Стоун Ирвинг. Происхождение

   Впервые за последние дни Чарлз засмеялся. Потом начал вышагивать по комнате и наконец опустился на свою подушечку.
   Лайель и Гукер переглянулись, кивнули друг другу.
   - По-моему, этого достаточно! - воскликнул Гукер.
   - Без сомнения, - согласился Лайель. - Письмо к Асе Грею плюс работа 1844 года прекрасно сочетаются
   - Сочетаются для чего? - спросил Чарлз.
   - Для того, чтобы представить их первого июля на заседании Линнеевского общества.
   - Но как же так? - воскликнул Чарлз. - Ведь материал нужно обработать, на это уйдут месяцы...
   Лайель отвел его возражения:
   - Там же мы зачитаем и статью Уоллеса.
   - Нужно заручиться его согласием, - всполошился Чарлз. - Да я и не успею к сроку!
   - Ерунда, - решительно возразил Гукер. - На базе трактата 1844 года и письма к Асе Грею мы с Лайелем напишем обстоятельное и убедительное заключение. По объему оно не будет превышать статью Уоллеса.
   У Чарлза отвисла челюсть.
   - Вы хотите... сделать всю эту работу... вместо меня?
   - Не умрем, - заверил его Гукер. - Вы прожужжали нам все уши вашей теорией видов, так что нам это будет нетрудно.
   Некоторое время Чарлз молчал, потом произнес:
   - Вы добрейшие люди на земле. Но как мы объясним Линнеевскому обществу столь странное совпадение?
   - Расскажем им всю правду, - твердо сказал Лайель. - Мы с Гукером уже написали в поезде представление.
   Вынув из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги, он начал читать:
   "Прилагаемые бумаги, которые мы имеем честь представить на рассмотрение Линнеевского общества и которые связаны общей темой, а именно "Законы, влияющие на возникновение разновидностей, родов и видов", содержат результаты исследований двух неутомимых естествоиспытателей: мистера Чарлза Дарвина и мистера Алфреда Уоллеса.
   Эти господа, независимо друг от друга и не имея сведений о работе друг друга, разработали одну и ту же весьма оригинальную теорию, объясняющую появление и увековечение разновидностей на нашей планете, оба они могут справедливо претендовать на право быть первооткрывателями в этой весьма важной области исследований. Ни один из них не публиковал своей теории, хотя вот уже долгие годы мы постоянно уговариваем мистера Дарвина сделать это, и, поскольку сейчас оба автора безоговорочно передали свои материалы в наши руки, мы считаем, что в интересах науки представить наиболее значительные места из этих работ на рассмотрение Линнеевского общества"
   Обдумав текст представления, Чарлз нашел его весьма убедительным.
   - Великолепно! Мне только потребуется некоторое время, чтобы кое-что подновить...
   - Но надо действовать быстро, - предупредил Гу-кер. - До заседания первого июля осталось несколько дней.
   - Парсло доставит бумаги прямо в Кью.
   Тут же постучал Парсло и объявил, что обед на столе. Чарлз сказал:
   - Парсло, спустись в погреб и принеси две бутылки шампанского.
   Войдя в залитую солнцем столовую, он сказал Эмме и своим друзьям:
   - Не знаю, как рассудит нас будущее, но ничто не помешает нам отпраздновать настоящее.
   Следующая неделя обернулась хаосом. В Дауне вспыхнула эпидемия скарлатины. Заразились несколько деревенских детишек. Дарвины обследовали собственное потомство и нашли симптомы болезни у младшенького; у Генриетты было красное горло. Они послали за доктором, а приехавшая навестить их сестра Эммы Элизабет предложила забрать остальных детей к себе, в Харт-филд.
   Чарлз постоянно дежурил у постели заболевших детей. Лишь в четверг он собрался с силами и зашел в кабинет. Лежавшие на столе бумаги вызвали у него отвращение.
   - Давай выпьем по чашечке кофе, - предложила Эмма.
