Страница:
Сара заметила, что весь путь, пока Юлик Бирн вел машину по направлению к Мичигану, пересекая мост через Триборо, мчась по шоссе, он еле сдерживал довольную улыбку.
Когда они добрались до здания "Телпро" на Пятьдесят девятой Восточной улице, Сара твердым и решительным шагом прошла мимо охраны и повела Юлика к лифту.
– Откуда вы знаете, куда нам идти? – спросил Бирн.
Двери лифта тихо закрылись, и они остались вдвоем в пустом, обитом деревом помещении.
– Я журналист, – ответила Сара, – к тому же журналист, который старше вас. Когда генерал Ходжес уходил на пенсию, он рассказал репортерам о своих былых военных победах и заметил, что главные сражения проходили на двадцатом этаже здания по Пятьдесят девятой Восточной улице. – Она толкнула блестящую дверь лифта. – Так что мы собираемся предоставить ему возможность провести одну из таких битв.
Бирн пожал плечами:
– Но с тех пор он мог уже двадцать раз переехать.
– Тогда спросим, где находится нужный нам этаж. Но основное дело сделано, охранника на входе мы миновали.
– Теперь нужно попытаться пройти через секретаря.
На двадцатом этаже они прошли в широкий коридор, который вел к стеклянной двери с надписью, сделанной большими черными буквами: "Специальные проекты". За столом сидела рыжеволосая молодая женщина. Она подняла голову и приветливо улыбнулась двум посетителям, приближавшимся к ней по толстому мягкому ковру. Бирн отметил, что Сара Спрай держится намного более уверенно, чем он, словно всю жизнь только и делала, что вышагивала по толстым коврам и имела на это полное право и сейчас.
– Чем могу помочь вам? – спросила женщина.
– Мы пришли повидаться с генералом Ходжесом, – твердо ответила Сара. – Но сначала мы бы хотели переговорить с его секретарем.
Женщина за столом удивленно посмотрела на них:
– Вы договорились о встрече с генералом?
– Пожалуйста, мы хотим переговорить с секретарем, – Сара взглядом дала понять Юлику, чтобы он помолчал. – Можете сказать, что журналистка "Хэмпстедской газеты" и юрист прибыли сюда по поводу событий, произошедших на "Вудвилл Солвент".
– "Вудвилл Солвент"? "Хэмпстедская газета"? – Женщина подняла телефонную трубку аппарата, который был такого же цвета, что и ковер. Раздался гудок, и она что-то тихо проговорила. Потом, широко раскрыв глаза, удивленно взглянула на них и спросила:
– Могу я узнать, как вас зовут?
– Мистер Бирн и миссис Спрай, – ответил Юлик.
Женщина опять что-то тихо сказала в телефонную трубку; Затем мило улыбнулась:
– Миссис Винтроп сейчас встретится с вами.
"Сейчас" растянулось на тридцать минут. Миссис Винтроп оказалась тридцатилетней китаянкой. В черном строгом платье, таком же черном, как и ее блестящие волосы, в больших очках, миссис Винтроп приветливо улыбнулась, и присутствующие тут же ощутили силу ее личности. Назвав себя, она пожала руку Бирну, и, несмотря на очаровательную улыбку, пожатие это напоминало скорее мужское. Бирн тут же почувствовал, что надо было побриться и одеть более приличный костюм. Секретарь подошла к Саре. Бирн обнаружил, что с интересом думает о том, на что похож мистер Винтроп.
– Прошу вас в мой кабинет, – сказала она и повела их по одному из широких освещенных коридоров. После нескольких поворотов она открыла большую светлую дубовую дверь и провела их в комнату, где стоял широкий черный стол и несколько удобных кожаных черных кресел. Миссис Винтроп села за стол.
– Я должна объяснить, что генерал Ходжес никогда не принимает посетителей без предварительной договоренности, так что даже если бы он и был здесь сегодня, то встреча все равно не состоялась бы.
– Его нет? – спросила Сара.
– Он будет не раньше завтрашнего дня, миссис Спрай.
Но я уверена, что он захотел бы, чтобы я выяснила, зачем конкретно вы хотите его повидать. Мне непонятно, для чего журналисту, ведущему колонку сплетен в "Хэмпстедской газете", и юристу, занимающемуся в основном сделками по продаже недвижимости, понадобился генерал Ходжес.
И начиная с этого мгновения миссис Винтроп записывала каждое слово, произнесенное в кабинете. Магнитофон улавливал растущее раздражение Бирна, возрастающую напористость Сары, их твердую убежденность в том, что генерал Ходжес находится здесь, за дверью позади черного стола миссис Винтроп. (Тут они оба ошибались – генерал присутствовал на Совете директоров банка на Уолл-стрит.) Магнитофон зафиксировал слова Юлика о том, что "Телпро" убил детей в Хэмпстеде, Коннектикут, и его настойчивые вопросы о том, бывал ли Лео Фрайдгуд на заводе в Вудвилле.
Йен Чи Винтроп, видевшая его там, удивленно смотрела на двух возбужденных и до предела измотанных людей, которые, сидя в черных кожаных креслах кабинета, обрушивали на нее столь серьезны обвинения.
4
5
6
Когда они добрались до здания "Телпро" на Пятьдесят девятой Восточной улице, Сара твердым и решительным шагом прошла мимо охраны и повела Юлика к лифту.
– Откуда вы знаете, куда нам идти? – спросил Бирн.
Двери лифта тихо закрылись, и они остались вдвоем в пустом, обитом деревом помещении.
– Я журналист, – ответила Сара, – к тому же журналист, который старше вас. Когда генерал Ходжес уходил на пенсию, он рассказал репортерам о своих былых военных победах и заметил, что главные сражения проходили на двадцатом этаже здания по Пятьдесят девятой Восточной улице. – Она толкнула блестящую дверь лифта. – Так что мы собираемся предоставить ему возможность провести одну из таких битв.
Бирн пожал плечами:
– Но с тех пор он мог уже двадцать раз переехать.
– Тогда спросим, где находится нужный нам этаж. Но основное дело сделано, охранника на входе мы миновали.
– Теперь нужно попытаться пройти через секретаря.
На двадцатом этаже они прошли в широкий коридор, который вел к стеклянной двери с надписью, сделанной большими черными буквами: "Специальные проекты". За столом сидела рыжеволосая молодая женщина. Она подняла голову и приветливо улыбнулась двум посетителям, приближавшимся к ней по толстому мягкому ковру. Бирн отметил, что Сара Спрай держится намного более уверенно, чем он, словно всю жизнь только и делала, что вышагивала по толстым коврам и имела на это полное право и сейчас.
