Стоппард Том. Аркадия

   Валентайн. Вы очень любезны.
   Ханна. В пресс-релизе? А куда делся "Вестник новейших исследований по английской литературе"?
   Бернард. Та публикация появится позже - более научная, достойная, со справочным аппаратом. Сухо, скромно, без малейшего злорадства. Эти сонные мухи под потолок взовьются. Но сначала - пресс-релиз. "Спешите! Спешите! Кто не успел, тот опоздал!.." Так на чем я остановился?
   Валентайн. На охотничьей книге.
   Хлоя. На Эросе.
   Ханна. На "позаимствовал".
   Бернард. Верно. "... позаимствовал у Септимуса Ходжа. Можно ли предположить, что письма уже находились в книге, когда Байрон взял ее у Ходжа?"
   Валентайн. Да.
   Хлоя. Вэл, заткнись!
   Валентайн. Почему? Это вполне вероятно.
   Бернард. "Неужели Ходж одолжил Байрону книгу, не вынув из нее предварительно три личных письма?"
   Валентайн. Да нет... Я только имел в виду, что Байрон мог взять книгу без разрешения.
   Ханна. Верно.
   Бернард. Тогда почему Ходж не забрал письма потом?
   Ханна. Не знаю. Меня там не было.
   Бернард. Вот именно, черт подери! Тебя там точно не было.
   Хлоя. Продолжай, Бернард.
   Бернард. "Убеждает именно третий документ, то есть собственно вызов на дуэль. Чейтер, "как мужчина и как поэт", указывает пальцем на "клеветника в прессе". Понятно, что Чейтера на страницах газет ежедневно не поминали - ни как мужчину, ни как поэта. Следовательно, под клеветой он наверняка подразумевает рецензию на "Индианку", опубликованную в "Забавах Пиккадилли". Был ли Септимус Ходж связан с лондонскими периодическими изданиями? Нет. А Байрон? Да! Двумя годами ранее он напечатал рецензию на Вордсворта. Два года спустя напишет на Спенсера. А располагаем ли мы какими-нибудь свидетельствами о том, как Байрон оценивал Чейтера-поэта? Да! Кто, кроме Байрона, мог вписать карандашом в "Английских бардов и шотландских обозревателей", принадлежавших леди Крум, следующие строки..."
   Ханна. Да кто угодно!
   Бернард. Дорогуша!
   Ханна. Я не дорогуша.
   Бернард. Хорошо, значит, идиотка. По-твоему, человек, которого Чейтер называет "мой друг Септимус Ходж", мог трахнуть его жену и смешать с дерьмом его книгу?
   Ханна. Запросто.
   Хлоя (серьезно). Ханна, вероятно, ты когда-то пережила жестокую обиду и разочарование?
   Ханна. Разве разочарования юности сравнятся с сегодняшним?! Почему Байрон ни в одном письме не упоминает о рецензиях в "Пиккадилли"?
   Бернард. Совершенно понятно! Потому что он убил того, о ком писал.
   Ханна. Но первая - на "Индианку" - появилась годом раньше! Он что, ясновидящий, твой Байрон?
   Хлоя. Письма могли потеряться.
   Бернард. Благодарю! Именно! И все же существует некое - гипотетическое письмо, которое все подтверждает. Письмо утрачено, но тем не менее неистребимо живо - как радиоволны, которые вечно бродят по Вселенной. "Мой дорогой Ходж, пишу тебе из Албании, и ты единственный на всем свете знаешь, почему здесь. Бедняга Ч.! Я вовсе не желал ему зла - так, пощипал немного в "Пиккадилли". Но эта женщина, Ходж! Всему виной эта женщина! Какое несчастье! Впрочем, для поэзии такой исход дела оказался лучшим. Твой навеки, Б. - Постскриптум. Письмо сожги".
   Валентайн. Как Чейтер выяснил, что рецензентом был Байрон?
   Бернард (раздраженно). Не знаю, я же там не был, правда? (Пауза. Обращается к Ханне.) Хочешь что-то сказать?
   Ханна. Moi?
   Хлоя. Знаю! Байрон сам проговорился! Он рассказал о рецензии миссис Чейтер. В постели. А на следующий день он ее бросил. Вот она на него и покатила. И пришила ему "изнасилование на свидании".
   Бернард (с омерзением). Куда пришила?
