Глядя ему в глаза уставным взглядом, Гай испытывал
отчаяние при мысли, что ему каким-то неизвестным пока образом
привелось огорчить этого замечательного челевека. Он торопливо
перебирал в памяти свои проступки и проступки легионеров своей
секции, но не мог вспомнить ничего такого, что уже не было
отстранено небрежным движением беспалой руки и хриплым
ворчливым: "Ладно, на то и легион. Плевать..."
Господин ротмистр перестал свистеть и покачиваться. -- Не
люблю болтовни и писанины, капрал,
-произнес он. -- Либо ты рекомендуешь кандидата Си-
ма, либо ты его не рекомендуешь. Что именно?
-- Так точно, господин ротмистр, рекомендую, -- поспешно
сказал Гай, -- но...
-- Без "но", капрал! Рекомендуешь или нет?
-- Так точно, рекомендую.
-- Тогда как я должен понимать эти две бумажки? --
Господин ротмистр нетерпеливым движением вынул из нагрудного
кармана сложенные бумаги и развернул их на столе, придерживая
искалеченной рукой. -- Читаю: "Рекомендую вышеозначенного
кандидата Мака Сима, как преданного..." Н-ну, это понятно...
"...Для утверждения в высоком звании в рядовые боевого
легиона". А вот твоя вторая писулька, капрал: "В связи с
вышеизложенным считаю своим долгом обратить внимание
командования на необходимость всесторонеей проверки означенного
кандидата в рядовые боевого легиона М. Сима". Массаракш! Чего
же тебе в конце концов надо, капрал?
-- Господин ротмистр -- взволнованно сказал Гай. -- Но я
действительно в трудном положении! Я знаю кандидата Сима, как
способного и преданного задачам гражданина. Я уверен, что он
принесет много пользы. Но, полагая, что в легионе место только
кристально чистым...
-- Да, да! -- Нетерпеливо сказал господин ротмистр. --
Короче говоря, вот что, капрал. Одну из этих бумаг ты сейчас же
заберешь и порвешь. Надо же соображать. Я не могу явиться к
бригадиру с двумя бумажками. Либо да, либо нет. Мы в легионе, а
не на философском факультете, капрал! Две минуты на
размышление.
Господин ротмистр извлек из стола толстую папку с
документами и с отвращением бросил ее перед собой. Гай уныло
посмотрел на часы. Было ужасно трудно сделать этот выбор.
Бесчестно и недостойно легионера скрывать от командования свое
недостаточное знание рекомендуемого, даже если речь шла о
Максиме. Но с другой стороны, бесчестно и недостойно легионера
уклоняться от ответственности, взваливая решение на господина
ротмистра, который видел Максима только два раза, да и то в
строю. Ну, хорошо. Еще раз. За: горячо и близко к сердцу принял
задачи легиона; без сучка и задоринки прошел
освидетельствование в департаменте общественного здоровья;
будучи направлен господином ротмистром Тоотом и господином
штаб-врачом Зогу в какое-то секретное учреждение, по-видимому,
для проверки, проверку эту выдержал. (Правда, это показание
самого Максима, документы он потерял, но как же иначе он мог
оказаться не под надзором?); Наконец, отважен, прирожденный
боец -- в одиночку расправился с бандой Крысолова; симпатичен,
прост в общении, добродушен, абсолютно бескорыстен. И вообще,
человек необычайных способностей. Против: совершенно не
известно, кто он и откуда; о прошлом своем либо не помнит, либо
не желает сообщать... И нет у него никаких документов. Но так
ли уж все это подозрительно? Правительство контролирует только
границы и центральный район. Две трети территории страны
погрязают в анархии, там голод, эпидемии, народ оттуда бежит, и
все без документов, а молодые и не знают, что такое документы.
И сколько среди них больных, потерявших память, даже
выродков... В конце концов, главное -- что Максим не выродок...
-- Ну, капрал? -- Произнес господин ротмистр.
-- Так точно, господин ротмистр -- отчаянным голосом
сказал Гай. -- Разрешите...
Он взял свой рапорт с просьбой проверить Максима и
медленно разорвал его.
-- Правильное решение! -- Гаркнул господин ротмистр. --
Молодец, легионер! Бумаги, чернила, проверки... Все проверит
бой! Вот когда мы сядем в наши машины и двинем в зону атомных
ловушек, тогда мы сразу увидем, кто наш, а кто -- нет.
-- Так точно, -- без особой уверенности сказал Гай. Он
хорошо понимал старого вояку, но не менее хорошо видел, что
герой приморских инцидентов несколько заблуждается. Бой,
конечно, боем, но и чистота чистотой. Впрочем, Максима это не
касается. Он-то как раз чист...
