Подруга жила у самого Финляндского вокзала. Дошагав до громадного памятника Ленину, он остановился. На запорошенных снегом скамейках спали бомжи. И тут до молодого человека дошло, что он — ушел. А коллега — остался... И она осталась... Они вдвоем остались... Он знал, что как-то коллега уже пытался залезть к ней под юбку. Девушка сама, смеясь, об этом рассказывала.
«Блядь!.. блядь! блядь!! блядь!!!» Картина показалась ему очень логичной. Он почти бегом рванул назад. Она открыла дверь и улыбнулась. Перегнувшись через порог, он сильно, не делая скидки на то, что она девушка, ударил ее в лицо. Она упала. Прихожая была маленькая, оклеенная желтыми обоями. Выскочивший коллега оттащил молодого человека в сторону, быстро оделся сам и увел его на улицу.
Ярость висела у него чуть ниже кадыка, но на коллегу он совсем не злился. Они выпили пива, подождали, пока откроется метро. Коллега жаловался, что за сегодняшнее ему немного неудобно перед женой. Мимо подсвеченного вокзала медленно и печально проезжали милицейские машины. Из ларька с шавермой слышалась восточная музыка. Потом коллега уехал. Какое-то время молодой человек сидел на скамейке и громко икал. Потом попробовал вернуться, но ему не открыли дверь.
С самого утра к нему зашел приятель Стасик. Молодой человек не выспался и встал — весь во вчерашних переживаниях. Стасик спросил, знает ли он, что сегодня в «Голливудских Ночах» пресс-конференция «Скутера», поп-идола и звезды дискотек. Если вы не в курсе, то поясню. Ни один нормальный журналист не ходит на пресс-конференции работать. Люди, работающие в газетах, стремятся к эксклюзиву, а на пресс-конференциях информация выдается целой толпе журналистов, всем поровну. Так что по клубным «прессухам» ходят в основном прыщавые девушки из газет с невнятными названиями.
Когда они пришли, публика была в сборе, но организаторша пресс-конференции сказала, что поп-идол задерживается, она просит прощения. Выйдя из «Ночей», он перешел Невский и поднялся на галерею Гостиного Двора.
Пол на галерее каменный, неровный. Ножки пластиковых стульев расползаются на нем — слишком мягкие. Из-за столов стереозвуком доносилось «Твъёздрвъё». Знакомый драг-диллер, изъездивший полстраны, уверял, что такой культуры пивопития, как в Петербурге, нет больше нигде. Если петербургского юношу зовут «поговорить», тот всегда понимает, что без пары кружечек не обойдется.
Денег после вчерашнего не осталось. Коллеги угостили его, а потом, решив, что так будет проще, дали немного денег в долг. Пиво в пластиковый стаканчик он наливал не до краев, а где-то на две трети. Дальше оно поднималось само, пыталось вырваться. Все вместе было похоже на хищную голливудскую протоплазму. К пиву он купил китайского арахиса. Половина удовольствия от пива — это закуски. Плеснявые фисташки, чипсы с сыром, иногда снетки. Без них уже к пятой-шестой бутылке напитки забулькают выше ключиц. Во рту встанет горький привкус. Пиво требует закусок больше, чем даже водка.
Через два часа он снова зашел в клуб. «Скутера» не было. Совсем вечером он вернулся в «Голливудские Ночи» третий раз. В туалетах «Ночей» стоят аппараты по продаже презервативов. Продаваемое изделие почему-то названо в привинченных инструкциях гандоном. Группа так и не приехала. Организаторша извинилась и раздала журналистам приглашения на концерт. Стараясь не заплетаться языком, он спросил, что со «Скутером» на самом деле. «Пьют, козлы», — сказала организаторша. На галерею после этого вернулись только пара журналисточек (одна, как обычно, очень прыщавая), молодой фотограф с Западной Украины и девушка, которую все называли Папарацци.
