Стругацкий Аркадий. Улитка на склоне-1 (Беспокойство)

мы... Одержание - это не Одержание над Западом, но Одержание над тем, что
есть вне Запада и вне Востока...
Атос слушал, стискивая челюсти. Все это не было бредом, как он
сначала надеялся. Это было что-то обычное, просто незнакомое еще, но мало
ли незнакомого в лесу? К этому надо было привыкнуть, как к съедобной
земле, к повадкам мертвяков и ко всему прочему.
Беременная женщина поморщилась и, повернув голову, небрежно протянула
руку к мертвякам. Один из них тотчас сорвался с места, подбежал, скользя
ногами по траве от торопливости, упал на колени и вдруг как-то странно
расплылся и изогнулся. Атос потряс головой. Мертвяка больше не было. Было
удобное на вид, уютное кресло. Беременная женщина, облегченно кряхтя,
опустилась на мягкое сидение и откинула голову на мягкую спинку.
- Видишь ли, подруга, - сказала она, - я могу ответить тебе только
одно. Твои слова - это вольное и бездоказательное толкование разговоров
нового времени, эти разговоры не представляют ничего нового, они начались
задолго до того, как ты появилась среди нас. Поверь мне, Одержание состоит
в победоносной борьбе с Западным лесом и с теми, кто этот лес ведет на
нас, это знают даже мужчины. Вот он, например. Послушай, человек с Белых
Скал, в чем состоит Одержание?
Атос смотрел на нее. Странная догадка появилась у него в голове. Он
старался не формулировать ее точно, потому что боялся, что собьется и
потеряет нить. Потом, подумал он. Потом.
- Что же ты молчишь? - спросила беременная женщина нетерпеливо.
- Оставь его, подруга, - сказала мать Навы. - Что ты хочешь от
мужчины, да еще с Белых Скал? Что бы он ни сказал, это не решит нашего
спора. Кого может интересовать, что он думает об Одержании? Да он и не
думает о нем вовсе. Он думает о еде, о своих грязных женщинах, о своем
грязном жилище. И, возможно, о мертвых вещах, которые он оставил на своих
Белых Скалах. Он - ошибка, одна из многих ошибок леса, и Одержание в том и
состоит, чтобы эти ошибки исправить, все равно, на Западе они или на
Востоке, копошатся в грязных деревушках или мерзнут на Белых Скалах.
- Ошибки надо не только исправлять, - сказала беременная женщина. -
Ошибки надо использовать. У нас не должно быть ошибок, ошибки должны быть
у них... Атос заметил, что Нава несколько раз порывалась заговорить, но
каждый раз рука матери опускалась ей на голову, и она замолкала, еще
крепче прижимаясь и обнимая мать.
- Кто вы такие? - спросил Атос.
Женщины с недоумением взглянули на него, как будто вспомнили, что он
стоит рядом, затем рассмеялись.
- Он что-то спросил? - сказала беременная женщина.
- По-моему, он хочет знать, кто мы такие, - сказала мать Навы. -
Интересно, зачем это ему?
- Нам просто послышалось, - сказала беременная женщина. - Но ты
подняла интересный вопрос. Эти люди с Белых Скал все время набивают себе
головы бесполезными знаниями, я полагаю, это проистекает из их бесстыдного
и противоестественного увлечения мертвой природой. Одно время я даже
думала, что они сами мертвые, такие же мертвые, как их дурацкие летающие
дома, их одежда и масса вещей из блестящего камня, которые они всюду
таскают с собой. Это не так. Вчерашнее испытание, например, показало, что
они кричат от боли в тех же случаях, что и любой мужчина... А, у меня есть
идея! - сказала вдруг беременная женщина и задумалась.
Мать Навы рассеянно смотрела на вершину холма, поглаживая Наву по
растрепанным волосам. Из лиловой тучи на четвереньках выползали мертвяки.
Они двигались неуверенно, то и дело валились, тычась головами в землю.
Девушка ходила между ними, наклонялась, трогала их, подталкивала, и они
один за другим поднимались на ноги, выпрямлялись и сначала неуверенно, а
потом все тверже и тверже шагая, уходили в лес. Хозяева, - подумал Атос.
