Страница:
Этот вопрос, казалось, был неожиданностью для Сантера и прежде, чем ответить на него, он растерянно посмотрел сперва на Асунсьон, а затем перевел взгляд на кровать.
— Совершенно верно. Однако... я не понимаю, куда оно могло подеваться это одеяло...
— Так вы хотите сказать, что оно исчезло? Должно быть, одеяло было испачкано кровью и следователь решил...
— Но следователь ничего не сказал мне об этом. А я совершенно забыл об этой детали и, если бы вы об этом не заговорили...
— Вероятно, человек, похитивший тело вашего друга, завернул его в это одеяло...
Когда Асунсьон подала коктейли, месье Ванс обратился к Сантеру с очередным вопросом:
— Возвращаясь домой вместе с доктором, вы, вероятно, решили подняться лифтом, полагая, что так будет быстрее?
— Да, мы действительно вначале сделали попытку подняться лифтом, но поскольку он не работал, нам пришлось подниматься пешком.
— То, что он не работает, вы обнаружили только по возвращении или же он был испорчен еще с утра?
— Я обнаружил это лишь по возвращении, однако, не исключено, что он не работал весь день. Об этом можно справиться у консьержа.
— Вы правы, — сказал месье Ванс.
С коктейлем в руке он подошел к окну и заметил:
— А этот бородач — меткий стрелок... Лихой и меткий. Не могли бы вы, месье Сантер, предоставить мне образец вашего почерка, равно как и образцы почерков ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется ли пары строчек, написанных вашей рукой?..
Без лишних вопросов Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой было написано несколько слов благодарности в чей-то адрес и которую она не успела отослать. Сантер же, роясь в ящиках секретера, не смог удержаться от вопроса:
— Вы что, коллекционируете автографы месье Ванс?
— Да, и уже успел собрать с полдюжины, автографов знаменитых преступников, — ловко парировал инспектор. — А это вещи господ Намотта и Жернико?
— Это вещи только месье Намотта, потому что вещи месье Жернико забрал с собой месье Воглер. Кажется, для тщательного досмотра.
— Если вы не против, мне бы хотелось как-нибудь вместе с вами осмотреть вещи месье Намотта.
— Я не против, только предупредите меня заранее, когда захотите это сделать, потому что я на несколько дней перееду в гостиницу «Титаник».
— Вот как! — ответил Воробейчик, который, казалось, думал о чем-то постороннем.
И, действительно, через некоторое время он спросил:
— Очевидно, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом сейчас не представляется возможным?
— В данный момент это совершенно исключено. У меня не было от них никаких известий с того самого дня, когда... Да что я говорю! Вот уже пять лет, как я о них ровным счетом ничего не слышал! Мне неизвестно, где они находятся в данный момент и когда прибудут сюда.
Месье Ване погасил сигарету.
— Да! Вот в чем вся загвоздка! Они не смогут защититься...
И даже не пытаясь продолжить свои объяснения, он лишь кивнул на прощание головой и закрыл за собой дверь.
— Мадре миа! — воскликнула Асунсьон. — Он даже не притронулся к своему коктейлю. — Она посчитала это плохим предзнаменованием.
Глава IX
Глава X
Глава XI
— Совершенно верно. Однако... я не понимаю, куда оно могло подеваться это одеяло...
— Так вы хотите сказать, что оно исчезло? Должно быть, одеяло было испачкано кровью и следователь решил...
— Но следователь ничего не сказал мне об этом. А я совершенно забыл об этой детали и, если бы вы об этом не заговорили...
— Вероятно, человек, похитивший тело вашего друга, завернул его в это одеяло...
Когда Асунсьон подала коктейли, месье Ванс обратился к Сантеру с очередным вопросом:
— Возвращаясь домой вместе с доктором, вы, вероятно, решили подняться лифтом, полагая, что так будет быстрее?
— Да, мы действительно вначале сделали попытку подняться лифтом, но поскольку он не работал, нам пришлось подниматься пешком.
— То, что он не работает, вы обнаружили только по возвращении или же он был испорчен еще с утра?
— Я обнаружил это лишь по возвращении, однако, не исключено, что он не работал весь день. Об этом можно справиться у консьержа.
— Вы правы, — сказал месье Ванс.
С коктейлем в руке он подошел к окну и заметил:
— А этот бородач — меткий стрелок... Лихой и меткий. Не могли бы вы, месье Сантер, предоставить мне образец вашего почерка, равно как и образцы почерков ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется ли пары строчек, написанных вашей рукой?..
Без лишних вопросов Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой было написано несколько слов благодарности в чей-то адрес и которую она не успела отослать. Сантер же, роясь в ящиках секретера, не смог удержаться от вопроса:
— Вы что, коллекционируете автографы месье Ванс?
— Да, и уже успел собрать с полдюжины, автографов знаменитых преступников, — ловко парировал инспектор. — А это вещи господ Намотта и Жернико?
— Это вещи только месье Намотта, потому что вещи месье Жернико забрал с собой месье Воглер. Кажется, для тщательного досмотра.
— Если вы не против, мне бы хотелось как-нибудь вместе с вами осмотреть вещи месье Намотта.
— Я не против, только предупредите меня заранее, когда захотите это сделать, потому что я на несколько дней перееду в гостиницу «Титаник».
— Вот как! — ответил Воробейчик, который, казалось, думал о чем-то постороннем.
И, действительно, через некоторое время он спросил:
— Очевидно, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом сейчас не представляется возможным?
— В данный момент это совершенно исключено. У меня не было от них никаких известий с того самого дня, когда... Да что я говорю! Вот уже пять лет, как я о них ровным счетом ничего не слышал! Мне неизвестно, где они находятся в данный момент и когда прибудут сюда.
Месье Ване погасил сигарету.
— Да! Вот в чем вся загвоздка! Они не смогут защититься...
И даже не пытаясь продолжить свои объяснения, он лишь кивнул на прощание головой и закрыл за собой дверь.
— Мадре миа! — воскликнула Асунсьон. — Он даже не притронулся к своему коктейлю. — Она посчитала это плохим предзнаменованием.
Глава IX
Двое мужчин и одна женщина
Перед ними простиралась спокойная гладь озера. Они сидели одни на террасе ресторана за маленьким столиком накрытым бело-голубой скатертью. На середине стола в хрустальном фужере стояла ярко-красная, полностью распустившаяся гвоздика. Для того, чтобы посетители, сидящие на террасе, лучше чувствовали близость к природе, метрдотель приглушил радио, связывающее это место с внешним миром. Парк открывался во всем своем величии, а плавающие по озеру лебеди друг за дружкой направлялись к своему пристанищу, оставляя на воде изумрудные и цвета слоновой кости борозды.