   Ханна. На то самое место. И дату поставила - 10 апреля.
   Бернард с возмущенным возгласом поворачивается к двери, намереваясь уйти. Шум, гам, уговоры.
   Бернард. Все! Конец! Ни слова не вытянете!
   Ханна. Прости.
   Бернард. Ни за что! Одни колкости, издевательства, детские глупости.
   Валентайн. Я тоже провинился?..
   Бернард. Самое сенсационное литературное открытие века! И никакого доверия!
   Хлоя. Зря вы его так! Бернард, они просто завидуют!
   Ханна. Молчу.
   Валентайн. Да-да, продолжай, Бернард. Мы обещаем...
   Бернард (сменяет наконец гнев на милость). Ладно. Только при условии, что здесь наконец перестанут кормить черепах.
   Валентайн. Но ей пора обедать.
   Бернард. И при условии, что мне будет оказано элементарное уважение - как ученому среди ученых.
   Ханна. Клянусь, я молчу как рыба, пока ты не закончишь.
   Бернард. После чего принимаются комментарии - в приемлемых в научном мире...
   Ханна. ... выражениях. Ты прав, Бернард.
   Бернард. ...терминах.
   Ханна. Терминах. Отлично. Научная лексика. Обещаю.
   Бернард снова раскладывает листочки, которые только что демонстративно складывал, и ищет, где остановился, с подозрением поглядывая на своих слушателей: вдруг опять смеются?
   Бернард. Последний абзац. "Без сомнения, Эзра Чейтер послал кому-то вызов на дуэль. И если эта дуэль состоялась в рассветном тумане десятого апрел 1809 года в Сидли-парке, его соперником, по-видимому, был некий критик - великий насмешник и к тому же большой любитель женского пола. Кто он? Ответ напрашивается сам собой. Далее. Миссис Чейтер к 1810 году была вдовой. В чем причина столь ранней, безвременной смерти Эзры Чейтера? Ответ напрашивается сам собой. Далее. Лорд Байрон - на взлете своей литературной славы - покидает страну. Это настоящее бегство, паническое и тайное. Он проводит за границей два года. И это в то время, когда путешествия в Европу были редки и опасны. Почему он уехал из Англии? Ответ опять-таки напрашивается сам собой".
   Он откровенно доволен своими разглагольствованиями. Многозначительное молчание.
   Ханна. Чепуха.
   Хлоя. А по-моему, так оно и было.
   Ханна. Все, что не вписывается, ты попросту выкинул. Байрон давно собирался за границу, трезвонил об этом на каждом углу; есть письмо, февральское, адре...
   Бернард. Но не уехал же!
   Ханна. Он и в апреле не уехал! Только в начале июля!
   Бернард. Тогда вообще жили очень неспешно. Другие времена. Он просидел две недели в Фалмуте - то ли попутного ветра ждал, то ли...
   Ханна. Бернард! Я даже не знаю, зачем я так завелась. Тебя все равно не переделать. В науке ты - самонадеянный хапуга, не признающий ни рамок, ни правил. Едва что-то померещилось, ты - раз-два, с наскоку, с налету... Такого напридумывал! Получишь по шапке - и поделом. Ты просто сбрендил. А я... я лезу не в свое дело, потому что ты похож на ребенка, который гонит к обрыву на трехколесном велосипеде. Я невольно бросаюсь, чтоб тебя удержать. Так вот. Если Байрон убил Чейтера на дуэли, тогда я... наследная принцесса! Да, ты прославишься! Так прославишься, что из дому придется выходить в капюшоне или мешке. Прорежешь дырки для глаз - и вперед.
   Валентайн. В самом деле, Бернард, с точки зрения ученого-естественника, в вашей теории есть пробелы.
   Бернард. Но я не естественник.
   Валентайн (терпеливо). А я как естественник должен вам сказать...
   Бернард (кричит). Возражайте по существу!
   Ханна. Никому в голову не придет убить человека, а потом поднять на смех его книгу. В крайнем случае, в обратном порядке. То есть, выходит, он "позаимствовал" книгу, накропал рецензию, отослал ее по почте, соблазнил миссис Чейтер, стрелялс с ее мужем и благополучно отбыл. Все за какие-то два-три дня! Кто на это способен?
   Бернард. Байрон.
   Ханна. Ты безнадежен.
   Бернард. А тебе не дано понять Байрона. Достаточно прочесть твой романчик и...
