессознательные.
   - Вы смешиваете два совершенно различных рода чувств, - уклончиво ответил Андрей.
   Зина собиралась возражать... Но как раз в эту минуту случилось нечто окончательно прервавшее их разговор.
   - Погодите минутку. Как будто стучат, - сказал Андрей.
   Они стали прислушиваться. Стука не было слышно, но раздался странный шум, как будто горсть мелких камешков была брошена в оконное стекло.
   - Шалость какого-нибудь мальчугана! - заметила Зина.
   Они никого не видели на улице. Но Вулич открыла окно и, выглянув, радостно воскликнула:
   - Василий!
   Она бросилась вниз, чтобы впустить его.
   Через минуту рослая фигура Василия с сияющим лицом показалась в дверях. В одной руке у него был чемодан, в другой - узелок с бельем.
   Андрей и Зина поднялись ему навстречу, чтобы обнять и приветствовать его, будто он возвратился из дальнего путешествия.
   - Я говорил, что он выйдет сух из воды! - сказал Андрей и так хлопнул его по плечу, что тот зашатался. - Ну, расскажи, какие у тебя были приключения за это время?
   - Хлопотливая была возня! - вздохнул Василий, усаживаясь в кресло. - Я сам себе не верю, что все кончилось.
   - Вы были арестованы? - спросила Вулич.
   - Хуже! - отвечал Василий, махнув рукой.
   - Что? Вас, может быть, пытали? - сказала с улыбкой Зина.
   - Хуже этого, уверяю вас! - повторил Василий.
   - Да что же, наконец, с тобой произошло? Рассказывай все по порядку, торопил его Андрей.
   Василий рассказал, как пришла полиция, как справлялась об Андрее, как он разыграл дурачка и получил позволение смотреть на фейерверк из чуланчика.
   - Отчего ты не ушел вместе со мною? - спросил Андрей.
   - Конечно, - сказал Василий, почесывая затылок, - это было бы самое лучшее, если б я мог предвидеть, что случится потом. Но я думал, что полиция уйдет и оставит меня в покое. Вот я и решил остаться на время.
   - Ну, что же дальше? Долго они меня дожидались? - спросил Андрей.
   - До полуночи! - сказал Василий с негодованием. - Они позвали меня через полчаса после того, как я тебя предупредил, и мне пришлось занимать их разговорами. И курьезная вещь, - добавил он другим тоном, - я сам их задерживал, подавая надежду, что ты можешь еще вернуться!
   Изумленная улыбка появилась на губах у Василия, но исчезла немедленно, и лицо его сделалось опять серьезным.
   - В половине первого полицейские поднялись с места. "Наконец они уберутся к черту!" - подумал я. Но не тут-то было. Перед уходом квартальный стал подучивать меня не говорить тебе, когда ты вернешься, об их посещении, и прибавил, что придет завтра в восемь часов утра. Это было мне совсем не с руки; но я не хотел портить паспорт бегством и решился выжидать. Он явился.
   "Жилец вернулся?"
   "Никак нет, ваше благородие".
   "Где он может быть?"
   "Не могу знать, ваше благородие!"
   Я был уверен, что теперь он уйдет взаправду. Но он пристал ко мне, как пиявка.
   "Послушай, Онисим, - он так ласково говорит мне, - я вижу, ты парень хороший и если будешь вести себя как следует, то получишь от меня три рубля. Оставь свои вещи тут и обойди все трактиры и кабаки по соседству: авось найдешь своего жильца".
   "Слушаю-с, ваше благородие, - говорю я, - да только мне нужно сегодня в Полтаву ехать".
   "Ничего, у тебя много еще времени. Помни, три рубля заработаешь, коли поймаешь! - И он наставлял меня: - Когда увидишь, не пугай его. Скажи, что паспорт прописан и получен обратно. Он обрадуется и пойдет с тобой охотно Затем, как завидишь первого городового, хватай его за шиворот и волоки. Понимаешь?"
   "Понимаю, ваше благородие", - говорю я.
   "Сделаешь так, как я тебе приказываю?"
   "Сделаю, ваше благородие!"
   Рассказывая историю своего приключения, Василий снова вошел в роль разыгранной им комедии и передавал все в лицах среди общего хохота друзей. Он нагнул голову, вытянул шею, сжал губы с выражением сосредоточенного внимания и энергично кивал головой в знак согласия.