   На следующий день стало известно, что в деревне от скарлатины умер мальчик. Дурные предчувствия уступили место страху. Но от предложения Элизабет Дарвины отказались: остальные дети, от восемнадцатилетнего Уильяма до семилетнего Гораса, чувствовали себя хорошо, чего нельзя было сказать о няне, ухаживавшей за Генриеттой. У нее заболело горло, появились симптомы ангины. Чарлз решил отправить ее домой, а к Генриетте приставил другую. В тот же вечер Генриетту перестало лихорадить, очистилось дыхание; у малыша температура, как и прежде, оставалась высокой.
   В воскресенье настроение было ужасное. Эмма сказала:
   - В даунской церкви сегодня служба, пойду помолюсь за нашего маленького.
   - Как ты можешь! - воскликнул Чарлз. Ведь в Дауне полдюжины детей лежат со скарлатиной.
   Со дня визита Лайеля и Гукера прошла ровно неделя.
   Перед заходом солнца вернулся изможденный доктор. Эпидемия скарлатины охватила весь район. Из комнаты маленького Чарлза он вышел весьма озабоченный.
   - Сожалею, но должен вам сообщить, что у ребенка скарлатина. Мы мало что можем сделать. Боюсь, заболевает и няня. Настоятельно советую никому к ребенку не заходить. Скарлатина - болезнь очень заразная.
   Это была томительная, жуткая ночь. Чарлз и Эмма спали урывками, несколько раз они поднимались и стояли у двери детской комнаты, прислушиваясь к звукам.
   В понедельник рано утром доктор приехал снова. Няня действительно заразилась скарлатиной, и ее пришлось перевести в другую спальню. Доктор сказал:
   - Посижу с малышом. Я провожу столько времени с больными, что у меня, должно быть, выработался иммунитет.
   День прошел в мучительном, безнадежном ожидании; ночью ребенок умер. Утром его похоронили на маленьком церковном кладбище в Дауне, где шестнадцать лет назад была похоронена Мэри Элеанор, трех недель от роду.
   Домой они вернулись глубоко опечаленные; в те дни печаль поселилась во многих домах Дауна. Детей из-за эпидемии на похороны не пустили. Чарлз собрал их в гостиной, вокруг стола с мраморной крышкой. Эмма постаралась не причинять им излишних страданий.
   - Такова воля господня, - сказала она потомству. - И мы должны принять ее со смирением. Маленького Чарлза больше нет с нами. Так давайте возлюбим и утешим друг друга в этот час.
   Детей решили отправить к тете Элизабет, а Эмма присоединится к ним позже.
   В тот же день пополудни Чарлз получил от Гукера срочное письмо с напоминанием, что до заседания Линнеевского общества осталось два дня и что Чарлз должен немедленно переправить Гукеру все бумаги, иначе он и Лайель не смогут подготовить совместные доклады Дарвина и Уоллеса. Чарлз колебался около часа. Потом взял статью Уоллеса, свой трактат 1844 года и письмо к Асе Грею. Вызвал Парсло.
   - Пожалуйста, побыстрее одевайся. Я хочу, чтобы ты лично передал этот пакет доктору Гукеру в Кью.
   Чарлз сел в свое рабочее кресло, поставил дату: вторник, 29 июня 1858 года.
   "Мой дорогой Гукер!
   Боюсь, уже слишком поздно. И судьба моей работы меня почти не заботит. Но вы с такой щедростью приносите в жертву свое время и доброту... Я даже смотреть не могу на мою рукопись. Не тратьте больше времени. И вообще это мелочно с моей стороны - думать о приоритете.
   Благослови вас бог, мой дорогой добрый друг. Писать больше нет сил".
