Вожди в народных играх участия не принимали, но и они время от времени развлекались подобным образом. Благородного происхождения мужчины и женщины садились на циновки в ряд друг против друга и старались своеобразной «шайбой» из скорлупы кокоса попасть в нечто вроде деревянной кегли, стоявшей перед каждым из участников игры. Тот, чья кегля попадала под удар, должен был «расплачиваться» танцем. Тот же, в чью мишень попадали десять раз подряд, должен был платить любовью.
Свободная любовь (но таковой она казалась только на первый взгляд) до глубины души, возмущала уже самых первых самозваных «носителей цивилизации», обращавших жителей Гавайских островов в христианскую веру.
Разумеется, христианскую любовь к ближнему миссионеры представляли себе совсем иначе, чем гостеприимные гавайки, «не ведавшие, что такое стыд». Миссионеры старались как можно быстрее познакомить их с тем, что это такое, и с прочими добродетелями цивилизованного мира.
Некоторые истории о том, как гавайцев и гаваек обучали нравственности, кажутся мне презабавными. Так, одна из них повествует о том, как один миссионер выгнал из своего дома супружескую чету полинезийцев, нанесших ему визит дружбы: молодые люди явились совершенно голыми. Холодный прием не смутил супругов. Стараясь угодить миссионеру, они через несколько минут вернулись одетыми так, как, по их мнению, требовали христианские нравы: на ногах у них были носки и туфли, а на голове – соломенные шляпы, остальные детали одежды... они сочли просто необязательными.
За гавайских женщин взялись также и жены миссионеров. Они стали облачать гаваек в длинные, с головы до пят, бесформенные мешки, закрывающие даже прекрасные лица местных женщин. Но гавайцы обладают особым даром органичного восприятия нового: даже отвратительные мууму (так здесь называют эти балахоны) они переделали по-своему и до сих пор носят в качестве нового национального костюма.
Так было во всем. После первой «ударной волны» фанатичных нравоучений, после Бингхема и ему подобных, во второй половине XIX века гавайцы пробудились к жизни, обретя прежнюю непосредственность и определенное свободомыслие в делах любви. У истоков возрождения лучших полинезийских традиций, включая хулу и гавайскую музыку, стоял король Калакауа. Как много рассказывают о нем гавайцы! Особенно во время Недели алоха, прямо здесь, на улице, носящей его имя. О «веселом короле» и его временах писали газеты, не говоря уже о том, что многие гавайцы сами изображали на своем празднике Калакауа.»
РАЗГОВОР С ЛЕИЛАНИ
МАЛУНА О НА АУПУНИ А ПАУ О КЕ ОЛА О КЕ КАНАКА
ОКЕАНИЯ, «ИЗМЕНЕННАЯ ДО ОСНОВАНИЯ».
В четвертый раз посетив Гавайи, которые считаются самыми красивыми островами на нашей планете, я закончил свое путешествие по этой части мира, которая традиционно выносится на самую последнюю страничку географических атласов. Действительно, Гавайи, Полинезия, вся Океания до недавнего времени считались чуть ли не концом света, самым его отдаленным, забытым, а часто и самым отсталым уголком. Гавайи, эта прекрасная земля, на которой я сейчас нахожусь, архипелаг, воспеваемый поэтами, постепенно вышли из рамок легенды о «потерянном мире Южных морей». Но столь же распространена и другая легенда, которая все еще не утратила своего значения, – легенда о «последнем рае», легенда сладостная и волнующая. На ней я подробно останавливался еще в первой части своего повествования о Полинезии, в книге, которую я так и назвал – «Последний рай». Находясь сейчас здесь, на Гавайях, я, наверное, должен добавить, что благодаря своему быстрому этническому, экономическому и социальному развитию за последние сто лет этот архипелаг изменился и меняется быстрее, чем все другие острова Океании.
Прекрасные романтические Гавайи, гавайский народ – это тоже наш мир, и гавайская земля, его родина, неотделима от этого мира, как ребенок от матери. Меняется мир – меняются Гавайи, и меняются быстро. Если перефразировать знаменитого пражского журналиста Эгона Эрвина Киша, на этом архипелаге я нашел Океанию «измененной до основания». Гавайи показались мне, пожалуй, наиболее развитыми в экономическом отношении, но утратившими, многое из того, что, к счастью, удалось сохранить другим островам Океании. В отличие от большинства многочисленных островов и архипелагов Южных морей, за исключением Новой Зеландии и частично островов Фиджи, сегодняшние Гавайи утратили свой чисто океанийский характер. Но мне кажется, что Полинезия, как таковая, продолжает жить на островах, переплавляясь в новую, формирующуюся культуру. Так живет древняя Мексика, ее майя и ацтеки, в современных жителях Америки, в их культуре. В самом деле, совершив за последние десять лет не одно путешествие по всем частям Океании, я могу утверждать, что всюду на островах я встречал почти исключительно коренных обитателей Южных морей – микронезийцев, меланезийцев и полинезийцев. Этим Океания отличается, скажем, от Америки, где индейцы в целом ряде стран составляют меньшинство их населения. И всюду среди своих друзей на островах Южных морей я встречался с идеалами свободы. Сегодня, в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов, исчезают последние колонии нашей планеты. Если 1960 год стал «годом Африки», то я верю, что пройдет время и наступит великий «год Океании».
Работая как этнограф, я побывал практически на всех архипелагах этой наиболее отдаленной от европейцев части света. Сейчас, заканчивая свое путешествие по Океании, я оглядываюсь на пройденный мною путь и с радостью вижу, что большинство островов, где я побывал, находится в самом «трудном» возрасте их жизни – на этапе решительной борьбы населяющих их народов за независимость. За десять лет, которые прошли со времени написания первой из четырех книг цикла, многие острова уже вошли в семью свободных народов. Жители Папуа – Новой Гвинеи, Вануату (Новых Гебридов), Фиджи, Соломоновых островов, Западного Самоа и некоторых других островов Океании добились создания независимых национальных государств. Если во время моего первого путешествия по Океании я побывал лишь в одной независимой тихоокеанской стране – королевстве Тонга, то сейчас мой паспорт заполнили печати государств, которых десять лет назад просто не было. Названия их тогда не знали даже весьма образованные люди. Однако теперь полноправными государствами нашей планеты являются страны с такими экзотическими названиями, как Тувалу или микронезийская Республика Науру. Океания меняется, она развивается в экономическом и социальном плане. Но я не экономист, не политик. Я – этнограф и в первую очередь искал на островах все, что касалось традиционной культуры их обитателей. Но время от времени я сам себе напоминаю, что завтра или послезавтра для райских островов Южных морей станут характерными совсем иные вещи, нежели волнующие танцы или самобытное народное изобразительное искусство. Будет меняться культура, будут меняться и сами жители островов, их социальный состав, классовая структура.
