Луэлла Стинбоу
Старинная легенда
1
Обхватив руками колени, Джиллиан устроилась на плоском каменном уступе над водохранилищем реки Санто-Беньо. Лунный свет теплой и благоуханной летней ночи омывал одинокую фигурку. Хотя взгляд не различал на зеркальной поверхности никакого движения, молодая женщина знала: вода медленно, но неотвратимо убывает. Вот уже несколько часов как она вела замер, отслеживая понижение уровня по темным трещинам на отвесной стене утеса напротив.
Еще тридцать шесть часов, самое большее — сорок восемь, — прикинула про себя Джиллиан, замирая от волнения. И тогда из темных вод вновь появится таинственная, мистическая деревня, и лучи солнца вновь осветят ее — впервые за десять лет. Зрелище, памятное Джиллиан со времен детства, манило и завораживало ее всю жизнь.
Раз в десять лет во всю ширь разверзались шлюзы плотины на реке Санто-Беньо. Раз в десять лет озеро, созданное руками человека, осушали для ремонта и техобслуживания монолитных бетонных конструкций. Раз в десять лет вода убывала, и взгляду вновь открывались древние руины затонувшего индейского поселения. И вот настал долгожданный год, месяц, неделя…
Джиллиан владело радостное возбуждение. Скоро, совсем скоро, вот-вот… И тут по сердцу словно ножом резанула острая боль.
— Ох, папка, — тихонько прошептала она. — Тебе бы еще несколько месяцев…
Нет! Об этом даже думать грех! Джиллиан встряхнула головой, гоня ноющее чувство утраты, которое вошло в ее жизнь настолько прочно, что словно бы стало частью ее самой. Нет, она ни за что не хотела бы продлевать муки отца, — ни на день, ни даже на час. Смерть стала для него освобождением, избавлением от агонии, облегчить которую не мог даже морфий. И горевать об отце она не станет. Не здесь, не сейчас. Пусть лучше эти часы тишины и лунного света напомнят ей те времена, когда они были вместе.
С потрясающей отчетливостью, точно глядя в объектив фотоаппарата, Джиллиан вновь переживала то по-детски благоговейное изумление, что испытала, когда отец впервые показал ей темные, блестящие от воды руины под сводами скальной пещеры в этом заброшенном уголке каньона Санто-Беньо. А затем, — и тогда, и теперь, — по спине побежали мурашки: через каньон пронесся ветер, горестно стеная и рыдая, точно Плакальщица из местной легенды. По преданию, в стародавние времена воин из племени зуни похитил женщину из соседнего клана и заключил ее в каменной башне под горой. Пленница же целыми днями оплакивала своего утраченного возлюбленного, и наконец выбросилась из окна на камни, не желая покориться похитителю.
Маленькая Джиллиан впервые услышала эту легенду за несколько дней до того, как они с отцом перебрались в каньон Санто-Беньо: мистер Брайтон получил должность егеря в государственном заповеднике, что раскинулся по берегу огромного искусственного озера сразу за плотиной. Папка, конечно, над сентиментальной байкой потешался нещадно, но в душе впечатлительной девочки история оставила неизгладимый след. Так что Джиллиан нетерпеливо подсчитывала годы, мечтая заснять руины на пленку: именно эту тему она выбрала в качестве курсового проекта по классу кинематографии.
Вздохнув, Джиллиан оперлась подбородком о колени. Как она была молода! И как невероятно наивна! Девятнадцатилетняя студентка Колумбийского университета в Нью-Йорке, этот проект она планировала в течение всего второго курса. Дождаться не могла лета и запланированного спуска воды. В тот день отец снова поехал с нею: он сидел на веслах, изо всех сил стараясь, чтобы лодка поменьше раскачивалась, а Джиллиан, пристроив на плече портативную видеокамеру, снимала показавшуюся из воды деревню со всех ракурсов. Как она ликовала, как радовалась, всерьез полагая, что этот проект положит начало ее блистательной карьере в манящем мире кинематографии!
А потом вдруг взяла да и влюбилась по уши в обворожительного красавца Чарльза Донована.
Даже спустя столько лет при одном воспоминании об этой интрижке Джиллиан готова была сквозь землю провалиться от стыда. Ее пылкое самозабвение отчасти забавляло, отчасти восхищало Чарльза… к вящему негодованию его отца. В планах Юджина Донована относительно единственного сына и наследника для дочки местного егеря места не было и быть не могло.
Оглядываясь назад, Джиллиан только головой качала, удивляясь собственной глупости. Чарли был совсем не прочь поразвлечься с деревенской простушкой, пока собственная его невеста пребывала в Европе. Даже теперь Джиллиан вздрагивала от ужаса, вспоминая ту ночь, когда Юджин ворвался в спальню сына и застал ее в постели вместе с Чарльзом. Скандал разразился — не дай Боже! В довершение бед, на следующий день ее отец ринулся отстаивать честь дочери кулаками, и удар, пришедшийся могущественному землевладельцу точнехонько в глаз, стоил ему работы. Спустя неделю Брайтоны уехали прочь, и никто из них впоследствии так и не возвращался в каньон Санто-Беньо.
Вплоть до сегодняшнего дня.
А теперь Джиллиан предстояло увидеть древние развалины в третий раз. На ее счету уже набралось с десяток документальных фильмов, снискавших одобрение кинокритиков плюс выдвижение на премию «Оскар»; теперь ей предстояло увековечить на видео — и аудиопленке мистические руины и легенду, впервые услышанную от отца столько лет назад. Почти год она трудилась над сценарием и «выбивала» фонды. Этот фильм станет данью любви и уважения тому, кто впервые открыл ей красоты и тайны каньона Санто-Беньо.
А также, очень хотелось бы верить, поможет ее независимой киностудии, которая только-только начинает «раскручиваться», выпутаться из долгов. Молодая женщина скорбно поджала губы. Затяжная болезнь отца не только ранила Джиллиан в самое сердце, но и истощила ее кошелек. Даже притом, что недавнее появление ее имени в списке кандидатов на «Оскара» обеспечило ей более чем щедрое финансирование, после того, как честолюбивая Джиллиан основала собственную киностудию в Хьюстоне, от сбережений ее мало что осталось. Этот проект возвеличит ее — или вконец погубит. Как говорится, или пан, или пропал.