   Чарлз не мог дождаться 1 июля и заседания Линнеевского общества. Ему не сиделось дома, и он носился по Песчаной тропе, словно рысак, которому под седло попала заноза. Эмма прилагала героические усилия, чтобы отвлечь его, но все было тщетно. У него голова шла кругом от вопросов. Как члены Общества встретят работы его и Уоллеса? Обе революционные, одна подкрепляет другую. А что, если они встанут во гневе и обвинят его в святотатстве? Или назовут сумасшедшим? Или заподозрят, что он с Уоллесом в сговоре? Вдруг потребуют исключить его из членов Общества? Ведь он пока не собирался обнародовать свои выводы, хотел подождать еще несколько лет, собрать неопровержимые доказательства своей правоты. Но судьба в лице Алфреда Уоллеса распорядилась иначе.
   Кажется, самые жуткие новости Чарлз перенес бы легче, чем это томительное ожидание. На заседание в Лондон он не поехал. Это выходило бы за рамки приличий - ведь он похоронил сына только два дня назад. Вместо этого он упросил Эмму побольше поиграть на рояле, отложил все книги, рано лег спать и всю ночь проворочался в постели. Скоро ли придет письмо от Гукера и Лайеля?
   2 июля на дорожке перед домом появился экипаж, из которого вышел слегка побледневший Гукер.
   - Гукер, почему вы не сообщили о своем приезде? Я бы выслал фаэтон.
   - Я хотел сообщить вам новости как можна. скорее. Чарлза забил озноб.
   - Только не щадите меня1
   - Ничего не произошло. - Ответ был краток.
   - То есть как? Разве наши материалы не зачитывали?
   - Зачитывали. Сначала ваш. Мы с Лайелем пытались внушить собравшимся, сколь важны эти работы для будущего естественной истории. Но обсуждения, как такового, не было.
   - Не было обсуждения? - поразился Чарлз. - Неужели это не заинтересовало их?
   - Думаю, что заинтересовало. Но предмет настолько новый и настолько опасный для старой школы, что принять вызов с ходу никто не решился. После долгого вечера были отдельные разговоры, но одобрение Лайеля и до некоторой степени мое остановило тех, кто был готов наброситься на вашу теорию. Заседание закрылось под жиденькие аплодисменты. А потом все разъехались по домам.
   Гукер озадаченно покачал головой.
   - Представьте себе, что в Париже идет кровопролитная французская революция, а завсегдатаи уличных кафе знай себе жуют булочки и запивают их кофе - примерно так выглядело вчерашнее заседание.
   Чарлз застыл в изумлении, потом принялся хохотать во все горло. Наконец, успокоившись, он воскликнул:
   - Столько переживаний - и все впустую! Да лучше бы я отправился с Джоном Генсло на болота и собирал бы там лягушек для пирожков!
   Но Гукер не видел ничего смешного в том, что произошло.
   - Мы с Лайелем вчера решили, что этого краткого отчета мало - вы должны что-то опубликовать. Краткое изложение своей теории, тщательно продуманное, с лучшими примерами, подтверждающими вашу правоту. Вы должны закрепить свои права в этой области.
   Чарлз посерьезнел.
   - Я займусь этим.
   "ПО ДУШЕ ЛИ ВАМ ТАКАЯ РОДОСЛОВНАЯ ЧЕЛОВЕКА?"
   9 июля 1858 года Эмма и Чарлз поехали в Хартфилд к детям: те жили в доме у Элизабет. Дни в Сассексе выдались погожие. Семейство провело там целую неделю, а потом отправилось на юг Англии, на остров Уайт, прославившийся своим мягким климатом, живописной природой и меловыми холмами. Остров запомнился Чарлзу с юных лет: как гулял он по песчаному берегу, как купался в укромных бухтах - некогда он отдыхал там с Уильямом Дарвином Фоксом. Чарлз выбрал гостиницу в Сандауне, едва ли не самом популярном морском курорте. Все девятеро членов семьи и гувернантка, приставленная к младшим детям (Горасу исполнилось семь, Ленарду - восемь, Френсису - девять, а Элизабет - одиннадцать лет), заняли шесть смежных комнат на первом этаже в самом конце коридора. Полдничала семья на просторной деревянной веранде, а ужинала в доме - к вечеру холодало. Старшими сыновьями верховодил восемнадцатилетний Уильям, его вскорости ожидала месячная поездка по Европе, а потом - учеба в колледже Христа. Мальчики бегали на пляж, катались на лодке, рыбачили, загорали до черноты. Чарлз и Эмма несколько оправились от недавних бед. Здесь сама обстановка располагала к отдохновению и покою. Старшие Дарвины либо гуляли с дочерьми, либо сидели в тени на веранде, и Чарлз читал вслух, а Эмма вязала шарф Уильяму.
