Стинбоу Луэлла. Старинная легенда

   Джереми предпочел остаться в машине и выспаться толком, а Джиллиан охотно приняла из рук помощника Катберта шлем и высокие резиновые сапоги, по-быстрому облачилась в «спецодежду» и проследовала за услужливым юношей к лифту. Внутри плотины, в самом низу, находилась электростанция; туда-то они и направлялись.
   У основания плотины высился огромный грузоподъемный кран. Не в силах сдержать любопытства, Джиллиан принялась расспрашивать своего сопровождающего.
   — И как вам только удалось протащить такую громадину в узкое ущелье?
   — А мы спускали его по частям и целиком собрали уже на месте, — с готовностью объяснил инженер. — Мы эту штуку используем для расчистки территории от камней и бетонных глыб, оставшихся после взрывов, — чтобы строительный мусор не загромождал боковые каналы.
   Джиллиан оставалось только дивиться про себя: до чего же качественно продуманы и спланированы ремонтные работы! Неудивительно, что Катберт до рассвета поднимается и вкалывает затемно, чтобы «наполеоновские» замыслы поскорее воплотились в жизнь! — думала про себя молодая женщина, входя в тесную кабинку лифта.
   В верхней своей части плотина не превышала восьми футов в ширину, зато в основании составляла все пятьдесят семь. И чем ниже опускался лифт в разверстую бездну, тем отчетливее ощущала Джиллиан, как давит на нее эта внушительная, пятидесятисемифутовая громада, как смыкается вокруг нее, зажимая, точно в тисках.
   Лифт остановился. И Джиллиан оказалась на самой настоящей электростанции, — в длинном, приземистом помещении, «приютившем» четыре массивные турбины. Там сияли лампы дневного света и царила безупречная чистота, — ни пылинки, ни соринки. В этом похожем на пещеру зале гуляло эхо: любой звук многократно усиливался, отражаясь от стен, становился глубоким и гулким, точно из бочки, так что молодая женщина на всякий случай понизила голос. А молодой инженер, поманив ее за собою, направился к группе мужчин у противоположной стены.
   Даже если бы лицо и весь облик Катберта не врезались ей в память намертво, до мельчайших подробностей, Джиллиан сей же миг опознала бы в нем главного. Высокий, властный, и такой чертовски сексапильный в шлеме и синей рубашке с закатанными рукавами, он внимательно выслушивал каждого из подчиненных, — после чего отдавал распоряжения, — коротко, лаконично и доходчиво.
   Джиллиан деликатно подождала в сторонке вместе с сопровождающим. Но вот Катберт закончил обсуждать дела насущные и обернулся в ее сторону. При виде гостьи лицо его просияло улыбкой, он радостно поздоровался с молодой женщиной и представил ее своим инженерам, подрядчику и нескольким рабочим.
   — О, привет! А мы о вас уже наслышаны! — радостно заявил один из ремонтников. — Вы про нас кино снимать будете?
   — Ну, вообще-то, если честно… — Молодая женщина извлекла из полотняной сумки через плечо портативную кинокамеру и робко вскинула глаза на Катберта. — Ты не станешь возражать, если я тут немножечко пощелкаю?
   — Да пожалуйста, сколько угодно! Вот только если ты захочешь эти кадры где-то использовать, тогда придется обратиться в Бюро Ирригации и спросить разрешения у отдела по связям с общественностью.
   — Разумеется.
   Субподрядчики и инженеры разошлись по своим делам, и Джиллиан неуютно подумала, а уместна ли ее просьба. Катберт явно занят по уши, а тут, видите ли, она со своими экскурсиями!
   — Слушай, а ты уверен, что у тебя есть время устраивать мне «обзорные туры»? Ну, то есть, прямо сейчас?
   Катберт задумчиво поскреб рукою подбородок, где уже отчетливо пробивалась темная щетина.
   — Сейчас или никогда; кажется, в ближайшие несколько дней я и десяти минут выкроить не смогу, — отозвался он. — Что бы ты хотела посмотреть в первую очередь?
   — Да все, что покажешь!
   — Тогда почему бы не начать с электростанции, раз уж мы здесь!
   И, подхватив гостью под локоть, Катберт увлек ее к турбинам. Округлые, зеленые, высотой этажа с два, эти конструкции до смешного походили на гигантские шляпы китайского мандарина с красными пуговками на верхушке.
   — Когда эти «малютки» вращаются, ты собственных мыслей не услышишь, — пояснил всезнающий инженер. — Вместе они вырабатывают более двухсот пятидесяти тысяч киловатт-часов.