Это хозяева. Они ничего не боятся. Мертвяки их слушают. Значит, это они
командуют мертвяками. Значит, это они посылают мертвяков за женщинами.
Значит, это они... Атос посмотрел на мокрые волосы женщин. И мать Навы,
которую угнали мертвяки...
- Где вы купаетесь? - спросил он. - Зачем? Кто вы такие? Чего вы
хотите?
Ему не ответили. Девушка спускалась с холма, и женщины смотрели на
нее, обмениваясь замечаниями, которых Атос не понимал. Он разбирал только
отдельные слова, как в бреду Слухача. Девушка подошла, волоча за лапу
неуклюжего рукоеда.
- Видите, что там делается - сказала она.
Беременная женщина встала и принялась рассматривать рукоеда. Злобное
чудовище, ужас деревенских детей, жалобно пищало, слабо вырывалось и
бессильно раскрывало страшные роговые челюсти. Беременная женщина взяла
его за нижнюю челюсть и сильным движением вывернула ее. Рукоед всхлипнул и
замер, затянув глаза пергаментной пеленой. Женщина говорила что-то:
"...потому что не хватает... запомни, девочка... слабые челюсти, глаза
открываются не полностью... переносить не может и поэтому бесполезен, а
может быть, и вреден, как всякая ошибка... надо чистить, переменить место,
а здесь все почистить..." "...холм... сухость, - говорила девушка. -
...лес останавливается..." "...вот и подумай над этим, - сказала мать
Навы. - И не откладывай. Если ты все поняла, то мы пойдем, а ты работай".
Они поговорили еще немного, а потом девушка снова пошла на вершину холма.
Женщины, взяв Наву за руки и не обращая на Атоса внимания, направились в
лес. Атос пошел следом.


Я зачем-то искал хозяев, думал он. Все дело в том, что я ждал совсем
не таких хозяев. Я ничего не понимаю. Я думал, что хозяева совсем другие,
и теперь не могу вспомнить, зачем они были мне нужны. Я искал злых,
холодных, умных владык леса, они и есть владыки леса, эти бабы, но ведь
они просто болтающие обезьяны, они сами не знают, чем они занимаются... И
я не знаю, чем они занимаются, и чего они хотят, но если они не знают, чем
они занимаются и чего хотят, то как я могу это узнать... Впрочем, мне это
и не нужно знать, мне нужно совсем другое... Он сморщился от шума в
голове... Что же мне нужно узнать...
Что-то горячее надвинулось со спины. Атос оглянулся и прыгнул в
сторону. За ним по пятам шел огромный мертвяк - тяжелый, жаркий,
бесшумный, немой. Робот, подумал Атос. Слуга. Я молодец, подумал он. Я это
понял. Я забыл, как я до этого дошел, но это неважно, важно, что я понял,
сам...
- Молчун! - позвала Нава и обернулась, и увидела мертвяка. - Мама! -
завопила она и рванулась вперед, вырывая руки.
Женщины величественно повернули головы. Не было в этом мире ничего
такого, ради чего стоило бы оборачиваться быстро. Хозяева, подумал Атос.
Мать Навы засмеялась.
- Старые страхи! - сказала она беременной женщине. Та тоже улыбалась,
но с некоторым неудовольствием. - Не бойся, девочка, - сказала мать Наве.
- Это работник. Посланец. Тебе не нужно их бояться. Бояться вообще никого
не нужно: здесь все твое. Работники тоже принадлежат тебе. Завтра ты
будешь уже командовать ими, и они будут делать все, что ты прикажешь, и
пойдут, куда ты пожелаешь...
- Лес страшен только мужчинам, - сказала беременная женщина. - Потому
что в лесу ничто не принадлежит им. Теперь ты стала нашей подругой и лес
принадлежит тебе...
- Есть, однако, воры, - сказала мать Навы, обнаруживая готовность
уточнять и спорить. - Вероятно, это самая опасная ошибка, но их становится
все меньше...