   Ханна. Мой что?
   Бернард. Ах, прости! Ты ведь написала книгу века! В корне пересмотрела историю литературы! Испорченный ребенок Байрон, возвышенный не собственным талантом, а духом времени. И затворница Каролина, интеллектуалка, не допущенная мужчинами-снобами в высший круг.
   Валентайн. Где-то я это читал...
   Ханна. Это его рецензия.
   Бернард. Неплохо, между прочим, сказано. (Разговор принимает неприятный оборот, но Бернарда это, очевидно, не смущает.) Ты поменяла их местами, дорогуша. На самом деле твоя Каролина - романтическая пустышка без проблеска литературного таланта. А Байрон - рационалист из XVIII века, отмеченный печатью гения. И Чейтера он убил!!!
   Ханна. Отойду-ка я, пожалуй, в сторонку. Вперед! Жми на педали!
   Бернард. Так и сделаю. В чужом глазу ты и соринку видишь. А сама приляпала на суперобложку черт-те кого.
   Ханна. Что не так с обложкой?
   Валентайн. А компьютерные данные? Не понравились? Решили не упоминать?
   Бернард. Неубедительно!
   Валентайн (Ханне). Я проверил на компьютере: статьи в "Пиккадилли" сильно отличаются от других байроновских рецензий.
   Ханна (Бернарду). Что значит "черт-те кого"?
   Бернард (пропустив ее вопрос мимо ушей). Другие рецензии друг от друга тоже отличаются.
   Валентайн. Безусловно. Но по иным параметрам.
   Бернард (издевательски). Параметры! Байрона не засунешь в компьютер! Кишка тонка! Гений - это тебе не дичь.
   Валентайн (невозмутимо). Все это достаточно тривиально.
   Бернард. Что?!!
   Валентайн. Кто написал, что написал, когда...
   Бернард. Тривиально?!
   Валентайн. Незначительно. Замыкается на личностях.
   Бернард. Как ты сказал? Тривиально?
   Валентайн. Это технический термин.
   Бернард. Ну уж нет! В литературе это термин отнюдь не технический!
   Валентайн. Понимаете, Бернард, вы ставите несущественные вопросы. Вроде спора о том, кто изобрел дифференциальное исчисление. Англичане говорят Ньютон, немцы - Лейбниц. Но по сути это совершенно неважно. Зачем спорить о личностях? Главное - само дифференциальное исчисление. Научный прогресс. Познание.
   Бернард. Неужели? А почему?
   Валентайн. Что "почему"?
   Бернард. Почему научный прогресс важнее личностей?
   Валентайн. Он шутит или всерьез?
   Ханна. Шутит. Причем тривиально. Послушай, Бернард...
   Валентайн (перебивает ее, обращается к Бернарду). Имейте мужество! Признайте свое поражение!
   Бернард. Ну, пропал! Сейчас меня забодают пенициллином и пестицидами. Оставьте вашу прогрессивную гадость при себе. А то припомню атомную бомбу и аэрозоли. А главное - не путайте прогресс с совершенством. Великий поэт всегда рождается вовремя. Великий философ нужен всегда и позарез. А вот сэр Исаак Ньютон мог бы и подождать. Человечество без него было вполне счастливо. Лично я и сейчас предпочитаю Аристотелеву модель Вселенной. Пятьдесят пять хрустальных сфер - что еще человеку надо? Бог крутанет ручку и пошло-поехало. А главная тривиальщина, по-моему, - скорость света. Кварки, квазары, черные дыры, бах, трах... Да кому это все нужно? Вы, ученые, вышибаете из нас не только деньги! Вы лишили нас гармонии! И рады! Чему вы рады?
   Хлоя. Бернард, ты что? Против пенициллина?
   Бернард. И ты с ними заодно? (Снова обращается к Валентайну). Нет, это вы несетесь к обрыву! И я вас охотно подтолкну. Всех до единого! Пускай меня проклянут! Но калеки и убогие поймут! Ибо пострадали от вашего прогресса!
   Ханна (громко). Да объяснишь ты наконец что с обложкой?
   Бернард (не обращает не нее внимания). Познание без самопознания ничто. Оно никому не нужно. Вселенная расширяется? Ну и что? Сжимается? Ну и фиг с ней! А может, стоит на одной ножке и поет "У Пегги жил веселый гусь"? Мне на-пле-вать! Свою Вселенную и без вас расширю.
