Страница:
– Милая, твои демки я всегда обожал. Показывай.
– Эти GRAPE-шесть разработаны японцами с кафедры физики для решения проблемы n тел.
– Запускай, солнышко.
– Мы непосредственно внедрили алгоритмы расчета в модель динамики шарового скопления, гладко частила Дотти. – Алгоритмы численного решения задачи известны с шестидесятых, но мы на порядок увеличили n. Эти карточки выдают сотню терафлоп… Остальная часть системы моделирует звёздную эволюцию и массообмен. Да, и модели столкновений. Но если ядро скопления схлопывается, модель столкновений начинает чудить.
Ван молча следил, как по экрану ползёт черно-белая полоса загрузки.
– Пришлось оставить пять или шесть упрощений, – продолжала Дотти, – но мы охватили четырнадцать порядков размера – от диаметра нейтронной звезды до размера самого скопления… О, смотри – поехали!
Ван ошарашенно уставился на экран. Конечно, он видел раньше симуляции шаровых скоплений. Он помнил их ещё с магистратуры – грубые крестики-нолики лениво ползали по равномерно зеленеющему экрану. Модель, которую он видел сейчас, жужжала почище пчелиного роя. В мониторе Дотти горели звезды, миллионы звёзд. Выглядело это почти как фотография с «Хаббла», только живая. Звёзды болтались по баллистическим траекториям, рушились, сталкивались, кружили в орбитальном танго – петляли, целовались, замирали на месте.
Шаровое скопление кипело. Оно разлеталось, точно осиное гнездо. Только компьютеры доказывали, что самоцветная держава светил нестабильна. В телескопе шаровое скопление казалось плотным, точно бейсбольный мяч, но стабильность его была мнимой. Звззды падали к сердцевине и от невыносимой тесноты вылетали, словно из пращи, из родного дома. И мчались в нескончаемый мрак и одиночество межгалактического пространства.
От этого зрелища у Вана на голове волосы вставали дыбом.
«Вот живешь ты под боком у такой звезды, – думал он, – живешь себе на тихой, славной планетке. И в дневном небе у тебя полыхают соседние солнца, здоровые, как мячи. А потом, господи ж ты боже мой, пролетаешь мимо одного из них слишком близко, слишком низко. За пару десятков поколений созвездия в небе поплывут, как пластилиновые. Небеса ополчатся на тебя и твой мир, извергнут тебя на скорости в половину световой. И ты, и всё твое племя, безвинная твоя цивилизация отправятся в невыносимую студеную ссылку без возврата».
– Мы называем этот процесс «испарением», – говорила Дотти. – Рано или поздно всем звёздам придется покинуть колыбель скопления. Давай я прогоню для тебя вторую модель – ту, что учитывает приливное действие галактики.
В этот раз несчастное скопление растерзали силы превыше его понятия. Что может сделать маленькое скопление против чудовищной хватки галактической сверхдержавы? Шаровые скопления всего лишь золотые пузыри, а галактики – огромные блюдца: стылые, неумолимо вертящиеся. Тяготение их ломало и гнуло пузыри. Накатывал могучий прилив.
На глазах у Вана. Притяжение галактики было слишком велико для скопления. Звёзды отшелушивались, они уходили в эмиграцию, жалко цепляясь друг за друга. Эшелонами беженцев покидали они скопление. Иные падали на галактический диск – пришельцы издалека, гости с ангельских высот, обреченные на загадочную судьбу. Разбитое, искрошенное в ошметки газа и пыли, полуразвалившееся скопление висело в небесах…
– Мы говорим об ускорении на двадцать порядков, – поясняла Дотти. – Тесное прохождение двух нейтронных звёзд занимает миллисекунды. Но смерть шарового скопления…
– Они умирают? – спросил Ван.
– Конечно умирают, милый. Все звёзды умирают. И все скопления. Но здесь, – она указала на экран, – мои скопления умирают не совсем по правилам. Вселенной только тринадцать миллиардов лет, поэтому у меня нет достоверных наблюдательных данных по динамическим взаимодействиям на поздних стадиях распада скопления. Я выжимаю последние крохи из инструмента. Мы заглянули в будущее на тридцать миллиардов лет.
– Ого.
– Я хочу сказать, ошибки вычислений накапливаются.
– О да.
– Вот с этой проблемой надо разобраться, – заключила Дотти. – Тридцать миллиардов лет. Мне потребуется немало времени, чтобы ее решить. Или даже много. Остаток жизни.
Ван потрепал ее по плечу.
– Милая, солнышко, у тебя всё получится!
После роскошного ужина (сычуаньская кухня) они взяли Теда с собой, чтобы провести последнюю ночь в любовном гнездышке на ранчо. Домик перестал производить на Вана впечатление. В холостяцком убежище стареющего миллиардера было что-то нелепое и жалкое.
И детоустойчивым оно не было. Мир Теда ограничивался манежем и коляской. Это неподходящее место для семьи из трех человек. Жизнь пошла наперекосяк. Оскорбленная гордость больше Вана не мучила, но осталось нутряное чувство, что где-то он серьёзно облажался.
В третьем часу ночи его разбудило хныканье сына. Ван встал, прошаркал к колыбельке.
– Дадим маме выспаться, – шепнул он малышу.
Он поменял Теду подгузник и засунул сына в ходунки – чудесные ходунки, которые сам же и отправил ему почтой в минуты тоски, всё из литого пластика, как детская гоночная машина.
Тед был в восторге, что папа выпустил его погулять ночью по ярко освещённой ванной. Мама всегда заставляла Теда спать, а тут ему разрешили наконец заняться тем, чем больше всего хотелось заняться глухой ночью. Хотелось ему носиться но комнате, грохоча колесиками, булькать от счастья, размахивать ручонками на манер ветряной мельницы и радостно заливать всё капающими с подбородка слюнями.
К закату Ван будет уже в Вашингтоне. Придется рассказать Джебу, что история с КН-13 в штабе ВКС под горой Шайен закончилась пшиком. Он зря потратил время, потратил бесцепные силы… Чтобы восполнить растраченное, ему придется вдвое усердней трудиться над подготовкой саммита в Виргинии, залезть в шляпу фокусника обеими руками… Ван глянул на себя в зеркало, близоруко щурясь без очков. Какой же он всё-таки дурак!
Покуда Тед ворковал и булькал, Ван тихонько прокрался в комнату и вытащил из-под кровати рюкзак. В ванную он вернулся с угольно-черным спецназовским ножом. Лететь в Вашингтон с этаким свинорезом в багаже он не может. Охрана в аэропорту умом повредится. Но он ведь купил нож. Себе купил. Глупо будет не найти ему применения.
Ван ухватил себя за бороду и принялся пилить. Нож проходил через щетину, точно сквозь сахарную вату.