-- Массаракш. -- Произнес господин ротмистр. --
Департамент здоровья его пропустил, а остальное -- наше дело.
Произнеся эту загадочную фразу, он сердито посмотрел на
Гая и добавил: -- легионер другу доверяет полностью, а если не
доверяет, значит это не друг, гнать его в шею. Ты меня удивил,
капрал. Ну ладно, марш к своей секции. Времени осталось мало.
На операции я сам присмотрю за этим кандидатом...
Гай щелкнул каблуками и вышел. За дверью он позволил себе
улыбнуться. Все-таки старый вояка не удержался и взял
ответственность на себя. Хорошее всегда хорошо. Теперь можно с
чистой совестью считать Максима своим другом. Мака Сима.
Настоящую его фамилию не произнести. То ли он ее придумал, пока
был в бреду, то ли он действительно родом из этих горцев... Как
бишь звали ихнего древнего царя?.. Заремчичакчубешмуссарайи...
Гай вышел на плац и поискал глазами свою секцию.
Неутомимый Панди гонял ребят через верхнее окно макета
трехэтажного здания. Ребята взмокли, и это было плохо, потому
что до операции оставался всего час.
-- О-отста-вить! -- крикнул Гай еще издали.
-- Отста-вить! -- заорал Панди. -- Становись!
Секция быстро построилась. Панди скомандо-
вал: -- Смирно! -- Строевым шагом подошел к Гаю и доложил:
-- господин капрал! Секция занимается преодолением штурмового
городка.
-- Встаньте в строй. -- приказал Гай, стараясь интонацией
выразить неодобрение, как это превосходно умел делать капрал
Серембеш. Он прошелся перед строем, вглядываясь в знакомые
лица.
Серые, голубые и синие глаза, выражающие готовность
выполнить любое приказание и поэтому слегка выкаченные, следили
за каждым его движением. Он ощутил, как они близки и дороги ему
-- эти двенадцать здоровенных парней, шестеро действительных
рядовых легиона на правом фланге и шестеро кандидатов в рядовые
на левом. Все в ладных черных комбинезонах, в блестящих сапогах
с короткими голенищами, все в беретах, лихо сдвинутых на правую
бровь... Нет, не все. Посредине строя, на правом фланге
кандидатов, башней возвышался кандидат Мак Сим, очень ладный
парень, любимец, как это ни прискорбно для командира иметь
любимцев, но... гм... то, что у него не выкачены его странные
коричневые глаза, ладно, научится со временем, но вот... гм...
Гай подошел к Максиму и застегнул ему верхнюю пуговицу.
Затем встал на цыпочки и поправил берет. Кажется, все... Опять
в строю рот растянут до ушей... Ну ладно. Отвыкнет. Кандидат
все-таки, самый младший в секции...
Чтобы сохранить видимость справедливости, Гай поправил
пряжку у соседа Максима, хотя в этом не было необходимости.
Потом он сделал три шага назад и скомандовал "вольно". Секция
стала "вольно" -- слегка отставила правую ногу и заложила руки
за спину.
-- Ребята, -- сказал Гай. -- Сегодня мы выступаем в
составе роты на регулярную операцию по обезвреживанию
потенциального противника. Операция проводится по схеме
тридцать три. Господа действительные рядовые, несомненно,
помнят свои обязанности по этой схеме, господам же кандидатам,
забывающим застегивать пуговицы, я считаю нужным напомнить.
Секция получает один подъезд. Секция делится на три группы: три
тройки и наружный резерв. Тройки в составе двух рядовых и
одного кандидата, не поднимая шума, последовательно обходят
квартиры. Вступив в квартиру, тройка действует следующим
образом: кандидат охраняет парадный вход, второй рядовой, ни на
что не отвлекаясь, занимает черный ход, старший производит
осмотр помещений. Резерв из трех кандидатов во главе с
командиром секции -- в данном случае со мной -- остается внизу
в подъезде с задачей немедленно оказать помощь той тройке,
которой она понадобится. Состав троек и резерва вам известен...
Внимание! -- сказал он, отступая еще на шаг. -- На тройки и
резерв -- разберись!
Произошло короткое множественное движение. Секция
разобралась. Никто не ошибся местом, не сцепился автоматами, не
поскользнулся и не потерял берет, как это случалось на прошлых
занятиях. На правом фланге резерва возвышался Максим и опять
улыбался во весь рот. У Гая вдруг возникла дикая мысль, что
Максим смотрит на все это как на забавную игру. Это было,
конечно, не так, потому что так это быть не могло. Во всем
виновата, несомненно, эта дурацкая улыбочка...
