Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
--------------------
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий.
Улитка на склоне-1 (Беспокойство).
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
Когда в марте 1965 года в Доме творчества "Гагра" мы закончили первый
черновик романа "Улитка на склоне", все события этого романа развивалось у
нас тогда в Мире Полудня, заданном повестью "Полдень, XXII век", и
главными героями были звездолетчик Горбовский и космобиолог Сидоров по
прозвищу Атос. Атос-Сидоров мучительно и безрезультатно пытался пробиться
сквозь дебри леса к себе домой, на Базу землян, построенную на вершине
двухкилометрового утеса, а Горбовский, охваченный смутными, но явно
неприятными предчувствиями, столь же мучительно и безрезультатно наблюдал
за лесом сверху, не понимая даже, что именно его так беспокоит, но ожидая
беды и взрыва несчастий.
Уже летом 65-го мы поняли, что написали не то, что следовало нам
писать, и осенью все переделали, заменив Атоса Кандидом, Горбовского -
Перецом, а научно-исследовательскую базу землян-коммунаров - Управлением
по делам леса. Только лес мы оставили в первозданном виде, хотя и он
потерял изначальную свою атрибутику вместилища мрачных тайн и сделался
символом Будущего, настолько чужого, настолько неадекватного нашей
сегодняшней ментальности, что мы, по определению, не в силах даже понять -
дурное оно, это Будущее, или хорошее, светлое или черное. Чужое.
"Линия Горбовского" в романе исчезла полностью. Сформулированные там
идеи потеряли (для нас тогда) всякую актуальность. И только спустя
двадцать пять лет мы извлекли эту стопку страниц из архивов и перечитали
текст, написанный в совсем иные времена и вроде бы совсем другими людьми.
К нашему огромному изумлению текст нам понравился. Оказалось, что эта
повесть (совершенно самостоятельная, не имеющая сколько-нибудь жесткой
идейной связи с романом "Улитка на склоне") не утратила полностью
актуальности и читается так, словно написана была, все-таки, именно нами
и, вроде бы, совсем недавно.
Мы решили напечатать ее без всяких исправлений под названием
"Беспокойство", что и было сделано в 1990 году журналом "Измерение-Ф".
Впрочем, повесть эта так и осталась известна лишь сравнительно узкому
кругу читателей, почему я и решился снова опубликовать ее здесь (после
самой минимальной стилистической правки - черновик, все-таки) в качестве
некоего назидательного примера довольно странного преобразования идей и не
менее странной их живучести.
Б.Стругацкий, сентябрь, 1995 год
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на
весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в
ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска,
скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в
пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в
самом деле погрузил их в теплый лиловатый туман, скопившийся в тени под
утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а
потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и
молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра
погасла, и ничего не произошло - никакие глаза не приоткрылись, чтобы
взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
- Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, - сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких
сандалиях.
- Доброе утро, Тойво, - сказал он. - Да, это был я. Очень твердый
камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же
отступил.
- Кошмар, - сказал он. - Как вы можете так сидеть?
- Как?
- Да вот так. Здесь два километра, - Турнен присел на корточки. -
Даже дух захватило, - сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
- Не знаю, - сказал он. - Понимаете, Тойво, я человек вообще
боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь... Неужели я вас разбудил?
По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете...
- А босиком почему? - спросил Турнен. - Так надо?
- Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь
всегда буду сидеть босиком. - Он снова поглядел вниз. - Вон она лежит.
Сейчас я в нее камушком...
Он бросил камушек и сел по-турецки.
- Не шевелитесь вы, ради бога, - сказал Турнен нервно. - И лучше
вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
- Ровно в семь, - сообщил он, - под утесом выступает туман. А ровно в
семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно,
правда?
- Это не туман, - сказал Турнен сквозь зубы.
- Я знаю, - сказал Леонид Андреевич. - Вы скоро уезжаете?
- Нет, - сказал Турнен сквозь зубы. - Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем
через два дня. Через - два - дня, - сказал он с расстановкой. - Повторить?
- Сегодня я спросил вас в первый раз, - кротко сказал Леонид
Андреевич.
- И больше не спрашивайте, - сказал Турнен. - Хотя бы сегодня.
- Не буду, - сказал Леонид Андреевич.
Турнен посмотрел на него.
- Я надеюсь, вы не обиделись?
- Ну что вы, Тойво...
- А вы тоже не любите охоту?
- Терпеть я ее не могу.
Турнен опустил глаза.
- Что бы вы делали на моем месте? - спросил он.
- На вашем месте? Ну что бы я делал... Ходил бы за женой по лесу и
носил бы ее... этот... ружье... и разные огнеприпасы.
- А вам не кажется, что это было бы глупо?
- Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
- Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается,
нервничает, все время промахивается. И егеря злятся... Так что я
предпочитаю оставаться. В конце концов можно представить себе, что это
даже полезно... Здоровое волнение, этакое взбадривание...
- Действительно, - сказал Леонид Андреевич, - как это мне сразу не
пришло в голову? Все эти наши страхи - просто нормальная функция
застоявшегося воображения... Ведь что такое этот лес? А?
- Да, - сказал Турнен. - Что он, собственно, такое?
- Ну, тахорги... Ну, туман, который, правда, не туман... Смешно!
- Какие-то там блуждающие болота, - проговорил Турнен, усмехаясь.
- Насекомые! - сказал Леонид Андреевич и поднял палец. - Вот
насекомые - это действительно неприятно.
- Ну, разве что насекомые...
- Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
- Слушайте, Горбовский, - сказал Турнен, - почему-то, когда я
разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мной издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
- Странно, - сказал он. - Честное слово, я действительно думаю, что
мы с вами напрасно беспокоимся.
Они помолчали.
- Я беспокоюсь о своей жене, - сказал Турнен. - А вот о чем
беспокоитесь вы, Горбовский?
- Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
- Вы все время говорите: "мы с вами"...
- А-а... Ну, это просто... Вы только не подумайте, что я тоже
беспокоюсь за вашу жену. Если бы вы видели, как она на двести шагов...
- Я видел, - сказал Турнен.
- И я тоже видел. Поэтому я нисколько за нее не беспокоюсь.
Он замолчал. Турнен подождал немного и спросил:
- Все?
- Что - все?
- Больше вы ничего мне не скажете?
- Н-ничего.
- Тогда пойдемте завтракать, - сказал Турнен, поднимаясь.
Леонид Андреевич тоже поднялся и запрыгал на одной ноге, натягивая
шлепанец.
- Ох, - сказал Турнен. - Да отойдите же вы от края!
- Уже все, - сказал Леонид Андреевич, притопывая. - Сейчас отойду.
Он последний раз посмотрел на лес, на плоские пористые пласты его у
самого горизонта, на его застывшее грозовое кипение, на липкую паутину
тумана в тени утеса.
