Стил Даниэла. Безмолвная честь

   Питер собирался отвезти их до комендатуры вместе с немногочисленным имуществом. Все уже прицепили к одежде выданные бирки: Тами — к пуговице пальто, Салли — к запястью, а Рэйко, Так и Кен — к жакетам. Питер осторожно прикрепил к верхней пуговице кофточки Хироко бирку с номером 70917.
   Хироко села в машину, держа на коленях корзину Энн Спенсер. Этот подарок порадовал Рэйко — он наверняка должен был оказаться полезным, ибо никто не знал, насколько долгая дорога предстоит.
   Поездка до комендатуры была краткой и прошла В молчании. Свернув за угол улицы, они увидели, что возле здания творится сущий хаос — вокруг толпились люди, возвышались горы багажа, подъезжали автобусы.
   — О Господи! — прошептал Так, потрясенный зрелищем. — Неужели из Пало-Альто высылают всех до единого?
   — Похоже, ты прав, — отозвался Питер, осторожно пробираясь сквозь толпы людей, запрудивших улицу. Все они несли чемоданы и коробки, вели за руки детей, помогали старикам. У комендатуры их ждало не меньше десятка автобусов. Вокруг царила неразбериха, и Так не мог представить себе, что сейчас им предстоит смешаться с этой толпой.
   Питеру запретили сопровождать друзей в Танфоран — туда не пускали транспорт, принадлежащий частным лицам.
   Танака предстояло отправиться на автобусе вместе с остальными. Но Питер пообещал сам приехать в Танфоран и попытаться разыскать их. Прежде всего следовало подыскать место для стоянки машины. Питер собрался пробыть с друзьями до самого отъезда.
   — Какая суета! — пробормотал Так, и все нехотя выбрались из машины, взяли вещи и присоединились к толпе. Их немедленно отправили к группе побольше, и через несколько минут Питеру велели уходить. Он спрашивал, будет ли у него возможность повидаться с друзьями в Танфоране, но этого никто не знал. Так помахал ему рукой, и Питер скрылся в толпе; Хироко с трудом боролась с охватившей ее паникой. Внезапно все стало реальным: им предстояло попасть в заключение, претерпеть переселение или эвакуацию — как бы ни называли это событие, суть его не менялась. Хироко чувствовала, что она больше не свободный человек, что Питера нет рядом и она не может оказаться рядом с ним, даже если захочет. Что, если она никогда больше не увидит его… если он не найдет их… если… Словно ощутив страх Хироко и всех родных, Тами расплакалась. Она вцепилась обеими руками в свою куклу, к которой тоже была прикреплена бирка, а Хироко сжала ручонку Тами, чтобы не потерять ее в толпе.
   Тетя Рэй выглядела мрачной, Кен разыскивал в толпе свою подружку Пегги, а Так призывал близких держаться вместе. Наконец им вручили какие-то бумаги и велели погрузить вещи в автобусы. После этого они провели еще час, не сходя с места, и уже перед полуднем объявили посадку на автобусы, вскоре выехавшие в Танфоран. Поездка заняла всего полчаса.
   В Танфоране царил настоящий содом. Вокруг, насколько хватало глаз, толпились люди — тысячи людей. Старики с крупными бирками, больные на скамейках, горы чемоданов, коробок с едой, плачущие дети. Людское море распространялось во все стороны и казалось бесконечным. Неподалеку виднелась палатка, где готовили еду, а еще дальше — ряд открытых уборных.
   Хироко знала, что все пережитое в эти часы она не забудет никогда. Днем раньше прошел дождь, и теперь они стояли по щиколотку в грязи, вытянувшись длинной шеренгой, насчитывающей, должно быть, больше шести тысяч человек.
   Оглядываясь, Хироко утратила последнюю надежду когда-нибудь вновь увидеть Питера.
   — Он ни за что не найдет лае, — обреченно произнесла она.