   Она идет во всей красе
   Светла, как ночь ее страны.
   Вся глубь небес и звезды все
   В ее очах заключены.
   Так-то. Пришел гений с вечеринки и сочинил. Просто взял - и сочинил! (С язвительной вежливостью.) Кстати, Валентайн, чем ты там с дичью занимаешься? Расскажи, сделай милость!
   Валентайн встает, и внезапно становится видно, что он вот-вот расплачется.
   Валентайн (Хлое). Он не против пенициллина. А я не против поэзии. И он об этом знает. (Бернарду.) А дичью я не занимаюсь. Бросил.
   Ханна. Ты шутишь?
   Валентайн (идет к двери). Я больше не могу.
   Ханна. Почему?
   Валентайн. Слишком шумно. Слишком много лишних шумов.
   С этими словами Валентайн выходит. Хлоя - расстроенная, в слезах вскакивает и принимается колотить Бернарда кулаками. Не больно, понарошку.
   Хлоя. Какой же ты гад, Бернард!
   Выбегает. Следом за ней - Гас. Пауза.
   Ханна. Ну вот. Столкнул всех до единого. Не забудь и Молнию перед уходом пнуть.
   Бернард. Н-да... Очень жаль. Лучше иметь дело с профессионалами, верно?
   Ханна. Верно.
   Бернард. Ну ладно... (Начинает собирать бумаги с текстом лекции и вдруг вспоминает.) Да, ты спрашивала про обложку? "Лорд Байрон и Каролина Лэм в Королевской академии"? Этюд? Тушь, перо? Автор - Генри Фюзели?
   Ханна. Ну, и что дальше?
   Бернард. Это не они.
   Ханна (взрывается). Кто сказал?
   Бернард вынимает из портфеля "Вестник Байроновского общества".
   Бернард. В Байроновском обществе появился эксперт по Фюзели. Вот, прислали мне свежий номерок... Как уважаемому коллеге, хотя и не члену...
   Ханна. Почему не они?! Это известнейшая вещь...
   Бернард. Известнейшее заблуждение. (Ищет место в тексте.) А, вот. "Не ранее 1820 года". Он сканировал этюд, проверил его слой за слоем. (Передает ей журнал.) Почитай на досуге.
   Ханна (иронизирует, подражая Бернарду). Сканировал?
   Бернард. Не спорю, очень милый набросок. Но Байрон был уже в Италии.
   Ханна. Бернард, это они. Я знаю.
   Бернард. Откуда?
   Ханна. Ниоткуда. Просто знаю. Сканировал-онанировал...
   Бернард. Не выражайся.
   Ханна. Он заблуждается.
   Бернард. А, научный инстинкт сработал?! Кишки-печенки?
   Ханна (без всяких эмоций). Он заблуждается.
   Бернард захлопывает портфель.
   Бернард. В конце концов, все это тривиально и незначительно. Может, поедем?
   Ханна. Куда?
   Бернард. Со мной.
   Ханна. В Лондон? Зачем?
   Бернард. Затем.
   Ханна. А, послушать твою лекцию?
   Бернард. Хрен с ней, с лекцией. Возляжем. В койку...
   Ханна. А?.. Нет. Спасибо... (затем протестующе). Бернард!
   Бернард. Тебе бы не повредило. Недооцениваешь роль секса в нашей жизни.
   Ханна. Я? Вообще я не против секса.
   Бернард. Нет, против. А ты бы себя отпустила... Глядишь, и книжку бы получше написала. Во всяком случае, поближе к реальности.
   Ханна. Секс и литература. Литература и секс. Если не вмешиваться, ваши рассуждения так по кругу и ходят. Точно два шарика на блюдце катаются. И один из шариков всегда секс.
   Бернард. Естественно. На то мы и мужики.
   Ханна. Вот именно! Эйнштейн - секс и теория относительности. Чиппендейл секс и мебель. Галилей - крутится земл или лежит в койке бревном? Вы что рехнулись? Меня звали замуж, и не раз. Как представлю - в дрожь бросает. Ради регулярного секса надо поступиться последней свободой - даже пукнуть в своей постели, и то не смей! Так какая книга будет поближе к реальности?
   Бернард. Только романтик способен вытянуть Каролину Лэм в героини. А ты рационалистка и рождена для Байрона.