- Хотите бросить камушек? - сказал он, не оборачиваясь.
- Что?
- Бросьте туда камушек.
- Зачем?
- Я хочу посмотреть.
Турнен открыл рот, но ничего не сказал. Он подобрал камень и,
размахнувшись, швырнул его в пропасть. Потом он поглядел на Горбовского.
- Я еще мог бы напомнить вам, - сказал Леонид Андреевич, - что с нею
Вадим Сартаков, а это самый опытный егерь на базе.
Турнен все смотрел на него.
- А ищейку настраивал сам Поль, а это значит...
- Все это я помню, - сказал Турнен. - Я спрашивал вас совсем не об
этом.
- Правда? - сказал Горбовский. - Значит, я вас неправильно понял.
Алик Кутнов пил томатный сок, держа стакан двумя толстыми красными
пальцами. На месте Риты почему-то расположился тот молодой человек с
громким голосом, что прибыл вчера на спортивном корабле, и Турнен сидел,
нахохлившись, не поднимая глаз от своей тарелки, и резал на тарелке
кусочек сухого хлеба - пополам и еще раз пополам, и еще раз пополам...
- Или, например, Ларни, - сказал Алик, взбалтывая в стакане остатки
сока. - Он видел треугольный пруд, - в котором купались русалки.
- Русалки! - сказал новичок с восторгом. - Превосходно!
- Да-да, самые обыкновенные русалки. Вы не смейтесь, Марио. Я же вам
говорю, что наш лес немножечко не похож на ваши сады. Русалки были зеленые
и необычайно красивые, они плескались в воде... Только у Ларни не было
времени ими заниматься, у него истекал срок биоблокады, но он говорит, что
запомнил их смех на всю жизнь. Он говорит, что это было как громкий
комариный звон.
- А может быть, это и был комариный звон? - предположил Марио.
- У нас все может быть, - сказал Алик.
- И может быть, биоблокада к тому времени у него уже ослабела?
- Может быть, - охотно согласился Алик. - Он вернулся совсем больной.
Но вот, скажем, скачущие деревья я видел сам и неоднократно. Это выглядит
так. Огромное дерево срывается с места и перепрыгивает шагов на двадцать.
- И не падает при этом?
- Один раз упало, но сейчас же поднялось, - сказал Алик.
- Великолепно! Вы просто прелесть! Ну а зачем же они скачут?
- Этого, к сожалению, никто не знает. О деревьях в нашем лесу вообще
мало что известно. Одни деревья скачут, другие деревья плюют в прохожего
едким соком пополам с семенами, третьи еще что-нибудь... Вот в километре
от Базы есть, например, такое дерево. Я, например, остаюсь возле него, а
вы отправляетесь точно на восток и в трех километрах трехстах семидесяти
двух метрах находите второе такое же дерево. И вот когда я режу ножом свое
дерево, ваше дерево вздрагивает и начинает топорщиться. Вот так, - Алик
показал руками, как топорщится дерево.
- Понимаю! - воскликнул Марио. - Они растут из одного корня.
- Нет, - сказал Алик. - Просто они чувствуют друг друга на
расстоянии. Фитотелепатия. Слыхали?
- А как же, - сказал Марио.
- Да, - сказал Алик лениво, - кто об этом не слыхал... Но вот чего
вы, наверное, не слыхали, так это что в лесу есть еще люди, кроме нас. Их
видел Курода. Он искал Сидорова и видел, как они прошли в тумане.
Маленькие и чешуйчатые, как ящеры.
- У него тоже кончилась биоблокада?
- Нет, просто он любит приврать. Не то что я, скажем, или вы. Правда,
Тойво?
- Нет, - сказал Турнен, не поднимая глаз. - Вранья вообще не бывает.
Все, что выдумано, - возможно.
- В том числе и русалки? - спросил Марио. Видимо, он подумал, что его
мрачный сосед тоже наконец решил пошутить.
Турнен посмотрел на него. По лицу его было видно, что шутить он не
собирается.
- Я их вижу, - сказал он. - И треугольный пруд. И туман, и зеленую
луну. Все это я вижу так отчетливо, что могу описать во всех подробностях.
Для меня это и есть критерий реальности, и он не хуже любого другого.
Марио неуверенно улыбается. Он все еще надеялся, что Турнен шутит.
- Превосходная мысль, - сказал он. - Отныне нам не нужны лаборатории.
Субэлектронные структуры? Я вижу их. Могу описать, если хотите. Они так и
переливаются. И треугольно-зеленые.
- Мне лаборатории не нужны уже давно, - произнес Турнен. - Они,
по-моему, вообще никому не нужны. Вряд ли они помогут вам представить себе
субэлектронные структуры.
Лицо Марио утратило готовность к веселью. Обнаружилось, что глаза у
него совсем не детские.
- Я физик, - сказал он. - Я легко представляю себе субэлектронные
структуры без фигур и цветов.
- И что же дальше? - сказал Турнен. - Ведь я тоже могу представить
себе эти структуры. И еще многое эдакое, для чего вы пока не придумали
закорючек, значков и греческих букв.
- Ваши представления, может быть, и годятся для вашего личного
употребления, но беда в том, что на них далеко не уедешь.
- На представлениях давно уже никто не ездит. Не вижу, чем мои
представления хуже ваших.
- На представлениях физики вы приехали сюда и уедете отсюда, а ваши
представления годятся только для застольных парадоксов.
- Я мог бы вам напомнить, что идея деритринитации возникла тоже из
застольного парадокса. Да и все идеи возникли из застольных парадоксов.
Все фундаментальные идеи выдумываются, и вы это прекрасно знаете. Они не
висят на концах логических цепочек. Но дело ведь даже не в этом. Что
дальше? Ну не смог бы я прилететь сюда. И что? Ведь я не увидел здесь
ничего такого, чего не мог бы представить себе, сидя дома.
