Страуб Питер. Тайна

   Выговорившись, Том почувствовал себя немного легче, успокоился. Он действительно устал, но на самом деле ему вовсе не хотелось спать.
   Мистер Тень улыбнулся Тому, похлопал его по колену и, взяв его чашку, понес ее в кухню. Он вернулся с графинчиком бренди и поставил его на стол, затем перевернул пластинку Гленроя Брейкстоуна, и комнату наполнили звуки, полные страсти, которые до конца жизни будут ассоциироваться в сознании Тома не только с его матерью, но и с этим самым вечером в доме Леймона фон Хайлица.
   Старик снова уселся напротив Тома и посмотрел ему в глаза. Затем он налил себе бренди.
   — Ты только что сообщил мне два очень ценных факта и подтвердил кое-что, о чем я давно догадывался: семь лет назад ты был в районе Парка Гете по той же самой причине, по которой твой учитель английского привез тебя не так давно в Уизел Холлоу. Я видел тебя в тот день и знал, что ты тоже заметил меня, хотя и не узнал.
   Мистер фон Хайлиц выглядел очень возбужденным, и возбуждение его передалось Тому.
   — Вы были там? Вы спрашивали меня, помню ли я нашу первую встречу. Так вы имели в виду тот день?
   — Но ведь ты действительно видел меня, Том. Вспомни! И Том действительно вспомнил мрачный дом в готическом стиле и лицо, напоминавшее обтянутый кожей череп, выглянувшее из-за задернутой занавески. Широко открыв рот, он смотрел на улыбающегося фон Хайлица.
   — Так это вы были в том доме на Калле Бурле!
   — Это был я, — глаза старика сверкнули. — Я видел, как ты шел мимо, заглядывая между домами, чтобы разглядеть Сорок четвертую улицу.
   — Но что делали там вы?
   — Я снимаю дома и квартиры в разных частях острова и пользуюсь ими, когда мне надо понаблюдать за кем-то или просто спрятаться. Из того дома, где ты меня видел, я мог следить за Уэнделлом Хазеком, живущим на Сорок четвертой. Оттуда мне был виден весь квартал, где стоял его дом.
   — Уэнделл Хазек, — произнес Том, и тут же увидел этого человека — коротко стриженного толстяка, выглядывающего из окна желто-коричневого дома, а затем его же, машущего рукой с порога.
   — Он был там, — сказал Том. — Он, наверное, увидел меня. И послал... — Том запнулся, теперь перед глазами его стояли мальчик и черноволосая девочка. Джерри-волшебник. «И что же ты собираешься делать, Джерри-волшебник?» — Он послал своих детей разделаться со мной. Джерри и Робин. Они хотели знать... — «Ты хочешь знать, что происходит? Почему бы тебе не сказать мне об этом, а? Что ты здесь делаешь?» — Они хотели знать, зачем я пришел туда.
   Теперь Том видел двух других мальчишек — сердитого толстяка и другого, худого, как скелет, который как раз сворачивал за угол какой-то хибарки. На него вдруг нахлынули воспоминания о тех минутах — как Джерри ударил его, и Том почувствовал жгучую боль. Как он бросился в ответ на Джерри и сломал ему нос.
   «Нэппи! Робби! Хватайте его!»
   Он вспомнил блеснувшие лезвия ножей. Вспомнил, как побежал. А потом увидел Уэнделла Хазека, выбежавшего, размахивая руками, на порог собственного дома. Он вспомнил свой страх, чувство полной беспомощности, вспомнил, что двигался, как на кадрах замедленной съемки или, точнее, словно во сне.
   — Потом Джерри, наверное, позвал на помощь друзей. Том вдруг задрожал. Он вспомнил все — блеск лезвий, как кто-то звал Робби, как он побежал, как разглядел в пурпурном воздухе название улицы — Ауэр-стрит. Уверенность, с которой Робби собирался воткнуть в него нож. Вспомнил, как врезался в гущу движения на Калле Бурле, как балансировал на велосипеде, словно клоун в цирке, седоволосый велосипедист. Он закрыл глаза руками и вспомнил решетку радиатора и надвигающееся на него лицо.