– Чем могу помочь вам? – спросила женщина.
– Мы пришли повидаться с генералом Ходжесом, – твердо ответила Сара. – Но сначала мы бы хотели переговорить с его секретарем.
Женщина за столом удивленно посмотрела на них:
– Вы договорились о встрече с генералом?
– Пожалуйста, мы хотим переговорить с секретарем, – Сара взглядом дала понять Юлику, чтобы он помолчал. – Можете сказать, что журналистка "Хэмпстедской газеты" и юрист прибыли сюда по поводу событий, произошедших на "Вудвилл Солвент".
– "Вудвилл Солвент"? "Хэмпстедская газета"? – Женщина подняла телефонную трубку аппарата, который был такого же цвета, что и ковер. Раздался гудок, и она что-то тихо проговорила. Потом, широко раскрыв глаза, удивленно взглянула на них и спросила:
– Могу я узнать, как вас зовут?
– Мистер Бирн и миссис Спрай, – ответил Юлик.
Женщина опять что-то тихо сказала в телефонную трубку; Затем мило улыбнулась:
– Миссис Винтроп сейчас встретится с вами.
"Сейчас" растянулось на тридцать минут. Миссис Винтроп оказалась тридцатилетней китаянкой. В черном строгом платье, таком же черном, как и ее блестящие волосы, в больших очках, миссис Винтроп приветливо улыбнулась, и присутствующие тут же ощутили силу ее личности. Назвав себя, она пожала руку Бирну, и, несмотря на очаровательную улыбку, пожатие это напоминало скорее мужское. Бирн тут же почувствовал, что надо было побриться и одеть более приличный костюм. Секретарь подошла к Саре. Бирн обнаружил, что с интересом думает о том, на что похож мистер Винтроп.
– Прошу вас в мой кабинет, – сказала она и повела их по одному из широких освещенных коридоров. После нескольких поворотов она открыла большую светлую дубовую дверь и провела их в комнату, где стоял широкий черный стол и несколько удобных кожаных черных кресел. Миссис Винтроп села за стол.
– Я должна объяснить, что генерал Ходжес никогда не принимает посетителей без предварительной договоренности, так что даже если бы он и был здесь сегодня, то встреча все равно не состоялась бы.
– Его нет? – спросила Сара.
– Он будет не раньше завтрашнего дня, миссис Спрай.
Но я уверена, что он захотел бы, чтобы я выяснила, зачем конкретно вы хотите его повидать. Мне непонятно, для чего журналисту, ведущему колонку сплетен в "Хэмпстедской газете", и юристу, занимающемуся в основном сделками по продаже недвижимости, понадобился генерал Ходжес.
И начиная с этого мгновения миссис Винтроп записывала каждое слово, произнесенное в кабинете. Магнитофон улавливал растущее раздражение Бирна, возрастающую напористость Сары, их твердую убежденность в том, что генерал Ходжес находится здесь, за дверью позади черного стола миссис Винтроп. (Тут они оба ошибались – генерал присутствовал на Совете директоров банка на Уолл-стрит.) Магнитофон зафиксировал слова Юлика о том, что "Телпро" убил детей в Хэмпстеде, Коннектикут, и его настойчивые вопросы о том, бывал ли Лео Фрайдгуд на заводе в Вудвилле.
Йен Чи Винтроп, видевшая его там, удивленно смотрела на двух возбужденных и до предела измотанных людей, которые, сидя в черных кожаных креслах кабинета, обрушивали на нее столь серьезны обвинения.
4
На следующий день, в пятницу, двадцать пятого июля, генерал Ходжес в сопровождении двух адъютантов въехал на улицы Хэмпстеда – только не на переднем сиденье потертого "джипа", как это бывало, когда он въезжал в корейские деревни, а на заднем сиденье черного "лимузина".
Дом Фрайдгуда стоял пустой. Соседи ничем не могли помочь. Они понятия не имели, куда он подевался, и вообще не понимали, зачем им нужно открывать двери трем незнакомым мужчинам. Когда генерал называл себя и объяснял, что местопребывание мистера Фрайдгуда необходимо знать в целях национальной безопасности, то жители Кэннон-роад, Чарльстон-роад и Бич-трэйл обычно двери открывали. Но ни объяснения, ни доброжелательное гостеприимство ничего не дали генералу Ходжесу и его адъютантам.
Первым в полиции с ними встретился приятель Сары Спрай сержант Дэйв Маркс, и манера поведения военных вызвала у него раздражение. Седой старик решил явно надавить на него, а в это время двое его людей заняли позицию у дверей, словно террористы в полицейских боевиках: по обе стороны двери, в футах восьми или девяти друг от друга, так что если сержант смотрел на одного, то совершенно не видел второго. Тройка выглядела взволнованной и возбужденной, и Дэйву Марксу это совершенно не понравилось – он хотел поскорее закончить дежурство, принять душ, подкрепиться и отправиться на ежегодную встречу полицейских в театре Натмега. О том же мечтали на сегодняшнем дежурстве все копы в округе – все они испытывали нетерпение по поводу предстоящего события и потому не хотели удлинять срок дежурства.
Генерал Ходжес, едва войдя в кабинет Маркса, тут же приказал позвать шерифа.
– Шерифа нет, – ответил Маркс. Шериф лежал дома в постели, но Маркс не видел причин, по которым он должен вытаскивать его оттуда.
Генерал подошел к столу Дэйва и положил перед сержантом визитную карточку.
– Я не думаю, что шериф был бы против, если бы вы рассказали нам все, что знаете о Лео Фрайдгуде и о том, где он сейчас находится.
Маркс, шевеля губами, прочел то, что было написано на визитке.
– "Телпро Корпорэйшн"? Вы ее директор?
– Мистер Фрайдгуд работник "Телпро Корпорэйшн".
Поскольку шерифа нет, то я требую, чтобы вы показали нам данные компьютера по мистеру Фрайдгуду.
Маркс поднял брови:
– Данные?
– Это не обычное дело, сержант. Это вопрос безопасности.