— Это первое воскресенье сентября, — произнес Сантер.
Осторожно взяв фужер с цветком, он переставил его на другой столик, поскольку гвоздика мешала ему хорошо видеть Асунсьон.
Молодая женщина была одета в платье свободного покроя темно-фиолетового цвета с большим кружевным жабо. На левой стороне платья сверкала бриллиантовая брошь. На безымянном пальце было кольцо с миндального цвета ониксом, вправленным в платину. Черные густые волосы, ниспадающие на плечи из-под белой шляпы, почти по-монашески аскетичное строгое платье, кожа цвета охры, жабо из тонких кружев, ее украшения — все это выглядело столь гармонично, что глядя на нее, именно на нее, а не на озеро, над которым стояла дымка, и не на, парк, окрасившийся в пастельные тона лучами заходящего солнца, Сантер произнес:
— Это первое воскресенье сентября...
«Что за странное создание эта женщина, — подумал он. — Эта уроженка Сеговии, со спокойным, несколько уставшим голосом, суеверие которой не имело себе равных, которая два года прождала человека, с которым и знакома-то была всего каких-нибудь два часа или что-то вроде этого и которая при его исчезновении не проронила ни слезинки! Какие мысли прятались за этим гладким, словно отполированным несколько низким лбом, придающим ее лицу столько энергии и силы? На какие поступки могла толкнуть ее та решительность, которая читалась в изгибе бровей и складке губ? На что могла пойти эта женщина, испытывая любовь или ненависть?...»
— «Я люблю ее! Я люблю ее!» — в сотый раз за сегодняшний вечер повторил про себя Сантер. Он все отдал бы за возможность сказать ей об этом. Однако, перед ее загадочным взглядом он тушевался и терял себя. Один неуместный вопрос, одно признание — и Асунсьон может прервать эти столь дорогие ему минуты их встреч, во время которых Сантер мог надеяться, что их сердца бьются в такт, и во время которых он мог утешать себя важнейшей, горячей надеждой. И вот, всякий раз, порываясь сказать ей о своей любви, он начинал сперва колебаться, а затем и вовсе раздумывал.
Но при словах: «Это первое воскресенье сентября» Асунсьон обратила к нему свой красивый серьезный взгляд и отрешенно, словно из глубины своих мыслей, которые он не потревожил, а напротив, сделал более определенными, улыбнулась. Вот тогда-то, осмелев, Сантер взял Асунсьон за руку.
— Посмотрите... — сказал он, — сделав жест рукой в сторону уснувшего парка. — Чем это хуже Бермудских островов?
Она склонила голову, а он подумал, что она просто не хочет, чтобы он видел ее глаза, в которых он мог бы прочесть свою победу и уверовать в нее. Тогда он еще крепче сжал руку молодой женщины и с пересохшим от волнения горлом принялся подыскивать слова, которые бы помогли ему окончательно найти путь к ее сердцу.
Она все же первой нарушила тишину:
— Как же это ужасно, что мы до сих пор ничего не знаем о судьбе Марселя! Мы ведь даже не знаем, жив
ли он еще!,.
Выдержав паузу, Сантер неохотно ответил:
— Этот Воробейчик не вызывает у меня ни малейшего доверия. Он до сих пор ничего не узнал...
— Откуда вам это известно? Он не из тех людей, которые трубят обо всех своих открытиях.
— Но он до сих пор не выяснил даже то, каким образом было похищено тело Марселя. Консьерж говорит, что ничего не видел, а...
...а лифт ведь не работал. Вы можете себе представить, каким образом этот рыжий снес бы Марселя на плечах вниз по лестнице? Даже если это ему удалось, то, выйдя на улицу, он просто не мог бы не привлечь внимания! Все-таки не так-то просто разгуливать по улицам, пусть даже ночью, с окровавленным телом на плечах!
— Но ведь... — возразила Асунсьон, водя ногтем по скатерти, — у черного хода его могла поджидать машина.
В ее устремленных на Сантера глазах читалась мольба:
— Жорж, скажите мне, верите ли вы в то... думаете ли вы, что Марсель еще жив?..
Сантер лишь покачал головой в ответ:
— На этот вопрос пока что никто не может дать ответа, моя дорогая. Это весьма запутанная история. Как связать воедино этот выстрел, это похищение тела Марселя, это нападение, жертвой которого вы оказались, эту татуировку...
— Да, кстати, об этой татуировке... — задумчиво произнесла Асунсьон. — Я часто думаю, не из-за нее ли похитили Марселя?
— Я не понимаю, какое отношение…
— Вспомните, что он нам сказал в тот вечер... что лишь при помощи татуировки можно будет найти то место, где спрятаны привезенные нм из Пекина ценности. А что, если Марселя выкрали именно для того, чтобы заставить его раскрыть смысл этой татуировки?..
— Нет, это невозможно! — убежденно ответил Сантер.
Это «нет» он говорил лишь из принципа, потому что устал от споров, потому что чувствовал, что Асунсьон ускользает от него, потому что, даже отсутствуя, а возможно и уже умерев, Жернико по-прежнему стоял между ними, разделяя их. Однако предположение молодой женщины показалось ему не столь уж абсурдным. Ему и в голову не приходило связать это похищение с татуировкой... Интересно, подумал ли об этой связи Воробейчик? Когда ему рассказали о татуировке, он, похоже, не придал этой детали никакого значения. Правда Воробейчик вообще не подавал виду, что он на что-либо обращает внимание.
Сантер наполнил бокал Асунсьон, Полностью предавшись своим размышлениям, она небольшими глотками выпила светлое вино и поставила на стол пустой бокал. Сантер снова наполнил его.
Стемнело, и откуда-то из тени парка доносились то низкие, то приглушенные нечеткие голоса. Метрдотель включил настольную лампу с розовым абажуром и незаметно принес другой графин с вином. Находясь за тысячу километров от этой террасы, в Лондоне, Савойский оркестр исполнял по радио популярный в те времена вальс «Pagan Love Song*»
Наклонившись вперед, Сантер увидел, как преобразилось лицо Асунсьон:
— Мадре миа! — прошептала она тихо и вместе с тем певуче: — Какие воспоминания!