Леонид Андреевич не стал слушать, что там отвечает физик. Он
посмотрел на Алика. Инженер-водитель тосковал. Просто встать и уйти ему,
наверное, было неловко, наверное, он боялся, что это будет выглядеть
демонстративно. Спор же ему был до одурения скучен. Сначала он порывался
встрянуть и направить беседу в другое русло и даже сказал: "Между прочим,
в прошлом году...". Потом съел кусочек маринованной миноги. Потом сотворил
из салфетки кораблик. Потом с надеждой взглянул на часы, но нужное ему
время еще, по-видимому, не приспело. И не то, чтобы спор был ему
непонятен, он слышал тысячи таких споров - и когда сидел, обливаясь потом,
за рулем вездехода, идущего через заросли, и здесь, в столовой, и в
мастерских Базы, и даже на танцевальной веранде. Просто все это было ему
бесконечно чуждо. Он любил конкретности своего времени: ощущение микронных
зазоров в кончиках пальцев, спокойный и правильный гул могучих двигателей,
блеск приборов в качающейся кабине. И он всю жизнь с кротким недоумением
следил за тем, как эти конкретности теряют смысл на Земле, оттесняются на
периферию Большой Жизни, уходят на далекие планеты, и он отступал и уходил
вместе с ними, любя их по-прежнему, но постепенно теряя уверенность в их
(и своей) нужности, потому что, если на этих диких мирах и нельзя обойтись
без его искусства и его вездеходов, то люди, кажется, намереваются
обойтись без самих этих миров. Таких, как инженер-водитель Алик Кутнов,
было много, гарнизоны инопланетных баз комплектовались теперь в основном
из них. Это были очень способные люди (неспособных людей вообще не
бывает), но области приложения их способностей неумолимо уходили в
прошлое, и большинству аликов еще предстояло понять это и искать выход.
- Вы безобразно самоуверенны, - говорил Турнен. - Вы воображаете, что
оседлали наконец историю человечества. Но вы никак не можете понять, что
не нужны никому, кроме самих себя, и не нужны уже давно...
- Человечество тоже никому не нужно, кроме самого себя. Вы ничего не
утверждаете, вы только отрицаете...
Алик Кутнов мастерил второй кораблик. С мачтой.
В том-то и беда. Человечество никогда никому не было нужным, кроме
самого себя. Да и самому себе оно стало нужным не так уж давно. А дальше?
Дальше была равнина, и по равнине пролегали широкие дороги, и петляли едва
заметные тропинки, и все они вели за горизонт, а горизонт скрывала мгла, и
не видно было, что в этой мгле. Может быть, все та же равнина, может быть,
гора. А может быть, и наоборот. И не видно было, какие дороги сузятся в
тропинки, и какие тропинки расширятся в дороги...
- Алик, - сказал Леонид Андреевич, - что вы делаете, когда по
незнакомой дороге вы подъезжаете к незнакомому лесу?
- Снижаю скорость и повышаю внимание, - ответил Алик, не задумываясь.
Леонид Андреевич посмотрел на него с восхищением.
- Вы молодец, - сказал он. - Все бы так.
- Да, - оживился Алик. - Вот в прошлом году...
Снизить скорость и повысить внимание. Очень точно сказано. А за рулем
восседает молодой широкоплечий парень, ему весело мчаться по прямой
дороге, а лес все ближе, и парню кажется, что вот там-то и есть самое
интересное, и он влетает в лес на полной скорости, не потрудившись узнать,
по-прежнему ли пряма дорога в лесу, или она обернулась там тропинкой, или
оборвалась болотом.
- И после этого, - сказал Алик, - мы больше туда никогда не ездили. -
Он посмотрел на часы. - Вот теперь я пойду, - сказал он.
- И я тоже, - сказал Леонид Андреевич.
Физик посмотрел на них незрячими глазами, не переставая говорить.
Турнен опять резал хлеб.
Когда они вышли из столовой, Леонид Андреевич спросил Алика:
- Неужели все, что вы говорили этому физику, выдумка?
- А что я ему говорил?
- Про русалок, про чешуйчатых людей...
Алик ухмыльнулся.
- Да как вам сказать... По-моему, все это вранье. Куроде никто не
верит, а Ларни болел. Да вы сами, Леонид Андреевич, бывали в лесу. Ну
какие там могут быть люди? И тем более русалки...
- Я так и подумал, - сказал Леонид Андреевич.
Кабинет Поля Гнедых, директора Базы и начальника Службы
индивидуальной безопасности, находился на самом Верхнем ярусе Базы. Леонид
Андреевич поднялся к нему на эскалаторе.
Кабинет Поля с экранами и селекторами межзвездной, планетной и
внутренней связи, с фильмотеками, с информарием, с планетографическими
картами олицетворял на Пандоре то же, что здание Мирового Совета на Земле:
здесь было сосредоточено управление планетой. Но в отличие от Мирового
Совета, директор Базы реально мог управлять только ничтожным кусочком
территории своей планеты, крошечным каменным архипелагом в океане леса,
покрывавшего континент. Лес не только не подчинялся Базе, он противостоял
ей со всеми ее миллионами лошадиных сил, с вездеходами, дирижаблями и
вертолетами, с ее вирусофобами и дезинтеграторами. Собственно, он даже не
противостоял. Он просто не замечал Базы.
- Иногда мне хочется взорвать там что-нибудь, - сказал Поль, глядя в
окно.
- Где именно? - сейчас же спросил Леонид Андреевич.
- В самой середине.
- Тогда бы мы даже не увидели взрыва, - сказал Леонид Андреевич. - А
уехать вам отсюда иногда не хочется?
- Иногда хочется, - сказал Поль. - Когда много туристов. Когда на
всех не хватает егерей и они начинают бунтовать и требовать права на
самообслуживание.
- Вы им не разрешайте, - попросил Леонид Андреевич. - Я вот тут пошел
без егеря, чуть не заблудился.
- Знаю, - мрачно сказал Поль. - А почему вы не берете с собой
карабина, когда выходите, Леонид Андреевич?
- Какого карабина?
- Любого!
Леонид Андреевич поморгал.
- Боюсь, - сказал он.
- Не понимаю.
- Боюсь, - пояснил Леонид Андреевич. - Вдруг выстрелит.
- Ну?
- Ну и попадет в кого-нибудь...
Некоторое время Поль смотрел на него. Потом вынул из шкафа свой
карабин и подошел к Леониду Андреевичу.
- Вот здесь в прикладе, - сказал он терпеливо, - встроен маленький
радиопередатчик. Где бы вы ни находились...
- Да нет, я это знаю, - сказал Леонид Андреевич.
- Так в чем же дело?
- Хорошо, - Леонид Андреевич взял карабин и отсоединил приклад. -
Так? - спросил он. - Теперь я буду брать эту деревяшку с собой. Буду
носить ее в своем... ядг... ягд... в охотничьей сумке. - Он вставил
приклад на место и вернул карабин Полю. - Вы довольны, Поль?
Поль пожал плечами:
- Не понимаю. Вы что, кокетничаете?
- Нет, - сказал Леонид Андреевич. - Я капризничаю.
- Когда мы с Атосом писали о вас сочинение... это было очень много
лет назад... мы изображали вас совсем не таким.
- А каким же? - спросил польщенный Леонид Андреевич.
- Вы были велик. У вас горели глаза...
- Всегда?
- Практически всегда.
- А когда я спал?
- В наших сочинениях вы никогда не спали. Вы вели корабль сквозь
магнитные бури, сквозь бешеные атмосферы. Руки у вас были, как сталь, и вы
были стремительны...