Она носила потертую кожаную куртку и высокие армейские ботинки. До трех часов ночи носилась со своими сменными объективами, пила пиво со всеми, кто угощал, и выкуривала две пачки сигарет в сутки. У нее было трое детей, все мальчики, плюс две собаки и, если не ошибаюсь, три кота. Заботилась вся эта компания о себе сама. Старший мальчик о среднем, средний о малыше, а чем питались кошки и собаки, я не знаю. Возможно, тоже помогали друг другу.
Папарацци спросила: собирается кто-нибудь смотреть «Скутера» или как? Внизу, по Садовой, дребезжали трамваи. Западный украинец спал, положив лицо на грязный стол. Молодой человек засомневался, стоит ли будить парня, но Папарацци сказала, что ему еще работать, так что пусть встает. Самое неприятное в питии алкоголя с утра — вечеринка может кончиться, не начавшись. Выпили по кружке, ощутили кураж и решимость, загалдели, а потом посчитали деньги, вспомнили о делах и разошлись. Остаться одному, выпив алкоголя, это жутко. Куда он мог пойти? Смотреть расползающийся в глазах телевизор? Гадать, позвонит она или не позвонит?
Перед «Скутером» фотографам нужно было заехать в «Полигон», щелкнуть концерт рок-дивы Насти Полевой. Украинец вылез на сцену и даже повел «Никоном» в правильном направлении. Наверное, сориентировался на голос. Парень имел на Папарацци виды, старался не расклеиваться. Когда та сказала, что неплохо бы выпить еще, он тут же вытащил из кармана купюры и отдал их молодому человеку. Правда, предупредил, что расходиться не стоит: следующие гонорары не скоро. У него были железные передние зубы, по-мефистофелевски загнутые вперед мочки ушей, и один глаз здорово косил. Что, интересно, он видит им в окуляре?
Молодой человек дошел до кулис и познакомился там с другом Насти Полевой, а может, не другом, может, паренек просто так там стоял. Друг сказал, что ему хочется пива, а денег нет, и предложил рассказать анекдот: «Если ты его знаешь, я отваливаю, если нет, ты дашь глотнуть из своей бутылки». Молодой человек сказал, что и так даст глотнуть. Обрадовавшись, друг сказал, что у него с собой отличный гашиш, а молодой человек спросил, нет ли у него вместо гашиша отличной девчонки, к которой можно было бы поехать в гости. Когда украинец задал вопрос, сколько осталось сдачи, молодой человек опустил пьяные глаза. На «Скутера» он с Папарацци поехал лишь вдвоем.
Концерт задерживали уже на два часа. Милиционеры в бронежилетах были на грани истерики. Еще немного, и в ход пошли бы саперные лопатки. Однако Папарацци умела решать вопросы. Толпу она раздвинула острым плечом: «Пресса... Мы пресса... Пропустите прессу...» — а милиционерам улыбнулась. Их пробовали не пустить, но она лизнула языком кончик носа, длинными пальцами обхватила телевик и, глядя милицейскому офицеру в глаза, нежно выдвинула-задвинула его. Почувствовав приступ фрейдистского удушья, молоденький офицер пропустил их внутрь.
Они сели в служебном буфете. За столом напротив сидел седой семидесятилетний тип в кожаных джинсах. С чего взялась идея, будто после концерта Папарацци должна ехать в гости к молодому человеку, не понял он ни тогда, ни на утро. Спустя сорок минут он услышал рев толпы и вопль: «Fire-e-e-e-e-eee!!!» Своротив со стола бутылки, Папарацци вскочила и, на ходу вытаскивая из кофра камеру, побежала тускло освещенным коридором в сторону зала.
Перед этим в зал пытался выйти он. Дошел только до первой цепи милицейского контроля. Там стоял жирный постовой с глазами цвета стухшего мяса, а под глазами у него были большие мешки. Персонажей, одевавшихся, как молодой человек, постовой не любил. Ботинки на толстой подошве... тишотка с перекошенной мордой... кофта с остроносым капюшоном... «Попадешься еще раз, выгоню к едрене-фене, понял?» Так что теперь молодой человек старался от Папарацци не отставать. Загораживая дорогу спиной, та забралась по металлической лесенке и резво выпрыгнула... на сцену. Сцена была залита светом, а еще дальше яростным многоголовым животным бился переполненный зал.