-- Недурственно, -- проворчал Гай в подражание капралу
Серембешу и благосклонно посмотрел на Панди: молодец, старик,
вымуштровал ребят.
-- Внимание! -- сказал он. -- Секция, стройся!
Снова короткое множественное движение, прекрасное своей
четкостью и безукоризненностью, и снова секция стояла перед ним
одной шеренгой. Хорошо! Просто замечательно! Даже сердце
холодеет. Гай заложил руки за спину и прошелся.
-- Легионеры! -- сказал он. -- Мы -- опора и единственная
надежда Огненосных Творцов. Только на нас они могут без оглядки
положиться в своем великом деле. Боевой легион есть железный
кулак истории. Он призван смести все преграды на нашем славном
пути. Меч боевого легиона закален в огне сражений, он жжет нам
руки, и остудить его могут только потоки вражеской крови. Враг
хитер. Он труслив, но упорен. Огненосные Творцы приказали нам
сломить это коварное упорство, с корнем вырвать то, что влечет
нас назад, к хаосу и растлевающей анархии. Таков наш долг, и мы
счастливы выполнить его. Мы идем на многие жертвы. Мы нарушаем
покой наших матерей, братьев и детей, мы лишаем заслуженного
отдыха честного рабочего, честного чиновника, честного торговца
и промышленника. Они знают, почему мы вынуждены вторгаться в их
дома, и встречают нас как своих лучших друзей, как своих
защитников. Помните это, не давайте себе увлечься в благородном
пылу выполнения своей задачи. Друг -- это друг, а враг -- это
враг... Вопросы есть?
-- Нет! -- рявкнула секция в двенадцать глоток.
-- Смир-рна! Тридцать минут на отдых и проверку
снаряжения. Р-разойдись!
Секция бросилась врассыпную, а потом легионеры по двое и
по трое направились к казарме. Гай неторопливо пошел следом,
ощущая приятную опустошенность. Максим ждал его поодаль,
заранее улыбаясь.
-- Давай поиграем в слова, -- предложил он.
Гай мысленно застонал. Одернуть бы его, одернуть! Что
может быть более противоестественно, нежели кандидат,
молокосос, за полчаса до начала операции пристающий с
фамильярностями к капралу!
-- Сейчас не время. -- по возможности сухо
сказал он.
-- Ты волнуешся? -- участливо спросил Максим.
Гай остановился и поднял глаза к небу. Ну что делать, что
делать? Оказывается, совершенно невозможно цыкать на такого вот
добродушного наивного гиганта, да еще спасителя твоей сестры,
да еще -- чего греха таить -- человека, во всех отношениях,
кроме строевого, гораздо выше тебя самого... Гай огляделся и
сказал просительно:
-- Послушай, Мак, ты ставишь меня в неловкое положение.
Когда мы в казарме, я твой начальник, я приказываю -- ты
подчиняешься. Я тебе сто раз говорил...
-- Но я же готов подчиняться, приказывай! - возразил
Максим. -- Я знаю, что такое дисциплина.
-- Я уже приказал. Займись подгонкой снаряжения.
-- Нет, извини меня, Гай, ты приказал не так. Ты приказал
отдыхать и подгонять снаряжение. Ты забыл? Снаряжение я
подогнал, теперь отдыхаю. Давай поиграем, я придумал хорошие
слова.
-- Мак, пойми: подчиненный имеет право обращаться к
начальнику, во-первых, только по установленной форме, а
вовторых, исключительно по службе.
-- Да, я помню. Параграф девять... Но ведь это во время
службы. А сейчас мы с тобой отдыхаем.
-- Откуда ты взял, что я отдыхаю? -- спросил Гай. Они
стояли за макетом забора с колючей проволокой, и здесь их,
слава богу, никто не видел: никто не видит, как эта башня
привалилась плечом к забору и все время порывается взять своего
капрала за пуговицу. -- Я отдыхаю только дома, но даже дома я
никакому подчиненному не позволил бы... Послушай, отпусти мою
пуговицу и застегни свою...
Максим застегнулся и сказал:
-- На службе одно, дома -- другое. Зачем?
-- Давай не будем об этом говорить. Мне надоело повторять
тебе одно и тоже... Кстати, когда ты перестанешь улыбаться в
строю?
-- В уставе об этом не сказано -- немедленно ответил
Максим. -- А что касается "повторять одно и тоже", то вот что.
Ты не обижайся, Гай, я знаю: ты не речевик... не говорец...
-- Кто?
-- Ты не человек, который умеет красиво говорить.
-- Оратор?