- Так я и сейчас такой! - вскричал Леонид Андреевич. - Где здесь
корабль?
Он вскочил, выхватил у Поля карабин, приложился, прищурив один глаз,
и закричал:
- Тра-та-та-та!..
Потом он опустил карабин и спросил:
- Ну как?
- Не то, - сказал Поль, безнадежно махнув рукой. - Интеллекта нет.
- Очень мне нужен интеллект, - обиженно сказал Леонид Андреевич.
Он снова лег в кресло и спросил:
- Я вам не мешаю?
- Нет, - сказал Поль, пряча карабин в шкаф. - Я только все удивляюсь:
что вы у нас на Базе делаете?
- А вы никому не расскажете? - спросил Леонид Андреевич.
- Если не хотите, нет, не расскажу.
- Я ухаживаю, - сказал Леонид Андреевич.
Поль сел.
- Это за кем же? - спросил он. - Неужели за Ритой Сергеевной?
- А что, заметно?
- Да есть такое мнение.
- Так вот я не за ней ухаживаю, - оскорбленно сказал Леонид
Андреевич. - Я ухаживаю совершенно за другой женщиной. Она уже давно
улетела.
- Ага, - сказал Поль. - А вы, значит, остались на медовый месяц.
- Вы циничны, - сказал Леонид Андреевич. - Мы не поймем друг друга.
Расскажите мне лучше, что сегодня новенького.
- Рита Сергеевна застрелила тахорга, - сказал Поль значительно.
- Молодец. А еще?
- На вверенной мне Базе за истекшие сутки ничего не случилось, все в
порядке, недостатка ни в чем не испытываем, - сказал Поль.
- А на базах, которые вам не вверены?
- Какие имеются в виду?
- Земля, например. Или, скажем, Радуга.
- На Земле тоже недостатка ни в чем не испытывают. Испытывают
избыток. А на Радуге... Знаете что, Леонид Андреевич, сводки уже в
типографии, через полчаса прочтете сами.
- Нет, - сказал Леонид Андреевич. - Я хочу узнать что-нибудь первым.
Ведь вы же про меня сочинение писали, Поль. Расскажите мне что-нибудь
особенное. Чего нет в сводках.
- Вас интересуют сплетни? - осведомился Поль.
- Очень, - сказал Леонид Андреевич.
- Жаль. Сплетен у меня нет. По Д-связи сплетен не передают. По
Д-связи нынче передают черт знает что.
Леонид Андреевич сейчас же вытащил записную книжку и приготовил
авторучку.
- Нет, серьезно, - продолжал Поль. - Сегодня ночью вдруг прервали
передачу ядерного прогноза и выдали нам какую-то шифровку на имя
Мостепаненко. Без имени адресанта. Это уже третий случай. На прошлой
неделе была шифровка некоему Герострату, а на позапрошлой - Пеккелису. На
мой запрос не ответили. Идиотство какое-то.
- Да, - сказал Леонид Андреевич. - Но зато интересно.
Он нарисовал в записной книжке женскую головку и написал под ней
печатными буквами: ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО...
- Герострат... - сказал он. - Какой же это Герострат? Не тот ли?
Вообще, в свете современной физической теории вполне можно предположить...
- Кто-то идет, - сказал Поль, и Леонид Андреевич замолчал.
В кабинет вбежал человек.
Леонид Андреевич не знал его, но было видно, что это человек из леса
и что он взволнован, и Леонид Андреевич сел прямо и сунул записную книжку
в карман.
- Связь! - сказал человек, задыхаясь. - Когда будет связь, Поль?
Он был в комбинезоне, отстегнутый капюшон болтался у него на груди на
шнурке рации. От башмаков до пояса комбинезон щетинился бледно-розовыми
стрелками молодых побегов, правая нога была опутана оранжевой плетью
лианы, волочащейся по полу, и казалось, что это щупальце самого леса, что
оно сейчас напряжется и потянет человека обратно, через коридоры,
управления, вниз по эскалатору, мимо ангара и мастерских, и снова вниз по
эскалатору, и через аэродром, к обрыву, к башне лифта, но не в лифт, а
мимо, вниз...
- Выйди отсюда, - сердито сказал Поль.
- Ты ничего не понимаешь, - задыхаясь, сказал человек. Лицо его было
в красных и белых пятнах, глаза выкачены. - Когда будет связь?
- Курода! - железным голосом сказал Поль. - Выйдите вон и приведите
себя в порядок!
Курода остановился.
- Поль, - сказал он и сделал странное движение головой, словно у него
чесалась шея. - Честное слово, мне срочно нужно!
Леонид Андреевич снова лег. Поль подошел к Куроде, взял его за плечи
и повернул лицом к двери.
- Формалист, - сказал Курода плаксиво. - Бюрократ.
- Стой, не двигайся, - сказал Поль. - Шляпа! Дай пакет.
Курода снова сделал странное движение головой, и Леонид Андреевич
увидел на его тощей подбритой шее, в самой ямочке под затылком коротенький
бледно-розовый побег, тоненький, острый, уже завивающийся спиралью,
дрожащей, как от жадности.
- Что там, опять подхватил? - спросил Курода и полез в нагрудный
карман. - Нет у меня пакета... Слушай, Поль, ты мне можешь сказать, когда
будет связь?
Поль что-то делал с его шеей, что-то уминал и массировал длинными
пальцами, брезгливо оскалившись и бормоча что-то неласковое.
- Стой смирно, - прикрикнул он. - Не дергайся! Ну что ты за шляпа.
- Вы поймали чешуйчатого человека? - спросил Леонид Андреевич.
- Чепуха! - сказал Курода. - Я не говорил, что эти люди были
чешуйчатые... Поль, ты скоро? Это надо послать им в первую очередь! Ай!
- Все, - сказал Поль. Он отошел от Куроды и бросил что-то полуживое,
корчащееся, окровавленное в диспансер. - Немедленно к врачу. Связь в семь
вечера.
Лицо Куроды вытянулось.
- Попроси экстренный сеанс! - сказал он. - Ну что это такое - ждать
до семи вечера?
- Хорошо, хорошо, иди, потом поговорим.
Курода неохотно пошел к двери, демонстративно волоча ноги. Розовые
побеги на его комбинезоне уже увядали, сморщивались и осыпались на пол.
Когда он вышел, Поль сказал:
- Обнаглели. Вы представить себе не можете, Леонид Андреевич, до чего
мы все обнаглели. Никто ничего не боится. Как дома. Поиграл в садике - и к
маме на коленки, прямо как есть, в земле и песочке. Мама вымоет...
- Да, обнаглели немножко, - негромко проговорил Леонид Андреевич. - Я
рад, что вы это замечаете.
Поль Гнедых не слушал. Он смотрел в окно, как Курода сбегает по
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий.