Шесть минут спустя Ван глядел на свои бритые щеки, покуда Тед со счастливой миной сосал и выплевывал клочья отцовской бороды. Спецназовский нож был острее бритвы. Волоски он срезал почище лазера, оставляя тонкие порезы, будто от листа бумаги. Неудивительно, что Хикок божился этим ножом. Хикок знал толк в оружии. Не нож – сокровище.
Ван уже много лет не брил бороды. Мокрые гладкие щеки выглядели удивленно и бледно, как свежая тонзура.
Наутро Дотти изумленно воззрилась на мужа.
– Ой, милый! – вскрикнула она. – Ты посмотри на себя! Милый, ты так молодо выглядишь! Подобной реакции Ван не ожидал.
– Молодо? – Он-то собирался избавиться от нелепой хакерской бороды и приобрести вид серьёзного профессионала. – Молодо? А как же нос? Нос словно вырос за ночь на три размера.
Дотти принялась на пробу целовать места, которые не целовала уже годами. Голая кожа отзывалась радостным изумлением.
– Ми-илый, ты такой красивый. Чистый. Тедди, посмотри на папу!
Утомившийся за время ночной прогулки Тед спал.
– Нравится? – спросил Ван.
– По-другому выглядит… Конечно, нравится. Я же за тебя вышла замуж. А разнообразие не помешает.
– Не знаю, что об этом на работе подумают.
– Милый… – Дотти примолкла. – Ты бы только знал, какое у тебя лицо делается, стоит о работе заговорить.
– О чём ты?
– Дерек, эти люди тебя замучили. На тебя смотреть жалко. Мне не нравятся эти типы из Вашингтона. Мне не нравится нынешняя администрация. Мне не нравится эта дурацкая «война с терроризмом»… Я уже газеты читать не могу. Это не наши люди.
– И что? – спросил Ван. – К чему это всё?
– Милый, ты не обязан к ним возвращаться. Понимаешь? Ты не обязан возвращаться на войну. Ты можешь остаться здесь, со мной. Дерек, ты же ненавидишь эту работу. Грязную, дрянную работу. Любимый мой, может, я не говорила этого раньше, но… здесь у меня всё просто отлично. В большинстве университетов астрономы сталкиваются с жуткими проблемами финансирования. Так скверно ещё не бывало… А здесь у меня только одна беда. Со мной рядом нет Дерека Вандевеера.
– А… – выдавил Ван. Угу.
– Да, у нас не будет столько денег, как в те времена, когда ты был вице-президентом. Но от тех денег у нас были только неприятности. Дерек, ты прекрасно к нам впишешься. Будешь работать на нашем оборудовании. Сможешь заниматься всеми клевыми, забавными программерскими задачками, какими хотел. Закончишь наконец свою статью по теоремам Рамзея. Ты будешь счастлив.
– Сейчас у меня такой несчастный вид?
– Милый, да у тебя это на лице написано! Теперь же всё видно. Я тебя не видела без бороды уже сколько – четыре года? Ты ее сбрил на мамины похороны.
– Д-да, – пробормотал Ван. – Точно.
Дотти утерла слезинку.
– Люди не обязаны себя мучить. Ты такой замечательный, Дерек. Сильный, честный, славный, изумительно талантливый, упорный… Во всей нынешней администрации нет ни одного настолько порядочного человека… – Она уже всхлипывала. – Я хочу, чтобы ты переехал сюда и жил с нами, Дерек. Я так устала быть одна.
Ван присел на кровать. Душа его трепыхалась, как сорванный парус.
– Ох, Дотти…
– У меня есть на тебя право. Я твоя жена. С какой стати нам разлучаться? Я хочу, чтобы ты переехал к нам. Заведём второго ребенка. Ты же не под призыв попал. И погон на тебе нет. Почему тебе просто не уйти?
– У меня есть работа, – ответил Ван. – Мне за нее платят. На меня полагаются.
– Да ты ненавидишь эту работу! Она тебя корежит. Ты бы видел себя, когда пытаешься о ней заговорить. У тебя глаза стекленеют. И холодеют. Лицо мрачнеет… Ты похож на огромную собаку, которая стережет последнюю в мире косточку.
Ван не обиделся. Он понимал, насколько права Дотти. Физиономия его приобрела полицейские черты. А полицейский – это такой парень, который никогда не будет просто рад тебя видеть. Даже если он замечательный человек, как многие из них, он всегда, всегда вначале смерит тебя оценивающим взглядом, примечая, не опасен ли ты, не вооружен ли, не безумен ли. На сотнях лиц в Склепе Ван примечал это собачье выражение и теперь, да, сам им обзавёлся. Обзавёлся, потому что заслужил. Заработал. Потому что стал одним из них.
– Милая, – выдавил он, – ты, наверное, права. Я понимаю. Но я не могу просто так уйти с работы. В Виргинии затевается очень важное совещание. Джеб говорит… хотя Джеб чего только не скажет… но если всё пройдет нормально, оно стоит любых усилий.
– А как же мы? Я хочу, чтобы ты жил со мной.
– Это всего лишь временная работа, – сказал Ван. Говорил он сам с собой. Я не обещал Джебу, что сделаю карьеру в бюро. Даже его пост – временный. Мы вообще-то должны были просто… залатать дыры, пока не установим четкую политику и не будет создана постоянная структура на федеральном уровне, а лучше даже – на уровне кабинета…
– – Дерек, я никогда не слышала, чтобы ты так говорил прежде. Когда мы были счастливы.
– Ну вот такой у них теперь жаргон, – простонал Ван. – Милая, я знаю, что переигрываю. Ты нужна мне, чтобы предупреждать, когда я съезжаю с катушек. А когда тебя нет рядом, у меня в голове чёрт знает что творится.
Опасливо звякнул телефон. За Ваном приехал лимузин.
Ван торопливо зарылся в рюкзак.
– Если я сейчас не поеду, то опоздаю на самолёт в Денвере. Держи. Пускай у тебя кое-что пока полежит. Вот, охотничий нож. И бластер тоже возьми.
Дотти вцепилась в сетевой шнур.
– Дерек, ты что, правда таскаешь с собой эту штуковину?
– Повсюду. Паять очень удобно, – ответил Ван. – И пресс-папье из нее отличное. Но охранники в аэропортах совсем отупели – не пропустят ничего, хотя бы отдаленно похожего на пистолет. А с этой штуковиной для Военно-космических сил… ну, я тебе не могу рассказать подробно. Неприятная была история. И кончилась скверно… Я несколько недель потратил на эту штуку, просил о помощи всех, кого только мог… Но да, ты права. Дотти, я не могу без тебя справиться. Всё было бы намного лучше, всему белому свету, если бы я просто остался здесь, с тобой. Смотрели бы фантастику по телевизору. И жевали бы оленью колбасу. С дыней. Классная была дыня.
– Здесь нет телевизоров.
