Страница:
рыжебородого. Отсмеявшись, он вытер свободной рукой глаза,
опустил свое смертоносное оружие и сделал Максиму
недвусмысленный жест, означавший: "А ну, выходи!"
Максим с удовольствием повиновался. Он вышел на крыльцо и
снова протянул рыжебородому прутик с грибами. Рыжебородый взял
прутик, повертел его так и сяк, понюхал и отбросил в сторону.
-- Э, нет! -- Возразил Максим, -- вы у меня пальчики
оближете... Он нагнулся и поднял прутик. Рыжебородый не
возражал. Он похлопал Максима по спине, подталкивая к костру, а
у костра навалился ему на плечо, усадил и принялся что-то
втолковывать. Но Максим не слушал. Он глядел на унылого. Тот
сидел напротив и сушил перед огнем какую-то обширную грязную
тряпку. Одна нога у него была босая, и он все время шевелил
пальцами, и этих пальцев было пять. Пять, а вовсе не шесть.
Гай, сидя на краешке скамьи у окна, полировал обшлагом
кокарду на берете и смотрел, как капрал Варибобу выписывает ему
проездные документы. Голова капрала была склонена набок, глаза
вытаращены, левая рука лежала на столе, придерживая бланк с
красной каймой, а правая неторопливо выводила каллиграфические
буквы. "Здорово у него получается -- думал Гай с некоторой
завистью, -- экий старый чернильный хрен: двадцать лет в
легионе и все писарем. Надо же, как таращится, гордость
бригады... Сейчас еще и язык высунет... Так и есть -- высунул.
И язык у него в чернилах. Будь здоров, Варибобу, старая ты
чернильница, больше мы с тобой не увидимся. Вообще-то как-то
грустно уезжать -- ребята хорошие подобрались, и господа
офицеры, и служба полезная, нужная..." Гай шмыгнул носом и
посмотрел в окно.
За окном ветер нес белую пыль по широкой гладкой мостовой
без тротуаров, выложенной старыми шестиугольными плитами;
белели стены длинных одинаковых домов администрации и
инженерного персонала; шла, прикрываясь от пыли и придерживая
юбку, госпожа Идоя, мужественная женщина, не побоявшаяся
последовать с детьми за господином бригадиром в эти опасные
места. Часовой из комендатуры, из новичков, в необмятом
пыльнике и берете, натянутом на уши, сделал ей "на караул".
Потом проехали два грузовика с воспитуемыми -- должно быть,
делать прививки... Так его, в шею его: не высовывайся за борт,
нечего тебе высовываться, здесь тебе не бульвар...
-- Ты как все-таки пишешься -- спросил Варибобу, -- Гаал?
Или, может, просто -- Гал?
-- Никак нет,-- сказал Гай, -- Гаал моя фамилия.
-- Жалко, -- сказал Варибобу, обсасывая перо. -- Если бы
можно было "Гал", как раз поместилось бы в строчку...
"Пиши, пиши, чернильница, -- подумал Гай, -- нечего тебе
строчки экономить. Капрал называется... Пуговицы зеленью
заросли, тоже мне капрал. Две нашивки у тебя, а стрелять толком
не научился, это же все знают..."
Дверь распахнулась, и в канцелярию стремительно вошел
господин ротмистр Тоот с золотой повязкой дежурного на рукаве.
Гай вскочил и щелкнул каблуками. Капрал приподнялся, а писать
не перестал, старый хрен. Капрал называется...
-- Ага... -- Произнес господин ротмистр, с отвращением
сдирая противопыльную маску, -- рядовой Гаал. Знаю, знаю,
покидаете нас. Жаль, но рад. Надеюсь, в столице будете служить
также усердно.
-- Так точно, господин ротмистр! -- сказал Гай
взволнованно. У него даже в носу защипало от восторженности. Он
очень любил господина ротмистра Тоота, культурного офицера,
бывшего преподавателя гимназии. Оказывается, и господин
ротмистр тоже его отличал.
-- Можете сесть, -- сказал господин ротмистр, проходя за
барьер к своему столу. Не присаживаясь, он бегло проглядел
бумаги и взялся за телефон.
Гай тактично отвернулся к окну. На улице ни-
чего не изменилось. Протопало строем на обед родимое
капральство. Гай грустно проводил его глазами. Придут сейчас в
кантину, капрал Серембеш скомандует снять береты на
"Благодарственное слово", а над кастрюлями уже пар поднимается,
и блестят миски, и старина Дога уже готов отмочить свое
коронное насчет солдата и поварихи... Ей-богу, жалко уезжать. И
служить здесь опасно, и климат нездоровый, и паек уж очень
однообразный - одни консервы, но все равно... Здесь ты во
всяком случае точно знаешь, что ты нужен, что без тебя не
обойтись, здесь ты на свою грудь принимаешь зловеший напор леса
и чувствуешь этот напор: одних друзей сколько похоронил, вон за
поселком -- целая роща шестов с ржавыми шлемами... А с другой
стороны -- столица. Туда всякого не пошлют, и раз уж посылают,
то не отдыхать... Там, говорят, из дома Творцов все плацы
просматриваются, так что за каждым построением кто-нибудь из
Творцов наблюдает, то есть, не то чтобы наблюдает, но нет-нет
да и посмотрит. Гая бросило в жар: ни с того, ни с сего он
вдруг представил себе, что вот вызвали его из строя, а он на
втором шаге поскользнулся и брякнулся командиру под ноги,
загремел автоматом по брусчатке, раззява, и берет неизвестно
куда съехал... Он передохнул и украдкой огляделся. Не дай
бог... Да, столица! Все у них на глазах... Ну да ничего --
другие же служат. А там Рада -- сестренка... Дядька смешной со
своими древними костями, с черепахами своими допотопными... "Ох
и соскучился же я по вас, милые вы мои!.."
Он снова глянул в окно и озадаченно приоткрыл рот. По
улице к комендатуре шли двое. Один был знакомый -- рыжая морда
Зеф, старшина сто четарнадцатого отряда саперов, смертник,
зарабатывающий себе жизнь расчисткой трассы. А другой ну
совершенное чучело и чучело жутковатое. Сперва Гай принял его
за выродка, но тут же сообразил, что Зеф вряд ли бы стал тащить
выродка в комендатуру. Здоровенный голый парень, весь
коричневый, здоровый, как бык; одни трусы на нем, какие-то
короткие, из блестящей материи... Зеф был при своей пушке, но
не похоже было, чтобы он конвоировал этого чужака: они шли
рядом и чужак, нелепо размахивая руками, все время что-то Зефу
втолковывал. Зеф же только отдувался и вид являл совершенно
одуревший. "Дикарь какой-то, -- подумал Гай. -- Только откуда
он там взялся на трассе? Может быть, зверями воспитанный? Были,
говорят, такие случаи. И похоже: вон мускулы какие, так и
переливаются..." Он смотрел, как эта пара подошла к часовому,
как Зеф, утираясь, принялся что-то объяснять, а часовой --
новичок, Зефа не знает, тычет ему автоматом под ребро, велит
отойти на положенное расстояниие. Голый парень, видя это,
вступает в разговор. Руки у него так и летают, а лицо совсем уж
странное: никак не поймать выражение -- как ртуть, а глаза
быстрые, темные... Ну, все, теперь часовой совсем обалдел,
сейчас тревогу поднимет. Гай повернулся.