   - Мы вышли вместе из дому, - продолжал он, - и я начал обходить кабаки и трактиры. Мне необходимо было это сделать, потому что я не был уверен, что за мною не следит шпион. Вот тогда-то я и встретил Ватажко, но подумал: лучше не разговаривать с ним. В четыре часа дня я вернулся домой. До поезда в Полтаву оставалось полтора часа, и я уже надеялся, что настал конец моим мытарствам. Расплатился я с хозяйкой, уложил вещи и вышел на улицу, размышляя о том, как бы безопаснее добраться до вас. Но смотрю - и что же? Вижу, мой квартальный переоделся в партикулярное* платье и следит за мною из-за угла. Проклятый! Он все еще не хотел оставить меня в покое. Мне ничего не оставалось делать, как ехать на вокзал, вместо того чтобы идти к вам. Я взял извозчика; следом за мной квартальный нанял другого. Мы приехали задолго до отхода поезда. Касса еще не была открыта. Квартальный стоял у прилавка с газетами. Я прогуливался взад и вперед и глазел в окна, на двери, на потолок - на все, одним словом, кроме квартального, которого мне не полагалось видеть. Однако я ни на минуту не терял его из виду. Я рассчитывал, что, проводив меня на вокзал, он оставит меня в покое. Но он и не думал уходить и все время следил. Касса наконец открылась Публика потянулась гуськом за билетами. А он все еще тут, негодяй! Я направился к кассе, надеясь, что это его удовлетворит. Квартальный действительно ушел с своего места, но только для того, чтобы приблизиться к кассе. Я не знал, что делать. Взять билет в Полтаву и выйти на первой станции? Но у меня всего было два рубля в кармане - меньше чем полбилета. Спросить билет только до следующей станции, а не в Полтаву? Этого я не мог сделать, потому что квартальный услышал бы меня и, заподозрив, что я кругом обманул его, вероятно, арестовал бы меня. Публика между тем по очереди подходила за билетами, и я ближе и ближе придвигался к кассе, хотя все еще понятия не имел, что делать и чем все это кончится.
   ______________
   * Партикулярное - частное, штатское.
   Наконец я очутился лицом к лицу с кассиром. Квартальный стоял у решетки за моей спиной.
   "Билет в Полтаву, третьего класса!" - заявляю я громким, решительным голосом и начинаю расстегивать жилетку, чтобы вынуть деньги из-за пазухи
   "Торопитесь, вы задерживаете публику!" - кричит кассир.
   "Сейчас, - отвечаю я решительно. Вытаскиваю крест из-за пазухи и хватаюсь руками за голову. - Братья православные! Меня ограбили!" - закричал я не своим голосом и отскочил от кассы как сумасшедший.
   Толпа собралась вокруг меня, и я начал объяснять, что у меня была двадцатипятирублевая бумажка, все мое имущество, и привязана была она веревочкой к кресту; но что мошенник жилец, которого я подобрал на улице, обокрал меня ночью и сбежал.
   И я вытирал рукавом слезы, настоящие слезы, которые текли из глаз во время моего печального повествования!..
   Загрубелое лицо Василия осветилось на минуту его добродушно-удивленной улыбкой, и он продолжал:
   - Когда мои слушатели были достаточно растроганы, я вытер слезы, схватил свои вещи и бросился вон, вскочив на первого попавшегося извозчика.
   - А квартальный, - спросила Вулич, - не последовал за вами?
   - Нет, не последовал. Я так был огорчен потерей моих денег, что на минуту потерял его из виду. Но, отъехав немного, я оглянулся и никого за собой не увидел. Я провел вечер, бродя из одного места в другое, чтобы убедиться, что за мной не следят. На этот раз меня оставили в покое.
   - Он, должно быть, вернулся в часть, - сказала, смеясь, Зина, - и написал донесение высшему начальству о проделках революционеров над простаками, которых они заманивают в свои сети.
   - Объясни, пожалуйста, - спросил Андрей, - зачем ты вернулся домой после того, как тебе поручили обход кабаков, раз ты остался один? Я этого не могу понять. Если даже за тобой шел шпион, ты бы гораздо проще мог от него отделаться.
   Василий пожал плечами, удивленный, в свою очередь, этим вопросом.
   - А вещи, оставленные дома? - возразил он.
   Андрей так расхохотался, как будто это насмешило его больше, чем все приключения Василия.
   - Вы должны, конечно, взглянуть на сокровища, которые наш Вася пошел добывать из вражьих рук, - обратился он к Зине и Вулич.
   Он было направился к чемодану с явным намерением обнаружить его содержимое на удивление всей компании. Но Василий схватил чемодан и решительно уселся на нем. Он ни за что не позволил бы показывать свои вещи дамам.