-- Да, не оратор. Но все равно. Ты сегодня обратился к нам
с речью. Слова правильные, хорошие. Но когда ты дома говорил
мне о задачах легиона и положении страны, это было очень
интересно. Это было очень по-твоему. А здесь ты в седьмой раз
говоришь одно и тоже, и все не по-твоему. Очень верно. Очень
одинаково. Очень скучно. А? Не обиделся?
Гай не обиделся. То-есть, некая холодная иголочка кольнула
его самолюбие: до сих пор ему казалось, что он говорит
убедительно и гладко, как капрал Серембеш или даже господин
ротмистр Тоот. Однако, если подумать, они тоже повторяли одно и
тоже в течение трех лет. И в этом нет ничего удивительного и
тем более зазорного -- ведь за три года никаких существенных
изменений во внутреннем и внешнем положении не произошло...
-- А где это сказано в уставе, -- спросил Гай, усмехаясь,
-- чтобы подчиненный делал замечания своему начальнику?
-- Там сказано противоположное, -- со вздохом признался
Максим. -- Это неверно, по-моему. Ты ведь слушаешь мои советы,
когда решаешь задачи по баллистике, и ты слушаешь мои
замечания, когда ошибаешься в вычислениях.
-- Это дома! -- проникновенно сказал Гай. -- Дома все
можно.
-- А если на стрельбах ты неправильно дашь нам прицел?
Плохо учел поправку на ветер. А?
-- Ни в коем случае, -- твердо сказал Гай.
-- Стрелять неправильно? -- изумился Максим.
-- Стрелять как приказано, -- строго сказал Гай, -- за эти
десять минут ты наговорил суток на пятьдесят карцера,
понимаешь?
-- Нет, не понимаю... А если в бою?
-- Что -- в бою?
-- Ты даешь неправильный прицел. А?
-- Гм... -- сказал Гай, который еще никогда в бою не
командовал. Он вдруг вспомнил, как капрал Бахту во время
разведки боем запутался в карте, загнал секцию под кинжальный
огонь соседней роты, сам там остался и пол-секции уложил, а
ведь мы знали, что он запутался, но никто не подумал его
поправить.
"Господи, -- сообразил вдруг Гай, -- да нам бы и в голову
не пришло, что можно его поправить. А вот Максим этого не
понимает, и даже не то что не понимает -- понимать тут нечего,
-- а просто не признает. Сколько раз уже так было: берет
самоочевидную вещь и отвергает ее, и никак его не убедишь, и
даже наоборот -- сам начинаешь сомневаться, голова идет кругом
и приходишь в полное обалдение... Нет, он все-таки
необыкновенный человек, редкий, небывалый человек... Язык
выучил за месяц. Грамоту осилил в два дня. Еще в два дня
перечитал все, что у меня есть. Математику и механику знает
лучше господ преподавателей, а ведь у нас на курсах преподают
настоящие специалисты. Или вот взять дядюшку Каана..."
Последнее время старик все свои монологи за столом обращал
исключительно к Максиму. Более того, он не раз дал понять, что
Максим является пожалуй единственным человеком, который в наше
время проявляет такие способности и такой интерес к ископаемым
животным. Он рисовал Максиму на бумажке каких-то ужасных
зверей, а Максим рисовал каких-то еще более ужасных зверей, и
они спорили, почему это случилось; в ход шли научные книги из
дядюшкиной библиотеки, и все равно бывало, что Максим не давал
старику рта раскрыть, причем Гай с Радой не понимали ни слова
из того, что говорилось, а дядюшка то кричал до хрипоты, то
рвал в клочки рисунки и топтал их ногами, обзывал Максима
невеждой хуже дурака Шапшу, то вдруг принимался яростно чесать
обеими руками редкие седые волосы на голове и бормотал с
потрясенной улыбкой: "Смело, массаракш, смело... У вас есть
фантазия, молодой человек!" Особенно запомнился Гаю один вечер,
когда старика как громом поразило заявление Максима, будто
некоторые из этих допотопных тварей передвигались на задних
ногах, каковое заявление, по-видимому, очень просто и
естественно разрешало некий давний научный спор...
Математику он знает, механику он знает, военную химию он
знает превосходно, палеонтологию -- господи, да кому в наше
время известна палеонтология! -- Палеонтологию он тоже знает...
Рисует как художник, поет как артист... И добрый, неестественно
добрый. Разогнал и перебил бандитов, один -- восьмерых, голыми
руками, другой на его месте ходил бы петухом, на всех
поплевывал, а он мучился, ночи не спал, огорчался, когда его
хвалили и благодарили, а потом однажды взорвался: весь побелел
и крикнул, что это нечестно -- хвалить за убийство... Господи,
это ж какая проблема была -- уговорить его в легион! Все
отчаяние при мысли, что ему каким-то неизвестным пока образом
привелось огорчить этого замечательного челевека. Он торопливо
перебирал в памяти свои проступки и проступки легионеров своей
секции, но не мог вспомнить ничего такого, что уже не было
отстранено небрежным движением беспалой руки и хриплым
ворчливым: "Ладно, на то и легион. Плевать..."
