Остальные девять бунтовщиков решили как можно скорее покинуть Матаваи. Провизии у них было достаточно, не хватало только женщин. Тогда моряки устроили на корабле мнимый «прощальный вечер», на который пригласили группу девушек. С наступлением ночи они осторожно подняли якорь и вместе со своими пленницами покинули Таити, на этот раз уже навсегда.
На борту теперь находились восемнадцать девушек и три полинезийца. Каждый мужчина выбрал себе подругу. Остальных – самых некрасивых – высадили на острове Муреа, а сами продолжили свой путь по Тихому океану.
Долго носило их по водам Полинезии, пока наконец мятежники не оказались на острове, который, по мнению Крисчена, отвечал всем необходимым требованиям: во-первых, он был необитаем; во-вторых, на нем росло хлебное дерево, бананы и ямс. Все это, видимо, завезли сюда когда-то полинезийцы. Еще одним свидетельством пребывания полинезийцев на необитаемом острове было святилище – марае. Его моряки обнаружили несколько позже.
Сейчас стало даже известно, кто же первым заселил этот тэстров, который полинезийцы, как и Рапануи, вначале называли Мата Ки Те Ранге. Ученые обнаружили здесь скелет человека, череп которого был помещен в большую раковину. Так хоронили мертвых лишь жители острова Мангарева. Напрашивался вывод, что первыми островитянами, построившими здесь свои марае, были жители Мангаревы. Они умели возделывать землю. Однако полинезийские колонисты, вероятно, вымерли или же покинули небольшой клочок суши и вернулись домой, на родную Мангареву. Поэтому люди с «Баунти» не нашли на острове ни одного живого человека.
Крисчен вскоре определил, что они попали на островок Питкэрн, который когда-то открыл английский мореплаватель Картерет. Однако, нанося остров на карту, Картерет ошибся на целых триста пятьдесят километров. Из-за этой картографической ошибки убежище экипажа «Баунти» не обнаружили ни карательная экспедиция, которую английское адмиралтейство действительно направило в Южные моря на поиски бунтовщиков, ни команда какого-либо другого корабля.
В распоряжении Крисчена оказался остров, о котором он долго мечтал. Главарь мятежников решил, что останется здесь до конца своих дней. И чтобы воспоминание о Таити не толкнуло кого-нибудь из его людей на попытку вернуться в бухту Матаваи, Крисчен сжег «Баунти». Мятежники, вновь открывшие Питкэрн, построили в центре острова хижины, разделили всю территорию на девять участков и начали обрабатывать землю. Судя по всему, полинезийцам земли не досталось.
И снова новоиспеченные жители острова начали ощущать недостаток женщин. На «Баунти» прибыли двенадцать мужчин и двенадцать женщин. «Лишних», как уже было сказано, англичане высадили на острове Муреа. Потом, когда из трюма вылезли еще три местных жителя (их при разделе девушек в расчет не принимали), они пожалели об этом. Кроме того, вскоре после переезда на островок Питкэрн две женщины – жены Смита и Уильямса – скончались. Вдовцы, не предложив даже никакого вознаграждения, присвоили себе жен полинезийцев.
И вот теперь таитяне, которые сначала радовались путешествию на «Баунти» как великолепному приключению, поняли, что попали в положение рабов. Они, естественно, не захотели мириться с такой судьбой. Первых двух беглецов, скрывшихся в горах, выследили и убили. Мир, наступивший после этого «восстания», к сожалению, оказался недолгим. Примерно через три года после того, как «Баунти» подошел к Питкэрну, полинезийцы стали готовиться к новому выступлению. На сей раз оно оказалось более успешным. Островитяне застрелили из мушкетов Уильямса, Мартина, садовника Брауна и, наконец, того, кто их всех привел на одинокий остров, – Флетчера Крисчена.
Итак, на Питкэрне оказалось четыре англичанина, но не осталось ни одного полинезийца. Зато женщин стало больше, чем мужчин, причем настроены они были отнюдь не мирно. И если раньше на острове бушевала «война расовая», то теперь Питкэрну стала угрожать «война женская». Женщины с особенной неприязнью относились к двум морякам – жестокому Кинталу и Микою, который, кстати, совершил еще одно прегрешение. Когда-то он был рабочим на шотландском спиртном заводе. Микой вспомнил, что жители Таити добывали алкогольный напиток из корней растения ти.
Его он обнаружил и на Питкэрне. Микой из патрубков бывшего парового котла «Баунти» смастерил перегонный аппарат. Однако сам он первым стал жертвой бесконечных пьянок, которым отчаянно предавался вместе со своим другом Кинталом.
После смерти Микоя от запоя на острове остались три, англичанина. Двое из них – Янг и Смит – сговорились убрать третьего, не любимого всеми Кинтала. Вскоре такой случай представился. Когда Кинтал был сильно пьян, они раскроили ему череп топором.
На острове все сильно изменилось. Бывший мичман Янг и Алек Смит навели порядок. Они даже открыли для теперь уже многочисленных потомков школу. После того как от воспаления легких скончался Янг, некоронованным королем и супругом всех десяти женщин стал единственный мужчина на Питкэрне – Алек Смит.
Этот моряк, родом из простой семьи, сам долгое время остававшийся неграмотным, изменил до неузнаваемости обитель бунтовщиков. Он воспитывал (как умел) всех: и собственных и чужих детей. Смит регулярно проводил богослужения, знакомя свою необычную «паству» с отдельными главами и заветами Библии.
Этот «христианский рай», созданный человеком, которого в Англии ждала виселица, до сих пор следует идеалам своего «творца». Впоследствии он назвал себя Адамом.
В 1807 году у берегов Питкэрна на несколько часов случайно задержался американский корабль, охотившийся за китами. Его капитан Фолджер поведал всему миру об удивительном, прелестном островке Южных морей. Моряки, побывавшие здесь после Фолджера, подтвердили его сообщения.