Уже сегодня на некоторых более развитых островах Океании зарождается многочисленный рабочий класс из тех, кто трудится в горной промышленности и на плантациях крупных межнациональных компаний. Завтрашний день принесет Океании много социальных, политических, экономических и – это меня касается больше всего – культурных перемен. Как хотелось бы увидеть эти далекие края, эти райские земли еще и завтра, как хотелось бы приезжать сюда снова и снова, смотреть, что с ними происходит, и описывать все это в своих следующих книгах!
В книге же, которую я заканчиваю, я стремился, приблизить читателю самый знаменитый и, как говорят, самый красивый архипелаг «последнего рая», венец Океании – очарованные Гавайи, нарисовать картину истории и культуры их коренных жителей. В трех предыдущих книгах этого большого цикла я пытался представить острова и народы трех основных частей Океании: Меланезии («Черные острова»), Полинезии («Последний рай») и Микронезии («По незнакомой Микронезии»). Мне хотелось, чтобы четыре книги цикла дали как можно более конкретное и полное представление обо всей Океании: острова Южных морей и мои друзья, населяющие, их, несомненно, этого заслуживают.
Я писал эти книги с увлечением и любовью. Конечно, мой дом там, где я родился, вырос, хочу жить и умереть. Но и там, где я не раз бывал: на островах Океании, в Полинезии, Меланезии и Микронезии, там, куда я с такой радостью возвращался, где оставил кусочек своего сердца. Повторяю, хотелось бы приезжать сюда вновь и вновь, чтобы быть свидетелем того, как меняется эта часть «земли людей», как превращается в действительность идеал, столь прекрасно сформулированный гавайцами: «Человечность выше нации».
...Я снова – уже в который раз! – в гонолулском аэропорту. Сажусь в воздушный суперлайнер. Еще раз слушаю сладкую и грустную мелодию «Алоха оэ», но теперь эта нежная песня принадлежит не только гавайцам, но и мне.
«Алоха оэ» – прощальный вальс Гавайских островов. Но я страстно желаю вернуться в тихоокеанский рай еще раз, и не за райскими благами: я хочу вернуться к людям, населяющим Океанию. Поэтому – нет, я не прощаюсь с вами, Океания, Гавайи и дорогие мои гавайцы, я говорю вам: до свидания. До скорого свидания!
Свободная любовь (но таковой она казалась только на первый взгляд) до глубины души, возмущала уже самых первых самозваных «носителей цивилизации», обращавших жителей Гавайских островов в христианскую веру.
Разумеется, христианскую любовь к ближнему миссионеры представляли себе совсем иначе, чем гостеприимные гавайки, «не ведавшие, что такое стыд». Миссионеры старались как можно быстрее познакомить их с тем, что это такое, и с прочими добродетелями цивилизованного мира.
Некоторые истории о том, как гавайцев и гаваек обучали нравственности, кажутся мне презабавными. Так, одна из них повествует о том, как один миссионер выгнал из своего дома супружескую чету полинезийцев, нанесших ему визит дружбы: молодые люди явились совершенно голыми. Холодный прием не смутил супругов. Стараясь угодить миссионеру, они через несколько минут вернулись одетыми так, как, по их мнению, требовали христианские нравы: на ногах у них были носки и туфли, а на голове – соломенные шляпы, остальные детали одежды... они сочли просто необязательными.
За гавайских женщин взялись также и жены миссионеров. Они стали облачать гаваек в длинные, с головы до пят, бесформенные мешки, закрывающие даже прекрасные лица местных женщин. Но гавайцы обладают особым даром органичного восприятия нового: даже отвратительные мууму (так здесь называют эти балахоны) они переделали по-своему и до сих пор носят в качестве нового национального костюма.
Так было во всем. После первой «ударной волны» фанатичных нравоучений, после Бингхема и ему подобных, во второй половине XIX века гавайцы пробудились к жизни, обретя прежнюю непосредственность и определенное свободомыслие в делах любви. У истоков возрождения лучших полинезийских традиций, включая хулу и гавайскую музыку, стоял король Калакауа. Как много рассказывают о нем гавайцы! Особенно во время Недели алоха, прямо здесь, на улице, носящей его имя. О «веселом короле» и его временах писали газеты, не говоря уже о том, что многие гавайцы сами изображали на своем празднике Калакауа.»
РАЗГОВОР С ЛЕИЛАНИ
Я всегда с трудом пишу о положении и роли в той или иной стране женщины в современном обществе. Вероятно, так происходит потому, что я несравненно меньше разбираюсь в этих вещах, нежели, скажем, гавайцы, наделенные богатой фантазией. А может, потому, что я в отличие от «бесстыжих» гавайцев, так поразивших первых белых людей, не очень-то ориентируюсь, о чем можно спрашивать местных жителей, а о чем просто неудобно говорить.
На этот раз мне повезло. Я познакомился с молодой супружеской парой. Они полинезийцы, студенты университета мормонов в Лайе. Жене восемнадцать лет, она слушательница первого курса. У нее распространенное на Гавайях имя – Леилани («Небесный цветок»).
Подобно многим чистокровным гавайкам, Леилани довольно полная молодая женщина. У нее современный подход ко многим проблемам, что позволило ей со всей откровенностью отвечать на мои вопросы о том, какова гавайская женщина сегодня, чем она отличается от своих предшественниц и сохранилось ли в ее характере что-то от доколониальных времен. Леилани уверяла меня, что гавайкам и сейчас свойственно радостное восприятие жизни. Они влюбляются, веселятся и считают, что ложный стыд не должен омрачать любовь. Отошла в прошлое некогда распространенная на Гавайях, почти ничем не ограниченная смена партнеров. Отжили свое многие связанные с этим игры и развлечения. Сегодняшние гавайки живут так же, как и все женщины в мире.