   — Нэппи и Робби, — сказал он.
   — Нэппи Лабарре и Робби Уинтергрин. Это были они. «Уличные мальчишки».
   Том унял дрожь и удивленно посмотрел на фон Хайлица.
   — Так они себя называли, — пояснил детектив. — Все эти ребята бросили школу лет в четырнадцать и работали на Уэнделла Хазека. Воровали, следили за полицией. Так они жили лет до двадцати, а потом все вдруг стали добропорядочными гражданами и работают теперь на компанию «Редвинг холдинг».
   — И что же они делают на службе? — спросил Том, но тут вспомнил, что говорила сегодня днем Сара. — Понимаю — они телохранители.
   — По крайней мере, так их называют.
   — А Робин, что стало с ней?
   Фон Хайлиц улыбнулся и покачал головой.
   — Робин стала сиделкой при одной пожилой даме. Старушка умерла во время путешествия на континент, и Робин унаследовала все ее состояние. Родственники подали на нее в суд, там же, в Америке, но Робин выиграла дело. И теперь она проживает полученное наследство.
   — Хазек узнал меня, — сказал Том. — Поэтому он и натравил на меня «Уличных мальчишек». За несколько дней до этого он приходил к нашему дому. Наверное, он выследил моего деда. По дороге Хазек явно заглянул в несколько баров — он еле держался на ногах. Он кричал на всю улицу и швырялся камнями. Дедушка вышел из дому, чтобы успокоить его. Я пошел за ними, и Хазек видел меня. Спровадив Хазека, дедушка вернулся в дом и поднялся наверх. Там они стали обсуждать происшествие с отцом и матерью. Я слышал, как кричала моя мать. «Откуда пришел этот человек? Чего он хотел от нас?» А дедушка ответил: «Он живет на углу Сорок четвертой и Ауэр-стрит, если тебя так это интересует. Что же до того, чего он хочет — он хочет денег, чего же еще?»
   — Ты слышал этот разговор и через несколько дней отправился в ту часть города — сам, один, через весь остров — а ведь тебе было только десять лет! — потому что ты слышал достаточно, чтобы решить: если ты пойдешь в ту часть города, то сможешь узнать и понять все. А вместо этого ты чуть не лишился жизни и оказался надолго прикованным к больничной койке.
   — И все допытывались у меня, что я делал в том районе, — сказал Том, окончательно успокаиваясь. — А что вы делали сегодня в больнице?
   — Хотел увидеть своими глазами то, что ты узнал от Нэнси Ветивер. Я знал, что бедный Майкл Менденхолл протянет недолго, и поэтому проводил по нескольку часов в день в холле больницы, чтобы посмотреть, что начнется, когда он умрет. И я узнал то, что хотел, — мое мнение о Дэвиде Натчезе оказалось правильным — он действительно стоит за правду. А то, что он до сих пор жив, означает, что мы имеем дело с сильной личностью. Этот человек понадобится нам однажды — а мы понадобимся ему.
   Фон Хайлиц встал и, засунув руки в карманы, начал прохаживаться между столом и стулом.
   — Позволь мне задать тебе еще один вопрос, — сказал он. — Что ты знаешь об Уэнделле Хазеке?
   — Он был ранен когда-то — при ограблении кассы компании моего деда. Грабители были застрелены, но денег так и не нашли.
   Фон Хайлиц остановился и стал пристально вглядываться в висящую на стене танцовщицу Дега. Казалось, что он внимательно прислушивается к музыке.
   — Это ни о чем тебе не напоминает? — спросил он наконец.
   Том кивнул.
   — О многом. Например, о Хасслгарде. О деньгах казначейства. Но что...
   Фон Хайлиц резко повернулся к нему лицом.