Мудрый Смит-Адам вершил судьбами своего острова целых тридцать лет [8]. В 1856 году некоторые потомки английских мятежников и их таитянских жен переселились на одинокий остров Норфолк в западной части Тихого океана [9]. Остальные до сих пор живут на Питкэрне. В наши дни они пользуются пристальным вниманием антропологов.
Так что история «Баунти» на этом не кончилась. Она продолжается и сейчас, хотя несколько выходит за рамки Полинезии. Тем не менее она небезынтересна для тех, кому дороги эти тихоокеанские острова и их жители. И уж во всяком случае любопытна тем, что легла в основу предания о «последнем рае».
Видимо, следует рассказать и о том, что произошло с другими участниками драмы. Как уже говорилось, Уильяму Блаю в открытой шлюпке удалось в конце концов добраться до острова Тимор, а отсюда, из Индонезии, перебраться в Англию.
Естественно, Блай сразу же послал адмиралтейству пространный доклад о бунте на «Баунти». Адмиралтейство, в свою очередь, без промедления направило в Южные моря корабль, на этот раз «Пандору» под командованием капитана Эдвардса с целью найти беглецов и доставить их в Англию.
Эдвардс направился прямо на Таити. Вскоре в бухту Матаваи, к великой радости Помаре I, вошел еще один английский корабль. Там оставались четырнадцать человек из экипажа «Баунти». Среди них – один из руководителей мятежа, Черчилл, и его верный друг Томпсон, которые к тому времени покинули, однако, Матаваи и перебрались на полуостров Таиарапу. В конце концов Чарлз Черчилл стал даже вождем этой территории, но английского вождя таитян вскоре предательски застрелил его ближайший друг Томпсон. А в отместку за это разгневанные жители Малого Таити разбили Томпсону камнем голову.
Оставшиеся в живых члены экипажа были очень нужны Помаре I. Ведь в бесконечно вспыхивавших между отдельными таитянскими «государствами» стычках англичанам приходилось волей-неволей выступать на его стороне. При этом они помогали королю не только своими мушкетами, но и предоставляли в его распоряжение настоящее военное судно. Дело в том, что старший корабельный мастер Моррисон, которому мятежники не позволили покинуть «Баунти» и который после ухода Черчилла стал признанным вождем оставшихся на Таити англичан, сумел построить в этих условиях замечательный корабль, названный им «Резолюшн». На нем они могли бы отправиться даже в Англию.
Однако первую военную операцию английские «наемники таитянского вождя» совершили на суше. Они выступили против земли атахуру, расположенной на западном берегу острова. Белые волонтеры Помаре оказались действительно триумфаторами. Одним из решающих результатов нападения на атахуру был захват мароруа – пояса, украшенного красными перьями, символа королевской власти. Отныне он находился в руках Помаре I. И тот послал своих белых воинов по окружной дороге вдоль побережья острова, чтобы они демонстрировали Красный пояс в каждой деревне. Моряки с «Баунти» несли мароруа и английский флаг, тоже украшенный красными перьями.
Помаре I одержал решительную победу. Однако главную роль сыграли его «английские друзья». Будущий первый король объединенного Таити даже не покидал своей резиденции. Всю работу за него проделали англичане.
Спустя несколько месяцев после «славной победы» Помаре I встречал новых английских моряков. На этот раз в Матаваи – самой известной теперь бухте Южных морей – бросила якорь «Пандора», на борту которой находился начальник английской карательной экспедиции решительный и безжалостный капитан Эдвардс.
Вскоре капитан собрал в корабельном карцере, названном «ящиком Пандоры» [10] всех моряков с «Баунти», которые в то время еще жили на Таити. И на мятежников и на тех, кто вынужден был остаться на борту «Баунти», надели кандалы. И так – в кандалах, запертые в «ящике Пандоры» – провели они на Таити целых два месяца. Посещать моряков «имели право» лишь их дети, родившиеся на острове, то есть грудные младенцы.
Но еще более ужасным, чем это пребывание в кандалах на Таити, было для узников возвращение на родину. Прекрасную бухту Матаваи корабль Эдвардса покинул в мае 1791 года. Вместе с ним отправился и «Резолюшн», построенный на Таити Моррисоном, на котором он с другими «верными» Блаю людьми намеревался отправиться в Англию. Пока что и «лояльные» матросы и мятежники одинаково страдали в душном карцере.
Но самое худшее ждало их впереди. Проходя Большой Барьерный риф, который огибает всю северо-восточную часть Австралии, «Пандора» наскочила на подводную скалу. Через проломленный борт в трюмы хлынула вода, и экипажу не оставалось ничего другого, как покинуть корабль. Когда пришлось прыгать в море, некоторым узникам стража даже не сняла кандалы. Во время кораблекрушения погибли четверо из четырнадцати моряков «Баунти» и вместе с ними тридцать один матрос «Пандоры».
А те, кто выжил, на четырех спасательных шлюпках повторили плавание капитана Блая по Торресову проливу, и спустя два года в голландской Индонезии снова появились моряки с «Баунти». На этот раз в качестве потерпевших кораблекрушение! И лишь через пять лет, после того как многострадальные моряки покинули с капитаном Блаем Англию, остаток экипажа «Баунти» вернулся на родную землю.
Еще три месяца узники ждали решения военного трибунала. Причем все, включая и тех, кто, по показаниям самого Блая, вынуждены были остаться на «Баунти» против своей воли. Блай не принял участия в самом разбирательстве. Однако он дал показания, в которых безосновательно обвинил в мятеже Джемса Моррисона и Питера Хейвуда, то есть тех, кто до конца оставался верным своему капитану. Вместе с четырьмя матросами их приговорили к смертной казни. Один из осужденных, Маспретт, благодаря великолепно составленной апелляции адвоката, и двое невинных, Моррисон и Хейвуд, были помилованы. Трое бунтовщиков, Беркетт, Миллуорд и Эллисон, через шесть недель после вынесения приговора, ради которого они преодолели более двадцати тысяч километров, были повешены в Портсмуте на рее военного корабля «Брансуик».