Господин ротмистр перестал свистеть и покачиваться. -- Не
люблю болтовни и писанины, капрал,
-произнес он. -- Либо ты рекомендуешь кандидата Си-
ма, либо ты его не рекомендуешь. Что именно?
-- Так точно, господин ротмистр, рекомендую, -- поспешно
сказал Гай, -- но...
-- Без "но", капрал! Рекомендуешь или нет?
-- Так точно, рекомендую.
-- Тогда как я должен понимать эти две бумажки? --
Господин ротмистр нетерпеливым движением вынул из нагрудного
кармана сложенные бумаги и развернул их на столе, придерживая
искалеченной рукой. -- Читаю: "Рекомендую вышеозначенного
кандидата Мака Сима, как преданного..." Н-ну, это понятно...
"...Для утверждения в высоком звании в рядовые боевого
легиона". А вот твоя вторая писулька, капрал: "В связи с
вышеизложенным считаю своим долгом обратить внимание
командования на необходимость всесторонеей проверки означенного
кандидата в рядовые боевого легиона М. Сима". Массаракш! Чего
же тебе в конце концов надо, капрал?
-- Господин ротмистр -- взволнованно сказал Гай. -- Но я
действительно в трудном положении! Я знаю кандидата Сима, как
способного и преданного задачам гражданина. Я уверен, что он
принесет много пользы. Но, полагая, что в легионе место только
кристально чистым...
-- Да, да! -- Нетерпеливо сказал господин ротмистр. --
Короче говоря, вот что, капрал. Одну из этих бумаг ты сейчас же
заберешь и порвешь. Надо же соображать. Я не могу явиться к
бригадиру с двумя бумажками. Либо да, либо нет. Мы в легионе, а
не на философском факультете, капрал! Две минуты на
размышление.
Господин ротмистр извлек из стола толстую папку с
документами и с отвращением бросил ее перед собой. Гай уныло
посмотрел на часы. Было ужасно трудно сделать этот выбор.
Бесчестно и недостойно легионера скрывать от командования свое
недостаточное знание рекомендуемого, даже если речь шла о
Максиме. Но с другой стороны, бесчестно и недостойно легионера
уклоняться от ответственности, взваливая решение на господина
ротмистра, который видел Максима только два раза, да и то в
строю. Ну, хорошо. Еще раз. За: горячо и близко к сердцу принял
задачи легиона; без сучка и задоринки прошел
освидетельствование в департаменте общественного здоровья;
будучи направлен господином ротмистром Тоотом и господином
штаб-врачом Зогу в какое-то секретное учреждение, по-видимому,
для проверки, проверку эту выдержал. (Правда, это показание
самого Максима, документы он потерял, но как же иначе он мог
оказаться не под надзором?); Наконец, отважен, прирожденный
боец -- в одиночку расправился с бандой Крысолова; симпатичен,
прост в общении, добродушен, абсолютно бескорыстен. И вообще,
человек необычайных способностей. Против: совершенно не
известно, кто он и откуда; о прошлом своем либо не помнит, либо
не желает сообщать... И нет у него никаких документов. Но так
ли уж все это подозрительно? Правительство контролирует только
границы и центральный район. Две трети территории страны
погрязают в анархии, там голод, эпидемии, народ оттуда бежит, и
все без документов, а молодые и не знают, что такое документы.
И сколько среди них больных, потерявших память, даже
выродков... В конце концов, главное -- что Максим не выродок...
-- Ну, капрал? -- Произнес господин ротмистр.
-- Так точно, господин ротмистр -- отчаянным голосом
сказал Гай. -- Разрешите...
Он взял свой рапорт с просьбой проверить Максима и
медленно разорвал его.
-- Правильное решение! -- Гаркнул господин ротмистр. --
Молодец, легионер! Бумаги, чернила, проверки... Все проверит
бой! Вот когда мы сядем в наши машины и двинем в зону атомных
ловушек, тогда мы сразу увидем, кто наш, а кто -- нет.
-- Так точно, -- без особой уверенности сказал Гай. Он
хорошо понимал старого вояку, но не менее хорошо видел, что
герой приморских инцидентов несколько заблуждается. Бой,
конечно, боем, но и чистота чистотой. Впрочем, Максима это не
касается. Он-то как раз чист...
