Преодолев туннель, длина которого превышает километр, автобус спускается в Кледдаускую долину. Небольшая горная речка несколько раз пересекает дорогу; она пенится и грохочет, но путешественнику некогда обращать на нее внимание. Ибо природа была так щедра при создании окружающего мира, что любая гипербола, любая превосходная степень покажется здесь недостаточной. Мне, естественно, и раньше приходилось слышать о фьорде Милфорд Саунд и окружающих его ландшафтах. Но теперь, когда я увидел в «Стране нефритовой воды» величественные Южные Альпы, ледник Тасмана, знаменитые озера – дикое Вакатипу и нежное Манапури, загадочный фьорд Даутфулл и светящуюся пещеру Те Ана Ау, после всего этого я уже не верил, что может существовать место, красоты которого превзошли бы все до сих пор виденные мной чудеса новозеландской природы.
И все же такое место есть! Называется оно Милфорд Саунд. Этот великолепный изумрудный фьорд прорезает дикие горы, среди которых есть и «трехтысячник» Тутоко, поднимающийся прямо из морских глубин, и его соседи – пики Патуки и Каретаи. Но над всем этим господствует Митр Пик, вздымающийся на высоту полутора километров.
Длина его составляет примерно шестнадцать километров. При этом он настолько узок, что солнечные лучи редко достигают поверхности воды.
В конце фьорда был недавно построен современный отель, где имеется свой катер. На следующий день я подъехал на нем к подножию Митр Пика. С окружающих гор низвергаются ледяные потоки. В волнах, бегущих за катером, играют тюлени: ведь мы находимся невдалеке от Антарктиды. Цвет морской воды постоянно меняется: время от времени сквозь облака пробьется редкий солнечный луч, окрашивая воду в густую синеву, но, как только он тухнет, море вновь становится темно-зеленым. Поверхность воды уже не такая гладкая, какой она была в глубине фьорда: наш катер приближается к устью. А море здесь никогда не успокаивается, ибо тут уже кончается «Страна нефритовой воды». Новая Зеландия – мир полинезийских маори. А за ним бегут морские волны – преддверие противоположного полюса Земли – Антарктиды с ее льдами и метелями.
«ОНИ ВЫМЕРЛИ, КАК ПТИЦЫ МОА»
«МАОРИТАНГА» БУДЕТ ЖИТЬ
И все же такое место есть! Называется оно Милфорд Саунд. Этот великолепный изумрудный фьорд прорезает дикие горы, среди которых есть и «трехтысячник» Тутоко, поднимающийся прямо из морских глубин, и его соседи – пики Патуки и Каретаи. Но над всем этим господствует Митр Пик, вздымающийся на высоту полутора километров.
Длина его составляет примерно шестнадцать километров. При этом он настолько узок, что солнечные лучи редко достигают поверхности воды.
В конце фьорда был недавно построен современный отель, где имеется свой катер. На следующий день я подъехал на нем к подножию Митр Пика. С окружающих гор низвергаются ледяные потоки. В волнах, бегущих за катером, играют тюлени: ведь мы находимся невдалеке от Антарктиды. Цвет морской воды постоянно меняется: время от времени сквозь облака пробьется редкий солнечный луч, окрашивая воду в густую синеву, но, как только он тухнет, море вновь становится темно-зеленым. Поверхность воды уже не такая гладкая, какой она была в глубине фьорда: наш катер приближается к устью. А море здесь никогда не успокаивается, ибо тут уже кончается «Страна нефритовой воды». Новая Зеландия – мир полинезийских маори. А за ним бегут морские волны – преддверие противоположного полюса Земли – Антарктиды с ее льдами и метелями.
«ОНИ ВЫМЕРЛИ, КАК ПТИЦЫ МОА»
Милфорд Саунд украшают не только огромные водопады, крутые скалы и зеленая вода. Такого же зеленого цвета и великолепный нефрит, который на берегах фьорда нашли коренные жители Новой Зеландии и притом в большем количестве, чем где-либо в другом месте. Именно здесь маорийское имя острова Южный – Те Ваи Поунаму оправдывает себя наиболее полно.
Нефрит в Милфорд Саунде обнаружили охотники за тюленями. Они бросили охоту, нагрузили свои широкие лодки драгоценным камнем и отправились в Китай, где хотели продать «маорийское золото». Но тщетно. Китайцы ценили светлый нефрит, непохожий на новозеландский.
Здесь, в стране фьордов, да и выше, на западном берегу острова Южный, исследователям известны еще несколько мест, где коренные жители находили драгоценный камень, – это устье речки Парорари, залив Которапи, долины рек Теремак и Рима.
Нефрит – Хеи Тики – был первым сувениром маори, который я держал в руках. Новозеландская авиакомпания «Эйр Нью Зиленд», на самолете, которой я совершил перелет из Сувы в Окленд, дарит его пассажирам транстихоокеанских рейсов.
Имя Тики знает каждый, кто прочитал хотя бы одно более или менее серьезное исследование, посвященное Полинезии. В религиозных представлениях местных жителей Тики – первый человек, родоначальник людей на Земле, родителями которого были боги.
Образ Тики сопровождал и до сих пор сопровождает маори почти на каждом шагу. В одних случаях огромный деревянный Тики украшает вход в деревню, в других очень маленький, но тоже деревянный, – сторожит «священные, места», предупреждая о табу.
Хеи Тики, изготовляли, как правило, из нефрита. Лишь в исключительных случаях маори вырезали его из костей кита. Слово «хеи» означает «шея». Не случайно одно из самых своих любимых украшений, нефрит, маори действительно носят на шее. Размеры Хеи Тики колеблются от пяти до пятнадцати сантиметров. Фигурка представляет собой сидящего Тики с вывернутой головой. Особенно тщательно проработано лицо Тики с большим ртом, выразительным носом, широко раскрытыми глазами и подчеркнутыми надбровными дугами.
О том, каково истинное назначение этого украшения, до сих пор дискутируют ученые, исследующие культуру Полинезии. Одни считают, что это – символ плодородия, другие видят в нем выражение культа предков, третьи – проявление веры в перерождение. Ничего более определенного по этому поводу сказать, к сожалению, нельзя.