   — Итак, Уэнделл Хазек, который был на Игл-лейк в то лето, когда убили Джанин Тилман, пришел к твоему дому, разыскивая твоего дедушку. Он хотел денег, или, по крайней мере, так это выглядело. Мы можем предположить, что он считал, будто заслуживает большего после ранения, которое получил в ходе ограбления. Хотя он и без того получил достаточно денег, чтобы купить собственный дом. А когда через несколько дней ты появился у его жилища, Хазек так встревожился, что послал своих детей и их друзей выяснить, зачем ты пришел. Разве это не доказывает, что он что-то скрывал? — Фон Хайлиц буквально сверлил Тома глазами.
   — Может, это он организовал ограбление, — предположил Том. — И получал от моего деда деньги за увечье, которое получил намеренно.
   — Может быть, — фон Хайлиц облокотился о спинку стула, глядя на Тома все с тем же восторженным возбуждением. Том понял, что старик говорит ему не все. Это его «может быть» означало наличие другой возможности, но он хотел, чтобы Том додумался до всего сам. Фон Хайлиц решил вдруг сменить тему. — Я хочу, чтобы на Игл-лейк ты внимательно наблюдал за всем, что происходит вокруг. И обязательно напиши мне обо всем, что привлечет твое внимание. Не надо опускать письма в почтовый ящик — передавай их прямо Джо Трухарту — сыну Майнора. Он работает на почте я прекрасно помнит, что я сделал когда-то для его отца. Но постарайся, чтобы никто не видел, как ты с ним разговариваешь. Не стоит рисковать понапрасну.
   — Хорошо, — сказал Том. — Но о каком риске вы говорите?
   — Вся эта история достигла определенного пика, — сказал фон Хайлиц. — Ты можешь спутать чьи-то карты самим фактом своего присутствия. Вполне возможно, что Джерри Хазек и его друзья узнают тебя. И они, несомненно, узнают твое имя. А ведь им, возможно, казалось, что тебя задавило тогда насмерть и с тобой докончено. Если они помогали Уэнделлу Хазеку прятать что-то семь лет назад, возможно, это необходимо прятать и сейчас.
   — Деньги?
   — Когда я наблюдал за домом Хазека из своего убежища на Калле Бурле, я видел, как к дому подъехала машина, из которой вылезал человек с портфелем. Его впустили в дом. Во второй раз подъехала другая машина, и из нее вылез другой человек. Оба раза Хазек выходил из дому с заднего хода, открывал сарай, стоявший в глубине сада, и выносил оттуда небольшие свертки, которые передавал своим визитерам.
   — Но почему он отдавал им деньги?
   — Откупался, — фон Хайлиц пожал плечами, словно не зная, что еще предположить в подобном случае. — Конечно, часть этих денег получила полиция, но кому достались остальные — на этот вопрос мы пока не можем ответить.
   — Так он хранил украденные деньги, — сказал Том.
   — Деньги, добытые во время ограбления. — У Тома снова возникло ощущение, что фон Хайлиц чего-то не договаривает. Опустив голову, старик разглядывал затянутые в перчатки руки, лежащие на изогнутой спинке стула. — Ты сказал мне одну очень странную вещь. А другая информация, которую я получил от тебя сегодня, добавляет несколько кусочков к общей картине трагедии на Игл-лейк. Знаешь, что я понял сегодня? И вижу теперь, что только собственное тщеславие мешало мне понять это раньше.
   Фон Хайлиц был слишком возбужден, чтобы спокойно стоять на месте. Он снова начал расхаживать между столом и стулом.
   — Что же это? — встревоженно спросил Том.
   — Ты необходим мне гораздо больше, чем я необходим тебе. — Он остановился и посмотрел на Тома, затем вытянул вперед обе руки. На лице его отразилась сложная гамма чувств — тут были и гнев, и отчаяние, и изумление, и что-то вроде довольства собой. Тому стало вдруг немного смешно. — Это правда, это чистая правда! — фон Хайлиц опустил руки. — Все в этом деле — да-да, одном огромном деле — так или иначе зависит от тебя. Это скорее всего последнее и самое грандиозное дело из всех, над которыми я работал в своей жизни, это кульминация самой жизни, а для тебя оно может стать первым шагом по этому пути. Если бы не ты, Том, я так и копался бы в своих вырезках, гадая, когда получу наконец то, что позволит двигаться дальше. Но теперь я вышел на сцену для последнего поклона. — Рассмеявшись, он повернулся лицом к комнате, словно призывая невидимых зрителей полюбоваться на его выход. И снова засмеялся смехом абсолютно счастливого человека.