Пьяный, беспомощный, он остался, шатаясь, стоять на лесенке. Рядом замерли бодигуарды в пиджаках и немец-звукотехник. Под рукой он ощущал ржавый поручень и на всякий случай сжимал его покрепче. Не хватало только выпасть под ноги звездам дискотек. Перед лицом колыхалась затянутая в буро-зеленые штаны задница скутеровского клавишника. С такого ракурса концерт смотрелся своеобразно. В паузах между песнями клавишник делал шаг в темноту, и его рвало прямо на кулисы. Парня скрючивало, он задыхался, и мало чего выливалось из его мокрого рта.
Выбравшись из Дворца спорта, молодой человек поймал такси, купил еще алкоголя и оказался вместе с Папарацци у себя дома. Кстати, вы не знаете, где он взял денег? Первый раз за два дня он поел и уже на кухне стащил с Папарацци джинсы. На столе остывала тарелка с ее китайской лапшой. Если ЕГО девушка не появится, думал он, если после вчерашнего у них ничего не будет, он станет спать с Папарацци. У нее интересная работа и трое детей. «Она любит детей, и я тоже люблю, мы могли бы быть неплохой парой, почему нет?»
После кухни они переместились в его неприбранную комнату. Когда по «Радио-Максимум» заиграла «You’re Unbelivable», она, подстраиваясь под музыку, изменила ритм... дура. Приемник орал всю ночь и разбудил его еще до полудня. Папарацци ужасно пахла. Эта ночь была ни капельки не похожа на те... предыдущие.
Впрочем, скоро все опять стало хорошо. Разумеется, они помирились, они снова были вместе, все продолжалось.
Тост второй,
произносимый обычно хозяином дома
Старики расказывают, што жыл на свети джыгит, любившый сваю нивесту так, как никто ни любил сваих нивест да ниво. Но радитили нивесты были против их свадьбы, и гарячий джыгит украл сваю нивесту, пасадил иё на сваиво скакуна и умчался в горы. Так расказывают старики...
Ы усы джыгита были чирны, как Чорнае море, а иво сабля была астра, как приступ апиндицыта. А нивеста джыгита была красива, как маладая винаградная лаза, и пуглива, как горная лань. А конь джыгита был просто конь. Ы скакали ани день и ночь, ы ищо день и ищо ночь, а патом прагаладались. Ы увидил джыгит, што на виршыне самай высокай гары стаит горный казел и, не астанавливая каня, на скаку сарвал с плича ружье и стрельнул в горнава казла, но прамахнулся.
«Вах, какой казел!» — сказал джыгит. Астанавил сваиво резвава скакуна, вытинул руку с ружьем и выстрилил в казла ищо раз, но пуля апять пралитела мимо. Удивился джыгит. Никагда он ни видил, штобы иво меткое ружье прамахивалось два раза падряд, ни знала промаха иво рука, верная, как друг ындейцыв. Он ссадил нивесту с каня, прицэлился и — ба-бах! — разнисло горнае эхо звук иво выстрила, но ни адин мускул ни дрогнул на лицэ горнава казла. «Харошо жэ, горный казел! — вскричал тагда джыгит, — никто ищо ни ухадил ат маиво выстрила, точнава, как ни бровь, а глаз! И ты ни уйдош!»
Джыгит спрыгнул с каня, лег на горнай трапе, извилистай, как змия, прищурил глас, верный, как слово призидента-шмазидента, и нажал на курок. Но ни даждавшысь, пака пуля сразит иво, горный казел ускакал па склонам Кавкасскава хрибта. Ни пригатовил джыгит шашлык для сваей вазлюблиной ис этава казла и ана умирла ат голада, а патом умир и сам джыгит. Паследним умир конь. Иму ни нужын был шашлык, конь умир просто за кампанию.
