Стерлинг Хьюз. Деревянная пастушка

полугаллоновых бутылки спиртного.
Выведя машину на шоссе, Огастин двинулся домой на крейсерской скорости
в семьдесят миль: дорога здесь была прямая, без крутых поворотов и почти
пустая. Вообще "штутц" оказался очень быстроходной машиной: хотя обгонять
особенно было некого, но всякий раз возникало впечатление, будто
обгоняемая машина не движется, а стоит - даже "джордан" модели "Плейбой".
Нет, в самом деле "Биркэт" летел как птица! Встревожился Огастин лишь
однажды, когда на дороге появился "мерсер" модели "Рейсэбаут", но за рулем
сидел такой же молодой человек, как он сам, который, кстати, не понятно,
каким образом вел машину, ибо обеими руками обнимал сидевшую рядом
девушку.
Сэди запела, вторя рокоту мотора, - есть женщины, которые начинают
петь, как только заводишь мотор, - и, хотя, голос у нее был не звонкий,
девичий, а грудное контральто, Огастин вспомнил, как вез Полли на своем
"бентли" в Дорсет и как Полли тоненьким голоском вторила гулкому басу
"бентли". Полли была простужена, и няня укутала ее в шарфы и пледы, так
что она походила на горошину в стручке, но голосок у Полли звенел, как у
жаворонка... Огастин досадливо покосился на Сэди, сидевшую рядом в брюках
и распахнутой на груди рубашке, из-под которой виднелось ее несвежее
белье, и распевавшую во все горло. Намалеванное помадой "сердечко" не
совпадало с природной линией ее губ; шпильки вываливались из ее жирных
волос, которые на такой скорости трепал ветер, и рогулька на ближайшем к
Огастину ухе распустилась, так что волосы упали Сэди на плечо.
Огастин отвел от нее взгляд и посмотрел в зеркало. "Мерсер" исчез из
виду, но в четверти мили от них Огастин обнаружил машину, которую они
наверняка не обгоняли.
- Что это там, позади? - спросил он.
Сэди встала коленями на сиденье и, повернувшись, посмотрела назад,
поверх скатанной крыши.
- Ого! - воскликнула она. - Это не обычная модель, по-моему, заказная!
- И, чуть не захлебываясь словами, добавила: - Похоже, сверхмощный
"дюзи"... - С каким почтением было это произнесено!
"Дюзенберг"! И кузов у него прочнее, да и вообще "Биркэту" нечего с ним
тягаться, и все же, решил Огастин, он им покажет! Вот это будут гонки! И
Огастин поставил себе цель: сохранить расстояние между ними до поворота на
Нью-Блэндфорд... Возбужденный предстоящим состязанием, Огастин нажал на
газ и затянул рождественский гимн. Игла спидометра поползла вверх - за
семьдесят, скорость сближала виражи, и Огастину требовалось все его
мастерство, чтобы выравнять автомобиль. Восторг зажег огонь в его крови:
почти год, как он не сидел за рулем столь быстроходной машины... Но на
таких же крыльях летели и неизвестные. Сэди по-прежнему стояла на коленях
и глядела назад. По мере того как расстояние между машинами сокращалось,
нос задней машины вырастал на глазах и обрисовывался все отчетливее;
"заказной" это был "дюзи" или нет, только не частный - окна его больше
походили на амбразуры для пулеметов, словом, только какой-нибудь гангстер
высокого полета мог пользоваться такой машиной или... Пот прошиб Сэди так,
что даже брови у нее вспотели, еще прежде, чем взвыла сирена, и она
выкрикнула:
- О господи! _Ф-ф-фараоны!_
Звук ее голоса и жуткий вой сирены, словно острие булавки, пронзили
воздушный шар восторга, переполнявшего Огастина, - кровь, певшая в его
жилах, застыла свинцом. Что-то из далекого детства поднялось в его душе, и
он, сам того не сознавая, даже начал молиться. Он снова взглянул на
приборную доску: стрелка спидометра нехотя доползла почти до восьмидесяти
и остановилась на этой цифре, ибо дорога тут шла в гору, однако
распаленный погоней "дюзи", невзирая на тяжесть пуленепробиваемой брони,
мчался на скорости почти в девяносто миль, так что Огастину нечего было и
надеяться, что он сумеет добраться до поворота на Нью-Блэндфорд!