-- Господин ротмистр -- сказал он, -- разрешите
обратиться. Там старшина сто четырнадцатого когото привел. Не
взглянете ли?
Господин ротмистр подошел к окну, посмотрел, брови у него
полезли на лоб. Он толкнул раму, высунулся и прокричал, давясь
от ворвавшейся пыли:
-- Часовой! Пропустить!
Гай закрывал окно, когда в коридоре затопали, и Зеф со
своим диковинным спутником бочком вошел в канцелярию. Следом,
тесня их, ввалился начальник караула и еще двое ребят из
бодрствующей смены. Зеф вытянул руки по швам, откашлялся и,
вылупив на господина ротмистра бестыжие голубые глаза,
прохрипел:
-- Докладывает старшина сто четырнадцатого отряда,
воспитуемый Зеф. На трассе задержан вот этот человек. По всем
признакам сумасшедший, господин ротмистр: жрет ядовитые грибы,
ни слова не понимает, разговаривает непонятно, ходит, как
изволите видеть, голый.
Пока Зеф докладывал, задержанный бегал быстрыми глазами по
помещению, жутко и странно улыбаясь всем присутствующим, --
зубы у него были ровные и белые, как сахар. Господин ротмистр,
заложив руки за спину, подошел поближе, оглядывая его с головы
до ног.
-- Кто вы такой? -- спросил он.
Задержанный улыбнулся еще жутче, постучал себя ладонью по
груди и невнятно произнес что-то вроде "махсим". Начальник
караула гоготнул, караульные захихикали, и господин ротмистр
тоже улыбнулся. Гай не сразу понял, в чем дело, а потом
сообразил, что на воровском жаргоне "мах-сим" означает "съел
ножик".
-- По-видимому, это кто-то из ваших, -- сказал Зефу
господин ротмистр.
Зеф помотал головой, выбросив из бородищи облако пыли.
-- Никак нет, -- сказал он. -- Мах-сим -- это он так себя
называет, а воровского языка он не понимает. Так что это не
наш.
-- Выродок, наверное, -- предположил начальник караула.
(Господин ротмистр холодно на него посмотрел.) -- Голый... --
Проникновенно пояснил начальник караула, пятясь к двери. --
Разрешите идти, господин ротмистр? -- гаркнул он.
-- Идите, -- сказал господин ротмистр. -- Пошлите
кого-нибудь за штаб-врачом господином Зогу... Где вы его
поймали? -- спросил он Зефа.
Зеф доложил, что нынешней ночью он со своим отрядом
прочесывал квадрат 23/07, уничтожил четыре самоходных
"баллисты" и одну установку неизвестного назначения, потерял
двоих при взрыве, и все было в порядке. Около семи часов утра
на его костер вышел по шоссе из лесу этот вот неизвестный. Они
заметили его издали, следили за ним, укрывшись в кустарнике, а
затем, выбрав удобный момент, взяли его. Зеф принял его вначале
за беглого, потом решил, что это выродок, и совсем было
собрался стрелять, но раздумал, потому что этот человек... Тут
Зеф в затруднении подвигал бородой и заключил:
-- потому что мне стало ясно, что это не выродок.
-- Откуда же это стало вам ясно? -- спросил господин
ротмистр, а задержанный неподвижно стоял, сложив руки на
могучей груди, и поглядывал то на него, то на Зефа. Зеф сказал,
что объяснить это будет трудновато.
-- Во-первых, этот человек ничего не боялся и не боится.
Дальше: он снял с костра похлебку и отъел ровно треть, как и
полагается товарищу, а перед этим кричал в лес, видимо звал,
чувствуя, что мы где-то поблизости. Далее: он хотел угостить
нас грибами, грибы были ядовитые и мы их есть не стали и ему не
дали, однако он явно порывался нас угостить -- по-видимому, в
знак благодарности. Далее: как хорошо известно, ни один выродок
по своим физическим способностям не превосходит нормального
хилого человека. Этот же по пути сюда загнал меня как
мальчишку; шел через бурелом как по ровному месту, через рвы
перепрыгивал, а потом ждал меня на той стороне и вдобавок
зачем-то -- из удальства что ли -- хватал меня в охапку и
пробегал со мной метров по двести...
Господин ротмистр слушал Зефа, всем своим видом изображая
глубочайшее внимание, но едва Зеф замолчал, как он резко
повернулся к задержанному и в упор пролаял по-хонтийски:
-- Ваше имя? Чин? Задание?
Гай восхитился ловкостью приема, однако задержанный явно
не знал и хонтийского. Он снова показал свои великолепные зубы,
похлопал себя по груди, сказавши "махсим", ткнул пальцем в бок
каторжнику, сказавши "Зеф", и после этого начал говорить --
медленно, с большими паузами, показывая то на потолок, то в
пол, то обводя руками вокруг себя. Гаю казалось, что в его речи
он улавливает некоторые знакомые слова, но слова эти не имели к
делу никакого отношения. Когда задержанный замолчал, капрал
Варибобу подал голос.
-- По-моему, это ловкий шпион, -- заявила старая
чернильница. -- Надо доложить господину бригадиру. Господин
ротмистр не обратил на него внимания. -- Вы можете идти, --
сказал он Зефу. -- Вы проявили рвение, вам это зачтется.
-- Премного благодарен, господин ротмистр! -- рявкнул Зеф
и уже повернулся было, чтобы идти, но тут задержанный издал
вдруг негромкий возглас, перегнулся через барьер и схватил
пачки чистых бланков, лежавших на столе перед капралом.
Варибобу перепугался до смерти (тоже мне капрал!),
отшатнулся и швырнул в дикаря пером. Дикарь ловко поймал перо
на лету и, примостившись тут же на барьере, принялся что-то
чертить на бланке, не обращая внимания на Гая и Зефа,
ухвативших его за бока.
-- Отставить! -- скомандовал господин ротмистр, и Гай
охотно повиновался: удерживать этого коричневого зверя было все
равно, что пытаться остановить танк, ухватившись за гусеницу.
Господин ротмистр и Зеф стали по сторонам задержанного и
смотрели, что он там чиркает.
-- По-моему, это схема мира -- неуверенно сказал Зеф.
-- Гм... -- отозвался господин ротмистр.
-- Ну конечно! Вот в центре у него мировой свет, это вот
мир... А здесь мы, по его мнению, находимся.
-- Но почему все плоско? -- Недоверчиво спросил господин
ротмистр.
Зеф пожал плечами.
-- Возможно, детское восприятие, инфантилизм... Вот
глядите! Это он показывает, как сюда попал.