Таковым оказался финал волнующей драмы брига «Баунти» и его экипажа. Чтобы отправить на виселицу трех человек, «Пандоре» пришлось обогнуть полмира. Во время плавания погибло более тридцати участников карательной экспедиции, утонул сам корабль, и адмиралтейство вынуждено было оплатить оставшимся в живых матросам «Пандоры» дорогу с острова Тимор до Англии.
Казнью трех моряков с юридической точки зрения «дело «Баунти» было завершено. Однако наказание понесли лишь второстепенные участники мятежа, и уж, во всяком случае, не его зачинщики. Многие, кстати, до сих пор считают главным виновником бунта того, кто стал его жертвой, – капитана Блая. О нем много говорилось в ходе судебного разбирательства в Портсмуте, но Блай так и не принял в нем непосредственного участия.
Где же он был в это время? Снова в бухте Матаваи на Таити, где опять собирал саженцы хлебного дерева, которые в полной сохранности в 1793 году доставил английским плантаторам Вест-Индии.
Я недавно побывал на Сент-Винсенте, одном из Антильских островов, где увидел хлебное дерево, выращенное из первого саженца, доставленного сюда капитаном Блаем в конце своего знаменитого плавания. Это было одно, из немногих хлебных деревьев, которые я видел на Антилах. Почему немногих? Да потому что те, для кого желтоватые плоды должны были стать хлебом насущным, – черные рабы английских плантаторов, отказались их есть, оставаясь «верными» своим бананам.
Первое хлебное дерево, принявшееся здесь, растет на Сент-Винсенте. Второе я видел в Кингстауне, на Ямайке. И это все. Весь результат длительных плаваний, драмы парусника «Баунти» и его экипажа, бессмысленных смертей на Питкэрне, на скалах Большого Барьерного рифа и рее военного корабля в Портсмуте.
В полном одиночестве я прохаживался по маленькому ботаническому саду заброшенного острова. И в таком же одиночестве стоял над бухтой Матаваи, над этой великолепной радугой тропического моря, окаймленного черной рамкой пляжа. Море здесь спокойно. Бухта молчит. Воды ее хранят историю, которая наряду с легендарной судьбой художника, больше всего на свете любившего этот остров, является одним из самых удивительных преданий Южных морей.
ОЧАРОВАННЫЕ ГЛАЗА
Я еще вернусь в Матаиеа, к художнику, прославившему имя таитянской деревни. А пока что мне хочется из «гогеновской» Ототуры пройти еще несколько километров к востоку. За деревней течет речка Ваихириа. Это название – и отнюдь не безосновательно – означает «Таинственная вода». Ваихириа вытекает из странного озера – «Мертвого моря» Таити, которое находится у подножия Тетуфары – горы, расположенной в глубине острова.
От устья реки Ваихириа остается лишь несколько километров до Таравайского перешейка, а прямо перед ним находится цель моего пути – деревня Папеари. Здесь, на окраине малоизвестного таитянского поселения, американский естествоиспытатель Гаррисон Уиллард Смит, профессор Гарвардского университета, основал своеобразный ботанический сад – Моту Овини, что в дословном переводе означает «Дикий остров».
Смит, так же как и сотни других путешественников, не смог устоять перед очарованием Таити. Специалист по тропической флоре, посетивший десятки стран, работавший на Борнео и Суматре, собиравший растения на Цейлоне и в Южном Чили, он, всего на несколько дней остановившись на Таити, как и многие до него, навсегда полюбил этот остров.
На профессорскую зарплату Смит стал скупать один участок земли за другим, пока не создал неподалеку от Таравайского перешейка удивительный «сад чудес», где на благо острова стал выращивать растения и деревья, которые, по его мнению, могли бы оказаться полезными для таитян.
Гаррисон предпринимал все новые и новые экспедиции и после каждой из них привозил в Моту Овини семена, плоды и саженцы. Например, все грейпфруты, которые я видел на таитянских цитрусовых плантациях, вели свое происхождение от саженцев, завезенных Смитом в 20-е годы с Саравака.
Наряду с плодовыми растениями гарвардский профессор выписывал для Таити со всего мира самые красивые цветы и рассаживал их по острову.
Сегодня в Моту Овини – удивительной лаборатории Гаррисона, раскинувшейся под открытым небом, – произрастает около трехсот видов растений. Но, к сожалению, в волшебном саду уже нет садовника, которого полинезийцы называли «лесной дед». В начале второй мировой войны ему пришлось покинуть свою «зеленую империю». Таитяне думали даже, что он умер, и воздвигли у него в саду надгробие. Но так как им трудно было написать его длинное имя, то они просто выгравировали на камне три буквы – США.
Однако «американский дед таитянских лесов» вернулся в свой волшебный сад – Моту Овини. Здесь он и умер в 1947 году. Похоронили Смита на самом высоком месте в саду, откуда открывается изумительный вид на океан и полуостров Таиарапу.
После смерти «лесного деда» его сад запустел. В период наивысшего расцвета в нем было больше шестисот пятидесяти видов растений, сейчас же осталось около трехсот. Гаррисон Смит подарил Моту Овини администрации острова, которая отнеслась к нему довольно пренебрежительно. Предполагали даже передать территорию сада лепрозорию.
В 1952 году Моту Овини купил другой американец – Корнелиус Кран, который привел сад в порядок и после того, как он приобрел свой первоначальный вид, вновь подарил его администрации острова.
Но одну часть сада Корнелиус Кран передал фонду Зингера. Зингер, известный во всем мире владелец предприятий, выпускающих швейные машины, был достаточно богат и не нуждался в подарках. Но на этот раз речь шла о замечательном участке земли на окраине Папеари, где фонд Зингера задумал основать музей в честь человека, который, так же как и «лесной дед», был влюблен в Таити и предан ему. Таитяне звали его «Человек, который делает людей», а весь цивилизованный мир – Полем-Анри-Эженом Гогеном. Меня во время пребывания на Таити интересовала, естественно, не вся жизнь Гогена, а лишь тот ее период, который был связан с Таити. Со следами пребывания здесь Гогена я сталкивался и в Матаиеа, и в Пунаауиа, и в Папеэте. В таитянском этнографическом музее Гогену посвящен целый стенд на первом этаже. Напоминает о нем и одна из главных улиц Папеэте, названная его именем, и бесчисленные открытки с репродукциями его полинезийских картин, и дорогие, красочные альбомы, которые продаются в книжных лавках.