Над левым ее ухом зажужжал комар. Отмахнувшись от назойливого насекомого, Джиллиан задумалась о том, сколько препятствий она уже преодолела на пути к заветной цели, и сколько испытаний ей еще предстоит. На одну только подготовку к съемкам ушло восемь месяцев. Молодая женщина приступила к проекту сразу после того, как у отца диагностировали лейкемию, и тот оказался прикован к больничной койке. В течение этих бесконечно-долгих, мучительных часов, проведенных у изголовья его кровати, Джиллиан рассказывала отцу, как продвигается дело, делилась каждой подробностью, каждой мелочью. Объяснила концепцию. Обговорила трактовку, прикинула приблизительный бюджет. А потом предложила свою идею «на откуп» в «Паблик бродкастинг сервис», — в телевизионную корпорацию, управляющую сетью общественного телевещания, — а заодно парочке историко-образовательных программ и дюжине независимых продюсеров.
Смерть отца еще больше укрепила Джиллиан в намерении любой ценою довести проект до конца… невзирая на яростную оппозицию Юджина Донована. Едва Юджин прослышал о готовящемся документальном фильме, он использовал все имеющееся в его арсеналах оружие, чтобы изничтожить проект в корне. Он запретил проезд к месту съемок через свои владения. Он пустил в ход все свое закулисное влияние, чтобы кинокомпании снова и снова отказывали в лицензии на съемки. Он даже втравил в интригу какие-то там организации и группы американских индейцев, чтобы те выдвинула протест по поводу использования священных руин в коммерческих целях. Похоже, вражда, возникшая десять лет назад, с годами только усилилась.
В качестве последней попытки предотвратить съемки, Донован-старший привлек на свою сторону инженера, ответственного за проведение ремонта и техобслуживания плотины, и убедил его сказать решительное «нет» каким бы то ни было работам в запретной зоне за дамбой.
В борьбе со всемогущим Донованом Джиллиан бессовестно задействовала все свои связи, от Хьюстона до округа Колумбия. И, наконец, могучая коалиция, состоящая из «Паблик бродкастинг сервис», комитета по сохранению национального наследия и ее, Джиллиан, собственного, весьма богатого и известного финансового спонсора, который совсем недавно вложил изрядные средства в президентскую переизбирательную компанию, одержала-таки верх.
Тем не менее, в качестве обязательного условия Джиллиан должна была скоординировать ход съемок с главным инженером, — ведь снимать картину предстояло в самый разгар ремонтных работ, в том числе и взрывных. Сжатые, отрывисто-грубые письма Катберта Далтона в ответ на ее пространные запросы вывели бы из себя и святого, но Джиллиан только стискивала зубы: нет, не позволит она никакому там твердолобому инженеришке испортить ей настроение или выбить ее из графика, и без того напряженного. Ведь на то, чтобы заснять легенду, у нее есть от силы две недели, не больше. И тогда к жизни вновь пробудится магия, заворожившая ее в детстве…
Глаза молодой женщины закрывались сами собой. Волнующее предвкушение чуда уступало место усталости. Надо бы вернуться в мотель и подремать часок-другой, пока съемочная группа не приехала. Джиллиан уже давно убедилась на собственном горьком опыте: жизнь «киношника» — это сплошные стрессы. Тут и жесткий график, и неизбежная неразбериха, и труд до полного изнеможения, выпивающий все силы без остатка, — и физические, и духовные. Поэтому отдыхай, пока можешь; высыпайся, коли время выкроишь. Тем более что поутру, во время встречи с этим Далтоном, ей понадобится вся ее сообразительность и все ее обаяние. Так что голова должна работать на все «сто».
Еще несколько минут, не больше, решила про себя Джиллиан. Последние мгновения тишины и покоя до того, как начнется съемочная свистопляска. Когда-то еще ей представится возможность побыть наедине с отцом и собственными грезами!
Трое братьев Далтон стояли полукругом, смакуя шампанское со льдом и наблюдали за тем, как четвертый Далтон, — их обожаемый Элджи, сияя счастьем, кружит в вальсе свою избранницу, — которая, глянь-ка, и года не прошло, как уж сделалась законной женой! Статные, загорелые, закаленные… и неудивительно, ведь все они выросли и повзрослели на калифорнийском ранчо, которое до сих пор звали домом, и каждый выбрал себе профессию под стать. Изумительная коллекция широких плеч, железных мускулов и пронзительно-серых глаз!
Шон, самый старший из четверых, и единственный женатый Далтон из числа присутствующих, не считая виновника торжества, покачал головой.
— До чего же быстро все произошло, просто до сих пор не верится! Я-то думал, что Элджи дольше всех вас продержится! А он возьми да опереди остальных, подкаблучник несчастный! Держу пари, Сондра станет крутить им как попало, — и не только в танцзале!
Средний брат, — циничный грубиян Трэвис, — неодобрительно хмыкнул.
— Глянь-ка, Шон: Элджернон сейчас — ну точь в точь один из этих ваших комолых герефордов! Здоровый такой, морда круглая, а рога-то спилены начисто!
Даже Шону ничего не оставалось, как согласиться. Улыбаясь, скотозаводчик поднял бокал, чествуя новобрачного.
— Элджернон просто голову потерял от любви, это верно. Тут на днях поехали они с Сондрой в ресторан, а какой-то подвыпивший тип ну к ней приставать! Так Элджи его чуть голыми руками не задушил; спасибо, что полиция подоспела, спасла несчастного.
Один только Катберт хранил молчание. Они с Элджерноном были особенно близки, — и по возрасту, и по характеру. И теперь Катберт несказанно радовался за младшего брата, — и отчаянно надеялся про себя, что Элджи и Сондра сумеют сберечь любовь, которую сейчас даже не пытались скрывать.
Ведь столь немногим парам это удается!
Катберт невольно перевел взгляд на мать жениха: живая, энергичная, хохочет от души! Несмотря на то, что волосы ее посеребрила седина, а лоб прорезали морщины, — шутка ли, вырастить четырех мальчишек и в одиночку управлять земельным наделом на двадцать тысяч акров под сенью скалистого хребта Сьерра-Невада в центральной Калифорнии, — Марджери Далтон казалась не старше жены Шона, Лорины… И до того не походила на женщину, которая «сломалась» однажды холодной февральской ночью, что сердце Катберта болезненно сжалось.
Никто из братьев так ничего и не узнал. Про ужас тех темных, отчаянных часов, когда Катберт нежданно нагрянул домой в промежутке между двумя авиаперелетами, — инженер-строитель по профессии, он мотался по всему миру, — и обнаружил мать в истерике. Виной тому было опустошающее одиночество, и алкоголь, и слепая, всесокрушающая ярость. К тому времени, как Катберт подъехал к крыльцу «Орлиного кряжа», она была почти невменяема, и все-таки со слезами умоляла сына не звать врача, не позорить ее в глазах соседей, — Бог свидетель, и без того от стыда деться некуда!