Так наполним жэ, дарагие гости нашы бакалы и выпьим за то, штобы никагда в жызни ни встричались на нашэм пути такие вот казлы!
3. Горячие закуски
Все началось после того, как они вернулись из Швеции. Они разъехались по домам, переоделись во все новое, только что распечатанное. Она зашла к нему в редакцию и долго хвасталась коллегам еще мокрыми фотографиями. Вот мы на гигантской американской горке... а вот кормим акулу в музее «Аквария»... акула, между прочим, живая... а это мы у королевского дворца...
Раз она все равно зашла, он решил куда-нибудь ее сводить. Они уже год были вместе, все было сто раз испытано. Если честно, молодой человек чувствовал себя разбито. Предыдущую ночь они без конца проходили то паспортные, то таможенные контроли. Он почти не спал. На улице висела духота, а с самого утра ему нужно было на работу. Когда девушка начала говорить, что он уделяет ей мало внимания, целыми днями болтается с приятелями по барам, а она, возможно, беременна, молодой человек ухватился за повод и с удовольствием с ней поругался. Она позвонила матери, та на машине приехала ее забирать. Потом он часто вспоминал девушку, стоящую на пороге его квартиры. Серая шведская футболка с лосем. Голубые джинсы. Кожаные туфли «Ти-Джей», которые он купил ей в Москве...
Людям необходимо орать и отдыхать друг от друга, но зачем из-за этого расставаться насовсем? У них система примирений была отработана. Иногда они даже заранее договаривались, кто будет первым звонить после следующей ссоры.
Она позвонила очень не скоро. Позвонила сказать, что уезжает на Черное море. Болгария, Греция, Стамбул... Он прижимался лбом к холодной стене. «Зачем ты уезжаешь?! Мы только что приехали из Скандинавии, ты мало отдыхала?!» Она сказала, что вернется через три недели... будет писать. По Мойке гоняли флибустьерские катерки. На Марсовом поле, обмахиваясь газетами, сидели старички. Дети кормили уток и лебедей. Он просыпался, пил черный, очень сладкий кофе, ел мюсли. По дороге на работу покупал немного фруктов, вечером мог выпить пива. Куда-то ходил, с кем-то разговаривал. Но на самом деле он ждал.
Общаться с ее еврейской мамой не хотелось, и в день приезда звонить он не стал. Она тоже не позвонила, и с утра он побежал в Лениздат. По дороге встретил коллегу, который с похмелья потел и пил «Пепси» из жестяной баночки. От нечего делать он спросил, где тот был вчера, и парень сказал, что вчера был с ней... с той, которую он ждал. Большой компанией они ходили в «Корсар», играли в бильярд. Все здорово напились, и уехала она с каким-то ковбоем...
Он не торопясь вернулся домой. Принял душ, дошел до своей редакции. У него внутри была челюсть, состоящая из десяти тысяч зубов, и эти зубы разом поразил страшный кариес. Ему вспоминались ее глянцевые из лакированной кожи ботинки «Доктор Мартенс». Они купили их в Хельсинки, во дворе универмага «Stockman». В нос у продавца была вдета сережка, а к плечам свисали по-растамански заплетенные косички. Воспоминания о ботинках вызывали ощущение ужаса. Разумеется, она станет их носить. Только теперь рядом будет идти уже не он... Может быть, «какой-то ковбой».
Тем вечером ему предстояло работать. Лезть в обесточенный тоннель метро и писать об инфернальной жизни Петербурга. Чтобы он смог попасть в туннель, администратор его редакции чуть не месяц ходила по инстанциям, подписывала кучу бумажек. Отменить поход было невозможно. С фотографом он встречался без пяти полночь на «Технологическом институте». Шатаясь и кренясь, он спустился по лесенке на нижнюю станцию и попробовал отыскать фотографа. Замечали ли вы, что когда степень опьянения подходит к критической, двигать глазами по сторонам становится больно?
