Стоун Ирвинг. Происхождение

   - Забавно видеть, что я стал для вас пугалом; думаю, приятного тут мало - стоит вам написать какое-нибудь острое и достойное предложение, как перед вами безобразным призраком вырастает мое лицо.
   Как выяснилось, Чарлз обидел своего американского друга Асу Грея, предположив, что Грей, заслышав о его теориях, станет его презирать. Грею показалось, что его чувства дружбы и преданности подвергли сомнению, о чем он и написал Чарлзу. Чарлз ответил:
   "Мой дорогой Грей!
   Уж не помню, как именно я выразился в прошлом письме, но, полагаю, написал, будто опасаюсь, что вы станете меня презирать, когда узнаете о моих выводах, не сообщить вам о которых я, как честный человек, не мог... Я опасался, что вы, узнав о направлении моих поисков, сочтете меня настолько безумцем, а выводы мои - столь глупыми (бог свидетель, они сделаны без всякой спешки и, надеюсь, осознанно), что откажете мне в вашей поддержке и помощи...
   Коль скоро вас интересует тема моего исследования, и для меня огромная радость писать вам и получать хотя бы краткие ответы, я прилагаю краткое изложение моих соображений о средствах, с помощью которых природа создает виды..."
   Он исписал убористым почерком десять страниц и закончил так:
   "...В этом маленьком изложении затронута лишь накопительная сила естественного отбора, который, по моему мнению, является наиболее важным элементом в создании новых форм..."
   В 1857 году Дарвины решительно отказались от романтической прозы и стали читать прекрасную серьезную литературу. Когда кто-нибудь из членов семьи или соседей спрашивал: "Что бы вы хотели почитать?" - они называли "Профессора", "Башни Барчестера", "Мадам Бовари", "Школьные дни Тома Брауна", "Путешествие миссионера".
   Наиболее спокойным временем дня для Чарлза оставался час после обеда, когда он уютно располагался в гостиной со свежим номером ежедневной лондонской "Тайме", прибывавшей на почту в Даун к полудню. Теперь он прочитывал "Тайме" от корки до корки. Подписка на "Тайме" обходилась ему в одну гинею за четыре месяца, довольно дорого, но Чарлз считал, что затраты вполне окупаются. Таким образом он держал связь с внешним миром и происходившими в нем событиями. "Тайме" помогала ему следить за всеми бесконечными войнами, которые велись в отдаленных землях, за всеми гнусными деяниями правительства. Долгие годы он занимал противоречивую позицию человека, убежденного в благотворности величия и расширения Британской империи и в то же время несогласного с угнетением народа Индии. Когда в июне 1857 года перед огромной толпой в Гайд-парке появилась королева Виктория и наградила шестьдесят одного ветерана Крымской войны вновь учрежденным викторианским крестом "За доблесть", Чарлз, прочитав об этом, швырнул газету на пол и вскричал:
   - Кто же наградит мертвых? Сколько людей погибло в этой самоубийственной войне!
   Но просачивались и хорошие новости. Открылся читальный зал Британского музея с его куполообразной ротондой, он вместит триста читателей; два ряда отведены женщинам. Был торжественно открыт первый суд по расторжению браков, и развод стал возможен и для людей с относительно низкими доходами. Появились новые школы для бедняков. На Темзе был спущен корабль "Грейт истерн", по размерам в пять раз превышавший любое другое судно, говорили, что, пересекая на нем Атлантику, не чувствуешь никакой качки.
   - Может, теперь ты примешь приглашение Асы Грея, поедешь в США и прочитаешь в их университетах лекции, - предложила Эмма.