– Сейчас, подождите минутку. – Маркс вновь бросил взгляд на карточку. – Здесь нигде не говорится, что вы все еще работаете на правительство, генерал. А даже если оно и так, то мне нужен запрос, составленный по специальной форме, прежде чем я позволю вам получить доступ к хранящейся в компьютере информации. А у вас его нет. Вы даже не подготовили форму запроса. Вот так обстоят дела.
– Я хочу поговорить с вашим шерифом…
– Приходите завтра, генерал.
– И пока я буду беседовать с шерифом, я хочу, чтобы ваши люди нашли теперешний адрес Лео Фрайдгуда.
– Об этом вы тоже должны поговорить с шерифом. Но, сэр, он ничего вам не даст.
– Я подам шерифу рапорт о вашем поведении сегодня вечером, офицер Маркс.
Три или четыре офицера медленно подошли к столу: генерал заметил, что они двигаются очень спокойно.
– Я не отвечаю за то, что вы делаете, генерал. Все, что я знаю, это то, что вы – частное лицо, считающее, что имеете право отдавать приказы офицерам полиции и требовать доступа к секретным документам полиции. Мне кажется, что это у вас будут проблемы, генерал.
Лицо генерала Ходжеса залилось еще более яркой красной краской, чем обычно. Начиналось его очередное сражение.
– Я даю вам телефон Департамента безопасности. И требую, что вы позвонили и выслушали то, что вам там скажут.
Я приказываю вам сделать это. А потом вы покажете мне данные на Лео Фрайдгуда.
– Я хотел бы напомнить вам, генерал, где вы находитесь, – сказал Дэйв Маркс. – Вы не можете мне приказывать.
Я хотел бы также, чтобы вы и ваши люди немедленно покинули участок.
– Эй, – подтвердил кто-то, – вы слышали, что он вам…
– Тихо, – прикрикнул сержант. – Я повторяю, освободите участок.
– Да вы просто идиот, вы наносите вред самому себе, – не сдавался генерал. – У меня есть право на то, чтобы быть здесь, и есть право получить доступ к интересующей меня информации. Если вы просто позвоните в Департамент…
– Да кто, твою мать, ты такой? – не выдержал краснолицый блондин. – Ты что, считаешь, что мы в твоей армии?
Сейчас ты вылетишь отсюда. Может, сам уйдешь все-таки?
Грилл, один из адъютантов Ходжеса, подскочил к Йоханссену и заломил ему руку за спину.
– Прекрати, – сказал Йоханссен.
– Никто не хочет причинять вам неприятности, – произнес Грилл. – Мы ищем парня, который сбежал в самоволку. Мы хотим найти его, и вы нам в этом поможете.
Йоханссен повернулся к остальным, и на его лице ясно читалось: "Вы верите этому парню?" Поворачиваясь, Йоханссен отвел руку назад, прямо к кобуре Грилла. Он выхватил пистолет военного и, действуя быстро и зло, одним ударом ноги под колени опрокинул Грилла, навалился сверху, прижав того грудью к полу, и достал из пиджака собственный пистолет.
– Оставьте моего человека! – проорал Ходжес. – Вы должны дать мне возможность позвонить!
Грилл безуспешно пытался выбраться из-под Йоханссена, но полицейский заломил обе его руки назад и поставил ногу на спину адъютанта.
– Ты, идиот! – заорал генерал. – Освободи этого человека!
– Я вам сказал, что вы не в армии, – повторил Йоханссен и, надев наручники на Грилла, подошел к генералу.
– В камеры их, – отдал приказание Маркс. – Просто посадим их, а завтра во всем разберемся.
– Этот подонок напал на меня. – Йоханссен с размаху врезал ногой по животу Грилла. – Дерьмо!
Он потащил Грилла вглубь участка и еще одним ударом, от которого голова Грилла повисла на грудь, втолкнул его в одну из маленьких камер.
– Дерьмо! – повторил он. – Ты у меня жрать его будешь, сосунок!
Йоханссен вышел и запер за собой дверь камеры.
Ларри Вайк вел генерала к второй камере. На лице Ходжеса читалось недоумение и неверие – ему никогда прежде не приходило в голову, что, начав сражение, он может проиграть.
– Уберите руки! – кричал он. – Я вас всех сотру в порошок!
– Мне никогда не нравились генералы, – проговорил Йоханссен, глядя, как Ларри Вайк заводит генерала в камеру.
– Вашим ребятам и вправду стоит позвонить по одному из телефонов, – проговорил второй адъютант, когда шел в третью камеру. – Завтра этот кусок дерьма действительно доставит вам много хлопот.
– Генералы всегда доставляют хлопоты, заставляя кого-то таскать для них каштаны из огня, – ответил Йоханссен.
Хэнк Ходжес злобно и яростно вопил, но наконец понял, что в городе, где каждый испытал влияние ДРК-16, ничто не может удержать или остановить полицию.
– По крайней мере, эти три индюка не будут морочить нам голову сегодня вечером, – сказал Ларри Вайк Йоханссену.
Йоханссен прислушался к воплям и угрозам генерала:
– До тех пор пока этот старый козел не доберется до телефона.
Дом Фрайдгуда стоял пустой. Соседи ничем не могли помочь. Они понятия не имели, куда он подевался, и вообще не понимали, зачем им нужно открывать двери трем незнакомым мужчинам. Когда генерал называл себя и объяснял, что местопребывание мистера Фрайдгуда необходимо знать в целях национальной безопасности, то жители Кэннон-роад, Чарльстон-роад и Бич-трэйл обычно двери открывали. Но ни объяснения, ни доброжелательное гостеприимство ничего не дали генералу Ходжесу и его адъютантам.
Первым в полиции с ними встретился приятель Сары Спрай сержант Дэйв Маркс, и манера поведения военных вызвала у него раздражение. Седой старик решил явно надавить на него, а в это время двое его людей заняли позицию у дверей, словно террористы в полицейских боевиках: по обе стороны двери, в футах восьми или девяти друг от друга, так что если сержант смотрел на одного, то совершенно не видел второго. Тройка выглядела взволнованной и возбужденной, и Дэйву Марксу это совершенно не понравилось – он хотел поскорее закончить дежурство, принять душ, подкрепиться и отправиться на ежегодную встречу полицейских в театре Натмега. О том же мечтали на сегодняшнем дежурстве все копы в округе – все они испытывали нетерпение по поводу предстоящего события и потому не хотели удлинять срок дежурства.
Генерал Ходжес, едва войдя в кабинет Маркса, тут же приказал позвать шерифа.