В наши же дни маори носят свою традиционную брошку, как мне кажется, не в силу каких-либо религиозных побуждений, а просто из чувства национальной гордости, любви к своему народу и его культурному наследию.
Хеи Тики стал символом Новой Зеландии. Его носят и белые люди, носил его на острове Южный, в «Стране нефритовой воды», и я. А сейчас бережно храню его и иногда мне бывает жаль, что положение респектабельного научного работника не позволяет мне появляться с нефритовым украшением на груди.
Конечно, Хеи Тики не единственный предмет, который изготовляли маори из своего замечательного камня. Мне хотелось бы упомянуть еще «топор вождей».
Аборигены Новой Зеландии верили, что поунаму – принадлежность в первую очередь знатных представителей рода. У маори бытовала даже поговорка: «Три вещи украшают вождя: оружие из нефрита, накидка из собачьей кожи и резной дом».
Такая замечательная вещь, как нефрит, по мнению маори, не могла быть простым камнем. Создать его могли только «сверхъестественные силы». И в весьма сложных религиозных представлениях первых новозеландцев говорится о богине Те Ану Матао – владычице ледяного, холода, которая вышла замуж за общеполинезийского морского бога Тангароа. От этого священного супружества появилось четверо детей. Одним из них и был поунаму – нефрит. Тот самый нефрит, чьим именем назван самый южный полинезийский остров, который находится у ворот Антарктиды.
Самое богатое месторождение поунаму находилось именно здесь, на берегах красивейшего фьорда. До прихода белых тут жило племя нгатимамоа. Но еще раньше первыми настоящими маори, пришедшими на Те Ваи Поунаму, были люди племени ваитаха. Агрессивные нгатимамоа победили и изгнали ваитаха.
В XVII веке сюда нахлынула третья волна переселенцев с острова Северный – нгаитаху. Но и они были побеждены нгатимамоа. А потом в один из фьордов этого прекрасного острова вошел на своем корабле капитан Кук. Это случилось в 1773 году. Английский мореплаватель нашел здесь маорийцев нгатимамоа, которые дружески его приняли.
В начале XIX века воины племени нгатимамоа, возглавляемые вождем Туаваикои, отбили крепость Тутурау Паа, которую до этого захватил отряд, вторгшийся под предводительством Те Паухо с острова Северный.
В 1842 году белые охотники за тюленями вновь встретились с нгатимамоа в фьорде Блай Саунд. С того времени и до наших дней не проходит десятилетия, чтобы не появились сообщения об этом маорийском племени, которое, не будучи никем истреблено, исчезло, однако, самым непонятным образом.
Золотоискатели, лесники, охотники приносили одно сообщение за другим, свидетельствующие о существовании, по их мнению, изолированной группы маори в необжитых местах юго-запада Те Ваи Поунаму. На берегу озера Те Анау был найден след босой ноги. Новозеландский врач обнаружил в скалах к северу от этого же озера берцовую кость, которая принадлежала человеку, умершему не более двух лет назад. И прочее, и прочее...
История исчезнувшего маорийского племени волнует меня с того самого момента, как я о ней услышал. Именно из-за этих потерявшихся маори я карабкался по склонам скал над озером Те Анау, спускался к Милфорд Саунду, бродил вдоль берегов озера Манапури.
Мои поиски были, конечно, напрасными еще и потому, что подобная задача требует длительных исследований всей этой труднодоступной области.
«Снежный человек Полинезии» ждет своего исследователя. Как уже было указано, нгатимамоа никто не уничтожал. Поэтому если они не вымерли сами в лабиринтах фьордов, то где-то далеко, в неприступных лесах, еще сохранились остатки полинезийцев, сумевших в этой части земного шара избежать контакта с современным миром.
Время от времени на поиски нгатимамоа отправляются те, кто верит в их существование. В начале второй мировой войны экспедицию, поставившую своей целью поиск пропавших соплеменников, организовал маориец Тупи Патуки – потомок вождя одного из племен острова Южный.
В 1948 году известный новозеландский исследователь доктор Орбелл действительно обнаружил в лесах самого крайнего юга Те Ваи Поунаму пропавших... птиц. Экспедиция Орбелла недалеко от озера Те Анау увидела странных птиц великолепного синего цвета, которые, как предполагали орнитологи, тоже давно вымерли. Маори этих вновь обнаруженных пернатых называют такахе.
Новая Зеландия вообще представляет собой рай для любителей птиц. Мне, например, больше всего нравится знаменитый киви, изображение которого украшает новозеландские монеты и почтовые марки этого государства. Наряду с серым и коричневым киви на острове живут и другие виды этих необычных птиц, например зеленые попугаи кеа, которые в отличие от существующих о них представлений – кровожадные хищники. Они, как правило, нападают на овец и заживо вырывают у своих жертв почки и кишки. И здесь же, в диком Фьордленде живет миролюбивый родственник кеа – ночной какапу.
Самая, звонкоголосая певчая птица Те Ваи Поунаму – кокримоко. Новозеландцы называют ее «птица-колокольчик», потому что пение этой птицы похоже на звон. Другим солистом является поэпоэ, перья которого украшают одежду маори.
Есть еще одна новозеландская птица, которая интересна тем, что делит свое гнездо с ящерицей туатарой. Ночью в этом совместном глиняном жилище обитает птица, а днем, когда она охотится, сюда приползает ящерица, ведущая ночной образ жизни.
Это небольшое пресмыкающееся вообще довольно любопытно, но самое интересное у него – остатки третьего глаза, сохранившиеся на голове. Маори очень боятся трехглазой туатары. Они считают ее неким упырем-каннибалом. Еще Кук записал рассказ новозеландцев о «драконе», который пожирает людей. А на самом деле туатара питается лишь жуками и гусеницами. Кстати, трехглазая ящерица живет на земле уже свыше ста пятидесяти миллионов лет. Эта живая окаменелость появилась здесь еще в те времена, когда Новая Зеландия была соединена с Австралией и Южной Америкой.