Когда рядом с ним находилась Асунсьон, Сантер, который прилагал огромные усилия, чтобы сохранять хладнокровие, после произнесенных ею слов вот с таким выражением лица и таким голосом, совершенно потерял остатки самообладания.
— Дорогая моя... — сказал он. — Позвольте пригласить вас на танец... Быть может, мне удастся помочь вам восстановить прежнюю иллюзию?..
Асунсьон какое-то время, казалось, пребывала в нерешительности, затем встала и протянула к нему руки. С поспешностью, которая рисковала разрушить иллюзию, обещанную им, молодой человек крепко прижал к себе эту хрупкую женщину и, вальсируя, увел ее подальше от лампы под розовым абажуром, к краю террасы, туда, откуда лучше было видно звездное небо.
Но когда они очутились возле одной из трех дверей, соединяющих террасу с рестораном, раздался чей-то голос, обращенный к ним:
— Добрый вечер.
Очарование, мигом развеялось, танцующая пара остановилась, и Сантер, отпустив свою партнершу, выступил вперед, вглядываясь в темноту.
Голос угрюмо продолжил:
— Надеюсь, я не помешал вам развлекаться?
— Так это ты? — произнес наконец Сантер, узнавая Перлонжура.
— Тон его был полон упрека.
— Я заскучал, — продолжал Перлонжур, — И вот решил...
* Песня языческой любви.
— ... решил и на нас навеять скуку? Ну все равно, спасибо, что пришел.
Положив руку на плечо Сантера, Асунсьон сказала:
— Я хочу вернуться домой...
— Как вам будет угодно, дорогая. Сейчас я только возьму ваше пальто. Вы, кажется, оставили его на стуле?
— Вот оно, — вмешался Перлоижур.
Да, очарование этого вечера развеялось окончательно! Сантером овладело молчаливое бешенство. Что означало появление друга здесь? Ведь он не говорил ему о своем намерении поужинать в обществе Асунсьон, и тем более, где именно он намерен провести это время?.. Выходит, Перлонжур за ним следит?
Сантер немного задержался, чтобы, как и полагается, отблагодарить метрдотеля за оказанные услуги. Выйдя из ресторана, он увидел, как в каких-нибудь пяти метрах от него Перлонжур поспешно отскочил от Асунсьон.
Сантер с непроницаемым видом быстро спустился по лестнице, обогнав своего друга и Асунсьон, даже не взглянув в их сторону, он открыл дверцу роскошной машины, купленной им совсем недавно:
— Садитесь сюда оба!
Сам же он, терзаемый неистовым желанием что-нибудь разбить, сел за руль.
— Это первое воскресенье сентября, — произнес Сантер.
Осторожно взяв фужер с цветком, он переставил его на другой столик, поскольку гвоздика мешала ему хорошо видеть Асунсьон.
Молодая женщина была одета в платье свободного покроя темно-фиолетового цвета с большим кружевным жабо. На левой стороне платья сверкала бриллиантовая брошь. На безымянном пальце было кольцо с миндального цвета ониксом, вправленным в платину. Черные густые волосы, ниспадающие на плечи из-под белой шляпы, почти по-монашески аскетичное строгое платье, кожа цвета охры, жабо из тонких кружев, ее украшения — все это выглядело столь гармонично, что глядя на нее, именно на нее, а не на озеро, над которым стояла дымка, и не на, парк, окрасившийся в пастельные тона лучами заходящего солнца, Сантер произнес:
— Это первое воскресенье сентября...
«Что за странное создание эта женщина, — подумал он. — Эта уроженка Сеговии, со спокойным, несколько уставшим голосом, суеверие которой не имело себе равных, которая два года прождала человека, с которым и знакома-то была всего каких-нибудь два часа или что-то вроде этого и которая при его исчезновении не проронила ни слезинки! Какие мысли прятались за этим гладким, словно отполированным несколько низким лбом, придающим ее лицу столько энергии и силы? На какие поступки могла толкнуть ее та решительность, которая читалась в изгибе бровей и складке губ? На что могла пойти эта женщина, испытывая любовь или ненависть?...»
— «Я люблю ее! Я люблю ее!» — в сотый раз за сегодняшний вечер повторил про себя Сантер. Он все отдал бы за возможность сказать ей об этом. Однако, перед ее загадочным взглядом он тушевался и терял себя. Один неуместный вопрос, одно признание — и Асунсьон может прервать эти столь дорогие ему минуты их встреч, во время которых Сантер мог надеяться, что их сердца бьются в такт, и во время которых он мог утешать себя важнейшей, горячей надеждой. И вот, всякий раз, порываясь сказать ей о своей любви, он начинал сперва колебаться, а затем и вовсе раздумывал.
Но при словах: «Это первое воскресенье сентября» Асунсьон обратила к нему свой красивый серьезный взгляд и отрешенно, словно из глубины своих мыслей, которые он не потревожил, а напротив, сделал более определенными, улыбнулась. Вот тогда-то, осмелев, Сантер взял Асунсьон за руку.
— Посмотрите... — сказал он, — сделав жест рукой в сторону уснувшего парка. — Чем это хуже Бермудских островов?
Она склонила голову, а он подумал, что она просто не хочет, чтобы он видел ее глаза, в которых он мог бы прочесть свою победу и уверовать в нее. Тогда он еще крепче сжал руку молодой женщины и с пересохшим от волнения горлом принялся подыскивать слова, которые бы помогли ему окончательно найти путь к ее сердцу.
Она все же первой нарушила тишину:
— Как же это ужасно, что мы до сих пор ничего не знаем о судьбе Марселя! Мы ведь даже не знаем, жив
ли он еще!,.
Выдержав паузу, Сантер неохотно ответил:
— Этот Воробейчик не вызывает у меня ни малейшего доверия. Он до сих пор ничего не узнал...
— Откуда вам это известно? Он не из тех людей, которые трубят обо всех своих открытиях.
— Но он до сих пор не выяснил даже то, каким образом было похищено тело Марселя. Консьерж говорит, что ничего не видел, а...
...а лифт ведь не работал. Вы можете себе представить, каким образом этот рыжий снес бы Марселя на плечах вниз по лестнице? Даже если это ему удалось, то, выйдя на улицу, он просто не мог бы не привлечь внимания! Все-таки не так-то просто разгуливать по улицам, пусть даже ночью, с окровавленным телом на плечах!
— Но ведь... — возразила Асунсьон, водя ногтем по скатерти, — у черного хода его могла поджидать машина.