Улитка на склоне-1 (Беспокойство).
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
Когда в марте 1965 года в Доме творчества "Гагра" мы закончили первый
черновик романа "Улитка на склоне", все события этого романа развивалось у
нас тогда в Мире Полудня, заданном повестью "Полдень, XXII век", и
главными героями были звездолетчик Горбовский и космобиолог Сидоров по
прозвищу Атос. Атос-Сидоров мучительно и безрезультатно пытался пробиться
сквозь дебри леса к себе домой, на Базу землян, построенную на вершине
двухкилометрового утеса, а Горбовский, охваченный смутными, но явно
неприятными предчувствиями, столь же мучительно и безрезультатно наблюдал
за лесом сверху, не понимая даже, что именно его так беспокоит, но ожидая
беды и взрыва несчастий.
Уже летом 65-го мы поняли, что написали не то, что следовало нам
писать, и осенью все переделали, заменив Атоса Кандидом, Горбовского -
Перецом, а научно-исследовательскую базу землян-коммунаров - Управлением
по делам леса. Только лес мы оставили в первозданном виде, хотя и он
потерял изначальную свою атрибутику вместилища мрачных тайн и сделался
символом Будущего, настолько чужого, настолько неадекватного нашей
сегодняшней ментальности, что мы, по определению, не в силах даже понять -
дурное оно, это Будущее, или хорошее, светлое или черное. Чужое.
"Линия Горбовского" в романе исчезла полностью. Сформулированные там
идеи потеряли (для нас тогда) всякую актуальность. И только спустя
двадцать пять лет мы извлекли эту стопку страниц из архивов и перечитали
текст, написанный в совсем иные времена и вроде бы совсем другими людьми.
К нашему огромному изумлению текст нам понравился. Оказалось, что эта
повесть (совершенно самостоятельная, не имеющая сколько-нибудь жесткой
идейной связи с романом "Улитка на склоне") не утратила полностью
актуальности и читается так, словно написана была, все-таки, именно нами
и, вроде бы, совсем недавно.
Мы решили напечатать ее без всяких исправлений под названием
"Беспокойство", что и было сделано в 1990 году журналом "Измерение-Ф".
Впрочем, повесть эта так и осталась известна лишь сравнительно узкому
кругу читателей, почему я и решился снова опубликовать ее здесь (после
самой минимальной стилистической правки - черновик, все-таки) в качестве
некоего назидательного примера довольно странного преобразования идей и не
менее странной их живучести.
Б.Стругацкий, сентябрь, 1995 год
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на
весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в
ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска,
скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в
пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в
самом деле погрузил их в теплый лиловатый туман, скопившийся в тени под
утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а
потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и
молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра
погасла, и ничего не произошло - никакие глаза не приоткрылись, чтобы
взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
- Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, - сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких
сандалиях.
- Доброе утро, Тойво, - сказал он. - Да, это был я. Очень твердый
камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же
отступил.
- Кошмар, - сказал он. - Как вы можете так сидеть?
- Как?
- Да вот так. Здесь два километра, - Турнен присел на корточки. -
Даже дух захватило, - сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
- Не знаю, - сказал он. - Понимаете, Тойво, я человек вообще
боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь... Неужели я вас разбудил?
По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете...
- А босиком почему? - спросил Турнен. - Так надо?
- Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь
всегда буду сидеть босиком. - Он снова поглядел вниз. - Вон она лежит.
Сейчас я в нее камушком...
Он бросил камушек и сел по-турецки.
- Не шевелитесь вы, ради бога, - сказал Турнен нервно. - И лучше
вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
- Ровно в семь, - сообщил он, - под утесом выступает туман. А ровно в
семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно,
правда?
- Это не туман, - сказал Турнен сквозь зубы.
- Я знаю, - сказал Леонид Андреевич. - Вы скоро уезжаете?
- Нет, - сказал Турнен сквозь зубы. - Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем
через два дня. Через - два - дня, - сказал он с расстановкой. - Повторить?
- Сегодня я спросил вас в первый раз, - кротко сказал Леонид
Андреевич.
- И больше не спрашивайте, - сказал Турнен. - Хотя бы сегодня.
- Не буду, - сказал Леонид Андреевич.
Турнен посмотрел на него.
- Я надеюсь, вы не обиделись?
- Ну что вы, Тойво...
- А вы тоже не любите охоту?
- Терпеть я ее не могу.
Турнен опустил глаза.
- Что бы вы делали на моем месте? - спросил он.
- На вашем месте? Ну что бы я делал... Ходил бы за женой по лесу и
носил бы ее... этот... ружье... и разные огнеприпасы.
- А вам не кажется, что это было бы глупо?
- Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
- Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается,
нервничает, все время промахивается. И егеря злятся... Так что я
предпочитаю оставаться. В конце концов можно представить себе, что это
даже полезно... Здоровое волнение, этакое взбадривание...
- Действительно, - сказал Леонид Андреевич, - как это мне сразу не
пришло в голову? Все эти наши страхи - просто нормальная функция
застоявшегося воображения... Ведь что такое этот лес? А?
- Да, - сказал Турнен. - Что он, собственно, такое?
- Ну, тахорги... Ну, туман, который, правда, не туман... Смешно!
- Какие-то там блуждающие болота, - проговорил Турнен, усмехаясь.
- Насекомые! - сказал Леонид Андреевич и поднял палец. - Вот
насекомые - это действительно неприятно.
- Ну, разве что насекомые...
- Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
- Слушайте, Горбовский, - сказал Турнен, - почему-то, когда я
разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мной издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
- Странно, - сказал он. - Честное слово, я действительно думаю, что
мы с вами напрасно беспокоимся.
Они помолчали.
- Я беспокоюсь о своей жене, - сказал Турнен. - А вот о чем
беспокоитесь вы, Горбовский?
- Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
- Вы все время говорите: "мы с вами"...
- А-а... Ну, это просто... Вы только не подумайте, что я тоже
беспокоюсь за вашу жену. Если бы вы видели, как она на двести шагов...
- Я видел, - сказал Турнен.
- И я тоже видел. Поэтому я нисколько за нее не беспокоюсь.
Он замолчал. Турнен подождал немного и спросил:
- Все?
- Что - все?
- Больше вы ничего мне не скажете?
- Н-ничего.
- Тогда пойдемте завтракать, - сказал Турнен, поднимаясь.
Леонид Андреевич тоже поднялся и запрыгал на одной ноге, натягивая
шлепанец.
- Ох, - сказал Турнен. - Да отойдите же вы от края!
- Уже все, - сказал Леонид Андреевич, притопывая. - Сейчас отойду.
Он последний раз посмотрел на лес, на плоские пористые пласты его у
самого горизонта, на его застывшее грозовое кипение, на липкую паутину
тумана в тени утеса.