-- Да, возможно... Я слыхал про такое безумие... Гаю
наконец удалось протиснуться между гладким твердым плечом
задержанного и грубой, пропахшей потом курткой Зефа. Рисунок,
который он увидел, показался ему смешным. Так детишки --
первоклассники изображают мир: посредине маленький кружок,
изображающий мировой свет, вокруг него большая окружность,
изображающая сферу мира, а на окружности жирная точка, к
которой только пририсовать ручки и ножки, и получится "это --
мир, а это -- я". Даже сферу мира несчастный псих не сумел
нарисовать как следует, получился у него какой-то овал. Ну,
ясно ненормальный... И еще нарисовал пунктиром линию, ведущую
из--- под земли к точке: вот, мол, как я сюда попал.
Между тем задержанный взял второй бланк и быстро нарисовал
две маленькие сферы мира в противоположных углах, соединил их
пунктирной линией и еще пририсовал какие-то закорючки. Зеф
безнадежно присвистнул и сказал:
-- Разрешите идти, господин ротмистр? Однако господин
ротмистр не отпустил его. -- Э-э... Зеф, -- сказал он, --
помнится, вы подвизались в области... Э... -- Он постучал себя
пальцем по темени.
-- Так точно, -- помедлив, ответил Зеф. Господин ротмистр
прошелся по канцелярии. -- Не могли бы вы ... Э-э... Как бы это
сказать... Сформулировать свое мнение по поводу этого субьекта?
Профессионально, если можно так выразиться...
-- Не могу знать, -- сказал Зеф, -- потерял право
выступать в профессиональном качестве.
-- Я понимаю, -- сказал господин ротмистр. - Все это
верно. Хвалю. Н-но...
Зеф, выкатив голубые глазки, стоял по стойке "смирно".
Господин же ротмистр находился в явном замешательстве. Гай
хорошо понимал его. Случай был важный, серьезный случай (а
вдруг этот дикарь все-таки шпион?) А господин штаб-врач Зогу,
конечно, прекрасный офицер, блестящий легионер, но всего лишь
штаб-врач. В то время как рыжая морда Зеф, до того как впасть в
преступление, здорово знал свое дело.
-- Ну что же, -- сказал господин ротмистр. - Ничего не
поделаешь... Но по-человечески... -- Он остановился перед
Зефом, -- понимаете? Просто по-человечески... Вы действительно
считаете, что это сумасшедший?
Зеф снова помедлил.
-- По-человечески? -- повторил он, -- Ну, конечно,
по-человечески: человеку ведь свойственнно ошибаться... Так
вот, по-человечески я склонен полагать, что это ярко выраженный
случай раздвоения личности с вытеснением и замещением истинного
"я" воображаемым "я". По-человечески же, исходя из жизненного
опыта, я бы рекомендовал электрошок и флеосодержащие препараты.
Капрал Варибобу все это украдкой записал, но господина
ротмистра не проведешь. Он отобрал у капрала листок с записями
и сунул его в карман френча. Мах-сим снова заговорил, обращаясь
то к господину ротмистру, то к Зефу, -- чего-то хотел, бедняга,
что-то ему было не так, -- но тут открылась дверь и вошел
господин штаб-врач, по всему видно оторванный от обеда.
-- Привет, Тоот, -- брюзгливо сказал он. -- В чем дело?
Вы, я вижу, живы и здоровы и это меня утешает. А это что за
тип?
-- Воспитуемые поймали его в лесу, -- объяснил господин
ротмистр. -- Я подозреваю, что он сумасшедший.
-- Симулянт он, а не сумасшедший, -- проворчал господин
штаб-врач и налил себе воды из графина. -- Отправьте его
обратно в лес, пусть работает.
-- Это не наш, -- возразил господин ротмистр, -- и мы не
знаем, откуда он взялся. Я думаю, что его в свое время
захватили выродки, он у них свихнулся и перебежал к нам.
-- Правильно, -- проворчал господин штаб-врач, -- нужно
свихнуться, чтобы перебежать к нам. -- Он подошел к
задержанному и сразу же полез хватать его за веки. (Задержанный
жутко осклабился и слегка оттолкнул его.) -- Но-но! -- сказал
господин штаб-врач, ловко хватая его за ухо -- стой спокойно!
Задержанный подчинился. Господин штаб-врач вывернул ему
веки, ощупал, посвистывая, шею и горло, согнул и разогнул ему
руку, потом, пыхтя, нагнулся и ударил его под коленки, вернулся
к графину и выпил еще стакан воды.
-- Изжога, -- сообщил он.
Гай поглядел на Зефа. Рыжебородый, приставив к ноге свою
пушку, стоял в сторонке и с подчеркнутым равнодушием смотрел в
стену. Господин штабврач напился и снова взялся за психа. Он
ощупывал его, обстукивал, заглядывал в зубы, два раза ударил
кулаком в живот, потом достал из кармана плоскую коробочку,
размотал провод, подключил к штепселю и стал прикладывать
коробку к разным частям дикарского тела.
-- Так, -- сказал он, сматывая провод, -- и немой к тому
же?..
-- Нет, -- сказал господин ротмистр, -- он говорит, но на
каком-то зверином языке. Нас он не понимает. А вот его рисунки.
Господин штаб-врач посмотрел рисунки.
-- Так-так-так, -- сказал он, -- забавно... -- Он выхватил
у капрала ручку и быстро нарисовал на бланке кошку, как ее
рисуют дети, из палочек и кружочков. -- Что ты на это скажешь,
приятель? -- сказал он, протягивая рисунок психу.
Тот, ни секунды не задумываясь, принялся царапать пером, и
рядом с кошкой появилось странное, заросшее волосами животное с
тяжелым, неприятным взглядом. Такого животного Гай не знал, но
он понял одно: это уже был не детский рисунок. Нарисовано было
здорово, просто замечательно. Даже смотреть страшновато.
Господин штаб-врач протянул руку за пером, но псих отстранился
и нарисовал еще одно животное -- с огромными ушами, морщинистой
кожей и толстым хвостом на месте носа.
-- Прекрасно, -- вскричал господин штаб-врач, хлопнув себя
по бокам.
А псих не унимался. Теперь он нарисовал уже не животное, а
какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри
мины он очень ловко изобразил сидящего человечка, постучал по
нему пальцем, а затем тем же пальцем постучал себя по груди и
произнес:
-- Махх-сим.
-- Вот эту штуку он мог видеть у реки, -- сказал неслышно
подошедший Зеф, -- мы такую сожгли этой ночью, но вот
чудовища... -- Он покачал головой.
Господин штаб-врач словно впервые заметил его.
-- А, профессор! -- Вскричал он преувеличенно радостно, --
то-то я смотрю -- в канцелярии чем-то воняет. Не будете ли вы
любезны, коллега, произносить ваши мудрые суждения во-он из
того угла? Вы меня очень обяжете...
Варибобу захихикал, а господин ротмистр строго сказал:
-- Станьте у дверей, Зеф, и не забывайтесь...
-- Ну хорошо, -- сказал господин штаб-врач, -- и что вы
думаете с ним делать, Тоот?
-- Это зависит от вашего диагноза, Зогу. Если он симулянт,
я передам его в комендатуру, там разберутся. А если он
сумасшедший...