   В конце сентября, когда была завершена седьмая глава "Законы изменения", Чарлз разложил на столе в гостиной свои бухгалтерские книги посмотреть, по карману ли им новое расширение Даун-Хауса. Начиная с 1851 года их доходы ежегодно превышали четыре тысячи фунтов. В этом году на вложения снова осталось больше двух тысяч фунтов. Помимо сэкономленных денег имелось наследство Чарлза от отца и наследство Эммы в две тысячи фунтов. Общая сумма вложений составляла примерно пятьдесят тысяч фунтов. Подняв глаза от цифр, Чарлз сказал:
   - Я человек бережливый, но, клянусь богом, мне кажется, что на пристройку новых комнат нам хватит. Как считаешь?
   Эмма давно считала, что пристроить новые комнаты им по карману, но ей хотелось, чтобы Чарлз пришел к этому выводу сам. В углах ее рта появилась едва заметная улыбка. Она ответила:
   - А ты не боишься, что все наши сбережения пойдут на покрытие судебных расходов?
   - Интересно, кто это собирается с нами судиться?
   - Все, начиная с отца небесного и кончая приходским священником.
   Чарлз громко расхохотался и заключил жену в объятия.
   - Эмма, прекрасно, что ты можешь с юмором относиться к вещам, которые не одобряешь.
   - Лишь в случае крайней необходимости.
   Чарлз позвал плотника и дал ему задание построить новую, более просторную гостиную, со стороны залы, подальше от старой гостиной, вместительную - девятнадцать футов на двадцать восемь, чтобы три больших окна выходили в сад за домом, в сторону Песчаной тропы. Входную дверь, открывавшуюся прямо в холл и на лестницу, было решено отодвинуть на несколько футов, чтобы перед холлом была еще небольшая передняя. Площадь над новой гостиной они разделили на две спальни равного размера, а над ними решили сделать дополнительные детские комнаты. Когда новое крыло было пристроено, оштукатурено и покрашено под цвет старой части дома, когда гостиную обставили новой мебелью, оказалось, что расходы составили пятьсот фунтов.
   - Стоит того! - воскликнула Эмма, оглядывая комнату. Обитое заново большое кресло и четыре удобных разноцветных стула заняли свои места вокруг стола с мраморной крышкой; рояль, который покрыли свежим лаком, навеки обосновался в дальнем углу у выходящего в сад окна. Над мраморной каминной доской висело длинное зеркало в позолоченной оправе, у дивана стояли новые приставной столик и лампа. Обои Эмма выбрала светло-серые в розовую полоску.
   - Не думая о претенциозности, - сказала Эмма, -мы получили вполне подходящую гостиную, роскошную и просторную. Несколько картин, небольшая подвесная полка для наших книг в кожаном переплете...
   Из темной комнаты, выходившей на дорогу, они перенесли обеденную мебель в более солнечную бывшую гостиную в три окна. В столовой стало значительно светлее.
   Они сошлись во мнении, что теперь Даун-Хаус с окрестностями не уступит по красоте Мэр-Холлу или Маунту. Они создали свой мир, вернулись к стилю своих предков; но привнесли в этот мир и что-то личное. Именно к этому они оба и стремились.
   В десять месяцев Чарлз Уоринг еще не пытался ходить или говорить, и Дарвины попросили доктора Генри Холлан-да заехать в Даун-Хаус при первой возможности. Сэр Генри давно получил дворянское звание, пост лейб-медика при королевском дворе и был занят больше, чем когда-либо. В праздничный день он поездом доехал до Бекенема, а там его встретил Чарлз со своим кучером. До Даун-Хауса было шесть миль, и, пока они ехали по извилистым и живописным дорогам графства Кент, сэр Генри все время расспрашивал Чарлза. Приехав в Даун-Хаус, он провел в верхней спальне у ребенка целый час, потом спустился по наклонной лестнице в гостиную, где, молчаливые и бледные, сидели Чарлз и Эмма. При его появлении они быстро подняли головы. На лице кузена, слегка грубоватом, было выражение сочувствия.
   - Боюсь, порадовать вас нечем, - сказал он. - У ребенка серьезное психическое заболевание.