– Шерифа нет, – ответил Маркс. Шериф лежал дома в постели, но Маркс не видел причин, по которым он должен вытаскивать его оттуда.
Генерал подошел к столу Дэйва и положил перед сержантом визитную карточку.
– Я не думаю, что шериф был бы против, если бы вы рассказали нам все, что знаете о Лео Фрайдгуде и о том, где он сейчас находится.
Маркс, шевеля губами, прочел то, что было написано на визитке.
– "Телпро Корпорэйшн"? Вы ее директор?
– Мистер Фрайдгуд работник "Телпро Корпорэйшн".
Поскольку шерифа нет, то я требую, чтобы вы показали нам данные компьютера по мистеру Фрайдгуду.
Маркс поднял брови:
– Данные?
– Это не обычное дело, сержант. Это вопрос безопасности.
– Сейчас, подождите минутку. – Маркс вновь бросил взгляд на карточку. – Здесь нигде не говорится, что вы все еще работаете на правительство, генерал. А даже если оно и так, то мне нужен запрос, составленный по специальной форме, прежде чем я позволю вам получить доступ к хранящейся в компьютере информации. А у вас его нет. Вы даже не подготовили форму запроса. Вот так обстоят дела.
– Я хочу поговорить с вашим шерифом…
– Приходите завтра, генерал.
– И пока я буду беседовать с шерифом, я хочу, чтобы ваши люди нашли теперешний адрес Лео Фрайдгуда.
– Об этом вы тоже должны поговорить с шерифом. Но, сэр, он ничего вам не даст.
– Я подам шерифу рапорт о вашем поведении сегодня вечером, офицер Маркс.
Три или четыре офицера медленно подошли к столу: генерал заметил, что они двигаются очень спокойно.
– Я не отвечаю за то, что вы делаете, генерал. Все, что я знаю, это то, что вы – частное лицо, считающее, что имеете право отдавать приказы офицерам полиции и требовать доступа к секретным документам полиции. Мне кажется, что это у вас будут проблемы, генерал.
Лицо генерала Ходжеса залилось еще более яркой красной краской, чем обычно. Начиналось его очередное сражение.
– Я даю вам телефон Департамента безопасности. И требую, что вы позвонили и выслушали то, что вам там скажут.
Я приказываю вам сделать это. А потом вы покажете мне данные на Лео Фрайдгуда.
– Я хотел бы напомнить вам, генерал, где вы находитесь, – сказал Дэйв Маркс. – Вы не можете мне приказывать.
Я хотел бы также, чтобы вы и ваши люди немедленно покинули участок.
– Эй, – подтвердил кто-то, – вы слышали, что он вам…
– Тихо, – прикрикнул сержант. – Я повторяю, освободите участок.
– Да вы просто идиот, вы наносите вред самому себе, – не сдавался генерал. – У меня есть право на то, чтобы быть здесь, и есть право получить доступ к интересующей меня информации. Если вы просто позвоните в Департамент…
– Да кто, твою мать, ты такой? – не выдержал краснолицый блондин. – Ты что, считаешь, что мы в твоей армии?
Сейчас ты вылетишь отсюда. Может, сам уйдешь все-таки?
Грилл, один из адъютантов Ходжеса, подскочил к Йоханссену и заломил ему руку за спину.
– Прекрати, – сказал Йоханссен.
– Никто не хочет причинять вам неприятности, – произнес Грилл. – Мы ищем парня, который сбежал в самоволку. Мы хотим найти его, и вы нам в этом поможете.
Йоханссен повернулся к остальным, и на его лице ясно читалось: "Вы верите этому парню?" Поворачиваясь, Йоханссен отвел руку назад, прямо к кобуре Грилла. Он выхватил пистолет военного и, действуя быстро и зло, одним ударом ноги под колени опрокинул Грилла, навалился сверху, прижав того грудью к полу, и достал из пиджака собственный пистолет.
– Оставьте моего человека! – проорал Ходжес. – Вы должны дать мне возможность позвонить!
Грилл безуспешно пытался выбраться из-под Йоханссена, но полицейский заломил обе его руки назад и поставил ногу на спину адъютанта.
– Ты, идиот! – заорал генерал. – Освободи этого человека!
– Я вам сказал, что вы не в армии, – повторил Йоханссен и, надев наручники на Грилла, подошел к генералу.
– В камеры их, – отдал приказание Маркс. – Просто посадим их, а завтра во всем разберемся.
– Этот подонок напал на меня. – Йоханссен с размаху врезал ногой по животу Грилла. – Дерьмо!
Он потащил Грилла вглубь участка и еще одним ударом, от которого голова Грилла повисла на грудь, втолкнул его в одну из маленьких камер.
– Дерьмо! – повторил он. – Ты у меня жрать его будешь, сосунок!
Йоханссен вышел и запер за собой дверь камеры.
Ларри Вайк вел генерала к второй камере. На лице Ходжеса читалось недоумение и неверие – ему никогда прежде не приходило в голову, что, начав сражение, он может проиграть.
– Уберите руки! – кричал он. – Я вас всех сотру в порошок!
– Мне никогда не нравились генералы, – проговорил Йоханссен, глядя, как Ларри Вайк заводит генерала в камеру.
– Вашим ребятам и вправду стоит позвонить по одному из телефонов, – проговорил второй адъютант, когда шел в третью камеру. – Завтра этот кусок дерьма действительно доставит вам много хлопот.
– Генералы всегда доставляют хлопоты, заставляя кого-то таскать для них каштаны из огня, – ответил Йоханссен.
Хэнк Ходжес злобно и яростно вопил, но наконец понял, что в городе, где каждый испытал влияние ДРК-16, ничто не может удержать или остановить полицию.
– По крайней мере, эти три индюка не будут морочить нам голову сегодня вечером, – сказал Ларри Вайк Йоханссену.
Йоханссен прислушался к воплям и угрозам генерала:
– До тех пор пока этот старый козел не доберется до телефона.
5
– Ты хочешь пойти. Я знаю, что ты хочешь.
– Я совершенно никуда не хочу идти. Господи, Ронни, я хотел, пока ты не заболела.
– Там будут все твои друзья.
– Я вижу всех моих друзей каждый день в участке. А пропустить кино, которое будут крутить в театре, не большая потеря.
– В прошлом году ты так хорошо провел время.
– В прошлом году ты была здорова. Ради Бога, Ронни, ты даже не притронулась к еде.