   — А может, и найдет, — возразил Так, с ужасом оглядываясь по сторонам. Его новые остроносые туфли безнадежно испортила грязь, доходящая ему до щиколоток. Салли заявила, что ей надо в туалет, но она скорее умрет, чем воспользуется открытой уборной. Хироко и мать уже пообещали прикрыть ее одеялом, но Салли отказывалась даже слушать.
   Однако Хироко и Рэйко знали, что рано или поздно всем им придется отправиться в открытые уборные, как бы это ни было отвратительно.
   Они простояли в шеренге три часа, и корзина, подаренная Энн, пришлась кстати. Никто из них не получал разрешение покинуть шеренгу, чтобы отправиться к палатке, где выдавали еду. Тами не переставая хныкала и время от времени садилась на чемоданы.
   Когда подошла их очередь пройти осмотр, им всем пришлось показать горло и кожу на руках, хотя даже Рэйко не могла определить, в чем дело. Все они были изумлены, когда вакцину им стали вводить другие «заключенные» — Рэйко даже сомневалась, что это сестры, возможно, они были просто гражданскими лицами, помощниками на осмотре. Она заметила, что и люди у полевой кухни выглядят как добровольцы. Они представляли собой пеструю толпу, были одеты в коричневые костюмы, синие куртки, даже шляпки с перьями. Рэйко спросила, есть ли на сборном пункте лазарет, и кто-то неуверенно махнул рукой в сторону и ответил, что, кажется, лазарет вон там.
   — Может, там нужна помощь, — тихо сказала Рэйко Таку, но он не знал, сколько они здесь задержатся. К тому времени когда их перевели в другую шеренгу, руки у всех ныли от прививки, а бедняжка Тами так утомилась, что, по ее словам, готова была упасть. Хироко держала ее за руку, приглаживала волосы и рассказывала сказку о лесном эльфе и маленькой фее; немного погодя Тами заслушалась, покрепче обняла куклу и перестала плакать.
   Кен тоже приободрился. Он только что нашел свою подружку — это было настоящим чудом в такой толпе. Но Питер не появлялся. Наступило четыре часа дня, семья провела в Танфоране уже несколько часов, а им все еще не показали отведенное жилье.
   Они часами стояли на одном месте, и хотя видели, что люди из других шеренг отправились ужинать, не имели права покинуть свое место. Наконец им выдали номер и объяснили, где искать отведенное им жилье под номером 22Р. Они собрали вещи и отправились в указанном направлении, охваченные таким чувством, словно вдруг им позволили уйти домой. Им еще не сообщили, сколько времени придется провести в Танфоране, куда их увезут отсюда. Среди длинных рядов конюшен они долго плутали кругами, пока наконец Кен не заметил их номер. Им отвели конюшню, где некогда держали чистокровного рысака, ныне пустую. Конюшня едва ли была просторной для коня, не говоря уже о семье из шести человек. Новое жилье имело узкую дверь, достаточную, чтобы в нее прошла лошадь. Заглянув внутрь, они увидели, что стены конюшни побелили, но пол остался грязным, покрытым навозом, мусором и соломой. Внутри стояла удушливая вонь.
   На этот раз потрясение оказалось слишком велико для Рэйко — ее желудок изверг все съеденное с самого утра.
   — О Господи, Так! — несчастно пробормотала она. — Этого я не выдержу…
   — Выдержишь, Рэйко. Крепись, это неизбежно, — мягко отозвался он. Дети смотрели на них. — Посиди немного с девочками. Хироко принесет тебе воды. А мы с Кеном возьмем лопаты и вычистим все. Может, тебе удастся достать еды — сходи к кухне вместе с детьми. — Но меньше всего Рэйко хотелось становиться в очередь за едой, а дети были еще не голодны. Вместо этого они уселись на чемоданы и вновь полезли в корзину, подаренную Энн. Это был настоящий подарок богов.