– Оно и к лучшему. Тогда болливудские фильмы. Под оленью колбасу. Я этого правда хочу. Очень-очень.
Дотти повисла у него на шее.
– Здорово было, правда?
– Ох, Дот… это был такой медовый месяц! Обалденный. Остановись, мгновенье. Ну ничего, уже скоро. Очень скоро.
– Я приеду к тебе в Виргинию.
– Пиши «мылом».
В аэропорту Денвера Ван совершил ошибку – он попытался почитать электронную почту. Он позволил себе сделать передышку на три дня. Единственный шанс по-человечески поесть, отоспаться и расцеловать спутницу жизни. Три дня. А БКПКИ уже трещало по швам. Это было всё равно что при отключенном электричестве нащупать искрящий провод под высоким напряжением.
Джеб переслал ему первоклассный флейм от какой-то пентагоновской крысы из ОКНШ. Генерал Весслер, конечно, сам не подписывался под этой бюрократической гнуснограммой, но отпечатки его пальцев Ван различал вполне отчетливо. Особенно обидно было, что программиста даже не называли по имени. Говорилось о «двух самозваных инженерах из так называемого Бюро преобразования архитектуры связи». Ван узнал себя в описаниях «вашингтонского клоуна-всезнайки» и «бородатого профессора из Лиги Плюща с его береткой». Господи помилуй – береткой?
Но большая часть электронной почты имела касательство к большой презентации БКПКИ в Виргинии. А та быстро принимала все черты серьёзного кризиса. Время и пространство для маневра стремительно сходили на нет.
БКПКИ могло служить местом, где принимаются решения, но в долгосрочном плане оно для этой цели было слишком маленьким и неустойчивым. Даже Совет национальной безопасности был недостаточно велик, чтобы управлять федеральным правительством. СНБ всего лишь проводил беседы с людьми, которые проводили беседы с людьми, которые составляли федеральное правительство. Очень скоро – катастрофически скоро – БКПКИ постигнет судьба мириад других влиятельных консультативных групп и федеральных комитетов. Сделать – и сдохнуть.
Ради встречи в Виргинии Джеб поставил на карту всё. Для БКПКИ она должна была стать Геттисбергом и битвой при Булл-Ран в одном лице.
Прикованный, точно жертва садомазохиста, к узкому креслу в туристическом салоне на высоте тридцати тысяч футов, Ван помрачнел. Он никогда не просил Тони Кэрью об услугах, но сейчас ситуация грозила катастрофой. В лице Тони Ван собирался выложить свой последний козырь.
Сексапильный голос энергичного робота голосовой почты с автоответчика сообщил, что Тони в Тайбэе. Ван покрутил провод бортового телефона и продолжил. Когда ему удалось наконец дорваться до тела, Тони даже не обиделся. Разница часовых поясов его никогда не смущала – скорее бодрила.
Причина его благодушия вскоре прояснилась. Из номера Тони только что бежала его возлюбленная индианка. Тони был ее визитом несказанно обрадован. Против всякой вероятности он каким-то образом похитил ее из-под бдительного присмотра бомбейского семейства на одну тайную сладостную ночь – только они вдвоем, и никаких родичей, слуг, менеджеров и камердинеров. Тони был так горд, словно взмахом волшебной палочки поднял со дна «Титаник».
Услугу старому приятелю он оказал, не задумываясь. После чего продолжил обсуждать свою идефикс.
Как оказалось, для Тони очень важно было, что его подружка считается «самой красивой женщиной на свете». Ван нахмурился. Наслушавшись Дотти, он переменил свое мнение о последней интрижке Тони. Дотти права – она всегда держалась здравого смысла. Этот нелепый дистанционный роман в авиаперелетах на Тони плохо действовал. Ему бы остепениться и найти женщину, на которую он сможет положиться.
Ну почему Тони не замечает очевидного? Его подружка – кинозвезда из далекой страны. Не ее дело, в общем-то, заботиться о Тони Кэрью. Если он разорится или заболеет, эта охотница за сокровищами бросит его быстрее свиста.
Тони болтал, не уставая. В конце концов Ван извинился и повесил трубку. Подождал девяносто секунд, сунул в телефон другую кредитку и набрал номер мобильника Майкла Хикока.
– Я в самолёте, – сказал он.
Хикок с грохотом уронил мобильник. Пьяно захихикал женский голос.
– Дай покою. – Хикок подобрал телефон. – Я с подружкой, и на мне даже трусов нет.
Хихикала, сколько можно было судить за ревом турбин, Фанни Гликлейстер. По крайней мере, Ван надеялся, что это она. Представить себе, что в мире есть две женщины, способные так хихикать, и Майкл Хикок уложил в постель обеих, было невыносимо страшно.
– Майк, ты же пилот, так?
– Пилотские права есть, – отозвался Хикок и зевнул. – Но асом это меня не делает.
– Ладно. Помнишь коробочку, которую нам заказало БОРАРЭ? Автопилот, который перехватывает управление частным самолётом в случае угона?
– Я думал, ты облажался, Ван. Тебе с твоим жирдяем начальником не по карману нанять здоровенный частный реактивный лайнер на вашу здоровенную бодягу в Виргинии.
– Я только что нашел приятеля, который одолжит мне собственный реактивный лайнер.
– О! – согласился Хикок. – Другое дело.
– А теперь мне нужен пилот, способный управлять боинговским «бизнес-джетом» с земли при помощи одного джойстика.
Хикок гулко хохотнул.
– Ну так ты его нашел!
– Встретишь меня сегодня в «Даллесе»?[54] Мне надо заглянуть домой, прежде чем ехать в Склеп.
– Что, прямо сейчас? Опять куда-то ехать? Я только что домой пришел! Меня в пятнадцати штатах оштрафовали за превышение скорости!
– Я прилетаю в девять, – ответил Ван. – Если не справишься до этого времени, прихвати Фанни с собой.
Хикок захлопнул мобильник с глухим пластмассовым треском.
Рейс Вана запоздал из-за погоды. Хикок ждал программиста и глядел мимо него, не замечая. Ван похлопал его по плечу.
– Оп-па! Ван! Где борода?
Ван пожал плечами. Хикок прищурился.
– А вот с хайром придется что-то делать, профессор. Ты сейчас похож на Маленького Датского Мальчика в увеличенном масштабе.
Оставлять «хаммер» под окнами вашингтонской квартиры Вана Хикоку было очень не по душе. «Хаммер», конечно, армейский суперджип, но Хикоку, гордому своей тачкой, как всякому порядочному южанину, ненавистна была даже мысль, что на машине краску поцарапают.
– Не могу поверить, что ты правда здесь живешь, – ворчал Хикок. – Вокруг одни шлюхи. И наркоши.
– Я же эксперт по безопасности, – ответил Ван, переступая через лужу блевотины на лестнице.