   Джиллиан изобразила должное благоговение.
   Усмехнувшись, Катберт перевел абстрактную цифру на язык сравнений.
   — Это составляет приблизительно семь процентов всей электроэнергии, вырабатываемой в пяти Тихоокеанских штатах.
   — Пять процентов. Запомню. А как эти штуковины работают?
   — Здесь в ход вступают элементарные законы физики.
   Джиллиан застонала.
   — И почему это я ничуточки не удивлена?
   — Да они не что иное, как усовершенствованные водяные колеса, — пояснил Катберт, усмехаясь еще шире. — Вода из резервуара под большим давлением проходит через огромные трубы, — так называемые турбинные водоводы, — и вращает турбины. Они, в свою очередь, приводят в движение генераторы, производящие электричество.
   И, увлекая гостью мимо гигантских турбин, Катберт показал ей то место, где вода, пройдя через их лопасти, снова выливается в реку ниже плотины. Теперь, когда водохранилище осушили, а шлюзы стояли открытыми настежь, от реки Санто-Беньо остался лишь тоненький ручеек, жалкая струйка, не больше.
   — Вот потому люди и строят плотины, в том числе и эту. Одна из основных причин, заставившая перегородить дамбами систему реки Сакраменто, как раз в том и состоит: обеспечить бесперебойную подачу электроэнергии, — продолжал тем временем Катберт, подводя спутницу к висящей на стене карте. — Впрочем, задача номер один состояла и состоит в том, чтобы предотвращать наводнения. Ну, контролировать напор воды.
   Поставив ногу на кстати подвернувшийся деревянный ящик, Катберт обвел рукою огромную область, включающую в себя штаты Вашингтон, Орегон и Калифорния. Джиллиан ненавязчиво отступила назад и навела на «лектора» кинокамеру. Слава Небесам, лампы дневного света обеспечивали неплохое освещение. Учитывая, что пленка у нее — скоростная, изображение получится вполне сносным.
   — На протяжении миллионов лет река Сакраменто катила свои воды от Каскадных гор до Тихого океана. И жизнь целых народов, целых культур зависела от ее милости.
   Господи, ну да чего же здорово Катберт смотрится в объективе! Закаленный и твердый, — мужчина, который, со всей очевидностью, обожает свою работу и делает ее на совесть! Джиллиан от души надеялась, что гулкое эхо похожего на пещеру зала не исказит этих глубоких, выразительных, бархатистых интонаций.
   — Каждый год в горах начинал таять снег, — и по весне и в начале лета река Сакраменто и ее притоки разливались, выходили из берегов, затапливали поля и деревни. А в иные годы, когда в северных отрогах снегов выпадало немного, реки пересыхали и начинались засухи.
   — Индейцы отлично разбирались в годичных циклах. Перед началом наводнений они уходили в горы, а когда реки возвращались в свои берега, они бросали семена в жирный, плодородный ил. Вот с засухами бороться индейцы не умели. Если дождей не выпадало слишком долго, они просто переселялись в другие края. Некоторые ученые считают, что именно поэтому племя зуни и покинуло здешние места.
   Отлично! — ликующе думала Джиллиан. — Просто великолепно, лучшего и желать нельзя! Рассказ Катберта она представит в качестве одной из версий того, почему Древний Народ оставил свои обители в каньоне Санто-Беньо.
   — Фермеры, пришедшие им на смену, изрядно недооценили силу реки Сакраменто. И жестоко поплатились за собственное легкомыслие. В 1911 году река разлилась на сотни миль и неистовствовала в течение двух лет, уничтожая дома, скот, целые поселения. В результате этой катастрофы и было создано Бюро Ирригации, а со временем люди возвели целую сеть плотин и дамб, подчинив и укротив могучую Сакраменто.
   Катберт сошел с ящика и продолжил экскурсию. Теперь он повел гостью в длинный и узкий коридор.
   — Здесь местами довольно низко. Ты лучше пригнись.
   Возблагодарив судьбу за шлем, Джиллиан проследовала за своим спутником в слабо освещенный туннель. По мере того, как за ее спиною угасал яркий свет электростанции, молодая женщина вступала в темный и загадочный подземный мир. Пол казался неровным и бугристым, — цемент обтекал торчащие тут и там выступы известняка. С потолка капала вода. Если бы Джиллиан своими глазами не видела, что водохранилище осушили, и на перекрытия вовсе не давят миллионы галлонов воды, она бы изрядно занервничала.