В ее устремленных на Сантера глазах читалась мольба:
— Жорж, скажите мне, верите ли вы в то... думаете ли вы, что Марсель еще жив?..
Сантер лишь покачал головой в ответ:
— На этот вопрос пока что никто не может дать ответа, моя дорогая. Это весьма запутанная история. Как связать воедино этот выстрел, это похищение тела Марселя, это нападение, жертвой которого вы оказались, эту татуировку...
— Да, кстати, об этой татуировке... — задумчиво произнесла Асунсьон. — Я часто думаю, не из-за нее ли похитили Марселя?
— Я не понимаю, какое отношение…
— Вспомните, что он нам сказал в тот вечер... что лишь при помощи татуировки можно будет найти то место, где спрятаны привезенные нм из Пекина ценности. А что, если Марселя выкрали именно для того, чтобы заставить его раскрыть смысл этой татуировки?..
— Нет, это невозможно! — убежденно ответил Сантер.
Это «нет» он говорил лишь из принципа, потому что устал от споров, потому что чувствовал, что Асунсьон ускользает от него, потому что, даже отсутствуя, а возможно и уже умерев, Жернико по-прежнему стоял между ними, разделяя их. Однако предположение молодой женщины показалось ему не столь уж абсурдным. Ему и в голову не приходило связать это похищение с татуировкой... Интересно, подумал ли об этой связи Воробейчик? Когда ему рассказали о татуировке, он, похоже, не придал этой детали никакого значения. Правда Воробейчик вообще не подавал виду, что он на что-либо обращает внимание.
Сантер наполнил бокал Асунсьон, Полностью предавшись своим размышлениям, она небольшими глотками выпила светлое вино и поставила на стол пустой бокал. Сантер снова наполнил его.
Стемнело, и откуда-то из тени парка доносились то низкие, то приглушенные нечеткие голоса. Метрдотель включил настольную лампу с розовым абажуром и незаметно принес другой графин с вином. Находясь за тысячу километров от этой террасы, в Лондоне, Савойский оркестр исполнял по радио популярный в те времена вальс «Pagan Love Song*»
Наклонившись вперед, Сантер увидел, как преобразилось лицо Асунсьон:
— Мадре миа! — прошептала она тихо и вместе с тем певуче: — Какие воспоминания!
Когда рядом с ним находилась Асунсьон, Сантер, который прилагал огромные усилия, чтобы сохранять хладнокровие, после произнесенных ею слов вот с таким выражением лица и таким голосом, совершенно потерял остатки самообладания.
— Дорогая моя... — сказал он. — Позвольте пригласить вас на танец... Быть может, мне удастся помочь вам восстановить прежнюю иллюзию?..
Асунсьон какое-то время, казалось, пребывала в нерешительности, затем встала и протянула к нему руки. С поспешностью, которая рисковала разрушить иллюзию, обещанную им, молодой человек крепко прижал к себе эту хрупкую женщину и, вальсируя, увел ее подальше от лампы под розовым абажуром, к краю террасы, туда, откуда лучше было видно звездное небо.
Но когда они очутились возле одной из трех дверей, соединяющих террасу с рестораном, раздался чей-то голос, обращенный к ним:
— Добрый вечер.
Очарование, мигом развеялось, танцующая пара остановилась, и Сантер, отпустив свою партнершу, выступил вперед, вглядываясь в темноту.
Голос угрюмо продолжил:
— Надеюсь, я не помешал вам развлекаться?
— Так это ты? — произнес наконец Сантер, узнавая Перлонжура.
— Тон его был полон упрека.
— Я заскучал, — продолжал Перлонжур, — И вот решил...
* Песня языческой любви.
— ... решил и на нас навеять скуку? Ну все равно, спасибо, что пришел.
Положив руку на плечо Сантера, Асунсьон сказала:
— Я хочу вернуться домой...
— Как вам будет угодно, дорогая. Сейчас я только возьму ваше пальто. Вы, кажется, оставили его на стуле?
— Вот оно, — вмешался Перлоижур.
Да, очарование этого вечера развеялось окончательно! Сантером овладело молчаливое бешенство. Что означало появление друга здесь? Ведь он не говорил ему о своем намерении поужинать в обществе Асунсьон, и тем более, где именно он намерен провести это время?.. Выходит, Перлонжур за ним следит?
Сантер немного задержался, чтобы, как и полагается, отблагодарить метрдотеля за оказанные услуги. Выйдя из ресторана, он увидел, как в каких-нибудь пяти метрах от него Перлонжур поспешно отскочил от Асунсьон.
Сантер с непроницаемым видом быстро спустился по лестнице, обогнав своего друга и Асунсьон, даже не взглянув в их сторону, он открыл дверцу роскошной машины, купленной им совсем недавно:
— Садитесь сюда оба!
Сам же он, терзаемый неистовым желанием что-нибудь разбить, сел за руль.
Глава X
Срочно и лично в руки!
Достав свой чемодан из багажника, мужчина поставил его на сидение. Затем, уже в который раз, выглянул из купе.
Он был среднего роста, коренастый, с крепкими кулаками, бронзовым загаром, очень светлыми волосами, очень голубыми глазами и небольшими, порыжевшими от курения усиками» На висках его были видны проступавшие вены. Одет он был в синий, хорошего кроя костюм и держал в руках плащ-реглан бежевого цвета. На ногах его были белые гетры, на голове — шляпа из мягкого фетра, а в галстуке сверкала бриллиантовая булавка. Словом, налицо были все признаки недавней, но солидной элегантности, той особой элегантности вечно спешащих мужчин и кругосветных путешественников, которые имеют склонность за одни сутки обновлять свой гардероб в первом же порту, где они делают остановку.
Отойдя от окна купе, путешественник взял сигару, аккуратно откусил кончик и закурил. Он несколько раз с наслаждением затянулся, затем натянул перчатки, которые надевал, по-видимому, раза два-три. Ему не удавалось скрыть свое огромное удовольствие оттого, что он ходит, одетый во все новое с головы до ног, держит в зубах дорогую сигару и едет в вагоне первого класса.
Поезд подошел к небольшому, задымленному зданию вокзала, уже окунувшемуся в ночные тени. Открыв дверцу купе, путешественник подозвал носильщика, а затем пошел перед ним по — перрону с видом человека, которого ничто на свете не заставит свернуть с избранного пути. Он все время вертел во все стороны головой, глаза горели восхищением, которое вовсе не вписывалось в его окружение.
