Страуб Питер. Тайна

   — Потому что я никогда здесь не был, — сказал Том и сам обнял Сару за талию. Они влились в толпу, движущуюся к клеткам. — Мы как-то проезжали мимо, помнишь? Я подумал еще тогда, что хорошо было бы посмотреть на животных. Ведь они так давно сидят в этих клетках. И я подумал, что они заслуживают нашего визита.
   — Визита вежливости, — сказала Сара.
   Они прошли мимо первого ряда клеток, все еще привыкая к тому, что снова вместе, и взвешивая каждое слово, которое собирались сказать друг другу. Черная пантера ходила по своей клетке кругами, а лев лежал на земле, словно рыжий мешок, наблюдая сквозь прутья клетки за львицей, мирно дремавшей, повернувшись спиной к зрителям. Том и Сара свернули на тропинку, ведущую к слонам и Обезьяньему острову. Издалека слышался лай морских львов.
   — Теперь все стало по-другому, — сказала Сара. Том снял руку с талии девушки и засунул в карман. — Редвинги теперь в Швейцарии. Я слышала, что Фриц пошел там в школу. Представляешь себе Фрица Редвинга в швейцарской школе?
   — Не очень-то. Думаю, Фултон Бишоп тоже в Швейцарии. Он успел вовремя сбежать. А Ральф Редвинг наверняка даст ему какую-нибудь работу.
   — Они все в Швейцарии, — сказала Сара. — Мой отец говорит, что у них по-прежнему куча денег.
   — У них всегда будет куча денег. — Слоны медленно гуляли по своей огромной клетке, время от времени поднимая хоботами целые снопы соломы. Какой-то человек, просунув руку сквозь прутья клетки, протянул слону орех, и тот, наклонив к нему свой хобот, взял орех быстрым, изящным движением. — У них всегда будет куча денег, огромные дома, коллекции картин, машины, люди, которые на них работают, но им всегда будет этого мало. Ведь у Редвингов никогда больше не будет собственного острова.
   — Мы по-прежнему друзья? — спросила Сара.
   — Конечно, — кивнул головой Том.
   — Я никому не рассказывала всего, что ты говорил мне, — заверила его Сара.
   — Я знаю это, — сказал Том.
   — Я рассказала кое-какие вещи своему отцу, но он понял в этом не больше, чем я. А может, он вообще мне не поверил.
   — Наверняка не поверил. У него теперь другая работа?
   — Да, у папы другая работа. Так что нам не придется продавать дом. Все обошлось более или менее нормально, правда?
   — В основном да, — подтвердил Том.
   Они подошли к Обезьяньему острову, на котором первобытные люди с хвостами и шерстью по всему телу лазили по каменистому холму, отделенные рвом с водой от обычных людей. Дети визжали от удовольствия, когда обезьяны перемещались с одного конца острова на другой. Ссорились из-за пищи, скакали друг у друга на спине, ругались, дрались маленькими кулачками, поворачивались к публике и что-то тараторили на своем языке, выражая гнев или взывая к сочувствию.
   — Тебе, наверное, жаль твоего дедушку, — сказала Сара.
   — Мне жаль, что он был тем, кем был. Мне жаль, что он принес столько вреда, — «Она и она папа», — зазвучал в его ушах голос матери. — Я был очень подавлен, когда мне в конце концов пришлось признать... — Сара улыбнулась, глядя на проделки обезьян, а Том улыбнулся Саре. — В общем, ты понимаешь — когда мне наконец пришлось признаться себе в том, что он за человек.
   — После его самоубийства?
   — Нет, еще до этого, — сказал Том. — На день-два раньше. «Она и она папа. Потому что нас было только двое в этом доме». Сара отвернулась от обезьян.
   — Это было так ужасно — то, что случилось с твоим другом. Я имею в виду мистера фон Хайлица. — Сара посмотрела на него со смешанным выражением сочувствия и любопытства, и Том сразу понял, что последует дальше.
   — Да, — сказал он. — Это было ужасно.
   — Ты знал, что он оставит тебе все свое состояние?
   — Нет. Я ничего не знал об этом, пока со мной не связались его адвокаты.
   — А теперь ты живешь в его доме?
   — Да, после того, как там все прибрали.
   Они шли по дорожке мимо бурых и белых медведей, сидящих в маленьких отдельных клетках. Медведи лежали на земле, испачканные собственными экскрементами.
   — Насколько я понимаю, тебе не придется работать, — сказала Сара.