Однако настоящим, а не просто поверхностно-туристическим знакомством с жизнью великого художника, которого таитяне называли Коке, так как не могли выговорить французское имя Гоген (так, например, они вместо Пауль произносят Пауро), было для меня посещение деревеньки Пунаауиа, где Коке жил во время второго периода пребывания на Таити – в 1895-1901 годы.
Полное представление о жизни Гогена в Полинезии дает музей в Папеари, расположенный по соседству с ботаническим садом. Архитектор Клод Бах разместил его в четырех зданиях и деревянной башенке, расположив по сторонам небольшой квадратной площади. Сразу же от первых панно, изображающих отца художника и его мать-перуанку и рассказывающих о годах, проведенных Гогеном в Южной Америке, Бретани и в пансионе Пантеон Понт-Авена, я перешел к репродукциям его первых картин, посвященных Полинезии.
Впервые Гоген посетил Таити в качестве молодого офицера одного из торговых судов в 1867 году и поддался удивительному очарованию острова, найдя в Полинезии «последний рай». Через двадцать четыре года после первого посещения Таити художник вернулся на остров. Гогену шел сорок третий год, когда он приехал в Папеэте. Столица Таити разочаровала его. И хотя таитяне составляли подавляющее большинство жителей Папеэте, но в жизни города они играли не главную роль. А их король Помаре V, обещавший принять Гогена, выпил свою последнюю рюмку «Бенедиктина» и умер за день до назначенной аудиенции.
Смерть последнего таитянского короля глубоко опечалила Гогена. Он написал тогда (хотя и был, конечно, не прав): «С ним кончилась история маори... Глубокое горе охватило меня». По случайному стечению обстоятельств с похоронами умершего от пьянства короля связан первый заказ, сделанный Гогену на Таити. Ему поручили оформить тронный зал, в котором в форме французского адмирала должны были выставить покойного монарха.
Гоген, естественно, отказался выполнить этот «художественный» заказ. Он искал Таити таитян, а увидел в столице всего лишь колониальных чиновников, тупоумных офицеров и китайских торгашей. И сам Папеэте представлялся ему лишь гротескной копией маленького Парижа. И поэтому, так же как перед этим Европу, Гоген вскоре покидает Папеэте. Он отправляется в деревню, чтобы отыскать истинное лицо этой прекрасной земли.
ТЕ ВАХИНЕ ТАИТИ
На борту теперь находились восемнадцать девушек и три полинезийца. Каждый мужчина выбрал себе подругу. Остальных – самых некрасивых – высадили на острове Муреа, а сами продолжили свой путь по Тихому океану.
Долго носило их по водам Полинезии, пока наконец мятежники не оказались на острове, который, по мнению Крисчена, отвечал всем необходимым требованиям: во-первых, он был необитаем; во-вторых, на нем росло хлебное дерево, бананы и ямс. Все это, видимо, завезли сюда когда-то полинезийцы. Еще одним свидетельством пребывания полинезийцев на необитаемом острове было святилище – марае. Его моряки обнаружили несколько позже.
Сейчас стало даже известно, кто же первым заселил этот тэстров, который полинезийцы, как и Рапануи, вначале называли Мата Ки Те Ранге. Ученые обнаружили здесь скелет человека, череп которого был помещен в большую раковину. Так хоронили мертвых лишь жители острова Мангарева. Напрашивался вывод, что первыми островитянами, построившими здесь свои марае, были жители Мангаревы. Они умели возделывать землю. Однако полинезийские колонисты, вероятно, вымерли или же покинули небольшой клочок суши и вернулись домой, на родную Мангареву. Поэтому люди с «Баунти» не нашли на острове ни одного живого человека.
Крисчен вскоре определил, что они попали на островок Питкэрн, который когда-то открыл английский мореплаватель Картерет. Однако, нанося остров на карту, Картерет ошибся на целых триста пятьдесят километров. Из-за этой картографической ошибки убежище экипажа «Баунти» не обнаружили ни карательная экспедиция, которую английское адмиралтейство действительно направило в Южные моря на поиски бунтовщиков, ни команда какого-либо другого корабля.
В распоряжении Крисчена оказался остров, о котором он долго мечтал. Главарь мятежников решил, что останется здесь до конца своих дней. И чтобы воспоминание о Таити не толкнуло кого-нибудь из его людей на попытку вернуться в бухту Матаваи, Крисчен сжег «Баунти». Мятежники, вновь открывшие Питкэрн, построили в центре острова хижины, разделили всю территорию на девять участков и начали обрабатывать землю. Судя по всему, полинезийцам земли не досталось.
И снова новоиспеченные жители острова начали ощущать недостаток женщин. На «Баунти» прибыли двенадцать мужчин и двенадцать женщин. «Лишних», как уже было сказано, англичане высадили на острове Муреа. Потом, когда из трюма вылезли еще три местных жителя (их при разделе девушек в расчет не принимали), они пожалели об этом. Кроме того, вскоре после переезда на островок Питкэрн две женщины – жены Смита и Уильямса – скончались. Вдовцы, не предложив даже никакого вознаграждения, присвоили себе жен полинезийцев.
И вот теперь таитяне, которые сначала радовались путешествию на «Баунти» как великолепному приключению, поняли, что попали в положение рабов. Они, естественно, не захотели мириться с такой судьбой. Первых двух беглецов, скрывшихся в горах, выследили и убили. Мир, наступивший после этого «восстания», к сожалению, оказался недолгим. Примерно через три года после того, как «Баунти» подошел к Питкэрну, полинезийцы стали готовиться к новому выступлению. На сей раз оно оказалось более успешным. Островитяне застрелили из мушкетов Уильямса, Мартина, садовника Брауна и, наконец, того, кто их всех привел на одинокий остров, – Флетчера Крисчена.