– Я не ем еще и оттого, что переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты превращался из-за меня в домоседа. Я все равно больна, и не имеет значения, пойдешь ты на вечер или нет. Поэтому ты должен пойти.
– Господи, Ронни. Я буду ужасно себя чувствовать, если действительно пойду туда. Я хочу быть дома и заботиться о тебе.
– Заботиться о старой больной леди, – повторила Ронни и, повернув голову, зарыла лицо в подушки.
Старая больная леди – вот на кого она теперь похожа, думал Бобо. Он заметил, как высохла за время болезни ее кожа, как запали щеки, как резко обозначилась линия челюсти. В девять часов вечера, сидя около Ронни, Бобо автоматически передвигал на подносе тарелки, к которым она так и не притронулась. Ронни лежала, закрыв глаза, и опустившиеся веки напоминали огромные серые могильные камни, что легли на ее лицо. Она вздохнула и зарылась еще поглубже в подушки. Морщины прорезали лоб, пролегли глубокими складками в углах рта. На мгновение Бобо задумался: сможет ли он и вправду прожить остаток жизни с женщиной, которая настолько старше его? Жить с женщиной и видеть во что превращается такое знакомое и родное лицо? Паутина морщин испещрила кожу, словно задавшись целью полностью скрыть лицо под этой вуалью. Бобо захотелось сбежать – он чувствовал себя сиделкой в доме для престарелых. Но уже через минуту эти мысли ушли. Он осторожно погладил ее руку, чувствуя нарастающую вину.
– Иди, – сказала Ронни. – Не позволяй мне усесться тебе на шею.
– Посмотрим, – ответил Бобо, и для него в этих словах заключался двойной смысл.
Он взял поднос и отнес его на кухню. Позади вновь вздохнула Ронни. От боли, подумал он.
Проблема заключалась – Бобо ударил кулаком по раме кухонных дверей – проблема заключалась в этих убийствах.
Они как-то отравили город, выплеснувшись на улицы Хэмпстеда, они изменили его. Бобо теперь уже не получал удовольствия от ночных дежурств по городу, он видел на них слишком много сумасшедших вещей: по несколько раз за ночь ему приходилось прекращать загадочные драки; разняв сражающихся, он пытался выяснить, почему они вступили в бой, но оказывалось, что никто из участников сражения не помнит, почему оно началось. Многие жители Хэмпстеда со странным воодушевлением принялись разбивать стекла окон, и Мэйн-стрит часто выглядела так, будто недавно ее взяли на абордаж. Бобо сам выезжал на место происшествия, когда аптекарь Тэдди Олсон врезался на автомобиле в группу школьников и убил четверых из них. Бобо, сам не понимая почему, твердо знал, что если бы в Хэмпстеде не произошли эти убийства, то Тэдди до сих пор занимался бы приготовлением лекарств у себя в аптеке, а не ждал бы суда в бриджпортской тюрьме.
Сейчас в Хэмпстеде, думал Бобо, жили сотни людей разных возрастов и разного пола, которые выглядели достаточно ненормальными для того, чтобы их можно было подозревать в убийствах. Часть их составляли копы – это была вторая часть проблемы, которая заставила Бобо ударить кулаком по дверной раме. Целое отделение полиции потихоньку превращается в сумасшедший дом оттого, что не может найти убийцу, да и полиция штата выглядит не лучше, продолжая беспомощно кружить на одном месте. Но самым тяжелым для Бобо было смотреть в глаза молодых полицейских вроде Марка Йоханссена и его друга Ларри Вайка. Взгляд этих ребят ясно говорил, что каждому, кто осмелится перейти им дорогу, не поздоровится. Но если бы дело ограничивалось только взглядами! Вайк с безумной жестокостью избил двоих людей, разнимая драку на стоянке машин по Мэйн-стрит.
Один из них более или менее удачно избежал травм, а второму Вайк выбил несколько зубов. Но самым ужасным было даже не это, а то, что, приехав на место происшествия и взглянув в глаза Ларри Вайка, Бобо обнаружил, что тот с удовольствием застрелил бы этих двоих, вместо того чтобы избивать их.
Бобо выкинул не съеденную Ронни еду, помыл тарелки.
В первый раз с того времени, как начались убийства, Бобо пришла в голову странная мысль: в то время как все будут сегодня ночью кричать, веселиться и пить пиво, быть может, было бы лучше, чтобы Йоханссен, Вайк и еще несколько ребят пошли в какой-нибудь тихий бар.
– Я совершенно никуда не хочу идти. Господи, Ронни, я хотел, пока ты не заболела.
– Там будут все твои друзья.
– Я вижу всех моих друзей каждый день в участке. А пропустить кино, которое будут крутить в театре, не большая потеря.
– В прошлом году ты так хорошо провел время.
– В прошлом году ты была здорова. Ради Бога, Ронни, ты даже не притронулась к еде.
– Я не ем еще и оттого, что переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты превращался из-за меня в домоседа. Я все равно больна, и не имеет значения, пойдешь ты на вечер или нет. Поэтому ты должен пойти.
– Господи, Ронни. Я буду ужасно себя чувствовать, если действительно пойду туда. Я хочу быть дома и заботиться о тебе.
– Заботиться о старой больной леди, – повторила Ронни и, повернув голову, зарыла лицо в подушки.
Старая больная леди – вот на кого она теперь похожа, думал Бобо. Он заметил, как высохла за время болезни ее кожа, как запали щеки, как резко обозначилась линия челюсти. В девять часов вечера, сидя около Ронни, Бобо автоматически передвигал на подносе тарелки, к которым она так и не притронулась. Ронни лежала, закрыв глаза, и опустившиеся веки напоминали огромные серые могильные камни, что легли на ее лицо. Она вздохнула и зарылась еще поглубже в подушки. Морщины прорезали лоб, пролегли глубокими складками в углах рта. На мгновение Бобо задумался: сможет ли он и вправду прожить остаток жизни с женщиной, которая настолько старше его? Жить с женщиной и видеть во что превращается такое знакомое и родное лицо? Паутина морщин испещрила кожу, словно задавшись целью полностью скрыть лицо под этой вуалью. Бобо захотелось сбежать – он чувствовал себя сиделкой в доме для престарелых. Но уже через минуту эти мысли ушли. Он осторожно погладил ее руку, чувствуя нарастающую вину.