Он уповал лишь на то, что они не станут стрелять по его шинам, пока не
подъедут ближе: ведь конец погони ясен, правда, оставалась всего минута до
поворота... Но вполне возможно, что не одна эта машина охотится за ними, а
вдруг вот сейчас, за поворотом, он обнаружит, что дорога перегорожена
грузовиком? Сердце его сжалось: он вспомнил о брате Рассела и подумал, что
из-за такой ерунды можно расстаться с жизнью, а она ведь одна, - и чуть не
остановил машину и не сдался... Да, наверное, так бы он и поступил, если
бы вдруг не увидел задок старенького "бьюика" с Тони и с самим Расселом,
подпрыгивавший впереди него на дороге.
Резко взяв влево, чтобы обойти их, Огастин увидел на противоположной
стороне дороги, на краю лесной опушки старую доску с надписью: "НИКАКИХ
автомобилей"; отсюда ответвлялся проселок на озеро - только на озеро и
никуда больше... Сэди теперь уже не смотрела назад, она сидела, забившись
в угол, с минуты на минуту ожидая, что по машине откроют огонь. Огастин
круто затормозил, сворачивая на проселок, Сэди качнуло вперед, и она с
такой силой ударилась о ветровое стекло, что кровь потекла у нее из носа.
- Чумной, совсем рехнулся! - прошептала она, с трудом разжимая
стучавшие зубы, когда "Биркэт" запрыгал по еле различимой дороге. - _Она
же никуда не ведет!_
Затем они услышали визг шин преследователей, когда те обходили "бьюик"
Тони, попытавшегося было задержать машину, а потом следом за "Биркэтом"
свернули в лес.

24

И преследуемые, и преследователи ехали теперь медленно: дорога петляла
между деревьями, которые стояли стеной по обе ее стороны, и настолько
изобиловала колдобинами, что если делать больше пятнадцати миль в час, то
и сам вылетишь из машины, и ее сломаешь, потому что нет еще на свете таких
амортизаторов, которые могли бы выдержать подобную тряску. Теперь скорость
ничего не решала - лишь бы продвигаться вперед, а низко посаженный
"Биркэт" не был приспособлен для такого рода путешествий. Правда, дорога
змеилась среди густого соснового бора, заросшего кустарником, так что
преследователь не видел тебя, как бы близко он к тебе ни подобрался
(сирена преследователей теперь молчала, поэтому судить о том, на каком
расстоянии они находятся, было просто невозможно).
Пахло хвоей, нагретой солнцем - оно стояло прямо над головой... Огастин
вцепился в руль и припал к нему, совсем как мартышка шарманщика к груди
своего хозяина, а Сэди прильнула к приборной доске. Мозг Огастина работал
быстро и четко, холодно регистрируя факты, точно он наблюдал все это со
стороны, и диктуя нужные ответы. Только бы амортизаторы не сдали, только
бы не напороться на здоровенный камень... Да, конечно, дорога эта никуда
не ведет, но по крайней мере впереди есть развилка и, значит, можно
надеяться - процентов на пятьдесят, - что фараоны свернут не туда... А по
тропе, которой они вчера воспользовались, чтобы сократить путь, может
проехать даже "штутц"; если свернуть на нее и затаиться, а потом, когда
фараоны - какую бы дорогу они ни избрали - проскочат мимо, выехать на
другой проселок и вернуться на шоссе, то можно намного опередить их -
пока-то они обнаружат, что произошло, и повернут назад, если вообще сумеют
развернуться в таком узком пространстве между деревьями. Итак, Огастин
ехал вперед, и острые сучья хлестали его по лицу, когда он объезжал
особенно глубокие выбоины или камни (а для таких маневров в его
распоряжении было всего каких-нибудь десять дюймов). Он проехал развилку,
свернул на проселок, ведущий к более мелкому концу озера, затем свернул на
поперечную тропу, проехал по ней полпути и остановился.