Итак, на Питкэрне оказалось четыре англичанина, но не осталось ни одного полинезийца. Зато женщин стало больше, чем мужчин, причем настроены они были отнюдь не мирно. И если раньше на острове бушевала «война расовая», то теперь Питкэрну стала угрожать «война женская». Женщины с особенной неприязнью относились к двум морякам – жестокому Кинталу и Микою, который, кстати, совершил еще одно прегрешение. Когда-то он был рабочим на шотландском спиртном заводе. Микой вспомнил, что жители Таити добывали алкогольный напиток из корней растения ти.
Его он обнаружил и на Питкэрне. Микой из патрубков бывшего парового котла «Баунти» смастерил перегонный аппарат. Однако сам он первым стал жертвой бесконечных пьянок, которым отчаянно предавался вместе со своим другом Кинталом.
После смерти Микоя от запоя на острове остались три, англичанина. Двое из них – Янг и Смит – сговорились убрать третьего, не любимого всеми Кинтала. Вскоре такой случай представился. Когда Кинтал был сильно пьян, они раскроили ему череп топором.
На острове все сильно изменилось. Бывший мичман Янг и Алек Смит навели порядок. Они даже открыли для теперь уже многочисленных потомков школу. После того как от воспаления легких скончался Янг, некоронованным королем и супругом всех десяти женщин стал единственный мужчина на Питкэрне – Алек Смит.
Этот моряк, родом из простой семьи, сам долгое время остававшийся неграмотным, изменил до неузнаваемости обитель бунтовщиков. Он воспитывал (как умел) всех: и собственных и чужих детей. Смит регулярно проводил богослужения, знакомя свою необычную «паству» с отдельными главами и заветами Библии.
Этот «христианский рай», созданный человеком, которого в Англии ждала виселица, до сих пор следует идеалам своего «творца». Впоследствии он назвал себя Адамом.
В 1807 году у берегов Питкэрна на несколько часов случайно задержался американский корабль, охотившийся за китами. Его капитан Фолджер поведал всему миру об удивительном, прелестном островке Южных морей. Моряки, побывавшие здесь после Фолджера, подтвердили его сообщения.
Мудрый Смит-Адам вершил судьбами своего острова целых тридцать лет [8]. В 1856 году некоторые потомки английских мятежников и их таитянских жен переселились на одинокий остров Норфолк в западной части Тихого океана [9]. Остальные до сих пор живут на Питкэрне. В наши дни они пользуются пристальным вниманием антропологов.
Так что история «Баунти» на этом не кончилась. Она продолжается и сейчас, хотя несколько выходит за рамки Полинезии. Тем не менее она небезынтересна для тех, кому дороги эти тихоокеанские острова и их жители. И уж во всяком случае любопытна тем, что легла в основу предания о «последнем рае».
Видимо, следует рассказать и о том, что произошло с другими участниками драмы. Как уже говорилось, Уильяму Блаю в открытой шлюпке удалось в конце концов добраться до острова Тимор, а отсюда, из Индонезии, перебраться в Англию.
Естественно, Блай сразу же послал адмиралтейству пространный доклад о бунте на «Баунти». Адмиралтейство, в свою очередь, без промедления направило в Южные моря корабль, на этот раз «Пандору» под командованием капитана Эдвардса с целью найти беглецов и доставить их в Англию.
Эдвардс направился прямо на Таити. Вскоре в бухту Матаваи, к великой радости Помаре I, вошел еще один английский корабль. Там оставались четырнадцать человек из экипажа «Баунти». Среди них – один из руководителей мятежа, Черчилл, и его верный друг Томпсон, которые к тому времени покинули, однако, Матаваи и перебрались на полуостров Таиарапу. В конце концов Чарлз Черчилл стал даже вождем этой территории, но английского вождя таитян вскоре предательски застрелил его ближайший друг Томпсон. А в отместку за это разгневанные жители Малого Таити разбили Томпсону камнем голову.
Оставшиеся в живых члены экипажа были очень нужны Помаре I. Ведь в бесконечно вспыхивавших между отдельными таитянскими «государствами» стычках англичанам приходилось волей-неволей выступать на его стороне. При этом они помогали королю не только своими мушкетами, но и предоставляли в его распоряжение настоящее военное судно. Дело в том, что старший корабельный мастер Моррисон, которому мятежники не позволили покинуть «Баунти» и который после ухода Черчилла стал признанным вождем оставшихся на Таити англичан, сумел построить в этих условиях замечательный корабль, названный им «Резолюшн». На нем они могли бы отправиться даже в Англию.
Однако первую военную операцию английские «наемники таитянского вождя» совершили на суше. Они выступили против земли атахуру, расположенной на западном берегу острова. Белые волонтеры Помаре оказались действительно триумфаторами. Одним из решающих результатов нападения на атахуру был захват мароруа – пояса, украшенного красными перьями, символа королевской власти. Отныне он находился в руках Помаре I. И тот послал своих белых воинов по окружной дороге вдоль побережья острова, чтобы они демонстрировали Красный пояс в каждой деревне. Моряки с «Баунти» несли мароруа и английский флаг, тоже украшенный красными перьями.
Помаре I одержал решительную победу. Однако главную роль сыграли его «английские друзья». Будущий первый король объединенного Таити даже не покидал своей резиденции. Всю работу за него проделали англичане.
Спустя несколько месяцев после «славной победы» Помаре I встречал новых английских моряков. На этот раз в Матаваи – самой известной теперь бухте Южных морей – бросила якорь «Пандора», на борту которой находился начальник английской карательной экспедиции решительный и безжалостный капитан Эдвардс.
Вскоре капитан собрал в корабельном карцере, названном «ящиком Пандоры» [10] всех моряков с «Баунти», которые в то время еще жили на Таити. И на мятежников и на тех, кто вынужден был остаться на борту «Баунти», надели кандалы. И так – в кандалах, запертые в «ящике Пандоры» – провели они на Таити целых два месяца. Посещать моряков «имели право» лишь их дети, родившиеся на острове, то есть грудные младенцы.