   На следующий день Андрей попрощался с друзьями и отправился обратно в Петербург с поручением от Зины достать денег на ее предприятие. Василий остался в Дубравнике. Он совершенно справедливо заключил, что благодаря своей счастливой внешности он везде одинаково безопасен, и потому решил не оставлять Зину до конца. В характере Василия было нечто поистине рыцарское, и эта черта проявлялась лучше всего в его обращении с женщинами. У него всегда была дама сердца, по которой он вздыхал, но, как настоящий рыцарь, он всегда был к услугам женщин, которым мог бы оказаться полезным, и никому он не был так предан, как Зине.
   Глава VIII
   НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ
   Петербург был в праздничном одеянии, когда Андрей, только что приехавший из Дубравника, выходил из вокзала. Выпал первый снег, а это большой праздник для северянина. Улицы, тротуары, скамейки, крыши, барки на соседнем канале - все было покрыто ровной сверкающей пеленой свежего снега. Черные неподвижные деревья приняли фантастический вид под белым пушистым слоем, покрывавшим даже тончайшие их ветки. Солнце терялось где-то в глубине густого, медленно падавшего снега, но кругом внизу было необыкновенно светло. Белый покров земли блестел мягким светом, веселя глаза и сердце после унылых осенних красок. Воздух был свежий и бодрящий, наполненный возбуждающим ароматом снега и зимы. Большие белые хлопья засыпали шляпы, пальто, волосы и бороды прохожих и придавали им вид ряженых. Лица были веселы, лошади бежали бойко. Кое-где неслышно скользили санки, и их собственники гордились тем, что первые приветствуют красавицу зиму.
   Невольно поддавшись общему веселью, Андрей быстро шагал по Лиговке, торопясь на квартиру Лены. На этот раз он никого не предупредил о своем приезде; но он знал, что Лена живет на Лиговском канале, недалеко от вокзала, и надеялся застать ее дома.
   Она как раз выходила из ворот, в своей меховой шапочке, веселая и свежая, как день, когда Андрей окликнул ее по имени. В изумлении она уставилась на него, и сейчас же ее лицо осветилось приветливой улыбкой.
   - Наконец-то вы вернулись! - воскликнула она. - Я боялась, что, после того что случилось в Дубравнике, вы там застрянете навсегда. Но скажите, вы серьезно вернулись?
   - Да, серьезно, - отвечал Андрей.
   Лена выходила из дому по собственному делу, но ради Андрея согласилась сделать круг и проводить его на конспиративную квартиру. Она стала расспрашивать об их попытке, которая произвела довольно сильное впечатление среди революционеров. Андрей отвечал на ее расспросы без особенной охоты, но и без видимого неудовольствия. Перемена места и окружающей обстановки притупили в нем прежнюю болезненность ощущений. Теперь он мог говорить об этом деле спокойно, как о совершившемся факте, с которым нужно мириться.
   - А что нового у вас? - спросил он в свою очередь.
   - В нашей группе, вы хотите сказать?
   - Да.
   - Ничего особенного. Таня выбрана в члены. За нее было пять поручителей и ни одного голоса против. Она уже согласилась. Надеюсь, она окажется хорошим приобретением для нас.
   - Я в этом уверен, - подтвердил Андрей.
   - Она работала некоторое время в Нарвской части и для начинающей вела дело очень хорошо, - продолжала Лена. - Жаль, что ей придется скоро уехать.
   - Разве? - спросил Андрей, внезапно опечалившись.
   - Она уезжает в Москву. Решено усилить наш тамошний кружок: он сильно прихрамывает. Жоржу поручили съездить в Москву для пропаганды, а Таня вызвалась сопровождать его. У нее там хорошие связи, и ими можно будет воспользоваться.
   - Теперь понимаю... - пробормотал Андрей, отвернувшись, чтобы скрыть свое смущение.
   Такое известие не удивило его. Он был приготовлен к чему-нибудь в этом роде. Но острая, холодная боль, резнувшая его от слов Лены, показала, как много скрытой надежды таилось в его глупом сердце.
   - Говорят, они скоро поженятся, - в своем неведении продолжала Лена. Мне говорили, что они давно влюблены друг в друга. Но я, собственно, этому не верю и ничего не замечала. Вероятнее всего, одна болтовня.
   - Почему же? Жорж очень хороший человек, - сказал Андрей, стараясь быть беспристрастным.