Охотники Те Ваи Поунаму употребляли в пищу мясо птицы моа. Это была огромная птица, часто вдвое превышавшая рост человека. Охотники истребили ее полностью. Поэтому видеть новозеландских моа мне довелось лишь в двух местных музеях: сначала в Крайстчерче, а затем в Данидине. Оба музея гордятся коллекциями скелетов этих гигантских птиц с могучей грудной клеткой и мощными ногами, напоминающими ноги лошади. В данидинском музее я видел и прекрасно сохранившиеся яйца моа, а также описание содержимого их желудка – побегов, листьев, корней – короче, растительной, пищи.
Моа явно походили на страусов эму, которых я видел во время поездки по Австралии, или на казуаров, знакомых мне по экспедиции на Новую Гвинею.
Археологические исследования острова Южный свидетельствуют о том, что птиц моа уничтожили, собственно, даже не маори, а группа полинезийских переселенцев, которые пришли в Новую Зеландию задолго до них, примерно в конце первого тысячелетия. Самая древняя дата появления первых поселенцев на островах, полученная с помощью радиоактивного метода, – 1125 год (± 50 лет).
Охотники на моа, как мы называем этих первых новозеландцев – предшественников маори, убивали птиц каменными или нефритовыми топорами.
Археологи обнаружили многочисленные стоянки охотников на моа. Наряду с костями птиц и нефритовым оружием там всегда находят земляные печи – открытые очаги, на которых жарили птичье мясо, обмазав его сверху глиной. Самые древние новозеландцы завезли сюда со своей тропической родины различные плоды и семена. Однако, кроме сладкого картофеля, ничто больше не прижилось на холодном острове Южный.
Следов охотников на моа намного больше попадается в «Стране нефритовой воды», чем на севере.
Раскопки первых стоянок предшественников маори показали, что кости моа встречаются так же часто, как и останки человека. В более поздних стоянках птичьих костей становится все меньше, их заменяют остатки другой пищи – рыб и морских животных. Потом птицы моа исчезают совсем. И вместе с ними охотники на них. Затем в истории Новой Зеландии появляются маори.
Как сложились взаимоотношения между охотниками на моа и новым пришельцем, земледельцем маори, это наука должна еще выяснить. Известно лишь, что охотники на моа исчезли. Так же как и племя нгатимамоа. Как и многие другие первобытные народы.
Осталась лишь поговорка, часто повторяемая маори, которая вызывает боль в моей душе каждый раз, когда я ее слышу. Я не могу с ней согласиться, она заставляет меня протестовать, ибо звучит как реквием по всем погибшим, уничтоженным индейцам, меланезийцам, австралийцам и полинезийцам. «Эти люди вымерли, как птицы моа», – говорят маори.
Вымерли, как птицы моа...
Нефрит в Милфорд Саунде обнаружили охотники за тюленями. Они бросили охоту, нагрузили свои широкие лодки драгоценным камнем и отправились в Китай, где хотели продать «маорийское золото». Но тщетно. Китайцы ценили светлый нефрит, непохожий на новозеландский.
Здесь, в стране фьордов, да и выше, на западном берегу острова Южный, исследователям известны еще несколько мест, где коренные жители находили драгоценный камень, – это устье речки Парорари, залив Которапи, долины рек Теремак и Рима.
Нефрит – Хеи Тики – был первым сувениром маори, который я держал в руках. Новозеландская авиакомпания «Эйр Нью Зиленд», на самолете, которой я совершил перелет из Сувы в Окленд, дарит его пассажирам транстихоокеанских рейсов.
Имя Тики знает каждый, кто прочитал хотя бы одно более или менее серьезное исследование, посвященное Полинезии. В религиозных представлениях местных жителей Тики – первый человек, родоначальник людей на Земле, родителями которого были боги.
Образ Тики сопровождал и до сих пор сопровождает маори почти на каждом шагу. В одних случаях огромный деревянный Тики украшает вход в деревню, в других очень маленький, но тоже деревянный, – сторожит «священные, места», предупреждая о табу.
Хеи Тики, изготовляли, как правило, из нефрита. Лишь в исключительных случаях маори вырезали его из костей кита. Слово «хеи» означает «шея». Не случайно одно из самых своих любимых украшений, нефрит, маори действительно носят на шее. Размеры Хеи Тики колеблются от пяти до пятнадцати сантиметров. Фигурка представляет собой сидящего Тики с вывернутой головой. Особенно тщательно проработано лицо Тики с большим ртом, выразительным носом, широко раскрытыми глазами и подчеркнутыми надбровными дугами.
О том, каково истинное назначение этого украшения, до сих пор дискутируют ученые, исследующие культуру Полинезии. Одни считают, что это – символ плодородия, другие видят в нем выражение культа предков, третьи – проявление веры в перерождение. Ничего более определенного по этому поводу сказать, к сожалению, нельзя.
В наши же дни маори носят свою традиционную брошку, как мне кажется, не в силу каких-либо религиозных побуждений, а просто из чувства национальной гордости, любви к своему народу и его культурному наследию.
Хеи Тики стал символом Новой Зеландии. Его носят и белые люди, носил его на острове Южный, в «Стране нефритовой воды», и я. А сейчас бережно храню его и иногда мне бывает жаль, что положение респектабельного научного работника не позволяет мне появляться с нефритовым украшением на груди.
Конечно, Хеи Тики не единственный предмет, который изготовляли маори из своего замечательного камня. Мне хотелось бы упомянуть еще «топор вождей».
Аборигены Новой Зеландии верили, что поунаму – принадлежность в первую очередь знатных представителей рода. У маори бытовала даже поговорка: «Три вещи украшают вождя: оружие из нефрита, накидка из собачьей кожи и резной дом».
Такая замечательная вещь, как нефрит, по мнению маори, не могла быть простым камнем. Создать его могли только «сверхъестественные силы». И в весьма сложных религиозных представлениях первых новозеландцев говорится о богине Те Ану Матао – владычице ледяного, холода, которая вышла замуж за общеполинезийского морского бога Тангароа. От этого священного супружества появилось четверо детей. Одним из них и был поунаму – нефрит. Тот самый нефрит, чьим именем назван самый южный полинезийский остров, который находится у ворот Антарктиды.