   Пауза.
   Ханна. Ну, счастливо. Пока.
   Бернард. Да, знаешь, я приеду на танцы. Хлоя пригласила.
   Ханна. Вот добрая душа. Но я не танцую.
   Бернард. Нет... Ты не поняла. Я танцую с ней.
   Ханна. А, ну-ну. Я-то не танцую.
   Бернард. Я - ее партнер. Sub rosa. Только не говори ее матери.
   Ханна. Она скрывает от матери?
   Бернард. Скрываю я. Видишь ли, я прежде не имел дела с земельной аристократией. Всего боюсь. А у страха, как известно, глаза велики.
   Ханна. Бернард! Ты соблазнил девочку?
   Бернард. Соблазнишь ее, как же... Только повернешься - она уже на стремянке, под потолком библиотеки. В конце концов я сдался. Но между ног у нее я кое-что приметил... И тут же подумал о тебе. (Получает в ответ увесистую оплеуху, но остается невозмутим. Достает из кармана маленькую книжицу. Продолжает как ни в чем не бывало.) Издательство "Пикс". "Справочник путешественника". Джеймс Годольфин, 1832 год. К сожалению, без иллюстраций. (Открывает книгу на заложенной странице.) "Сидли-парк в Дербишире, собственность графа Крума..."
   Ханна (в оцепенении). Мир катится в тартарары в тележке старьевщика...
   Бернард. "... пятьсот акров, из коих сорок занято озером. Парк, созданный Брауном и Ноуксом, изобилует готическими прелестями: подвесными мостиками, гротами и т.п. В эрмитаже уже двадцать лет обитает безумный отшельник; общаетс он исключительно с черепахой по имени Плавт, которую неохотно, но все же дает погладить любопытствующим детям". (Протягивает ей книгу.) Черепашка. Редкое постоянство.
   Ханна (берет книгу, но не сразу). Спасибо.
   К двери подходит Валентайн.
   Валентайн. Такси со станции у подъезда.
   Бернард. А-а... Спасибо... Да, а у Павлини-то нашлось что-нибудь путное?
   Ханна. Кое-что.
   Бернард. Имя отшельника и его послужной список? (Берет листок с копией письма.) "Дорогой Теккерей..." Какой же я, оказывается, молодец. Угадал. (Кладет письмо обратно на стол.) Что ж, пожелай мне удачи... (Валентайну, неопределенно.) Прости за... ну, сам знаешь... (Ханне.) И за твою...
   Валентайн. Брысь.
   Бернард. Понял. (Уходит.)
   Ханна. Не принимай близко к сердцу. Это же словоблудие. Сплошна риторика. В древности уроки риторики были вроде физкультуры. Истину отдавали на откуп философам, а остальных занимало только искусство болтовни. Бернард репетировал негодование - готовится выступать по телевизору.
   Валентайн. А я не желаю служить боксерской грушей! (Рассматривает письмо.) Так что наш безумец?
   Ханна (забирает у него письмо и читает вслух). "Свидетельство безумца должно послужить предупреждением против слепого следования французской моде... поскольку именно французский, точнее, офранцузившийся математик привел его к печальной уверенности в том, что впереди нас ждет мир без жизни и света... подобный деревянному очагу, который неизбежно поглотит себя и обратится в единую неразличимую золу. Мир утратит весь жар Земли..."
   Валентайн (оживленно и заинтересованно). Так-так, интересно.
   Ханна. "Он умер в возрасте сорока и семи лет, дряхлый, как Иов, сморщенный, как кочерыжка, сам - лучшее доказательство своих пророчеств. Но до последнего часа он трудился, пытаясь вернуть миру надежду посредством доброй старой английской алгебры".
   Валентайн. Все?
   Ханна (кивает). В этом есть какой-нибудь смысл?
   Валентайн. В чем? Что все мы обречены? (Небрежно.) Вообще-то это второй закон термодинамики.
   Ханна. И давно он известен?
   Валентайн. Поэтам и безумцам - с незапамятных времен.
   Ханна. А серьезно? Тогда о нем знали?
   Валентайн. Нет.
   Ханна. Это как-то связано... ну... с открытием Томасины?
   Валентайн. Она ничего не открыла.
   Ханна. А с записями в тетрадке?
   Валентайн. Нет.
   Ханна. Значит, совпадение?
   Валентайн. Какое совпадение?