   Рэйко, все еще бледная, понемногу приходила в себя. Они устроились на некотором расстоянии от конюшни. Хироко разыскала несколько больших джутовых мешков, в которых носили корм лошадям, и вместе с Салли набила их соломой, чтобы использовать в качестве матрасов, как только конюшня будет вычищена. Вместо лопат Кену и Таку удалось раздобыть лишь две старые жестянки из-под кофе, и они стали мучительно медленно убирать навоз. Появился встрепанный и разгоряченный Питер, он выглядел словно призрак. Хироко бросилась к нему и обняла, не в силах поверить, что он и вправду нашел их.
   — Я проторчал в здании администрации с самого полудня, — устало объяснил он. — Я был готов продать душу, лишь бы попасть сюда, — по-видимому, они так и не поняли, зачем мне понадобилось навестить вас. Они сделали все возможное, лишь бы остановить меня. — Он нежно поцеловал Хироко, испытывая невозможное облегчение при виде их всех. Ему пришлось пройтись вдоль всех рядов конюшен, всех очередей, тянущихся к кухне. Оглянувшись через плечо, он увидел, чем заняты Так и Кен. — Забавно, — сухо усмехнулся он, и Так ответил ему усмешкой. Он еще не лишился чувства юмора, а прибытие Питера оживило семью. Теперь они не чувствовали себя такими одинокими.
   — Попробуй, и узнаешь, забавно ли это.
   — Это мысль! — Питер сбросил пиджак на кучу соломы, которой Хироко набивала мешки, закатал рукава и, пожертвовав своими любимыми ботинками, вошел в конюшню, присоединившись к Кену и Таку. Они разыскали еще одну банку из-под кофе, и через несколько минут Питер стал таким же грязным, как и его друзья. Работа была изнуряющей, конюшня выглядела так, словно ее не чистили годами, — вероятно, так оно и было.
   — Неудивительно, что лошадь удрала, — проворчал Питер, загребая навоз банкой. Это было все равно, что пытаться вычерпать океан чайной чашкой. — Ну и грязища!
   — Неплохо, верно? — отозвался Так, а Кен промолчал.
   Ему было ненавистно и пребывание здесь, и эта нелепая работа. В эту минуту он отдал бы все, лишь бы добраться до людей, которые подвергли их такому унижению.
   — Я хотел бы сказать, что видел места и похуже, — заметил Питер, работая с Таком бок о бок, становясь все грязнее с каждой минутой и почти ничего не добиваясь. — Но сравнивать мне и вправду не с чем.
   — Подожди, ты еще доберешься до Европы вместе с Дядюшкой Сэмом. Вероятно, там тебе придется заняться такой же работой.
   — По крайней мере я заранее прошел практику.
   Уже давным-давно стемнело, Рэйко, дети и Хироко улеглись на соломенные матрасы, а мужчины еще работали. Наконец Хироко принесла им кружки с дымящимся чаем и предложила свою помощь, но мужчины отказались. Работа была слишком грязной и трудной для женщины.
   — Тебя пустили сюда на какое-то определенное время? — спросил Так Питера, когда они устроили небольшую передышку, но он только пожал плечами и улыбнулся Хироко.
   — Мне ничего не сказали. Я останусь здесь, пока меня не вышвырнут вон.
   Через несколько минут они вернулись к работе. В два часа ночи чистка конюшни была закончена. Кен отправился за брандспойтом, а Питер и Так закончили отскребать стены у самого пола. Навоз был убран, они добрались до сравнительно чистого пола, на который направили струю воды.
   — Пол здесь будет сохнуть пару дней, — задумчиво заметил Питер. — Будем надеяться, что за это время не пойдет дождь.
   Они решили, что, едва пол в конюшне подсохнет, его застелят соломой, а сверху уложат матрасы. Все, что им теперь оставалось, — сидеть снаружи на мешках с соломой, приготовленных Хироко. Кен рухнул на мешок, подкошенный усталостью, и Так присоединился к нему. Питер устроился рядом с Хироко. Она ждала их, желая побыть с Питером.
