Страуб Питер. Тайна

   — У вашего отца такой величественный вид, — сказала медсестра. — Он случайно не играет на сцене?
   Том ничего не ответил. Прежде чем выйти из палаты, медсестра включила телевизор. Она не стала пользоваться пультом дистанционного управления, а просто нажала на кнопку включения с таким видом, словно это была обязанность, которой пренебрег Том.
   Как только она вышла, Том нащупал рукой пульт и снова отключил ненавистный экран.

53

   — Далеко не все наши жертвы одеваются так элегантно, — произнес Тим Трухарт, стоя в коричневой летной куртке у открытой дверцы потрепанного синего «доджа», когда Том и Леймон фон Хайлиц появились на пороге больницы.
   — Я тоже обычно одеваюсь не так элегантно, — признался Том, окидывая взглядом костюм, который принес ему фон Хайлиц. Он был сшит из дорогой материи в мелкую серую и голубую клетку, за воротом пиджака Том обнаружил ярлык известного лондонского портного, и, если не считать того, что пиджак немного жал в плечах, костюм сидел на нем лучше, чем вся его прежняя одежда. Фон Хайлиц также одолжил Тому белую рубашку, темно-синий галстук и пару начищенных до блеска черных ботинок, которые показались Тому очень жесткими и немного жали, хотя и были его размера. Том ожидал, что фон Хайлиц принесет ему какую-нибудь дешевую новую одежду, купленную в ближайшем универмаге, а не свою собственную. Когда, одевшись, Том посмотрел в небольшое зеркальце, висевшее в ванной больничной палаты, то увидел перед собой хорошо одетого незнакомца лет двадцати с небольшим. Ресницы молодого человека напоминали щетину зубной щетки, а на месте бровей осталось лишь несколько волосков. С лица его в нескольких местах слезала кожа. Если бы в ванной было темнее, Том подумал бы, что из зеркала на него смотрит не кто иной, как Леймон фон Хайлиц.
   Том забрался на заднее сиденье, где стояли чемоданы, а фон Хайлиц уселся спереди, рядом с Тимом Трухартом.
   — Ты наверняка никого не видел вблизи от дома незадолго до пожара? — спросил полицейский.
   — Я не знал даже, что в доме находится Барбара Дин, — сказал Том.
   — Пожар начался почти одновременно в передней и задней части дома — достаточно капли горючего и спички, чтобы такой старый дом вспыхнул, как фитиль. — Казалось, что Трухарт разговаривает с самим собой. — Таким образом мы можем сказать точно, что огонь возник не по причине небрежного обращения Тома со спичками или электроприборами. Тем более что загорание произошло вовсе не в кухне. Дом подожгли намеренно.
   На секунду Тому захотелось снова оказаться в маленькой кроватке в детском саду или, на худой конец, на больничной койке с бесконечно работающим телевизором.
   — Где-то в Игл-лейк или Гранд-Форкс живет человек, которому очень не везет в жизни, — начал Леймон фон Хайлиц. — Скорее всего, он сидел когда-то в тюрьме. И за деньги этот человек готов делать очень многие вещи. Он наверняка живет где-нибудь в лесу, и у него не очень много друзей. Джерри Хазек наверняка узнал его имя, обойдя местные бары и сделав несколько телефонных звонков. А значит, вы можете сделать то же самое.
   — В округе не меньше полусотни парней вроде того, о ком вы говорите, — сказал Тим Трухарт. — Я — не знаменитый частный детектив, Леймон. Я всего-навсего шеф полиции маленького городка. Обычно я не играю в такие игры. К тому же, Майрон Спайчалла очень хочет заполучить мою работу.
   Том, не удержавшись, зевнул.
   — Но ведь у вас в тюрьме сидят Нэппи Лабарре и Робби Уинтергрин, — сказал фон Хайлиц. — Это все, что вам требуется. Наверняка один из них разговорится, если пообещать ему небольшие поблажки.