   Ханна (читает). "Он умер в возрасте сорока и семи лет". Это случилось в 1834 году. Значит, родился он в 1787-м. Как и учитель. Он сам написал лорду Круму, когда нанимался на работу. "Год рождения - 1787". Отшельник родился в тот же год, что и Септимус Ходж.
   Валентайн (помолчав). Эпидемия! Тебя что - Бернард в ногу укусил?
   Ханна. Как ты не понимаешь? Я думала, мой отшельник - идеальный символ. Идиот в пейзаже. Но так еще лучше! Эпоха Просвещения изгнана в пустыню Романтизма! Гений Сидли-парка уходит жить в хижину отшельника.
   Валентайн. Ты этого не знаешь.
   Ханна. Знаю. Знаю. И где-нибудь наверняка есть подтверждение... Только бы найти.
   Сцена шестая
   Комната пуста.
   Повтор: раннее утро - отдаленный выстрел - грай ворон.
   В предрассветном полумраке комнаты появляется Джелаби со свечой. Выглядывает в окно. Что-то привлекает его внимание. Он возвращается к столу, ставит лампу и, открыв стеклянную дверь, выходит в сад.
   Джелаби (снаружи). Господин Ходж!
   Входит Септимус, следом Джелаби, который закрывает дверь в сад. Септимус в пальто.
   Септимус. Спасибо, Джелаби. Я боялся, что все двери заперты и в дом не попасть. Который час?
   Джелаби. Половина шестого.
   Септимус. Н-да, и на моих то же самое. Удивительная, знаете ли, штука рассвет. Очень вдохновляет. Бодрит. (Вынимает из внутренних карманов пальто два пистолета и кладет их на стол.) Птички, рыбки, лягушки, кролики... (Вытаскивает из глубин пальто убитого кролика.) Красота. Жаль только, что рассвет всегда случается в такую рань. Я принес леди Томасине кролика. Возьмете?
   Джелаби. Но он дохлый.
   Септимус. Убит. Леди Томасина любит пирог с крольчатиной.
   Джелаби неохотно забирает кролика. На нем пятна крови.
   Джелаби. Господин Ходж, вас искали.
   Септимус. Захотелось поспать этой ночью в лодочном павильоне. Я не ошибся, от ворот действительно отъехала карета?
   Джелаби. Карета капитана Брайса. С ним уехали господин и госпожа Чейтер.
   Септимус. Уехали?
   Джелаби. Да, сэр. А лошадь лорда Байрона оседлали еще к четырем утра.
   Септимус. И лорд Байрон уехал?
   Джелаби. Да, сэр. Все на ногах, дом бурлит всю ночь.
   Септимус. Но у меня его охотничьи пистолеты! Что с ними делать? На кроликов охотиться?
   Джелаби. Вас не было в комнате, вас искали.
   Септимус. Кто?
   Джелаби. Ее сиятельство.
   Септимус. Она заходила ко мне в комнату?
   Джелаби. Я сообщу ее сиятельству, что вы вернулись. (Направляется к двери.)
   Септимус. Джелаби! А лорд Байрон не оставлял для меня книгу?
   Джелаби. Книгу?
   Септимус. Он брал у меня книгу. Почитать.
   Джелаби. Его светлость не оставили в комнате ничего. Ни монетки.
   Септимус. Хм... Ну, будь у него монетка, он бы ее непременно оставил. Держите-ка, Джелаби, вот вам полгинеи.
   Джелаби. Премного благодарен, сэр.
   Септимус. Так что тут стряслось?
   Джелаби. Сэр, от слуг все держат в тайне.
   Септимус. Ладно, будет вам. Или полгинеи уже не деньги?
   Джелаби (вздохнув). Ее сиятельство повстречали ночью госпожу Чейтер.
   Септимус. Где?
   Джелаби. На пороге комнаты лорда Байрона.
   Септимус. А... Кто же из них входил и кто выходил?
   Джелаби. Выходила госпожа Чейтер.
   Септимус. А где был господин Чейтер?
   Джелаби. Пил бренди с капитаном Брайсом. Лакей поддерживал огонь в камине до трех часов по их приказу, сэр. А потом наверху начался скандал и...
   Входит леди Крум.
   Леди Крум. Ну и ну, господин Ходж!
   Септимус. Миледи...
   Леди Крум. И вся эта затея - чтобы убить зайца?!