   Затем фон Хайлиц заложил руки за спину и выгнул позвоночник. Он тяжело вздохнул.
   — И что же с нами теперь будет? — старик обошел вокруг стола и сел рядом с Томом на диван. Он похлопал мальчика по плечу. — Что ж, если бы мы знали это заранее, было бы неинтересно, ведь правда?
   Фон Хайлиц положил ноги на край стола, Том последовал его примеру. Несколько секунд они сидели, расслабившись, в абсолютно одинаковых позах.
   — Могу я спросить вас кое о чем? — нарушил молчание Том.
   — О чем угодно.
   — Что я такое сказал вам? Что заставило вас яснее увидеть картину преступления?
   — Две вещи. То, что твой дед отвел твою мать в дом Барбары Дин на несколько дней после убийства Джанин Тилман. И то, что маленькая Глория видела человека, бегущего в лес.
   — Но она ведь не узнала его.
   — Нет. Или узнала, но не хотела себе в этом признаваться. На Игл-лейк вряд ли были люди, которых не знала твоя мать.
   — А что из сказанного мною показалось вам таким ужасным?
   — Визит Ральфа Редвинга к твоему отцу. — Фон Хайлиц снял ноги со стола и выпрямился. — Обдумав все хорошенько, я нахожу это обстоятельство удручающим. — Он решительно встал. Том последовал его примеру, гадая, что произойдет дальше. Фон Хайлиц посмотрел на него так, словно к горлу подступали невысказанные слова. Но, в отличие от Виктора Пасмора, он не произнес эти слова вслух.
   — Тебе пора идти, — сказал он вместо этого. — Уже поздно, и мне не хотелось бы, чтобы тебе пришлось снова объясняться с отцом.
   Они прошли мимо шкафчиков с картотекой к входной двери. На секунду Тому показалось, что два месяца — чудовищно большой срок, и он может никогда больше не увидеть этой комнаты.
   — А что я должен искать там, на севере? — спросил он. — И что делать?
   — Расспрашивай всех о Джанин Тилман. Выясни, не видел ли кто-нибудь еще человека, бегущего в сторону леса. — Фон Хайлиц открыл дверь. — Я хочу, чтобы ты немного всколыхнул тех, кто причастен к этому делу. Посмотри, не удастся ли заставить их действовать, не подвергая себя лишней опасности. Будь осторожен, Том. Пожалуйста.
   Том протянул старику руку, но фон Хайлиц снова удивил его. Словно не заметив протянутой руки, он крепко обнял юношу.

Часть седьмая

Игл-лейк

25

   Два дня спустя в семь тридцать утра Виктор Пасмор поставил на землю перед главным входом аэропорта Дэвида Редвинга один из чемоданов Тома. Виктор был небрит, от его мятой одежды пахло потом, табаком и бурбоном, и даже брови его казались почему-то мятыми.
   — Спасибо, что не поленился встать и отвезти меня, — сказал отцу Том. Ему очень хотелось бы найти в себе силы обнять отца и сказать ему что-нибудь приятное, но Виктор был, как всегда, раздражен и мучился похмельем.
   Он отступил на шаг назад и с беспокойством посмотрел на свою машину, припаркованную через дорогу в неположенном месте.
   Почти пустынное летное поле в лучах утреннего солнца постепенно начинало излучать жар.
   — Ты уложил все, что тебе требуется? — спросил сына Виктор. — У тебя все в порядке?
   — Конечно, — ответил Том.
   — Я... хм... мне лучше отогнать отсюда свою машину. — Виктор внимательно посмотрел на сына. Глаза его тоже казались мятыми. — Знаешь, лучше не говори никому о том, что я рассказал тебе. Ты понимаешь? Это по-прежнему большой секрет. Надо еще уточнить все детали.