– Иди, – сказала Ронни. – Не позволяй мне усесться тебе на шею.
– Посмотрим, – ответил Бобо, и для него в этих словах заключался двойной смысл.
Он взял поднос и отнес его на кухню. Позади вновь вздохнула Ронни. От боли, подумал он.
Проблема заключалась – Бобо ударил кулаком по раме кухонных дверей – проблема заключалась в этих убийствах.
Они как-то отравили город, выплеснувшись на улицы Хэмпстеда, они изменили его. Бобо теперь уже не получал удовольствия от ночных дежурств по городу, он видел на них слишком много сумасшедших вещей: по несколько раз за ночь ему приходилось прекращать загадочные драки; разняв сражающихся, он пытался выяснить, почему они вступили в бой, но оказывалось, что никто из участников сражения не помнит, почему оно началось. Многие жители Хэмпстеда со странным воодушевлением принялись разбивать стекла окон, и Мэйн-стрит часто выглядела так, будто недавно ее взяли на абордаж. Бобо сам выезжал на место происшествия, когда аптекарь Тэдди Олсон врезался на автомобиле в группу школьников и убил четверых из них. Бобо, сам не понимая почему, твердо знал, что если бы в Хэмпстеде не произошли эти убийства, то Тэдди до сих пор занимался бы приготовлением лекарств у себя в аптеке, а не ждал бы суда в бриджпортской тюрьме.
Сейчас в Хэмпстеде, думал Бобо, жили сотни людей разных возрастов и разного пола, которые выглядели достаточно ненормальными для того, чтобы их можно было подозревать в убийствах. Часть их составляли копы – это была вторая часть проблемы, которая заставила Бобо ударить кулаком по дверной раме. Целое отделение полиции потихоньку превращается в сумасшедший дом оттого, что не может найти убийцу, да и полиция штата выглядит не лучше, продолжая беспомощно кружить на одном месте. Но самым тяжелым для Бобо было смотреть в глаза молодых полицейских вроде Марка Йоханссена и его друга Ларри Вайка. Взгляд этих ребят ясно говорил, что каждому, кто осмелится перейти им дорогу, не поздоровится. Но если бы дело ограничивалось только взглядами! Вайк с безумной жестокостью избил двоих людей, разнимая драку на стоянке машин по Мэйн-стрит.
Один из них более или менее удачно избежал травм, а второму Вайк выбил несколько зубов. Но самым ужасным было даже не это, а то, что, приехав на место происшествия и взглянув в глаза Ларри Вайка, Бобо обнаружил, что тот с удовольствием застрелил бы этих двоих, вместо того чтобы избивать их.
Бобо выкинул не съеденную Ронни еду, помыл тарелки.
В первый раз с того времени, как начались убийства, Бобо пришла в голову странная мысль: в то время как все будут сегодня ночью кричать, веселиться и пить пиво, быть может, было бы лучше, чтобы Йоханссен, Вайк и еще несколько ребят пошли в какой-нибудь тихий бар.
6
Те полицейские, которые остались живы после своей второй ежегодной встречи, так и не смогли объяснить, как случилось, что события так быстро приняли такой скверный оборот. Они, так же как и Бобо, не могли понять, как произошло, что просмотр фильма в театре Натмега обернулся разрушением и гибелью; так же как и Бобо, они были в ужасе, но при всем желании им не удалось восстановить последовательность событий, которая привела к тому, что полторы сотни полицейских в течение получаса истерически палили друг в друга. Правда, все выжившие сходились в одном: буквально за несколько минут до этого безумия Ларри Вайк разделся и выпрыгнул на сцену перед натянутым экраном. Пожилой патрульный Род Фратни начал орать, что он видит Дики Нормана. И все тридцать два оставшихся в живых полицейских подтвердили, что человек, сидевший в дальнем правом углу театра, пропал, как только Фратни выкрикнул имя Дики. Они сошлись и на том, что Ларри Вайк был первым, кто погиб, но одиннадцать человек утверждали, что Вайка убил Фратни, шестнадцать заявили, что Вайка пристрелил какой-то неизвестный полицейский, четверо рассказали, что оба эти человека одновременно стреляли в Вайка, и наконец, только один человек рассказал Грему Вильямсу, что пули, выпущенные Фратни и неизвестным полицейским, попадали в полотнище экрана. Вайка убили – тут человек замялся – какие-то огни, что неожиданно стали спускаться из-под потолка и окутывать стоящего перед экраном Ларри.
– Когда они накрыли его, – говорил полицейский Грему, – я увидел такое, что никто и никогда не видел. Даже железная многотонная плита так бы не расплющила его, и вот с этого момента ребята ошалели.
Для Грема это прозвучало совершенно естественно – такая выходка вполне в стиле Дракона, тем не менее он обошел остальных выживших и спросил, уверены ли они в том, что Вайка застрелили двое полицейских.
В бриджпортском баре "Билли Оз" сорокатрехлетний сержант по имени Джерри Джером внимательно взглянул на Грема:
– Вы имеете в виду эти огни? Вам кто-то рассказал об огнях?
– Нет. Расскажи-ка.
– Мы выпили пару-другую кружечек пива. Должен сказать, что до этого я никогда не видел, чтобы его так быстро глотали. И через минут пятнадцать мы уже были готовы к просмотру картины. Все утихли, в зале потух свет. Йоханссен и несколько парней – Малони, Вилл и еще кто-то, кого я не .знаю – еще стояли в проходах между рядами кресел, но все остальные уже сидели. Можно было услышать, как пролетит комар, – ведь мы все так давно ждали именно этого момента.
Когда занавес открылся, несколько ребят захлопали, но большинство – черт! как бы это сказать… – они как-то подсознательно напряглись, понимаете?
Джерри Джером глотнул приличную порцию "Джека Дэниелса", посмотрел на Грема Вильямса и продолжил:
– А вам кто-нибудь рассказывал про лиггера?