Пока не рассосутся последние пассажиры и не отключат ток, молоденькая дежурная в синей униформе стала поить их с фотографом чаем. Наливая заварку, она как-то странно на него посмотрела. Скорее всего, девушку просто удивило, насколько он пьян, но тогда все на свете говорило ему о сексе. Как только они с дежурной остались наедине в неосвещенной части туннеля, молодой человек тут же полез к ней под юбку. Вокруг было пыльно и грязно, он старался не прислонять дежурную к стенам. Пышная, она вздрагивала и жарко шептала, что их увидят. Скоро из туннеля вернулся фотограф. Сопровождать прессу на отдаленные, совсем темные перегоны дежурная после этого отказалась категорически.
Утром его выпустили наверх. Он прекрасно знал, что нужно делать. Нужно сейчас же ехать к ее дому и краской написать под окнами, что все ковбои — козлы. Она проснется, раздернет занавески, увидит эту надпись, и все снова станет нормально. Небо висело, как старое одеяло: все в ярких дырочках. Асфальт корежился под ногами выбоинами и ямами. Зажмуриваясь, он рубил воздух кулаками и скрипел: «Б-б-бля-я-ааа-дь!» Он даже придумал, где в полшестого утра купит краску: на круглосуточных станциях техобслуживания. Должны же они чем-то красить поцарап анные ночью машины? Когда в полдень он проснулся дома, то понял, что пить бесполезно. В таком состоянии организм испарит любое количество алкоголя.
Нашел он ее спустя несколько часов, перехватив по пути на работу. Он потребовал, чтобы она немедленно все объяснила. «Что объяснила?» — удивилась девушка. Она загорела и была невыносимо желанна. Днем они сидели в «Резвом пони». На столе горела маленькая свечка. Она говорила, что классно покупалась и привезла ему из Стамбула подарки. Сережку с черепом и два CD любимых «U2». Вечером они поехали в «Бильярдную-В-Стиле-Блюз». Он терпеть не мог бильярд, но предложи она не то что сыграть, а, например, не жуя проглотить живую гадюку, он бы уступил даме. Ночью он начал вспоминать, какая она... какая она на ощупь и на вкус... как она движется, чем пахнут ее черные волосы.
Паранойя запускала сладкие коготки в его затылок. Сперва он вспоминал... все равно что... просто о ней. Больной мозг начинал растить вокруг этой песчинки жемчужину сумасшествия. По мельчайшим намекам ему предстояло понять, что же происходит НА САМОМ ДЕЛЕ. Вспомнить слова, странные взгляды, каждую нестыковку в ее рассказах. В голове проносились картины, заставлявшие терять сознание. Когда дальше расти было некуда, это рвало его голову на куски. Он прикуривал пятую сигарету от догоревшей до фильтра четвертой и наблюдал, как дрожат пальцы.
Эту, вторую по счету, осень они без конца ругались. Наверное, он был невыносим. Незадолго до Рождества поругались очень серьезно. Он ждал, что девушка позвонит, но она не звонила. В прошлый Новый год они пили вино, нюхали кокаин, поехали с приятелями в «Клео» и под утро палили в сторону проезжающих машин из помпового ружья. Он надеялся, что так же славно все будет и в этот раз. Но она не звонила, и 31 декабря он позвонил сам. Она сказала, что он может заехать к ней на работу. Молодой человек оделся и побежал.
Неделю назад он уже покупал ей подарок. Громадную плюшевую Пинк Пантеру и ее любимые духи. Но потом все продал и на эти деньги купил себе алкоголя. Так что теперь бегом добежал до ювелирного магазина и выбрал для нее золотое колечко с бриллиантом. Тротуары обледенели, подо льдом чернел асфальт.