Самое богатое месторождение поунаму находилось именно здесь, на берегах красивейшего фьорда. До прихода белых тут жило племя нгатимамоа. Но еще раньше первыми настоящими маори, пришедшими на Те Ваи Поунаму, были люди племени ваитаха. Агрессивные нгатимамоа победили и изгнали ваитаха.
В XVII веке сюда нахлынула третья волна переселенцев с острова Северный – нгаитаху. Но и они были побеждены нгатимамоа. А потом в один из фьордов этого прекрасного острова вошел на своем корабле капитан Кук. Это случилось в 1773 году. Английский мореплаватель нашел здесь маорийцев нгатимамоа, которые дружески его приняли.
В начале XIX века воины племени нгатимамоа, возглавляемые вождем Туаваикои, отбили крепость Тутурау Паа, которую до этого захватил отряд, вторгшийся под предводительством Те Паухо с острова Северный.
В 1842 году белые охотники за тюленями вновь встретились с нгатимамоа в фьорде Блай Саунд. С того времени и до наших дней не проходит десятилетия, чтобы не появились сообщения об этом маорийском племени, которое, не будучи никем истреблено, исчезло, однако, самым непонятным образом.
Золотоискатели, лесники, охотники приносили одно сообщение за другим, свидетельствующие о существовании, по их мнению, изолированной группы маори в необжитых местах юго-запада Те Ваи Поунаму. На берегу озера Те Анау был найден след босой ноги. Новозеландский врач обнаружил в скалах к северу от этого же озера берцовую кость, которая принадлежала человеку, умершему не более двух лет назад. И прочее, и прочее...
История исчезнувшего маорийского племени волнует меня с того самого момента, как я о ней услышал. Именно из-за этих потерявшихся маори я карабкался по склонам скал над озером Те Анау, спускался к Милфорд Саунду, бродил вдоль берегов озера Манапури.
Мои поиски были, конечно, напрасными еще и потому, что подобная задача требует длительных исследований всей этой труднодоступной области.
«Снежный человек Полинезии» ждет своего исследователя. Как уже было указано, нгатимамоа никто не уничтожал. Поэтому если они не вымерли сами в лабиринтах фьордов, то где-то далеко, в неприступных лесах, еще сохранились остатки полинезийцев, сумевших в этой части земного шара избежать контакта с современным миром.
Время от времени на поиски нгатимамоа отправляются те, кто верит в их существование. В начале второй мировой войны экспедицию, поставившую своей целью поиск пропавших соплеменников, организовал маориец Тупи Патуки – потомок вождя одного из племен острова Южный.
В 1948 году известный новозеландский исследователь доктор Орбелл действительно обнаружил в лесах самого крайнего юга Те Ваи Поунаму пропавших... птиц. Экспедиция Орбелла недалеко от озера Те Анау увидела странных птиц великолепного синего цвета, которые, как предполагали орнитологи, тоже давно вымерли. Маори этих вновь обнаруженных пернатых называют такахе.
Новая Зеландия вообще представляет собой рай для любителей птиц. Мне, например, больше всего нравится знаменитый киви, изображение которого украшает новозеландские монеты и почтовые марки этого государства. Наряду с серым и коричневым киви на острове живут и другие виды этих необычных птиц, например зеленые попугаи кеа, которые в отличие от существующих о них представлений – кровожадные хищники. Они, как правило, нападают на овец и заживо вырывают у своих жертв почки и кишки. И здесь же, в диком Фьордленде живет миролюбивый родственник кеа – ночной какапу.
Самая, звонкоголосая певчая птица Те Ваи Поунаму – кокримоко. Новозеландцы называют ее «птица-колокольчик», потому что пение этой птицы похоже на звон. Другим солистом является поэпоэ, перья которого украшают одежду маори.
Есть еще одна новозеландская птица, которая интересна тем, что делит свое гнездо с ящерицей туатарой. Ночью в этом совместном глиняном жилище обитает птица, а днем, когда она охотится, сюда приползает ящерица, ведущая ночной образ жизни.
Это небольшое пресмыкающееся вообще довольно любопытно, но самое интересное у него – остатки третьего глаза, сохранившиеся на голове. Маори очень боятся трехглазой туатары. Они считают ее неким упырем-каннибалом. Еще Кук записал рассказ новозеландцев о «драконе», который пожирает людей. А на самом деле туатара питается лишь жуками и гусеницами. Кстати, трехглазая ящерица живет на земле уже свыше ста пятидесяти миллионов лет. Эта живая окаменелость появилась здесь еще в те времена, когда Новая Зеландия была соединена с Австралией и Южной Америкой.
Охотники Те Ваи Поунаму употребляли в пищу мясо птицы моа. Это была огромная птица, часто вдвое превышавшая рост человека. Охотники истребили ее полностью. Поэтому видеть новозеландских моа мне довелось лишь в двух местных музеях: сначала в Крайстчерче, а затем в Данидине. Оба музея гордятся коллекциями скелетов этих гигантских птиц с могучей грудной клеткой и мощными ногами, напоминающими ноги лошади. В данидинском музее я видел и прекрасно сохранившиеся яйца моа, а также описание содержимого их желудка – побегов, листьев, корней – короче, растительной, пищи.
Моа явно походили на страусов эму, которых я видел во время поездки по Австралии, или на казуаров, знакомых мне по экспедиции на Новую Гвинею.
Археологические исследования острова Южный свидетельствуют о том, что птиц моа уничтожили, собственно, даже не маори, а группа полинезийских переселенцев, которые пришли в Новую Зеландию задолго до них, примерно в конце первого тысячелетия. Самая древняя дата появления первых поселенцев на островах, полученная с помощью радиоактивного метода, – 1125 год (± 50 лет).
Охотники на моа, как мы называем этих первых новозеландцев – предшественников маори, убивали птиц каменными или нефритовыми топорами.