Но еще более ужасным, чем это пребывание в кандалах на Таити, было для узников возвращение на родину. Прекрасную бухту Матаваи корабль Эдвардса покинул в мае 1791 года. Вместе с ним отправился и «Резолюшн», построенный на Таити Моррисоном, на котором он с другими «верными» Блаю людьми намеревался отправиться в Англию. Пока что и «лояльные» матросы и мятежники одинаково страдали в душном карцере.
Но самое худшее ждало их впереди. Проходя Большой Барьерный риф, который огибает всю северо-восточную часть Австралии, «Пандора» наскочила на подводную скалу. Через проломленный борт в трюмы хлынула вода, и экипажу не оставалось ничего другого, как покинуть корабль. Когда пришлось прыгать в море, некоторым узникам стража даже не сняла кандалы. Во время кораблекрушения погибли четверо из четырнадцати моряков «Баунти» и вместе с ними тридцать один матрос «Пандоры».
А те, кто выжил, на четырех спасательных шлюпках повторили плавание капитана Блая по Торресову проливу, и спустя два года в голландской Индонезии снова появились моряки с «Баунти». На этот раз в качестве потерпевших кораблекрушение! И лишь через пять лет, после того как многострадальные моряки покинули с капитаном Блаем Англию, остаток экипажа «Баунти» вернулся на родную землю.
Еще три месяца узники ждали решения военного трибунала. Причем все, включая и тех, кто, по показаниям самого Блая, вынуждены были остаться на «Баунти» против своей воли. Блай не принял участия в самом разбирательстве. Однако он дал показания, в которых безосновательно обвинил в мятеже Джемса Моррисона и Питера Хейвуда, то есть тех, кто до конца оставался верным своему капитану. Вместе с четырьмя матросами их приговорили к смертной казни. Один из осужденных, Маспретт, благодаря великолепно составленной апелляции адвоката, и двое невинных, Моррисон и Хейвуд, были помилованы. Трое бунтовщиков, Беркетт, Миллуорд и Эллисон, через шесть недель после вынесения приговора, ради которого они преодолели более двадцати тысяч километров, были повешены в Портсмуте на рее военного корабля «Брансуик».
Таковым оказался финал волнующей драмы брига «Баунти» и его экипажа. Чтобы отправить на виселицу трех человек, «Пандоре» пришлось обогнуть полмира. Во время плавания погибло более тридцати участников карательной экспедиции, утонул сам корабль, и адмиралтейство вынуждено было оплатить оставшимся в живых матросам «Пандоры» дорогу с острова Тимор до Англии.
Казнью трех моряков с юридической точки зрения «дело «Баунти» было завершено. Однако наказание понесли лишь второстепенные участники мятежа, и уж, во всяком случае, не его зачинщики. Многие, кстати, до сих пор считают главным виновником бунта того, кто стал его жертвой, – капитана Блая. О нем много говорилось в ходе судебного разбирательства в Портсмуте, но Блай так и не принял в нем непосредственного участия.
Где же он был в это время? Снова в бухте Матаваи на Таити, где опять собирал саженцы хлебного дерева, которые в полной сохранности в 1793 году доставил английским плантаторам Вест-Индии.
Я недавно побывал на Сент-Винсенте, одном из Антильских островов, где увидел хлебное дерево, выращенное из первого саженца, доставленного сюда капитаном Блаем в конце своего знаменитого плавания. Это было одно, из немногих хлебных деревьев, которые я видел на Антилах. Почему немногих? Да потому что те, для кого желтоватые плоды должны были стать хлебом насущным, – черные рабы английских плантаторов, отказались их есть, оставаясь «верными» своим бананам.
Первое хлебное дерево, принявшееся здесь, растет на Сент-Винсенте. Второе я видел в Кингстауне, на Ямайке. И это все. Весь результат длительных плаваний, драмы парусника «Баунти» и его экипажа, бессмысленных смертей на Питкэрне, на скалах Большого Барьерного рифа и рее военного корабля в Портсмуте.
В полном одиночестве я прохаживался по маленькому ботаническому саду заброшенного острова. И в таком же одиночестве стоял над бухтой Матаваи, над этой великолепной радугой тропического моря, окаймленного черной рамкой пляжа. Море здесь спокойно. Бухта молчит. Воды ее хранят историю, которая наряду с легендарной судьбой художника, больше всего на свете любившего этот остров, является одним из самых удивительных преданий Южных морей.
ОЧАРОВАННЫЕ ГЛАЗА
(вторая таитянская легенда)
Деревня Матаиеа – административный центр одного из районов Южного Таити – интересовала меня особенно сильно, хотя тут, кроме великолепной природы и деревенской церквушки Иоанна Крестителя, выстроенной, как и марае, из кораллового известняка, любоваться нечем. Именно здесь, в этой части деревни (местные жители ее называют Ототура), провел свои самые счастливые годы на Таити художник, очарованный островом и его жителями. Его судьба привлекала меня. И не только меня. История гениального художника, плененного Таити, его любовь, жизнь и смерть в далекой Полинезии – это вторая после «дела «Баунти» знаменитая таитянская легенда, ставшая составной частью мифа о «последнем рае».Я еще вернусь в Матаиеа, к художнику, прославившему имя таитянской деревни. А пока что мне хочется из «гогеновской» Ототуры пройти еще несколько километров к востоку. За деревней течет речка Ваихириа. Это название – и отнюдь не безосновательно – означает «Таинственная вода». Ваихириа вытекает из странного озера – «Мертвого моря» Таити, которое находится у подножия Тетуфары – горы, расположенной в глубине острова.
От устья реки Ваихириа остается лишь несколько километров до Таравайского перешейка, а прямо перед ним находится цель моего пути – деревня Папеари. Здесь, на окраине малоизвестного таитянского поселения, американский естествоиспытатель Гаррисон Уиллард Смит, профессор Гарвардского университета, основал своеобразный ботанический сад – Моту Овини, что в дословном переводе означает «Дикий остров».