Когда Грем отрицательно покачал головой. Джером слегка улыбнулся и сказал:
– Это произошло позже, и вот потому-то я и думал, что все эти огни были только в моем воображении. Потому что если бы тот парень, который так веселился, видел то, что видел я, то он бы уже не смог шутить. Я все еще пытался разобраться, не сошел ли я с ума. Слушайте, если сейчас вы засмеетесь, когда я вам расскажу, что видел, то я выплесну вам в лицо содержимое этого стакана, ясно? Ясно. Что ж, я думаю, то, что там появилось, было северным сиянием. Понимаете? Потоки света, переливаясь, двигались от потолка к экрану – словно сверкающие огненные мечи, что ли. Голубые, желтые и красные.., они блестели и казались какими-то наэлектризованными. Я видел их, парень. Я испугался так, что сам себя обзывал дерьмом; мне показалось, что весь театр объят пламенем. Все это мне напомнило ночь в армии, когда проводилась учебная артподготовка. Воздух словно звенит вокруг тебя, понимаете? А потом… Когда я увидел Вайка, – он сделал еще один глоток, – я понял, что с ним творится что-то неладное.
С негром вроде бы все было понятно. Все выжившие сошлись на том, что пошутил не Йоханссен – его юмор не был таким грубым. Видимо, это сделал Малони, Арти Малони, который вернулся из Вьетнама с полной коробкой медалей. Временами, как следует набравшись, он начинал демонстрировать их и рассказывать военные истории. Похоже, что именно Малони закричал: "Лиггер!" – в тот момент, когда на экране появился первый темнокожий человек, который не был полицейским: "Лиггер! Полулатинос, полуниггер!"
Ребята словно ошалели. Эта шутка эхом отдавалась в зале театра. Но ведь правда заключалась в том, что она, мягко говоря, не была удачной. Такую грубость мог позволить себе разве что полупьяный двадцативосьмилетний коп из Ирландии, да и то только в баре, где все напились настолько, что уже никто никого не слышит. Да и не было никого, кроме разве что старых служак вроде Рода Фратни и Джерри Джерома, которые могли слегка улыбнуться, кто отреагировал бы на подобную выходку.
Почему же эта дурацкая шутка Малони имела такой успех? А может быть, не один только Джерри Джером видел сияние, что спускалось с потолка на экран, подумал Грем.
Может быть, намного большее число людей увидели его – все, кроме Арти Малони, – и все они решили, что сошли с ума? Выкрик "Лиггер!" вернул их к реальности, они пришли в себя, пытаясь преодолеть охватившее их странное ощущение растерянности.
Похожее на то, что рассказал Джерри Джером в бриджпортском баре, Грем услышал и от молодого двадцатилетнего бывшего полицейского. Наверное, в форме Майк Минор выглядел вполне уверенным в себе, но, сидя в кухне родительского дома в майке и шортах, он все еще казался подавленным происшедшими в театре событиями. Слишком большие для его лица глаза, одно веко чуть заметно подергивается, словно он лукаво подмигивает собеседнику. Он ушел из полиции в сентябре и думал съездить куда-нибудь на курсы по подготовке для работы на компьютерах.
– То, что я видел, напоминало паутину, что-то вроде мерцающих тонких переплетенных световых линий… Они парили в воздухе… – Майк судорожно сглотнул. – Не хотите выпить что-нибудь?
Он открыл холодильник и вытащил банку пива, откупорил ее и тут же осушил примерно наполовину.
– Я не могу понять, как получилось, что Ларри вдруг начал раздеваться. И не смогу сказать, зачем он начал это делать. В то мгновение он был похож на безумное животное, вот так бы я сказал, если бы вы попросили меня правдиво описать Ларри Вайка.
Майк Минор нервно, двумя большими глотками, допил остаток пива.
– Когда он вышел из этих черно-белых теней, сам похожий на одну из них, меня охватил ужас. А когда Род Франти от страха начал вопить и завопили остальные парни, сидящие рядом, я просто чуть не наложил в штаны. Потому что я знал, что это действительно он – он был там, недалеко от нас, – Майк взглянул на Грема, который понимающе кивал. – Вайк увидел его. И старина Род. И я.
– Дики Нормана, ты имеешь в виду? – Грем ожидал этого.
– За две ночи до того, как все это произошло, я патрулировал свой район. И я потерялся. Я находился где-то рядом с Академией, но уже не ориентировался. Какая-то дорога – узкая дорога без единой отходящей от нее улицы. Я даже не мог вспомнить, как оказался на ней. Словно в плохом сне, понимаете? На мгновение я просто запаниковал. Как же так, я – коп и даже не могу врубиться, куда и как я попал?! Вокруг ничего, только огромные деревья. Я не мог припомнить даже, в какой части города я находился до того, как оказался здесь. Я решил отправиться назад и двигаться в обратную сторону до тех пор, пока не увижу что-то знакомое, развернул машину и внезапно в зеркале заднего обзора.., увидел Дики Нормана. Его кожа выглядела красной в свете фар. Он только что вышел из-за деревьев на дорогу, и казалось, что он спит или пребывает в каком-то трансе: одной руки у него практически не было, и на ее месте торчала белая кость, круглое большое лицо было серым, уставшим и.., мертвым. Он двигался прямо ко мне. Я дал газ и выжал из машины все, что возможно.
– Так что, когда Ларри Вайк оказался среди теней около экрана… – Грему не пришлось побуждать парня рассказывать дальше.
– Да, я понимаю, что никто не сможет уже спросить Рода Фратни, но я уверен, да, уверен, он тоже увидел его. – Майк бросил взгляд на пожилого человека за кухонным столом, а потом принялся вертеть в руках алюминиевую банку из-под пива.
– Я тоже уверен в этом, – успокоил парня Грем. Тот подозрительно посмотрел на него. – Я и сам видел столько невероятного в июле и августе…
– Да, – Майк вновь кивнул, – масса невероятных вещей…
– Когда они накрыли его, – говорил полицейский Грему, – я увидел такое, что никто и никогда не видел. Даже железная многотонная плита так бы не расплющила его, и вот с этого момента ребята ошалели.
Для Грема это прозвучало совершенно естественно – такая выходка вполне в стиле Дракона, тем не менее он обошел остальных выживших и спросил, уверены ли они в том, что Вайка застрелили двое полицейских.
В бриджпортском баре "Билли Оз" сорокатрехлетний сержант по имени Джерри Джером внимательно взглянул на Грема:
– Вы имеете в виду эти огни? Вам кто-то рассказал об огнях?
– Нет. Расскажи-ка.
– Мы выпили пару-другую кружечек пива. Должен сказать, что до этого я никогда не видел, чтобы его так быстро глотали. И через минут пятнадцать мы уже были готовы к просмотру картины. Все утихли, в зале потух свет. Йоханссен и несколько парней – Малони, Вилл и еще кто-то, кого я не .знаю – еще стояли в проходах между рядами кресел, но все остальные уже сидели. Можно было услышать, как пролетит комар, – ведь мы все так давно ждали именно этого момента.