-- Массаракш. -- Произнес господин ротмистр. --
Департамент здоровья его пропустил, а остальное -- наше дело.
Произнеся эту загадочную фразу, он сердито посмотрел на
Гая и добавил: -- легионер другу доверяет полностью, а если не
доверяет, значит это не друг, гнать его в шею. Ты меня удивил,
капрал. Ну ладно, марш к своей секции. Времени осталось мало.
На операции я сам присмотрю за этим кандидатом...
Гай щелкнул каблуками и вышел. За дверью он позволил себе
улыбнуться. Все-таки старый вояка не удержался и взял
ответственность на себя. Хорошее всегда хорошо. Теперь можно с
чистой совестью считать Максима своим другом. Мака Сима.
Настоящую его фамилию не произнести. То ли он ее придумал, пока
был в бреду, то ли он действительно родом из этих горцев... Как
бишь звали ихнего древнего царя?.. Заремчичакчубешмуссарайи...
Гай вышел на плац и поискал глазами свою секцию.
Неутомимый Панди гонял ребят через верхнее окно макета
трехэтажного здания. Ребята взмокли, и это было плохо, потому
что до операции оставался всего час.
-- О-отста-вить! -- крикнул Гай еще издали.
-- Отста-вить! -- заорал Панди. -- Становись!
Секция быстро построилась. Панди скомандо-
вал: -- Смирно! -- Строевым шагом подошел к Гаю и доложил:
-- господин капрал! Секция занимается преодолением штурмового
городка.
-- Встаньте в строй. -- приказал Гай, стараясь интонацией
выразить неодобрение, как это превосходно умел делать капрал
Серембеш. Он прошелся перед строем, вглядываясь в знакомые
лица.
Серые, голубые и синие глаза, выражающие готовность
выполнить любое приказание и поэтому слегка выкаченные, следили
за каждым его движением. Он ощутил, как они близки и дороги ему
-- эти двенадцать здоровенных парней, шестеро действительных
рядовых легиона на правом фланге и шестеро кандидатов в рядовые
на левом. Все в ладных черных комбинезонах, в блестящих сапогах
с короткими голенищами, все в беретах, лихо сдвинутых на правую
бровь... Нет, не все. Посредине строя, на правом фланге
кандидатов, башней возвышался кандидат Мак Сим, очень ладный
парень, любимец, как это ни прискорбно для командира иметь
любимцев, но... гм... то, что у него не выкачены его странные
коричневые глаза, ладно, научится со временем, но вот... гм...
Гай подошел к Максиму и застегнул ему верхнюю пуговицу.
Затем встал на цыпочки и поправил берет. Кажется, все... Опять
в строю рот растянут до ушей... Ну ладно. Отвыкнет. Кандидат
все-таки, самый младший в секции...
Чтобы сохранить видимость справедливости, Гай поправил
пряжку у соседа Максима, хотя в этом не было необходимости.
Потом он сделал три шага назад и скомандовал "вольно". Секция
стала "вольно" -- слегка отставила правую ногу и заложила руки
за спину.
-- Ребята, -- сказал Гай. -- Сегодня мы выступаем в
составе роты на регулярную операцию по обезвреживанию
потенциального противника. Операция проводится по схеме
тридцать три. Господа действительные рядовые, несомненно,
помнят свои обязанности по этой схеме, господам же кандидатам,
забывающим застегивать пуговицы, я считаю нужным напомнить.
Секция получает один подъезд. Секция делится на три группы: три
тройки и наружный резерв. Тройки в составе двух рядовых и
одного кандидата, не поднимая шума, последовательно обходят
квартиры. Вступив в квартиру, тройка действует следующим
образом: кандидат охраняет парадный вход, второй рядовой, ни на
что не отвлекаясь, занимает черный ход, старший производит
осмотр помещений. Резерв из трех кандидатов во главе с
командиром секции -- в данном случае со мной -- остается внизу
в подъезде с задачей немедленно оказать помощь той тройке,
которой она понадобится. Состав троек и резерва вам известен...
Внимание! -- сказал он, отступая еще на шаг. -- На тройки и
резерв -- разберись!
Произошло короткое множественное движение. Секция
разобралась. Никто не ошибся местом, не сцепился автоматами, не
поскользнулся и не потерял берет, как это случалось на прошлых
занятиях. На правом фланге резерва возвышался Максим и опять
улыбался во весь рот. У Гая вдруг возникла дикая мысль, что
Максим смотрит на все это как на забавную игру. Это было,
конечно, не так, потому что так это быть не могло. Во всем
виновата, несомненно, эта дурацкая улыбочка...