- А я видела воров, - сказала Нава. - Молчун бил их палкой, а потом
они гнались за нами, но мы убежали, мы очень быстро бежали, прямо через
болото, хорошо, что Колченог показал мне, где тропа, а то нам бы не
убежать. Молчун совсем из сил выбился, пока мы бежали, он совсем плохо
бегает... Молчун, ты не отставай, ты за нами иди!..
Да, подумал Атос. Иду. Иду за вами. Зачем? Он вдруг понял, что Наву
он потерял. И с этим ничего не поделаешь. Нава уходит к хозяевам, а я
остаюсь... Остаюсь противником? Почему, собственно, противником? Какое мне
до них дело? Какое-то дело есть... Что-то у них надо узнать... Нет, не
то... Да, они держат в осаде деревню, значит, я все-таки их противник...
Тогда зачем я иду за ними? Провожать Наву? И его охватила тоска. Прощай,
Нава, подумал он.
Они вышли к развилке тропы, женщины свернули налево. К озеру. К озеру
с утопленницами. Они и есть утопленницы.
"Мы идем к озеру, да? - спрашивала Нава. - Вы там купаетесь? Почему
вы просто лежите, а не плаваете? Мы думали, что вы все утонули, мы все
время думали, что вас топят мертвяки..." Мать что-то отвечала ей - Атос не
расслышал. Они прошли мимо того места, где Атос ждал Наву и ел землю. Это
было очень давно, подумал Атос. Так же почти давно, как База... Он едва
шел, если бы по пятам не шел мертвяк, он, наверное, бы отстал. Потом
женщины остановились и посмотрели на него. Кругом были тростники, земля
под ногами была мокрая и топкая. Нава что-то тарахтела, а женщины
задумчиво смотрели на него. Тогда он вспомнил.
- Как мне пройти на Базу? - спросил он. На их лицах изобразилось
изумление, и он понял, что говорит по-русски. Он сам удивился: он уже не
помнил, когда в последний раз говорил по-русски.
- Так мне пройти к Белым Скалам? - сказал он.
Беременная женщина сказала, усмехаясь:
- К Белым Скалам тебе не пройти. Ты сгинешь по дороге. Даже мы не
рискуем пересекать линию боев. Даже приближаться к ней...
- А ведь мы защищены, - добавила мать Навы. - Правда, там не линия
боев, конечно, а фронт борьбы за Разрыхление Почвы, но это не меняет дело.
Тебе не перейти. Да и зачем тебе переходить? Ты все равно не сможешь
подняться на Белые Скалы...
- Тебе не пройти линии боев между Западом и Востоком, - сказала
беременная женщина. - Ты утонешь, а если не утонешь, тебя съедят, а если
не съедят, то ты сгинешь заживо, а если не сгинешь заживо, то попадешь в
переработку и растворишься... Одним словом, тебе не перейти. Но может
быть, ты защищен? - В глазах ее появилось что-то похожее на любопытство.
- Не ходи, Молчун, не ходи, - сказала Нава. - Зачем тебе уходить?
Оставайся с нами, в Городе! Ты ведь хотел в Город, вот это озеро и есть
Город, мне мама сказала, правда, мама?
- Твой Молчун здесь не останется, - сказала мать Навы. - Но и фронт
Разрыхления ему тоже не пересечь. Если бы я была на его месте - забавно,
подруга, я сейчас попытаюсь представить себя на его месте, на месте
мужчины с Белых Скал... Так вот, если бы я была на его месте, я бы
вернулась в деревню, из которой я так легкомысленно ушла, и ждала бы там
Одержания, потому что это неизбежно, и очередь его деревни наступит, как
прежде наступила очередь многих и многих других деревень, таких же грязных
и бессмысленных...
- Я тоже хочу вернуться с ним в деревню, - заявила вдруг Нава. - Мне
не нравится, как ты говоришь. Раньше ты так никогда не говорила...
- Ты просто ошибаешься, - спокойно сказала ей мать. - Может быть, и я
тоже когда-то ошибалась, хотя я этого не помню. Даже наверняка ошибалась,
пока не стала подругой...
Беременная женщина все смотрела на Атоса.
- Так, может быть, ты защищен? - повторила она.
- Я не понимаю, - сказал Атос.