   — Это в том случае, если они что-нибудь знают об этом.
   — Конечно, — согласился фон Хайлиц. — Если они знают об этом. Я ведь не сообщаю вам ничего нового. И я тоже давно уже не знаменитый частный детектив. Я — ушедший от дел пожилой человек, который способен только наблюдать за событиями, откинувшись на спинку кресла.
   — Наверное, именно это вы здесь и делаете, — они приближались к знаку, указывающему направление к аэропорту. Трухарт включил мигалку.
   — Ну, значит, частично ушедший от дел, — сдался фон Хайлиц, и они с Тимом понимающе улыбнулись друг другу.
   — Ну хорошо, — сказал Трухарт. — Но представьте, что придется пережить матери Тома, когда она узнает, что ее сын сгорел заживо. Это очень волнует меня.
   — Этого не произойдет.
   — Чего именно?
   — Она не узнает, что Том сгорел. Ее муж уехал на несколько недель в Алабаму, а сама Глория никогда не читает газет и не смотрит телевизор. Она серьезно больна. Даже если ее отец узнает о смерти внука, он не станет говорить дочери сразу, а может быть, вообще не скажет ей о гибели сына. У него богатый опыт по части защиты Глории от неприятных новостей.
   Том вдруг понял, что это правда. Если бы он действительно погиб во время пожара, все вели бы себя так, как будто он никогда и не жил на этом свете. Дедушка никогда не произносил бы его имени и запретил бы Глории упоминать его. И все бы шло так, как всегда хотелось Гленденнингу Апшоу. Она и она папа.

* * *

   Тим Трухарт остановил машину возле длинного металлического ангара, и все трое вышли наружу. Желтый свет газовых фонарей пропитывал все вокруг, Руки Тома были ярко-желтыми, а фигура фон Хайлица — желто-серой. Том внес один из чемоданов старика в ангар и увидел на серо-желтом бетонном полу полуразобранный самолет. Из-под чехла торчало стекло кабины, разобранный мотор напоминал схему сложноподчиненного предложения, болты — знаки препинания, а пропеллер — восклицательный знак.
   Фон Хайлиц спросил, как он себя чувствует.
   — Все в порядке, — ответил Том.
   Самолет Трухарта стоял в углу ангара. Они засунули чемоданы в багажный отсек через отверстие, напоминающее дверцу печи.
   Чтобы забраться в кабину, надо было встать на крыло, и Том поскользнулся и чуть не упал, но Тим Трухарт вовремя подал ему руку. Том сел на единственное заднее сиденье, а фон Хайлиц устроился рядом с пилотом.
   Заревел двигатель, и самолет выкатился в темноту, прежде чем подняться в еще более черное небо.
   В Миннеаполисе Том прошел по длинному проходу, в который выходили двери множества магазинов, рука об руку с Леймоном фон Хайлицом. Люди, попадавшиеся навстречу, бросали на них странные взгляды, с трудом сдерживая улыбку при виде долговязого старика и идущего рядом с ним юношу без бровей, одетых так, словно они только что выступали на сцене. Оба были на голову выше обычных людей.
   Из Миннеаполиса они полетели в Хьюстон. Проснувшись во время полета от запаха дыма, Том увидел перед собой стекло кабины пилота. На секунду ему показалось, что они возвращаются на Игл-лейк, но он тут же снова заснул.
   Между Хьюстоном и Майами Том проснулся и обнаружил, что голова его лежит на плече фон Хайлица. Он выпрямился и посмотрел на своего отца, который крепко спал, склонив голову набок и открыв рот. Фон Хайлиц дышал ровно и глубоко, и лицо его в полутьме салона самолета казалось совсем молодым.
   Стюардесса, напоминавшая внешне старшую сестру Сары Спенс, увидела, что Том не спит, и с улыбкой наклонилась над ним.
   — Всем нашим девушкам очень любопытно, и мне тоже, — сказала она, кивая на фон Хайлица. — Он что, какая-нибудь знаменитость?