   — Да, мне не придется ходить на службу. Но все же у меня будет очень много дел. Надо окончить Брукс-Лоувуд, отучиться в колледже, а потом я вернусь сюда и решу, что делать дальше.
   — Это ведь его одежда, да?
   — Мне нравится носить его одежду.
   — И ты собираешься одеваться так же в школе? — удивилась Сара.
   — А ты собираешься одеваться так же в Холиоук? — ответил вопросом на вопрос Том.
   — Я не знаю, — ответила Сара.
   — И я тоже не знаю.
   — Том?
   — Что?
   — Ты злишься на меня?
   — Нет. Наверное, этот зоопарк нагоняет на меня тоску.
   Сара повернулась к медведям, явно расстроенная словами Тома.
   — Ведь он оставил тебе миллионы, правда? Мой отец сказал, что миллионы. Разве это не здорово? Знать, что ты можешь делать все, что пожелаешь? Разве не здорово?
   — Я не хотел его денег, — сказал Том. — Я хотел быть рядом с ним, продолжать узнавать его.
   — Но почему он оставил все тебе?
   — Я любил заходить к нему поболтать, — Том улыбнулся. — Может быть, он хотел, чтобы я взял в этой жизни правильный старт.
   — А что сказали на это твои родители?
   Они приближались к высокому темному зданию в дальнем конце зоопарка, над входом которого висела табличка с надписью «Дом рептилий».
   — Меня что-то не очень тянет в Дом рептилий, — сказал Том. — А тебя?
   Сара покачала головой.
   — Так что же сказали твои родители?
   — Когда я рассказал об этом матери, она была слишком поражена, чтобы что-то сказать, но все же ей было приятно. Ей тоже нравился Леймон фон Хайлиц.
   — Приятно, — повторила Сара. — Еще бы ей не было приятно.
   — Маме пришлось подписать кучу бумаг, но она плохо понимала, о чем в них говорится. Гораздо больше ее волновало то, что я переехал. Но в конце концов я ведь живу теперь всего-навсего через улицу. Я прихожу домой обедать, и мы много разговариваем. Маме становится немного лучше. А мой отец ничего не сказал, потому что его не было дома, когда все это случилось. Он исчез. Сбежал. Не думаю, что мы еще когда-нибудь его увидим.
   На лице Сары отразились одновременно тревога, озабоченность и отчаяние.
   — Но тебя, похоже, не очень волнует, вернется ли он обратно, — сказала она, когда Том замолчал.
   — Напротив, волнует — я надеюсь, что он никогда не вернется. Мы все гораздо счастливее с тех пор, как он исчез.
   — И твоя мама?
   — Она немного скучает по нему, но все же — да, теперь она намного счастливее. Она ведь не очень-то любила его, так же, впрочем, как и меня.
   — Все так изменилось, — Сара чуть не плакала, произнося эту фразу.
   — Все изменилось очень давно, просто никто не хотел этого замечать.
   — А как насчет нас с тобой?
   — Теперь мы знаем друг друга гораздо лучше.
   — Но это еще не все, — сказала Сара. — О, мы пропустили морских львов. Я слышала их лай, но мы так их и не видели.
   — Мы прошли мимо одной тропинки, — сказал Том.
   Они вышли на дорожку с другой стороны от клетки с пантерой, и взгляд Тома вдруг встретился с глазами ее обитательницы. Все похолодело у него внутри. Пантера была сумасшедшей. — Том понял это сразу, и все же она была красива той первозданной красотой, которую не способно победить даже сумасшествие годами сидящего в клетке животного. Пантера была великолепна, она словно светилась изнутри, и сама ничего не могла с этим поделать. Она могла только молча излучать это великолепие, как усталые львы в соседней клетке.
   — Ты хочешь вернуться? — спросил Том у Сары, по-прежнему не сводя глаз с пантеры.
   — Это всего-навсего маленький грустный зоопарк, не правда ли? — сказала Сара. — Нет, я не хочу вернуться. Давай лучше уйдем отсюда и пойдем куда-нибудь в другое место.
   Пантера отвела глаза, сделала очередной круг по клетке и снова поймала взглядом глаза Тома. Глаза ее были огромными и желтыми, и в них словно застыл немой вопрос.
   Наверное, пантера хотела спросить его: «Кто ты?» или «Что ты собираешься делать?»
   — Том! — воскликнула Сара. — Эта пантера смотрит на тебя!
   И Том понял вдруг, что это одно и то же — кто он и что он собирается делать.
   — Ты что, издеваешься надо мной? — теребила его Сара. — Том!
   Пантера снова и снова кружила по своей клетке.