   - Но как же? Почему? - горестно воскликнула Эмма,
   - Как и почему, дорогая кузина, - это один и тот же, вопрос. Его мозг либо не развился, либо был поврежден. Роды прошли нормально?
   - Доктор назвал их бурными, - ответила Эмма со слезами на глазах.
   - Есть сотни заболеваний, о которых мы и понятия не имеем. Увы, заглянуть в эту маленькую головку мне не дано.
   - Но каков будет прогноз? - задал вопрос Чарлз. - Что нам предстоит?
   - Самый тщательный уход за ребенком, который, воз-!: можно, никогда вас не узнает. А еще - принять волю, господню.
   - Я готова к этому, - сказала Эмма сквозь слезы. - Но неужели нет никакой надежды?
   - Надежда есть всегда. Порой случаются чудеса. Но вы должны смотреть в глаза действительности. Сколько у вас детей? Шесть, семь? Все здоровые, нормальные,
   счастливые. Видите, бог одарил вас многим. И не убивайтесь из-за того, чего нельзя изменить или исправить.
   - Мы постараемся, брат Генри, - подавленно ответил Чарлз. - Я и Эмма чрезвычайно благодарны тебе за то, что приехал. Я провожу тебя до станции.
   - Не нужно. Я вздремну в дороге.
   Он поцеловал Эмму, пожал руку Чарлзу и уехал - от потерянных, испуганных и опечаленных родителей, которые против воли задавали себе невысказанный вопрос: "За какие грехи господь так жестоко поступил с нашим младшеньким?"
   После дружеского ответа Чарлза в октябре 1856 года на письмо с Целебеса Алфред Уоллес написал ему несколько длинных и подробнейших писем, из коих Чарлз заключил, что Уоллес считает его своим собратом и товарищем, особенно после того, как Чарлз проявил желание обсудить с ним свою теорию видов, хотя и частично. К концу 1857 года, когда Чарлз проработал над своей книгой уже полтора года, он понял, как правы были Лайель, Гукер и Гексли, убеждая его скорее изложить свои открытия на бумаге. В последнем письме Уоллеса, написанном 27 сентября 1857 года, говорилось: "То, что содержалось в моей журнальной статье - лишь предварительные наметки; у меня есть и детальные доказательства, план которых я уже набросал..."
   У Уоллеса есть доказательства его теории видов! Он уже набросал план! Но неужели его доказательства - это естественный отбор, или сохранение наиболее приспособленных видов в борьбе за жизнь? Нет, такое совпадение невозможно. Человечество размышляло над законами природы многие тысячелетия - так разве может быть, чтобы два человека пришли к одним и тем же доказательным выводам? И если Уоллес уже получил результаты Дарвина, уже написал статью, не исключено, что в один прекрасный день через несколько месяцев Чарлз откроет в Даун-Хаусе журнал, на страницах которого будет разгадана "тайна тайн", и разгадана Уоллесом.
   Он стоял у окна кабинета и глядел на окружавшую дом каменную стену, но не видел ее. Все же постепенно он обрел душевное спокойствие.
   "Я должен ответить Алфреду Уоллесу немедленно, - сказал он себе, - и выразить ему свое восхищение. От
   важный человек, он собирается пробыть в этих далеких от цивилизации краях еще три или четыре года!"
   22 декабря 1857 года "Дорогой сэр!
   Благодарю вас за письмо от 27 сентября. Очень рад слышать, что вы занимаетесь проблемой расселения в соответствии с теоретическими выкладками. Я твердо убеждег, что оригинальные наблюдения возможны лишь на теоретической основе. Не многие путешественники пришли к тому, чем сейчас занимаетесь вы. Да и вообще, о распространении животных известно во много раз меньше, чем о распространении растений. Вы пишете, что отчасти удивлены, что ваша статья в "Анналах естественной истории" прошла незамеченной. Должен сказать, меня это не удивляет. Большинство естествоиспытателей интересуется лишь описанием видов, не более. Но не следует думать, что вашу работу не заметил никто; два замечательных человека, сэр Лайель и мистер Блит из Калькутты, специально обратили на нее мое внимание. Я согласен со сделанными в вашей работе выводами, но должен сказать, что иду гораздо дальше; впрочем, мои теоретические выкладки - это слишком долгая тема..."