   Лена ни на минуту не подозревала, чтобы этот разговор имел специальное значение для Андрея. Будучи по природе и привычкам малонаблюдательна, она не заметила его смущения. Любовь еще не заговорила в ее собственном сердце, и вообще она вопросом о любви интересовалась менее всего. Слухи об отношениях Жоржа и Тани она передавала как самую обыкновенную новость и затем равнодушно перешла к другим новостям.
   В конспиративной квартире Андрей застал нескольких друзей, в том числе Жоржа. С радостным восклицанием он бросился Андрею на шею. Он тоже разделял опасения Лены, что его друг застрянет в Дубравнике, и тем более обрадовался он его возвращению.
   Жорж с участием стал расспрашивать про Зину. Андрей чистосердечно рассказал все и не скрыл от него, как рискованно было ее положение в Дубравнике. Они беседовали и задушевно и непринужденно. Но когда остальные ушли и Андрей с Жоржем остались одни, оба почувствовали некоторую неловкость. Андрей горел нетерпением узнать что-нибудь про Таню, но не мог собраться с духом и спросить. А Жорж как нарочно даже не упоминал ее имени. Это так противоречило обыкновенной манере Жоржа кстати и некстати говорить о Тане, что Андрей заподозрил, что он умышленно так поступает. Жорж, очевидно, разгадал его тайну и воздерживался от разговоров о Тане из деликатности. Это было очень хорошо с его стороны, и Андрей решил воспользоваться тонким намеком. Он продолжал разговор о безразличных предметах насколько мог. Наконец не выдержал и спросил: живет ли еще Таня у отца?
   - О нет, - отвечал Жорж, - это невозможно. Она доставила бы ему массу неприятностей. Она живет теперь отдельно, в том районе, где ведет пропаганду.
   Жорж ничего не прибавил, но устремил на своего друга взгляд, полный симпатии и вместе грусти, что сильно задело Андрея. Он отвернул голову и заговорил с ним о его статье. После этого он тщательно избегал упоминать имя Тани. Сострадательный взгляд Жоржа поднимал в нем желчь и злобу.
   Андрей возобновил свою любимую работу - пропаганду между рабочими - и засел почти безвыходно на Выборгской стороне. У него появился какой-то голод на работу, и он брал на себя все, что ни подвернется. Даже требовательная, придирчивая Лена была от него в восторге, говоря, что он скоро наверстает потерянное.
   В то же время прежняя нелюбовь Андрея к пропаганде среди интеллигенции перешла у него в положительное отвращение. Он наотрез отказался ходить на какие бы то ни было студенческие сходки или собрания, кроме чисто деловых. Он даже редко виделся со своими друзьями и товарищами по делу. Зачем? Одно баловство и потеря времени! Он был в самом стоическом* настроении, стараясь очистить свою жизнь от всего, что не было строгим долгом.
   ______________
   * Стоический - равнодушный к жизненным благам и удобствам, твердый, мужественный.
   Жорж был единственным человеком, с которым он видался: может быть, потому, что для него это была своего рода епитимья*, ему так хотелось доказать себе, что его приступ пошлой ревности к Жоржу прошел совершенно и что он с ним в прежних дружеских отношениях. Он твердо держался бы своего решения, если б не этот несносный взгляд меланхолического сострадания, появлявшийся по временам в выразительных глазах Жоржа. Он был у него два раза в первую неделю по приезде, но тем и ограничился, оправдываясь недосугом.
   ______________
   * Епитимья - наказание (церковное).
   Тани он предпочел не видеть вовсе. Он был доволен тем, что возложенное на него Зиной поручение не требовало личного свидания. С того дня как Таня сделалась членом партии, все ее деньги шли на дело, и в распоряжении ими другие товарищи, конечно, имели такой же голос, как и она. Андрей легко достал от организации половину суммы, необходимой Зине. Остальное обещал достать через месяц Репин, которого Андрей навестил через несколько дней по возвращении из Дубравника.
   Он встретил Таню не ранее как через две недели на собрании кружка, к которому они оба принадлежали. Около дюжины мужчин и женщин, занимавшихся пропагандой между рабочими, сошлись, чтобы обсудить свои специальные дела. Между присутствовавшими был знаменитый Тарас Костров. Он принадлежал к числу пионеров пропагандистской деятельности в народе; но конспирационные дела давно заставили его отказаться от такой работы. Теперь он появлялся на собраниях, когда время позволяло, и сегодня он пришел ненадолго, собственно для того, чтобы повидаться с Шепелевым, одним из постоянных членов этого кружка, с которым ему нужно было о чем-то переговорить.