   — Он был знаменит очень давно, — сказал Том. В Майами им пришлось буквально бежать к стойке, возле которой регистрировали пассажиров на следующий рейс, и спустя всего несколько минут они уже пристегивали ремни в самолете, который быстро выруливал на взлетную полосу, чтобы подняться в небо и покрыть сотни миль над океаном, отделявшие их от острова Милл Уолк. Перед ними сидели несколько монашенок. Как только пилот объявлял, что самолет пролетает над тем или иным островом, они все сдвигались к окну и наклоняли головы, стараясь разглядеть внизу Пуэрто-Рико и Виегас, черные черточки островов Святого Фомы, Тортолы и Вирджин Горды, короткие послесловия Ангвиллы, острова Святого Мартина, Монсеррат и Антигуа.
   — Я буду жить с вами? — спросил Том.
   Стюардесса поставила перед ними подносы с яичницей, беконом и жареным картофелем. Фон Хайлиц, поморщившись, махнул стюардессе, чтобы она унесла его поднос.
   — Не надо, — попросил Том. — Я съем и вашу порцию тоже. Стюардесса снова опустила поднос и с любопытством оглядела Двух странных пассажиров.
   — Мне очень нравится ваша манера одеваться, — сказала она. Том начал жадно поглощать еду.
   — Нет, я думаю, тебе не стоит жить со мной, — вернулся к прерванному разговору фон Хайлиц. — Но тебе также не следует возвращаться домой.
   — Тогда куда же я отправлюсь из аэропорта?
   — Думаю, тебе лучше пожить немного в отеле «Сент Алвин», — фон Хайлиц улыбнулся. — В том самом, который был когда-то записан на имя Антона Гетца. Я уже заказал тебе номер. Они ждут приезда Томаса Леймона. Думаю, для тебя не составит труда запомнить свое новое имя.
   — Но почему вы не хотите, чтобы я пожил у вас?
   — Думаю, в другом месте ты будешь в большей безопасности. К тому же «Сент Алвин» — очень интересное место. Ты знаешь о нем что-нибудь?
   — Это там произошло когда-то убийство? — Том смутно помнил слышанную в детстве историю — заголовки в газетах, которые вырвала у него мать. Кейт Редвинг тоже упоминала об этом.
   — Два убийства, — уточнил фон Хайлиц. — Это были, пожалуй, самые нашумевшие убийства в истории Милл Уолк, но я не имел к расследованию никакого отношения. Писатель по имени Тимоти Андерхилл написал об этих убийствах книгу «Расколотый надвое». Ты не читал ее?
   Том покачал головой.
   — Я дам тебе почитать. Хорошая книга — хорошая беллетристика, если быть точным. Но Андерхилл придерживался ошибочной точки зрения на суть этих убийств, как и большинство жителей Милл Уолк. Самоубийство главного героя было воспринято как признание вины. Мы приземлимся минут через двадцать, так что я вполне успею рассказать тебе эту историю.
   — Расскажите! — попросил Том.
   — На аллее за зданием отеля обнаружили тело молодой проститутки. Над трупом на стене были написаны мелом два слова:
   «Голубая роза».
   Сидевшие впереди монахини прекратили разговор и стали тревожно оглядываться на Тома и фон Хайлица.
   — А через неделю в одном из номеров отеля «Сент Алвин» нашли мертвым музыканта, работавшего в одном из городских клубов. Над кроватью, где лежал труп, были выведены печатными буквами те же два слова — «Голубая роза». Когда-то в молодости этот музыкант играл с Гленроем Брейкстоуном и группой «Таргетс» и участвовал в записи альбома с таким же названием.
   Том вспомнил, что слышал мелодии этой пластинки в доме фон Хайлица. И еще их очень любила слушать его мать. Тихие звуки таксофона напоминали ему песни, которые играла мисс Гонзалес в танцклассе.