   — Хорошо, — пообещал Том.
   Виктор кивнул. Тому ударил в нос кислый запах перегара.
   — Ну. Относись к этому спокойно.
   — О'кей.
   Виктор сел в машину и захлопнул дверцу, а затем помахал сыну. Том тоже помахал ему в ответ, и машина рванула вперед. Том видел, как отец смотрит по сторонам в надежде увидеть еще какие-нибудь машины, на водителей которых можно было бы рассердиться за то, что он плохо справляется с управлением. Когда машина Виктора скрылась из виду, Том взял чемоданы и направился к зданию аэропорта.
   Это было длинное бетонное здание, внутри которого находились две конторки для регистрации пассажиров, столик, возле которого можно было взять напрокат машину, лоток с сувенирами и стойка с журналами, заваленная номерами «Леди», «Харперс Квин», «Вог», «Лайф» и других американских изданий. В другом конце зала находилось багажное отделение — движущийся транспортер и двадцать квадратных ярдов заляпанного линолеума, а также непросыхающая лужа водянистой желтой жидкости у самой стены, В противоположном конце находился бар под названием «Гарри-ураган» с плетеными стульями, соломенной крышей и торговым автоматом, выплевывающим по желанию клиента сэндвичи.
   В субботу Том трижды пытался дозвониться до Леймона фон Хайлица, но мистер Тень не поднимал телефонную трубку. Тому очень хотелось узнать поподробнее о Барбаре Дин. Он взял с полки в кабинете жестяную коробку, где родители хранили самые важные бумаги, и стал доставать оттуда по очереди документы на дом и машину, свидетельство о браке Виктора и Глории, множество биржевых сертификатов и других бумаг, пока не добрался наконец до собственного свидетельства о рождении. Оно было подписано доктором Бонавентуре Милтоном, Барбарой Дин, Гленденнингом Апшоу в качестве свидетеля и человеком по имени Уинстон Шоу, официальным регистратором острова Милл Уолк, который заверял законность и правильность процедуры.
   Том снова вынул из коробки свидетельство о браке родителей. Свидетелями на их бракосочетании также были Гленденнинг Апшоу и Барбара Дин. И снова церемонией руководил Уинстон Шоу. Пятнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок шестого года Глория Росс Апшоу, место рождения остров Милл Уолк, вступила в законный брак с Виктором Лоуренсом Пасмором из Майами, штат Флорида, Соединенные Штаты Америки.
   Сначала Тому показалось странным, что свидетельницей на свадьбе у родителей была акушерка, впоследствии принимавшая у Глории роды, потом его насторожила дата бракосочетания. Его родители поженились в феврале, а он родился двадцатого октября. Посчитав на пальцах, Том обнаружил, что эти две даты разделяет ровно восемь месяцев.
   Так вот каким образом рядовому служащему строительной компании удалось жениться на дочери босса. У них был роман, и когда Гленденнинг Апшоу узнал, что его дочь беременна, он отвез ее и ее любовника на Милл Уолк и заказал свадебную церемонию, точно так же, как заказывают обед или ужин в номер отеля.
   Поставив коробку с документами на место, Том прошел на кухню, где перед столом, на котором остались после ленча невымытые тарелки, сидела его мать, держа в одной руке пузырек с таблетками и тупо глядя в сторону холодильника. Увидев сына, она улыбнулась улыбкой человека, который с трудом вспоминает, как это делается, и медленно поставила одну тарелку на другую.
   — Я помою, — сказал Том, забирая у нее тарелки и ставя их в посудомоечную машину. Глория передала ему стаканы. — С тобой все в порядке? — спросил Том.
   — Я чувствую какую-то слабость, — пожаловалась мать.
   — Помочь тебе подняться наверх? Или хочешь перебраться в соседнюю комнату?
   Глория покачала головой.
   — Нет.
   Том сел рядом с матерью. Он знал, что, если попытается сейчас обнять ее, Глория оттолкнет его руку.
   — Я хочу узнать побольше о женщине по имени Барбара Дин, — сказал он.