- Хотите бросить камушек? - сказал он, не оборачиваясь.
- Что?
- Бросьте туда камушек.
- Зачем?
- Я хочу посмотреть.
Турнен открыл рот, но ничего не сказал. Он подобрал камень и,
размахнувшись, швырнул его в пропасть. Потом он поглядел на Горбовского.
- Я еще мог бы напомнить вам, - сказал Леонид Андреевич, - что с нею
Вадим Сартаков, а это самый опытный егерь на базе.
Турнен все смотрел на него.
- А ищейку настраивал сам Поль, а это значит...
- Все это я помню, - сказал Турнен. - Я спрашивал вас совсем не об
этом.
- Правда? - сказал Горбовский. - Значит, я вас неправильно понял.
Алик Кутнов пил томатный сок, держа стакан двумя толстыми красными
пальцами. На месте Риты почему-то расположился тот молодой человек с
громким голосом, что прибыл вчера на спортивном корабле, и Турнен сидел,
нахохлившись, не поднимая глаз от своей тарелки, и резал на тарелке
кусочек сухого хлеба - пополам и еще раз пополам, и еще раз пополам...
- Или, например, Ларни, - сказал Алик, взбалтывая в стакане остатки
сока. - Он видел треугольный пруд, - в котором купались русалки.
- Русалки! - сказал новичок с восторгом. - Превосходно!
- Да-да, самые обыкновенные русалки. Вы не смейтесь, Марио. Я же вам
говорю, что наш лес немножечко не похож на ваши сады. Русалки были зеленые
и необычайно красивые, они плескались в воде... Только у Ларни не было
времени ими заниматься, у него истекал срок биоблокады, но он говорит, что
запомнил их смех на всю жизнь. Он говорит, что это было как громкий
комариный звон.
- А может быть, это и был комариный звон? - предположил Марио.
- У нас все может быть, - сказал Алик.
- И может быть, биоблокада к тому времени у него уже ослабела?
- Может быть, - охотно согласился Алик. - Он вернулся совсем больной.
Но вот, скажем, скачущие деревья я видел сам и неоднократно. Это выглядит
так. Огромное дерево срывается с места и перепрыгивает шагов на двадцать.
- И не падает при этом?
- Один раз упало, но сейчас же поднялось, - сказал Алик.
- Великолепно! Вы просто прелесть! Ну а зачем же они скачут?
- Этого, к сожалению, никто не знает. О деревьях в нашем лесу вообще
мало что известно. Одни деревья скачут, другие деревья плюют в прохожего
едким соком пополам с семенами, третьи еще что-нибудь... Вот в километре
от Базы есть, например, такое дерево. Я, например, остаюсь возле него, а
вы отправляетесь точно на восток и в трех километрах трехстах семидесяти
двух метрах находите второе такое же дерево. И вот когда я режу ножом свое
дерево, ваше дерево вздрагивает и начинает топорщиться. Вот так, - Алик
показал руками, как топорщится дерево.
- Понимаю! - воскликнул Марио. - Они растут из одного корня.
- Нет, - сказал Алик. - Просто они чувствуют друг друга на
расстоянии. Фитотелепатия. Слыхали?
- А как же, - сказал Марио.
- Да, - сказал Алик лениво, - кто об этом не слыхал... Но вот чего
вы, наверное, не слыхали, так это что в лесу есть еще люди, кроме нас. Их
видел Курода. Он искал Сидорова и видел, как они прошли в тумане.
Маленькие и чешуйчатые, как ящеры.
- У него тоже кончилась биоблокада?
- Нет, просто он любит приврать. Не то что я, скажем, или вы. Правда,
Тойво?
- Нет, - сказал Турнен, не поднимая глаз. - Вранья вообще не бывает.
Все, что выдумано, - возможно.
- В том числе и русалки? - спросил Марио. Видимо, он подумал, что его
мрачный сосед тоже наконец решил пошутить.
Турнен посмотрел на него. По лицу его было видно, что шутить он не
собирается.
- Я их вижу, - сказал он. - И треугольный пруд. И туман, и зеленую
луну. Все это я вижу так отчетливо, что могу описать во всех подробностях.
Для меня это и есть критерий реальности, и он не хуже любого другого.
Марио неуверенно улыбается. Он все еще надеялся, что Турнен шутит.
- Превосходная мысль, - сказал он. - Отныне нам не нужны лаборатории.
Субэлектронные структуры? Я вижу их. Могу описать, если хотите. Они так и
переливаются. И треугольно-зеленые.
- Мне лаборатории не нужны уже давно, - произнес Турнен. - Они,
по-моему, вообще никому не нужны. Вряд ли они помогут вам представить себе
субэлектронные структуры.
Лицо Марио утратило готовность к веселью. Обнаружилось, что глаза у
него совсем не детские.
- Я физик, - сказал он. - Я легко представляю себе субэлектронные
структуры без фигур и цветов.
- И что же дальше? - сказал Турнен. - Ведь я тоже могу представить
себе эти структуры. И еще многое эдакое, для чего вы пока не придумали
закорючек, значков и греческих букв.
- Ваши представления, может быть, и годятся для вашего личного
употребления, но беда в том, что на них далеко не уедешь.
- На представлениях давно уже никто не ездит. Не вижу, чем мои
представления хуже ваших.
- На представлениях физики вы приехали сюда и уедете отсюда, а ваши
представления годятся только для застольных парадоксов.
- Я мог бы вам напомнить, что идея деритринитации возникла тоже из
застольного парадокса. Да и все идеи возникли из застольных парадоксов.
Все фундаментальные идеи выдумываются, и вы это прекрасно знаете. Они не
висят на концах логических цепочек. Но дело ведь даже не в этом. Что
дальше? Ну не смог бы я прилететь сюда. И что? Ведь я не увидел здесь
ничего такого, чего не мог бы представить себе, сидя дома.