Полицейские, как и следовало ожидать, проскочили мимо, но каким-то
образом все же заметили Огастина и открыли огонь из револьверов. Стреляли
они куда попало, однако скорее в них, чем в шины, и это ни Огастину, ни
Сэди не понравилось. Оба одновременно пригнулись, и, хотя ничего не видели
поверх бортов, Огастин включил сцепление, и машина поехала дальше с
предельной скоростью, какая возможна, когда едешь то по горному камню, то
по корням, да еще с обеих сторон тебя обступают деревья. Но страх не
покидал их: дело в том, что полицейские не стали тратить время и
разворачиваться, а просто двигались за ними задним ходом (правда, при этом
их так трясло и подбрасывало, что ни один все равно не мог бы выстрелить).
Огастин только было хотел повернуть на проселок, ведущий к шоссе
(заранее радуясь тому, что уж тут-то "дюзи" _придется_ развернуться), как
они с Сэди вдруг обнаружили "бьюик" Тони, преграждавший им путь: этот
кретин, оказывается, последовал за "дюзи". Вот теперь Огастин с Сэди
действительно оказались в ловушке и выбора у них не было - они могли
повернуть лишь на проселок, ведущий к плотине, и только к плотине...
Нервы Огастина и так уже были на пределе, и вполне возможно, что это
упорное невезение повлияло на ход его мыслей, лишило способности трезво
рассуждать: он вдруг представил себе до боли живо, точно перед его
мысленным взором возник кадр эпической сцены из фильма, как по самому
верху плотины едет его желтый "Биркэт". А наверху плотина совсем узкая,
едва ли шире размаха его колес, а может быть, даже и уже, и с одной
стороны лежит бездонная пучина озера, а с другой - глубокое, футов в
шестьдесят, узкое ущелье, так что стоит допустить малейшую оплошность или
сдвинуть с места камень - и... Если он все же сумеет заставить себя
проехать по плотине, хватит у тех, что в "дюзенберге", духу последовать за
ним? Рожденное его мозгом видение опровергало такую возможность: он видел,
как неустрашимый "штутц" едет по плотине, и все остальные, затаив дыхание,
смотрят не него... Но он не имеет права брать с собой Сэди, это слишком
опасно.
- Выпрыгивай! - буркнул он сквозь стиснутые зубы, пока машина,
подскакивая и скользя, спускалась по откосу, точно краб, а из-под колес ее
вправо и влево летел щебень. - Выпрыгивай, я поеду по плотине!
Однако Сэди не шевельнулась; вместо того чтобы прыгать, она лишь тупо
сидела, забившись в угол, не веря ушам своим. Ехать по плотине, да он что,
с ума сошел?!
Огастин не мог смотреть ни направо, ни налево: глаза нужны были ему для
того, чтобы не врезаться в дерево или не полететь с откоса вниз, а, кроме
того, картина, стоявшая перед его мысленным взором, настолько затмевала
все остальное, что он едва ли даже увидел плотину, когда она в
действительности возникла перед ним. Они достигли берега озера, и он
толкнул Сэди локтем в бок:
- Да проснись же и прыгай, ты, чертова кукла! Я не поеду с тобой.
Но она продолжала сидеть: теперь, она была почти уверена, что Огастин
сошел с ума - ведь он же не раз здесь был и должен знать, что по плотине
даже на велосипеде не проедешь, так как в середине есть место, где вода
переливается через край - маленькая деталь, которой почему-то не оказалось
на картине, стоявшей перед мысленным взором Огастина, - а через водопад,
каким бы маленьким он ни был, не проедет даже "Биркэт"...
Когда до бетонированной перемычки оставалось ярдов двадцать, Сэди вдруг
ожила, выхватила руль из рук Огастина и - пусть уж лучше так! - направила
машину в озеро.