   Чарлз отдыхал душой, напряжения и усталости как не бывало, словно вернулись времена в Мур-Парке. Прошло несколько дней, и ему уже не терпелось достать из саквояжа первые главы своей рукописи о видах - Гукер настоятельно просил статью-обзор, страниц на тридцать, для "Журнала Линнеевского общества". Но тут от самого Джозефа Гукера из Лондона пришла посылка. В ней были гранки его и Уоллеса работ, о которых Лайель доложил Линнеевскому обществу 1 июля. Прошло всего девятнадцать дней - и уже гранки.
   Чарлз опустился на стул в гостиной и пробежал предисловие, написанное Лайелем и Гукером. Он нашел кое-какие изменения по сравнению с тем, что говорилось ими в Даун-Хаусе, но суть по-прежнему ясна: неважно, кому мистеру Дарвину или его другу мистеру Уоллесу - принадлежит пальма первенства, главное - служить науке. "Взгляды, основанные на конкретных выводах и подкрепленные многолетними размышлениями, намечают цель и вместе с тем служат отправным пунктом поиска других исследователей", - писали они.
   Чарлз разложил листы на столе, чтобы править собственную рукопись, но оказалось, что Лайель и Гукер уже весьма тщательно отредактировали ее, оставалось править... лишь собственный стиль.
   - До чего ж омерзителен мой слог! Хочется все переписать, но ни силы, ни время не окупятся, - сокрушался Чарлз.
   - Ты словно монах во власянице: мешает, а не сбросить, - заметила Эмма.
   Чарлз зарделся, обнял жену.
   - Ничего, постараюсь получше написать обзор. Ума не приложу, как рукопись почти в две тысячи страниц изложить на тридцати.
   - А больше Журнал не даст?
   - Попрошу. Возьму на себя расходы за лишний объем.
   Он отослал гранки Гукеру и попросил ознакомить с ними и Уоллеса.
   Каждый день Чарлз выкраивал часа два для обзора рукописи "Изменение домашних животных и культурных растений". Занятие любопытное, но напрасное, поскольку объем не позволял привести даже ссылки на цитируемые источники. Дарвин сетовал:
   - У меня сто шестьдесят сносок, почти сотня ссылок на разные работы, указания томов и страниц шестидесяти пяти журналов и шестидесяти книг. В обзоре придется все это опустить. Разве истинный ученый смирится с подобным!
   Эмма научилась спокойно принимать всполохи мужниной, зачастую безосновательной, тревоги. Озорно блеснув глазами, она сказала:
   - А ты щепотку сносок здесь, щепотку там, будто яичницу солишь.
   Десять дней провели они у благодатного моря в Санда-уне, потом экипажем отбыли в Шенклин - скромные жилища выстроились рядами прямо на самом берегу.
   - Домики эти выросли как грибы после дождя, - рассказывал детям Чарлз, - когда-то кузен Уильям Фокс брал меня с собой, и мы гуляли по острову вокруг ни души, бухта пустынна. А сейчас, взгляните: три гостиницы да милых домиков сколько...
   Старший сын Уильям к тому времени уже путешествовал по Европе, теперь за главного спорщика оставался тринадцатилетний Джордж.
   - Папа, то было сто лет назад. Спать время не пойдет.
   - Вспять время не пойдет. Вспять, Джордж. Его не остановить. Темпус фугит [Tempus fugit (лат.) - "время бежит", выражение, ставшее кры" латым благодаря Вергилию. - Прим. пер.]. И всякая пора несет обновление.