Археологи обнаружили многочисленные стоянки охотников на моа. Наряду с костями птиц и нефритовым оружием там всегда находят земляные печи – открытые очаги, на которых жарили птичье мясо, обмазав его сверху глиной. Самые древние новозеландцы завезли сюда со своей тропической родины различные плоды и семена. Однако, кроме сладкого картофеля, ничто больше не прижилось на холодном острове Южный.
Следов охотников на моа намного больше попадается в «Стране нефритовой воды», чем на севере.
Раскопки первых стоянок предшественников маори показали, что кости моа встречаются так же часто, как и останки человека. В более поздних стоянках птичьих костей становится все меньше, их заменяют остатки другой пищи – рыб и морских животных. Потом птицы моа исчезают совсем. И вместе с ними охотники на них. Затем в истории Новой Зеландии появляются маори.
Как сложились взаимоотношения между охотниками на моа и новым пришельцем, земледельцем маори, это наука должна еще выяснить. Известно лишь, что охотники на моа исчезли. Так же как и племя нгатимамоа. Как и многие другие первобытные народы.
Осталась лишь поговорка, часто повторяемая маори, которая вызывает боль в моей душе каждый раз, когда я ее слышу. Я не могу с ней согласиться, она заставляет меня протестовать, ибо звучит как реквием по всем погибшим, уничтоженным индейцам, меланезийцам, австралийцам и полинезийцам. «Эти люди вымерли, как птицы моа», – говорят маори.
Вымерли, как птицы моа...
«МАОРИТАНГА» БУДЕТ ЖИТЬ
Охотники на моа исчезли, как и их птицы. А маори на Новой Зеландии остались. Остались полинезийцы и на всех остальных островах – на Рапануи, Таити, Раиатеа, Бораборе, Восточном и Западном Самоа, на Тонга.
Здесь, на крайнем юге «Страны нефритовой воды», заканчивается второй этап моего путешествия по «последнему раю» нашей планеты.
Сначала я побывал на Рапануи, где мощный голос славного прошлого перекрывает голоса его современных полинезийских жителей. Затем отправился в среднюю Полинезию. На островах Западного Самоа и Тонга – в период моих путешествий единственных независимых государствах в Полинезии [11] – я восхищался жизнью населяющих их народов. Возможно, она менее патетична, чем прошлое, с которым я познакомился на острове Пасхи, зато более надежна и вселяет уверенность в будущем. На островах Тонга и Западного Самоа полинезийцы и метисы составляют более девяноста девяти процентов населения. Во главе государства стоят полинезийцы. Страной управляют полинезийские министры. Культура и язык здесь тоже полинезийские. И вообще я вновь убедился в том, что знал и по прежним своим путешествиям: для сохранения своего образа жизни, национальной культуры даже маленькому народу прежде всего нужна полная политическая независимость.
После пребывания в Западном Самоа и на островах Тонга я отправился в Новую Зеландию, на два тихоокеанских острова, где живет больше всего полинезийцев. И все же белых людей здесь, в «Стране длинного белого облака» и «Стране нефритовой воды», в несколько раз больше, чем полинезийцев. Тех, которые, как казалось колонизаторам во время подписания Уаитангского договора, должны были вымереть или раствориться в массе пришлого европейского населения.
Уаитангский договор и период усиленной европейской колонизации Новой Зеландии относятся к XIX веку. Мы живем в веке двадцатом. И вот в конце своего путешествия, прощаясь с романтической Полинезией, я могу с твердой уверенностью сказать: Маоританга не погибнет, Маоританга будет жить.
Но что это за слово «Маоританга»? Его не найдешь в старых словарях маорийского языка. Введено оно в 1920 году первым министром по делам маори новозеландского правительства сэром Джеймсом Кэроллом. На митинге маорийцев в деревне Те Кути он закончил свое выступление словами:
– Держитесь своего маорийства!
Кэролл, несмотря на свое европейское имя, был наполовину маори. Преемником его на посту министра по делам маори стал уже чистокровный полинезиец сэр Апирана Турупа Нгата. Появление маорийской интеллигенции, таких людей, как Нгата, как его современник этнограф Те Ранги Хироа, вселяет уверенность в том, что Маоританга действительно не погибнет.
Но вернемся к вопросу о том, что такое Маоританга? Апирана Турупа Нгата переводит его английским словом «maorihood» – «маорийством». И сразу же объясняет, что он вкладывает в это понятие, что, по его мнению, значит «маорийство» для современных новозеландских полинезийцев. «Держаться маорийства» – это значит «подчеркнуть национальные черты маорийского народа, сохранять те характерные особенности маорийской культуры, которые актуальны в современных условиях, гордиться историческим прошлым и традициями народа маори, соблюдать древние обычаи и обряды и стремиться постоянно разъяснять требования народа маори белым людям».
После военного поражения маори в 60-х годах XIX столетия их будущее, само их существование находились под вопросом. Все говорило о том, что маори вымрут. К концу XIX века полинезийское население Новой Зеландии уменьшилось более чем вдвое. В 1900 году на обоих островах проживало менее сорока тысяч маорийцев.
Но и тогда среди маори нашлись люди, которые поверили, что их народ, преодолев удары судьбы, начнет новую жизнь. Эти в то время еще очень молодые люди были студентами и выпускниками маорийского колледжа Те Ауто. В 1891 году двадцать маорийских юношей основали «Союз за улучшение условий жизни маорийского народа», который позже превратился в «Партию молодых маорийцев». Политическая партия молодых маорийцев направила своих депутатов в новозеландский парламент. В их числе был, например, Хоне Хеке, потомок знаменитого маорийского воина. Другой известный парламентский деятель, доктор Мауи Помаре, стал министром здравоохранения новозеландского правительства, а Апирана Турупа Нгата возглавил руководство ведомством по делам маори. Вопросами культурного наследия занимался также активный деятель партии Те Ранги Хироа, по образованию врач.