Смит, так же как и сотни других путешественников, не смог устоять перед очарованием Таити. Специалист по тропической флоре, посетивший десятки стран, работавший на Борнео и Суматре, собиравший растения на Цейлоне и в Южном Чили, он, всего на несколько дней остановившись на Таити, как и многие до него, навсегда полюбил этот остров.
На профессорскую зарплату Смит стал скупать один участок земли за другим, пока не создал неподалеку от Таравайского перешейка удивительный «сад чудес», где на благо острова стал выращивать растения и деревья, которые, по его мнению, могли бы оказаться полезными для таитян.
Гаррисон предпринимал все новые и новые экспедиции и после каждой из них привозил в Моту Овини семена, плоды и саженцы. Например, все грейпфруты, которые я видел на таитянских цитрусовых плантациях, вели свое происхождение от саженцев, завезенных Смитом в 20-е годы с Саравака.
Наряду с плодовыми растениями гарвардский профессор выписывал для Таити со всего мира самые красивые цветы и рассаживал их по острову.
Сегодня в Моту Овини – удивительной лаборатории Гаррисона, раскинувшейся под открытым небом, – произрастает около трехсот видов растений. Но, к сожалению, в волшебном саду уже нет садовника, которого полинезийцы называли «лесной дед». В начале второй мировой войны ему пришлось покинуть свою «зеленую империю». Таитяне думали даже, что он умер, и воздвигли у него в саду надгробие. Но так как им трудно было написать его длинное имя, то они просто выгравировали на камне три буквы – США.
Однако «американский дед таитянских лесов» вернулся в свой волшебный сад – Моту Овини. Здесь он и умер в 1947 году. Похоронили Смита на самом высоком месте в саду, откуда открывается изумительный вид на океан и полуостров Таиарапу.
После смерти «лесного деда» его сад запустел. В период наивысшего расцвета в нем было больше шестисот пятидесяти видов растений, сейчас же осталось около трехсот. Гаррисон Смит подарил Моту Овини администрации острова, которая отнеслась к нему довольно пренебрежительно. Предполагали даже передать территорию сада лепрозорию.
В 1952 году Моту Овини купил другой американец – Корнелиус Кран, который привел сад в порядок и после того, как он приобрел свой первоначальный вид, вновь подарил его администрации острова.
Но одну часть сада Корнелиус Кран передал фонду Зингера. Зингер, известный во всем мире владелец предприятий, выпускающих швейные машины, был достаточно богат и не нуждался в подарках. Но на этот раз речь шла о замечательном участке земли на окраине Папеари, где фонд Зингера задумал основать музей в честь человека, который, так же как и «лесной дед», был влюблен в Таити и предан ему. Таитяне звали его «Человек, который делает людей», а весь цивилизованный мир – Полем-Анри-Эженом Гогеном. Меня во время пребывания на Таити интересовала, естественно, не вся жизнь Гогена, а лишь тот ее период, который был связан с Таити. Со следами пребывания здесь Гогена я сталкивался и в Матаиеа, и в Пунаауиа, и в Папеэте. В таитянском этнографическом музее Гогену посвящен целый стенд на первом этаже. Напоминает о нем и одна из главных улиц Папеэте, названная его именем, и бесчисленные открытки с репродукциями его полинезийских картин, и дорогие, красочные альбомы, которые продаются в книжных лавках.
Однако настоящим, а не просто поверхностно-туристическим знакомством с жизнью великого художника, которого таитяне называли Коке, так как не могли выговорить французское имя Гоген (так, например, они вместо Пауль произносят Пауро), было для меня посещение деревеньки Пунаауиа, где Коке жил во время второго периода пребывания на Таити – в 1895-1901 годы.
Полное представление о жизни Гогена в Полинезии дает музей в Папеари, расположенный по соседству с ботаническим садом. Архитектор Клод Бах разместил его в четырех зданиях и деревянной башенке, расположив по сторонам небольшой квадратной площади. Сразу же от первых панно, изображающих отца художника и его мать-перуанку и рассказывающих о годах, проведенных Гогеном в Южной Америке, Бретани и в пансионе Пантеон Понт-Авена, я перешел к репродукциям его первых картин, посвященных Полинезии.
Впервые Гоген посетил Таити в качестве молодого офицера одного из торговых судов в 1867 году и поддался удивительному очарованию острова, найдя в Полинезии «последний рай». Через двадцать четыре года после первого посещения Таити художник вернулся на остров. Гогену шел сорок третий год, когда он приехал в Папеэте. Столица Таити разочаровала его. И хотя таитяне составляли подавляющее большинство жителей Папеэте, но в жизни города они играли не главную роль. А их король Помаре V, обещавший принять Гогена, выпил свою последнюю рюмку «Бенедиктина» и умер за день до назначенной аудиенции.
Смерть последнего таитянского короля глубоко опечалила Гогена. Он написал тогда (хотя и был, конечно, не прав): «С ним кончилась история маори... Глубокое горе охватило меня». По случайному стечению обстоятельств с похоронами умершего от пьянства короля связан первый заказ, сделанный Гогену на Таити. Ему поручили оформить тронный зал, в котором в форме французского адмирала должны были выставить покойного монарха.
Гоген, естественно, отказался выполнить этот «художественный» заказ. Он искал Таити таитян, а увидел в столице всего лишь колониальных чиновников, тупоумных офицеров и китайских торгашей. И сам Папеэте представлялся ему лишь гротескной копией маленького Парижа. И поэтому, так же как перед этим Европу, Гоген вскоре покидает Папеэте. Он отправляется в деревню, чтобы отыскать истинное лицо этой прекрасной земли.
ТЕ ВАХИНЕ ТАИТИ
Во время ночного празднества на острове Тахаа я впервые услышал таитянскую песенку, некий заезженный шлягер под названием «Те Вахине Таити» – «Женщина с Таити». С той поры я слышал ее много раз и до сих пор помню мелодию.
Эта песня, судя по ее названию, воспевает местных красавиц, И когда на одной из стен первого здания музея Гогена я увидел фотографии и портреты полинезийских женщин – спутниц жизни Гогена, то сразу же вспомнил о популярной песенке. Ибо меня интересовал не только художник, влюбленный в Полинезию, но и полинезийки, влюбленные в художника.