   Семья остановилась в Норфолк-Хаусе. Чарлз все работал над обзорной статьей. Подчас его беспокоил желудок, но, право, стоило ли жаловаться? Однажды, гуляя под руку с Эммой по пляжу и любуясь предзакатными оранжевыми и пурпурными бликами, неспешно уплывающими за горизонт, Чарлз признался:
   - Как я благодарен Гукеру и Лайелю за то, что они уговорили меня писать обзор, ведь он поможет и основной работе над книгой. - А потом сокрушенно покачал головой. - Впрочем, я уже на пять страниц превысил объем, а мне еще осталось в рукописи глав восемь, и все обширные.
   - Ты же сам осуждаешь многословных романистов, дескать, они только людей с толку сбивают.
   - Я и так отбрасываю все не представляющее научный интерес и все, с чем я сам столкнулся впервые. Чудная все же затея: писать обзор еще не опубликованной книги.
   - Помнишь, что говорил отец: "Исполни свой долг, и доверься судьбе".
   5 августа Чарлз получил известие от Гукера, и на душе полегчало: Гукер переговорил с Джорджем Баском, помощником секретаря зоологического отделения Линнеевского общества, и тот передал, что Чарлз, в случае крайней необходимости, может расширить обзорную статью.
   - Это во многом облегчит работу, не придется выжимать крохи из каждой главы, - радовался он за неторопливым обедом на веранде гостиничного ресторана. - Впрочем, постараюсь написать покороче. Нужно и о других авторах думать, им каждая страница дорога.
   Гукер предложил выступить в журнале с лекциями по каждой главе и печатать постепенно в течение года.
   Дарвин обрадовался поддержке. Он писал Гукеру:
   "Статья-обзор только выиграет, если ее разбить на части. С "Изменениями в одомашненном состоянии" я уложился в сорок четыре страницы, на это хватит и одной лекции в Линнеевском обществе. Конечно, я буду весьма огорчен, если со временем не удастся напечатать весь обзор целиком".
   Домой Дарвины вернулись 13 августа. На море они отдохнули, загорели, теперь их ждали будни: нужно поработать в саду; погожими вечерами так хорошо посидеть на веранде, дважды в день Чарлз снова будет в раздумье мерить свою Песчаную тропу. Он получил от Томаса Гексли текст лекции, которую тот прочитал в Королевском обществе под названием "К вопросу о позвоночном происхождении черепа". Томас Гексли развенчал теорию Ричарда Оуэна и, как считали многие, "во многом поколебал его непререкаемый авторитет". Заслуг у Оуэна не отнять, однако он заблуждался, считая череп продолжением позвоночного столба. Гексли, ссылаясь на работы других эмбриологов, доказал, что кости черепа формируются в зародыше раньше, тем кости позвоночника, отсюда и несостоятельность теории.
   Чарлз слышал, что Гексли бесплатно читал лекции рабочим, получить образование иным путем те не могли. Он говорил:
   - Пусть рабочий класс осознает, что наука и научные методы - великая действительность, а не абстракция в их жизни.
   На пятый день после приезда Чарлз принялся за самую важную главу: "Естественный отбор". Он избегал ссылок и сносок, выбрасывал все прямо не относящееся к теме, зато добавлял абзацы, целые страницы нового материала. Когда была готова подглава "Возможности всех организмов скрещиваться и видоизменяться в природе", он загорелся мыслью издать обзор отдельной брошюрой. Эмма лишь улыбалась.
   - Ишь, аппетит разыгрался! Сначала помышлял о скромной статье, а трех месяцев не прошло - уже о брошюре. И скоро ли эта брошюра перерастет в солидный том?
   Чарлз добродушно усмехнулся.
   - Скоро. Просто мне больше удаются обширные обзоры, нежели краткие.
   В конце августа "Журнал Линнеевского общества" опубликовал его и Уоллеса статьи. Но на них никто не откликнулся. Чарлз пришел в отчаяние.
   - Кому, спрашивается, нужен мой обзор? Зачем, вообще, я все это пишу?