– И что, от этого мою машину никто не тронет? Ван вытащил связку ключей, но дверь распахнулась от первого прикосновения.
– Господи! – выпалил он.
В квартире горел свет. Ван огляделся. Ничего вроде бы не пропало. Впрочем, воровать в доме тоже было нечего.
Клавиатура была раскурочена.
– Они ещё здесь! – напряженно выдавил Хикок. Дверь в уборную распахнулась. Оттуда выступил незнакомый тип с пистолетом. Ван изумился. Чернеющее дуло на уровне груди казалось широким, как гаражная дверь.
Кем был незнакомец, Ван понятия не имел, а вот оружие опознал мигом: семизарядный «о'двайер» VLE австралийского производства, весь на электронике. Отличный пистолет. Классный. Просто красавец.
Как может он погибнуть от устройства, которое разбирал однажды собственными руками?
– О, Фред! – проговорил Хикок басом, лишь чуть-чуть дав петуха. – Давно не виделись!
– Руки вверх, – скомандовал Фред.
Хикок только рассмеялся.
– Я не при стволе. А ты при стволе, Фред?
– Я на задании, – отбрехнулся Фред.
– Ты хоть понимаешь, кого на прицел взял? Этот парень из Совета национальной безопасности! Доктор Дерек Вандевеер, познакомьтесь, это мистер Федерико Гонсалес. Мой старый армейский приятель.
Гонсалес нахмурился.
– Ну и какого чёрта надо было меня по имени называть?
– Мы же вроде на одной стороне фронта в «войне с терроризмом»? Фред, если ты переметнулся, предупреждать надо!
– Не-а, – ответил Фред, но пистолет не опустил. – Ну и ты, малыш, выходи уже, что там, – процедил он из-под усов.
Из уборной выбрался второй грабитель: рослый, сутулый и тощий, как хлыст, в очках с черной оправой и стриженный по-военному. Под горшок. Бурая щетина на темени и бледные обрывы висков. В руке он сжимал черный чемоданчик из противоударного пластика.
– А, так вы бакран! – понял программист при виде знакомого «железа».
– Нет, сэр, меня зовут Уильям С. Уимберли.
– Но это набор инструментов БКР! – настаивал Ван. – Я сам помогал его оценивать.
– Бюро компьютерных расследований ВВС, – пояснил Хикок. – Ребята из «бакра» всё время толкутся у профессора в кабинете.
– Мы не из БКР, – ответил Гонсалес. – Хотя я про них слышал.
– Мы – спецназ киберпространства, – объявил Уимберли.
– Он, может, и в киберпространстве, – торопливо поправил Гонсалес. – Это не значит, что я в какое-то грёбаное киберпространство соваться должен.
– Вы только что засунули клавиатурный «жучок» БКР в мой компьютер, – проговорил Ван, уставившись на Уимберли.
– Ну да – и что? – огрызнулся Уимберли. – Может, и засунул. Какое ваше дело? Вы и не заметили бы никогда.
– Да с кем, твою мать, вы разговариваете? Конечно, заметил бы!
– Никто и никогда не заглядывает в клавиатуру, – ухмыльнулся Уимберли. Он был очень молод. – Даже вы, профессор. Я знаю, с кем разговариваю, да? Если б я не сознался, вы бы давали показания на моем процессе!
Ван уставился на него. Физиономия Уимберли казалась ему смутно знакомой, но лишь смутно.
– Под каким ником работали?
– BionicNinja двести четырнадцать.
Спиногрыз.
– И сколько вам было тогда – пятнадцать?
– Шестнадцать, – поправил Уимберли. – Секретная служба вломилась в дом к моим родителям. Мама этого не перенесла. Она до сих пор отпивается «прозаком». И всё из-за того, что я одолжил пару междугородних звонков у вашей жалкой конторы, которая только что продула сорок пять миллиардов долларов!
Ван тоскливо вздохнул.
– И ВВС закрыло глаза на судимость?
– Нынешняя американская армия предпочитает агрессивных, беспокойных юношей с высоким IQ, – сообщил ему Уимберли ровным тоном.
Взгляд его обещал убийство.
Усилием воли Ван подавил дрожь в коленках. Самое страшное, что «жучок» Уимберли остался бы незамечен. Само собой, Вану в голову не пришло бы разбирать клавиатуру, и крошечный шпион неслышно радировал бы о каждом нажатии клавиши на станцию слежения за несколько кварталов отсюда.
– Слушайте, я в СНБ работаю и кое-что знаю о вашей так называемой группе. ВКС США не могут своей властью просто так завести какой-то «спецназ киберпространства». Указания сверху не было.
Внезапно вмешался Гонсалес.
– Космические силы – единственный род войск, способный обеспечить информационную безопасность по требованиям военных стандартов, – продекламировал он. – Никакая другая организация не имеет столь разветвленных компьютерных сетей и проверенного временем технического опыта.
– С ума посходили? – поинтересовался Ван. – Задача ВКС – запускать спутники. Вирусы и ДОС-атаки – не их дело! Защита военных систем поручена совместной оперативной группе обороны компьютерных сетей при DOIS[55].
– Какой Дорис? – переспросил Уимберли. – Первый раз слышу.
– Да они этим занимаются с девяносто восьмого года!
Хикок отнесся к претензиям взломщиков ещё более скептически.
– Слушай, малыш, нет такого слова «киберпространство»!
– Если мы скажем – будет, – настаивал Уимберли.
– Но зачем вы вломились в мою квартиру? – спросил Ван в искреннем недоумении.
– Очень не хотелось бы вам об этом сообщать, профессор, но информационная война идет внутри чьих-нибудь компьютеров! А вы пытаетесь саботировать критически важный разведывательный проект стоимостью восемнадцать миллиардов! Не думали, что это могут заметить важные персоны? Мы знаем, что вы затеяли!
Ван тревожно глянул на Хикока. Тот лишь пожал плечами.
– «Важные персоны», он говорит?
– Вы же стэнфордский левак! – усугубил Уимберли. – Пацифист!
– «Левак»? – ошарашенно повторил Ван. – «Пацифист»? Да я давеча с Полом Волфовицем обедал!
– Ваша жена участвует в антивоенном движении, – добавил Уимберли. – Она координатор восточного отделения «Физиков за социальную ответственность»!
– Дотти из Массачусетса! – возмущенно воскликнул Ван. – Они там все такие!
Уимберли уставился на него.
– Через «Гугль» себя искать не пробовали? Да у вас это всё на лице написано! Одни лохмы чего стоят. И костюм!
– И это, видимо, дает вам право уотергейтить мою квартиру? – выпалил Ван.
– Ну да, – ответил Уимберли. – Обычно дает.
– Нас никто не замечает, – добавил Гонсалес, чуть опустив хромированный пистолет и глядя на часы. – Вам в это время положено уже выехать из штата. А нам положено давно отсюда смыться.