- Значит, не защищен, - сказала женщина. - Это хорошо. Тебе не надо
ходить к Белым Скалам и тебе не надо возвращаться в деревню. Ты останешься
здесь...
- Да, с нами, - сказала Нава. - Я так и хотела, и вовсе я не
ошибаюсь. Когда я ошибаюсь, я всегда говорю, что ошибаюсь, правда, Молчун?
Мать поймала ее за руку. Атос увидел, как вокруг материной головы
быстро сгустилось знакомое лиловое облачко. Глаза ее на мгновение
остекленели и закрылись. Потом она сказала:
- Пойдем, Нава, нас уже ждут.
- А Молчун? - спросила Нава.
- Ты же слышала, он остается здесь... В Городе ему совершенно нечего
делать.
- Но я хочу, чтобы он был со мной! Как ты не понимаешь, мама, он же
мой муж, мне дали его в мужья, и он уже давно мой муж...
Беременная женщина брезгливо скривилась. Мать Навы тоже.
- Не говори так больше, - сказала она. - Это нехорошее слово. Его
надо забыть. Впрочем, ты его забудешь... Мужчины подругам совсем не нужны.
Они никому не нужны. Они лишние. Они ошибка.
Атос невольно взглянул на беременную женщину. Та перехватила его
взгляд и засмеялась.
- Глупец, - сказала она. - Ты даже этого не понимаешь. Боюсь, что я
зря трачу на тебя время.
- Пойдем, Нава, - сказала мать. - Он останется здесь. Ну хорошо, ты
потом придешь к нему.
Она потащила Наву в тростники. Нава все оборачивалась и кричала:
- Ты не уходи, Молчун! Я скоро вернусь, ты не вздумай без меня
уходить, это будет нехорошо, пусть ты не мой муж, раз здесь так нельзя, но
я все равно твоя жена, я тебя выходила, и ты меня теперь жди...
Он смотрел ей вслед, понимая, что больше никогда не увидит ее, а если
и увидит, то это будет уже не Нава, кивал, слабо махал рукой и старался
улыбаться. Они скрылись из виду, и остались только тростники, потом Нава
замолчала, послышался всплеск, и все стихло. Он проглотил комок,
застрявший в горле, и спросил:
- Что вы с нею сделаете?
- Тебе этого не понять, - пренебрежительно сказала беременная
женщина. - Ты - мужчина, и ты воображаешь, что ты нужен миру, а мир вот
уже столько лет великолепно обходится без мужчин... Но оставим это, мне
это неинтересно. Итак, ты не защищен. Иначе и не могло быть. Что ты
умеешь?
- Я ничего не умею, - вяло сказал Атос.
- Ты умеешь управлять живым?
- Умел когда-то, - сказал Атос.
- Прикажи этому дереву согнуться, - сказала женщина.
Атос посмотрел на дерево и пожал плечами.
- Хорошо, - сказала женщина терпеливо. - Тогда убей это дерево. Тоже
не можешь... Вызови воду. (Она сказала что-то другое, но Атос понял ее
именно так). Что же ты можешь? Что ты делал на своих Белых Скалах?
- Я изучал лес, - сказал Атос.
- Ты лжешь, - возразила женщина. - Один человек не может изучать лес,
это все равно что считать травинки. Если ты не хочешь говорить правду, то
так и скажи...
- Я действительно изучал лес, - сказал Атос. - Я изучал... - он
замялся. - Я изучал самые маленькие существа в лесу. Те, которые не видны
простым глазом.
- Ты опять лжешь, - ровным голосом сказала женщина. - Невозможно
изучать то, что не видно глазом.
- Возможно, - сказал Атос. - Нужны только... - он опять замялся.
Микроскоп... линзы... приборы... Это не передать. - Если взять каплю воды,
- сказал он, - то имея нужные вещи, можно увидеть в ней тысячи тысяч
мелких животных...
- Для этого не нужно никаких вещей, - сказала женщина нетерпеливо. -
Вы там впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых Скалах,
вы потеряли умение видеть то, что видит в лесу любой нормальный человек...
Постой, ты говоришь о мелких или о мельчайших? Может, ты говоришь о
строителях всего?