   Рэйко и две девочки уже спали.
   — Похоже, места здесь будет маловато, — негромко сказал он. Все тело Питера ныло от усталости. Такео и Кен работали так же упорно, как и он.
   — Выглядит эта конура ужасно, — подтвердила Хироко.
   Она не могла представить, что им придется остаться здесь, что целый день они потратили, чтобы убрать двухфутовый слой конского навоза. — Спасибо вам за все, Питер. Бедный дядя Так… — прошептала она. Работа изнурила Така, — Мне так жаль, что вам всем пришлось пройти через это.
   — Сиката-га най, — негромко отозвалась Хироко, и Питер удивленно поднял брови. — Это значит — уже ничем не поможешь. Надо просто смириться.
   Но, кивая, Питер пожелал, чтобы он мог как-нибудь поправить дело.
   — Мне больно думать, что придется оставить тебя здесь, детка. — Питер обнял ее и прижал к себе. Он опасался причинить Хироко неприятности, но разве бывают неприятности хуже тех, которые она испытывала сейчас? Здесь., в Танфоране, никто не следил за заключенными. Вокруг разместилось множество семей, стариков, днем по всему лагерю бегали дети. Питер выделялся из толпы своей , американской внешностью и ростом, но никто не проявлял интереса к его присутствию. — Как жаль, что я не могу увезти тебя с собой. — Он улыбнулся и бережно поцеловал Хироко, не желая касаться ее своими перепачканными руками.
   — И мне бы хотелось, чтобы вы увезли меня отсюда, — грустно подтвердила она. Она сознавала, что в этот день они потеряли все, что имели, и что могли когда-нибудь, обрести. Она утратила свободу, и любой момент, проведенный с Питером, становился бесценным. Хироко задумалась, не совершила ли она глупость, говоря ему, что не хочет выходить замуж без согласия отца. Может, ей следовало уехать в другой штат вместе с Питером, как он просил, — туда, где они могли бы пожениться. Теперь было уже слишком поздно, но Хироко не переставала размышлять об этом, пока Питер ходил мыться вместе с Кеном и Таком, по дороге завернув в отвратительного вида открытые уборные. Со своего места Хироко не видела их, но знала, что они там. Сама Хироко, тетя Рэй и девочки посетили уборные раньше, по очереди, прикрывая друг друга одеялами.
   Питер вернулся спустя несколько минут и сказал Хироко, что она должна поспать. Он пообещал, что придет на следующий день, ближе к полудню, — с утра ему приходилось вести занятия в университете. Но казалось, Питер был не в состоянии уехать, а Хироко не хотелось отпускать его.
   Прошло еще полчаса, прежде чем они наконец расстались.
   Хироко смотрела вслед уходящему Питеру, испытывая такое чувство, словно лишилась последнего из друзей.
   — Попробуй заснуть, — предложил Так, протягивая Хироко одеяло и жалея, что она решилась приехать в Америку. Так или иначе, здесь ей придется многое выстрадать, иначе не может быть. Менять что-либо уже поздно, влюбленные, они жили во враждебном мире, который не окажет им никакой помощи, только постарается причинить боль.
   Хироко свернулась на соломенном матрасе, укрывшись пальто и тонким, привезенным с собой одеялом, и задумалась о Питере, не зная, чем дальше обернется для них жизнь.

Глава 11

   На следующий день они проснулись на рассвете по сигналу трубы и встали в очередь к одной из одиннадцати полевых кухонь. Они уже получили цветные опознавательные карточки.