К тому времени она уже работала на своего Политика. Ее офис располагался в роскошном правительственном здании. Он поймал машину. За рулем сидел негр, настоящий негритос из Африки. Молодому человеку пришлось пальцем показывать дорогу. Как только он ездит, когда в машине нет пассажиров? Через двадцать минут молодой человек уже стискивал ее, прижимал большой грудью и хрупкими плечиками к себе. Платье у девушки на животе было прожженно сигаретой. Кто и что делал с сигаретой в зубах возле ее живота? Прямо в здании, скорее всего, битком набитом «жучками» и скрытыми камерами, он завел ее под лестницу, усадил на выступ в стене, задрал прожженное платье, чуть сдвинул в сторону трусы...
На палец ей он надел колечко. Странно, размер удалось угадать до миллиметра. Она сказала, что в Новый год они будут вместе. Она познакомит его с подругой Яной, которая работает здесь же, в правительственном здании, и они поедут к подруге в гости. Он услышал это и стал легкий, невесомый, счастливый. Позвонил приятелю и отправился в «Лиссабон» выпить.
Местечко было брутальным. Массовую драку здесь он видел только однажды, но дизайн бара сразу настраивал закатать кому-нибудь промеж рогов. Каждый раз, поднося руку с бокалом ко рту, он чувствовал запах, похожий на аромат сациви, и от этого алкоголь казался ему водой. Липкий, мокрый, первобытный, с головой засасывающий запах желанной собственной женщины. Правда, она сказала, что уже после полуночи в квартиру Яны, возможно, заедет Политик, и ему, возможно, придется переждать в каком-нибудь клубе... но это ненадолго.
У приятеля планов на Новый год не было, и он пригласил его с собой к Яне. В пол-одиннадцатого они, все четверо, уже сидели за столом. Иногда он уводил девушку в дальнюю комнату и прямо у порога поворачивал к себе спиной. Он говорил, что этот секс как бы последний, прошлогодний... а этот первый, в наступившем году... а этот — второй... Тяжело дыша, она садилась на край постели, натягивала чулки и говорила, чтобы молодой человек шел сюда, она его поцелует, потому что он просто р-р-роскош-ш-шный любовник. На краю мироздания работал телевизор... А потом приехал Политик.
Вернее, нет, сначала он позвонил. Политик сказал, что выезжает, и девушка заторопилась, записала молодому человеку телефон Яны, по которому он должен звонить, спросила, где он будет, не дождалась ответа, сбегала за чем-то на кухню, снова спросила, вытолкала его за дверь и сказала, чтобы без звонка он не приходил. «Кто к ним должен приехать?» — спросил приятель, которого вытолкали следом. Молодой человек назвал фамилию Политика, и приятель сказал: «Ничего себе!» Отъезжая на такси, они успели заметить, как у парадной останавливается машина с мигалкой на крыше.
Пересидеть они решили у знакомых девушек. В гостях он быстро заскучал. Мужчин, кроме молодого человека с приятелем, не было, и он понимал почему. Ничего была только хозяйка квартиры. У нее были роскошные, ниже талии каштановые волосы. Они выпили привезенное с собой вино и уже на деньги девушек купили еще. Поглядев на часы, он решил, что Политик, скорее всего, уехал. Набрал записанный на бумажке номер. «Еще здесь», — сказала она, прижав трубку к самому рту.
Еще спустя час девушки, встав в кружок, танцевали под Алену Апину. Дамы теряли равновесие, приятель кокетничал с длинноволосой, молодой человек пил алкоголь. Политик не уезжал. На кухне молодой человек объяснял кому-то, что такое «ветви власти». Над раковиной висела доисторическая газовая колонка. В пять он решил, что звонит последний раз — сколько можно? Политик был там и в пять... и в шесть... и в полседьмого.