Выйдя из здания вокзала, путешественник подозвал такси, однако прежде чем сесть в него, довольно долго еще простоял на тротуаре, окидывая все вокруг восхищенным взглядом. Сев наконец в машину, он пробормотал что-то похожее на:
— Пять лет... Боже, до чего же все быстро меняется!..
Через некоторое время он выразил удивление по поводу того, что машина все еще стоит на месте, и сказал об этом водителю. Тот далеко не любезно ответил, что ждет, чтобы ему назвали адрес...
Путешественник улыбнулся, констатируя, что наряду со столькими изменениями настроение водителя осталось прежним. Назвав одну из лучших гостиниц столицы, он удовлетворенно вытянул ноги и удобно устроился на кожаном сидении. Свое нынешнее триумфальное возвращение он сравнивал с жалким отъездом пять лет тому назад.
Названия улиц, по которым они проезжали, всплывали в его памяти. Вслед за его такси у гостиницы остановилось еще одно. Уверенным шагом он зашел в холл, даже и не подумав оглянуться: человек с таким положением не оглядывается и не смотрит по сторонам, входя в первоклассную гостиницу.
Он потребовал для себя лучший номер. И управляющий, по долгу службы обязанный хорошо разбираться в людях, дал ему ключ от требуемого номера, не вдаваясь в какие бы то ни было рассуждения, раскрыл перед ним регистрационную книгу постояльцев.
Расстегнув пальто, незнакомец вынул из внешнего кармана пиджака ручку с золотым пером. Затем тяжелой рукой вывел на бумаге: Нестор Грибб.
В графе «Прибывший из» его перо, казалось, застыло в нерешительности, но затем жирными буквами вывело: Виннипега.
А тем временем между шофером, доставившим Грибба, и его коллегой, остановившимся в нескольких метрах от него и высадившем высокого мужчину с черной бородой и в очках в золотой оправе, состоялся следующий диалог:
— Ты что, ехал за мной по пятам?
— Да, так просил тот тип, что подсел ко мне. То ли чокнутый, то ли шпик... «Следуйте за этой машиной, — сказал он мне, имея ввиду твою машину, дружище, — и постарайтесь не упустить ее из вида. Обещаю хорошие чаевые...»
Заполнив реестр, Нестор Грибб поинтересовался у посыльного, откуда можно позвонить. Подойдя к телефону и набрав номер, он услышал доносящиеся издалека длинные гудки, но трубку никто не снимал. Вторая попытка дозвониться также не увенчалась успехом.
— Тем хуже! — сказал он, привыкший, пребывая в длительном одиночестве, разговаривать с самим собой. — Вероятно, следовало заранее сообщить о своем приезде!.. Что ж, тем хуже!
Выходя из кабинки, он столкнулся с мужчиной, лицо которого не успел хорошо рассмотреть, но, сделав несколько шагов, обернулся и посмотрел на этого человека с черной бородой и в очках с золотой оправой.
«Где же, черт возьми, я мог видеть этого типа?» — подумал Грибб.
Этот вопрос он задавал себе и в гостиничном ресторане, где, час спустя, ужинал, и в мюзик-холле, где провел вечер после очередной безуспешной попытки дозвониться и тогда, когда пешком возвращался в гостиницу, и потом, когда раздевался перед большим зеркалом в своей роскошной спальне.
Вызвав коридорного, Нестор Грибб попросил его принести бутылку минеральной воды, которую он осушил прежде чем лечь спать. Ему было несколько досадно оттого, что не удалось повидаться со своим другом — Сантером, и он уже начал подумывать, не приехал ли он первым на условленную встречу, дата и место которой были назначены пятью годами ранее. В конце концов он уснул, и ему приснилось, что он дерется с этим распутником Линкольном, с которым ему пришлось бороться целых два года за право открыть собственную меховую лавку...
Проснулся он очень рано. Вокруг царила необычайная тишина. Лежа в постели, он наслаждался теплом одеял и, не открывая глаз, раскурил сигару... Как теперь все станет просто и прекрасно!.. Завтра он повидается со своей старушкой-матерью. Он привез ей в подарок шелковое платье, шаль с красными кистями и четки с костяшками из кораллов и золотым распятием. Как же она будет счастлива!..
Он встал с постели, как только часы начали отбивать восемь ударов. Стоя перед зеркалом и намыливая подбородок, он начал напевать:
Сказал старый Обадьях молодому Обадьяху:
«Я уж стар, Обадьях, я уж сух».
Сказал молодой старику:
«Я ведь тоже, Обадьях, я ведь тоже».
Он совершенно разучился бриться. Ведь там он ходил с красивой золотистого цвета, жесткой, курчавой бородой. Да и потом, эти бортовые парикмахеры... Нет, он совершенно не умеет бриться. Даже квасцами невозможно остановить кровь от порезов.
Облачившись наконец в свой синий костюм, он позвонил коридорному, чтобы тот принес завтрак. На принесенном подносе, кроме завтрака, лежал еще и большой серого цвета конверт. Марки на нем не было, но, кроме его имени, было еще написано: Срочно и лично в руки.
Распечатав конверт, он достал оттуда сложенный вдвое листок бумаги в клетку. Отослав коридорного, развернул его и прочел написанное большими печатными буквами следующее:
— АНРИ НАМОТТ
— МАРСЕЛЬ ЖЕРНИКО
+ НЕСТОР ГРИББ
УБЕР ТИНЬОЛЬ
ЖОРЖ САНТЕР
ЖАН ПЕРЛОНЖУР
Нестор Грибб никогда не читал газет, поэтому он ничего не знал ни о гибели Намотта, ни о таинственном исчезновении Жернико. Он попросту ничего не понял.
Он был среднего роста, коренастый, с крепкими кулаками, бронзовым загаром, очень светлыми волосами, очень голубыми глазами и небольшими, порыжевшими от курения усиками» На висках его были видны проступавшие вены. Одет он был в синий, хорошего кроя костюм и держал в руках плащ-реглан бежевого цвета. На ногах его были белые гетры, на голове — шляпа из мягкого фетра, а в галстуке сверкала бриллиантовая булавка. Словом, налицо были все признаки недавней, но солидной элегантности, той особой элегантности вечно спешащих мужчин и кругосветных путешественников, которые имеют склонность за одни сутки обновлять свой гардероб в первом же порту, где они делают остановку.