   Три месяца он проработал над главой о гибридности. А в начале 1858 года начал новую главу - "Умственные способности и инстинкты животных". Нужно было сопоставить и отобрать колоссальное количество материала, основанного не только на собственных многолетних наблюдениях, но и на публикациях других авторов на многих языках. Любопытная область инстинкты. И весьма туманная. Он сказал Эмме:
   - Работа над главой об инстинктах подвигается очень тяжело. Разные авторы не сходятся в определении инстинкта. Тут нет ничего удивительного, ведь почти все чувства и самые сложные их проявления, например мужество, робость, подозрительность, часто объясняются инстинктами.
   Чем глубже он уходил в работу, тем хуже себя чувствовал, особенно по ночам - его стала мучить бессонница. В письме Гукеру он признался: "О, здоровье, здоровье, ты заставляешь меня трястись от страха денно и нощно; из жизни уходит всякая радость".
   Но не желая вызывать к себе жалость, он добавил: "Прошу простить меня великодушно, такое нытье - признак глупости и слабости. Каждый в этом мире должен нести свой крест".
   В конце января скончалась Хэрриет Генсло. Это известие очень опечалило Чарлза, потому что в годы, проведенные в Кембридже, она заменяла ему мать. Он написал Генсло: "Дни, когда в бытность студентом я так часто бывал в вашем и дорогой миссис Генсло доме, я не колеблясь отношу к самым счастливым и лучшим дням моей жизни".
   Он также послал теплое письмо с соболезнованиями Гукерам, особенно обращаясь к Френсис, которую знал с трех лет.
   Чтобы не думать о своих недугах, он читал новую популярную литературу, вгрызался в лондонскую "Тайме". Посыльный из Дауна, еженедельно ездивший в Лондон, Есегда получал от Дарвинов список книг, которые надо было купить или взять в библиотеке. Их родственники, Эразм и Генслей Веджвуд в Лондоне, Сюзан и Кэтти в Ма-унте, Шарлотта и Чарлз Лэнгтоны в близлежащем Харт-филде, регулярно привозили или присылали в Даун-Хаус книги, нравившиеся им самим. Таким путем к концу года, неумолимо утекшего, как воды Темзы, они прочитали вслух "Доктора Торна" Энтони Троллопа, два первых тома "Истории Фридриха Второго Прусского", написанные их плодовитым другом Томасом Карлейлем, "Сцены приходской жизни" Джордж Элиот. Получили они и ноты опер "Лючия ди Ламмермур" Доницетти и "Кора" Мегюля, рондо Вебера и сонаты Гайдна. Так жившие в провинции Дарвины поддерживали связь с культурной жизнью Лондона.
   Чарлз был непререкаемым авторитетом по части новостей и рассказывал семье обо всем, что происходит в мире, вплоть до самых отдаленных уголков земли. Был упразднен имущественный ценз для членов парламента; парламент провел закон, призванный улучшить правление в Индии, и Ост-Индская компания передала власть кабинету королевы. Первая дочь королевы Виктории обвенчалась в придворной церкви Сент-Джеймсского дворца [Королевский дворец в Лондоне. - Прим. пер.] с прусским принцем Фридрихом Вильгельмом. Идущее от Темзы зловоние настолько усилилось, что занавеси на окнах парламента приходилось пропитывать хлорной известью. Мистер Бенджамин Дизраэли, лидер палаты общин, решил эту малоприятную проблему - убедил парламент выделить три миллиона на очистку реки и завершение строительства городской системы канализации.