– Как и женщины на твоей родине, – добавила она, – с одним мужчиной и для одного мужчины. Но уж ему-то они отдают все без всякого стыда и опасений утратить чувство достоинства. Мы – за нормальные, здоровые и радостные отношения, без крайностей, но и без лишних ограничений.
От характеристики интимных отношений Леилани переходит к тому, как гавайки вообще относятся к жизни.
– Мне кажется, мы унаследовали от наших полинезийских предков еще одну черту – разумное легкомыслие (не уверен, что перевожу это выражение абсолютно точно), и то, что мы называем хооманавуи, в какой-то степени соответствует английскому take it easy – «не принимай близко к сердцу». Это означает, что мы и сегодня никуда особенно не торопимся, а значит, не драматизируем события. Не превращаем в трагедию любую повседневную неурядицу: поздние возвращения мужа с работы, его сердечные и другие увлечения.
Леилани явно противопоставляет гаваек белым американкам, которые действительно часто производят впечатление истеричек и всегда куда-то спешат.
– Мы, гавайки, не спешим со скандалами и разводами. Мы с пониманием относимся ко многим вещам. Это правда, что гавайская философия – алоха. В повседневной же практике мы придерживаемся хооманавуи.
Действительно, сегодняшние полинезийки стремятся к спокойной, радостной, разнообразной и интересной супружеской жизни. Уже не раз сильное разочарование постигало романтически настроенных мужчин, все еще приезжающих на архипелаг в надежде, что в Вайкики в соответствии с устоявшейся легендой на шею им тут же бросится молоденькая танцовщица хулы в юбочке из листьев и будет домогаться любви и страстных объятий сильных белых людей. К огромному разочарованию приезжих, таких гаваек на островах уже нет: они встречаются только в плохих книжках, кинофильмах да в псевдоромантических песнях о прелестях Южных морей.
Однако красивых женщин здесь не поубавилось. В этом я убедился на одном из мероприятий в Вайкики, непосредственно предшествовавшем Неделе алоха, – конкурсе красоты. Следует заметить, таких конкурсов в течение года на Гавайях проходит несколько, но этот был совершенно официальным: победительница делегировалась на общеамериканский конкурс на звание «королевы красоты». Лучшая из красавиц – представительница всех штатов – получает право на участие во всемирном конкурсе «мисс юниверс».
Девушек, вдохновляемых подобной перспективой, на Гавайях довольно много. И вот перед зрителями вайкикского «полуамфитеатра» дефилируют писаные красавицы со всех островов архипелага. Я уже видел подобный конкурс в Гавайском университете, где все участницы были разбиты на восемь групп в зависимости от своего происхождения. Лишь одна из этих групп называлась гавайской, другие состояли из китаянок, японок и т. д. В конкурсе на звание «мисс Гавайи» в Вайкики принимали участие представительницы всех групп населения, живущих на островах.
Победительницей стала наполовину полинезийка, наполовину филиппинка. Как и многие полукровки, девушка была действительно красива. Удивительная женственность, свойственная гавайкам, сочетается в ней с тонким очарованием азиаток. Я вместе со всеми громко аплодировал «мисс Гавайи». Девушка получила венок победительницы, много подарков. На шею ей повесили, гирлянду из фраджипаний. Когда она покидала зал, у входа ее уже ждал автомобиль, предоставленный губернатором Гавайев. Двери машины украшала праздничная надпись: «Гавайская королева красоты». Через несколько дней я увидел эту машину и сидящую в ней «королеву» с короной из орхидей на голове во время торжественного шествия по улице Калакауа, ставшего достойным завершением общегавайского праздника – Недели алоха.
Я смотрел на эту девушку, которой вновь бурно аплодировала публика, и думал, что она действительно очень хороша, но ничуть не хуже казались мне и многие другие гавайки, происхождение которых уже трудно определить. Я вспомнил стихотворение, которое прочитал в одной из книг о Гавайях:
На этот раз мне повезло. Я познакомился с молодой супружеской парой. Они полинезийцы, студенты университета мормонов в Лайе. Жене восемнадцать лет, она слушательница первого курса. У нее распространенное на Гавайях имя – Леилани («Небесный цветок»).
Подобно многим чистокровным гавайкам, Леилани довольно полная молодая женщина. У нее современный подход ко многим проблемам, что позволило ей со всей откровенностью отвечать на мои вопросы о том, какова гавайская женщина сегодня, чем она отличается от своих предшественниц и сохранилось ли в ее характере что-то от доколониальных времен. Леилани уверяла меня, что гавайкам и сейчас свойственно радостное восприятие жизни. Они влюбляются, веселятся и считают, что ложный стыд не должен омрачать любовь. Отошла в прошлое некогда распространенная на Гавайях, почти ничем не ограниченная смена партнеров. Отжили свое многие связанные с этим игры и развлечения. Сегодняшние гавайки живут так же, как и все женщины в мире.
– Как и женщины на твоей родине, – добавила она, – с одним мужчиной и для одного мужчины. Но уж ему-то они отдают все без всякого стыда и опасений утратить чувство достоинства. Мы – за нормальные, здоровые и радостные отношения, без крайностей, но и без лишних ограничений.
От характеристики интимных отношений Леилани переходит к тому, как гавайки вообще относятся к жизни.
– Мне кажется, мы унаследовали от наших полинезийских предков еще одну черту – разумное легкомыслие (не уверен, что перевожу это выражение абсолютно точно), и то, что мы называем хооманавуи, в какой-то степени соответствует английскому take it easy – «не принимай близко к сердцу». Это означает, что мы и сегодня никуда особенно не торопимся, а значит, не драматизируем события. Не превращаем в трагедию любую повседневную неурядицу: поздние возвращения мужа с работы, его сердечные и другие увлечения.
Леилани явно противопоставляет гаваек белым американкам, которые действительно часто производят впечатление истеричек и всегда куда-то спешат.
– Мы, гавайки, не спешим со скандалами и разводами. Мы с пониманием относимся ко многим вещам. Это правда, что гавайская философия – алоха. В повседневной же практике мы придерживаемся хооманавуи.