Леонид Андреевич не стал слушать, что там отвечает физик. Он
посмотрел на Алика. Инженер-водитель тосковал. Просто встать и уйти ему,
наверное, было неловко, наверное, он боялся, что это будет выглядеть
демонстративно. Спор же ему был до одурения скучен. Сначала он порывался
встрянуть и направить беседу в другое русло и даже сказал: "Между прочим,
в прошлом году...". Потом съел кусочек маринованной миноги. Потом сотворил
из салфетки кораблик. Потом с надеждой взглянул на часы, но нужное ему
время еще, по-видимому, не приспело. И не то, чтобы спор был ему
непонятен, он слышал тысячи таких споров - и когда сидел, обливаясь потом,
за рулем вездехода, идущего через заросли, и здесь, в столовой, и в
мастерских Базы, и даже на танцевальной веранде. Просто все это было ему
бесконечно чуждо. Он любил конкретности своего времени: ощущение микронных
зазоров в кончиках пальцев, спокойный и правильный гул могучих двигателей,
блеск приборов в качающейся кабине. И он всю жизнь с кротким недоумением
следил за тем, как эти конкретности теряют смысл на Земле, оттесняются на
периферию Большой Жизни, уходят на далекие планеты, и он отступал и уходил
вместе с ними, любя их по-прежнему, но постепенно теряя уверенность в их
(и своей) нужности, потому что, если на этих диких мирах и нельзя обойтись
без его искусства и его вездеходов, то люди, кажется, намереваются
обойтись без самих этих миров. Таких, как инженер-водитель Алик Кутнов,
было много, гарнизоны инопланетных баз комплектовались теперь в основном
из них. Это были очень способные люди (неспособных людей вообще не
бывает), но области приложения их способностей неумолимо уходили в
прошлое, и большинству аликов еще предстояло понять это и искать выход.
- Вы безобразно самоуверенны, - говорил Турнен. - Вы воображаете, что
оседлали наконец историю человечества. Но вы никак не можете понять, что
не нужны никому, кроме самих себя, и не нужны уже давно...
- Человечество тоже никому не нужно, кроме самого себя. Вы ничего не
утверждаете, вы только отрицаете...
Алик Кутнов мастерил второй кораблик. С мачтой.
В том-то и беда. Человечество никогда никому не было нужным, кроме
самого себя. Да и самому себе оно стало нужным не так уж давно. А дальше?
Дальше была равнина, и по равнине пролегали широкие дороги, и петляли едва
заметные тропинки, и все они вели за горизонт, а горизонт скрывала мгла, и
не видно было, что в этой мгле. Может быть, все та же равнина, может быть,
гора. А может быть, и наоборот. И не видно было, какие дороги сузятся в
тропинки, и какие тропинки расширятся в дороги...
- Алик, - сказал Леонид Андреевич, - что вы делаете, когда по
незнакомой дороге вы подъезжаете к незнакомому лесу?
- Снижаю скорость и повышаю внимание, - ответил Алик, не задумываясь.
Леонид Андреевич посмотрел на него с восхищением.
- Вы молодец, - сказал он. - Все бы так.
- Да, - оживился Алик. - Вот в прошлом году...
Снизить скорость и повысить внимание. Очень точно сказано. А за рулем
восседает молодой широкоплечий парень, ему весело мчаться по прямой
дороге, а лес все ближе, и парню кажется, что вот там-то и есть самое
интересное, и он влетает в лес на полной скорости, не потрудившись узнать,
по-прежнему ли пряма дорога в лесу, или она обернулась там тропинкой, или
оборвалась болотом.
- И после этого, - сказал Алик, - мы больше туда никогда не ездили. -
Он посмотрел на часы. - Вот теперь я пойду, - сказал он.
- И я тоже, - сказал Леонид Андреевич.
Физик посмотрел на них незрячими глазами, не переставая говорить.
Турнен опять резал хлеб.
Когда они вышли из столовой, Леонид Андреевич спросил Алика:
- Неужели все, что вы говорили этому физику, выдумка?
- А что я ему говорил?
- Про русалок, про чешуйчатых людей...
Алик ухмыльнулся.
- Да как вам сказать... По-моему, все это вранье. Куроде никто не
верит, а Ларни болел. Да вы сами, Леонид Андреевич, бывали в лесу. Ну
какие там могут быть люди? И тем более русалки...
- Я так и подумал, - сказал Леонид Андреевич.
Кабинет Поля Гнедых, директора Базы и начальника Службы
индивидуальной безопасности, находился на самом Верхнем ярусе Базы. Леонид
Андреевич поднялся к нему на эскалаторе.
Кабинет Поля с экранами и селекторами межзвездной, планетной и
внутренней связи, с фильмотеками, с информарием, с планетографическими
картами олицетворял на Пандоре то же, что здание Мирового Совета на Земле:
здесь было сосредоточено управление планетой. Но в отличие от Мирового
Совета, директор Базы реально мог управлять только ничтожным кусочком
территории своей планеты, крошечным каменным архипелагом в океане леса,
покрывавшего континент. Лес не только не подчинялся Базе, он противостоял
ей со всеми ее миллионами лошадиных сил, с вездеходами, дирижаблями и
вертолетами, с ее вирусофобами и дезинтеграторами. Собственно, он даже не
противостоял. Он просто не замечал Базы.
- Иногда мне хочется взорвать там что-нибудь, - сказал Поль, глядя в
окно.
- Где именно? - сейчас же спросил Леонид Андреевич.
- В самой середине.
- Тогда бы мы даже не увидели взрыва, - сказал Леонид Андреевич. - А
уехать вам отсюда иногда не хочется?
- Иногда хочется, - сказал Поль. - Когда много туристов. Когда на
всех не хватает егерей и они начинают бунтовать и требовать права на
самообслуживание.
- Вы им не разрешайте, - попросил Леонид Андреевич. - Я вот тут пошел
без егеря, чуть не заблудился.
- Знаю, - мрачно сказал Поль. - А почему вы не берете с собой
карабина, когда выходите, Леонид Андреевич?
- Какого карабина?
- Любого!
Леонид Андреевич поморгал.
- Боюсь, - сказал он.
- Не понимаю.
- Боюсь, - пояснил Леонид Андреевич. - Вдруг выстрелит.
- Ну?
- Ну и попадет в кого-нибудь...
Некоторое время Поль смотрел на него. Потом вынул из шкафа свой
карабин и подошел к Леониду Андреевичу.
- Вот здесь в прикладе, - сказал он терпеливо, - встроен маленький
радиопередатчик. Где бы вы ни находились...
- Да нет, я это знаю, - сказал Леонид Андреевич.
- Так в чем же дело?
- Хорошо, - Леонид Андреевич взял карабин и отсоединил приклад. -
Так? - спросил он. - Теперь я буду брать эту деревяшку с собой. Буду
носить ее в своем... ядг... ягд... в охотничьей сумке. - Он вставил
приклад на место и вернул карабин Полю. - Вы довольны, Поль?
Поль пожал плечами:
- Не понимаю. Вы что, кокетничаете?
- Нет, - сказал Леонид Андреевич. - Я капризничаю.
- Когда мы с Атосом писали о вас сочинение... это было очень много
лет назад... мы изображали вас совсем не таким.
- А каким же? - спросил польщенный Леонид Андреевич.
- Вы были велик. У вас горели глаза...
- Всегда?
- Практически всегда.
- А когда я спал?
- В наших сочинениях вы никогда не спали. Вы вели корабль сквозь
магнитные бури, сквозь бешеные атмосферы. Руки у вас были, как сталь, и вы
были стремительны...