-- Он не симулянт, Тоот! -- С большим подъемом произнес
господин штаб-врач -- и ему совершенно нечего делать в
комендатуре. Но я знаю одно место, где им очень заинтересуются.
Где бригадир?
-- Бригадир на трассе.
-- Впрочем, это не существенно. Вы ведь дежурный, Тоот?
Вот и отправьте этого любопытнейшего молодчика по следующему
адресу... -- Господин штаб-врач пристроился на барьере,
закрывшись от всех плечами и локтями, и написал что-то на
обороте последнего рисунка.
-- А что это такое? -- спросил господин ротмистр.
-- Это? Это одно учреждение, которое будет вам благодарно
за вашего психа, я вам ручаюсь.
Господин ротмистр неуверенно покрутил в пальцах бланк,
потом отошел в дальний угол и поманил к себе господина
штабврача. Некоторое время они говорили там вполголоса, так что
разобрать можно было только отдельные реплики господина
штабврача: "...Департамент пропаганды... Отправьте с
доверенным... Не так уж это секретно... Я вам ручаюсь...
Прикажите ему забыть... Черт возьми, да сопляк все равно ничего
не поймет!.."
-- Хорошо, -- сказал наконец господин ротмистр. -- Пишите
сопроводительную бумагу. Капрал Варибобу!
Капрал приподнялся.
-- Проездные документы на рядового Гаала готовы?
-- Так точно!
-- Впишите в проездные документы подконвойного Махсима.
Рядовой Гаал!
Гай щелкнул каблуками и вытянулся.
-- Слушаю, господин ротмистр!
-- Прежде, чем явиться на новое место службы, доставите
задержанного по адресу, обозначенному на этом листке. По
исполнении приказания листок сдать дежурному офицеру на новом
месте службы. Адрес забыть. Это ваше последнее задание, Гаал, и
вы, конечно, выполните его как и полагается молодцу-легионеру.
-- Будет исполнено! -- Прокричал Гай, охваченный
неописуемым восторгом.
Горячая волна оглушающего упоения захлестнула его,
подхватила, понесла к небу. О, эти сладостные минуты восторга,
незабываемые минуты, когда вырастают крылья, минуты ласкового
презренья ко всему грубому, материальному, телесному... Минуты,
когда жаждешь, чтобы приказ соединил тебя с огнем, швырнул тебя
в огонь, на тысячи врагов, в гущу диких орд, навстречу
миллионам пуль, и это еще не все, будет еще слаще, восторг
ослепит и сожжет... О, огонь! О, пламя! О, ярость! И вот оно,
вот оно!.. Он встает, этот рослый красавец, гордость бригады,
наш капрал Варибобу, как огненный факел, как статуя славы и
верности, и он запевает, а мы все подхватим, все, как один...
Вперед, легионеры, железные ребята! Вперед, сметая
крепости, с огнем в очах! Железным сапогом раздавим супостата!
Пусть капли свежей крови сверкают на мечах!
И все пели. Пел блестящий господин ротмистр Тоот, образец
легионера, образец среди образцов, за которого хочется сейчас
же, под этот марш отдать душу, жизнь, все. И господин штабврач
Зогу, образец брата милосердия, грубый, настоящий солдат, и
ласковый, как руки матери... И наш капрал Варибобу, до мозга
костей наш, ветеран, поседевший в схватках... О, как сверкают
пуговицы и нашивки на его потертом, заслуженном мундире. Для
него нет ничего, кроме службы, ничего, кроме служения!..
Железный наш кулак сметает все преграды! Довольны
Огненосные Творцы! О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед легионеры-молодцы!
...Но что это? Он не поет, он стоит, опершись на барьер и
вертит своей дурацкой коричневой башкой, и бегает глазами, и
все оскаляется, все щерится... На кого оскаляешься, мерзавец?!
О, как хочется подойти железным шагом -- и с размаху, железным
кулаком по этому гнусному оскалу... Но нельзя, нельзя, это
недостойно легионера: он же всего лишь псих, жалкий калека,
настоящее счастье недоступно ему, он слеп, ничтожен, жалкий
человеческий обломок... А этот рыжий бандит скорчился в углу от
невыносимой боли... Каторжник, преступная рожа, за грудь тебя,
за твою поганую бороду! Встать, мразь! Стоять смирно, когда
легионеры поют свой марш! И по башке, по башке, по грязной
морде, по наглым рачьим глазам... Вот так, вот так...
Гай отшвырнул каторжника и, щелкнув каблуками, повернулся
к господину ротмистру. Как всегда, после приступа восторженного
возбуждения что-то звенело в ушах и мир сладко плыл и
покачивался перед глазами.
Капрал Варибобу, сизый от натуги, слабо перхал, держась за
грудь. Господин штаб-врач, потный и багровый, жадно пил воду
прямо из графина и тянул из кармана носовой платок. Господин
ротмистр хмурился с отсутствующим выражением, словно пытался
что-то припомнить. У порога грязной кучей клетчатого тряпья
ворочался рыжий Зеф. Лицо у него было разбито, он хлюпал кровью
и слабо постанывал сквоозь зубы. А Мах-сим больше не улыбался.
Лицо у него застыло, стало совсем как обычное человеческое, и
он неподвижными круглыми глазами, приоткрыв рот, смотрел на
Гая.
-- Рядовой Гаал, -- надтреснутым голосом произнес господин
ротмистр, -- э... Что-то я хотел вам сказать... Подождите,
Зогу, оставьте мне хоть глоток воды...
Максим проснулся и сразу почувствовал, что голова тяжелая.
В комнате было душно. Опять ночью закрыли окно. Впрочем, и от
открытого окна толку мало -- город слишком близко, днем видна
над ним неподвижная бурая шапка отвратительных испарений, ветер
несет их сюда, и не помогают ни расстояние, ни пятый этаж, ни
парк внизу. "Сейчас бы принять ионный душ, -- подумал Максим,
-- да выскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый,
полусгнивший, серый от гари, а в наш, где-нибудь под Гладбахом,
на берегу серебристого Нирса, да пробежать вокруг озера
километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть
озеро, а потом минут двадцать походить по дну, поупражнять
легкие, полазить среди скользких подводных валунов..." Он
вскочил, распахнул окно, высунулся под моросящий дождик,
глубоко вдохнул сырой воздух, закашлялся -- в воздухе было
полно лишнего, а дождевые капли оставляли на языке
металлический привкус. По автостраде с шипением и свистом
проносились машины. Внизу под окном желтела мокрая листва, на
высокой каменной ограде что-то блестело. По парку ходил человек
в мокрой накидке и сгребал в кучу опавшие листья. За пеленой
дождя смутно виднелись кирпичные здания какого-то завода. Из
двух высоких труб, как всегда, лениво ползли и никли к земле
толстые струи ядовитого дыма.
Душный мир. Неблагополучный, болезненный мир. Весь он
какой-то неуютный и тоскливый, как то казенное помещение, где
люди со светлыми пуговицами и плохими зубами вдруг ни с того,
ни с сего принялись вопить, надсаживаясь до хрипа, и Гай, такой
опустил свое смертоносное оружие и сделал Максиму
недвусмысленный жест, означавший: "А ну, выходи!"