Действительно, сегодняшние полинезийки стремятся к спокойной, радостной, разнообразной и интересной супружеской жизни. Уже не раз сильное разочарование постигало романтически настроенных мужчин, все еще приезжающих на архипелаг в надежде, что в Вайкики в соответствии с устоявшейся легендой на шею им тут же бросится молоденькая танцовщица хулы в юбочке из листьев и будет домогаться любви и страстных объятий сильных белых людей. К огромному разочарованию приезжих, таких гаваек на островах уже нет: они встречаются только в плохих книжках, кинофильмах да в псевдоромантических песнях о прелестях Южных морей.
Однако красивых женщин здесь не поубавилось. В этом я убедился на одном из мероприятий в Вайкики, непосредственно предшествовавшем Неделе алоха, – конкурсе красоты. Следует заметить, таких конкурсов в течение года на Гавайях проходит несколько, но этот был совершенно официальным: победительница делегировалась на общеамериканский конкурс на звание «королевы красоты». Лучшая из красавиц – представительница всех штатов – получает право на участие во всемирном конкурсе «мисс юниверс».
Девушек, вдохновляемых подобной перспективой, на Гавайях довольно много. И вот перед зрителями вайкикского «полуамфитеатра» дефилируют писаные красавицы со всех островов архипелага. Я уже видел подобный конкурс в Гавайском университете, где все участницы были разбиты на восемь групп в зависимости от своего происхождения. Лишь одна из этих групп называлась гавайской, другие состояли из китаянок, японок и т. д. В конкурсе на звание «мисс Гавайи» в Вайкики принимали участие представительницы всех групп населения, живущих на островах.
Победительницей стала наполовину полинезийка, наполовину филиппинка. Как и многие полукровки, девушка была действительно красива. Удивительная женственность, свойственная гавайкам, сочетается в ней с тонким очарованием азиаток. Я вместе со всеми громко аплодировал «мисс Гавайи». Девушка получила венок победительницы, много подарков. На шею ей повесили, гирлянду из фраджипаний. Когда она покидала зал, у входа ее уже ждал автомобиль, предоставленный губернатором Гавайев. Двери машины украшала праздничная надпись: «Гавайская королева красоты». Через несколько дней я увидел эту машину и сидящую в ней «королеву» с короной из орхидей на голове во время торжественного шествия по улице Калакауа, ставшего достойным завершением общегавайского праздника – Недели алоха.
Я смотрел на эту девушку, которой вновь бурно аплодировала публика, и думал, что она действительно очень хороша, но ничуть не хуже казались мне и многие другие гавайки, происхождение которых уже трудно определить. Я вспомнил стихотворение, которое прочитал в одной из книг о Гавайях:
Наперекор стараниям этого фанатичного пуританина и подобных ему врагов человеческих радостей красота в этом мире еще жива. Она жива на земле, где все мы имеем отношение друг к другу, хотя и находимся на разных концах планеты. Ид жизни гаваек ушло многое из того, что несовместимо с нынешними временами, но красота и радость остались, ибо без красоты и радости, дорогой Бингхем, жизнь потеряла бы всякий смысл.
Если бы преподобный Бингхем вернулся сегодня на Гавайи,
Что бы он сказал? Что бы он сказал?
МАЛУНА О НА АУПУНИ А ПАУ О КЕ ОЛА О КЕ КАНАКА
Глядя на большое праздничное шествие в Вайкики, которым закончилась Неделя алоха, я вдруг ясно представил себе чувства, которые охватывают любого человека, впервые приехавшего на Гавайи, если он, конечно, не слепой: разнообразие национальностей, населяющих сегодня Гавайские острова. Я видел здесь и японцев, и корейцев, и пуэрториканцев, и филиппинцев, и китайцев, и негров, и португальцев, и выходцев с островов Самоа. Представителей этих национальностей я мог определить легко. В результате, смешанных браков на островах появилось много метисов.
До второй мировой войны в справочниках указывались тридцать две этнические группы, населяющие Гавайи. Ко времени моего последнего визита на острова их уже насчитывалось около восьмидесяти пяти. Чтобы убедиться в том, как растет их число, не надо даже заглядывать в статистические сборники – достаточно посмотреть на гавайских детей. Уже никто и никогда не будет, подобно Гитлеру, оценивать их цвет кожи, форму носа, тип волос и соответственно определять расу. Об этих красивых малышах, местные жители говорили мне так:
– Они не белые, не черные, не желтые, не коричневые, они – золотые!
Метисы – лучший ответ всем проповедникам расистских теорий. Их детская непосредственность и чистота свидетельствуют о том, что подобные теории не только бессмысленны, но и просто смешны. Однако на Гавайях не всегда было так.
Гавайцы, которых первыми пришли покорять не конкистадоры, вроде Кортеса, а миссионеры типа Бингхема и ему подобных, на своей собственной шкуре испытали проявления древнего, примитивного расизма. Когда знаменитый бриг «Таддеус» приблизился к берегам Гавайев, радостные, счастливые полинезийцы бросились в морские волны и с криками «алоха!» поплыли навстречу гостям. Разумеется, они были совершенно голыми.
Как же прореагировали Бингхем и его соратники на столь сердечную встречу гавайцев? Дамам, женам миссионеров, при виде обнаженных тел сделалось дурно. А что испытал при этом сам Бингхем, зачинщик духовной конкисты архипелага? Глядя на радостную толпу, он воскликнул:
– Да разве это человеческие создания? Как темны и недостойны их души и сердца! Мыслимо ли образовать эти существа и обратить в христианскую веру?
Позже в его дневнике несколько раз повторялся вопрос, на который миссионер отвечал отрицательно: «Да и люди ли вообще эти полинезийцы?»
Бингхема и первых миссионеров на Гавайи никто не звал! Он и ему подобные вторглись в полинезийский мир по своей собственной воле. Тем не менее первым чувством, которое у Бингхема вызвали те, кого он собирался обратить в свою веру, образовать и даже поднять на новую ступень цивилизации, было отвращение настоящего расиста!
Достаточно побывать в Вайкики во время Недели алоха – праздника, возрождающего лучшие полинезийские традиции, чтобы понять, что во времена нашествия бингхемов полинезийская культура во многих отношениях была ничуть не беднее культуры самозваных белых учителей. Я имею в виду гавайский фольклор, музыку, великолепное искусство резьбы по дереву, сложнейшие, выражающие тончайшие оттенки чувств танцы – разве все это было лишь рыком. Дикаря? Разве не свидетельствовало каждое из этих искусств о наличии на Гавайях собственной, оригинальной культуры?