   Глория вскинула на него удивленные глаза, потом отвела взгляд, и между бровями ее появилась вертикальная морщинка.
   — Она поддерживает порядок в нашем старом домике на Игл-лейк. Ты знаешь ее?
   — Она — знакомая твоего дедушки.
   — Она была когда-то его любовницей? — спросил Том.
   Морщинка исчезла, и Глория улыбнулась.
   — Она никогда не была ничьей любовницей. И уж, конечно, не твоего дедушки. Барбара Дин работала в больнице. — Все это Том знал и сам. И тут Глория вдруг в упор посмотрела на сына. — Держись подальше от этой женщины. Она со странностями.
   — И что же это за странности?
   — О, я не знаю, — Глория вздохнула. — Я не хочу говорить о Барбаре Дин.
   Но когда Том поднялся к себе и стал упаковывать вещи, мать пришла к нему в комнату, чтобы убедиться, что он не забыл взять купальный костюм, резиновые боты, свитера, галстуки и пиджак. Как-никак, ему предстояло занять свое место в избранном обществе, но не стоило забывать и о том, что на Игл-лейк бывают холодные ночи.
   Ровно в восемь часов в здание аэропорта вошел, неся в руках огромный чемодан, пузатый мужчина в темных очках и ковбойской шляпе. За ним шла блондинка со стрижкой, как у Жаклин Кеннеди, в огромных солнечных очках и черной мини-юбке. Она катила рядом с собой небольшой элегантный чемоданчик на колесах. Мужчина посмотрел в сторону полутемного бара и чуть нахмурился, увидев Тома. Затем он кивнул женщинам за столиками регистрации, и те сразу как-то сникли под его взглядом. И тут во вращающуюся дверь вошла Сара Спенс. В руках девушка несла совсем маленький чемоданчик, напоминавший рядом с багажом родителей маленького мишку из сказки о трех медведях. На девушке были шорты цвета хаки и синяя рубашка на пуговицах с завернутыми рукавами.
   — Том! — воскликнула она, увидев его. — Бинго так страдал. Его сердце, наверное, разбито. Как жаль, что мы не можем дать ему, — свободной рукой она изобразила в воздухе передник, — как у Перси.
   — Что-что как у Перси? — спросила миссис Спенс, оценивающе разглядывая Тома поверх очков.
   Мистер Спенс, успевший поставить свой чемодан, тоже внимательно смотрел на стоящего перед ним юношу.
   — Итак, это ты летишь с нами на север, не так ли? — спросил он.
   — Да, сэр, — ответил Том.
   — А кто такой этот Перси? — продолжала расспрашивать мать Сары. — И что надо дать Бинго?
   — Специальный корм для собак. Друг одного друга Тома, — Сара ответила на вопросы матери в обратном порядке.
   Миссис Спенс поправила очки. Она была очень симпатичной женщиной, которая наверняка знала по имени всех членов Клуба основателей, и ноги ее сохранились так хорошо, что она вполне могла позволить себе надеть мини-юбку.
   Теперь миссис Спенс разглядывала уже сквозь очки багаж Тома.
   — Оба эти чемодана ваши? — поинтересовалась она. Том кивнул.
   — Пилот, должно быть, уже ждет нас, — сказал мистер Спенс. — Мы договаривались на восемь. Наверное, мне надо пойти посмотреть. — Он снова кинул взгляд на бар и отправился в сторону багажного отделения, туда, где виднелась желтая лужа.
   — Не думаю, чтобы в последнюю минуту что-то изменилось, — произнесла в пространство миссис Спенс. Затем она одарила Тома лучезарной улыбкой: — Глория Апшоу — ваша мать, не так ли?
   — Ее звали Глория Апшоу до того, как она вышла замуж, — уточнил Том.
   — Она такая милая, — сказала миссис Спенс.
   — Я все выяснил, — объявил подошедший мистер Спенс. — Пилот ждет нас в зале Редвинга.
   — Ну, конечно, — сказала миссис Спенс.