Максим с удовольствием повиновался. Он вышел на крыльцо и
снова протянул рыжебородому прутик с грибами. Рыжебородый взял
прутик, повертел его так и сяк, понюхал и отбросил в сторону.
-- Э, нет! -- Возразил Максим, -- вы у меня пальчики
оближете... Он нагнулся и поднял прутик. Рыжебородый не
возражал. Он похлопал Максима по спине, подталкивая к костру, а
у костра навалился ему на плечо, усадил и принялся что-то
втолковывать. Но Максим не слушал. Он глядел на унылого. Тот
сидел напротив и сушил перед огнем какую-то обширную грязную
тряпку. Одна нога у него была босая, и он все время шевелил
пальцами, и этих пальцев было пять. Пять, а вовсе не шесть.
Гай, сидя на краешке скамьи у окна, полировал обшлагом
кокарду на берете и смотрел, как капрал Варибобу выписывает ему
проездные документы. Голова капрала была склонена набок, глаза
вытаращены, левая рука лежала на столе, придерживая бланк с
красной каймой, а правая неторопливо выводила каллиграфические
буквы. "Здорово у него получается -- думал Гай с некоторой
завистью, -- экий старый чернильный хрен: двадцать лет в
легионе и все писарем. Надо же, как таращится, гордость
бригады... Сейчас еще и язык высунет... Так и есть -- высунул.
И язык у него в чернилах. Будь здоров, Варибобу, старая ты
чернильница, больше мы с тобой не увидимся. Вообще-то как-то
грустно уезжать -- ребята хорошие подобрались, и господа
офицеры, и служба полезная, нужная..." Гай шмыгнул носом и
посмотрел в окно.
За окном ветер нес белую пыль по широкой гладкой мостовой
без тротуаров, выложенной старыми шестиугольными плитами;
белели стены длинных одинаковых домов администрации и
инженерного персонала; шла, прикрываясь от пыли и придерживая
юбку, госпожа Идоя, мужественная женщина, не побоявшаяся
последовать с детьми за господином бригадиром в эти опасные
места. Часовой из комендатуры, из новичков, в необмятом
пыльнике и берете, натянутом на уши, сделал ей "на караул".
Потом проехали два грузовика с воспитуемыми -- должно быть,
делать прививки... Так его, в шею его: не высовывайся за борт,
нечего тебе высовываться, здесь тебе не бульвар...
-- Ты как все-таки пишешься -- спросил Варибобу, -- Гаал?
Или, может, просто -- Гал?
-- Никак нет,-- сказал Гай, -- Гаал моя фамилия.
-- Жалко, -- сказал Варибобу, обсасывая перо. -- Если бы
можно было "Гал", как раз поместилось бы в строчку...
"Пиши, пиши, чернильница, -- подумал Гай, -- нечего тебе
строчки экономить. Капрал называется... Пуговицы зеленью
заросли, тоже мне капрал. Две нашивки у тебя, а стрелять толком
не научился, это же все знают..."
Дверь распахнулась, и в канцелярию стремительно вошел
господин ротмистр Тоот с золотой повязкой дежурного на рукаве.
Гай вскочил и щелкнул каблуками. Капрал приподнялся, а писать
не перестал, старый хрен. Капрал называется...
-- Ага... -- Произнес господин ротмистр, с отвращением
сдирая противопыльную маску, -- рядовой Гаал. Знаю, знаю,
покидаете нас. Жаль, но рад. Надеюсь, в столице будете служить
также усердно.
-- Так точно, господин ротмистр! -- сказал Гай
взволнованно. У него даже в носу защипало от восторженности. Он
очень любил господина ротмистра Тоота, культурного офицера,
бывшего преподавателя гимназии. Оказывается, и господин
ротмистр тоже его отличал.
-- Можете сесть, -- сказал господин ротмистр, проходя за
барьер к своему столу. Не присаживаясь, он бегло проглядел
бумаги и взялся за телефон.
Гай тактично отвернулся к окну. На улице ни-
чего не изменилось. Протопало строем на обед родимое
капральство. Гай грустно проводил его глазами. Придут сейчас в
кантину, капрал Серембеш скомандует снять береты на
"Благодарственное слово", а над кастрюлями уже пар поднимается,
и блестят миски, и старина Дога уже готов отмочить свое
коронное насчет солдата и поварихи... Ей-богу, жалко уезжать. И
служить здесь опасно, и климат нездоровый, и паек уж очень
однообразный - одни консервы, но все равно... Здесь ты во
всяком случае точно знаешь, что ты нужен, что без тебя не
обойтись, здесь ты на свою грудь принимаешь зловеший напор леса
и чувствуешь этот напор: одних друзей сколько похоронил, вон за
поселком -- целая роща шестов с ржавыми шлемами... А с другой
стороны -- столица. Туда всякого не пошлют, и раз уж посылают,
то не отдыхать... Там, говорят, из дома Творцов все плацы
просматриваются, так что за каждым построением кто-нибудь из
Творцов наблюдает, то есть, не то чтобы наблюдает, но нет-нет
да и посмотрит. Гая бросило в жар: ни с того, ни с сего он
вдруг представил себе, что вот вызвали его из строя, а он на
втором шаге поскользнулся и брякнулся командиру под ноги,
загремел автоматом по брусчатке, раззява, и берет неизвестно
куда съехал... Он передохнул и украдкой огляделся. Не дай
бог... Да, столица! Все у них на глазах... Ну да ничего --
другие же служат. А там Рада -- сестренка... Дядька смешной со
своими древними костями, с черепахами своими допотопными... "Ох
и соскучился же я по вас, милые вы мои!.."
Он снова глянул в окно и озадаченно приоткрыл рот. По
улице к комендатуре шли двое. Один был знакомый -- рыжая морда
Зеф, старшина сто четарнадцатого отряда саперов, смертник,
зарабатывающий себе жизнь расчисткой трассы. А другой ну
совершенное чучело и чучело жутковатое. Сперва Гай принял его
за выродка, но тут же сообразил, что Зеф вряд ли бы стал тащить
выродка в комендатуру. Здоровенный голый парень, весь
коричневый, здоровый, как бык; одни трусы на нем, какие-то
короткие, из блестящей материи... Зеф был при своей пушке, но
не похоже было, чтобы он конвоировал этого чужака: они шли
рядом и чужак, нелепо размахивая руками, все время что-то Зефу
втолковывал. Зеф же только отдувался и вид являл совершенно
одуревший. "Дикарь какой-то, -- подумал Гай. -- Только откуда
он там взялся на трассе? Может быть, зверями воспитанный? Были,
говорят, такие случаи. И похоже: вон мускулы какие, так и
переливаются..." Он смотрел, как эта пара подошла к часовому,
как Зеф, утираясь, принялся что-то объяснять, а часовой --
новичок, Зефа не знает, тычет ему автоматом под ребро, велит
отойти на положенное расстояниие. Голый парень, видя это,
вступает в разговор. Руки у него так и летают, а лицо совсем уж
странное: никак не поймать выражение -- как ртуть, а глаза
быстрые, темные... Ну, все, теперь часовой совсем обалдел,
сейчас тревогу поднимет. Гай повернулся.