– Эти GRAPE-шесть разработаны японцами с кафедры физики для решения проблемы n тел.
– Запускай, солнышко.
– Мы непосредственно внедрили алгоритмы расчета в модель динамики шарового скопления, гладко частила Дотти. – Алгоритмы численного решения задачи известны с шестидесятых, но мы на порядок увеличили n. Эти карточки выдают сотню терафлоп… Остальная часть системы моделирует звёздную эволюцию и массообмен. Да, и модели столкновений. Но если ядро скопления схлопывается, модель столкновений начинает чудить.
Ван молча следил, как по экрану ползёт черно-белая полоса загрузки.
– Пришлось оставить пять или шесть упрощений, – продолжала Дотти, – но мы охватили четырнадцать порядков размера – от диаметра нейтронной звезды до размера самого скопления… О, смотри – поехали!
Ван ошарашенно уставился на экран. Конечно, он видел раньше симуляции шаровых скоплений. Он помнил их ещё с магистратуры – грубые крестики-нолики лениво ползали по равномерно зеленеющему экрану. Модель, которую он видел сейчас, жужжала почище пчелиного роя. В мониторе Дотти горели звезды, миллионы звёзд. Выглядело это почти как фотография с «Хаббла», только живая. Звёзды болтались по баллистическим траекториям, рушились, сталкивались, кружили в орбитальном танго – петляли, целовались, замирали на месте.
Шаровое скопление кипело. Оно разлеталось, точно осиное гнездо. Только компьютеры доказывали, что самоцветная держава светил нестабильна. В телескопе шаровое скопление казалось плотным, точно бейсбольный мяч, но стабильность его была мнимой. Звззды падали к сердцевине и от невыносимой тесноты вылетали, словно из пращи, из родного дома. И мчались в нескончаемый мрак и одиночество межгалактического пространства.
От этого зрелища у Вана на голове волосы вставали дыбом.
«Вот живешь ты под боком у такой звезды, – думал он, – живешь себе на тихой, славной планетке. И в дневном небе у тебя полыхают соседние солнца, здоровые, как мячи. А потом, господи ж ты боже мой, пролетаешь мимо одного из них слишком близко, слишком низко. За пару десятков поколений созвездия в небе поплывут, как пластилиновые. Небеса ополчатся на тебя и твой мир, извергнут тебя на скорости в половину световой. И ты, и всё твое племя, безвинная твоя цивилизация отправятся в невыносимую студеную ссылку без возврата».
– Мы называем этот процесс «испарением», – говорила Дотти. – Рано или поздно всем звёздам придется покинуть колыбель скопления. Давай я прогоню для тебя вторую модель – ту, что учитывает приливное действие галактики.
В этот раз несчастное скопление растерзали силы превыше его понятия. Что может сделать маленькое скопление против чудовищной хватки галактической сверхдержавы? Шаровые скопления всего лишь золотые пузыри, а галактики – огромные блюдца: стылые, неумолимо вертящиеся. Тяготение их ломало и гнуло пузыри. Накатывал могучий прилив.
На глазах у Вана. Притяжение галактики было слишком велико для скопления. Звёзды отшелушивались, они уходили в эмиграцию, жалко цепляясь друг за друга. Эшелонами беженцев покидали они скопление. Иные падали на галактический диск – пришельцы издалека, гости с ангельских высот, обреченные на загадочную судьбу. Разбитое, искрошенное в ошметки газа и пыли, полуразвалившееся скопление висело в небесах…
– Мы говорим об ускорении на двадцать порядков, – поясняла Дотти. – Тесное прохождение двух нейтронных звёзд занимает миллисекунды. Но смерть шарового скопления…
– Они умирают? – спросил Ван.
– Конечно умирают, милый. Все звёзды умирают. И все скопления. Но здесь, – она указала на экран, – мои скопления умирают не совсем по правилам. Вселенной только тринадцать миллиардов лет, поэтому у меня нет достоверных наблюдательных данных по динамическим взаимодействиям на поздних стадиях распада скопления. Я выжимаю последние крохи из инструмента. Мы заглянули в будущее на тридцать миллиардов лет.
– Ого.
– Я хочу сказать, ошибки вычислений накапливаются.
– О да.
– Вот с этой проблемой надо разобраться, – заключила Дотти. – Тридцать миллиардов лет. Мне потребуется немало времени, чтобы ее решить. Или даже много. Остаток жизни.
Ван потрепал ее по плечу.
– Милая, солнышко, у тебя всё получится!
После роскошного ужина (сычуаньская кухня) они взяли Теда с собой, чтобы провести последнюю ночь в любовном гнездышке на ранчо. Домик перестал производить на Вана впечатление. В холостяцком убежище стареющего миллиардера было что-то нелепое и жалкое.
И детоустойчивым оно не было. Мир Теда ограничивался манежем и коляской. Это неподходящее место для семьи из трех человек. Жизнь пошла наперекосяк. Оскорбленная гордость больше Вана не мучила, но осталось нутряное чувство, что где-то он серьёзно облажался.
В третьем часу ночи его разбудило хныканье сына. Ван встал, прошаркал к колыбельке.
– Дадим маме выспаться, – шепнул он малышу.
Он поменял Теду подгузник и засунул сына в ходунки – чудесные ходунки, которые сам же и отправил ему почтой в минуты тоски, всё из литого пластика, как детская гоночная машина.
Тед был в восторге, что папа выпустил его погулять ночью по ярко освещённой ванной. Мама всегда заставляла Теда спать, а тут ему разрешили наконец заняться тем, чем больше всего хотелось заняться глухой ночью. Хотелось ему носиться но комнате, грохоча колесиками, булькать от счастья, размахивать ручонками на манер ветряной мельницы и радостно заливать всё капающими с подбородка слюнями.
К закату Ван будет уже в Вашингтоне. Придется рассказать Джебу, что история с КН-13 в штабе ВКС под горой Шайен закончилась пшиком. Он зря потратил время, потратил бесцепные силы… Чтобы восполнить растраченное, ему придется вдвое усердней трудиться над подготовкой саммита в Виргинии, залезть в шляпу фокусника обеими руками… Ван глянул на себя в зеркало, близоруко щурясь без очков. Какой же он всё-таки дурак!
Покуда Тед ворковал и булькал, Ван тихонько прокрался в комнату и вытащил из-под кровати рюкзак. В ванную он вернулся с угольно-черным спецназовским ножом. Лететь в Вашингтон с этаким свинорезом в багаже он не может. Охрана в аэропорту умом повредится. Но он ведь купил нож. Себе купил. Глупо будет не найти ему применения.
Ван ухватил себя за бороду и принялся пилить. Нож проходил через щетину, точно сквозь сахарную вату.