   Идя вдоль дугообразного основания плотины, они наконец-то достигли стены каньона. Два прожектора отмечали место стыка, где сошлись бетон и камень.
   — Глянь-ка туда! — Катберт указывал на еле заметные бороздки в нескольких футах у них над головами. — Это и есть трещины, возникшие в результате давления, — помнишь, я тебе рассказывал? Несколько лет назад тут случилось небольшое землетрясение, и стена каньона глубоко вошла в бетон. Снаружи изломы видны гораздо отчетливее, — теперь, когда мы взорвали внешнюю стену.
   Джиллиан с замирающим сердцем разглядывала тонкие, точно волосок, трещинки. Документалистке явно было не по себе.
   — А они, часом… не собираются трескаться дальше в самом ближайшем будущем, а?
   — Цифры гласят, что нет.
   — А ты сам что скажешь, Катберт?
   Инженер замялся, и живое воображение Джиллиан тут же разыгралось вовсю. Документалистка просто-таки чувствовала, как содрогается земля, как пол уходит из-под ног, как каменная стена каньона трещит и стонет, и всей тяжестью налегает на бетонную преграду. Еще минута — и миллионы тонн застывшего цемента обрушатся на ее голову!
   Словно почувствовав ее беспокойство, Катберт поддержал спутницу за локоть и повел обратно, — тем же путем, каким они пришли.
   — Знаешь, пойдем-ка мы лучше наверх. А то ты бледнее простыни.
   Свежий воздух и гуляющий по каньону ветер успокоили расстроенные нервы, и Джиллиан уже готова была первая посмеяться над своими страхами. А дождь тем временем снова начал накрапывать, однако не то чтобы сильно, так что Катберт и его спутница еще немножно постояли у парапета. Инженер стянул с головы шлем и с наслаждением подставил лицо навстречу падающим каплям. Внизу кипела работа; туда-сюда поворачивался похожий на хищную птицу кран, ремонтники трудились четко и слаженно. Один взгляд в сторону стройплощадки, — и главный инженер лишний раз убедился: здесь ему беспокоиться не о чем. А Джиллиан вниз и вовсе не глядела. Прислонившись к стене, молодая женщина любовалась четким, мужественным профилем любимого.
   Сколько в нем сдержанной силы, твердости и упрямства, — не меньше, чем у природных стихий, которые Катберт призван укрощать и обуздывать! В уголках глаз пролегли морщинки озабоченности, — припорошенные цементной пылью, они четко выделялись белыми прожилками на бронзовом от загара лице. На щеках и подбородке пробивалась темная щетина…
   В Джиллиан тотчас же пробудился художник. И художнику этому отчаянно хотелось заснять этого сурового мужчину в его родной стихии: темный силуэт на фоне свинцово-синего неба и гигантской плотины, — этой внушительной белесо-серой громадины. Джиллиан-профессионал восхищалась его незаурядным интеллектом и увлеченной одержимостью, заставляющей Катберта подниматься на работу в четыре утра и вкалывать не покладая рук до поздней ночи. А Джиллиан-женщину тянуло всего-то навсего погладить его по колючей щеке, шепнуть на ухо что-нибудь ободряющее.
   — А вот закончишь ты этот проект, — и что будет на очереди? — полюбопытствовала она.
   Катберт послушно обернулся. Серые, с металлическим блеском, глаза изучающе оглядели собеседницу.
   — Следующие пару месяцев я проведу в Альбукерке, штат Нью-Мексико, в нашем центре технического обеспечения, занимаясь над структурным анализом еще одного срочного проекта ремонтных работ, — речь идет о плотине в критическом состоянии. Но «на место событий» на сей раз поедет мой помощник и заместитель. Я уж пару лет как в отпуске не был, и я обещал братцу Шону, что приеду домой и помогу ему пригнать скотину с северных высокогорных пастбищ, пока снег не повалил.
   — А «дом» — это где?
   — Да небольшое скотоводческое ранчо у подножья гор Сьерра-Невада, в верховьях реки Сан-Хоакин. Оттуда мои родители родом; там и я родился и вырос. А теперь на ранчо заправляет Шон.
   — Твой брат? Но… почему? Ты… тоже потерял родителей?
   — Отец умер несколько лет назад. Мать уехала из «Орлиного кряжа» вскорости после похорон.