Маорийские руководители уделяли большое внимание вопросам медицинской помощи полинезийскому населению Новой Зеландии. Первое издание партии младомаорийцев называлось Те ора мо те Маори – «Здоровье – маори». И условия жизни народа маори начали действительно меняться к лучшему. В начале XIX века маорийское население стабилизировалось. А в наши дни положение еще более улучшилось. И если в 1900 году в Новой Зеландии жило около сорока тысяч маори, то к 1970 году их число увеличилось в пять раз. Руководители народа маори ломают сейчас голову не над проблемой вымирания своего народа, а, наоборот, над вопросами, связанными с подлинным демографическим взрывом, ростом числа детей и тем, как найти приемлемые способы ограничения рождаемости.
Наряду с проблемами здравоохранения партия младомаорийцев большое внимание уделяла вопросам сельского хозяйства. Полинезийцы в середине XIX века жили главным образом в сельских местностях и занимались в основном земледелием. А большую часть земли отобрали у них первые европейские колонисты. После военного поражения у маори было конфисковано еще несколько миллионов акров земли.
Землю свою маори не вернули, но многие племена значительно интенсифицировали труд, стали поднимать урожайность, приближаясь по результатам к уровню, достигнутому белыми колонистами. Особенно больших успехов добилось племя нгати пороу, обитающее на востоке острова Северный. Эта территория отделена от остальных частей Новой Зеландии с одной стороны морем, с другой – высокими горами. Природная изоляция спасла землю нгати пороу в самый трагический период XIX века от европейских колонизаторов.
А в XX веке нгати пороу стали сами перенимать у белых все лучшее в организации труда, все то, что они считали для себя полезным. Племя это построило даже несколько общественных промышленных предприятий, в частности большой молочный завод.
Когда эксперимент племени нгати пороу стал уже через два десятка лет давать хорошие результаты, маорийские руководители в 1927 и 1928 годах устроили несколько больших слетов, на которых ознакомили с ними представителей всех маорийских племен.
Улучшение экономических условий жизни полинезийского населения Новой Зеландии привело к повышению и его культурного уровня. В наши дни почти все дети маори ходят в школу. Но, к сожалению, в последние годы маорийский язык не преподают даже в специальных школах маори. Молодые маори, конечно, почти все говорят на английском языке. А те, кто уезжает в города, вообще европеизируются. Однако сознание того, что они маори, остается. Я встречал маори на каждом шагу, в Окленде, например, посетил большой жилой центр для маори, построенный с правительственной помощью.
Самое большое впечатление произвел на меня первый фестиваль искусств маори, на который меня пригласили маорийские друзья во время последней поездки по Новой Зеландии. Он проходил в 1972 году на земле арава. Сюда собрались несколько тысяч представителей всех без исключения маорийских племен, а также многочисленные полинезийские ансамбли с островов Западного Самоа, Токелау, Раротонга и других архипелагов.
По национальному колориту и чертам культуры современные города Новой Зеландии поверхностному наблюдателю покажутся похожими на американские. Здесь, так же как и в Америке, бок о бок живут белые и черные – пакеха и полинезийцы [12]. Но в сельских местностях маори сохраняют свой язык и свои национальные особенности. Я уверен, что они сохранят их в будущем и по всей территории Новой Зеландии. Уверен, что лозунг Кэролла «Держитесь своего маорийства!» будет актуален и завтра, и через сотню лет.
Меня могут спросить, почему я вообще задаю такие вопросы, почему европеец задумывается над судьбами народов и племен, которые живут так невероятно далеко от его страны. Я задаю их потому, что полинезийцы тоже принадлежат «Земле людей».
Сент-Экзюпери, этот большой и прекрасный человек, который чаще других говорил о «Земле людей», как-то сказал: «Каждый часовой несет ответственность за судьбы всей империи». Эта империя и есть «Земля людей». Поэтому я, простой человек, как и все люди, ответствен за нее. Да, ответствен. Никогда не следует быть равнодушным, ибо равнодушие – это самое страшное, что может допустить человек.
Охотники на моа погибли, как и сами птицы. Так было раньше. Но сегодня уже никто не должен умирать. Ни неизвестный солдат, ни неизвестные народы. Все народы, все племена на земле – маори, тонганцы, рапануйцы, индейцы, эскимосы – имеют право на счастье. «Земля людей» – это Земля живых. И «каждый часовой несет ответственность за судьбы всей империи».
Наверняка маори избегнут трагической судьбы истребленных птиц. Всем остальным племенам, с которыми я встретился в Полинезии, гибель также не грозит. Дело в том, что только маори – единственная из полинезийских групп – составляют меньшинство населения на своей родине. На островах же Тонга, Самоа, Таити, Рапануи полинезийцев большинство, и население этих островов растет с невероятной быстротой.
Я не люблю цифр и тем более статистику. Но сейчас мне придется обратиться к цифрам, чтобы подтвердить свои слова. Так, например, на острове Пасхи – в противоположном углу полинезийского треугольника, там, где я начал свое путешествие, – местное население увеличилось менее чем за сто лет в десять раз.
На островах Западного Самоа в 1900 году жили тридцать три тысячи человек, а в 1970 году – почти полтораста тысяч. Следовательно, население и этого независимого полинезийского государства с начала века увеличилось почти впятеро. Причем число коренных жителей достигает здесь почти девяноста процентов, метисов – девяти, а белых и других полинезийцев – менее одного процента.
В Восточном Самоа в течение нынешнего века число жителей тоже выросло в пять раз. В 1900 году здесь было пять тысяч шестьсот семьдесят девять человек, в 1960 – двадцать тысяч пятьдесят один, а в 1970 году – около двадцати пяти тысяч. Из них – девяносто шесть процентов чистых полинезийцев, три процента метисов и только один процент белого населения.
Во Французской Полинезии – на Таити и прилегающих островах – первая перепись была осуществлена в 1926 году (тогда здесь проживали тридцать лять тысяч восемьсот шестьдесят два человека), а последняя – в 1962 году. За каких-нибудь тридцать пять лет население здесь увеличилось в два с половиной раза. Около семидесяти пяти процентов ее жителей – чистокровные полинезийцы, девять процентов – метисы, около четырех процентов – белые и двенадцать процентов – китайцы. И наконец, на островах Тонга в 1900 году жило двадцать тысяч семьсот человек, в 1956 году – пятьдесят шесть, тысяч восемьсот тридцать восемь человек, а в начале 70-х годов XX в. число жителей этой далекой монархии приблизилось к ста тысячам. При этом девяносто девять процентов – чистокровные полинезийцы. На островах Самоа, Тонга, Бораборе я нашел Полинезию, которая сумела сохранить свое истинное, полинезийское лицо.