Катберт, — мрачный как туча, потрясенный до глубины души, — галлонами вливал в мать кофе, прошелся с ней по всему дому и обратно тысячу раз, не меньше. Терпеливо выслушивал исповедь наболевшего сердца, — а мать, безутешно рыдая, изливала свой бессильный гнев на мужа, что вот уже два года как покоился в могиле.
Именно тогда миссис Далтон и рассказала сыну про письма, найденные в ящике комода… и про женщину, с которой отец его крутил роман на протяжении многих и многих лет. Катберт сжег компрометирующие бумаги: этого потребовала мать. И все иллюзии, что юноша питал на предмет брака, превратились в золу вместе с пожелтевшими конвертами.
В ту ночь Марджери Далтон заснула опустошенная и измученная. В ней словно что-то перегорело, источник гнева и жалости к себе раз и навсегда иссяк. Вскорости после того она передала ранчо Шону; теперь он управлял хозяйством заодно с собственным своим наделом от своего имени и от имени отсутствующих братьев. А миссис Далтон купила коттеджик на Лонг-Бич и ни с того ни с сего увлеклась гольфом. Теперь она колесила по миру с новыми друзьями и время от времени заглядывала на ранчо навестить старых. Она словно отгородилась от ужаса той холодной, исполненной отчаяния февральской ночи… и от гнева на предателя-мужа — тоже.
А Катберт и по сей день пытался смириться с тем, что произошло.
Отрадная картина, — мать смеется, а младший брат сияет по-идиотски-блаженной улыбкой, любуясь на новобрачную, — помогла ему успокоить нервы.
Тем неприятнее было сознавать, что уезжать придется сразу после празднества, и что впереди у него — долгий путь назад в сонный городишко Санто-Беньо в центральной Калифорнии, поскольку рано поутру ему предстоит встреча с еще одной злостной погубительницей семейных очагов.
Катберт с размаху опустил бокал на стойку. Хрусталь жалобно звякнул о дерево.
— Моя очередь потанцевать с новообретенной невесткой! — объявил он братьям. — А то мне ехать пора.
— Как, разве ты не останешься? — изогнул бровь Трэвис. — А кто же поможет устроить Элджи начало медового месяца по священному обычаю Далтонов?
— Верно, — хмыкнул Шон. — «Священный» обычай, насколько я помню, начался с меня. Лорина при воспоминании о нашей брачной ночи до сих пор вздрагивает.
— Придется уж вам на сей раз самим управляться, ребятки, — покачал головой Катберт. — Завтра с рассветом я должен быть на объекте. У меня там уровень воды в водохранилище убывает со скоростью восемьдесят кубических футов в секунду, и вдобавок дамба пошла трещинами.
Это помимо всего прочего.
Катберт стиснул челюсти при мысли о женщине, которая пустила в ход все скрытые пружины, чтобы пробиться в запретную зону за дамбой. Видите ли, документальный фильм снимает про затонувшую деревню индейцев зуни, по мере того, как та появляется из воды. По крайней мере, так утверждалось в письме из Бюро Ирригации, с просьбой о содействии и сотрудничестве.
Но Катберт-то отлично знал, что к чему. Эта женщина возвращается в Санто-Беньо в силу одной-единственной причины… докончить то, что начала десять лет назад. В городе Катберту все уши этой историей прожужжали, — включая того типа, с которым она крутила интрижку.
Ну что ж, ему шаги мерзкой интриганки отслеживать незачем. Он назначил этой особе деловую встречу завтра спозаранку, и отменять ее не собирается. Он сообщит ей о расписании работ, обговорит условия контракта. А дальше пусть сама справляется. У него, Катберта, найдутся дела и поважнее, чем Джиллиан Брайтон; еще не хватало тратить на нее время и силы!
И, решительно выбросив из головы помянутую особу, Катберт зашагал через зал к своей ослепительной невестке и подал ей руку, приглашая на танец.
Еще тридцать шесть часов, самое большее — сорок восемь, — прикинула про себя Джиллиан, замирая от волнения. И тогда из темных вод вновь появится таинственная, мистическая деревня, и лучи солнца вновь осветят ее — впервые за десять лет. Зрелище, памятное Джиллиан со времен детства, манило и завораживало ее всю жизнь.
Раз в десять лет во всю ширь разверзались шлюзы плотины на реке Санто-Беньо. Раз в десять лет озеро, созданное руками человека, осушали для ремонта и техобслуживания монолитных бетонных конструкций. Раз в десять лет вода убывала, и взгляду вновь открывались древние руины затонувшего индейского поселения. И вот настал долгожданный год, месяц, неделя…
Джиллиан владело радостное возбуждение. Скоро, совсем скоро, вот-вот… И тут по сердцу словно ножом резанула острая боль.
— Ох, папка, — тихонько прошептала она. — Тебе бы еще несколько месяцев…
Нет! Об этом даже думать грех! Джиллиан встряхнула головой, гоня ноющее чувство утраты, которое вошло в ее жизнь настолько прочно, что словно бы стало частью ее самой. Нет, она ни за что не хотела бы продлевать муки отца, — ни на день, ни даже на час. Смерть стала для него освобождением, избавлением от агонии, облегчить которую не мог даже морфий. И горевать об отце она не станет. Не здесь, не сейчас. Пусть лучше эти часы тишины и лунного света напомнят ей те времена, когда они были вместе.
С потрясающей отчетливостью, точно глядя в объектив фотоаппарата, Джиллиан вновь переживала то по-детски благоговейное изумление, что испытала, когда отец впервые показал ей темные, блестящие от воды руины под сводами скальной пещеры в этом заброшенном уголке каньона Санто-Беньо. А затем, — и тогда, и теперь, — по спине побежали мурашки: через каньон пронесся ветер, горестно стеная и рыдая, точно Плакальщица из местной легенды. По преданию, в стародавние времена воин из племени зуни похитил женщину из соседнего клана и заключил ее в каменной башне под горой. Пленница же целыми днями оплакивала своего утраченного возлюбленного, и наконец выбросилась из окна на камни, не желая покориться похитителю.
Маленькая Джиллиан впервые услышала эту легенду за несколько дней до того, как они с отцом перебрались в каньон Санто-Беньо: мистер Брайтон получил должность егеря в государственном заповеднике, что раскинулся по берегу огромного искусственного озера сразу за плотиной. Папка, конечно, над сентиментальной байкой потешался нещадно, но в душе впечатлительной девочки история оставила неизгладимый след. Так что Джиллиан нетерпеливо подсчитывала годы, мечтая заснять руины на пленку: именно эту тему она выбрала в качестве курсового проекта по классу кинематографии.