   Со времен незабываемой ночи среди развалин Джиллиан всем своим существом настроилась на «волну» любимого. И чуткое ухо молодой женщины тотчас же уловило в словах Катберта некоторую натянутость. Неужто он до сих пор тяжко переживает утрату отца, — так же, как она сама? Врожденная деликатность не позволяла Джиллиан растравлять его раны неуместными расспросами. А Катберт тем временем продолжал:
   — Теперь хозяйство ведет Шон, — и на родительском участке, и на своем собственном. А мы с братцами стараемся по возможности выбираться домой либо к весеннему отелу, либо к осеннему загону скота. — Катберт решительно выпрямился, расправил плечи; серые глаза так и буравили собеседницу. — А как насчет тебя? Чем думаешь заниматься дальше?
   — А мне «светит» от четырех до пяти недель работы над монтажом фильма. Этим я займусь в своей студии в Хьюстоне. А потом…
   Документалистка пожала плечами. У нее в запасе было еще три-четыре проекта на разных стадиях разработки. Но не один из них не затрагивал ее так глубоко и личностно, как «Плакальщица каньона Санто-Беньо». И ни один, как выяснилось, не мог соперничать с насущной потребностью отправиться в новое путешествие по дорогам волшебного и непредсказуемого мира чувственной страсти вместе с Катбертом.
   — А может, приедешь погостить к нам на ранчо? — медленно протянул инженер.
   Сердце Джиллиан неистово заколотилось в груди.
   — Может, и выкрою недельку.
   Катберт двинулся было к ней, — сделал один-единственный шаг, не более, — но пульс молодой женщины тут же участился, а голова закружилась, — причем все быстрее и быстрее, точно пленка в кассете, включенной на перемотку. Но, к несказанному ее разочарованию, именно в эту минуту одному из инженеров Катберта приспичило выйти из административного корпуса.
   — Эй, Катберт! Тут пришли данные химического анализа, — те, что ты запрашивал. Ты вроде бы хотел их просмотреть до того, как дашь подрядчику «добро» на заливку бетона.
   — Уже иду. — Серые, со стальным отливом глаза погасли; демонический блеск уступил место глубокому сожалению.
   — Прости меня.
   — Тебе незачем извиняться. Я все отлично понимаю. Долг, неотложные обязательства, сжатые сроки, — я же сама прошла через нечто похожее!
   — Знаю.
   Катберт оглядел парковочную площадку у здания, высматривая знакомый «Блейзер», заприметил старика Джереми, что мирно дремал себе на пассажирском сиденье, и успокоенно обернулся к собеседнице.
   — У нас вся ночь впереди.
   Джиллиан не смогла бы разыгрывать из себя недотрогу и жеманницу, даже если бы и приложила к тому все силы. Но молодая женщина даже не пыталась скрывать обуревающую ее жажду. Она приподнялась на цыпочки и храбро чмокнула любимого в губы.
   — Как скажешь.
   — Я вернусь около половины девятого, — предупредил инженер. — Мы будем работать до темноты. Сама понимаешь: жесткие погодные условия…
   — Я тебя дождусь.
 
   На сей раз она задаст любимому жару, твердо порешила Джиллиан, входя в душ без чего-то восемь. Катберт видел ее в кроссовках и камуфляжных штанах, видел замотанную полотенцем, видел и в чем мать родила. А нынче вечером его взгляду явится совсем иная женщина, — коварная искусительница, обучившаяся тонкому искусству макияжа у лучших голливудских мастеров. Макияж, заключающий в себе сдержанное, многозначительное высказывание…
   К сожалению, ничего элегантного из одежды молодая женщина с собою не захватила. Ах, сюда бы то переливчатое, алое с люрексом, облегающее вечернее платье, в котором она красовалась на церемонии присуждения «Оскаров»! Переворошив весь свой гардероб сверху донизу, Джиллиан вынуждена была удовольствоваться парой расклешенных шорт и ослепительно-яркой алой футболкой с провокационно-низким вырезом, и то и другое — сувениры с модного курорта близ Майами. Эти шорты молодая женщина купила сгоряча, и только позже осознала, что в этой штуке на людях наклониться не дерзнет. А коротенькая футболка, оставляющая открытой талию, оказалась скорее удобной и нежаркой, нежели сексапильной. Впрочем, вместе и то, и другое составило многообещающий ансамбль.