- Может быть, - сказал Атос. - Я не понимаю тебя. Я говорю о мелких
животных, которые служат причинами болезней, которые могут лечить,
помогают готовить пищу и делать вещи... Я искал, как они устроены здесь,
на этой земле.
- Ты так давно ушел с этой земли, что уже забыл... - саркастически
сказала женщина. - Впрочем, ладно, я поняла, чем ты занимаешься. И я
поняла, что ты не имеешь над строителями никакой власти... Любой
деревенский дурак может больше, чем ты. Что же мне с тобой делать? Что же
мне с тобой сделать, раз уж ты пришел сюда?
- Я пойду, - сказал Атос устало. - Прощай.
- Нет, погоди, - сказала она. Атос ощутил раскаленные клещи, сжавшие
сзади его локти. Он рванулся, но это было бессмысленно. Женщина размышляла
вслух: - Они абсолютно ни на что не годны. Ловить их для растворения -
долго и бессмысленно, к тому же они дают плохую плоть. И они почти ничего
не умеют, даже эти умники с Белых Скал. Но их довольно много, обидно
оставлять их втуне. А почему я должна об этом думать? Есть ночные
работники, пусть они и думают... - Она махнула рукой, повернулась и
неторопливо, вперевалку, ушла в тростники.
И тогда Атос почувствовал, что его поворачивают на тропинку. Локти у
него онемели и, казалось, обуглились. Он рванулся изо всех сил, и тиски
сжались крепче. Он не понимал, что с ним будет и куда его отведут, но он
вдруг вспомнил прошлую ночь, призраки Карла и Валентина в черном квадрате
низких дверей и отчаянные стонущие вопли боли. Тогда он изловчился и
ударил мертвяка ногой, ударил назад, вслепую, изо всех сил. Нога его
погрузилась в мягкое и горячее. Мертвяк хрюкнул и ослабил хватку. Атос
упал лицом в траву, вскочил, повернулся - мертвяк уже снова шел на него,
широко раскинув неимоверно длинные руки. Это было страшно, и Атос
закричал. Не было ничего под рукой, ни травобоя, ни бродила, ни палки, ни
камня. Топкая теплая земля разъезжалась под ногами. Потом он вспомнил и
сунул руку за пазуху, и когда мертвяк навис над ним, он зажмурился, ударил
его скальпелем куда-то между глаз и, навалившись всем телом, протащил
лезвие сверху вниз до земли и упал.
Он лежал, прижимаясь щекой к траве, и глядел на мертвяка, а тот
стоял, шатаясь, медленно распахиваясь, как чемодан, по всей длине белесого
туловища, а потом оступился и рухнул на спину, заливая все вокруг густой
белой жидкостью. Он дернулся несколько раз и замер. Тогда Атос встал и
побрел прочь. По тропинке.
Он смутно помнил, что хотел кого-то здесь ждать, что-то хотел узнать,
что-то собирался сделать. Но теперь все это было неважно. Важно было уйти
подальше, хотя он сознавал, что никуда уйти не удастся. Ни ему, ни многим,
многим, многим другим.

8

Он проснулся, открыл глаза и уставился в низкий, покрытый
известковыми натеками потолок. По потолку опять шли муравьи. Справа налево
двигались нагруженные, слева направо шли порожняком. Месяц назад было
наоборот, и месяц назад была Нава. А больше ничего не изменилось.
Послезавтра мы уходим, подумал он.
За столом сидел старик и смотрел на него, ковыряя а ухе. Старик
окончательно отощал, глаза ввалились, зубов во рту совсем не осталось.
Наверное, он скоро умрет.
- Что же это ты, Молчун, - плаксиво сказал старик, - совсем у тебя
нечего есть, как у тебя Наву отняли, так у тебя и еды в доме больше не
бывает, говорил я тебе: не ходи, нельзя. Зачем ушел? Колченога наслушался,
а разве Колченог понимает, что можно, а что нельзя? И Колченог этого не
понимает, и отец Колченога такой же был, и дед его такой же, и весь их
Колченогов род такой был, вот они все и померли, и Колченог обязательно
помрет, никуда не денется... А может быть, у тебя, Молчун, есть
какая-нибудь еда, может быть, ты ее спрятал? Если спрятал, то доставай, я
есть хочу, мне без еды нельзя, я всю жизнь ем, привык уже, а то Навы
теперь нет, Хвоста тоже деревом убило, вот у него всегда еды было много, я
у него горшка по три сразу съедал, хотя она всегда у него была
недоброженная, потому его, наверное, деревом и убило...