Вздохнув, Джиллиан оперлась подбородком о колени. Как она была молода! И как невероятно наивна! Девятнадцатилетняя студентка Колумбийского университета в Нью-Йорке, этот проект она планировала в течение всего второго курса. Дождаться не могла лета и запланированного спуска воды. В тот день отец снова поехал с нею: он сидел на веслах, изо всех сил стараясь, чтобы лодка поменьше раскачивалась, а Джиллиан, пристроив на плече портативную видеокамеру, снимала показавшуюся из воды деревню со всех ракурсов. Как она ликовала, как радовалась, всерьез полагая, что этот проект положит начало ее блистательной карьере в манящем мире кинематографии!
А потом вдруг взяла да и влюбилась по уши в обворожительного красавца Чарльза Донована.
Даже спустя столько лет при одном воспоминании об этой интрижке Джиллиан готова была сквозь землю провалиться от стыда. Ее пылкое самозабвение отчасти забавляло, отчасти восхищало Чарльза… к вящему негодованию его отца. В планах Юджина Донована относительно единственного сына и наследника для дочки местного егеря места не было и быть не могло.
Оглядываясь назад, Джиллиан только головой качала, удивляясь собственной глупости. Чарли был совсем не прочь поразвлечься с деревенской простушкой, пока собственная его невеста пребывала в Европе. Даже теперь Джиллиан вздрагивала от ужаса, вспоминая ту ночь, когда Юджин ворвался в спальню сына и застал ее в постели вместе с Чарльзом. Скандал разразился — не дай Боже! В довершение бед, на следующий день ее отец ринулся отстаивать честь дочери кулаками, и удар, пришедшийся могущественному землевладельцу точнехонько в глаз, стоил ему работы. Спустя неделю Брайтоны уехали прочь, и никто из них впоследствии так и не возвращался в каньон Санто-Беньо.
Вплоть до сегодняшнего дня.
А теперь Джиллиан предстояло увидеть древние развалины в третий раз. На ее счету уже набралось с десяток документальных фильмов, снискавших одобрение кинокритиков плюс выдвижение на премию «Оскар»; теперь ей предстояло увековечить на видео — и аудиопленке мистические руины и легенду, впервые услышанную от отца столько лет назад. Почти год она трудилась над сценарием и «выбивала» фонды. Этот фильм станет данью любви и уважения тому, кто впервые открыл ей красоты и тайны каньона Санто-Беньо.
А также, очень хотелось бы верить, поможет ее независимой киностудии, которая только-только начинает «раскручиваться», выпутаться из долгов. Молодая женщина скорбно поджала губы. Затяжная болезнь отца не только ранила Джиллиан в самое сердце, но и истощила ее кошелек. Даже притом, что недавнее появление ее имени в списке кандидатов на «Оскара» обеспечило ей более чем щедрое финансирование, после того, как честолюбивая Джиллиан основала собственную киностудию в Хьюстоне, от сбережений ее мало что осталось. Этот проект возвеличит ее — или вконец погубит. Как говорится, или пан, или пропал.
Над левым ее ухом зажужжал комар. Отмахнувшись от назойливого насекомого, Джиллиан задумалась о том, сколько препятствий она уже преодолела на пути к заветной цели, и сколько испытаний ей еще предстоит. На одну только подготовку к съемкам ушло восемь месяцев. Молодая женщина приступила к проекту сразу после того, как у отца диагностировали лейкемию, и тот оказался прикован к больничной койке. В течение этих бесконечно-долгих, мучительных часов, проведенных у изголовья его кровати, Джиллиан рассказывала отцу, как продвигается дело, делилась каждой подробностью, каждой мелочью. Объяснила концепцию. Обговорила трактовку, прикинула приблизительный бюджет. А потом предложила свою идею «на откуп» в «Паблик бродкастинг сервис», — в телевизионную корпорацию, управляющую сетью общественного телевещания, — а заодно парочке историко-образовательных программ и дюжине независимых продюсеров.
Смерть отца еще больше укрепила Джиллиан в намерении любой ценою довести проект до конца… невзирая на яростную оппозицию Юджина Донована. Едва Юджин прослышал о готовящемся документальном фильме, он использовал все имеющееся в его арсеналах оружие, чтобы изничтожить проект в корне. Он запретил проезд к месту съемок через свои владения. Он пустил в ход все свое закулисное влияние, чтобы кинокомпании снова и снова отказывали в лицензии на съемки. Он даже втравил в интригу какие-то там организации и группы американских индейцев, чтобы те выдвинула протест по поводу использования священных руин в коммерческих целях. Похоже, вражда, возникшая десять лет назад, с годами только усилилась.
В качестве последней попытки предотвратить съемки, Донован-старший привлек на свою сторону инженера, ответственного за проведение ремонта и техобслуживания плотины, и убедил его сказать решительное «нет» каким бы то ни было работам в запретной зоне за дамбой.
В борьбе со всемогущим Донованом Джиллиан бессовестно задействовала все свои связи, от Хьюстона до округа Колумбия. И, наконец, могучая коалиция, состоящая из «Паблик бродкастинг сервис», комитета по сохранению национального наследия и ее, Джиллиан, собственного, весьма богатого и известного финансового спонсора, который совсем недавно вложил изрядные средства в президентскую переизбирательную компанию, одержала-таки верх.
Тем не менее, в качестве обязательного условия Джиллиан должна была скоординировать ход съемок с главным инженером, — ведь снимать картину предстояло в самый разгар ремонтных работ, в том числе и взрывных. Сжатые, отрывисто-грубые письма Катберта Далтона в ответ на ее пространные запросы вывели бы из себя и святого, но Джиллиан только стискивала зубы: нет, не позволит она никакому там твердолобому инженеришке испортить ей настроение или выбить ее из графика, и без того напряженного. Ведь на то, чтобы заснять легенду, у нее есть от силы две недели, не больше. И тогда к жизни вновь пробудится магия, заворожившая ее в детстве…
Глаза молодой женщины закрывались сами собой. Волнующее предвкушение чуда уступало место усталости. Надо бы вернуться в мотель и подремать часок-другой, пока съемочная группа не приехала. Джиллиан уже давно убедилась на собственном горьком опыте: жизнь «киношника» — это сплошные стрессы. Тут и жесткий график, и неизбежная неразбериха, и труд до полного изнеможения, выпивающий все силы без остатка, — и физические, и духовные. Поэтому отдыхай, пока можешь; высыпайся, коли время выкроишь. Тем более что поутру, во время встречи с этим Далтоном, ей понадобится вся ее сообразительность и все ее обаяние. Так что голова должна работать на все «сто».