У бингхемов было то, что отсутствовало у гавайцев, – религия и белая кожа, которые стали для первых расистов единственным оправданием жестокого духовного покорения Гавайев, совершенно беспочвенных представлений о собственном расовом превосходстве. «Да люди ли это?» – вопрошал расист Бингхем. Так теперь могут сказать наученные горьким опытом гавайцы, а вместе с ними и все люди земли о самих расистах! И уж, конечно, не расистам решать вопрос, кто имеет право называться человеком, а кто – нет.
Однако полинезийцы не вымерли. Правда, их численность уменьшилась, но все же практически на всех остальных островах Полинезии – на Таити, на Восточном и Западном Самоа, на Маркизских островах и островах Кука, в королевстве Тонга – всюду полинезийцы, как и прежде, составляют абсолютное большинство населения.
На Гавайях сложилось несколько иное положение. Двести лет назад архипелаг населяли только полинезийцы. Сто лет назад они составляли девяносто восемь процентов населения. Однако позже на гавайские сахарные плантации приехали представители других национальностей.
Для выращивания сахарного тростника нужна была дешевая рабочая сила. Ею стали прибывшие сюда японцы, китайцы, филиппинцы, корейцы. Из латиноамериканцев здесь живут в основном пуэрториканцы, из европейцев – прежде всего португальцы, а также немцы и выходцы из Скандинавии. Тут поселились многие жители других островов Океании, к ним в первую очередь относятся самоанцы и представители некоторых народов Микронезии, например чаморро с острова Гуам.
После второй мировой войны возросла численность белого населения Гавайев. Здесь не так уж мало негров. Во время последней переписи их было шесть тысяч пятьсот человек.
Кроме того, в этом американском штате есть и настоящие американцы, американские индейцы, попавшие сюда в основном в составе воинских соединений, дислоцированных на Гавайских островах. Как и раньше, острова населяют чистокровные гавайцы – десять тысяч по последней переписи – и сто пять тысяч гавайских метисов.
Как-то во время моей лекции о сложном составе населения Гавайских островов в одной сельской школе один не слишком сведущий в географии ученик спросил меня, живут ли на архипелаге эскимосы. Я ответил, что лично мне они там не встречались. Большинство же других антропологических типов, известных ученым, на Гавайях так или иначе представлено.
История смешения отдельных групп населения Гавайев очень интересна и, по-моему, поучительна. Этот процесс наталкивался на самые разные преграды, обусловленные национальными традициями. Так, японцы сначала хотели оставаться верными только своей нации. Первое и второе поколения пуэрториканцев, фанатичных католиков, просто не мыслили женитьбы на представителях другой веры. Со временем все изменилось. Если в 1912 году число смешанных браков на Гавайях составляло двенадцать процентов, то в 1932 году оно достигло уже тридцати двух процентов, в 1939 году – тридцати девяти процентов, и процесс этот продолжается. Год от года рождается все больше и больше детей-метисов, «золотых».
Обращаясь не к прошлому и не к настоящему, а к далекому будущему, мне иногда кажется, что «люди с, золотой кожей» – это, быть может, завтрашний дель планеты. Однако вернемся в день сегодняшний, к нынешним «золотым» гавайским детям и взрослым. Не раз я пытался «расшифровать» родословную того или иного «неогавайца», если их можно так назвать. Вспоминаю один из своих визитов в гавайскую семью. Хозяин, познакомил меня со своей женой. Я поинтересовался ее предками – здесь, на Гавайях, в таких вопросах не видят ничего предосудительного. Хозяйка перечислила, и получилось, что в ее жилах течет две восьмых гавайской, одна восьмая филиппинской, одна восьмая румынской, одна восьмая американской, одна восьмая японской, одна восьмая мексиканской, одна шестнадцатая китайской и еще одна шестнадцатая португальской крови. Она гордо загибала пальчики, но одной руки для перечисления всех ее предков так и не хватило!
Представители одной национальности легко вступают в смешанные браки, для других такой брак – событие. Благодаря традиционной философии алоха Я совершенному отсутствию понятия о ксенофобии рекорды в этой области ставят сами полинезийцы: по последней переписи, восемьдесят пять процентов чистокровных гаваек и восемьдесят четыре процента чистокровных гавайцев заключили браки вне своей «группы».
В этих условиях, расовая теория в любой форме прозвучала бы совершенно бессмысленно. Гитлер или Штрайхер на Гавайях просто свихнулись бы. Им, строившим концлагеря для чистокровных и нечистокровных евреев, пришлось бы отправить в подобный лагерь практически всех жителей Гавайских островов.
Положение, сложившееся на архипелаге особенно за последние десять лет, таково, что здесь невероятны какие-либо тихоокеанские варианты апартеида. Невозможны раздельные автобусы для представителей разных цветов кожи, раздельные туалеты, раздельное обучение, места в церкви и т. д.
Даже под тропическим небом Тихого океана такое положение сложилось не сразу, а пройдя через множество препятствий и предрассудков. Их наиболее естественным источником мог бы стать Пёрл-Харбор. В то время японцы составляли значительное число обитателей архипелага, и было бы более чем понятно, если бы у коренных гавайцев в связи с вероломным нападением Японии появились антияпонские настроения, что отразилось бы на их отношении к «американцам японского происхождения». На континенте, в самих США, права американских японцев во время войны значительно ограничивались – вероятно, из-за опасения, что «кровные родственники» врага Соединенных Штатов Америки могут легко развернуть свою диверсионную деятельность.