Отойдя от окна купе, путешественник взял сигару, аккуратно откусил кончик и закурил. Он несколько раз с наслаждением затянулся, затем натянул перчатки, которые надевал, по-видимому, раза два-три. Ему не удавалось скрыть свое огромное удовольствие оттого, что он ходит, одетый во все новое с головы до ног, держит в зубах дорогую сигару и едет в вагоне первого класса.
Поезд подошел к небольшому, задымленному зданию вокзала, уже окунувшемуся в ночные тени. Открыв дверцу купе, путешественник подозвал носильщика, а затем пошел перед ним по — перрону с видом человека, которого ничто на свете не заставит свернуть с избранного пути. Он все время вертел во все стороны головой, глаза горели восхищением, которое вовсе не вписывалось в его окружение.
Выйдя из здания вокзала, путешественник подозвал такси, однако прежде чем сесть в него, довольно долго еще простоял на тротуаре, окидывая все вокруг восхищенным взглядом. Сев наконец в машину, он пробормотал что-то похожее на:
— Пять лет... Боже, до чего же все быстро меняется!..
Через некоторое время он выразил удивление по поводу того, что машина все еще стоит на месте, и сказал об этом водителю. Тот далеко не любезно ответил, что ждет, чтобы ему назвали адрес...
Путешественник улыбнулся, констатируя, что наряду со столькими изменениями настроение водителя осталось прежним. Назвав одну из лучших гостиниц столицы, он удовлетворенно вытянул ноги и удобно устроился на кожаном сидении. Свое нынешнее триумфальное возвращение он сравнивал с жалким отъездом пять лет тому назад.
Названия улиц, по которым они проезжали, всплывали в его памяти. Вслед за его такси у гостиницы остановилось еще одно. Уверенным шагом он зашел в холл, даже и не подумав оглянуться: человек с таким положением не оглядывается и не смотрит по сторонам, входя в первоклассную гостиницу.
Он потребовал для себя лучший номер. И управляющий, по долгу службы обязанный хорошо разбираться в людях, дал ему ключ от требуемого номера, не вдаваясь в какие бы то ни было рассуждения, раскрыл перед ним регистрационную книгу постояльцев.
Расстегнув пальто, незнакомец вынул из внешнего кармана пиджака ручку с золотым пером. Затем тяжелой рукой вывел на бумаге: Нестор Грибб.
В графе «Прибывший из» его перо, казалось, застыло в нерешительности, но затем жирными буквами вывело: Виннипега.
А тем временем между шофером, доставившим Грибба, и его коллегой, остановившимся в нескольких метрах от него и высадившем высокого мужчину с черной бородой и в очках в золотой оправе, состоялся следующий диалог:
— Ты что, ехал за мной по пятам?
— Да, так просил тот тип, что подсел ко мне. То ли чокнутый, то ли шпик... «Следуйте за этой машиной, — сказал он мне, имея ввиду твою машину, дружище, — и постарайтесь не упустить ее из вида. Обещаю хорошие чаевые...»
Заполнив реестр, Нестор Грибб поинтересовался у посыльного, откуда можно позвонить. Подойдя к телефону и набрав номер, он услышал доносящиеся издалека длинные гудки, но трубку никто не снимал. Вторая попытка дозвониться также не увенчалась успехом.
— Тем хуже! — сказал он, привыкший, пребывая в длительном одиночестве, разговаривать с самим собой. — Вероятно, следовало заранее сообщить о своем приезде!.. Что ж, тем хуже!
Выходя из кабинки, он столкнулся с мужчиной, лицо которого не успел хорошо рассмотреть, но, сделав несколько шагов, обернулся и посмотрел на этого человека с черной бородой и в очках с золотой оправой.
«Где же, черт возьми, я мог видеть этого типа?» — подумал Грибб.
Этот вопрос он задавал себе и в гостиничном ресторане, где, час спустя, ужинал, и в мюзик-холле, где провел вечер после очередной безуспешной попытки дозвониться и тогда, когда пешком возвращался в гостиницу, и потом, когда раздевался перед большим зеркалом в своей роскошной спальне.
Вызвав коридорного, Нестор Грибб попросил его принести бутылку минеральной воды, которую он осушил прежде чем лечь спать. Ему было несколько досадно оттого, что не удалось повидаться со своим другом — Сантером, и он уже начал подумывать, не приехал ли он первым на условленную встречу, дата и место которой были назначены пятью годами ранее. В конце концов он уснул, и ему приснилось, что он дерется с этим распутником Линкольном, с которым ему пришлось бороться целых два года за право открыть собственную меховую лавку...
Проснулся он очень рано. Вокруг царила необычайная тишина. Лежа в постели, он наслаждался теплом одеял и, не открывая глаз, раскурил сигару... Как теперь все станет просто и прекрасно!.. Завтра он повидается со своей старушкой-матерью. Он привез ей в подарок шелковое платье, шаль с красными кистями и четки с костяшками из кораллов и золотым распятием. Как же она будет счастлива!..
Он встал с постели, как только часы начали отбивать восемь ударов. Стоя перед зеркалом и намыливая подбородок, он начал напевать:
Сказал старый Обадьях молодому Обадьяху:
«Я уж стар, Обадьях, я уж сух».
Сказал молодой старику:
«Я ведь тоже, Обадьях, я ведь тоже».
Он совершенно разучился бриться. Ведь там он ходил с красивой золотистого цвета, жесткой, курчавой бородой. Да и потом, эти бортовые парикмахеры... Нет, он совершенно не умеет бриться. Даже квасцами невозможно остановить кровь от порезов.
Облачившись наконец в свой синий костюм, он позвонил коридорному, чтобы тот принес завтрак. На принесенном подносе, кроме завтрака, лежал еще и большой серого цвета конверт. Марки на нем не было, но, кроме его имени, было еще написано: Срочно и лично в руки.
Распечатав конверт, он достал оттуда сложенный вдвое листок бумаги в клетку. Отослав коридорного, развернул его и прочел написанное большими печатными буквами следующее:
— АНРИ НАМОТТ
— МАРСЕЛЬ ЖЕРНИКО
+ НЕСТОР ГРИББ
УБЕР ТИНЬОЛЬ
ЖОРЖ САНТЕР
ЖАН ПЕРЛОНЖУР
Нестор Грибб никогда не читал газет, поэтому он ничего не знал ни о гибели Намотта, ни о таинственном исчезновении Жернико. Он попросту ничего не понял.
Глава XI
Очередная жертва
— Месье Воробейчик, а не могли бы вы сказать мне откровенно? — спросил Сантер, которого час тому назад детектив поднял с постели в гостинице «Титаник» и попросил пойти вместе с ним в его квартиру, чтобы еще раз осмотреть ее.