   Мистер Спенс поднял свой огромный чемодан и направился к двери рядом с входом в бар, миссис Спенс семенила рядом, везя за собой чемодан поменьше, а Сара быстро обняла Тома, пока не видели родители, пхнула в спину своим маленьким чемоданчиком и прошептала:
   — Не обращай на них внимания, я вообще пропускаю мимо ушей все, что они говорят.
   Помещение по ту сторону двери было застлано серым ковром, на котором стояли вокруг журнальных столиков с мраморными крышками черные кожаные диваны и кресла. За стойкой бара стоял официант в белой куртке, а на стойке — кувшин апельсинового сока, серебряный кофейник и подносы с горячими булочками для завтрака.
   — О, Боже! — сказала миссис Спенс. — Я так и знала.
   С одного из диванов встал, поставив на столик чашку с кофе, высокий загорелый мужчина в синей форме.
   — Вы — семья Спенсов? — спросил он.
   — И юноша по имени Том Пасмор, — сказала миссис Спенс. — Вас предупредили, что он тоже летит?
   — Никаких проблем, миссис Спенс, — улыбнулся пилот. Он открыл дверь рядом с баром, и все вышли на летное поле. Невдалеке стоял отполированный до блеска самолет с вензелем в виде буквы "Р".
   — Я — капитан Морни, — представился пилот, — но гости мистера Редвинга обычно зовут меня просто Тед.
   — О, Тед, — спасибо вам большое, — сказала миссис Спенс, устремляясь к лестнице, ведущей в открытую дверь самолета.
   Интерьер самолета ничем не уступал, залу ожидания Редвингов. Пол покрывали все те же серые ковры, кругом стояли кожаные диваны, кресла и мраморные столики. За стойкой бара стоял стюард в белом кителе, а за его спиной находилась отгороженная занавеской кухонька. По другую сторону, напротив бара и кухни, Том заметил два отдельных помещения, отгороженных перегородками из матового стекла. Открылась дверь в задней части самолета, и носильщик стал передавать стюарду их чемоданы, которые тот расставил на полки и закрыл обитую серой ковровой тканью дверь багажного отделения.
   Стюард попросил пассажиров занять места и пристегнуть ремни и удалился на кухню.
   — Что ж, Том, — сказала миссис Спенс. — Я думаю, мы сядем вот здесь. И она уселась на одно из трех кресел, стоявших вокруг столика, а затем посмотрела на Сару и похлопала по сиденью стоявшего рядом кресла.
   — А мы с Томом можем сесть вот тут, — сказала Сара, садясь в одно из вращающихся кресел в ближайшем к матери ряду и поворачиваясь к ней, чтобы показать миссис Спенс, как близко они будут сидеть.
   Мистер Спенс уселся рядом с женой и положил на столик ковбойскую шляпу. Том занял место рядом с Сарой. Все четверо пристегнули ремни. Миссис Спенс сдвинула очки на лоб и улыбнулась.
   — Только двадцать человек в Америке владеют такими самолетами, — сказала она. — Один из них — Фрэнк Синатра. И еще, по-моему, Либерейс. Другие самолеты выглядят красочнее, но этот сделан с наибольшим вкусом. Я уверена, что получаю гораздо больше удовольствия, сидя именно в этом самолете, а не в салоне у Фрэнка Синатры или Либерейса.
   — О, а мне так хотелось бы побывать в самолете Либерейса, — воскликнула Сара. — Уж там-то наверняка все покрыто мехом горностая. По-моему, частные самолеты вовсе ни к чему отделывать со вкусом.
   — Будет гораздо разумнее, если ты научишься восхищаться этим самолетом, — ледяным голосом произнесла миссис Спенс. — В нем тебе придется летать гораздо чаще. — Она повернулась на вращающемся кресле, при этом мини-юбка задралась, обнажив еще выше ее стройные ноги, и окинула взглядом противоположный конец салона. — Как здорово сделаны эти два маленьких кабинетика! — воскликнула она. — Я просто в восторге. Я ясно представляю себе Бадди сидящим в одном из них. Или в кабине. В Бадди ведь есть что-то от пилота, правда?