Шесть минут спустя Ван глядел на свои бритые щеки, покуда Тед со счастливой миной сосал и выплевывал клочья отцовской бороды. Спецназовский нож был острее бритвы. Волоски он срезал почище лазера, оставляя тонкие порезы, будто от листа бумаги. Неудивительно, что Хикок божился этим ножом. Хикок знал толк в оружии. Не нож – сокровище.
Ван уже много лет не брил бороды. Мокрые гладкие щеки выглядели удивленно и бледно, как свежая тонзура.
Наутро Дотти изумленно воззрилась на мужа.
– Ой, милый! – вскрикнула она. – Ты посмотри на себя! Милый, ты так молодо выглядишь! Подобной реакции Ван не ожидал.
– Молодо? – Он-то собирался избавиться от нелепой хакерской бороды и приобрести вид серьёзного профессионала. – Молодо? А как же нос? Нос словно вырос за ночь на три размера.
Дотти принялась на пробу целовать места, которые не целовала уже годами. Голая кожа отзывалась радостным изумлением.
– Ми-илый, ты такой красивый. Чистый. Тедди, посмотри на папу!
Утомившийся за время ночной прогулки Тед спал.
– Нравится? – спросил Ван.
– По-другому выглядит… Конечно, нравится. Я же за тебя вышла замуж. А разнообразие не помешает.
– Не знаю, что об этом на работе подумают.
– Милый… – Дотти примолкла. – Ты бы только знал, какое у тебя лицо делается, стоит о работе заговорить.
– О чём ты?
– Дерек, эти люди тебя замучили. На тебя смотреть жалко. Мне не нравятся эти типы из Вашингтона. Мне не нравится нынешняя администрация. Мне не нравится эта дурацкая «война с терроризмом»… Я уже газеты читать не могу. Это не наши люди.
– И что? – спросил Ван. – К чему это всё?
– Милый, ты не обязан к ним возвращаться. Понимаешь? Ты не обязан возвращаться на войну. Ты можешь остаться здесь, со мной. Дерек, ты же ненавидишь эту работу. Грязную, дрянную работу. Любимый мой, может, я не говорила этого раньше, но… здесь у меня всё просто отлично. В большинстве университетов астрономы сталкиваются с жуткими проблемами финансирования. Так скверно ещё не бывало… А здесь у меня только одна беда. Со мной рядом нет Дерека Вандевеера.
– А… – выдавил Ван. Угу.
– Да, у нас не будет столько денег, как в те времена, когда ты был вице-президентом. Но от тех денег у нас были только неприятности. Дерек, ты прекрасно к нам впишешься. Будешь работать на нашем оборудовании. Сможешь заниматься всеми клевыми, забавными программерскими задачками, какими хотел. Закончишь наконец свою статью по теоремам Рамзея. Ты будешь счастлив.
– Сейчас у меня такой несчастный вид?
– Милый, да у тебя это на лице написано! Теперь же всё видно. Я тебя не видела без бороды уже сколько – четыре года? Ты ее сбрил на мамины похороны.
– Д-да, – пробормотал Ван. – Точно.
Дотти утерла слезинку.
– Люди не обязаны себя мучить. Ты такой замечательный, Дерек. Сильный, честный, славный, изумительно талантливый, упорный… Во всей нынешней администрации нет ни одного настолько порядочного человека… – Она уже всхлипывала. – Я хочу, чтобы ты переехал сюда и жил с нами, Дерек. Я так устала быть одна.
Ван присел на кровать. Душа его трепыхалась, как сорванный парус.
– Ох, Дотти…
– У меня есть на тебя право. Я твоя жена. С какой стати нам разлучаться? Я хочу, чтобы ты переехал к нам. Заведём второго ребенка. Ты же не под призыв попал. И погон на тебе нет. Почему тебе просто не уйти?
– У меня есть работа, – ответил Ван. – Мне за нее платят. На меня полагаются.
– Да ты ненавидишь эту работу! Она тебя корежит. Ты бы видел себя, когда пытаешься о ней заговорить. У тебя глаза стекленеют. И холодеют. Лицо мрачнеет… Ты похож на огромную собаку, которая стережет последнюю в мире косточку.
Ван не обиделся. Он понимал, насколько права Дотти. Физиономия его приобрела полицейские черты. А полицейский – это такой парень, который никогда не будет просто рад тебя видеть. Даже если он замечательный человек, как многие из них, он всегда, всегда вначале смерит тебя оценивающим взглядом, примечая, не опасен ли ты, не вооружен ли, не безумен ли. На сотнях лиц в Склепе Ван примечал это собачье выражение и теперь, да, сам им обзавёлся. Обзавёлся, потому что заслужил. Заработал. Потому что стал одним из них.
– Милая, – выдавил он, – ты, наверное, права. Я понимаю. Но я не могу просто так уйти с работы. В Виргинии затевается очень важное совещание. Джеб говорит… хотя Джеб чего только не скажет… но если всё пройдет нормально, оно стоит любых усилий.
– А как же мы? Я хочу, чтобы ты жил со мной.
– Это всего лишь временная работа, – сказал Ван. Говорил он сам с собой. Я не обещал Джебу, что сделаю карьеру в бюро. Даже его пост – временный. Мы вообще-то должны были просто… залатать дыры, пока не установим четкую политику и не будет создана постоянная структура на федеральном уровне, а лучше даже – на уровне кабинета…
– – Дерек, я никогда не слышала, чтобы ты так говорил прежде. Когда мы были счастливы.
– Ну вот такой у них теперь жаргон, – простонал Ван. – Милая, я знаю, что переигрываю. Ты нужна мне, чтобы предупреждать, когда я съезжаю с катушек. А когда тебя нет рядом, у меня в голове чёрт знает что творится.
Опасливо звякнул телефон. За Ваном приехал лимузин.
Ван торопливо зарылся в рюкзак.
– Если я сейчас не поеду, то опоздаю на самолёт в Денвере. Держи. Пускай у тебя кое-что пока полежит. Вот, охотничий нож. И бластер тоже возьми.
Дотти вцепилась в сетевой шнур.
– Дерек, ты что, правда таскаешь с собой эту штуковину?
– Повсюду. Паять очень удобно, – ответил Ван. – И пресс-папье из нее отличное. Но охранники в аэропортах совсем отупели – не пропустят ничего, хотя бы отдаленно похожего на пистолет. А с этой штуковиной для Военно-космических сил… ну, я тебе не могу рассказать подробно. Неприятная была история. И кончилась скверно… Я несколько недель потратил на эту штуку, просил о помощи всех, кого только мог… Но да, ты права. Дотти, я не могу без тебя справиться. Всё было бы намного лучше, всему белому свету, если бы я просто остался здесь, с тобой. Смотрели бы фантастику по телевизору. И жевали бы оленью колбасу. С дыней. Классная была дыня.
– Здесь нет телевизоров.