Когда занавес открылся, несколько ребят захлопали, но большинство – черт! как бы это сказать… – они как-то подсознательно напряглись, понимаете?
Джерри Джером глотнул приличную порцию "Джека Дэниелса", посмотрел на Грема Вильямса и продолжил:
– А вам кто-нибудь рассказывал про лиггера?
Когда Грем отрицательно покачал головой. Джером слегка улыбнулся и сказал:
– Это произошло позже, и вот потому-то я и думал, что все эти огни были только в моем воображении. Потому что если бы тот парень, который так веселился, видел то, что видел я, то он бы уже не смог шутить. Я все еще пытался разобраться, не сошел ли я с ума. Слушайте, если сейчас вы засмеетесь, когда я вам расскажу, что видел, то я выплесну вам в лицо содержимое этого стакана, ясно? Ясно. Что ж, я думаю, то, что там появилось, было северным сиянием. Понимаете? Потоки света, переливаясь, двигались от потолка к экрану – словно сверкающие огненные мечи, что ли. Голубые, желтые и красные.., они блестели и казались какими-то наэлектризованными. Я видел их, парень. Я испугался так, что сам себя обзывал дерьмом; мне показалось, что весь театр объят пламенем. Все это мне напомнило ночь в армии, когда проводилась учебная артподготовка. Воздух словно звенит вокруг тебя, понимаете? А потом… Когда я увидел Вайка, – он сделал еще один глоток, – я понял, что с ним творится что-то неладное.
С негром вроде бы все было понятно. Все выжившие сошлись на том, что пошутил не Йоханссен – его юмор не был таким грубым. Видимо, это сделал Малони, Арти Малони, который вернулся из Вьетнама с полной коробкой медалей. Временами, как следует набравшись, он начинал демонстрировать их и рассказывать военные истории. Похоже, что именно Малони закричал: "Лиггер!" – в тот момент, когда на экране появился первый темнокожий человек, который не был полицейским: "Лиггер! Полулатинос, полуниггер!"
Ребята словно ошалели. Эта шутка эхом отдавалась в зале театра. Но ведь правда заключалась в том, что она, мягко говоря, не была удачной. Такую грубость мог позволить себе разве что полупьяный двадцативосьмилетний коп из Ирландии, да и то только в баре, где все напились настолько, что уже никто никого не слышит. Да и не было никого, кроме разве что старых служак вроде Рода Фратни и Джерри Джерома, которые могли слегка улыбнуться, кто отреагировал бы на подобную выходку.
Почему же эта дурацкая шутка Малони имела такой успех? А может быть, не один только Джерри Джером видел сияние, что спускалось с потолка на экран, подумал Грем.
Может быть, намного большее число людей увидели его – все, кроме Арти Малони, – и все они решили, что сошли с ума? Выкрик "Лиггер!" вернул их к реальности, они пришли в себя, пытаясь преодолеть охватившее их странное ощущение растерянности.
Похожее на то, что рассказал Джерри Джером в бриджпортском баре, Грем услышал и от молодого двадцатилетнего бывшего полицейского. Наверное, в форме Майк Минор выглядел вполне уверенным в себе, но, сидя в кухне родительского дома в майке и шортах, он все еще казался подавленным происшедшими в театре событиями. Слишком большие для его лица глаза, одно веко чуть заметно подергивается, словно он лукаво подмигивает собеседнику. Он ушел из полиции в сентябре и думал съездить куда-нибудь на курсы по подготовке для работы на компьютерах.
– То, что я видел, напоминало паутину, что-то вроде мерцающих тонких переплетенных световых линий… Они парили в воздухе… – Майк судорожно сглотнул. – Не хотите выпить что-нибудь?
Он открыл холодильник и вытащил банку пива, откупорил ее и тут же осушил примерно наполовину.
– Я не могу понять, как получилось, что Ларри вдруг начал раздеваться. И не смогу сказать, зачем он начал это делать. В то мгновение он был похож на безумное животное, вот так бы я сказал, если бы вы попросили меня правдиво описать Ларри Вайка.
Майк Минор нервно, двумя большими глотками, допил остаток пива.
– Когда он вышел из этих черно-белых теней, сам похожий на одну из них, меня охватил ужас. А когда Род Франти от страха начал вопить и завопили остальные парни, сидящие рядом, я просто чуть не наложил в штаны. Потому что я знал, что это действительно он – он был там, недалеко от нас, – Майк взглянул на Грема, который понимающе кивал. – Вайк увидел его. И старина Род. И я.
– Дики Нормана, ты имеешь в виду? – Грем ожидал этого.
– За две ночи до того, как все это произошло, я патрулировал свой район. И я потерялся. Я находился где-то рядом с Академией, но уже не ориентировался. Какая-то дорога – узкая дорога без единой отходящей от нее улицы. Я даже не мог вспомнить, как оказался на ней. Словно в плохом сне, понимаете? На мгновение я просто запаниковал. Как же так, я – коп и даже не могу врубиться, куда и как я попал?! Вокруг ничего, только огромные деревья. Я не мог припомнить даже, в какой части города я находился до того, как оказался здесь. Я решил отправиться назад и двигаться в обратную сторону до тех пор, пока не увижу что-то знакомое, развернул машину и внезапно в зеркале заднего обзора.., увидел Дики Нормана. Его кожа выглядела красной в свете фар. Он только что вышел из-за деревьев на дорогу, и казалось, что он спит или пребывает в каком-то трансе: одной руки у него практически не было, и на ее месте торчала белая кость, круглое большое лицо было серым, уставшим и.., мертвым. Он двигался прямо ко мне. Я дал газ и выжал из машины все, что возможно.
– Так что, когда Ларри Вайк оказался среди теней около экрана… – Грему не пришлось побуждать парня рассказывать дальше.
– Да, я понимаю, что никто не сможет уже спросить Рода Фратни, но я уверен, да, уверен, он тоже увидел его. – Майк бросил взгляд на пожилого человека за кухонным столом, а потом принялся вертеть в руках алюминиевую банку из-под пива.
– Я тоже уверен в этом, – успокоил парня Грем. Тот подозрительно посмотрел на него. – Я и сам видел столько невероятного в июле и августе…
– Да, – Майк вновь кивнул, – масса невероятных вещей…