   Мечтательно напевая себе под нос, Джиллиан высыпала в раковину те скудные запасы косметики, что зачем-то прихватила с собой, и принялась за работу. Огрызком черного карандаша она чуть удлинила уголки глаз, придавая им новую глубину и выразительность, добавила несколько неуловимо-легких штрихов к линии бровей, искусно наложила голубовато-жемчужные тени. Осторожно растерла по щекам мазок помады, — при отсутствии румян вполне сгодится! Затем тщательно подкрасила губы, а поверх положила мерцающе-матовый слой любимого бальзама.
   Закончив с макияжем, Джиллиан атаковала свою непокорную шевелюру и феном, и щеткой из свиной щетины, без которых не отправлялась ни в одно путешествие. Густая, рассыпавшаяся по плечам волна сохла, казалось, целую вечность, но каждое движение щетки словно придавало рыжим прядям блеска и мягкости. Когда локоны на ощупь показались влажным шелком, Джиллиан зачесала их наверх и сколола на затылке блестящей заколкой. А затем осторожно высвободила и взбила несколько прядей, — так, чтобы обрамляли лицо.
   Подбоченившись, молодая женщина внимательно вгляделась в зеркало, оценивая результаты. В общем и целом картину было не сравнить с той, что Джиллиан являла собою после четырех часов, проведенных в одном из эксклюзивных салонов Беверли-Хиллз в день вручения «Оскаров»… Но сойдет. Определенно, сойдет.
   Продолжая напевать, молодая женщина босиком прошлепала в спальню. В сером пластиковом ведерке со льдом охлаждалась запотевшая бутылка вина, купленная по дороге от плотины в памятном кафе «Подзаправься!» Тут же, на подносе, дожидались своего часа гигантские бутерброды с сыром и холодной вырезкой, — работа заботливой Пегги.
   Решив слегка опередить события, Джиллиан откупорила бутылку с вином и наполнила бокал до половины. А ведь недурно, решила молодая женщина, пригубив глоточек, — совсем недурно, учитывая «смешную» цену в три доллара девяносто девять центов! Так, с бокалом в руке, документалистка извлекла из портативной видеокамеры кассету и вставила ее в видеоплейер, что путешествовал с нею по всей Америке.
   Не прошло и минуты, как на экране возникло лицо Катберта. На скоростной кассете изображение получалось не таким живым, как хотелось бы, но даже это досадное обстоятельство нисколечко не уменьшало его обаяния. Блаженно вздохнув, Джиллиан опустилась на кровать, обложилась подушками и беззастенчиво предалась разгульному удовольствию: стала слушать, как Катберт объясняет простейшие законы физики на примере работы турбин.
   Молодая женщина только что перемотала кассету и поставила ее сначала, когда за окном хлопнула дверь машины. Джиллиан искоса глянула на будильник. Восемь-двадцать семь. Как похоже на Катберта: пунктуальность и точность вплоть до нескольких секунд!
   Замирая от приятного предвкушения, Джиллиан соскочила с кровати. В дверь тихонько постучали, — и она, не раздумывая, отодвинула задвижку и сняла цепочку.
   — Я остудила вино и…
   Молодая женщина оторопело умолкла на полуслове. Слишком поздно поняла она, что открыла дверь не тому, кого ждала.

15

   — Привет, Джилл.
   Крепко вцепившись в дверной косяк, Джиллиан настороженно оглядела Чарли Донована с ног до головы.
   — Чего тебе надо?
   В свете одинокой лампочки над дверью черты лица незваного гостя словно заострились, обрели дагерротипную четкость. В волосах его поблескивали капли дождя, влажные пряди отливали червонным золотом.
   — Мне нужно поговорить с тобой. Могу я войти?
   — Не думаю, что стоит.
   Чарли удрученно сгорбился, засунул руки в карманы. В лице его отражалось неподдельное отчаяние.
   — Джилл, это очень важно.
   «Шестое чувство» подсказывало Джиллиан, — да что там, требовало вслух! — захлопнуть дверь прямо перед носом незваного гостя. От Чарли Донована ничего доброго ждать не приходится. От таких — одни неприятности!
   — Я не задержу тебя надолго. На минуту-другую, не больше. Пожалуйста! — Чарли скрипнул зубами. — Я пришел из-за Натали. Я только что узнал, что это она погубила твои кассеты.
   Джиллиан глубоко, прерывисто вздохнула — и посторонилась на шаг. Чарли прошел в комнату. Таким постаревшим и озабоченным Донована-младшего она никогда еще не видела. На всякий случай молодая женщина оставила дверь чуть приоткрытой, — на дюйм-два, не больше. Стоит ей вскрикнуть, — и на шум сбежится половина постояльцев мотеля, не говоря уже о Юфимии с Пегги.