Атос встал, поискал по дому в потайных местечках, устроенных Навой.
Еды действительно не было. Тогда он вышел из дому, повернул налево и
направился к площади, к дому Кулака. Старик плелся за ним. На поле
нестройно и скучно покрикивали: "Эй, сей веселей!.. Вправо сей, влево
сей!.." В лесу откликалось эхо. Каждое утро Атосу теперь казалось, что лес
придвигается ближе. На самом деле этого не было, а если и было, то вряд ли
человеческий глаз мог бы это заметить. И мертвяков в лесу не стало больше,
чем прежде. Но теперь Атос точно знал, кто они такие, и теперь он их
ненавидел. Когда мертвяк появлялся из леса, раздавались крики: "Молчун!
Молчун!" Он шел туда и уничтожал мертвяка скальпелем, быстро, надежно, с
жестоким наслаждением. Вся деревня сбегалась смотреть на это зрелище и
неизменно ахала в один голос и закрывалась руками, когда вдоль окутанного
паром тела распахивался страшный белый шрам. Ребятишки больше не дразнили
Молчуна, а просто разбегались и прятались при его появлении. О скальпеле в
домах по вечерам шептались.
Посреди площади в траве стоял торчком, вытянув руки к небу, Слухач,
окутанный лиловым облачком, со стеклянными глазами и пеной на губах.
Вокруг него топтались любопытные детишки, смотрели и слушали, раскрывши
рты. Атос тоже остановился послушать. (Ребятишек как ветром сдуло).
- В битву вступают новые... - металлическим голосом бредил Слухач. -
Победное передвижение... обширные места покоя... новые отряды подруг...
спокойствие и влияние...
Атос пошел дальше. Сегодня с утра голова его была довольно ясной, он
почувствовал, что может думать, и подумал, что вот этот бред Слухача - это
наверное одна из древнейших традиций этой деревни и всех деревень, потому
что в Новой деревне тоже был свой слухач, и старик как-то хвастался, какие
слухачи были, когда он был ребенком; можно было представить себе времена,
когда многие знали, что такое Одержание, когда они были заинтересованы в
том, чтобы многие знали, или воображали, что заинтересованы, а потом
выяснилось, что можно прекрасно обойтись без этих многих - когда научились
управлять лиловым туманом и из лиловых туч вышли первые мертвяки, и первые
деревни очутились на дне первых треугольных озер, и возникли первые отряды
подруг. А традиция осталась, такая же бессмысленная, как весь этот лес,
как все эти искусственные чудовища и Города, откуда идет разрушение и где
никто не знает, что оно такое, но согласны, что оно необходимо и полезно;
бессмысленная, как бессмысленна всякая закономерность, наблюдаемая извне
спокойными глазами естествоиспытателя... Атос обрадовался: ему показалось,
что он, наконец, сумел связно сформулировать все это... и кажется, не
просто сформулировать, но и определить свое место.... Я не во вне, я
здесь, я не естествоиспытатель, я сам частица, которой играет эта
закономерность.
Он оглянулся на Слухача. Слухач с обычным своим обалделым видом сидел
в траве и вертел головой, вспоминая, где он и что он. Наверное, уж много
веков тысячи Слухачей в тысячах деревень, затерянных в лесах огромного
континента, выходят по утрам на пустые теперь площади и бормочут
непонятные, давным-давно утратившие всякий смысл фразы о подругах, об
Одержании, слиянии и покое; фразы, которые передаются тысячами каких-то
людей из тысяч Городов, где тоже забыли, зачем это надо и кому.
Кулак неслышно подошел к нему сзади и треснул его ладонью между
лопаток.