– Оно и к лучшему. Тогда болливудские фильмы. Под оленью колбасу. Я этого правда хочу. Очень-очень.
Дотти повисла у него на шее.
– Здорово было, правда?
– Ох, Дот… это был такой медовый месяц! Обалденный. Остановись, мгновенье. Ну ничего, уже скоро. Очень скоро.
– Я приеду к тебе в Виргинию.
– Пиши «мылом».
В аэропорту Денвера Ван совершил ошибку – он попытался почитать электронную почту. Он позволил себе сделать передышку на три дня. Единственный шанс по-человечески поесть, отоспаться и расцеловать спутницу жизни. Три дня. А БКПКИ уже трещало по швам. Это было всё равно что при отключенном электричестве нащупать искрящий провод под высоким напряжением.
Джеб переслал ему первоклассный флейм от какой-то пентагоновской крысы из ОКНШ. Генерал Весслер, конечно, сам не подписывался под этой бюрократической гнуснограммой, но отпечатки его пальцев Ван различал вполне отчетливо. Особенно обидно было, что программиста даже не называли по имени. Говорилось о «двух самозваных инженерах из так называемого Бюро преобразования архитектуры связи». Ван узнал себя в описаниях «вашингтонского клоуна-всезнайки» и «бородатого профессора из Лиги Плюща с его береткой». Господи помилуй – береткой?
Но большая часть электронной почты имела касательство к большой презентации БКПКИ в Виргинии. А та быстро принимала все черты серьёзного кризиса. Время и пространство для маневра стремительно сходили на нет.
БКПКИ могло служить местом, где принимаются решения, но в долгосрочном плане оно для этой цели было слишком маленьким и неустойчивым. Даже Совет национальной безопасности был недостаточно велик, чтобы управлять федеральным правительством. СНБ всего лишь проводил беседы с людьми, которые проводили беседы с людьми, которые составляли федеральное правительство. Очень скоро – катастрофически скоро – БКПКИ постигнет судьба мириад других влиятельных консультативных групп и федеральных комитетов. Сделать – и сдохнуть.
Ради встречи в Виргинии Джеб поставил на карту всё. Для БКПКИ она должна была стать Геттисбергом и битвой при Булл-Ран в одном лице.
Прикованный, точно жертва садомазохиста, к узкому креслу в туристическом салоне на высоте тридцати тысяч футов, Ван помрачнел. Он никогда не просил Тони Кэрью об услугах, но сейчас ситуация грозила катастрофой. В лице Тони Ван собирался выложить свой последний козырь.
Сексапильный голос энергичного робота голосовой почты с автоответчика сообщил, что Тони в Тайбэе. Ван покрутил провод бортового телефона и продолжил. Когда ему удалось наконец дорваться до тела, Тони даже не обиделся. Разница часовых поясов его никогда не смущала – скорее бодрила.
Причина его благодушия вскоре прояснилась. Из номера Тони только что бежала его возлюбленная индианка. Тони был ее визитом несказанно обрадован. Против всякой вероятности он каким-то образом похитил ее из-под бдительного присмотра бомбейского семейства на одну тайную сладостную ночь – только они вдвоем, и никаких родичей, слуг, менеджеров и камердинеров. Тони был так горд, словно взмахом волшебной палочки поднял со дна «Титаник».
Услугу старому приятелю он оказал, не задумываясь. После чего продолжил обсуждать свою идефикс.
Как оказалось, для Тони очень важно было, что его подружка считается «самой красивой женщиной на свете». Ван нахмурился. Наслушавшись Дотти, он переменил свое мнение о последней интрижке Тони. Дотти права – она всегда держалась здравого смысла. Этот нелепый дистанционный роман в авиаперелетах на Тони плохо действовал. Ему бы остепениться и найти женщину, на которую он сможет положиться.
Ну почему Тони не замечает очевидного? Его подружка – кинозвезда из далекой страны. Не ее дело, в общем-то, заботиться о Тони Кэрью. Если он разорится или заболеет, эта охотница за сокровищами бросит его быстрее свиста.
Тони болтал, не уставая. В конце концов Ван извинился и повесил трубку. Подождал девяносто секунд, сунул в телефон другую кредитку и набрал номер мобильника Майкла Хикока.
– Я в самолёте, – сказал он.
Хикок с грохотом уронил мобильник. Пьяно захихикал женский голос.
– Дай покою. – Хикок подобрал телефон. – Я с подружкой, и на мне даже трусов нет.
Хихикала, сколько можно было судить за ревом турбин, Фанни Гликлейстер. По крайней мере, Ван надеялся, что это она. Представить себе, что в мире есть две женщины, способные так хихикать, и Майкл Хикок уложил в постель обеих, было невыносимо страшно.
– Майк, ты же пилот, так?
– Пилотские права есть, – отозвался Хикок и зевнул. – Но асом это меня не делает.
– Ладно. Помнишь коробочку, которую нам заказало БОРАРЭ? Автопилот, который перехватывает управление частным самолётом в случае угона?
– Я думал, ты облажался, Ван. Тебе с твоим жирдяем начальником не по карману нанять здоровенный частный реактивный лайнер на вашу здоровенную бодягу в Виргинии.
– Я только что нашел приятеля, который одолжит мне собственный реактивный лайнер.
– О! – согласился Хикок. – Другое дело.
– А теперь мне нужен пилот, способный управлять боинговским «бизнес-джетом» с земли при помощи одного джойстика.
Хикок гулко хохотнул.
– Ну так ты его нашел!
– Встретишь меня сегодня в «Даллесе»?[54] Мне надо заглянуть домой, прежде чем ехать в Склеп.
– Что, прямо сейчас? Опять куда-то ехать? Я только что домой пришел! Меня в пятнадцати штатах оштрафовали за превышение скорости!
– Я прилетаю в девять, – ответил Ван. – Если не справишься до этого времени, прихвати Фанни с собой.
Хикок захлопнул мобильник с глухим пластмассовым треском.
Рейс Вана запоздал из-за погоды. Хикок ждал программиста и глядел мимо него, не замечая. Ван похлопал его по плечу.
– Оп-па! Ван! Где борода?
Ван пожал плечами. Хикок прищурился.
– А вот с хайром придется что-то делать, профессор. Ты сейчас похож на Маленького Датского Мальчика в увеличенном масштабе.
Оставлять «хаммер» под окнами вашингтонской квартиры Вана Хикоку было очень не по душе. «Хаммер», конечно, армейский суперджип, но Хикоку, гордому своей тачкой, как всякому порядочному южанину, ненавистна была даже мысль, что на машине краску поцарапают.
– Не могу поверить, что ты правда здесь живешь, – ворчал Хикок. – Вокруг одни шлюхи. И наркоши.
– Я же эксперт по безопасности, – ответил Ван, переступая через лужу блевотины на лестнице.