Женщин, которые играли в полинезийский период его жизни и творчества заметную роль, было несколько. Среди них – Тити и Техаамана. С Тити, чье таитянское имя, если не ошибаюсь, в переводе означает «грудь» (кстати, очень подходящее имя для этой красавицы с весьма развитыми формами), Гоген познакомился вскоре после того, как сошел на берег в порту Папеэте. Европа, не понимающая его творчество, постоянная стесненность в средствах, холодная жена-датчанка – все это осталось позади. На Таити он мечтал найти мир чистый и непорочный. Мир удивительной природы, сильных мужчин и прекрасных женщин – тех самых «Те Вахине Таити».
С Тити, первой из его таитянских женщин, Гоген уехал из Папеэте. Художник арендовал повозку и отправился в путь по дороге вдоль морского берега, подыскивая для себя и своей вахине подходящую хижину и «непорочный» таитянский мир. Обосновался Гоген в деревне Матаиеа, восточная часть которой, как уже было сказано, называлась Ототура.
Даже сегодня, когда цивилизация оставила немало грязных следов на острове, Матаиеа и ее окрестности показались мне самым красивым местом на Таити. Напротив деревни среди коралловых рифов приютились два живописнейших островка с высокими пальмами. Прибой, разбивающийся о скалы, здесь бушует и пенится так красиво, как нигде на земле. Горы не подходят к самому берегу, и поэтому они видны во всем их величии. А дальше, за лагуной, в голубом океане виднеется Таити Ити – «Малый Таити» – полуостров Таиарапу.
В Матаиеа Гоген и его девушка с таким удачным именем обосновались благодаря местному вождю Тетуануи, с которым художник познакомился во время торжеств в Папеэте по случаю французского национального праздника – Дня 14 июля.
Тетуануи помог Гогену найти великолепное по местным условиям жилье – настоящий дом с просторными верандами, который построил для себя один из самых трудолюбивых жителей деревни – Анани. Его имя, кстати, в переводе означает «Апельсин».
Вначале Анани жил в обычной таитянской хижине. Однако Гоген вскоре перебрался в эту хижину, и Анани не оставалось ничего иного, как устраиваться в своем роскошном доме, где он чувствовал себя не совсем удобно.
Не удалось долго пожить в доме Анани и Тити. Вскоре после того, как Гоген приехал в Матаиеа, он пережил тяжелый припадок и так сильно харкал кровью, что художника пришлось перевезти в папеэтскую больницу. Что это был за приступ, сейчас определить трудно. Одни говорят о рецидиве тяжелого бронхита, давно мучившего художника, другие видят в нем первый признак болезни, оказавшейся для Гогена роковой, – сифилиса, которым, если говорить о Полинезии, европейцы «одарили» островитян, «заплатив им» за право войти в таитянский «рай».
Эта песня, судя по ее названию, воспевает местных красавиц, И когда на одной из стен первого здания музея Гогена я увидел фотографии и портреты полинезийских женщин – спутниц жизни Гогена, то сразу же вспомнил о популярной песенке. Ибо меня интересовал не только художник, влюбленный в Полинезию, но и полинезийки, влюбленные в художника.
Женщин, которые играли в полинезийский период его жизни и творчества заметную роль, было несколько. Среди них – Тити и Техаамана. С Тити, чье таитянское имя, если не ошибаюсь, в переводе означает «грудь» (кстати, очень подходящее имя для этой красавицы с весьма развитыми формами), Гоген познакомился вскоре после того, как сошел на берег в порту Папеэте. Европа, не понимающая его творчество, постоянная стесненность в средствах, холодная жена-датчанка – все это осталось позади. На Таити он мечтал найти мир чистый и непорочный. Мир удивительной природы, сильных мужчин и прекрасных женщин – тех самых «Те Вахине Таити».
С Тити, первой из его таитянских женщин, Гоген уехал из Папеэте. Художник арендовал повозку и отправился в путь по дороге вдоль морского берега, подыскивая для себя и своей вахине подходящую хижину и «непорочный» таитянский мир. Обосновался Гоген в деревне Матаиеа, восточная часть которой, как уже было сказано, называлась Ототура.
Даже сегодня, когда цивилизация оставила немало грязных следов на острове, Матаиеа и ее окрестности показались мне самым красивым местом на Таити. Напротив деревни среди коралловых рифов приютились два живописнейших островка с высокими пальмами. Прибой, разбивающийся о скалы, здесь бушует и пенится так красиво, как нигде на земле. Горы не подходят к самому берегу, и поэтому они видны во всем их величии. А дальше, за лагуной, в голубом океане виднеется Таити Ити – «Малый Таити» – полуостров Таиарапу.
В Матаиеа Гоген и его девушка с таким удачным именем обосновались благодаря местному вождю Тетуануи, с которым художник познакомился во время торжеств в Папеэте по случаю французского национального праздника – Дня 14 июля.
Тетуануи помог Гогену найти великолепное по местным условиям жилье – настоящий дом с просторными верандами, который построил для себя один из самых трудолюбивых жителей деревни – Анани. Его имя, кстати, в переводе означает «Апельсин».
Вначале Анани жил в обычной таитянской хижине. Однако Гоген вскоре перебрался в эту хижину, и Анани не оставалось ничего иного, как устраиваться в своем роскошном доме, где он чувствовал себя не совсем удобно.
Не удалось долго пожить в доме Анани и Тити. Вскоре после того, как Гоген приехал в Матаиеа, он пережил тяжелый припадок и так сильно харкал кровью, что художника пришлось перевезти в папеэтскую больницу. Что это был за приступ, сейчас определить трудно. Одни говорят о рецидиве тяжелого бронхита, давно мучившего художника, другие видят в нем первый признак болезни, оказавшейся для Гогена роковой, – сифилиса, которым, если говорить о Полинезии, европейцы «одарили» островитян, «заплатив им» за право войти в таитянский «рай».