Однако японцы, жившие на Гавайях, ни разу не предприняли даже попытки саботажа. На сторону врага не перешел ни один местный японец, а когда из их числа были созданы две самостоятельные воинские части – 100-й пехотный батальон и 442-й боевой полк, они стали поистине гвардией американской армии. Ни одна другая американская воинская часть не продемонстрировала в боях против гитлеровской Германии такого мужества, никто не получил больше наград, чем гавайские японцы. Позже этот факт сыграл важную роль, когда решалось, получат ли Гавайи статус американского штата или же по-прежнему останутся «территорией». И тогда – уже в который раз! – раздались предостерегающие голоса белых гонолулских расистов: а что будет, если на выборах в американский конгресс победят не белые, а цветные? Так оно и случилось, но не рухнули Гавайи и не рухнул мир, ибо мир зиждется не на цвете кожи, а на взаимопонимании и взаимном уважении. На том, что гавайцы называли, называют и будут называть алоха. На том, что будет называться словом алоха в далеком будущем, когда на этих прекрасных островах, быть может, будут жить только люди нового типа – «люди с золотой кожей». Ибо полинезийцы, у которых я побывал на Гавайях четырежды, крепки, словно корень древа жизни, растущего на островах. Еще до того, как появился Бингхем и прочие носители чисто расистских взглядов, полинезийцы верили в некий естественный интернационализм. Они понимали, что нет на «земле людей» ничего более важного, чем сам человек.
Человечность выше нации – какая мудрая мысль! Как она актуальна после стольких войн, выдержанных человечеством в этом столетии. Как прозорлива после стольких Освенцимов, Майданеков, Терезинов. Она звучит как откровение, несмотря на ненависть и непонимание, которые столько раз захлестывали мир, и вместе с тем она такая простая и общедоступная. Человечность выше нации – эта гавайская пословица должна стать официальным лозунгом ООН, эти слова должны быть написаны в зале заседаний Генеральной Ассамблеи. Она должна плыть над миром, словно аура мудрости, словно важнейший призыв гавайцев, обращенный к человечеству.
Полинезийцы, исповедующие алоха, пришли к этой правде задолго до того, как, на их землю ступил первый чужеземец. А ведь их завоеватели сомневались в том, человеческие ли они создания! Они, сказавшие миру заветные слова, полные интернационализма: «Человечность выше нации». Слова, к которым я присоединяюсь всем своим сердцем.
До второй мировой войны в справочниках указывались тридцать две этнические группы, населяющие Гавайи. Ко времени моего последнего визита на острова их уже насчитывалось около восьмидесяти пяти. Чтобы убедиться в том, как растет их число, не надо даже заглядывать в статистические сборники – достаточно посмотреть на гавайских детей. Уже никто и никогда не будет, подобно Гитлеру, оценивать их цвет кожи, форму носа, тип волос и соответственно определять расу. Об этих красивых малышах, местные жители говорили мне так:
– Они не белые, не черные, не желтые, не коричневые, они – золотые!
Метисы – лучший ответ всем проповедникам расистских теорий. Их детская непосредственность и чистота свидетельствуют о том, что подобные теории не только бессмысленны, но и просто смешны. Однако на Гавайях не всегда было так.
Гавайцы, которых первыми пришли покорять не конкистадоры, вроде Кортеса, а миссионеры типа Бингхема и ему подобных, на своей собственной шкуре испытали проявления древнего, примитивного расизма. Когда знаменитый бриг «Таддеус» приблизился к берегам Гавайев, радостные, счастливые полинезийцы бросились в морские волны и с криками «алоха!» поплыли навстречу гостям. Разумеется, они были совершенно голыми.
Как же прореагировали Бингхем и его соратники на столь сердечную встречу гавайцев? Дамам, женам миссионеров, при виде обнаженных тел сделалось дурно. А что испытал при этом сам Бингхем, зачинщик духовной конкисты архипелага? Глядя на радостную толпу, он воскликнул:
– Да разве это человеческие создания? Как темны и недостойны их души и сердца! Мыслимо ли образовать эти существа и обратить в христианскую веру?
Позже в его дневнике несколько раз повторялся вопрос, на который миссионер отвечал отрицательно: «Да и люди ли вообще эти полинезийцы?»
Бингхема и первых миссионеров на Гавайи никто не звал! Он и ему подобные вторглись в полинезийский мир по своей собственной воле. Тем не менее первым чувством, которое у Бингхема вызвали те, кого он собирался обратить в свою веру, образовать и даже поднять на новую ступень цивилизации, было отвращение настоящего расиста!
Достаточно побывать в Вайкики во время Недели алоха – праздника, возрождающего лучшие полинезийские традиции, чтобы понять, что во времена нашествия бингхемов полинезийская культура во многих отношениях была ничуть не беднее культуры самозваных белых учителей. Я имею в виду гавайский фольклор, музыку, великолепное искусство резьбы по дереву, сложнейшие, выражающие тончайшие оттенки чувств танцы – разве все это было лишь рыком. Дикаря? Разве не свидетельствовало каждое из этих искусств о наличии на Гавайях собственной, оригинальной культуры?
У бингхемов было то, что отсутствовало у гавайцев, – религия и белая кожа, которые стали для первых расистов единственным оправданием жестокого духовного покорения Гавайев, совершенно беспочвенных представлений о собственном расовом превосходстве. «Да люди ли это?» – вопрошал расист Бингхем. Так теперь могут сказать наученные горьким опытом гавайцы, а вместе с ними и все люди земли о самих расистах! И уж, конечно, не расистам решать вопрос, кто имеет право называться человеком, а кто – нет.
Однако полинезийцы не вымерли. Правда, их численность уменьшилась, но все же практически на всех остальных островах Полинезии – на Таити, на Восточном и Западном Самоа, на Маркизских островах и островах Кука, в королевстве Тонга – всюду полинезийцы, как и прежде, составляют абсолютное большинство населения.
На Гавайях сложилось несколько иное положение. Двести лет назад архипелаг населяли только полинезийцы. Сто лет назад они составляли девяносто восемь процентов населения. Однако позже на гавайские сахарные плантации приехали представители других национальностей.
Для выращивания сахарного тростника нужна была дешевая рабочая сила. Ею стали прибывшие сюда японцы, китайцы, филиппинцы, корейцы. Из латиноамериканцев здесь живут в основном пуэрториканцы, из европейцев – прежде всего португальцы, а также немцы и выходцы из Скандинавии. Тут поселились многие жители других островов Океании, к ним в первую очередь относятся самоанцы и представители некоторых народов Микронезии, например чаморро с острова Гуам.
После второй мировой войны возросла численность белого населения Гавайев. Здесь не так уж мало негров. Во время последней переписи их было шесть тысяч пятьсот человек.
Кроме того, в этом американском штате есть и настоящие американцы, американские индейцы, попавшие сюда в основном в составе воинских соединений, дислоцированных на Гавайских островах. Как и раньше, острова населяют чистокровные гавайцы – десять тысяч по последней переписи – и сто пять тысяч гавайских метисов.