- Встал тут и глазеет, - сказал он. - Один вот тоже глазел-глазел,
переломали ему руки-ноги - больше не глазеет. Когда уходим-то, Молчун?
Долго ты мне голову будешь морочить? У меня ведь старуха в другой дом
ушла, и сам я третью ночь у старосты ночую, а нынче вот думаю пойти к
Хвостовой вдове ночевать. Еда вся до того перепрела, что и старик уже
жрать не желает, кривится, говорит: перепрело у тебя все, не то что жрать
- нюхать невозможно... Только к Чертовым скалам я не пойду, Молчун, а
пойду я с тобою в Город, наберем мы там с тобой баб, если воры встретятся,
половину отдадим, не жалко, а другую половину в деревню приведем, пусть
здесь живут, нечего им там плавать зря, а то одна тоже вот плавала, дали
ей хорошенько по соплям - больше не плавает и воды видеть не может...
Слушай, Молчун, а может, ты наврал про Город или привиделось тебе, отняли
у тебя воры Наву, тебе с горя и привиделось. Колченог вот не верит:
считает, что тебе привиделось. Какой же это Город в озере - все говорили,
что на холме, а не в озере. Да разве в озере можно жить, мы же там все
потонем, там же вода, мало ли что там бабы, я в воду даже за бабами не
полезу, я плавать не умею, да и зачем? Но я могу, в крайнем случае, на
берегу стоять, пока ты их из воды тащить будешь... Ты, значит, в воду
полезешь, а я, на берегу останусь, и мы с тобой эдак быстро управимся...
- Дубину ты себе сломал? - спросил Атос.
- А где я тебе в лесу дубину возьму? - возразил Кулак. - Это на
болото надо идти - за дубиной. А у меня времени не было, я еду стерег,
чтобы старик ее не сожрал, да и зачем мне дубина, когда я драться ни с кем
не собираюсь... Один вот токе дрался...
- Ладно, - сказал Атос. - Я тебе сам сломаю дубину. Послезавтра
выходим.
Он повернулся и пошел обратно. Кулак не изменился. И никто из них не
изменился. Как он ни старался втолковать им, они ничего не поняли, а может
быть, ничему не поверили. Идея надвигающейся гибели просто не умещалась в
их головах. Гибель надвигалась слишком медленно. И начала надвигаться
слишком давно. Может быть, дело было в том, что гибель - понятие,
связанное с мгновенностью, катастрофой, сиюминутностью. Они не умели
обобщать, они не умели думать о мире вне своей деревни. Была деревня и был
лес. Лес был сильнее, но лес _в_с_е_г_д_а_ был и всегда _б_у_д_е_т
сильнее. При чем здесь гибель? Такова жизнь. Когда-нибудь они спохватятся.
Когда не останется больше женщин, когда болота подойдут вплотную к домам,
когда посреди улиц ударят подземные источники, и деревня начнет
погружаться под воду... Впрочем, может быть, и тогда они не спохватятся -
просто скажут: "Нельзя здесь больше жить", - и уйдут в Новую деревню...
Колченог сидел у порога, поливал бродилом выводок грибов, поднявшихся
за ночь, и готовился завтракать.
- Садись, - сказал он Атосу приветливо. - Есть будешь? Хорошие грибы.
- Поем, - сказал Атос и сел рядом.
- Поешь, поешь, - сказал Колченог. - Навы у тебя теперь нету, когда
еще без Навы приспособишься... Я слыхал, ты опять уходишь... Что это тебе
дома не сидится? Сидел бы дома, хорошо бы тебе было. В Тростники идешь или
в Муравейники? В Тростники бы я тоже с тобой сходил. Свернули бы мы сейчас
с тобой по улице направо, перешли бы через редколесье, там бы грибов
набрали заодно, захватили бы с собой бродило, там же и поели бы, хорошие в
редколесье грибы, в деревне такие не растут, да и в других местах тоже,
ешь-ешь, и все мало... А как поели бы, вышли бы мы с тобой из редколесья,
да мимо Хлебного болота, там бы опять поели, хорошие злаки там родятся,
сладкие, просто удивляешься, что на болоте и такие злаки произрастают...