   Лорд Элгин, назначенный послом в Японию, подписал с этой страной договор об открытии пяти японских портов для английских торговых судов. Англия также подписала в Тяньцзине мирный договор с китайским императором, по которому английским гражданам разрешалось въезжать в Китай и проповедовать там христианство. Англия развязывала с Китаем войну, а император брал на себя часть ее расходов!
   С Генриеттой, которой скоро исполнялось пятнадцать, и ее сестрой Элизабет занималась новая гувернантка, некая мисс Грант. Уроки проходили в светлой и полной воздуха комнате, построенной над кухней в 1845 году. Это была просторная комната с большим книжным шкафом, встроенным в заднюю стену, а передняя стена почти полностью состояла из окна, выходившего в сад; в комнату вела лестница с роскошными перилами из красного дерева... на которых обожали кататься младшие дети. Эмма и Чарлз пытались приучить девочек к дисциплине в учебе, хотели дать им такое же образование, какое получали в частных школах их братья. Как-то Генриетта заявила, что плохо себя чувствует и учиться не может, но сэр Генри Холланд заверил Чарлза и Эмму, что подобные заболевания типичны для растущих девочек. С возрастом это проходит, и Этти проживет до ста лет.
   Писать об инстинктах - это оказалось самым захватывающим, но пришлось изрядно поломать голову. Многими историями, включенными в эту главу, Чарлз делился с семьей, потому что они были поистине поразительны: скажем, математическая точность, с какой медоносные пчелы строят соты. Или способность муравьев общаться между собой, их умение свободно узнавать своих в смертельной схватке с семьями схожих видов. Мудрость улиток, которые, найдя пищу, возвращаются за более слабыми сородичами и ведут их за собой вдоль выложенного ими слоя слизи. А устрицы закрываются в своей раковине, если их вытащишь из воды, и продлевают этим свою жизнь. Бобры собирают кусочки деревьев даже в сухих местах, где строительство плотины невозможно. Хорек инстинктивно кусает крысу в затылочную часть головы, где находится мозговое вещество, и смерть, как правило, наступает сразу. Роющие осы сперва изучают норку своей жертвы, а уж потом несут пищу молодняку. Молодые овчарки без всякого обучения бегают за отарой и следят, чтобы овцы не разбегались. Молодые птицы мигрируют, преодолевая огромные расстояния, а молодые лососи переплывают из пресной воды в соленую, а потом обратно, на нерест. Галапагосская игуана пепельного цвета ныряет в море лишь для того, чтобы поесть затопленные водоросли, и тут же возвращается на береговые скалы - подальше от акул.
   К началу марта глава "Инстинкты" была закончена.
   Иногда Чарлз ездил в Лондон, обедал в "Атенеуме" с друзьями и Эразмом. В то время в его кругу все были помешаны на "Истории цивилизации в Англии" Бокля, Чарлз считал эту книгу "удивительно умной и оригинальной".
   В конце апреля гигантская рукопись насчитывала уже две тысячи страниц; Чарлз чувствовал, что по-настоящему устал.
   Пора было ехать на воды.
   Линнеевское общество назначило свое последнее весеннее заседание на 17 июня, намечалось слушание пяти докладов. Но 10 июня скончался библиотекарь Общества, а потом и его президент Роберт Броун, с которым Чарлз подружился еще до плавания на "Бигле", и заседание было перенесено на 1 июля. На нем почтят память покойного, и в совет будет избран новый член.
   Через десять дней после смерти Броуна, 18 июня, Чарлз получил пухлый конверт от Алфреда Уоллеса, посланный с маленького островка в Малайзии. В нем было не только письмо, но и длинная статья "О стремлении разновидностей бесконечно удаляться от первоначального типа".