В Новой Зеландии, где я нахожусь сейчас, на образ жизни коренных обитателей «Страны длинного белого облака» и «Страны нефритовой воды» повлияли контакты с миром белых людей. Но самым удивительным образом этот «земной рай», Полинезия, изменился на вершине полинезийского треугольника – Гавайских островах.
Я могу сказать теперь, что увидел новую Полинезию, в корне измененную, хотя по-прежнему волнующую и прекрасную!
Здесь, на крайнем юге «Страны нефритовой воды», заканчивается второй этап моего путешествия по «последнему раю» нашей планеты.
Сначала я побывал на Рапануи, где мощный голос славного прошлого перекрывает голоса его современных полинезийских жителей. Затем отправился в среднюю Полинезию. На островах Западного Самоа и Тонга – в период моих путешествий единственных независимых государствах в Полинезии [11] – я восхищался жизнью населяющих их народов. Возможно, она менее патетична, чем прошлое, с которым я познакомился на острове Пасхи, зато более надежна и вселяет уверенность в будущем. На островах Тонга и Западного Самоа полинезийцы и метисы составляют более девяноста девяти процентов населения. Во главе государства стоят полинезийцы. Страной управляют полинезийские министры. Культура и язык здесь тоже полинезийские. И вообще я вновь убедился в том, что знал и по прежним своим путешествиям: для сохранения своего образа жизни, национальной культуры даже маленькому народу прежде всего нужна полная политическая независимость.
После пребывания в Западном Самоа и на островах Тонга я отправился в Новую Зеландию, на два тихоокеанских острова, где живет больше всего полинезийцев. И все же белых людей здесь, в «Стране длинного белого облака» и «Стране нефритовой воды», в несколько раз больше, чем полинезийцев. Тех, которые, как казалось колонизаторам во время подписания Уаитангского договора, должны были вымереть или раствориться в массе пришлого европейского населения.
Уаитангский договор и период усиленной европейской колонизации Новой Зеландии относятся к XIX веку. Мы живем в веке двадцатом. И вот в конце своего путешествия, прощаясь с романтической Полинезией, я могу с твердой уверенностью сказать: Маоританга не погибнет, Маоританга будет жить.
Но что это за слово «Маоританга»? Его не найдешь в старых словарях маорийского языка. Введено оно в 1920 году первым министром по делам маори новозеландского правительства сэром Джеймсом Кэроллом. На митинге маорийцев в деревне Те Кути он закончил свое выступление словами:
– Держитесь своего маорийства!
Кэролл, несмотря на свое европейское имя, был наполовину маори. Преемником его на посту министра по делам маори стал уже чистокровный полинезиец сэр Апирана Турупа Нгата. Появление маорийской интеллигенции, таких людей, как Нгата, как его современник этнограф Те Ранги Хироа, вселяет уверенность в том, что Маоританга действительно не погибнет.
Но вернемся к вопросу о том, что такое Маоританга? Апирана Турупа Нгата переводит его английским словом «maorihood» – «маорийством». И сразу же объясняет, что он вкладывает в это понятие, что, по его мнению, значит «маорийство» для современных новозеландских полинезийцев. «Держаться маорийства» – это значит «подчеркнуть национальные черты маорийского народа, сохранять те характерные особенности маорийской культуры, которые актуальны в современных условиях, гордиться историческим прошлым и традициями народа маори, соблюдать древние обычаи и обряды и стремиться постоянно разъяснять требования народа маори белым людям».
После военного поражения маори в 60-х годах XIX столетия их будущее, само их существование находились под вопросом. Все говорило о том, что маори вымрут. К концу XIX века полинезийское население Новой Зеландии уменьшилось более чем вдвое. В 1900 году на обоих островах проживало менее сорока тысяч маорийцев.
Но и тогда среди маори нашлись люди, которые поверили, что их народ, преодолев удары судьбы, начнет новую жизнь. Эти в то время еще очень молодые люди были студентами и выпускниками маорийского колледжа Те Ауто. В 1891 году двадцать маорийских юношей основали «Союз за улучшение условий жизни маорийского народа», который позже превратился в «Партию молодых маорийцев». Политическая партия молодых маорийцев направила своих депутатов в новозеландский парламент. В их числе был, например, Хоне Хеке, потомок знаменитого маорийского воина. Другой известный парламентский деятель, доктор Мауи Помаре, стал министром здравоохранения новозеландского правительства, а Апирана Турупа Нгата возглавил руководство ведомством по делам маори. Вопросами культурного наследия занимался также активный деятель партии Те Ранги Хироа, по образованию врач.
Маорийские руководители уделяли большое внимание вопросам медицинской помощи полинезийскому населению Новой Зеландии. Первое издание партии младомаорийцев называлось Те ора мо те Маори – «Здоровье – маори». И условия жизни народа маори начали действительно меняться к лучшему. В начале XIX века маорийское население стабилизировалось. А в наши дни положение еще более улучшилось. И если в 1900 году в Новой Зеландии жило около сорока тысяч маори, то к 1970 году их число увеличилось в пять раз. Руководители народа маори ломают сейчас голову не над проблемой вымирания своего народа, а, наоборот, над вопросами, связанными с подлинным демографическим взрывом, ростом числа детей и тем, как найти приемлемые способы ограничения рождаемости.
Наряду с проблемами здравоохранения партия младомаорийцев большое внимание уделяла вопросам сельского хозяйства. Полинезийцы в середине XIX века жили главным образом в сельских местностях и занимались в основном земледелием. А большую часть земли отобрали у них первые европейские колонисты. После военного поражения у маори было конфисковано еще несколько миллионов акров земли.