   Есть приходилось по очереди, и еда выглядела как угодно, только не аппетитно. Завтрак включал жидкую кашу, фрукты, яичный порошок и зачерствелые булочки — судя по твердости, их испекли еще на Новый год. Еду лишь с натяжкой можно было назвать съедобной, кормили в основном крупами. После завтрака, прогулявшись по лагерю, они увидели, что множество людей занимается тем же самым, что делали они предыдущей ночью, — убирают навоз, сидят на чемоданах, набивают мешки соломой, стараются отыскать в толпе знакомые лица. Здесь и вправду оказалось несколько знакомых — преподаватели, с которыми некогда работал Так, подруги Рэйко. Кен с облегчением обнаружил, что конюшня, отведенная семье Пегги, находится за углом. Встреча даже с малознакомыми людьми теперь многое Значила для них. Салли увидела двух девочек из своей прежней школы и пришла в восторг. А малышка Тами болтала со всеми подряд, быстро знакомясь с детьми.
   Атмосфера решимости чувствовалась повсюду — люди пытались как можно лучше устроиться на новом месте, женщина в соседнем ряду конюшен уже разбивала садик.
   — Надеюсь, так долго мы здесь не задержимся, — нервно заметила Рэйко. Они по-прежнему ничего не знали о предстоящем переселении, но Рэйко была невыносима мысль о том, чтобы посадить здесь что-нибудь, пустить корни. Речь шла лишь о выживании.
   Днем она отправилась в лазарет, и результаты осмотра ее не порадовали. В лазарет уже попало немало больных — главным образом с болями в желудке и дизентерией. Две сестры сказали Рэйко, что с местной пищей надо быть поосторожнее: много испорченных продуктов, а вода слишком загрязнена. Возвращаясь к себе, Рэйко делилась новостью с остальными. На следующее утро она обещала помочь сестрам в лазарете.
   К полудню пол в конюшне почти высох. Кен и Хироко застелили его соломой, а затем внесли внутрь матрасы и чемоданы. Несмотря на чистоту, в конюшне по-прежнему пахло лошадьми.
   Когда они заканчивали вносить вещи, появился Питер, и Хироко просияла. Питер сообщил Таку последние новости из университета, привез детям шоколад, печенье и фрукты.
   Он не знал, пропустят ли его в лагерь со всеми припасами, и потому постарался не вызвать раздражения у охранников. Тами сразу схватила шоколадку, а Салли взяла яблоко и поблагодарила.
   Некоторое время Питер провел с детьми, и Хироко осталась с ним в конюшне, когда остальные ушли обедать. Она сказала, что не голодна, и перекусила шоколадом и печеньем. Сидя рядом с ней, Питер никак не мог поверить, что целым семьям придется жить в страшной тесноте, в конурах, где прежде помещалось по одной лошади. На большее было нечего рассчитывать. Все японские семьи штата согнали на такие же сборные пункты в ожидании переселения.
   — Ну как? Сегодня все было в порядке? — с тревогой спросил он, когда остальные ушли. Такео выглядел совсем измученным, но Рэйко немного оживилась, а дети, похоже, уже привыкли к новому месту. Тами почти не плакала, Салли радовалась встрече с подружками, а Кен перестал злиться.
   — У нас все хорошо, — спокойно отозвалась Хироко, и Питер крепко сжал ее ладонь. Ему самому было непривычно остаться без друзей. Проезжая мимо дома Танака, он был потрясен, увидев незнакомых людей и чужую собаку. Новые владельцы уже перебрались в дом; Питеру они казались непрошеными гостями, и он поспешил поскорее проехать мимо.
   — Не знаю, что мне делать без тебя, — произнес он, глядя в сочувствующие глаза Хироко. — Я буду постоянно приезжать сюда. Если бы мне позволили остаться с тобой! Это единственное место, где мне теперь хочется быть.
   Хироко с радостью выслушала это, но сочла, что Питер несправедлив к себе. Ему было не место в лагере, и его присутствие только усилит муки семьи. Через семь недель ему предстояло уйти в армию. Но Хироко так и не могла набраться смелости и попросить его больше не приезжать.
   — Я рада, — честно ответила она. Она нуждалась в нем, весь день с тревогой ждала его приезда, жила каждой драгоценной минутой их встречи. Постепенно успокоившись, Хироко рассказала Питеру обо всем, что они повидали за день даже о том, что женщина по соседству собралась устроить садик.