   Септимус. Кролика. (Она бросает на него пристальный взгляд.) Да, вы правы. Зайца. Просто он очень похож на кролика.
   Джелаби направляется к двери.
   Леди Крум. Принесите мой настой.
   Джелаби. Слушаюсь, миледи.
   Выходит. В руках у леди Крум два прежде незнакомых зрителю письма во вскрытых конвертах. Она бросает их на стол.
   Леди Крум. Как вы посмели?!
   Септимус. Это мои личные записи, и прочитаны они без разрешения. Вы не можете меня обвинять.
   Леди Крум. Письмо адресовано мне!
   Септимус. И оставлено в моей комнате. Только в случае моей смерти вы...
   Леди Крум. Какой смысл получать любовные письма с того света?
   Септимус. Такой же, как с этого. Но второе письмо и вовсе адресовано не вам.
   Леди Крум. Право матери - вскрыть письмо, адресованное дочери. Не важно живы вы, умерли или окончательно спятили. С какой стати вы учите ее размешивать рисовый пудинг? Бедняжку постиг такой удар! Смерть близкого человека!
   Септимус. Кто-то умер?
   Леди Крум. Вы! Вы, идиот вы этакий!
   Септимус. А-а, понятно.
   Леди Крум. Даже не знаю, какое из ваших сочинений сумасброднее. Один конверт набит рисовым пудингом, другой - скабрезными описаниями различных частей моего тела... Впрочем, одно из двух еще можно вытерпеть.
   Септимус. Которое же?
   Леди Крум. Хм... Какими бойкими мы становимся на прощанье! Ваш друг уже отбыл восвояси. И потаскушку Чейтершу с муженьком я тоже выставила. И братца моего заодно - за то, что привез их сюда. Таков приговор. Друзей надо выбирать с умом. Иначе - изгнание! Лорд Байрон - негодяй и лицемер. Чем скорее он покинет Англию, тем лучше. Ему под стать только левантийские разбойники.
   Септимус. Вижу, это была ночь откровений и расплаты.
   Леди Крум. Да. Уж лучше б вы с Чейтером прострелили друг другу головы благопристойно, со всеми церемониями, как подобает в аристократическом доме. А так, господин Ходж, здесь не осталось никаких секретов. Все выплеснулось наружу - среди воплей, клятв, слез... К счастью, мой супруг с раннего детства питает пристрастие к стрельбе и потому давно оглох на одно ухо. А спит на другом.
   Септимус. Боюсь, я все-таки не понимаю, что случилось ночью в этом доме.
   Леди Крум. Вашу шлюху застали в комнате лорда Байрона.
   Септимус. А-а... И кто же ее застал? Господин Чейтер?
   Леди Крум. Кто же еще?
   Септимус. Простите, мадам, простите великодушно за то, что я ввел в ваш дом моего недостойного друга. Он еще поплатится. Даю слово, я призову его к ответу!
   Леди Крум хочет что-то сказать, но в эту минуту входит Джелаби с "настоем". Это оловянный подносик на ножках с чайничком, подвешенным над спиртовкой. Еще на подносике чашка, блюдце и серебряная "корзинка" с сухими травами и чайными листьями. Джелаби ставит подносик на стол и, готовый помочь, остается рядом.
   Леди Крум. Я справлюсь.
   Джелаби. Хорошо, миледи. (Обращается к Септимусу.) Сэр, вам письмо. Лорд Байрон оставил его у камердинера.
   Септимус. Спасибо.
   Септимус берет письмо с подноса. Джелаби намеревается уйти. Леди Крум внимательно смотрит на письмо.
   Леди Крум. Когда он оставил письмо?
   Джелаби. Перед самым отъездом, ваше сиятельство.
   Джелаби выходит. Септимус кладет письмо в карман.
   Септимус. Позвольте?
   Поскольку она не возразила, Септимус наливает ей чай и передает чашку прямо в руки.
   Леди Крум. Не знаю, пристойно ли с вашей стороны получать в моем доме письма от персоны, которой от этого дома отказано?
   Септимус. В высшей степени непристойно, миледи, совершенно с вами согласен. Бестактность лорда Байрона - неиссякаемый источник огорчения для всех его друзей, к коим отныне себя не причисляю. И я не вскрою этого письма, покуда не последую за его автором, также приговоренный к изгнанию.