   — Жертвы были не слишком заметными людьми, и полиция не особенно встревожилась. Ни проститутка, ни полуспившийся джазмен не были уважаемыми гражданами нашего острова. Так что полиция не особенно усердствовала, расследуя это дело. Было очевидно, что музыканта убили потому, что незадолго до этого он стал свидетелем убийства проститутки — даже Фултон Бишоп оказался в состоянии додуматься до такой простой вещи, так как окно номера музыканта выходило как раз на аллею, где обнаружили тело девушки. Однако через некоторое время убийца напал на молодого врача. Тот же почерк, та же надпись. Но когда выяснилось, что доктор был гомосексуалистом...
   Пилот сообщил, что самолет приземляется на острове Милл Уолк, и попросил пассажиров пристегнуть ремни. Монахини исполнили его просьбу.
   — Покровитель Фултона Бишопа, твой дедушка, сделал так, что его подопечному дали более перспективное дело, и...
   — Мой дедушка? — удивился Том.
   — Да, Глен многое сделал для Фултона Бишопа и продолжает делать до сих пор. Он с самого начала способствовал его продвижению по службе. Итак, Бишопа в очередной раз повысили в звании, перевели на другой участок работы, а дело «Голубой розы» поручили детективу по фамилии Дэмрок. «Свидетель» каждый день печатал статьи о ходе расследования, все жители острова были взбудоражены, некоторые проявляли к делу не вполне здоровый интерес. Дэмрок был очень талантливым сыщиком, но не самым респектабельным человеком. Он был кристально честен в профессиональных делах, и, если бы у него хватило ума, собрал бы вокруг себя группу таких же честных полицейских, как это делает сейчас Дэвид Натчез. Но он был беспробудным пьяницей, иногда давал волю рукам, у него было очень несчастливое детство, к тому же Дэмрок был гомосексуалистом. Он тщательно скрывал от всех свои сексуальные пристрастия. До тех пор, как ему поручили это расследование, никто не знал о темных сторонах его натуры. Но, так или иначе, он не имел друзей среди сослуживцев, и ему специально подсунули это дело, чтобы сделать его козлом отпущения.
   — И что же случилось дальше? — спросил Том.
   — Произошло еще одно убийство. На этот раз жертвой стал мясник, живший неподалеку от старого туземного квартала. А после этого дело заглохло само собой. Больше ни одного убийства под девизом «Голубой розы».
   Монахини слушали рассказ со все возрастающим интересом, почти сомкнув лбы возле просвета между сиденьями.
   — Мясник был одним из приемных родителей Дэмрока — то был жестокий, грубый человек. Он замучил бы парня до смерти, если бы его вовремя не забрали в армию. Дэмрок ненавидел его.
   — Но остальные — доктор, пианист, проститутка?
   — Дэмрок знал двух из них. Девушка снабжала его информацией, а с пианистом он провел когда-то давно одну ночь.
   — А что вы имели в виду, когда сказали, что дело заглохло само собой.
   — Дэмрок застрелился. По крайней мере, так это выглядело.
   Самолет продолжал снижаться, и внизу уже показались верхушки пальм и сияющая полоска океана. Затем шасси коснулись земли, и самолет навалился на них всей тяжестью.
   Стюардесса объявила в громкоговоритель, что всех пассажиров просят оставаться на своих местах и не отстегивать ремни, пока не остановятся двигатели самолета.
   — Его самоубийство приняли за доказательство его вины. Это все равно что ложный арест.
   — А где были в это время вы?
   — В Кливленде, доказывал, что Монстр с автостоянки не кто иной, как Гораций Фезерстоун, управляющий местным отделением фирмы, занимавшейся продажей поздравительных открыток.
   Самолет остановился, большая часть пассажиров соскочили со своих мест и стали открывать багажные отделения у себя над головами. Том и мистер Тень, так же как и монахини, оставались на своих местах.