Еще несколько минут, не больше, решила про себя Джиллиан. Последние мгновения тишины и покоя до того, как начнется съемочная свистопляска. Когда-то еще ей представится возможность побыть наедине с отцом и собственными грезами!
Трое братьев Далтон стояли полукругом, смакуя шампанское со льдом и наблюдали за тем, как четвертый Далтон, — их обожаемый Элджи, сияя счастьем, кружит в вальсе свою избранницу, — которая, глянь-ка, и года не прошло, как уж сделалась законной женой! Статные, загорелые, закаленные… и неудивительно, ведь все они выросли и повзрослели на калифорнийском ранчо, которое до сих пор звали домом, и каждый выбрал себе профессию под стать. Изумительная коллекция широких плеч, железных мускулов и пронзительно-серых глаз!
Шон, самый старший из четверых, и единственный женатый Далтон из числа присутствующих, не считая виновника торжества, покачал головой.
— До чего же быстро все произошло, просто до сих пор не верится! Я-то думал, что Элджи дольше всех вас продержится! А он возьми да опереди остальных, подкаблучник несчастный! Держу пари, Сондра станет крутить им как попало, — и не только в танцзале!
Средний брат, — циничный грубиян Трэвис, — неодобрительно хмыкнул.
— Глянь-ка, Шон: Элджернон сейчас — ну точь в точь один из этих ваших комолых герефордов! Здоровый такой, морда круглая, а рога-то спилены начисто!
Даже Шону ничего не оставалось, как согласиться. Улыбаясь, скотозаводчик поднял бокал, чествуя новобрачного.
— Элджернон просто голову потерял от любви, это верно. Тут на днях поехали они с Сондрой в ресторан, а какой-то подвыпивший тип ну к ней приставать! Так Элджи его чуть голыми руками не задушил; спасибо, что полиция подоспела, спасла несчастного.
Один только Катберт хранил молчание. Они с Элджерноном были особенно близки, — и по возрасту, и по характеру. И теперь Катберт несказанно радовался за младшего брата, — и отчаянно надеялся про себя, что Элджи и Сондра сумеют сберечь любовь, которую сейчас даже не пытались скрывать.
Ведь столь немногим парам это удается!
Катберт невольно перевел взгляд на мать жениха: живая, энергичная, хохочет от души! Несмотря на то, что волосы ее посеребрила седина, а лоб прорезали морщины, — шутка ли, вырастить четырех мальчишек и в одиночку управлять земельным наделом на двадцать тысяч акров под сенью скалистого хребта Сьерра-Невада в центральной Калифорнии, — Марджери Далтон казалась не старше жены Шона, Лорины… И до того не походила на женщину, которая «сломалась» однажды холодной февральской ночью, что сердце Катберта болезненно сжалось.
Никто из братьев так ничего и не узнал. Про ужас тех темных, отчаянных часов, когда Катберт нежданно нагрянул домой в промежутке между двумя авиаперелетами, — инженер-строитель по профессии, он мотался по всему миру, — и обнаружил мать в истерике. Виной тому было опустошающее одиночество, и алкоголь, и слепая, всесокрушающая ярость. К тому времени, как Катберт подъехал к крыльцу «Орлиного кряжа», она была почти невменяема, и все-таки со слезами умоляла сына не звать врача, не позорить ее в глазах соседей, — Бог свидетель, и без того от стыда деться некуда!
Катберт, — мрачный как туча, потрясенный до глубины души, — галлонами вливал в мать кофе, прошелся с ней по всему дому и обратно тысячу раз, не меньше. Терпеливо выслушивал исповедь наболевшего сердца, — а мать, безутешно рыдая, изливала свой бессильный гнев на мужа, что вот уже два года как покоился в могиле.
Именно тогда миссис Далтон и рассказала сыну про письма, найденные в ящике комода… и про женщину, с которой отец его крутил роман на протяжении многих и многих лет. Катберт сжег компрометирующие бумаги: этого потребовала мать. И все иллюзии, что юноша питал на предмет брака, превратились в золу вместе с пожелтевшими конвертами.
В ту ночь Марджери Далтон заснула опустошенная и измученная. В ней словно что-то перегорело, источник гнева и жалости к себе раз и навсегда иссяк. Вскорости после того она передала ранчо Шону; теперь он управлял хозяйством заодно с собственным своим наделом от своего имени и от имени отсутствующих братьев. А миссис Далтон купила коттеджик на Лонг-Бич и ни с того ни с сего увлеклась гольфом. Теперь она колесила по миру с новыми друзьями и время от времени заглядывала на ранчо навестить старых. Она словно отгородилась от ужаса той холодной, исполненной отчаяния февральской ночи… и от гнева на предателя-мужа — тоже.
А Катберт и по сей день пытался смириться с тем, что произошло.
Отрадная картина, — мать смеется, а младший брат сияет по-идиотски-блаженной улыбкой, любуясь на новобрачную, — помогла ему успокоить нервы.
Тем неприятнее было сознавать, что уезжать придется сразу после празднества, и что впереди у него — долгий путь назад в сонный городишко Санто-Беньо в центральной Калифорнии, поскольку рано поутру ему предстоит встреча с еще одной злостной погубительницей семейных очагов.
Катберт с размаху опустил бокал на стойку. Хрусталь жалобно звякнул о дерево.
— Моя очередь потанцевать с новообретенной невесткой! — объявил он братьям. — А то мне ехать пора.
— Как, разве ты не останешься? — изогнул бровь Трэвис. — А кто же поможет устроить Элджи начало медового месяца по священному обычаю Далтонов?
— Верно, — хмыкнул Шон. — «Священный» обычай, насколько я помню, начался с меня. Лорина при воспоминании о нашей брачной ночи до сих пор вздрагивает.
— Придется уж вам на сей раз самим управляться, ребятки, — покачал головой Катберт. — Завтра с рассветом я должен быть на объекте. У меня там уровень воды в водохранилище убывает со скоростью восемьдесят кубических футов в секунду, и вдобавок дамба пошла трещинами.
Это помимо всего прочего.
Катберт стиснул челюсти при мысли о женщине, которая пустила в ход все скрытые пружины, чтобы пробиться в запретную зону за дамбой. Видите ли, документальный фильм снимает про затонувшую деревню индейцев зуни, по мере того, как та появляется из воды. По крайней мере, так утверждалось в письме из Бюро Ирригации, с просьбой о содействии и сотрудничестве.