Скрепя сердце и не в силах скрыть свою антипатию к детективу, Сантер все же уступил его настойчивой просьбе.
Месье Ванс посмотрел на Сантера и иронично улыбнулся:
— Вы и вправду считаете, что я могу сказать что-нибудь откровенно?
Хотя Сантер в этом очень сомневался, но все же без колебаний ответил:
— Конечно, можете! Скажите-ка...
— Что? — машинально спросил месье Ванс.
— Как вы полагаете, может ли быть так, что Жернико до сих пор еще жив?
Ступив несколько шагов по комнате, Воробейчик неожиданно признался:
— Я не знаю! Ведь вы сказали мне, что его рана оказалась серьезной и он потерял так много крови, что рубаха и покрывало были буквально залиты ею... Если ему даже хватило сил пережить транспортировку, то не думаю, что «рыжий тип», будем его так называть, сжалился бы над ним... Это противоречило бы тому плану, который он, похоже, наметил. Я, скорее склонен думать — простите, вы ведь сами попросили меня быть откровенным, — что тело вашего друга на днях появится в канале...
Сантера невольно прошиб пот.
— А вам не приходило в голову, что его похитили из-за той его татуировки? Быть может, сейчас его держат где-то вдали от людских глаз и пытаются выведать, где находится его секретный тайник? Как ужасно, будучи его другом и сознавая все это, не иметь возможности помочь ему...
Месье Ванс лишь пожал в ответ плечами:
— Такая мысль могла прийти в голову только женщине! — просто ответил он.
— Вы полагаете, что только женщине? — спросил Сантер, чувствуя, что начинает краснеть. — Но иначе я никак не могу объяснить похищение Марселя... А вы сами?..
— Видите ли, я вообще всему этому пока никакого объяснения не нахожу, — признался месье Ванс. — После паузы он добавил. — Но оно, несомненно, должно быть...
— Несомненно, — съехидничал Сантер. — Вероятно, вы так и не понимаете, каким образом это похищение было совершено?
— Честно говоря, не понимаю, — ответил месье Ванс.
— Тот рыжий тип тем временем разгуливает на свободе, а ведь я поклялся Жернико отомстить за него. С тех пор прошло уже столько дней.
— Ровным счетом пять.
— Да, целых пять дней прошло с момента его исчезновения, и мы, его невеста и я, со все возрастающей тревогой спрашиваем себя: жив ли он? Если да, то его необходимо срочно спасать, ну, а если мертв...
— ...то его невесту следует известить об этом, — закончил месье Ванс.
Сантер недоверчиво посмотрел на детектива. Интересно, на что это он намекает?
— Будьте столь любезны объяснить мне, что вы хотели этим сказать, — сухо потребовал он.
— Да что здесь объяснять, дорогой мой! Если месье Жернико мертв, то необходимо, чтобы об этом узнали все и, в первую очередь его невеста мадемуазель Асунсьон. Ведь одно дело держать слово, данное живому, и совсем иначе — мертвому! Если бы она хранила верность мертвому, то это было бы по крайней мере неприятно. Благородно, но неприятно.
Говоря это, месье Ванс направился к спальне.
Стоя на месте, Сантер испытывал крайнее бешенство. Он слышал доносящиеся из спальни шаги детектива. Инспектор открыл выходящую на лестничную клетку дверь, вышел, затем вернулся, и Сантер увидел через оставшуюся приоткрытой дверь, как тот опустился на колени, тщательно обследуя ковер... И что это он надеется там обнаружить? Следы чьих-то туфель, сигаретный пепел или расчлененный на четыре части волосок? Быть может, благодаря гранатового цвета рисунку ковра он рассчитывал открыть тайну похищения Жернико?
Старания детектива выглядели до того жалкими и по-ребячески нелепыми, что Сантер лишь пожал плечами и, чтобы убить время, принялся распаковывать сложенные в углу чемоданы Намотта.
Просматривая вещи своего трагически погибшего друга, Сантер между делом предавался размышлениям. Что же касается тем как для серьезных, так и для меланхолических размышлений, то их хватало с избытком. Очаровательное приключение, как он называл все происходящее еще несколько дней тому назад, заканчивалось донельзя плохо. Все началось с таинственной гибели Намотта, затем последовало похищение Жернико... а ведь, по словам Жернико, этот таинственный убийца намерен беспощадно уничтожить всех их шестерых... Кроме того, он думал об Асунсьон, об этой настоящей загадке в женском обличьи и о странном поведении Перлонжура вечером накануне...
— И все же, — сказал Сантер достаточно громко для того, чтобы его мог услышать находящийся в соседней комнате инспектор Воробейчик, — человек не может вот так просто взять и исчезнуть, испариться! Точнее — даже два человека, один из которых находился уже при смерти... Неужели вы так ничего и не обнаружили за эти пять дней?
Ответ не замедлил последовать:
— Кое-что обнаружил, однако эти находки ничего не объясняют, а, напротив, еще больше запутывают и усложняют дело... По крайней мере на данном этапе расследования.
— И вы не нашли ни одного свидетеля?
— Ни одного.
— Однако... — прежде, чём продолжить, Сантер сделал нерешительную паузу, — над всеми нами нависла серьезная, смертельная опасность. Вы что же, не намерены ничего предпринять для того, чтобы нас защитить?
Неожиданно зазвонивший телефон заставил его прервать свои вопросы.
— Очевидно, это звонит консьерж, — сказал Сантер, неторопливо направляясь к телефону.
— Алло!.. Да... Что? Что вы говорите?! Ну конечно же!..
— Что там такое? — крикнул месье Ванс из спальни.
— Грибб приехал! Нестор Грибб! — завопил радостно Сантер. — Грибб! Старина Грибб!
С этими криками он побежал к входной двери и настежь распахнул ее:
— Он уже едет сюда! Я слышу шум приближающегося лифта!
Сантер побежал к дверце лифта.
Встав с коленей, месье Ванс отряхнул брюки. Ему было любопытно посмотреть на Грибба. «На этого чудом уцелевшего!» — не удержался он от мелькнувшей у него мысли. Чтобы не мешать встрече друзей, он неторопливо прошел в гостиную.
Однако неожиданно раздавшийся пронзительный крик заставил его выскочить на лестничную площадку.
Он увидел стоящего возле лифта Сантера. На руках тот держал какого-то мужчину. Голова и руки этого мужчины беспомощно свисали, а из затылка торчал стилет...