   У Дарвинов гостил Джозеф Гукер. Ему лучше работалось в комнате прямо над кабинетом Чарлза. Гукер завершал книгу по ботанике на материалах морской экспедиции. Оставались последние разделы "Флора Тасмании" и "Растительность Цейлона". Потом вместе со своим приятелем Джорджем Бентамом он собирался заняться многотомной энциклопедией семеноносных растений. На предобеденной прогулке по Песчаной тропе Чарлз сказал ему:
   - Вы видите лишь разрозненные главы моей рукописи, поэтому может сложиться впечатление, что все мои рассуждения - сплошной винегрет.
   Гукер остановился посреди залитой солнцем дорожки и простодушно уставился на Чарлза.
   - Мой дорогой Дарвин, я не предполагал, что вы еще и отличный кулинар.
   Чарлз извинился:
   - Я привык даже исподволь готовиться к возражениям, непониманию, к насмешкам, вот и сейчас забылся, а ведь вы едва ли не единственный на всем белом свете постоянно поддерживаете меня, помогаете.
   Гукер втянул голову в плечи, нахохлился, снял очки, протер.
   - Ваша теория естественного отбора поначалу пришлась мне не очень-то по вкусу. Потом распробовал и поверил безраздельно. Ну а что касается вашей рукописи, читай я ее по частям - и жизни не хватит. Сколько у вас осталось?
   - Месяца на три-четыре работы. Писать короче не могу: нужно четко изложить свои взгляды.
   Друзья в седьмой раз обошли по опушке густой лесок и поспешили домой. Чарлз подгонял себя в работе: не терпелось опубликовать статью, это важно и для собственной репутации, и еще больше для репутации гипотезы о происхождении всего живого. Сейчас закручен каждый винтик, отлажен весь механизм. Пригодился и зоркий глаз - в рукопись вошли наблюдения живой природы во время путешествия на "Бигле" и опыт редакторской работы над томами "Зоологии".
   По кирпичикам складывалась его теория: тут многолетние наблюдения и классификация членистоногих, бабочек, жуков; изучение инстинктов голубей; анатомия кроликов, уток и прочей домашней живности; пропорции тела лошадей; посадка и проращивание семян после многодневного пребывания их в соленом растворе; перевозка плодов на значительные расстояния; наблюдения зарубежных биологов, с которыми Дарвин постоянно переписывался; данные об опытах по скрещиванию животных. Рукопись вобрала в себя годы тяжкого, но столь упоительного познания. Он, подобно взошедшему светилу, пронзил Вселенную лучами своей пытливой мысли и растопил мрак неведомого.
   К концу октября он завершил пятый раздел - "Законы изменяемости" и принялся за шестой - "Трудности в работе над теорией". Преодолевать непроходимую чащобу препятствий и помех Чарлзу приходилось ценой нервного перенапряжения, и это сказалось на желудке, он стал, по выражению самого Дарвина, пошаливать.
   Вне семейного круга он не распространялся о путешествиях в молодые годы, зато с детьми проявлял незаурядную выдумку, чаруя их рассказами о Шрусбери, о Северном Уэльсе, о Кембридже, о топях Линкольншира, о невероятных приключениях на "Бигле", особенно когда экспедиция высаживалась на берег.
   Младшие дети частенько совершали набеги в его кабинет, даже когда отец работал, то за булавками или ножницами, бечевкой или клейкой лентой, линейкой - там всегда отыщется нужное, как на складе. Однажды к нему ворвались Горас, Ленард и Френсис - что-то понадобилось для игры. Чарлз спокойно сказал им:
   - А вы не боитесь, что я вас больше не пущу? Не могу же я отвлекаться каждую минуту.
   Эмма посоветовала ему съездить на неделю в Мур-Парк. Доктор Лейн тоже звал его погостить. Здесь Чарлз отдыхал, много ходил пешком, лечился водами. Но не забывал и о работе, готовил раздел об инстинктах для статьи-обзора. Домой он вернулся 1 ноября. Эмма спросила:
   - Как у тебя с желудком?
   - Хорошо, даже самому не верится.