Но Катберт-то отлично знал, что к чему. Эта женщина возвращается в Санто-Беньо в силу одной-единственной причины… докончить то, что начала десять лет назад. В городе Катберту все уши этой историей прожужжали, — включая того типа, с которым она крутила интрижку.
Ну что ж, ему шаги мерзкой интриганки отслеживать незачем. Он назначил этой особе деловую встречу завтра спозаранку, и отменять ее не собирается. Он сообщит ей о расписании работ, обговорит условия контракта. А дальше пусть сама справляется. У него, Катберта, найдутся дела и поважнее, чем Джиллиан Брайтон; еще не хватало тратить на нее время и силы!
И, решительно выбросив из головы помянутую особу, Катберт зашагал через зал к своей ослепительной невестке и подал ей руку, приглашая на танец.
2
Не прошло и получаса, как безмолвие нарушили раскаты грома. И сей же миг луна исчезла за нагромождением грозовых облаков.
Джиллиан подняла голову, закусив нижнюю губку. Черную пелену туч рассекла искристая молния. Черт бы побрал этот циклон! Или, может, дело в озоновых дырах… Откуда только берутся эти яростные бури, что так не вовремя разыгрались на Юго-Западе США! Ведь лето на дворе, считается, что не сезон для них!
Но что бы ни породило эти атмосферные кошмары, они вполне способны погубить ее натурные съемки, не говоря уже о том, чтобы сорвать график. Впрочем, если повезет, эта гроза вот прямо сейчас и разразится, весь дождь выльется за ночь, и тучи уйдут прочь, так что группа уже завтра начнет снимать под ослепительно-ярким солнцем. Нужен свет. Много света. Свет — основа и суть визуальных образов кинематографии.
Темное небо перечеркнула очередная белая вспышка. Состроив недовольную гримаску, Джиллиан рывком поднялась на ноги и направилась к взятому напрокат «Шевроле Блейзеру». Но не прошла она и нескольких шагов, как поднялся ветер. Всколыхнулась листва тополей, обрамляющих края каньона. Темно-рыжие пряди, как попало забранные под бейсболку с эмблемкой «Таранов», футбольной команды Хьюстона, взметнулись в воздухе и защекотали ей щеку.
И вдруг…
— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!
Джиллиан стремительно развернулась. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Вот оно! Вздох. Плач. Стон ветра, эхом отозвавшийся в каньоне.
Молодая женщина словно приросла к месту. Пронзительный звук леденил кровь, подчинял себе ум и душу. Она могла поклясться, что слышит в тяжком вздохе почти непереносимое отчаяние, чувствует невысказанную тоску.
По каньону снова пронесся ветер, — и могучий этот порыв вновь разбудил скорбное эхо. Звук нарастал, делался все пронзительнее и выше. Тополя тревожно зашумели. Но шорох листвы заглушило рыдание столь горестное, что волосы Джиллиан встали дыбом.
Неспешно, словно раздумывая, ветер улегся, и причитания нездешних голосов стихли.
— Ух, ты! — прошептала Джиллиан, массируя покрывшиеся «гусиной кожей» руки. — Такая звукозапись пропадает! Жаль, Кларенс не записал!
Ее звукооператор должен был прибыть из Хьюстона только завтра к полудню, вместе с кинооператорами и всей съемочной группой. На день раньше приехали только Джиллиан и ее ассистент Робби. Джиллиан — для того, чтобы побыть час-другой наедине с воспоминаниями детства, прежде, чем начнется неуправляемый съемочный хаос. А юный Робби — чтобы согласовать всяческие рутинные вопросы: то, что касалось размещения в мотеле и материально-технического обеспечения. Нет, все это он обговорил по телефону с месяц назад. Но опыт подсказывал: если лично не проверишь, все ли готово, путаницы не избежать.
Джиллиан от души надеялась, что назавтра вечером, когда станут снимать пейзажные мизанкадры, ветер повторит свой «сольный номер». Разумеется, все это — при условии, что господин главный инженер Катберт Далтон в ходе утренней беседы одобрит ее съемочный график и даст «добро» на начало работ.
Молодая женщина снова нахмурилась и ускорила шаг: на камень с плеском упали первые, тяжелые капли дождя. За свою недолгую карьеру она отсняла достаточно документальных фильмов, чтобы в полной мере вкусить «радости» добывания лицензий и разрешений на натурные съемки, однако мысль о том, что работу ее намерен координировать какой-то там инженеришка, раздражала несказанно. Оставалось надеяться, что при личной встрече этот Далтон окажется куда более сговорчив и склонен к сотрудничеству, нежели представлялось по его же факсам.
Джиллиан забралась в «Блейзер», спасаясь от дождя, и вовремя — ливень хлынул сплошным потоком. Захлопнув дверцу, документалистка пошарила в карманах камуфляжных брюк, ища ключи. Такие штаны обычно носят солдаты, наряженные на выполнение хозяйственных работ. Молодая женщина закупала их дюжинами в магазинчике, торгующем излишками военного имущества. Поношенный камуфляж не то чтобы наводил на мысль о красотке с Беверли-Хиллз, зато изобилие карманов и удобный покрой как нельзя лучше подходили для натурных съемок вроде теперешней.
Одной ногою выжимая сцепление, другую поставив на педаль тормоза, Джиллиан повернула ключ в замке зажигания и вцепилась в рычаг коробки передач, отчаянно жалея, что не догадалась упомянуть про автоматический привод, когда Робби договаривался с бюро проката автомобилей. Судя по тому, с каким хрустом включилась первая скорость, «Блейзеру» это тоже не понравилось.
— Прости, старина, — покаялась Джиллиан, снова принимаясь терзать сцепление и рычаг коробки.
Опять послышался протестующий лязг — но на сей раз первая скорость включилась. Под мерный перестук дождя по крыше Джиллиан осторожно повела «Блейзер» вперед. Легонько касаясь носком ноги педали газа, она не сводила глаз с предательских изгибов дороги.
Впрочем, дорога — это громко сказано. Каменистая тропа, вся в колеях и рытвинах, вилась вдоль края каньона на протяжении многих миль, пока не сливалась с подъездным путем к плотине. Благодаря скалистым выступам, обрамляющим дорогу слева, каждый поворот превращался в настоящее приключение. Отвесный обрыв по правую руку только добавлял остроты ощущений. А потоки воды, низвергающиеся с черных небес, не способствовали ни улучшению видимости, ни маневренности транспортного средства. Покусывая нижнюю губку, Джиллиан включила понижающую передачу и ползком-ползком преодолела очередной головокружительный вираж.