Землю свою маори не вернули, но многие племена значительно интенсифицировали труд, стали поднимать урожайность, приближаясь по результатам к уровню, достигнутому белыми колонистами. Особенно больших успехов добилось племя нгати пороу, обитающее на востоке острова Северный. Эта территория отделена от остальных частей Новой Зеландии с одной стороны морем, с другой – высокими горами. Природная изоляция спасла землю нгати пороу в самый трагический период XIX века от европейских колонизаторов.
А в XX веке нгати пороу стали сами перенимать у белых все лучшее в организации труда, все то, что они считали для себя полезным. Племя это построило даже несколько общественных промышленных предприятий, в частности большой молочный завод.
Когда эксперимент племени нгати пороу стал уже через два десятка лет давать хорошие результаты, маорийские руководители в 1927 и 1928 годах устроили несколько больших слетов, на которых ознакомили с ними представителей всех маорийских племен.
Улучшение экономических условий жизни полинезийского населения Новой Зеландии привело к повышению и его культурного уровня. В наши дни почти все дети маори ходят в школу. Но, к сожалению, в последние годы маорийский язык не преподают даже в специальных школах маори. Молодые маори, конечно, почти все говорят на английском языке. А те, кто уезжает в города, вообще европеизируются. Однако сознание того, что они маори, остается. Я встречал маори на каждом шагу, в Окленде, например, посетил большой жилой центр для маори, построенный с правительственной помощью.
Самое большое впечатление произвел на меня первый фестиваль искусств маори, на который меня пригласили маорийские друзья во время последней поездки по Новой Зеландии. Он проходил в 1972 году на земле арава. Сюда собрались несколько тысяч представителей всех без исключения маорийских племен, а также многочисленные полинезийские ансамбли с островов Западного Самоа, Токелау, Раротонга и других архипелагов.
По национальному колориту и чертам культуры современные города Новой Зеландии поверхностному наблюдателю покажутся похожими на американские. Здесь, так же как и в Америке, бок о бок живут белые и черные – пакеха и полинезийцы [12]. Но в сельских местностях маори сохраняют свой язык и свои национальные особенности. Я уверен, что они сохранят их в будущем и по всей территории Новой Зеландии. Уверен, что лозунг Кэролла «Держитесь своего маорийства!» будет актуален и завтра, и через сотню лет.
Меня могут спросить, почему я вообще задаю такие вопросы, почему европеец задумывается над судьбами народов и племен, которые живут так невероятно далеко от его страны. Я задаю их потому, что полинезийцы тоже принадлежат «Земле людей».
Сент-Экзюпери, этот большой и прекрасный человек, который чаще других говорил о «Земле людей», как-то сказал: «Каждый часовой несет ответственность за судьбы всей империи». Эта империя и есть «Земля людей». Поэтому я, простой человек, как и все люди, ответствен за нее. Да, ответствен. Никогда не следует быть равнодушным, ибо равнодушие – это самое страшное, что может допустить человек.
Охотники на моа погибли, как и сами птицы. Так было раньше. Но сегодня уже никто не должен умирать. Ни неизвестный солдат, ни неизвестные народы. Все народы, все племена на земле – маори, тонганцы, рапануйцы, индейцы, эскимосы – имеют право на счастье. «Земля людей» – это Земля живых. И «каждый часовой несет ответственность за судьбы всей империи».
Наверняка маори избегнут трагической судьбы истребленных птиц. Всем остальным племенам, с которыми я встретился в Полинезии, гибель также не грозит. Дело в том, что только маори – единственная из полинезийских групп – составляют меньшинство населения на своей родине. На островах же Тонга, Самоа, Таити, Рапануи полинезийцев большинство, и население этих островов растет с невероятной быстротой.
Я не люблю цифр и тем более статистику. Но сейчас мне придется обратиться к цифрам, чтобы подтвердить свои слова. Так, например, на острове Пасхи – в противоположном углу полинезийского треугольника, там, где я начал свое путешествие, – местное население увеличилось менее чем за сто лет в десять раз.
На островах Западного Самоа в 1900 году жили тридцать три тысячи человек, а в 1970 году – почти полтораста тысяч. Следовательно, население и этого независимого полинезийского государства с начала века увеличилось почти впятеро. Причем число коренных жителей достигает здесь почти девяноста процентов, метисов – девяти, а белых и других полинезийцев – менее одного процента.
В Восточном Самоа в течение нынешнего века число жителей тоже выросло в пять раз. В 1900 году здесь было пять тысяч шестьсот семьдесят девять человек, в 1960 – двадцать тысяч пятьдесят один, а в 1970 году – около двадцати пяти тысяч. Из них – девяносто шесть процентов чистых полинезийцев, три процента метисов и только один процент белого населения.
Во Французской Полинезии – на Таити и прилегающих островах – первая перепись была осуществлена в 1926 году (тогда здесь проживали тридцать лять тысяч восемьсот шестьдесят два человека), а последняя – в 1962 году. За каких-нибудь тридцать пять лет население здесь увеличилось в два с половиной раза. Около семидесяти пяти процентов ее жителей – чистокровные полинезийцы, девять процентов – метисы, около четырех процентов – белые и двенадцать процентов – китайцы. И наконец, на островах Тонга в 1900 году жило двадцать тысяч семьсот человек, в 1956 году – пятьдесят шесть, тысяч восемьсот тридцать восемь человек, а в начале 70-х годов XX в. число жителей этой далекой монархии приблизилось к ста тысячам. При этом девяносто девять процентов – чистокровные полинезийцы. На островах Самоа, Тонга, Бораборе я нашел Полинезию, которая сумела сохранить свое истинное, полинезийское лицо.
В Новой Зеландии, где я нахожусь сейчас, на образ жизни коренных обитателей «Страны длинного белого облака» и «Страны нефритовой воды» повлияли контакты с миром белых людей. Но самым удивительным образом этот «земной рай», Полинезия, изменился на вершине полинезийского треугольника – Гавайских островах.
Я могу сказать теперь, что увидел новую Полинезию, в корне измененную, хотя по-прежнему волнующую и прекрасную!