   — Кстати, не знаю, понял ли ты из моего рассказа, что одной из жертв удалось выжить. В романе Андерхилла все умирают, но на деле все происходило несколько иначе. Итак, один человек выжил. На него напали сзади, и он не видел лица убийцы, поэтому его показания в деле мало что значили. Этот человек достаточно хорошо разбирался в медицине, чтобы остановить кровотечение.
   — В медицине?
   — Да, речь идет о враче. Ты, кстати, познакомился с ним этим летом. Очень приятный человек, — фон Хайлиц встал. — Баз Лейнг. Ты не заметил — он все время повязывает что-нибудь вокруг шеи.
   Глядя прямо перед собой, Том ясно видел в просвете между сиденьями карий глаз одной монахини и голубой — другой.
   — Да, еще одна подробность, — вспомнил фон Хайлиц. — Дэмрок застрелился, выстрелив в голову, сидя за письменным столом в собственной квартире. На столе перед ним лежал листок с надписью «Голубая роза». Дело закрыли.
   Фон Хайлиц улыбнулся, при этом морщинки в уголках его рта стали еще глубже. Развернувшись, он пошел к выходу. Том встал и последовал за ним.
   — Иногда, — продолжал фон Хайлиц, — расследуя какое-то дело, бывает полезно вернуться к самому началу и посмотреть на все совершенно с другой точки зрения. — Сойдя по трапу, они зажмурились от лучей яркого карибского солнца. — Но бывает, что ты просто не можешь или не хочешь этого делать.
   Стюардесса, которая сказала, что ей нравится стиль одежды Тома и фон Хайлица, стояла внизу у трапа и раздавала пассажирам белые карточки. Вдалеке виднелся проволочный забор, в дыры которого просовывали головы козы. Запах соленой морской воды смешивался с запахом топлива.
   — А каким почерком были написаны слова «Голубая роза»? — спросил Том.
   — Они были выведены печатными буквами, — фон Хайлиц взял у стюардессы карточку. Последовав его примеру, Том обнаружил, что держит в руке посадочный талон. В первой графе значилось его имя, а во второй должен был стоять номер паспорта.
   Том посмотрел на стюардессу.
   — Хи-и-и, что это случилось с твоими бровями? — спросила она. Фон Хайлиц потянул Тома за рукав.
   — Этот юноша побывал в огне пожара, — сказал он. — И он только что вспомнил, что у него нет с собой паспорта.
   — Хи-и-и, — снова прыснула стюардесса. — Теперь у вас будут неприятности?
   — Вовсе нет. — Он взял Тома за руку и повел его к зданию аэропорта.
   — Почему вы так думаете?
   — А вот посмотрим.
   Лужа желтой жидкости у багажного отделения, казалось, стала шире дюймов на шесть — восемь. Американские туристы бросали на лужу тревожные взгляды, ожидая, пока на транспортере появятся их чемоданы. Том прошел вслед за Леймоном фон Хайлицом к конторке с надписью: «Постоянно проживающие на Милл Уолк» и увидел, как тот достает из кармана блокнот в кожаной обложке. Вырвав из блокнота листок, он склонился над ним на несколько секунд и сделал Тому знак подойти к конторке.
   — Привет, Гонзало, — сказал фон Хайлиц, протягивая таможеннику свой паспорт и посадочный талон. В паспорт был вложен листочек из блокнота. — Мой юный друг пережил пожар. Он потерял все свои веши, включая паспорт. Он — внук Гленденнинга Апшоу и как раз хотел передать вам наилучшие пожелания от своего дедушки и мистера Ральфа Редвинга.
   Таможенник посмотрел на Тома скучающими темными глазами, открыл паспорт фон Хайлица и вынул оттуда листок. Закрыв его рукой, он отогнул верхнюю часть, потом быстро убрал листок в стол. Затем он поставил штамп в паспорте фон Хайлица и вынул из стола бланк с надписью «Заявление о выдаче нового паспорта».
   — Заполните это и пришлите нам по почте как можно скорее, — сказал он. — Был очень рад снова увидеть вас, мистер фон Хайлиц.