Еще поворот-другой, и молодая женщина вынуждена была признать, что разумнее было дождаться утра, а не раскатывать ночью по краю каньона. Но ведь ей так хотелось побыть наедине с воспоминаниями! Кроме того, ничто не предвещало грозу…
— Какого черта?!..
С трудом обогнув невесть какой по счету выступ, Джиллиан нажала на педаль тормоза. Точнее, на то, что приняла за педаль тормоза. На самом деле нога ее пришлась на педаль сцепления, «Блейзер» взревел и устремился прямехонько на массивную глыбу песчаника, отвалившуюся от скалы слева.
С трудом сдержав непечатное ругательство, Джиллиан резко крутнула руль. Слева — скальник, справа — пропасть; как тут прикажешь маневрировать? Пронзительно взвизгнули тормоза — но машину уже занесло далеко в сторону.
К вящему ужасу Джиллиан, она вдруг почувствовала, как под тяжестью автомобиля обочина дороги начинает осыпаться. «Блейзер» рванулся назад, дернулся, покачнулся, застрял. Вне себя от ужаса, Джиллиан резким рывком перевела рычаг в нейтральное положение и повернула ключ.
— Давай! Ну, давай же!
Мотор наконец-то завелся — и в то же самое мгновение обвалилась еще часть дороги. Автомобиль опасно накренился — и заскользил назад.
— Ох, Господи!
Плечом распахнув дверь, Джиллиан выпрыгнула из машины. Больно ударилась бедром о камень и отчаянно замолотила руками, ища хоть какую-нибудь точку опоры на размытой дождем тропе. В двух шагах от нее «Блейзер» изображал гибель «Титаника». Металл заскреб о песчаник. Задрав нос, пронзая лучами фар плотную завесу дождя, автомобиль неумолимо полз назад, точно гигантский корабль, погружающийся в холодную могилу океана. Вот он перекатился через край — и рухнул в пропасть.
Грохот падения еще звенел в ее ушах, когда под пальцами Джиллиан обвалился кусок песчаника, потоком хлынула жидкая грязь, — и молодая женщина рухнула вниз вслед за «Блейзером».
Катберт Далтон раздраженно похлопывал свернутым в трубку чертежом плотины по бедру. Стиснув челюсти, он ждал и ждал, а в трубке по-прежнему раздавались гудки. Он уже собирался нажать на рычаг, как вдруг, наконец-то, к телефону с запозданием подошли. Невнятное бормотание на том конце провода Катберт с натяжкой счел за приветствие.
— Где ее черти носят?
— Чаво?
— Где эта Брайтон?
— А ты кто такой?
Крепко стиснув в кулаке трубку, Катберт негодующе воззрился в зеркало. В зеркале отражался календарь, висящий на противоположной стене его служебного офиса.
— Это Далтон, Катберт Далтон. Начальник ремонтных работ на плотине реки Санто-Беньо. Где твой босс?
— Чтоб я знал! — На том конце провода сладко, от души, зевнули. — А сколько времени, ты, олух?
— Без тринадцати минут девять, — рявкнул Катберт. — А встреча была назначена на восемь.
Злиться он начал уже в восемь ноль пять, а сейчас просто кипел от возмущения. Торчит тут в офисе непонятно зачем, поджидая эту негодницу, потратил впустую уже час драгоценного времени. А ведь мог бы уже изучать структуру плотины вместе со своими инженерами…
— А в номер ей звякнуть, скажем, не пробовали? — Парнишка на том конце провода вроде бы слегка продрал глаза, но толковее от этого не стал.
— Пробовал. Дважды. Никто не отвечает. Телефонистка в мотеле сказала, ты ее ассистент и наверняка знаешь, где ее искать.
Джиллиан подняла голову, закусив нижнюю губку. Черную пелену туч рассекла искристая молния. Черт бы побрал этот циклон! Или, может, дело в озоновых дырах… Откуда только берутся эти яростные бури, что так не вовремя разыгрались на Юго-Западе США! Ведь лето на дворе, считается, что не сезон для них!
Но что бы ни породило эти атмосферные кошмары, они вполне способны погубить ее натурные съемки, не говоря уже о том, чтобы сорвать график. Впрочем, если повезет, эта гроза вот прямо сейчас и разразится, весь дождь выльется за ночь, и тучи уйдут прочь, так что группа уже завтра начнет снимать под ослепительно-ярким солнцем. Нужен свет. Много света. Свет — основа и суть визуальных образов кинематографии.
Темное небо перечеркнула очередная белая вспышка. Состроив недовольную гримаску, Джиллиан рывком поднялась на ноги и направилась к взятому напрокат «Шевроле Блейзеру». Но не прошла она и нескольких шагов, как поднялся ветер. Всколыхнулась листва тополей, обрамляющих края каньона. Темно-рыжие пряди, как попало забранные под бейсболку с эмблемкой «Таранов», футбольной команды Хьюстона, взметнулись в воздухе и защекотали ей щеку.
И вдруг…
— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!
Джиллиан стремительно развернулась. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Вот оно! Вздох. Плач. Стон ветра, эхом отозвавшийся в каньоне.
Молодая женщина словно приросла к месту. Пронзительный звук леденил кровь, подчинял себе ум и душу. Она могла поклясться, что слышит в тяжком вздохе почти непереносимое отчаяние, чувствует невысказанную тоску.
По каньону снова пронесся ветер, — и могучий этот порыв вновь разбудил скорбное эхо. Звук нарастал, делался все пронзительнее и выше. Тополя тревожно зашумели. Но шорох листвы заглушило рыдание столь горестное, что волосы Джиллиан встали дыбом.
Неспешно, словно раздумывая, ветер улегся, и причитания нездешних голосов стихли.
— Ух, ты! — прошептала Джиллиан, массируя покрывшиеся «гусиной кожей» руки. — Такая звукозапись пропадает! Жаль, Кларенс не записал!
Ее звукооператор должен был прибыть из Хьюстона только завтра к полудню, вместе с кинооператорами и всей съемочной группой. На день раньше приехали только Джиллиан и ее ассистент Робби. Джиллиан — для того, чтобы побыть час-другой наедине с воспоминаниями детства, прежде, чем начнется неуправляемый съемочный хаос. А юный Робби — чтобы согласовать всяческие рутинные вопросы: то, что касалось размещения в мотеле и материально-технического обеспечения. Нет, все это он обговорил по телефону с месяц назад. Но опыт подсказывал: если лично не проверишь, все ли готово, путаницы не избежать.