   Джиллиан обернулась: Чарли стоял посреди комнаты, глядя на экран телевизора. Второпях молодая женщина забыла выключить видеоплейер. На губах незваного гостя играла циничная, понимающая улыбочка. Вот он оторвался от «фильма» и перевел взгляд на хозяйку номера.
   — А я-то полагала, ты приехала в Санто-Беньо, чтобы увековечить легенду о Плакальщице! Но, похоже, ты подыскала сюжет поинтереснее?
   Джиллиан демонстративно проигнорировала ядовитое замечание. Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать то, что произошло между нею и Катбертом, с этим человеком. Не оборачиваясь, молодая женщина нажала на кнопку пульта управления, — и изображение пропало, словно его и не было. Небрежно швырнув пульт на кровать, документалистка скрестила руки на груди.
   — А я полагала, что ты пришел поговорить про Натали.
   — Так и есть.
   — Тогда говори.
   Но Чарли, похоже, понятия не имел, с чего начать. В кои-то веки слова не шли у него с языка.
   — Мне очень тяжело, Джилл… Я не думал… Не знал…
   — Не знал, сколько боли причинил жене за все эти годы? — докончила за него Джиллиан, скептически изогнув бровь.
   — Не знал, как сильно Натали меня любит, — произнес Чарли наконец, глядя в пол. — Не знал всей глубины ее отчаяния.
   Донован-младший машинально схватил со стола бокал с вином и поднес его ко рту. Джиллиан закусила губку, но протестовать не стала. Чем скорее Чарли покончит со своим делом, тем скорее она от него избавится. Молодой женщине совершенно не хотелось затягивать нежелательный визит, вступая с гостем в никчемные препирательства и обмениваясь взаимными упреками.
   Запрокинув голову, Чарли одним глотком втянул в себя белый зинфандель, точно простую воду. Минуту он разглядывал опустевший бокал, — так, словно видел его впервые. И, наконец, нашел в себе силы продолжить.
   — Нынче вечером с Натали случилась истерика. Надо думать сочетание из двух мартини и этих чертовых таблеток для похудения, — она их как конфеты ест, целыми горстями! — доконало-таки бедняжку. — Донован-младший передернулся от ужаса. — Неприятная вышла сцена.
   Ах, бедненький мальчик! — цинично подумала про себя Джиллиан. Вот и пришлось ему наконец взглянуть в лицо реальности. А то жил себе, точно под стеклянным колпаком.
   — Натали рыдала так, что я чуть руки на себя не наложил. Высказала мне все то, что наболело; говорила о своих сомнениях и страхах; а я-то даже не подозревал, как скверно ей приходится! Думал, она весела, всем довольна… — До глубины души потрясенный, Чарли нервно расхаживал между кроватью и дверью. — Призналась, что всякую неделю ездит к психотерапевту в Окленд. А я-то думал, она у парикмахера пропадает, или, может, ногти красит в косметическом салоне… Ей антидепрессанты прописывали, а она мне — ни слова!
   Чарли вскинул умоляющий взгляд на собеседницу.
   — Я и не догадывался, что так ее мучаю, Джилл, правда! Понятия не имел, какая она хрупкая и ранимая…
   Джиллиан с трудом сдержала язвительный ответ, уже готовый сорваться с языка. Дескать, достаточно взглянуть на его жену, — просто взглянуть повнимательнее! — чтобы понять, как она беззащитна и уязвима. Вот Катберт это сразу заметил, и даже целую комедию разыграл! — притворился, что по уши влюблен в женщину едва знакомую, — лишь бы пощадить чувства Натали, избавить ее от неловкой ситуации. Какой жене придется по нраву, что муж на ее же глазах откровенно заигрывает с другой! Донован-младший таких «тонкостей» вообще не понимает; небось, до сих пор не догадался, что Катберт спасал его жену от него же самого. Но ведь Катберт — это не Чарли!
   И слава Богу!
   Незваный гость по-прежнему внимательно созерцал пустой бокал, словно ничего занимательнее в жизни своей не видел.
   — Значит, Натали созналась, что уничтожила мои кассеты? — подсказала Джиллиан, когда стало ясно, что молчание может затянуться до бесконечности.
   Донован-младший удрученно кивнул.
   — Она ревнует к тебе. К твоей внешности, к твоим успехам. До сих пор не может забыть о том, что промеж нас случилось десять лет назад.