   На бланке было написано: «Ни одному жителю Милл Уолк не разрешается проходить таможенный контроль до тех пор, пока он не получит новый паспорт взамен утерянного».
   — Что было в бумажке? — поинтересовался Том.
   — Два доллара.
   Они вышли на улицу.
   — А сколько это стоило бы без привета от Глена Апшоу и Ральфа Редвинга?
   — Один доллар. Ты слышал когда-нибудь фразу «Положение обязывает».
   На стоянке через дорогу виднелись несколько экипажей и конных повозок. Теперь к запаху топлива и соленой воды прибавился запах навоза. Они были дома. Фон Хайлиц поднял руку, и возле них остановилось обшарпанное красное такси с одной фарой.
   Из машины вышел приземистый черноволосый мужчина, который улыбнулся им во весь рот, продемонстрировав две золотые коронки. Он открыл багажник, чтобы поставить туда чемоданы.
   — Здравствуй, Андрес, — сказал фон Хайлиц.
   — Всегда рад видеть вас, мистер фон Хайлиц, — сказал шофер.
   Из багажника сильно пахло рыбой. Разместив внутри чемоданы, Андрес захлопнул крышку. — И куда же мы поедем сегодня?
   — В отель «Сент Алвин». — Андрес, позволь представить тебе моего друга Тома Пасмора. Я хочу, чтобы ты всегда был к нему так же добр, как ко мне. В один прекрасный день ему может понадобиться твоя помощь.
   Перегнувшись через спинку сиденья, Андрес протянул Тому огромную руку.
   — Можешь рассчитывать на меня, братишка.
   Том пожал протянутую ладонь левой рукой, кивнув на правую, забинтованную.
   Он свернул на шоссе, ведущее к городу, а Том спросил фон Хайлица:
   — Вы что, знаете всех на острове?
   — Только нужных людей. Ты размышляешь над тем, что я сейчас сказал?
   Том кивнул.
   — Все еще не можешь привыкнуть к этому, да?
   — Возможно, — ответил Том. Фон Хайлиц поморщился. — Думаю, мы говорим о разных вещах.
   — Да нет, пожалуй, об одних и тех же.
   — Прежде чем продолжить разговор, можно мне задать вам один вопрос?
   — Спрашивай.
   Том вдруг почувствовал странную, неприятную внутреннюю дрожь.
   — Когда вы отдыхали на озере, вы когда-нибудь плавали? Или, может быть, ловили рыбу с лодки? В общем, делали ли вы что-нибудь такое, для чего надо было отплыть от берега?
   — То есть, ты хочешь узнать, видел ли я когда-нибудь с озера дом твоего деда?
   Том кивнул.
   — Я никогда не плавал, никогда не рыбачил и никогда не отплывал от берега по какому-либо другому поводу. И нога моя ни разу не ступала во владения Гленденнинга Апшоу. Однако прими мои поздравления — мне понравился твой вопрос.
   На этот раз Том не испытал радостного возбуждения, как тогда, первый раз, когда фон Хайлиц перегнулся через стол в собственной гостиной, чтобы пожать ему руку. Вместо этого, откинувшись на спинку сиденья, он представил себе Барбару Дин, проснувшуюся в объятой пламенем кровати.
   — Он действовал очень нагло, — продолжал фон Хайлиц. — Он солгал мне, солгал продуманно и умело, сказал такую вещь, в которую я просто не мог не поверить. Это и бесит меня больше всего. Этот человек знал, что я куплюсь на его вранье и построю на нем целую теорию. И ему понадобилось меньше секунды, чтобы сообразить, что именно надо сказать.
   — Все думали, что на следующий день после исчезновения Джанин Тилман он уезжал в Майами, — сказал Том.
   — Но он оставался на Игл-лейк достаточно долго, чтобы успеть убить Антона Гетца.
   Том закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока машина не остановилась перед отелем. «Есть вещи, о которых лучше не знать», — вспомнил Том слова Барбары Дин.