-- Господин ротмистр -- сказал он, -- разрешите
обратиться. Там старшина сто четырнадцатого когото привел. Не
взглянете ли?
Господин ротмистр подошел к окну, посмотрел, брови у него
полезли на лоб. Он толкнул раму, высунулся и прокричал, давясь
от ворвавшейся пыли:
-- Часовой! Пропустить!
Гай закрывал окно, когда в коридоре затопали, и Зеф со
своим диковинным спутником бочком вошел в канцелярию. Следом,
тесня их, ввалился начальник караула и еще двое ребят из
бодрствующей смены. Зеф вытянул руки по швам, откашлялся и,
вылупив на господина ротмистра бестыжие голубые глаза,
прохрипел:
-- Докладывает старшина сто четырнадцатого отряда,
воспитуемый Зеф. На трассе задержан вот этот человек. По всем
признакам сумасшедший, господин ротмистр: жрет ядовитые грибы,
ни слова не понимает, разговаривает непонятно, ходит, как
изволите видеть, голый.
Пока Зеф докладывал, задержанный бегал быстрыми глазами по
помещению, жутко и странно улыбаясь всем присутствующим, --
зубы у него были ровные и белые, как сахар. Господин ротмистр,
заложив руки за спину, подошел поближе, оглядывая его с головы
до ног.
-- Кто вы такой? -- спросил он.
Задержанный улыбнулся еще жутче, постучал себя ладонью по
груди и невнятно произнес что-то вроде "махсим". Начальник
караула гоготнул, караульные захихикали, и господин ротмистр
тоже улыбнулся. Гай не сразу понял, в чем дело, а потом
сообразил, что на воровском жаргоне "мах-сим" означает "съел
ножик".
-- По-видимому, это кто-то из ваших, -- сказал Зефу
господин ротмистр.
Зеф помотал головой, выбросив из бородищи облако пыли.
-- Никак нет, -- сказал он. -- Мах-сим -- это он так себя
называет, а воровского языка он не понимает. Так что это не
наш.
-- Выродок, наверное, -- предположил начальник караула.
(Господин ротмистр холодно на него посмотрел.) -- Голый... --
Проникновенно пояснил начальник караула, пятясь к двери. --
Разрешите идти, господин ротмистр? -- гаркнул он.
-- Идите, -- сказал господин ротмистр. -- Пошлите
кого-нибудь за штаб-врачом господином Зогу... Где вы его
поймали? -- спросил он Зефа.
Зеф доложил, что нынешней ночью он со своим отрядом
прочесывал квадрат 23/07, уничтожил четыре самоходных
"баллисты" и одну установку неизвестного назначения, потерял
двоих при взрыве, и все было в порядке. Около семи часов утра
на его костер вышел по шоссе из лесу этот вот неизвестный. Они
заметили его издали, следили за ним, укрывшись в кустарнике, а
затем, выбрав удобный момент, взяли его. Зеф принял его вначале
за беглого, потом решил, что это выродок, и совсем было
собрался стрелять, но раздумал, потому что этот человек... Тут
Зеф в затруднении подвигал бородой и заключил:
-- потому что мне стало ясно, что это не выродок.
-- Откуда же это стало вам ясно? -- спросил господин
ротмистр, а задержанный неподвижно стоял, сложив руки на
могучей груди, и поглядывал то на него, то на Зефа. Зеф сказал,
что объяснить это будет трудновато.
-- Во-первых, этот человек ничего не боялся и не боится.
Дальше: он снял с костра похлебку и отъел ровно треть, как и
полагается товарищу, а перед этим кричал в лес, видимо звал,
чувствуя, что мы где-то поблизости. Далее: он хотел угостить
нас грибами, грибы были ядовитые и мы их есть не стали и ему не
дали, однако он явно порывался нас угостить -- по-видимому, в
знак благодарности. Далее: как хорошо известно, ни один выродок
по своим физическим способностям не превосходит нормального
хилого человека. Этот же по пути сюда загнал меня как
мальчишку; шел через бурелом как по ровному месту, через рвы
перепрыгивал, а потом ждал меня на той стороне и вдобавок
зачем-то -- из удальства что ли -- хватал меня в охапку и
пробегал со мной метров по двести...
Господин ротмистр слушал Зефа, всем своим видом изображая
глубочайшее внимание, но едва Зеф замолчал, как он резко
повернулся к задержанному и в упор пролаял по-хонтийски:
-- Ваше имя? Чин? Задание?
Гай восхитился ловкостью приема, однако задержанный явно
не знал и хонтийского. Он снова показал свои великолепные зубы,
похлопал себя по груди, сказавши "махсим", ткнул пальцем в бок
каторжнику, сказавши "Зеф", и после этого начал говорить --
медленно, с большими паузами, показывая то на потолок, то в
пол, то обводя руками вокруг себя. Гаю казалось, что в его речи
он улавливает некоторые знакомые слова, но слова эти не имели к
делу никакого отношения. Когда задержанный замолчал, капрал
Варибобу подал голос.
-- По-моему, это ловкий шпион, -- заявила старая
чернильница. -- Надо доложить господину бригадиру. Господин
ротмистр не обратил на него внимания. -- Вы можете идти, --
сказал он Зефу. -- Вы проявили рвение, вам это зачтется.
-- Премного благодарен, господин ротмистр! -- рявкнул Зеф
и уже повернулся было, чтобы идти, но тут задержанный издал
вдруг негромкий возглас, перегнулся через барьер и схватил
пачки чистых бланков, лежавших на столе перед капралом.
Варибобу перепугался до смерти (тоже мне капрал!),
отшатнулся и швырнул в дикаря пером. Дикарь ловко поймал перо
на лету и, примостившись тут же на барьере, принялся что-то
чертить на бланке, не обращая внимания на Гая и Зефа,
ухвативших его за бока.
-- Отставить! -- скомандовал господин ротмистр, и Гай
охотно повиновался: удерживать этого коричневого зверя было все
равно, что пытаться остановить танк, ухватившись за гусеницу.
Господин ротмистр и Зеф стали по сторонам задержанного и
смотрели, что он там чиркает.
-- По-моему, это схема мира -- неуверенно сказал Зеф.
-- Гм... -- отозвался господин ротмистр.
-- Ну конечно! Вот в центре у него мировой свет, это вот
мир... А здесь мы, по его мнению, находимся.
-- Но почему все плоско? -- Недоверчиво спросил господин
ротмистр.
Зеф пожал плечами.
-- Возможно, детское восприятие, инфантилизм... Вот
глядите! Это он показывает, как сюда попал.