В семь утра в комнату заглянул приятель. Весь вечер тот ухаживал за хозяйкой — девушкой с замечательными волосами. Он подливал ей в бокал все, что мог отыскать, пил на брудершафт, изобретал немыслимые тосты. Дожав-таки, потащил выскальзывающее тело в спальню. Радостный, снял брюки, задрал девушке юбку, и в этот момент с красавицы свалился парик. Что было под париком, он так и не признался. Они вышли в коридор, и, дыша водкой, приятель попросил, чтобы они ушли отсюда. На улице по-прежнему шел снег. Он взял дома денег и поехал к Яне. Забирать свою девушку. Увозить к себе, укладывать в постель, целовать замерзшие длинные ноги.
Когда она открыла дверь, у нее был неживой, остановившийся взгляд. Она была пьяна так, как он не видел ни разу до этого. Она что-то говорила, продолжая начатый еще внутри разговор. Плечом оттерла его от двери, спустилась на лестничный пролет, попыталась прикурить, но не могла попасть в огонек зажигалки. За поручень она держалась обеими руками. На черных ступенях белели разводы мочи. Она не знает, сколько это будет продолжаться. Политик гоняет охранников за виски, сгонял уже три раза и все выпил, а ей приходится пить наравне с ним. Она больше не может это вынести. Молодой человек велел ей одеваться, но девушка решительно замотала головой. «Ты что!.. Я не могу!.. Тебе придется ждать...»
Знакомый ее Политика как-то выпил перед заседанием коньяку, встретил молоденькую секретаршу, только устроившуюся в правительственное здание, и молча поволок в кабинет. Секретарша вырывалась, и он ударил ее кулаком в лицо. Разбил губы, повредил передний зуб. Раньше мужчина был флотским офицером, бить в лицо умел качественно. Газеты боялись про это писать, но об инциденте все знали. У ловеласа были потом какие-то неприятности, и молодой человек долго над ним смеялся.
У нее на спине выше ягодиц было светлое родимое пятно. Иногда, глядя на него, он представлял, что она спит со своим Политиком. Что этот раздувшийся омерзительный тип тоже знает про пятно. Это возбуждало его. Но ведь это была игра!.. Э!-то! бы!-ла! иг!-ра!..
Уже светало. Он съездил домой, посмотрел так и оставшееся безымянным кино и снова позвонил. «Забери меня отсюда!» — заорала девушка, и он в одной рубашке выскочил на улицу. Опухший после новогодней ночи водитель с трудом удерживал руль в руках. Когда молодой человек сказал, сколько платит, тот тут же мобилизовался. Иногда ему казалось, что машина все-таки взлетит.
Она открыла дверь и снова оттеснила его вниз по лестнице. Он успел увидеть лежащие в прихожей мужскую норковую шапку и дорогие перчатки. Глядя расширенными зрачками и не видя его, девушка сказала, что не может сейчас уехать. «Но ты же просила тебя забрать!» — орал он, а она пожимала плечами и говорила, что не могла этого сказать, он что-то путает. Она захлопнула дверь, а он вышел в рубашке на улицу. Внутри у него все превратилось в клокочущее желе.
Он все-таки забрал ее. Затолкал в такси, увез к себе. Она роняла из пакета свертки и четыре раза спросила, сколько времени. Когда он сказал, что два, задрала брови над невидящими глазами — всего? «Два дня», — сказал он. На улице было холодно, и он замерз. Уже на подходе к дому девушка сказала, что не сделает больше ни шагу, пока он не купит ей пива. «Какое пиво? Посмотри на себя»... но она орала, что хочет пива, и ему пришлось сходить в магазин купить бутылку «Балтики». Она зажала ее в руке, отхлебнула, прошла несколько метров и, посмотрев на него совершенно трезвым взглядом, сообщила, что придется вернуться: мы забыли купить пива. Дома он своими руками, как ребенка, долго раздевал и укладывал ее в постель. «Я хочу тебя!» — потребовала она, протянула руки и заснула. До самого подбородка у нее была размазана помада.
Похмелье мучило ее не один день, а три. Он на руках носил ее в ванну, мыл ее тело. Она обессиленно зажмуривала глаза. Он видел, что она вся еще там, в Яниной квартире. По утрам он поил ее холодным кефиром, а третьего января пошел провожать домой.