-- Недурственно, -- проворчал Гай в подражание капралу
Серембешу и благосклонно посмотрел на Панди: молодец, старик,
вымуштровал ребят.
-- Внимание! -- сказал он. -- Секция, стройся!
Снова короткое множественное движение, прекрасное своей
четкостью и безукоризненностью, и снова секция стояла перед ним
одной шеренгой. Хорошо! Просто замечательно! Даже сердце
холодеет. Гай заложил руки за спину и прошелся.
-- Легионеры! -- сказал он. -- Мы -- опора и единственная
надежда Огненосных Творцов. Только на нас они могут без оглядки
положиться в своем великом деле. Боевой легион есть железный
кулак истории. Он призван смести все преграды на нашем славном
пути. Меч боевого легиона закален в огне сражений, он жжет нам
руки, и остудить его могут только потоки вражеской крови. Враг
хитер. Он труслив, но упорен. Огненосные Творцы приказали нам
сломить это коварное упорство, с корнем вырвать то, что влечет
нас назад, к хаосу и растлевающей анархии. Таков наш долг, и мы
счастливы выполнить его. Мы идем на многие жертвы. Мы нарушаем
покой наших матерей, братьев и детей, мы лишаем заслуженного
отдыха честного рабочего, честного чиновника, честного торговца
и промышленника. Они знают, почему мы вынуждены вторгаться в их
дома, и встречают нас как своих лучших друзей, как своих
защитников. Помните это, не давайте себе увлечься в благородном
пылу выполнения своей задачи. Друг -- это друг, а враг -- это
враг... Вопросы есть?
-- Нет! -- рявкнула секция в двенадцать глоток.
-- Смир-рна! Тридцать минут на отдых и проверку
снаряжения. Р-разойдись!
Секция бросилась врассыпную, а потом легионеры по двое и
по трое направились к казарме. Гай неторопливо пошел следом,
ощущая приятную опустошенность. Максим ждал его поодаль,
заранее улыбаясь.
-- Давай поиграем в слова, -- предложил он.
Гай мысленно застонал. Одернуть бы его, одернуть! Что
может быть более противоестественно, нежели кандидат,
молокосос, за полчаса до начала операции пристающий с
фамильярностями к капралу!
-- Сейчас не время. -- по возможности сухо
сказал он.
-- Ты волнуешся? -- участливо спросил Максим.
Гай остановился и поднял глаза к небу. Ну что делать, что
делать? Оказывается, совершенно невозможно цыкать на такого вот
добродушного наивного гиганта, да еще спасителя твоей сестры,
да еще -- чего греха таить -- человека, во всех отношениях,
кроме строевого, гораздо выше тебя самого... Гай огляделся и
сказал просительно:
-- Послушай, Мак, ты ставишь меня в неловкое положение.
Когда мы в казарме, я твой начальник, я приказываю -- ты
подчиняешься. Я тебе сто раз говорил...
-- Но я же готов подчиняться, приказывай! - возразил
Максим. -- Я знаю, что такое дисциплина.
-- Я уже приказал. Займись подгонкой снаряжения.
-- Нет, извини меня, Гай, ты приказал не так. Ты приказал
отдыхать и подгонять снаряжение. Ты забыл? Снаряжение я
подогнал, теперь отдыхаю. Давай поиграем, я придумал хорошие
слова.
-- Мак, пойми: подчиненный имеет право обращаться к
начальнику, во-первых, только по установленной форме, а
вовторых, исключительно по службе.
-- Да, я помню. Параграф девять... Но ведь это во время
службы. А сейчас мы с тобой отдыхаем.
-- Откуда ты взял, что я отдыхаю? -- спросил Гай. Они
стояли за макетом забора с колючей проволокой, и здесь их,
слава богу, никто не видел: никто не видит, как эта башня
привалилась плечом к забору и все время порывается взять своего
капрала за пуговицу. -- Я отдыхаю только дома, но даже дома я
никакому подчиненному не позволил бы... Послушай, отпусти мою
пуговицу и застегни свою...
Максим застегнулся и сказал:
-- На службе одно, дома -- другое. Зачем?
-- Давай не будем об этом говорить. Мне надоело повторять
тебе одно и тоже... Кстати, когда ты перестанешь улыбаться в
строю?
-- В уставе об этом не сказано -- немедленно ответил
Максим. -- А что касается "повторять одно и тоже", то вот что.
Ты не обижайся, Гай, я знаю: ты не речевик... не говорец...
-- Кто?
-- Ты не человек, который умеет красиво говорить.
-- Оратор?