Джиллиан от души надеялась, что назавтра вечером, когда станут снимать пейзажные мизанкадры, ветер повторит свой «сольный номер». Разумеется, все это — при условии, что господин главный инженер Катберт Далтон в ходе утренней беседы одобрит ее съемочный график и даст «добро» на начало работ.
Молодая женщина снова нахмурилась и ускорила шаг: на камень с плеском упали первые, тяжелые капли дождя. За свою недолгую карьеру она отсняла достаточно документальных фильмов, чтобы в полной мере вкусить «радости» добывания лицензий и разрешений на натурные съемки, однако мысль о том, что работу ее намерен координировать какой-то там инженеришка, раздражала несказанно. Оставалось надеяться, что при личной встрече этот Далтон окажется куда более сговорчив и склонен к сотрудничеству, нежели представлялось по его же факсам.
Джиллиан забралась в «Блейзер», спасаясь от дождя, и вовремя — ливень хлынул сплошным потоком. Захлопнув дверцу, документалистка пошарила в карманах камуфляжных брюк, ища ключи. Такие штаны обычно носят солдаты, наряженные на выполнение хозяйственных работ. Молодая женщина закупала их дюжинами в магазинчике, торгующем излишками военного имущества. Поношенный камуфляж не то чтобы наводил на мысль о красотке с Беверли-Хиллз, зато изобилие карманов и удобный покрой как нельзя лучше подходили для натурных съемок вроде теперешней.
Одной ногою выжимая сцепление, другую поставив на педаль тормоза, Джиллиан повернула ключ в замке зажигания и вцепилась в рычаг коробки передач, отчаянно жалея, что не догадалась упомянуть про автоматический привод, когда Робби договаривался с бюро проката автомобилей. Судя по тому, с каким хрустом включилась первая скорость, «Блейзеру» это тоже не понравилось.
— Прости, старина, — покаялась Джиллиан, снова принимаясь терзать сцепление и рычаг коробки.
Опять послышался протестующий лязг — но на сей раз первая скорость включилась. Под мерный перестук дождя по крыше Джиллиан осторожно повела «Блейзер» вперед. Легонько касаясь носком ноги педали газа, она не сводила глаз с предательских изгибов дороги.
Впрочем, дорога — это громко сказано. Каменистая тропа, вся в колеях и рытвинах, вилась вдоль края каньона на протяжении многих миль, пока не сливалась с подъездным путем к плотине. Благодаря скалистым выступам, обрамляющим дорогу слева, каждый поворот превращался в настоящее приключение. Отвесный обрыв по правую руку только добавлял остроты ощущений. А потоки воды, низвергающиеся с черных небес, не способствовали ни улучшению видимости, ни маневренности транспортного средства. Покусывая нижнюю губку, Джиллиан включила понижающую передачу и ползком-ползком преодолела очередной головокружительный вираж.
Еще поворот-другой, и молодая женщина вынуждена была признать, что разумнее было дождаться утра, а не раскатывать ночью по краю каньона. Но ведь ей так хотелось побыть наедине с воспоминаниями! Кроме того, ничто не предвещало грозу…
— Какого черта?!..
С трудом обогнув невесть какой по счету выступ, Джиллиан нажала на педаль тормоза. Точнее, на то, что приняла за педаль тормоза. На самом деле нога ее пришлась на педаль сцепления, «Блейзер» взревел и устремился прямехонько на массивную глыбу песчаника, отвалившуюся от скалы слева.
С трудом сдержав непечатное ругательство, Джиллиан резко крутнула руль. Слева — скальник, справа — пропасть; как тут прикажешь маневрировать? Пронзительно взвизгнули тормоза — но машину уже занесло далеко в сторону.
К вящему ужасу Джиллиан, она вдруг почувствовала, как под тяжестью автомобиля обочина дороги начинает осыпаться. «Блейзер» рванулся назад, дернулся, покачнулся, застрял. Вне себя от ужаса, Джиллиан резким рывком перевела рычаг в нейтральное положение и повернула ключ.
— Давай! Ну, давай же!
Мотор наконец-то завелся — и в то же самое мгновение обвалилась еще часть дороги. Автомобиль опасно накренился — и заскользил назад.
— Ох, Господи!
Плечом распахнув дверь, Джиллиан выпрыгнула из машины. Больно ударилась бедром о камень и отчаянно замолотила руками, ища хоть какую-нибудь точку опоры на размытой дождем тропе. В двух шагах от нее «Блейзер» изображал гибель «Титаника». Металл заскреб о песчаник. Задрав нос, пронзая лучами фар плотную завесу дождя, автомобиль неумолимо полз назад, точно гигантский корабль, погружающийся в холодную могилу океана. Вот он перекатился через край — и рухнул в пропасть.
Грохот падения еще звенел в ее ушах, когда под пальцами Джиллиан обвалился кусок песчаника, потоком хлынула жидкая грязь, — и молодая женщина рухнула вниз вслед за «Блейзером».
Катберт Далтон раздраженно похлопывал свернутым в трубку чертежом плотины по бедру. Стиснув челюсти, он ждал и ждал, а в трубке по-прежнему раздавались гудки. Он уже собирался нажать на рычаг, как вдруг, наконец-то, к телефону с запозданием подошли. Невнятное бормотание на том конце провода Катберт с натяжкой счел за приветствие.
— Где ее черти носят?
— Чаво?
— Где эта Брайтон?
— А ты кто такой?
Крепко стиснув в кулаке трубку, Катберт негодующе воззрился в зеркало. В зеркале отражался календарь, висящий на противоположной стене его служебного офиса.
— Это Далтон, Катберт Далтон. Начальник ремонтных работ на плотине реки Санто-Беньо. Где твой босс?
— Чтоб я знал! — На том конце провода сладко, от души, зевнули. — А сколько времени, ты, олух?
— Без тринадцати минут девять, — рявкнул Катберт. — А встреча была назначена на восемь.
Злиться он начал уже в восемь ноль пять, а сейчас просто кипел от возмущения. Торчит тут в офисе непонятно зачем, поджидая эту негодницу, потратил впустую уже час драгоценного времени. А ведь мог бы уже изучать структуру плотины вместе со своими инженерами…
— А в номер ей звякнуть, скажем, не пробовали? — Парнишка на том конце провода вроде бы слегка продрал глаза, но толковее от этого не стал.
— Пробовал. Дважды. Никто не отвечает. Телефонистка в мотеле сказала, ты ее ассистент и наверняка знаешь, где ее искать.