   — Слава Богу, заставить этих людей пасть духом непросто, — заметил Питер, оглядываясь. Японцы чистили конюшни, приводили в порядок территорию перед ними, отмывали стены и белили их. Отдыхая от работы, мужчины играли в карты или в го — японские шашки, пожилые женщины болтали и вязали, вокруг них играли дети. Несмотря на трудные обстоятельства, в лагере установилась атмосфера надежды и товарищества, Питер ощутил ее даже на краткое время пребывания здесь. Ни от кого он не слышал жалоб, чаще раздавались шутки и смех, и только пожилые мужчины еще не оправились от горя. Они оказались не в состоянии защитить семью от беды. Юноши и мужчины помоложе пылали гневом, как Кендзи. Но в большинстве своем люди просто пытались выжить.
   Хироко улыбнулась, наблюдая за Питером, — он стал ее жизнью, особенно после того, как была потеряна связь с родителями. Хироко отчаянно скучала по семье, ей хотелось услышать, что у родителей все хорошо. Она знала только, что Юдзи служит в военно-воздушных войсках. Хироко понимала, что оставаться в неведении придется до конца войны. Часто думая о родителях и брате, она молилась за них. Она даже не знала, сможет ли поддерживать связь с Питером, когда он уйдет в армию. Питер пообещал писать, и Хироко надеялась, что ей удастся получать его письма, и наоборот.
   — Ты удивительная женщина, — негромко проговорил Питер, наблюдая, как она ест яблоко, глядя в ее честные, открытые глаза, светящиеся добротой. Ему нравилось, как она хлопочет, вечно чем-то занятая, немногословная, но деловитая, а еще нравилось смотреть, как она играет с Тами.
   — Я просто глупая девчонка, — возразила она с улыбкой, прекрасно сознавая свою «второсортность» даже среди своего народа, хотя отец убеждал ее в обратном. Он говорил, что Хироко имеет право на все, что только захочет, и когда-нибудь совершит самый важный поступок в жизни.
   — Нет, ты не просто девчонка, — покачал головой Питер, склонился и поцеловал ее, а старушка с мальчиком, проходящая мимо, недовольно отвернулась. В конце концов, Питер был белым.
   — Хочешь прогуляться? — спросил он, и Хироко кивнула, бросая огрызок яблока в банку, которую они приспособили для мусора. Все три банки, найденные еще в день приезда, сохранили.
   Неподалеку от конюшен был открытый манеж, где раньше прогуливали лошадей, окруженный колючей проволокой. У ворот обычно стояли охранники, но на этот раз их никто не остановил, и Хироко с Питером прошлись по высокой траве, обсуждая прошлое и будущее. Настоящее оставалось неопределенным, и они предпочитали заглядывать вперед, туда, где они когда-нибудь будут вместе. Гуляя, Хироко вспоминала места, где была когда-то. — Киото, горы, куда ездила в гости к родителям отца.
   Воспоминания об этих живописных местах доставляли ей утешение, и она задумчиво брела за руку с Питером. Отойдя подальше от лагеря, оба вдруг остановились. Не говоря ни слова, Питер обнял Хироко. Когда-нибудь для них исчезнут все пределы, все ограничения, их никто и нигде не остановит.
   Питер мечтал разделить этот день с Хироко — так, чтобы им никто не помешал.
   — Как бы я хотел увезти тебя отсюда, Хироко, — печально произнес он. — Я даже не понимал, как счастливы мы были прежде. Я хотел бы… — Он взглянул на Хироко, и она поняла его. Ее тоже мучило это желание. — Я хочу, чтобы мы уехали отсюда и поженились.
   — Но мне нельзя уйти отсюда, — рассудительно напомнила Хироко, — а вам не позволят здесь остаться. Нам придется еще долго терпеть, прежде чем мы сможем быть вместе.