Как-то во время моей лекции о сложном составе населения Гавайских островов в одной сельской школе один не слишком сведущий в географии ученик спросил меня, живут ли на архипелаге эскимосы. Я ответил, что лично мне они там не встречались. Большинство же других антропологических типов, известных ученым, на Гавайях так или иначе представлено.
История смешения отдельных групп населения Гавайев очень интересна и, по-моему, поучительна. Этот процесс наталкивался на самые разные преграды, обусловленные национальными традициями. Так, японцы сначала хотели оставаться верными только своей нации. Первое и второе поколения пуэрториканцев, фанатичных католиков, просто не мыслили женитьбы на представителях другой веры. Со временем все изменилось. Если в 1912 году число смешанных браков на Гавайях составляло двенадцать процентов, то в 1932 году оно достигло уже тридцати двух процентов, в 1939 году – тридцати девяти процентов, и процесс этот продолжается. Год от года рождается все больше и больше детей-метисов, «золотых».
Обращаясь не к прошлому и не к настоящему, а к далекому будущему, мне иногда кажется, что «люди с, золотой кожей» – это, быть может, завтрашний дель планеты. Однако вернемся в день сегодняшний, к нынешним «золотым» гавайским детям и взрослым. Не раз я пытался «расшифровать» родословную того или иного «неогавайца», если их можно так назвать. Вспоминаю один из своих визитов в гавайскую семью. Хозяин, познакомил меня со своей женой. Я поинтересовался ее предками – здесь, на Гавайях, в таких вопросах не видят ничего предосудительного. Хозяйка перечислила, и получилось, что в ее жилах течет две восьмых гавайской, одна восьмая филиппинской, одна восьмая румынской, одна восьмая американской, одна восьмая японской, одна восьмая мексиканской, одна шестнадцатая китайской и еще одна шестнадцатая португальской крови. Она гордо загибала пальчики, но одной руки для перечисления всех ее предков так и не хватило!
Представители одной национальности легко вступают в смешанные браки, для других такой брак – событие. Благодаря традиционной философии алоха Я совершенному отсутствию понятия о ксенофобии рекорды в этой области ставят сами полинезийцы: по последней переписи, восемьдесят пять процентов чистокровных гаваек и восемьдесят четыре процента чистокровных гавайцев заключили браки вне своей «группы».
В этих условиях, расовая теория в любой форме прозвучала бы совершенно бессмысленно. Гитлер или Штрайхер на Гавайях просто свихнулись бы. Им, строившим концлагеря для чистокровных и нечистокровных евреев, пришлось бы отправить в подобный лагерь практически всех жителей Гавайских островов.
Положение, сложившееся на архипелаге особенно за последние десять лет, таково, что здесь невероятны какие-либо тихоокеанские варианты апартеида. Невозможны раздельные автобусы для представителей разных цветов кожи, раздельные туалеты, раздельное обучение, места в церкви и т. д.
Даже под тропическим небом Тихого океана такое положение сложилось не сразу, а пройдя через множество препятствий и предрассудков. Их наиболее естественным источником мог бы стать Пёрл-Харбор. В то время японцы составляли значительное число обитателей архипелага, и было бы более чем понятно, если бы у коренных гавайцев в связи с вероломным нападением Японии появились антияпонские настроения, что отразилось бы на их отношении к «американцам японского происхождения». На континенте, в самих США, права американских японцев во время войны значительно ограничивались – вероятно, из-за опасения, что «кровные родственники» врага Соединенных Штатов Америки могут легко развернуть свою диверсионную деятельность.
Однако японцы, жившие на Гавайях, ни разу не предприняли даже попытки саботажа. На сторону врага не перешел ни один местный японец, а когда из их числа были созданы две самостоятельные воинские части – 100-й пехотный батальон и 442-й боевой полк, они стали поистине гвардией американской армии. Ни одна другая американская воинская часть не продемонстрировала в боях против гитлеровской Германии такого мужества, никто не получил больше наград, чем гавайские японцы. Позже этот факт сыграл важную роль, когда решалось, получат ли Гавайи статус американского штата или же по-прежнему останутся «территорией». И тогда – уже в который раз! – раздались предостерегающие голоса белых гонолулских расистов: а что будет, если на выборах в американский конгресс победят не белые, а цветные? Так оно и случилось, но не рухнули Гавайи и не рухнул мир, ибо мир зиждется не на цвете кожи, а на взаимопонимании и взаимном уважении. На том, что гавайцы называли, называют и будут называть алоха. На том, что будет называться словом алоха в далеком будущем, когда на этих прекрасных островах, быть может, будут жить только люди нового типа – «люди с золотой кожей». Ибо полинезийцы, у которых я побывал на Гавайях четырежды, крепки, словно корень древа жизни, растущего на островах. Еще до того, как появился Бингхем и прочие носители чисто расистских взглядов, полинезийцы верили в некий естественный интернационализм. Они понимали, что нет на «земле людей» ничего более важного, чем сам человек.
Человечность выше нации – какая мудрая мысль! Как она актуальна после стольких войн, выдержанных человечеством в этом столетии. Как прозорлива после стольких Освенцимов, Майданеков, Терезинов. Она звучит как откровение, несмотря на ненависть и непонимание, которые столько раз захлестывали мир, и вместе с тем она такая простая и общедоступная. Человечность выше нации – эта гавайская пословица должна стать официальным лозунгом ООН, эти слова должны быть написаны в зале заседаний Генеральной Ассамблеи. Она должна плыть над миром, словно аура мудрости, словно важнейший призыв гавайцев, обращенный к человечеству.
Полинезийцы, исповедующие алоха, пришли к этой правде задолго до того, как, на их землю ступил первый чужеземец. А ведь их завоеватели сомневались в том, человеческие ли они создания! Они, сказавшие миру заветные слова, полные интернационализма: «Человечность выше нации». Слова, к которым я присоединяюсь всем своим сердцем.
ОКЕАНИЯ, «ИЗМЕНЕННАЯ ДО ОСНОВАНИЯ».