   Строчки плыли у Чарлза перед глазами, когда он вчитывался в первые страницы статьи Уоллеса. Рухнув в ближайшее кресло, он, превозмогая боль то ли в сердце, то ли в желудке, с трудом читал:
   "...Жизнь диких животных - это борьба за существование... В природе действует общий принцип, в силу которого многие разновидности оказываются в состоянии пережить отцовский вид, за ними появляются последующие разновидности, все более удаляющиеся от первоначального типа...
   ...Простой подсчет показывает, что за пятнадцать лет каждая пара птиц способна дать потомство, достигающее десяти миллионов! Но у нас нет никаких оснований предполагать, что число птиц в какой-либо стране за последние пятнадцать или даже сто пятьдесят лет хоть как-то возросло. Весьма вероятно, что при таких способностях к размножению число птиц давно достигло нормы и перестало увеличиваться... Таким образом, идет борьба за существование, в которой слабые и наименее приспособленные погибают..."
   Уоллес никогда не читал рукопись Чарлза, написанную в 1844 году, но, казалось, он излагает ее содержание, и излагает прекрасно!
   То, чего Чарлз все время опасался, произошло. Он был переполнен чувствами: глубочайшее неверие сменялось горькой яростью, обидой на жестокосердную предательницу-судьбу. Но силой воли он заставил себя успокоиться. Подобрал упавшее на пол письмо и прочитал: Уоллес надеется, что статья понравится Чарлзу, и в этом случае он просит переслать ее Чарлзу Лайелю, который хорошо отзывался о его первой статье в "Анналах естественной истории".
   Из кабинета Чарлз вышел бледный и изможденный. Он достал из гардероба свой длинный черный плащ и черный складной цилиндр; с подставки для зонтов выбрал крепкую трость и зашагал через сады и поля к Песчаной тропе. На сей раз ему было не до камешков, и он не считал, сколько сделал кругов, вернулся домой, лишь когда почувствовал физическую усталость. Труд всей его жизни шел ко дну, словно потерпевший кораблекрушение "Те-тис".
   Эмма сразу увидела, что с мужем неладно.
   - Что случилось, Чарлз?
   Они уселись на уединенную, залитую солнцем скамью, и Чарлз рассказал Эмме о статье Уоллеса.
   - Подумать, даже его термины совпадают с названиями моих глав! воскликнул он.
   - Но как такое возможно? Ты не сообщал ему подробности своей работы? Или это, сами того не желая, сделали Лайель или Гукер?
   - Но будь это плагиат, разве стал бы он посылать это на отзыв мне?
   - Что ты намерен делать?
   - Пошлю статью Лайелю, как просит Уоллес. Посылая Лайелю статью, он приложил записку: "Вы оказались правы, и еще как - меня опередили. Вы предупредили меня об этом, когда я здесь, в Даун-Хаусе, изложил вкратце мои взгляды на естественный отбор, его
   связь с борьбой за существование... Пожалуйста, эту рукопись верните; Уоллес не пишет, что просит ее опубликовать, но я, конечно, тотчас напишу ему и предложу переслать ее в какой-нибудь журнал. И вся новизна моей работы, если таковая имеется, вмиг пропадет...
   Полагаю, вы одобрите статью Уоллеса, и я смогу сообщить ему ваше мнение".
   Чарлз был расстроен и раздражен, он не мог работать, сидеть на месте, как следует есть и спать. В тот день его рвало сильнее обычного.
   В следующее воскресенье перед полуднем к Даун-Хаусу подкатил экипаж, и из него вышли Чарлз Лайель и Джозеф Гукер. Лайель уговорил Гукера сопровождать его, так как их общий любимый друг переживает глубокий душевный кризис. Нам, говорил он, надлежит сообща найти решение, приемлемое и для Чарлза Дарвина, и для Алфреда Уоллеса. Чарлз был настолько поражен их неожиданным появлением, что образы двух друзей, стоявших в дверях, навсегда запечатлелись в его памяти, словно это был дагерротип на его каминной полке. Гукер, которому уже стукнуло сорок, изрядно полысел. Оставшиеся волосы были еще темными, но длинные бакенбарды, роскошно стекавшие под подбородок, были белыми. На щеках, от носа к углам рта, пролегли две глубокие морщины. Очки без оправы казались еще меньше под его огромными кустистыми мохнатыми бровями.