   В начале ноября Королевское общество удостоило. Чарлза Лайеля высшей в английской науке награды - медали Копли. Гукер попросил Дарвина написать хвалебный отзыв. Целый вечер трудился Чарлз, расписывая заслуги друга. На следующий день набросок был готов и отослан Гукеру. Отзыв содержал "ужасающе убогие", но отнюдь не опрометчивые похвалы в адрес Лайеля.
   Сын Уильям поступил в колледж Христа, и ему удалось поселиться в комнатах, где некогда жил Чарлз. И прислуживал ему Импи, тоже знававший еще отца. Причастность близких к его делу радовала Чарлза, вот и третий сын, Френсис уже сам собирает жуков. Дочка Генсло замужем за Джозефом Гукером, сейчас она переписывает набело лекцию о видах, которую Лайелю вскоре читать. Какая замечательная взаимосвязь! Как близки ему эти люди! Лекции Генсло в Саффолке прошли столь успешно, что принц-консорт пригласил его в Букингемский дворец познакомить отпрысков королевской семьи с ботаникой. Конечно же Генсло знал, что Дарвин пишет книгу о происхождении видов путем естественного отбора. Генсло - человек набожный, пастор англиканской церкви. Счел ли он Дарвина отступником? Ведь некогда, включив в экс-, педицию на "Бигле" юного потрошителя лягушек, он тем самым буквально подтолкнул Дарвина к познанию, которому он уже столько лет небезуспешно служит.
   Сейчас Генсло шестьдесят два, волосы совсем белые, под глазами темные круги. Да, жизнь пошла на закат, особенно одиноко ему после смерти жены. В отличие от капитана "Бигля" Фицроя он не искал ссоры с Чарлзом и Эммой. Наоборот, навещал их и отогревался душой, видя их расположение. И на этот раз он провел с ними несколько приятных дней. Не сразу Генсло ответил на мучивший Дарвина вопрос. Как-то раз в кабинете Чарлза за чащкой кофе старик не выдержал его долгого испытующего взгляда и улыбнулся:
   - Не бойтесь. Нашей дружбе ничто не грозит. Никогда вас в обиду не дам, за друга сумею постоять.
   Чарлз облегченно вздохнул.
   - Генсло, дорогой мой, я до слез восхищаюсь вашей душой.
   К рождеству рукопись насчитывала уже триста тридцать страниц, еще сотни полторы - и получится солидная книга. Завершив главы по гебридизации и геологической последовательности, он решил отдохнуть и провести рождественские праздники в кругу семьи, благо двое старших сыновей приехали на каникулы. Парсло - сам человек уже семейный - поставил в гостиной рождественское дерево, украсил камин и картины ветвями остролиста, разложил подарки под деревом. А Чарлз, увлекшись работой, совсем забыл о подарках.
   Вспомнил лишь в последнюю минуту и страшно огорчился.
   - Не печалься, - успокоила Эмма, - я передала целый список в магазин Дауна, нарочный всегда привозит нам заказы из Лондона. Может, даже и для тебя что-нибудь найдется.
   За праздничным столом, который украшала крупная индейка и пудинг, Чарлз поведал о своих трудах.
   - От журнальной публикации, видно, придется отказаться. Слишком уж я расписался.
   - Значит, издашь отдельной книгой?
   - Мысль неплохая. Но нужно известное издательство, чтобы тираж быстро разошелся.
   - Гукер обещал помочь: можно договориться с Королевским обществом или с Геологическим о субсидии на книгу. Или обратись к правительству.
   - Это отпадает. Ни одному Обществу, ни правительству не нужны лишние хлопоты ради моего удовольствия.
   В середине января 1859 года Чарлз с удивлением узнал, что Геологическое общество наградило его медалью Уолла-стона, присуждаемой за выдающиеся исследования структуры земной коры. Среди его предшественников были и Луи Агассис, и Ричард Оуэн, и Адам Седжвик. Хвалебный отзыв взялся написать Лайель, весьма благородно с его стороны, ведь сам он не удостоен этой награды!