Машина врезалась в гладь озера - вода поднялась стеной и обрушилась на
них, прижав обоих к сиденью. И они вместе с машиной ушли под воду. Но,
опустившись футов на двенадцать, "Биркэт" тихонько стал на опору плотины и
покатился по ней, а Огастина с Сэди каким-то чудом вымыло из машины.
Они были надежно укрыты корнями раскидистого дерева, что росло у самого
края берега, когда "дюзи" появился на верху склона. И стал, не решаясь
съехать вниз. Из машины выскочили два весьма мрачных маленьких человечка с
пистолетами в руках. Они побежали вниз к плотине и оттуда внимательно
оглядели озеро в поисках пловцов. Но таковых не оказалось...
Они посмотрели на плававшую карту, посмотрели на масляные пятна и
пузыри в том месте, где лежал на дне опрокинувшийся "Биркэт", и один из
них перекрестился рукой с пистолетом.

25

По пути назад в "бьюике" Тони, пока машина подпрыгивала на колдобинах,
а две вымокшие крысы с затонувшего корабля обсыхали в солнечных лучах на
заднем сиденье, состоялся военный совет. Скорее всего (такова была суть
сказанного Сэди), на этом все и кончится: никто не станет выкачивать воду
из озера (и навлекать на себя проклятия тех, для кого оно служит
источником водоснабжения) или даже пытаться поднять машину со дна - такие
мелкие происшествия бывают тут каждую неделю. Но Тони с Расселом не были
так уж уверены, что все это произошло случайно: похоже, что кто-то всерьез
нацелился на нью-блэндфордскую "стаю". Этот полицейский...
- А как будет с братом Беллы? - спросил Огастин: в отличие от остальных
он считал, что потеря красавца "штутца", принадлежащего второму
вице-президенту (по реализации продукции), и неприятности, ожидающие
Эррола, - дело нешуточное.
- Ерунда! - сказала Сэди. - Неужто ты думаешь, он доложился боссу,
когда угонял его "штутц"?! Нет, сэр! Все будет свалено на воров, а Эррола
даже не выгонят, если он будет держать свой люк на запоре, сядет на поезд
и завтра ровно в восемь утра явится на работу. - И, видя, что Огастина это
не убедило, она добавила: - Да ты что, парень? Нам не за Эррола надо
беспокоиться, а за себя.
Дело в том, что одна ложка дегтя, по мнению Сэди, все же была: те двое
полицейских теперь знали их в лицо, и, если сейчас они успокоились, считая
их мертвыми, что будет, когда полиция вдруг увидит их живыми?!
- Значит, надо сделать себе новые лица, - бросил Рассел через плечо. -
И чтобы духу вашего не было в округе, пока вы это не сделаете, - так для
всех будет лучше.
- Да уж, берите-ка руки в ноги и драпайте! - сказал Тони и посигналил
старенькому "шевроле", петлявшему по дороге, чтобы тот уступил ему путь.
- Для всеобщего блага, - добавил Рассел, - как и для вашего
собственного.
- Но куда же нам бежать? - спросил Огастин.
- Да куда угодно, - сказал Рассел. - Страна ведь большая. В
Массачусетс, в Вермонт, а впрочем, почему бы и не в Квебек? Хоть мир
посмотрите.
- Конечно, в Квебек, уезжайте за границу, черт бы вас побрал! - сказал
Тони. - Оно намного будет спокойнее... Ух ты! - воскликнул он и чуть не
съехал в канаву, уступая дорогу обгонявшему грузовику, ибо рулевые тяги в
его машине склонны были вести себя как хотят.
- "О боже! О, Монреаль!" [из "Песнопения о Монреале" Сэмюэла Батлера
(1835-1902)] - вспомнил Рассел. - Французская Канада... Ты-то наверняка
владеешь французским восемнадцатого века? - заметил он, обращаясь к
Огастину. - Назамутненным языком Вольтера?
- Да уж "patates frites"! [жареный картофель (франц.)] - весело сказала
Сэди. - "Chiens chauds"!.. [горячие сосиски (франц.)] Не раз видела в
меню.