ПРОЩАНИЕ С ГАВАЙЯМИ
(Вместо заключения)
В четвертый раз посетив Гавайи, которые считаются самыми красивыми островами на нашей планете, я закончил свое путешествие по этой части мира, которая традиционно выносится на самую последнюю страничку географических атласов. Действительно, Гавайи, Полинезия, вся Океания до недавнего времени считались чуть ли не концом света, самым его отдаленным, забытым, а часто и самым отсталым уголком. Гавайи, эта прекрасная земля, на которой я сейчас нахожусь, архипелаг, воспеваемый поэтами, постепенно вышли из рамок легенды о «потерянном мире Южных морей». Но столь же распространена и другая легенда, которая все еще не утратила своего значения, – легенда о «последнем рае», легенда сладостная и волнующая. На ней я подробно останавливался еще в первой части своего повествования о Полинезии, в книге, которую я так и назвал – «Последний рай». Находясь сейчас здесь, на Гавайях, я, наверное, должен добавить, что благодаря своему быстрому этническому, экономическому и социальному развитию за последние сто лет этот архипелаг изменился и меняется быстрее, чем все другие острова Океании.
Прекрасные романтические Гавайи, гавайский народ – это тоже наш мир, и гавайская земля, его родина, неотделима от этого мира, как ребенок от матери. Меняется мир – меняются Гавайи, и меняются быстро. Если перефразировать знаменитого пражского журналиста Эгона Эрвина Киша, на этом архипелаге я нашел Океанию «измененной до основания». Гавайи показались мне, пожалуй, наиболее развитыми в экономическом отношении, но утратившими, многое из того, что, к счастью, удалось сохранить другим островам Океании. В отличие от большинства многочисленных островов и архипелагов Южных морей, за исключением Новой Зеландии и частично островов Фиджи, сегодняшние Гавайи утратили свой чисто океанийский характер. Но мне кажется, что Полинезия, как таковая, продолжает жить на островах, переплавляясь в новую, формирующуюся культуру. Так живет древняя Мексика, ее майя и ацтеки, в современных жителях Америки, в их культуре. В самом деле, совершив за последние десять лет не одно путешествие по всем частям Океании, я могу утверждать, что всюду на островах я встречал почти исключительно коренных обитателей Южных морей – микронезийцев, меланезийцев и полинезийцев. Этим Океания отличается, скажем, от Америки, где индейцы в целом ряде стран составляют меньшинство их населения. И всюду среди своих друзей на островах Южных морей я встречался с идеалами свободы. Сегодня, в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов, исчезают последние колонии нашей планеты. Если 1960 год стал «годом Африки», то я верю, что пройдет время и наступит великий «год Океании».
Работая как этнограф, я побывал практически на всех архипелагах этой наиболее отдаленной от европейцев части света. Сейчас, заканчивая свое путешествие по Океании, я оглядываюсь на пройденный мною путь и с радостью вижу, что большинство островов, где я побывал, находится в самом «трудном» возрасте их жизни – на этапе решительной борьбы населяющих их народов за независимость. За десять лет, которые прошли со времени написания первой из четырех книг цикла, многие острова уже вошли в семью свободных народов. Жители Папуа – Новой Гвинеи, Вануату (Новых Гебридов), Фиджи, Соломоновых островов, Западного Самоа и некоторых других островов Океании добились создания независимых национальных государств. Если во время моего первого путешествия по Океании я побывал лишь в одной независимой тихоокеанской стране – королевстве Тонга, то сейчас мой паспорт заполнили печати государств, которых десять лет назад просто не было. Названия их тогда не знали даже весьма образованные люди. Однако теперь полноправными государствами нашей планеты являются страны с такими экзотическими названиями, как Тувалу или микронезийская Республика Науру. Океания меняется, она развивается в экономическом и социальном плане. Но я не экономист, не политик. Я – этнограф и в первую очередь искал на островах все, что касалось традиционной культуры их обитателей. Но время от времени я сам себе напоминаю, что завтра или послезавтра для райских островов Южных морей станут характерными совсем иные вещи, нежели волнующие танцы или самобытное народное изобразительное искусство. Будет меняться культура, будут меняться и сами жители островов, их социальный состав, классовая структура.
Уже сегодня на некоторых более развитых островах Океании зарождается многочисленный рабочий класс из тех, кто трудится в горной промышленности и на плантациях крупных межнациональных компаний. Завтрашний день принесет Океании много социальных, политических, экономических и – это меня касается больше всего – культурных перемен. Как хотелось бы увидеть эти далекие края, эти райские земли еще и завтра, как хотелось бы приезжать сюда снова и снова, смотреть, что с ними происходит, и описывать все это в своих следующих книгах!
В книге же, которую я заканчиваю, я стремился, приблизить читателю самый знаменитый и, как говорят, самый красивый архипелаг «последнего рая», венец Океании – очарованные Гавайи, нарисовать картину истории и культуры их коренных жителей. В трех предыдущих книгах этого большого цикла я пытался представить острова и народы трех основных частей Океании: Меланезии («Черные острова»), Полинезии («Последний рай») и Микронезии («По незнакомой Микронезии»). Мне хотелось, чтобы четыре книги цикла дали как можно более конкретное и полное представление обо всей Океании: острова Южных морей и мои друзья, населяющие, их, несомненно, этого заслуживают.
Я писал эти книги с увлечением и любовью. Конечно, мой дом там, где я родился, вырос, хочу жить и умереть. Но и там, где я не раз бывал: на островах Океании, в Полинезии, Меланезии и Микронезии, там, куда я с такой радостью возвращался, где оставил кусочек своего сердца. Повторяю, хотелось бы приезжать сюда вновь и вновь, чтобы быть свидетелем того, как меняется эта часть «земли людей», как превращается в действительность идеал, столь прекрасно сформулированный гавайцами: «Человечность выше нации».
...Я снова – уже в который раз! – в гонолулском аэропорту. Сажусь в воздушный суперлайнер. Еще раз слушаю сладкую и грустную мелодию «Алоха оэ», но теперь эта нежная песня принадлежит не только гавайцам, но и мне.
«Алоха оэ» – прощальный вальс Гавайских островов. Но я страстно желаю вернуться в тихоокеанский рай еще раз, и не за райскими благами: я хочу вернуться к людям, населяющим Океанию. Поэтому – нет, я не прощаюсь с вами, Океания, Гавайи и дорогие мои гавайцы, я говорю вам: до свидания. До скорого свидания!