– И что, от этого мою машину никто не тронет? Ван вытащил связку ключей, но дверь распахнулась от первого прикосновения.
– Господи! – выпалил он.
В квартире горел свет. Ван огляделся. Ничего вроде бы не пропало. Впрочем, воровать в доме тоже было нечего.
Клавиатура была раскурочена.
– Они ещё здесь! – напряженно выдавил Хикок. Дверь в уборную распахнулась. Оттуда выступил незнакомый тип с пистолетом. Ван изумился. Чернеющее дуло на уровне груди казалось широким, как гаражная дверь.
Кем был незнакомец, Ван понятия не имел, а вот оружие опознал мигом: семизарядный «о'двайер» VLE австралийского производства, весь на электронике. Отличный пистолет. Классный. Просто красавец.
Как может он погибнуть от устройства, которое разбирал однажды собственными руками?
– О, Фред! – проговорил Хикок басом, лишь чуть-чуть дав петуха. – Давно не виделись!
– Руки вверх, – скомандовал Фред.
Хикок только рассмеялся.
– Я не при стволе. А ты при стволе, Фред?
– Я на задании, – отбрехнулся Фред.
– Ты хоть понимаешь, кого на прицел взял? Этот парень из Совета национальной безопасности! Доктор Дерек Вандевеер, познакомьтесь, это мистер Федерико Гонсалес. Мой старый армейский приятель.
Гонсалес нахмурился.
– Ну и какого чёрта надо было меня по имени называть?
– Мы же вроде на одной стороне фронта в «войне с терроризмом»? Фред, если ты переметнулся, предупреждать надо!
– Не-а, – ответил Фред, но пистолет не опустил. – Ну и ты, малыш, выходи уже, что там, – процедил он из-под усов.
Из уборной выбрался второй грабитель: рослый, сутулый и тощий, как хлыст, в очках с черной оправой и стриженный по-военному. Под горшок. Бурая щетина на темени и бледные обрывы висков. В руке он сжимал черный чемоданчик из противоударного пластика.
– А, так вы бакран! – понял программист при виде знакомого «железа».
– Нет, сэр, меня зовут Уильям С. Уимберли.
– Но это набор инструментов БКР! – настаивал Ван. – Я сам помогал его оценивать.
– Бюро компьютерных расследований ВВС, – пояснил Хикок. – Ребята из «бакра» всё время толкутся у профессора в кабинете.
– Мы не из БКР, – ответил Гонсалес. – Хотя я про них слышал.
– Мы – спецназ киберпространства, – объявил Уимберли.
– Он, может, и в киберпространстве, – торопливо поправил Гонсалес. – Это не значит, что я в какое-то грёбаное киберпространство соваться должен.
– Вы только что засунули клавиатурный «жучок» БКР в мой компьютер, – проговорил Ван, уставившись на Уимберли.
– Ну да – и что? – огрызнулся Уимберли. – Может, и засунул. Какое ваше дело? Вы и не заметили бы никогда.
– Да с кем, твою мать, вы разговариваете? Конечно, заметил бы!
– Никто и никогда не заглядывает в клавиатуру, – ухмыльнулся Уимберли. Он был очень молод. – Даже вы, профессор. Я знаю, с кем разговариваю, да? Если б я не сознался, вы бы давали показания на моем процессе!
Ван уставился на него. Физиономия Уимберли казалась ему смутно знакомой, но лишь смутно.
– Под каким ником работали?
– BionicNinja двести четырнадцать.
Спиногрыз.
– И сколько вам было тогда – пятнадцать?
– Шестнадцать, – поправил Уимберли. – Секретная служба вломилась в дом к моим родителям. Мама этого не перенесла. Она до сих пор отпивается «прозаком». И всё из-за того, что я одолжил пару междугородних звонков у вашей жалкой конторы, которая только что продула сорок пять миллиардов долларов!
Ван тоскливо вздохнул.
– И ВВС закрыло глаза на судимость?
– Нынешняя американская армия предпочитает агрессивных, беспокойных юношей с высоким IQ, – сообщил ему Уимберли ровным тоном.
Взгляд его обещал убийство.
Усилием воли Ван подавил дрожь в коленках. Самое страшное, что «жучок» Уимберли остался бы незамечен. Само собой, Вану в голову не пришло бы разбирать клавиатуру, и крошечный шпион неслышно радировал бы о каждом нажатии клавиши на станцию слежения за несколько кварталов отсюда.
– Слушайте, я в СНБ работаю и кое-что знаю о вашей так называемой группе. ВКС США не могут своей властью просто так завести какой-то «спецназ киберпространства». Указания сверху не было.
Внезапно вмешался Гонсалес.
– Космические силы – единственный род войск, способный обеспечить информационную безопасность по требованиям военных стандартов, – продекламировал он. – Никакая другая организация не имеет столь разветвленных компьютерных сетей и проверенного временем технического опыта.
– С ума посходили? – поинтересовался Ван. – Задача ВКС – запускать спутники. Вирусы и ДОС-атаки – не их дело! Защита военных систем поручена совместной оперативной группе обороны компьютерных сетей при DOIS[55].
– Какой Дорис? – переспросил Уимберли. – Первый раз слышу.
– Да они этим занимаются с девяносто восьмого года!
Хикок отнесся к претензиям взломщиков ещё более скептически.
– Слушай, малыш, нет такого слова «киберпространство»!
– Если мы скажем – будет, – настаивал Уимберли.
– Но зачем вы вломились в мою квартиру? – спросил Ван в искреннем недоумении.
– Очень не хотелось бы вам об этом сообщать, профессор, но информационная война идет внутри чьих-нибудь компьютеров! А вы пытаетесь саботировать критически важный разведывательный проект стоимостью восемнадцать миллиардов! Не думали, что это могут заметить важные персоны? Мы знаем, что вы затеяли!
Ван тревожно глянул на Хикока. Тот лишь пожал плечами.
– «Важные персоны», он говорит?
– Вы же стэнфордский левак! – усугубил Уимберли. – Пацифист!
– «Левак»? – ошарашенно повторил Ван. – «Пацифист»? Да я давеча с Полом Волфовицем обедал!
– Ваша жена участвует в антивоенном движении, – добавил Уимберли. – Она координатор восточного отделения «Физиков за социальную ответственность»!
– Дотти из Массачусетса! – возмущенно воскликнул Ван. – Они там все такие!
Уимберли уставился на него.
– Через «Гугль» себя искать не пробовали? Да у вас это всё на лице написано! Одни лохмы чего стоят. И костюм!
– И это, видимо, дает вам право уотергейтить мою квартиру? – выпалил Ван.
– Ну да, – ответил Уимберли. – Обычно дает.
– Нас никто не замечает, – добавил Гонсалес, чуть опустив хромированный пистолет и глядя на часы. – Вам в это время положено уже выехать из штата. А нам положено давно отсюда смыться.