-- Да, возможно... Я слыхал про такое безумие... Гаю
наконец удалось протиснуться между гладким твердым плечом
задержанного и грубой, пропахшей потом курткой Зефа. Рисунок,
который он увидел, показался ему смешным. Так детишки --
первоклассники изображают мир: посредине маленький кружок,
изображающий мировой свет, вокруг него большая окружность,
изображающая сферу мира, а на окружности жирная точка, к
которой только пририсовать ручки и ножки, и получится "это --
мир, а это -- я". Даже сферу мира несчастный псих не сумел
нарисовать как следует, получился у него какой-то овал. Ну,
ясно ненормальный... И еще нарисовал пунктиром линию, ведущую
из--- под земли к точке: вот, мол, как я сюда попал.
Между тем задержанный взял второй бланк и быстро нарисовал
две маленькие сферы мира в противоположных углах, соединил их
пунктирной линией и еще пририсовал какие-то закорючки. Зеф
безнадежно присвистнул и сказал:
-- Разрешите идти, господин ротмистр? Однако господин
ротмистр не отпустил его. -- Э-э... Зеф, -- сказал он, --
помнится, вы подвизались в области... Э... -- Он постучал себя
пальцем по темени.
-- Так точно, -- помедлив, ответил Зеф. Господин ротмистр
прошелся по канцелярии. -- Не могли бы вы ... Э-э... Как бы это
сказать... Сформулировать свое мнение по поводу этого субьекта?
Профессионально, если можно так выразиться...
-- Не могу знать, -- сказал Зеф, -- потерял право
выступать в профессиональном качестве.
-- Я понимаю, -- сказал господин ротмистр. - Все это
верно. Хвалю. Н-но...
Зеф, выкатив голубые глазки, стоял по стойке "смирно".
Господин же ротмистр находился в явном замешательстве. Гай
хорошо понимал его. Случай был важный, серьезный случай (а
вдруг этот дикарь все-таки шпион?) А господин штаб-врач Зогу,
конечно, прекрасный офицер, блестящий легионер, но всего лишь
штаб-врач. В то время как рыжая морда Зеф, до того как впасть в
преступление, здорово знал свое дело.
-- Ну что же, -- сказал господин ротмистр. - Ничего не
поделаешь... Но по-человечески... -- Он остановился перед
Зефом, -- понимаете? Просто по-человечески... Вы действительно
считаете, что это сумасшедший?
Зеф снова помедлил.
-- По-человечески? -- повторил он, -- Ну, конечно,
по-человечески: человеку ведь свойственнно ошибаться... Так
вот, по-человечески я склонен полагать, что это ярко выраженный
случай раздвоения личности с вытеснением и замещением истинного
"я" воображаемым "я". По-человечески же, исходя из жизненного
опыта, я бы рекомендовал электрошок и флеосодержащие препараты.
Капрал Варибобу все это украдкой записал, но господина
ротмистра не проведешь. Он отобрал у капрала листок с записями
и сунул его в карман френча. Мах-сим снова заговорил, обращаясь
то к господину ротмистру, то к Зефу, -- чего-то хотел, бедняга,
что-то ему было не так, -- но тут открылась дверь и вошел
господин штаб-врач, по всему видно оторванный от обеда.
-- Привет, Тоот, -- брюзгливо сказал он. -- В чем дело?
Вы, я вижу, живы и здоровы и это меня утешает. А это что за
тип?
-- Воспитуемые поймали его в лесу, -- объяснил господин
ротмистр. -- Я подозреваю, что он сумасшедший.
-- Симулянт он, а не сумасшедший, -- проворчал господин
штаб-врач и налил себе воды из графина. -- Отправьте его
обратно в лес, пусть работает.
-- Это не наш, -- возразил господин ротмистр, -- и мы не
знаем, откуда он взялся. Я думаю, что его в свое время
захватили выродки, он у них свихнулся и перебежал к нам.
-- Правильно, -- проворчал господин штаб-врач, -- нужно
свихнуться, чтобы перебежать к нам. -- Он подошел к
задержанному и сразу же полез хватать его за веки. (Задержанный
жутко осклабился и слегка оттолкнул его.) -- Но-но! -- сказал
господин штаб-врач, ловко хватая его за ухо -- стой спокойно!
Задержанный подчинился. Господин штаб-врач вывернул ему
веки, ощупал, посвистывая, шею и горло, согнул и разогнул ему
руку, потом, пыхтя, нагнулся и ударил его под коленки, вернулся
к графину и выпил еще стакан воды.
-- Изжога, -- сообщил он.
Гай поглядел на Зефа. Рыжебородый, приставив к ноге свою
пушку, стоял в сторонке и с подчеркнутым равнодушием смотрел в
стену. Господин штабврач напился и снова взялся за психа. Он
ощупывал его, обстукивал, заглядывал в зубы, два раза ударил
кулаком в живот, потом достал из кармана плоскую коробочку,
размотал провод, подключил к штепселю и стал прикладывать
коробку к разным частям дикарского тела.
-- Так, -- сказал он, сматывая провод, -- и немой к тому
же?..
-- Нет, -- сказал господин ротмистр, -- он говорит, но на
каком-то зверином языке. Нас он не понимает. А вот его рисунки.
Господин штаб-врач посмотрел рисунки.
-- Так-так-так, -- сказал он, -- забавно... -- Он выхватил
у капрала ручку и быстро нарисовал на бланке кошку, как ее
рисуют дети, из палочек и кружочков. -- Что ты на это скажешь,
приятель? -- сказал он, протягивая рисунок психу.
Тот, ни секунды не задумываясь, принялся царапать пером, и
рядом с кошкой появилось странное, заросшее волосами животное с
тяжелым, неприятным взглядом. Такого животного Гай не знал, но
он понял одно: это уже был не детский рисунок. Нарисовано было
здорово, просто замечательно. Даже смотреть страшновато.
Господин штаб-врач протянул руку за пером, но псих отстранился
и нарисовал еще одно животное -- с огромными ушами, морщинистой
кожей и толстым хвостом на месте носа.
-- Прекрасно, -- вскричал господин штаб-врач, хлопнув себя
по бокам.
А псих не унимался. Теперь он нарисовал уже не животное, а
какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри
мины он очень ловко изобразил сидящего человечка, постучал по
нему пальцем, а затем тем же пальцем постучал себя по груди и
произнес:
-- Махх-сим.
-- Вот эту штуку он мог видеть у реки, -- сказал неслышно
подошедший Зеф, -- мы такую сожгли этой ночью, но вот
чудовища... -- Он покачал головой.
Господин штаб-врач словно впервые заметил его.
-- А, профессор! -- Вскричал он преувеличенно радостно, --
то-то я смотрю -- в канцелярии чем-то воняет. Не будете ли вы
любезны, коллега, произносить ваши мудрые суждения во-он из
того угла? Вы меня очень обяжете...
Варибобу захихикал, а господин ротмистр строго сказал:
-- Станьте у дверей, Зеф, и не забывайтесь...
-- Ну хорошо, -- сказал господин штаб-врач, -- и что вы
думаете с ним делать, Тоот?
-- Это зависит от вашего диагноза, Зогу. Если он симулянт,
я передам его в комендатуру, там разберутся. А если он
сумасшедший...