- Так я и сейчас такой! - вскричал Леонид Андреевич. - Где здесь
корабль?
Он вскочил, выхватил у Поля карабин, приложился, прищурив один глаз,
и закричал:
- Тра-та-та-та!..
Потом он опустил карабин и спросил:
- Ну как?
- Не то, - сказал Поль, безнадежно махнув рукой. - Интеллекта нет.
- Очень мне нужен интеллект, - обиженно сказал Леонид Андреевич.
Он снова лег в кресло и спросил:
- Я вам не мешаю?
- Нет, - сказал Поль, пряча карабин в шкаф. - Я только все удивляюсь:
что вы у нас на Базе делаете?
- А вы никому не расскажете? - спросил Леонид Андреевич.
- Если не хотите, нет, не расскажу.
- Я ухаживаю, - сказал Леонид Андреевич.
Поль сел.
- Это за кем же? - спросил он. - Неужели за Ритой Сергеевной?
- А что, заметно?
- Да есть такое мнение.
- Так вот я не за ней ухаживаю, - оскорбленно сказал Леонид
Андреевич. - Я ухаживаю совершенно за другой женщиной. Она уже давно
улетела.
- Ага, - сказал Поль. - А вы, значит, остались на медовый месяц.
- Вы циничны, - сказал Леонид Андреевич. - Мы не поймем друг друга.
Расскажите мне лучше, что сегодня новенького.
- Рита Сергеевна застрелила тахорга, - сказал Поль значительно.
- Молодец. А еще?
- На вверенной мне Базе за истекшие сутки ничего не случилось, все в
порядке, недостатка ни в чем не испытываем, - сказал Поль.
- А на базах, которые вам не вверены?
- Какие имеются в виду?
- Земля, например. Или, скажем, Радуга.
- На Земле тоже недостатка ни в чем не испытывают. Испытывают
избыток. А на Радуге... Знаете что, Леонид Андреевич, сводки уже в
типографии, через полчаса прочтете сами.
- Нет, - сказал Леонид Андреевич. - Я хочу узнать что-нибудь первым.
Ведь вы же про меня сочинение писали, Поль. Расскажите мне что-нибудь
особенное. Чего нет в сводках.
- Вас интересуют сплетни? - осведомился Поль.
- Очень, - сказал Леонид Андреевич.
- Жаль. Сплетен у меня нет. По Д-связи сплетен не передают. По
Д-связи нынче передают черт знает что.
Леонид Андреевич сейчас же вытащил записную книжку и приготовил
авторучку.
- Нет, серьезно, - продолжал Поль. - Сегодня ночью вдруг прервали
передачу ядерного прогноза и выдали нам какую-то шифровку на имя
Мостепаненко. Без имени адресанта. Это уже третий случай. На прошлой
неделе была шифровка некоему Герострату, а на позапрошлой - Пеккелису. На
мой запрос не ответили. Идиотство какое-то.
- Да, - сказал Леонид Андреевич. - Но зато интересно.
Он нарисовал в записной книжке женскую головку и написал под ней
печатными буквами: ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО; ИДИОТСТВО...
- Герострат... - сказал он. - Какой же это Герострат? Не тот ли?
Вообще, в свете современной физической теории вполне можно предположить...
- Кто-то идет, - сказал Поль, и Леонид Андреевич замолчал.
В кабинет вбежал человек.
Леонид Андреевич не знал его, но было видно, что это человек из леса
и что он взволнован, и Леонид Андреевич сел прямо и сунул записную книжку
в карман.
- Связь! - сказал человек, задыхаясь. - Когда будет связь, Поль?
Он был в комбинезоне, отстегнутый капюшон болтался у него на груди на
шнурке рации. От башмаков до пояса комбинезон щетинился бледно-розовыми
стрелками молодых побегов, правая нога была опутана оранжевой плетью
лианы, волочащейся по полу, и казалось, что это щупальце самого леса, что
оно сейчас напряжется и потянет человека обратно, через коридоры,
управления, вниз по эскалатору, мимо ангара и мастерских, и снова вниз по
эскалатору, и через аэродром, к обрыву, к башне лифта, но не в лифт, а
мимо, вниз...
- Выйди отсюда, - сердито сказал Поль.
- Ты ничего не понимаешь, - задыхаясь, сказал человек. Лицо его было
в красных и белых пятнах, глаза выкачены. - Когда будет связь?
- Курода! - железным голосом сказал Поль. - Выйдите вон и приведите
себя в порядок!
Курода остановился.
- Поль, - сказал он и сделал странное движение головой, словно у него
чесалась шея. - Честное слово, мне срочно нужно!
Леонид Андреевич снова лег. Поль подошел к Куроде, взял его за плечи
и повернул лицом к двери.
- Формалист, - сказал Курода плаксиво. - Бюрократ.
- Стой, не двигайся, - сказал Поль. - Шляпа! Дай пакет.
Курода снова сделал странное движение головой, и Леонид Андреевич
увидел на его тощей подбритой шее, в самой ямочке под затылком коротенький
бледно-розовый побег, тоненький, острый, уже завивающийся спиралью,
дрожащей, как от жадности.
- Что там, опять подхватил? - спросил Курода и полез в нагрудный
карман. - Нет у меня пакета... Слушай, Поль, ты мне можешь сказать, когда
будет связь?
Поль что-то делал с его шеей, что-то уминал и массировал длинными
пальцами, брезгливо оскалившись и бормоча что-то неласковое.
- Стой смирно, - прикрикнул он. - Не дергайся! Ну что ты за шляпа.
- Вы поймали чешуйчатого человека? - спросил Леонид Андреевич.
- Чепуха! - сказал Курода. - Я не говорил, что эти люди были
чешуйчатые... Поль, ты скоро? Это надо послать им в первую очередь! Ай!
- Все, - сказал Поль. Он отошел от Куроды и бросил что-то полуживое,
корчащееся, окровавленное в диспансер. - Немедленно к врачу. Связь в семь
вечера.
Лицо Куроды вытянулось.
- Попроси экстренный сеанс! - сказал он. - Ну что это такое - ждать
до семи вечера?
- Хорошо, хорошо, иди, потом поговорим.
Курода неохотно пошел к двери, демонстративно волоча ноги. Розовые
побеги на его комбинезоне уже увядали, сморщивались и осыпались на пол.
Когда он вышел, Поль сказал:
- Обнаглели. Вы представить себе не можете, Леонид Андреевич, до чего
мы все обнаглели. Никто ничего не боится. Как дома. Поиграл в садике - и к
маме на коленки, прямо как есть, в земле и песочке. Мама вымоет...
- Да, обнаглели немножко, - негромко проговорил Леонид Андреевич. - Я
рад, что вы это замечаете.
Поль Гнедых не слушал. Он смотрел в окно, как Курода сбегает по