   — Приехали, босс, — сказал Андрес, и фон Хайлиц похлопал его по плечу. Хлопнула дверца. Открыв наконец глаза, Том увидел, что они находятся на Калле Дроссельмейер. Мимо проехали несколько машин, везущих служащих из западной части острова на Калле Хоффманн.
   Андрес донес чемоданы фон Хайлица до входа в отель, и старик расплатился с ним несколькими банкнотами.
   — А вы поедете домой? — спросил Том.
   — Нам обоим лучше, чтобы о нашем приезде несколько дней никто ничего не знал, — сказал фон Хайлиц. — Я буду жить в соседнем номере.
   — Конечно, здесь вам не Истерн Шор-роуд, — заметил Андрес, доставая из кармана куртки стопочку визитных карточек, аккуратно скрепленных резинкой. Вынув одну из них, он протянул ее Тому. На карточке было напечатано: «Андрес Фландерс, опытный и вежливый водитель», а чуть ниже — телефонный номер, глядя на первые цифры которого Том понял, что Андрес живет в старом туземном квартале.
   — Звони в любое время, если понадоблюсь, — сказал Андрес, глядя, как Том засовывает карточку в карман пиджака. Затем он сел за руль, помахал рукой и уехал.
   Обернувшись, Том окинул взглядом фасад высокого здания отеля. Когда-то он был бледно-голубым или даже белым, но за много лет камень потемнел. На арке над входом было вытесано причудливыми буквами название отеля.
   — Я разделил свои вещи на две части, — сказал фон Хайлиц. — Так что почему бы тебе не взять вот этот чемодан. Ты можешь пользоваться всем, что найдешь внутри, пока мы живем в отеле.
   Том поднял с земли тяжелый чемодан и направился вслед за фон Хайлицом в фойе отеля. Возле тяжелых старинных диванов стояли бронзовые плевательницы на ножках, а конторка клерка, занимающегося регистрацией постояльцев, стояла напротив трех высоких окон, украшенных витражами, сразу напомнивших Тому лестницу в школе Брукс-Лоувуд. Из-за конторки за ними наблюдал бледный мужчина в очках без оправы с редеющими волосами.
   Фон Хайлиц записался под именем Джеймса Купера из Нью-Йорка и записал своего спутника как Томаса Леймона, тоже прибывшего из Нью-Йорка. Клерк посмотрел на забинтованную руку и обожженные брови Тома и положил на конторку два ключа.
   — Теперь давай поднимемся наверх и поговорим о твоем дедушке, — сказал фон Хайлиц.
   Он взял с конторки оба ключа, и тут взгляд его упал на стопку газет.
   — О, — сказал он, залезая в карман за мелочью. — Пожалуй, мы возьмем несколько номеров «Свидетеля».
   Клерк взял сверху стопки две газеты и протянул их фон Хайлицу в обмен на две монетки по двадцать пять центов.
   Старик взял газеты под мышку, они с Томом подхватили свои чемоданы и двинулись к лифту.

54

   Спустя полчаса они сидели в номере Тома по обе стороны огромного дубового стола на деревянных стульях с высокими спинками. Том перечитывал второй раз одну и ту же газетную статью. Заголовок гласил: «Внук Гленденнинга Апшоу погиб во время пожара на курорте».
   «Огонь неизвестного происхождения вчера утром унес жизнь Тома Апшоу Пасмора. Семнадцатилетний Том, сын мистера и миссис Виктор Пасмор, проживающих на Истерн Шор-роуд, проводил лето на курорте Игл-лейк, штат Висконсин, в доме своего деда, Гленденнинга Апшоу...»
   Номер Тома находился на четвертом этаже, здесь было гораздо светлее, чем в фойе, но сейчас, в семь часов утра, в комнате все равно царил полумрак. Газета в руках Леймона фон Хайлица задрожала и, посмотрев через стол, Том увидел, что старик читает статью на второй странице.