Тони хмыкнул.
- Советую прихватить с собой бифштексы... Да, ребятки, что эти
французишки едят, вы и представить себе не можете!
- Лягушек, - подсказал Рассел. - И наверняка змей. Да еще белок. Они же
все наполовину индейцы.
Но тут на Тони напала вдруг ностальгия. Оказывается, он провел как-то
целое лето на севере, на реке Сагеней...
- На сплаве леса. Ребятки, что это была за жизнь!.. Ух ты!.. - На этот
раз баранку у него так крутануло, что ему пришлось выпустить ее из рук,
чтобы она сама собой выправилась. - Рассел! А что, если нам с тобой тоже
туда махнуть?
- Отправиться вчетвером?
- Вот именно. Мы с тобой дня на два - на три. Может, завтра?
- Что касается меня, то о'кей, - сказал Рассел.
- Да, но... - прервал их Огастин: настало время рассказать им (хотя бы
кое-что) о себе. И трагическим голосом он сообщил, что не может пересекать
границу, ибо потерял паспорт.
Рассел так и прыснул.
- Вот это сказанул!
Тони снова выпустил из рук баранку - только на этот раз, чтобы хлопнуть
по ней что есть мочи.
- Ребятки! - воскликнул он. - Нет, вы поняли, а?! Молодой человек не
может ехать в Канаду... Почему? "Я потерял паспорт", - передразнил он
Огастина. - Балда ты этакая, да где ты, по-твоему, находишься, а? В
Европе?
- Ты хочешь сказать, что мне не придется показывать его на границе? -
недоверчиво спросил Огастин.
- Граница! Какое некрасивое слово! - сказал Рассел. - Мы это называем
"черта".
Но лицо Сэди было серьезным.
- Не такую уж он несет околесицу: существует ведь иммигрантская квота и
прочая чепуха. Если у него не будет американской визы, они могут некрасиво
себя повести, когда он захочет вернуться.
- Но сейчас-то, при выезде, я не должен ничего показывать?
- Слушай, младенец! - посоветовала осторожная Сэди. - Сейчас - нет, но
лучше оставаться по эту сторону границы, а не то на всю жизнь застрянешь
там.
- Но при въезде _туда_ никаких бумаг у меня не спросят? - допытывался
Огастин.
Теперь настала очередь Рассела недоверчиво посмотреть на него.
- Если ты хочешь побывать в Канаде? И если к тому же ты поедешь с тремя
свободными американскими гражданами, готовыми поклясться, что ты
британский подданный, притом что Канада - британское владение?!
- Рехнуться можно! - воскликнул Тони. - Да ребята в Русес-Пойнте не
сумасшедшие: зачем им останавливать мою старую калошу - она ведь может
скапутиться и забаррикадировать дорогу.
Бог ты мой! Все эти недели Огастин был уверен, что никогда не сможет
выбраться отсюда без паспорта, который у него украли во Франции, тогда
как, выходит, ему надо только пересечь границу и оказаться на британской
территории! Этому просто невозможно было поверить... ну, а что касается
возвращения назад, то он чуть было не сказал им, что стоит ему выбраться
из их благословенных Соединенных Штатов, и они больше никогда в жизни его
не увидят; но он все же удержался, решив, что они могут обидеться.
И когда кто-то предложил выехать утром на рассвете, он лишь молча
кивнул.


В то утро Ри спала долго и никак не могла проснуться. Когда она не
появилась к завтраку, мать решила, что она перегрелась на солнце, и дала
ей лекарство.
Было воскресенье, и отец Ри был дома, но она все равно встала лишь
после полудня, обедать отказалась, а вместо этого отправилась в лавку,
чтобы побаловать себя кока-колой, и тут появился "бьюик" Тони с Огастином
и Сэди - машина, надо сказать, еле плелась.