   Лайелю уже перевалило за шестьдесят, он совершенно по-еедел, широкие белые бакенбарды почти достигали подбородка. Под глазами резко обозначились темные круги, выдававшие несвойственное ему напряжение, ибо обычно он спокойно сносил житейские бури.
   - Не спрашиваю, чем обязан такой чести, - сказал Чарлз. - Надеюсь, с десятой попытки и сам догадаюсь.
   - Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться, - проворчал Лайель. Впрочем, все гении в какой-то степени идиоты.
   - Мы приехали не для теоретических дискуссий! - воскликнул Гукер с необычной хрипотцой в голосе. - Я прочитал работу Уоллеса. В поезде по пути из Лондона мы с Лайелем разработали спасительный план действий.
   Чарлз едва не лишился дара речи.
   - Очень тронут, что вы хотите вызволить меня из этой дурацкой истории. Я распоряжусь, чтобы в кабинет подали кофе.
   Вдоль всех стен - стеллажи с книгами, множество картотечных шкафчиков, микроскоп на полке, столы заставлены бутылками, коробочками и банками, здесь же увеличительное стекло и стопы бумаги - уютно и безопасно, как во чреве матери.
   Чарлз набрал побольше воздуха.
   - В пятнадцатистраничной статье Уоллеса есть все, о чем я более подробно - на двухсот тридцати страницах - написал в 1844 году, и вы, Гукер, это давным-давно читали. Около года назад я послал краткое резюме моих наблюдений Асе Грею, таким образом, у меня есть точные доказательства, что я ничего не позаимствовал у Уоллеса, Я бы рад сейчас напечатать небольшую статью, страниц на десять, с общим изложением моих взглядов, но имею ли я теперь на это право? Ведь Уоллес может сказать: "Вы не собирались излагать свои взгляды, пока не получили представление о моей теории. Так справедливо ли воспользоваться тем, что я по собственной воле сообщил вам мои идеи, и таким образом помешать мне опередить вас?" Получится, что я воспользовался подвернувшейся под руку статьей Уоллеса, работающего в этой же области, и опубликовал свой материал. Да я скорее сожгу всю свою книгу, чем допущу, чтобы Уоллес или еще кто-нибудь подумали, будто я занимаюсь подтасовкой! А разве вы не считаете, что, прислав свою статью, он связал мне руки?
   - Разумеется, нет, - быстро ответил Гукер. - Вы старше и первым начали работать в этой области, на двадцать лет раньше Уоллеса.
   Чарлз благодарно кивнул, но продолжал стоять на своем.
   - Уоллес ни словом не обмолвился о публикации, но ведь будет несправедливо, если мне придется уступить первенство в моей многолетней работе... впрочем, чувства чувствами, но сути дела они изменить, пожалуй, не могут.
   Однако его слова не впечатлили Лайеля и Гукера.
   - Ваши материалы 1844 года у вас далеко? - спросил Гукер.
   - Близко. На них сплошь ваши карандашные пометки.
   Чарлз подошел к большому картотечному ящику около двери.
   - Вот они.
   Гукер взял работу и углубился в чтение. Лайель спросил:
   - А можно почитать письмо, которое вы написали Асе Грею?
   Чарлз вынул из папки Асы Грея копию письма, передал ее Лайелю, и тот начал читать.
   - Я не могу заставить себя... - пробормотал Чарлз.
   - Успокойтесь, - сказал Лайель, - иначе окажется, что ваш отец был прав, когда предсказывал, что вы будете знать толк лишь в охоте, собаках да ловле крыс.