-- Он не симулянт, Тоот! -- С большим подъемом произнес
господин штаб-врач -- и ему совершенно нечего делать в
комендатуре. Но я знаю одно место, где им очень заинтересуются.
Где бригадир?
-- Бригадир на трассе.
-- Впрочем, это не существенно. Вы ведь дежурный, Тоот?
Вот и отправьте этого любопытнейшего молодчика по следующему
адресу... -- Господин штаб-врач пристроился на барьере,
закрывшись от всех плечами и локтями, и написал что-то на
обороте последнего рисунка.
-- А что это такое? -- спросил господин ротмистр.
-- Это? Это одно учреждение, которое будет вам благодарно
за вашего психа, я вам ручаюсь.
Господин ротмистр неуверенно покрутил в пальцах бланк,
потом отошел в дальний угол и поманил к себе господина
штабврача. Некоторое время они говорили там вполголоса, так что
разобрать можно было только отдельные реплики господина
штабврача: "...Департамент пропаганды... Отправьте с
доверенным... Не так уж это секретно... Я вам ручаюсь...
Прикажите ему забыть... Черт возьми, да сопляк все равно ничего
не поймет!.."
-- Хорошо, -- сказал наконец господин ротмистр. -- Пишите
сопроводительную бумагу. Капрал Варибобу!
Капрал приподнялся.
-- Проездные документы на рядового Гаала готовы?
-- Так точно!
-- Впишите в проездные документы подконвойного Махсима.
Рядовой Гаал!
Гай щелкнул каблуками и вытянулся.
-- Слушаю, господин ротмистр!
-- Прежде, чем явиться на новое место службы, доставите
задержанного по адресу, обозначенному на этом листке. По
исполнении приказания листок сдать дежурному офицеру на новом
месте службы. Адрес забыть. Это ваше последнее задание, Гаал, и
вы, конечно, выполните его как и полагается молодцу-легионеру.
-- Будет исполнено! -- Прокричал Гай, охваченный
неописуемым восторгом.
Горячая волна оглушающего упоения захлестнула его,
подхватила, понесла к небу. О, эти сладостные минуты восторга,
незабываемые минуты, когда вырастают крылья, минуты ласкового
презренья ко всему грубому, материальному, телесному... Минуты,
когда жаждешь, чтобы приказ соединил тебя с огнем, швырнул тебя
в огонь, на тысячи врагов, в гущу диких орд, навстречу
миллионам пуль, и это еще не все, будет еще слаще, восторг
ослепит и сожжет... О, огонь! О, пламя! О, ярость! И вот оно,
вот оно!.. Он встает, этот рослый красавец, гордость бригады,
наш капрал Варибобу, как огненный факел, как статуя славы и
верности, и он запевает, а мы все подхватим, все, как один...
Вперед, легионеры, железные ребята! Вперед, сметая
крепости, с огнем в очах! Железным сапогом раздавим супостата!
Пусть капли свежей крови сверкают на мечах!
И все пели. Пел блестящий господин ротмистр Тоот, образец
легионера, образец среди образцов, за которого хочется сейчас
же, под этот марш отдать душу, жизнь, все. И господин штабврач
Зогу, образец брата милосердия, грубый, настоящий солдат, и
ласковый, как руки матери... И наш капрал Варибобу, до мозга
костей наш, ветеран, поседевший в схватках... О, как сверкают
пуговицы и нашивки на его потертом, заслуженном мундире. Для
него нет ничего, кроме службы, ничего, кроме служения!..
Железный наш кулак сметает все преграды! Довольны
Огненосные Творцы! О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед легионеры-молодцы!
...Но что это? Он не поет, он стоит, опершись на барьер и
вертит своей дурацкой коричневой башкой, и бегает глазами, и
все оскаляется, все щерится... На кого оскаляешься, мерзавец?!
О, как хочется подойти железным шагом -- и с размаху, железным
кулаком по этому гнусному оскалу... Но нельзя, нельзя, это
недостойно легионера: он же всего лишь псих, жалкий калека,
настоящее счастье недоступно ему, он слеп, ничтожен, жалкий
человеческий обломок... А этот рыжий бандит скорчился в углу от
невыносимой боли... Каторжник, преступная рожа, за грудь тебя,
за твою поганую бороду! Встать, мразь! Стоять смирно, когда
легионеры поют свой марш! И по башке, по башке, по грязной
морде, по наглым рачьим глазам... Вот так, вот так...
Гай отшвырнул каторжника и, щелкнув каблуками, повернулся
к господину ротмистру. Как всегда, после приступа восторженного
возбуждения что-то звенело в ушах и мир сладко плыл и
покачивался перед глазами.
Капрал Варибобу, сизый от натуги, слабо перхал, держась за
грудь. Господин штаб-врач, потный и багровый, жадно пил воду
прямо из графина и тянул из кармана носовой платок. Господин
ротмистр хмурился с отсутствующим выражением, словно пытался
что-то припомнить. У порога грязной кучей клетчатого тряпья
ворочался рыжий Зеф. Лицо у него было разбито, он хлюпал кровью
и слабо постанывал сквоозь зубы. А Мах-сим больше не улыбался.
Лицо у него застыло, стало совсем как обычное человеческое, и
он неподвижными круглыми глазами, приоткрыв рот, смотрел на
Гая.
-- Рядовой Гаал, -- надтреснутым голосом произнес господин
ротмистр, -- э... Что-то я хотел вам сказать... Подождите,
Зогу, оставьте мне хоть глоток воды...
Максим проснулся и сразу почувствовал, что голова тяжелая.
В комнате было душно. Опять ночью закрыли окно. Впрочем, и от
открытого окна толку мало -- город слишком близко, днем видна
над ним неподвижная бурая шапка отвратительных испарений, ветер
несет их сюда, и не помогают ни расстояние, ни пятый этаж, ни
парк внизу. "Сейчас бы принять ионный душ, -- подумал Максим,
-- да выскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый,
полусгнивший, серый от гари, а в наш, где-нибудь под Гладбахом,
на берегу серебристого Нирса, да пробежать вокруг озера
километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть
озеро, а потом минут двадцать походить по дну, поупражнять
легкие, полазить среди скользких подводных валунов..." Он
вскочил, распахнул окно, высунулся под моросящий дождик,
глубоко вдохнул сырой воздух, закашлялся -- в воздухе было
полно лишнего, а дождевые капли оставляли на языке
металлический привкус. По автостраде с шипением и свистом
проносились машины. Внизу под окном желтела мокрая листва, на
высокой каменной ограде что-то блестело. По парку ходил человек
в мокрой накидке и сгребал в кучу опавшие листья. За пеленой
дождя смутно виднелись кирпичные здания какого-то завода. Из
двух высоких труб, как всегда, лениво ползли и никли к земле
толстые струи ядовитого дыма.
Душный мир. Неблагополучный, болезненный мир. Весь он
какой-то неуютный и тоскливый, как то казенное помещение, где
люди со светлыми пуговицами и плохими зубами вдруг ни с того,
ни с сего принялись вопить, надсаживаясь до хрипа, и Гай, такой