Все злоключения были рассказаны, и Огастин с Сэди приобрели ореол
героев (Огастину, во всяком случае, это понравилось, так как до сих пор у
него еще ни разу не было оснований чувствовать себя героем), и только
Эррол сидел насупившись: ему надо было немедленно идти на вокзал и
садиться в поезд, если он хотел завтра вовремя явиться на работу.

26

Возможно, никто не станет возиться и поднимать затонувший "штутц", но
виски терять не следовало - слишком это был драгоценный товар. Итак,
незадолго до полуночи на озеро отправилась группа доморощенных водолазов.
Состояла она только из парней, и действовать надо было быстро, чтобы никто
их не опередил. Подъехав к знаку "НИКАКИХ автомобилей", они притушили фары
из опасения, как бы их не увидели, и при свете луны добрались до развилки,
а затем предосторожности ради свернули на поперечную тропу, спрятали там
свои "форды" и остальную часть пути до плотины проделали пешком.
Луна стояла полная, и в ее ярком сиянии даже можно было различить
краски, во всяком случае, сочные цвета выделялись в этом черно-серебряном
мире, как прожилки на крыльях мотылька. Кругом чернел лес, а внизу,
светясь мириадами звезд, лежало серебристое озеро, перечеркнутое плотиной
- словно брусок светлой меди бросили поперек. Все разделись; кожа у них
была белая там, где тело обычно покрыто одеждой, и цвета темного дерева на
ногах, руках и лице.
Далекие холмы казались чем-то нереальным, воздушным - даже большая туча
на западе казалась массивнее их.


Огастин, Рассел и Тони отправились вместе со всеми, хоть и собирались
утром выехать спозаранок: Огастин должен был показать, где затонул
"штутц". Он думал, что точно знает место, но сейчас, ночью, все расстояния
выглядели иначе. Тогда ребята встали в ряд футах в десяти друг от друга и
решили разом нырнуть; в конце концов с победным криком вынырнул Рассел.
Но одно дело - найти затонувшую машину и совсем другое - спасти
затонувшее добро. Машина лежала на глубине двадцати футов, а даже самые
классные ныряльщики, как оказалось, не привыкли уходить под воду на такую
глубину. В конечном счете удалось это только Огастину - хоть он и не очень
хорошо нырял, но зато мог подолгу задерживать дыхание (он научился этому
прежде, чем стал плавать, еще ребенком, у себя в ванне). "Штутц"
перевернулся на бок, и крышка багажника, по счастью, открылась, но здесь,
на глубине двадцати футов, вода вдруг стала со страшной силой давить
Огастину на уши, и им овладела паника: ему казалось, что голова у его
сейчас лопнет; к тому же вода, попадавшая в нос, тоже вызывала такую
острую боль, точно ему удаляли аденоиды без анестезии. Сэди, правда, так
уложила бутылки, что они не разбились, и Огастину удалось достать сначала
одну, потом другую и выплыть на поверхность.
Тем временем большая туча придвинулась, затянув почти все небо, над
землей сгустился буро-коричневый мрак, лишь края тучи еще сверкали в свете
луны (Огастину вспомнились сверкавшие вот так же глыбы льда на Дунае), а
темную середину ее то и дело прорезали молнии.
Огастину явно требовалось выпить - он это заслужил, тут все были
согласны, - но и остальные тоже не прочь были разделить с ним компанию.
Однако место здесь было уж слишком открытое, а кто-нибудь мог нагрянуть в
любую минуту (ведь слухи распространяются с быстротой пожара, и скоро все
проходимцы, живущие в округе, начнут нырять), а потому ребята сунули ноги
в туфли и, держа одежду под мышкой, гурьбой направились к лесной опушке.
Слава богу, хоть кончилось засилие комаров! Они отыскали полянку и сели
голышом в кружок на ковре из листьев и хвойных игл, открыли одну из
бутылок, и она пошла по рукам. Забулькало виски, зачмокали губы. Никто,
конечно, не поднял тоста за подвиг Огастина, и, однако же, чувствовалось,
каким уважением они к нему прониклись... Ребята молчали, еще не придя в
себя после всей этой эпопеи. Если бы сейчас кто-нибудь со стороны
посмотрел на этих чернолицых и чернопалых (загорелых) юнцов, подумал
Огастин, то решил бы, что перед ним некое дикое племя со странной
обрядовой татуировкой, делавшей их похожими на мандрилов. Несмотря на их
нелепый вид, Огастина захлестнуло теплое чувство к этим ребятам, и ему
вдруг стало по-настоящему жаль, что после сегодняшнего вечера его
дальнейший путь пойдет не с ними.
Но теперь туча окончательно закрыла луну, и его милые дикари исчезли,
поглощенные душной темнотой, в которой тонко застенал ветер.
Блеск молнии и - страшный крик у них над головой, из гущи деревьев...
Спускаясь вниз на ощупь, дюйм за дюймом (фонарика у него не было),
"дядюшка" Сэди заорал и выронил багор, ибо при свете молнии он вдруг
увидел под деревьями скопление, казалось, безголовых тел, торчащие во все
стороны руки и ноги... но гром ударил почти тут же, перекрыв его вскрик и
звуки его бегства.
Молния... вскрик... раскат грома... И дождь, заставивший забыть про
вскрик. Он полил как из ведра - тяжесть его ощущалась почти физически, -
срывая с деревьев листья, точно смахивая их с доски. Сначала дождь был
теплый и они не чувствовали озноба, но скоро потоки воды стали такими
холодными, что все продрогли до костей; еще несколько секунд - и пошел
град. Оглушенные, избитые градом, они вскочили на ноги и при белесом свете
молний, сверкавших почти непрерывно, полезли вверх по откосу, туда, где
оставили машины. Они были все еще голые и страшно напуганные - молнии
сверкали вокруг, фиолетовые, голубые, желтые, в воздухе пахло
электрическими разрядами, перепрыгивавшими с одного дерева на другое, а
внизу стрелы молний впивались в мохнатое, исхлестанное дождем, шипящее
озеро и вздымали фонтанчиками воду, точно кто-то швырял в нее галькой. А
гром! Сам по себе гром, конечно, не имел значения - подумаешь, грохочет, -
но грохот этот больно, точно палкой, бил по ушам. Вдруг над деревьями
заколыхался сияющий шар и одно из них вспыхнуло костром.
Наконец они добрались до машин. Обе машины были открытые: у одной
складной верх был отодран, а у другой плохо поднимался, и они не стали
возиться с ним. Не стали они и одеваться: это казалось бесполезным, ибо
часть одежды они растеряли, а остальное промокло насквозь. Главное -
завести моторы: они принялись усиленно крутить ручку и наконец двинулись в
обратный путь. По дороге несся бурливый поток, но машины сидели высоко, и
можно было не опасаться, что вода зальет мотор. Наконец они выбрались на
шоссе, благодаря бога за то, что остались живы - ни о чем другом они
сейчас и думать не могли.
Было уже два часа ночи. Гроза постепенно стихала, хотя дождь все еще
шел.
Ребята подвезли Огастина к дому, насколько позволяла узенькая дорожка
(год за годом деревья все наступали на нее, и теперь в иных местах по ней
нельзя было проехать без помощи топора). Подходя к своему жилищу с
заслуженной, бутылкой под мышкой и одеждой - под другой, Огастин, к своему
великому удивлению, увидел свет. Неужели, уезжая, он забыл потушить лампу?
Но когда он открыл дверь и перешагнул порог - вокруг него на полу сразу
набежала лужа, а сам он стучал зубами от озноба, - в нос ему ударил такой
вкусный запах и глазам предстала такая милая, уютная картина: у керосинки
стояла Ри, а в руках у нее был окутанный паром эмалированный кофейник...
- Кофе, - сказала она. - По-моему, он будет вам очень кстати! - И на
этот раз повернулась к нему спиной, пока он вытирался и одевался!

27

Прихлебывая кофе, Огастин приготовил яичницу с беконом, и домик
наполнился еще более приятным ароматом. Ели они не спеша, держа тарелку на