   Питер знал, что она права. Он был готов бросить работу в университете и уехать с Хироко к ней на родину. Только сейчас оба начинали понимать, какую дорогую цену им придется заплатить за свою нерешительность. Они будут вынуждены ждать, пока не кончится самое плохое, пока не изменится отношение людей. Но до тех пор пройдет немало времени.
   Они упустили свой шанс бежать, и теперь предстоит пройти через все испытания.
   — Когда-нибудь все будет позади, Хироко. Мы непременно поженимся, — он улыбнулся ей, чувствуя себя совсем юным и глуповатым, — и у нас будет много детей.
   — Сколько? — Хироко нравилась эта игра, хотя она до сих пор немного смущалась — ей было странно говорить о собственных детях.
   — Шестеро или семеро. — Он усмехнулся, прижал ее к себе и поцеловал. На этот раз поцелуй был страстным и долгим, и Питера вновь охватило желание.
   Они стояли в тени покосившегося сарая, солнце садилось, а Питер ощущал податливое тело Хироко. Ему хотелось прижать ее еще ближе, ласкать ее тело, целовать губы, глаза и шею. Он потянулся к ее груди, и Хироко не остановила его, но спустя некоторое время мягко отстранилась. От волнения она едва дышала, а Питер был возбужден гораздо сильнее ее.
   — Господи, Хироко, как я хочу тебя! — простонал он, вожделея ее и мучаясь от того, что случилось с ними. Он хотел хоть как-нибудь облегчить ее жизнь, но не мог. Они медленно зашагали обратно к конюшням, но прежде, чем оказались среди людей, Питер вновь обнял ее на открытом поле. Они долго стояли обнявшись. Питер чувствовал ее легкое дыхание, прикосновение узких бедер. На этот раз пламя было готово вспыхнуть, и было что-то неизбежное во всем происходящем, то, что они не пытались остановить.
   — Пора возвращаться, — наконец сказала Хироко, ощущая тело Питера так, как никогда прежде, но ее глаза, устремленные на него, были переполнены любовью и доверием, а не сожалением и страхом. Ее желание стало не менее жгучим, чем желание Питера. Они только что упустили единственный шанс, потеряли момент.
   Они молча вернулись к остальным рука об руку, и Рэйко с Таком сразу же заметили в них какую-то перемену. В эти дни Хироко казалась повзрослевшей, совсем женщиной, и уверенно принимала любовь Питера. Казалось, она уже принадлежит ему и не боится, что об этом кто-то узнает. Она молча хранила верность Питеру и никогда не снимала узкое серебряное колечко с двумя сердцами, подаренное Питером на Рождество.
   — Что давали на ужин? — спросила она, и ей ответили гримасами отвращения, хотя Тами казалась довольной: они получили даже десерт — зеленое желе — и он понравился девочке. При упоминании о желе Хироко рассмеялась. Она вспомнила, как впервые увидела желе в доме родственников и не знала, с какого конца к нему подступиться. Она гоняла прозрачный кубик по тарелке, тот скользил и дрожал, и Хироко пришлось посмотреть, как справилась с ним Тами, добавив к желе взбитых сливок, — такое сочетание сначала вызвало у Хироко тошноту.
   Все засмеялись, когда Хироко рассказала о своем замешательстве, а Так начал припоминать забавные истории, случившиеся еще ч те времена, когда он впервые приехал в Штаты. Рэйко рассказала, как странно и неловко чувствовала себя в Японии, куда родители отправили ее учиться. Пока они болтали, из конюшен у дороги донеслось пение. Отовсюду слышались привычные звуки, а заходящее солнце заливало округу ровным неярким светом.
   Питер до поздней ночи просидел с ними на деревянных ящиках у двери конюшни. Рэйко и девочки легли спать, Кен отправился в гости к подружке. Так и Питер беседовали. Хироко время от времени подходила к мужчинам, спрашивая, не нужна ли им помощь. Она принесла Таку сигареты и предложила последние запасы из корзины, подаренной Энн. Потом оставила мужчин наедине и вернулась к Рэйко.