Скрепя сердце и не в силах скрыть свою антипатию к детективу, Сантер все же уступил его настойчивой просьбе.
Месье Ванс посмотрел на Сантера и иронично улыбнулся:
— Вы и вправду считаете, что я могу сказать что-нибудь откровенно?
Хотя Сантер в этом очень сомневался, но все же без колебаний ответил:
— Конечно, можете! Скажите-ка...
— Что? — машинально спросил месье Ванс.
— Как вы полагаете, может ли быть так, что Жернико до сих пор еще жив?
Ступив несколько шагов по комнате, Воробейчик неожиданно признался:
— Я не знаю! Ведь вы сказали мне, что его рана оказалась серьезной и он потерял так много крови, что рубаха и покрывало были буквально залиты ею... Если ему даже хватило сил пережить транспортировку, то не думаю, что «рыжий тип», будем его так называть, сжалился бы над ним... Это противоречило бы тому плану, который он, похоже, наметил. Я, скорее склонен думать — простите, вы ведь сами попросили меня быть откровенным, — что тело вашего друга на днях появится в канале...
Сантера невольно прошиб пот.
— А вам не приходило в голову, что его похитили из-за той его татуировки? Быть может, сейчас его держат где-то вдали от людских глаз и пытаются выведать, где находится его секретный тайник? Как ужасно, будучи его другом и сознавая все это, не иметь возможности помочь ему...
Месье Ванс лишь пожал в ответ плечами:
— Такая мысль могла прийти в голову только женщине! — просто ответил он.
— Вы полагаете, что только женщине? — спросил Сантер, чувствуя, что начинает краснеть. — Но иначе я никак не могу объяснить похищение Марселя... А вы сами?..
— Видите ли, я вообще всему этому пока никакого объяснения не нахожу, — признался месье Ванс. — После паузы он добавил. — Но оно, несомненно, должно быть...
— Несомненно, — съехидничал Сантер. — Вероятно, вы так и не понимаете, каким образом это похищение было совершено?
— Честно говоря, не понимаю, — ответил месье Ванс.
— Тот рыжий тип тем временем разгуливает на свободе, а ведь я поклялся Жернико отомстить за него. С тех пор прошло уже столько дней.
— Ровным счетом пять.
— Да, целых пять дней прошло с момента его исчезновения, и мы, его невеста и я, со все возрастающей тревогой спрашиваем себя: жив ли он? Если да, то его необходимо срочно спасать, ну, а если мертв...
— ...то его невесту следует известить об этом, — закончил месье Ванс.
Сантер недоверчиво посмотрел на детектива. Интересно, на что это он намекает?
— Будьте столь любезны объяснить мне, что вы хотели этим сказать, — сухо потребовал он.
— Да что здесь объяснять, дорогой мой! Если месье Жернико мертв, то необходимо, чтобы об этом узнали все и, в первую очередь его невеста мадемуазель Асунсьон. Ведь одно дело держать слово, данное живому, и совсем иначе — мертвому! Если бы она хранила верность мертвому, то это было бы по крайней мере неприятно. Благородно, но неприятно.
Говоря это, месье Ванс направился к спальне.
Стоя на месте, Сантер испытывал крайнее бешенство. Он слышал доносящиеся из спальни шаги детектива. Инспектор открыл выходящую на лестничную клетку дверь, вышел, затем вернулся, и Сантер увидел через оставшуюся приоткрытой дверь, как тот опустился на колени, тщательно обследуя ковер... И что это он надеется там обнаружить? Следы чьих-то туфель, сигаретный пепел или расчлененный на четыре части волосок? Быть может, благодаря гранатового цвета рисунку ковра он рассчитывал открыть тайну похищения Жернико?
Старания детектива выглядели до того жалкими и по-ребячески нелепыми, что Сантер лишь пожал плечами и, чтобы убить время, принялся распаковывать сложенные в углу чемоданы Намотта.
Просматривая вещи своего трагически погибшего друга, Сантер между делом предавался размышлениям. Что же касается тем как для серьезных, так и для меланхолических размышлений, то их хватало с избытком. Очаровательное приключение, как он называл все происходящее еще несколько дней тому назад, заканчивалось донельзя плохо. Все началось с таинственной гибели Намотта, затем последовало похищение Жернико... а ведь, по словам Жернико, этот таинственный убийца намерен беспощадно уничтожить всех их шестерых... Кроме того, он думал об Асунсьон, об этой настоящей загадке в женском обличьи и о странном поведении Перлонжура вечером накануне...
— И все же, — сказал Сантер достаточно громко для того, чтобы его мог услышать находящийся в соседней комнате инспектор Воробейчик, — человек не может вот так просто взять и исчезнуть, испариться! Точнее — даже два человека, один из которых находился уже при смерти... Неужели вы так ничего и не обнаружили за эти пять дней?
Ответ не замедлил последовать:
— Кое-что обнаружил, однако эти находки ничего не объясняют, а, напротив, еще больше запутывают и усложняют дело... По крайней мере на данном этапе расследования.
— И вы не нашли ни одного свидетеля?
— Ни одного.
— Однако... — прежде, чём продолжить, Сантер сделал нерешительную паузу, — над всеми нами нависла серьезная, смертельная опасность. Вы что же, не намерены ничего предпринять для того, чтобы нас защитить?
Неожиданно зазвонивший телефон заставил его прервать свои вопросы.
— Очевидно, это звонит консьерж, — сказал Сантер, неторопливо направляясь к телефону.
— Алло!.. Да... Что? Что вы говорите?! Ну конечно же!..
— Что там такое? — крикнул месье Ванс из спальни.
— Грибб приехал! Нестор Грибб! — завопил радостно Сантер. — Грибб! Старина Грибб!
С этими криками он побежал к входной двери и настежь распахнул ее:
— Он уже едет сюда! Я слышу шум приближающегося лифта!
Сантер побежал к дверце лифта.
Встав с коленей, месье Ванс отряхнул брюки. Ему было любопытно посмотреть на Грибба. «На этого чудом уцелевшего!» — не удержался он от мелькнувшей у него мысли. Чтобы не мешать встрече друзей, он неторопливо прошел в гостиную.
Однако неожиданно раздавшийся пронзительный крик заставил его выскочить на лестничную площадку.
Он увидел стоящего возле лифта Сантера. На руках тот держал какого-то мужчину. Голова и руки этого мужчины беспомощно свисали, а из затылка торчал стилет...