-- Да, не оратор. Но все равно. Ты сегодня обратился к нам
с речью. Слова правильные, хорошие. Но когда ты дома говорил
мне о задачах легиона и положении страны, это было очень
интересно. Это было очень по-твоему. А здесь ты в седьмой раз
говоришь одно и тоже, и все не по-твоему. Очень верно. Очень
одинаково. Очень скучно. А? Не обиделся?
Гай не обиделся. То-есть, некая холодная иголочка кольнула
его самолюбие: до сих пор ему казалось, что он говорит
убедительно и гладко, как капрал Серембеш или даже господин
ротмистр Тоот. Однако, если подумать, они тоже повторяли одно и
тоже в течение трех лет. И в этом нет ничего удивительного и
тем более зазорного -- ведь за три года никаких существенных
изменений во внутреннем и внешнем положении не произошло...
-- А где это сказано в уставе, -- спросил Гай, усмехаясь,
-- чтобы подчиненный делал замечания своему начальнику?
-- Там сказано противоположное, -- со вздохом признался
Максим. -- Это неверно, по-моему. Ты ведь слушаешь мои советы,
когда решаешь задачи по баллистике, и ты слушаешь мои
замечания, когда ошибаешься в вычислениях.
-- Это дома! -- проникновенно сказал Гай. -- Дома все
можно.
-- А если на стрельбах ты неправильно дашь нам прицел?
Плохо учел поправку на ветер. А?
-- Ни в коем случае, -- твердо сказал Гай.
-- Стрелять неправильно? -- изумился Максим.
-- Стрелять как приказано, -- строго сказал Гай, -- за эти
десять минут ты наговорил суток на пятьдесят карцера,
понимаешь?
-- Нет, не понимаю... А если в бою?
-- Что -- в бою?
-- Ты даешь неправильный прицел. А?
-- Гм... -- сказал Гай, который еще никогда в бою не
командовал. Он вдруг вспомнил, как капрал Бахту во время
разведки боем запутался в карте, загнал секцию под кинжальный
огонь соседней роты, сам там остался и пол-секции уложил, а
ведь мы знали, что он запутался, но никто не подумал его
поправить.
"Господи, -- сообразил вдруг Гай, -- да нам бы и в голову
не пришло, что можно его поправить. А вот Максим этого не
понимает, и даже не то что не понимает -- понимать тут нечего,
-- а просто не признает. Сколько раз уже так было: берет
самоочевидную вещь и отвергает ее, и никак его не убедишь, и
даже наоборот -- сам начинаешь сомневаться, голова идет кругом
и приходишь в полное обалдение... Нет, он все-таки
необыкновенный человек, редкий, небывалый человек... Язык
выучил за месяц. Грамоту осилил в два дня. Еще в два дня
перечитал все, что у меня есть. Математику и механику знает
лучше господ преподавателей, а ведь у нас на курсах преподают
настоящие специалисты. Или вот взять дядюшку Каана..."
Последнее время старик все свои монологи за столом обращал
исключительно к Максиму. Более того, он не раз дал понять, что
Максим является пожалуй единственным человеком, который в наше
время проявляет такие способности и такой интерес к ископаемым
животным. Он рисовал Максиму на бумажке каких-то ужасных
зверей, а Максим рисовал каких-то еще более ужасных зверей, и
они спорили, почему это случилось; в ход шли научные книги из
дядюшкиной библиотеки, и все равно бывало, что Максим не давал
старику рта раскрыть, причем Гай с Радой не понимали ни слова
из того, что говорилось, а дядюшка то кричал до хрипоты, то
рвал в клочки рисунки и топтал их ногами, обзывал Максима
невеждой хуже дурака Шапшу, то вдруг принимался яростно чесать
обеими руками редкие седые волосы на голове и бормотал с
потрясенной улыбкой: "Смело, массаракш, смело... У вас есть
фантазия, молодой человек!" Особенно запомнился Гаю один вечер,
когда старика как громом поразило заявление Максима, будто
некоторые из этих допотопных тварей передвигались на задних
ногах, каковое заявление, по-видимому, очень просто и
естественно разрешало некий давний научный спор...
Математику он знает, механику он знает, военную химию он
знает превосходно, палеонтологию -- господи, да кому в наше
время известна палеонтология! -- Палеонтологию он тоже знает...
Рисует как художник, поет как артист... И добрый, неестественно
добрый. Разогнал и перебил бандитов, один -- восьмерых, голыми
руками, другой на его месте ходил бы петухом, на всех
поплевывал, а он мучился, ночи не спал, огорчался, когда его
хвалили и благодарили, а потом однажды взорвался: весь побелел
и крикнул, что это нечестно -- хвалить за убийство... Господи,
это ж какая проблема была -- уговорить его в легион! Все
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента