Стюарт Мэри. День гнева

   Мордред, который, стоя спиной к собравшимся, наливал вино, соизволил коротко кивнуть.
   — Будь это правдой… — с жадностью начал кто-то, но его оборвал Мадор:
   — Ты сам глупец, если говоришь такое, не имея доказательств. Даже если б они пожелали, как бы они посмели? Фрейлины королевы всегда при ней, и даже по ночам…
   Агравейн разразился смехом, а Гахерис, опершись спиной о его плечо и развалясь на скамье, ухмыльнулся:
   — Святая простота. Ты начинаешь говорить совсем как чистюля Гарет. Ты что, никогда сплетен не слушал? Агравейн вот уже больше месяца ухлестывает, успешно, должен сказать, за одной из служанок Гвиневеры. Если кто и слышит слухи, то это он.
   — Ты хочешь сказать, он приходит к ней по ночам? Бедуир? Агравейн кивнул, уставясь в свой кубок, а Гахерис победно хрюкнул.
   — Тогда мы его поймали! Но Коллес настаивал:
   — Она его видела? Собственными глазами?
   — Нет. — Агравейн с вызовом огляделся по сторонам. — Но всем известно, что об этом уже давно поговаривают, а кто не знает, что нет дыма без огня. Давайте заглянем сквозь дымные клубы и погасим огонь. Если я добуду доказательства, вы со мной?
   — Действовать? Но как?
   — Сослужим службу королю и избавим его от Бедуира, очистим разом и постель, и Совет короля!
   — Ты хочешь сказать, просто расскажем королю? — с сомнением переспросил Коллес.
   — А как еще? Он придет в ярость, кто не придет в ярость на его месте? Но потом он будет нам благодарен. Любой мужчина пожелает знать…
   — Но королева? — Это вмешался молодой человек по имени Киан, который приехал с родины королевы, из Северного Уэльса. — Он ее убьет. Любой мужчина, узнав… — Он залился краской и умолк. Следует заметить, что при этом он избегал встречаться с Гахерисом взглядом.
   Агравейн был уверен в себе и полон презренья.
   — Королеву он никогда не тронет. Вы что, не знаете, что случилось с Мельвасом из Летней страны, когда он захватил ее и держал у себя день и ночь в своем летнем доме на островке посреди Озера? Не говорите мне, что этот распутник не получил от нее чего добивался, но король принял ее назад, не сказав ни единого слова, и пообещал, что, даже несмотря на бесплодность, никогда не отошлет ее от себя. Нет, ей он не причинит вреда. Мордред, ты знаешь его лучше других, да и вообще часами бываешь у королевы. Что скажешь?
   — Что до нежности его к королеве, тут я согласен. — Мордред снова поставил кувшин с вином и присел на край стола, оглядывая шумное сборище. — Но это все досужие разговоры. Да, всякое болтают, я и сам слышал сплетни, но сдается мне, исходят они в основном отсюда, и доказательств им нет. Никаких доказательств. До тех пор, пока не найдутся доказательства, болтовня так и останется болтовней, состряпанной из вымыслов.
   — А, знаешь ли, он прав, — вставил некий Мелин, родич Киана. — Это только сплетни, которые всегда роятся кругом, когда дама столь прекрасна, как наша королева, а ее супруг вдали от ее ложа так часто и так подолгу, как приходится бывать королю.
   — Постельные сплетни, — поддержал его Киан. — Ты предлагаешь нам стоять на коленях в грязи и подглядывать в замочную скважину?
   Именно это, по сути, и предлагал им Агравейн и потому отрицал теперь все с немалым праведным возмущеньем. Он был не настолько пьян, чтобы не заметить, как собутыльники сплотились против самой мысли о том, чтобы причинить вред королеве, и потому добродетельно изрек:
   — Вы неверно поняли меня, друзья. Ничто не сможет убедить меня нанести урон нашей прекрасной госпоже. Но если б мы смогли измыслить способ низвергнуть Бедуира, не причинив ей вреда…
   — Ты хочешь сказать, поклясться, что он силой ворвался к ней? Надругался над ней?
   — Почему бы и нет? Такое вполне возможно. Моя девчонка что угодно скажет, если мы ей заплатим, и…
   — А как насчет Гарета? — спросил кто-то.
   Общеизвестно было, что Гарет ухаживал за Линет, фрейлиной королевы, девушкой воспитанной и милой и столь же неподкупной, как и сам Гарет.
   — Ладно, ладно! — Почернев лицом, Агравейн повернулся к Мордреду. — Придумать можно много чего, но, клянусь самой темной богиней, мы уже сделали первый шаг и знаем, кто с нами, а кто нет! Мордред, а ты как? Если мы придумаем что-нибудь, что не бросит тени на королеву, ты с нами? Уж ты-то едва ли постоишь за Бедуира.
   — Я? — Мордред раздвинул в холодной улыбке губы — эта улыбка оказалась единственным наследством, доставшимся ему от Моргаузы. — Друг Бедуира, главного конюшего, лучшего из рыцарей, правой руки короля на поле брани и в зале Совета? Местоблюстителя и регента в отсутствие Артура, наделенного всей Артуровой властью? — Он помолчал. — Низвергнуть Бедуира? Что вам на это сказать, друзья? Что я с возмущением отвергаю саму эту мысль?
   Ответом ему стали смех и стук кубков и чаш по столу и крики: “Мордреда в регенты!”, “А почему бы и нет? Кого еще?”, “Валерия? Нет, слишком стар”, “Тогда кого, Друстана? Гавейна?” А потом с нестройным единством: “Мордреда в регенты! Кого другого? Одного из нас! Мордреда!”
   Потом, когда вошла женщина и крики стихли, разговор перешел на вполне безобидный предмет — заговорили о завтрашней охоте.
   Когда все разошлись и женщина убирала со стола разбросанные по нему объедки и подтирала лужи пролитого вина, Мордред вышел на свежий воздух.
   Он стоял и думал, что ночной разговор и хвалебные крики, против воли, потрясли его. Бедуир исчезнет? Он, бесспорно, станет правой рукой короля, а в его отсутствие — безоговорочным регентом? А когда такое случится, когда он покажет себя как воин и правитель, вполне вероятно, Артур объявит его и своим наследником? Он еще не наследник; наследник — Константин Корнуэльский, сын герцога Кадора, которого Артур, в отсутствие законного принца, объявил наследником верховной власти. Но это случилось еще до того, как был зачат его сын, плоть от его плоти. Законный или нет. Какая в том беда, когда сам Артур был зачат в распутстве?
   Из дома его негромко окликнула девушка. Мордред обернулся. Она выглядывала из окна опочивальни; теплый свет лампы падал на распущенные золотые волосы, на обнаженное плечо и грудь. Он улыбнулся и сказал: “Иду”, но едва видел ее. Перед его мысленным взором на фоне ночной тьмы стояло одно лишь лицо королевы.
   Гвиневера. Дама с золотыми волосами, еще красивая. Дама с серо-голубыми глазами и милым голосом, и скорой улыбкой, и с нежным остроумием и весельем, что освещало радостью любой покой, где бы она ни находилась. Гвиневера, которая столь очевидно любила своего господина, но знала, что такое страх и одиночество, и из-за этого знания стала другом неуверенному в будущем одинокому мальчику, помогла ему подняться над илом детских воспоминаний и показала ему, как любить с легким сердцем. Чьи пальцы, что из дружбы касались его руки, разожгли пожар там, где нечистые губы Моргаузы не смогли высечь и искры.
   Он любил ее. Совсем иначе, чем других. В его жизни было немало женщин: от девушки с островов, с которой он в четырнадцать лет возлежал в лощинке среди вереска, до женщины, которая ждала его сейчас. Но даже мысли его о Гвиневере не укладывались в эти рамки. Он знал лишь, что любит ее, что если досужие сплетни о ней правда, то именем Гекаты он собственными руками низвергнет Бедуира! Король ее не тронет, в этом он был уверен, он, возможно, всего лишь возможно, во имя своей чести отошлет ее от себя…
   Дальше этого он не шел. Сомнительно даже, что в мыслях своих он заходил так далеко. Странно, что Мордред, этот холодный ум, едва отдавал себе отчет в таких мыслях. Он сознавал лишь, что испытывает гнев и возрождающееся недоверие к близнецам и их безответственным прихлебателям, слушая грязные сплетни, пятнавшие имя королевы. Пусть это и наполняло его дурными предчувствиями, он отдавал себе отчет в том, в чем заключался его долг как наблюдателя именем короля (соглядатая короля, кисло сказал он самому себе) среди “младокельтов”. Ему придется предупредить Артура о том, какая опасность грозит Бедуиру и королеве. Король вскоре доберется до правды, и если должны быть предприняты какие-то шаги, то предпринимать их надлежит самому Артуру. В этом его долг, за это ему оказано доверие.
   А Бедуир что, если будет доказано, что он пренебрег доверием короля?
   Мордред отбросил эту мысль и, повинуясь порыву, в котором, если бы даже он распознал его, никогда не признался себе, вошел в дом и взял свое с яростью, которая была ему чужда, как было чуждо ему смятение в мыслях, и которая стоила ему на следующий день золотого ожерелья в знак примирения.

11

   Позднее той же ночью, когда дворец и город вокруг него уже затихли, Артур, как имел обыкновение в те дни, работал у себя в рабочей комнате. Белый пес Кабал спал у его ног. Это был тот самый щенок, которого король выбрал в день, когда к нему привели Мордреда. Теперь пес был стар и украшен шрамами, памятками о добром десятке достопамятных охот. Когда слуга ввел Мордреда, Кабал поднял голову и застучал по полу хвостом.
   Слуга удалился, и король кивком головы предложил покинуть комнату и своему секретарю.
   — Как поживаешь, Мордред? Я рад, что ты пришел. Я намеревался послать за тобой поутру, но если ты пришел сейчас, тем лучше. Тебе известно, что вскоре я отплываю в Малую Британию?
   — Слухи об этом ходят уже давно. Так это правда?
   — Да. Пора мне повидаться с моим кузеном Хоелем. А также мне хочется своими глазами посмотреть, как там складываются дела.
   — Когда ты отправляешься, милорд?
   — Через неделю. Мне сказали, погода к тому времени выправится.
   Мордред глянул на окно, скрытое тяжелыми занавесями, которые трепал порывистый ветер.
   — Твои прорицатели так тебе предрекли? Король рассмеялся.
   — У меня есть более надежные источники, чем алтари или даже Нимуэ в Яблоневом саду. Я спрашивал пастухов на верхних пастбищах. А они никогда не ошибаются. Но я забыл, мой мальчик-рыбак. Быть может, мне следовало бы спросить у тебя тоже?
   — На островах я, может, и решился бы что-нибудь напророчить, — с улыбкой покачал головой Мордред, — хотя даже старики там нередко попадают впросак, но здесь увольте. Это иной мир. Иное небо.
   — И ты не жаждешь себе другого?
   — Нет. У меня есть все, о чем я мог бы желать. Мне хотелось бы посмотреть Малую Британию, — добавил он.
   — Тут я должен тебя расстроить. Я намеревался послать за тобой, чтобы сказать вот что: я оставляю тебя здесь, в Камелоте.
   Сердце Мордреда против воли екнуло. Он ждал, не встречаясь взглядом с Артуром на случай, если последний прочел его мысли.
   Но даже если он это и сделал — поскольку это Артур, вполне возможно, — король продолжал:
   — Бедуир, разумеется, тоже остается. Но на сей раз я хочу от тебя большего, чем просто наблюдения за тем, как свершаются дела; ты станешь представителем и помощником Бедуира, точно так же как сам он представляет меня.
   Повисла пауза. Артур с интересом, но не понимая, в чем дело, отметил, что Мордред, с лица которого спала краска, мялся, словно не знал, что сказать. Наконец Мордред спросил:
   — А мои… а остальные оркнейские принцы? Они едут с тобой или остаются здесь?
   Артур, неверно понявший его, был удивлен. Он не думал, что Мордред способен завидовать своим сводным братьям. Будь его поход военным, он взял бы с собой Агравейна и Гахериса и тем самым рассеял бы отчасти их запал и недовольство, но поскольку отправлялся он с миром, то поспешил решительно сказать:
   — Нет. Гавейн в Уэльсе, как ты и сам знаешь, и, вероятно, задержится там еще на время. Гарет не станет благодарить меня за то, что я увезу его из Камелота, особенно перед самой свадьбой. А двое других едва ли могут ждать от меня милостей. Они остаются.
   Мордред молчал. Король заговорил о предстоявшем ему путешествии и переговорах, которые он намеревался вести с королем Хоелем, потом о месте, какое предстоит занять Мордреду как заместителю регента. Среди его речи проснулся пес, чтобы вычесать из бока блоху. Огонь в очаге пошел на убыль, и, послушный кивку отца, Мордред подбросил в него полено из корзины. Наконец король закончил. Мордред молчал, и Артур поглядел на молодого человека с любопытством.
   — Ты что-то слишком молчалив. Не хмурься, Мордред, будет и другой раз. Или настанет время Бедуиру отправиться вместе со мной в поход, и ты на время останешься заместо короля. Или такая перспектива слишком тебя тревожит?
   — Нет. Нет… Я польщен.
   — Так в чем же дело?
   — Если я попрошу, чтобы на сей раз ты взял с собой Бедуира, а меня оставил здесь, ты решишь, что в своем честолюбии я преступаю границы, дозволенные даже принцу. Но я прошу об этом, господин мой король.
   — Это еще что? — Артур уставился на него в упор.
   — Я явился с докладом о том, что говорят среди “младокельтов”. Сегодня вечером они сошлись в моем доме. По большей части разговоры велись о Бедуире. У него немало врагов, заклятых врагов, которые плетут заговор, чтобы свалить его. — Мордред снова помялся. Он знал, что сказать это будет нелегко, но не знал, насколько трудно это будет сделать. — Государь, молю тебя, не оставляй Бедуира здесь, отправляясь за море. Это не потому, что я сам жажду занять его место. Это из-за молвы о нем… — Тут он остановился и облизнул губы. — У него немало врагов, — запинаясь закончил он. — Слухи ходят.
   Глаза Артура превратились в два провала черного льда. Он поднялся с кресла. Мордред тоже вскочил на ноги. К ярости своей, он обнаружил, что весь дрожит. Откуда ему было знать, что всякий, кто до сих пор замечал на себе этот холодный каменный взор, был мертв.
   — Слухи всегда ходят, — бесцветным голосом, который словно шел из далекого далека, проговорил король. — Всегда найдутся те, кто станет трепать языками, и всегда найдутся те, кто станет их слушать. Ни те, ни другие не друзья мне. Нет, Мордред, я прекрасно понимаю тебя. Я не глухой и я не слепец. Поводов для слухов нет. Не о чем говорить.
   Мордред сглотнул.
   — Я не сказал ничего, государь.
   — А я ничего не слышал. Теперь иди.
   Более резко, чем он обращался со слугой, Артур кивнул, давая понять, что аудиенция окончена. Мордред поклонился и двинулся прочь из комнаты.
   Он уже положил руку на дверь, когда голос короля остановил его:
   — Мордред. Он обернулся.
   — Государь.
   — Это ничего не меняет. Ты останешься при регенте как его представитель.
   — Да, государь.
   — Мне следовало помнить об этом, когда я просил тебя слушать их клевету и мятежные речи, и у меня нет прав упрекать тебя за то, что ты это делал, или за то, что доложил об услышанном, — уже иным голосом сказал король. — Что до Бедуира, ему известно о честолюбивых замыслах его врагов. — Он опустил взгляд, оперся кончиками пальцев о край стола. Возникла пауза. Мордред ждал. Не поднимая глаз, король добавил: — Мордред. Есть вещи, о которых лучше не говорить, лучше даже не знать. Ты меня понимаешь?
   — Думаю, да.
   И действительно, недооценив Артура, как неверно понял его ранее король, он счел, что понимает. Было вполне очевидно, что Артур знал, что говорится о Бедуире и королеве. Он знал и предпочел оставить это без внимания. Что попросту означало только одно: есть в этих слухах правда или нет, Артур не желал сам предпринимать какие-либо шаги и запрещал делать это другим. Он желал избежать в государстве переворота, к которому неизбежно приведут обвинения против королевы и местоблюстителя трона. Тут Мордред угадал верно. Но обманулся он в следующем, конечном своем выводе, выводе мужчины, а не принца: что королю это дело было безразлично и что он оставляет его без внимания из гордости, а не только из политических соображений.
   — Думаю, да, государь, — повторил он. Артур поднял глаза и улыбнулся. Суровое выраженье исчезло с его лица, но выглядел он очень утомленным.
   — Тогда оставайся настороже, мой сын, и служи королеве. И помни, что Бедуир тебе друг, а мне — верный слуга. А теперь доброй ночи.
   Вскоре после этого король покинул Камелот. Мордред обнаружил, что его обязанности как заместителя регента заключаются в многочасовых заседаниях в Круглом зале, где заслушивались петиции, что иногда затягивалось на целый день. В качестве отдыха он надзирал за учениями войск, а каждый его вечер завершался публичным ужином в большом зале (где зачастую к верхнему столу приносили все новые и новые петиции), а после в рабочей комнате его ждали стопки табличек и кипы пергаментов.
   Во время придворных церемоний и приемов Бедуир, как и прежде, занимал место короля подле королевы, но, насколько мог определить тайком наблюдавший за ним бдительный Мордред, не искал возможностей для личной беседы с ней, и ни он, ни королева не пытались освободиться от общества Мордреда. Когда Бедуир беседовал с королевой, что он делал каждое утро, Мордред стоял подле него; Мордред сидел слева от королевы за ужином; Мордред прогуливался по левую руку от нее, когда она отправлялась подышать воздухом в сад в обществе Бедуира и придворных дам.
   Он нашел, что с Бедуиром на удивление легко ладить. Старший муж делал все, что было в его силах, чтобы предоставить своему заместителю свободу действий. Вскоре суждения по трем из пяти дел он уже передавал Мордреду, с одним лишь условием, что его вердикты будут обсуждены и согласованы в частной беседе и лишь потом преданы оглашению. Разногласий меж ними не возникало, и с течением дней Мордред обнаруживал, что выносить решения все больше и больше предоставляется ему одному. Заметно было и то, что по мере того, как близился день Артурова возвращения, кипы поджидавших его документов были ощутимо меньше, чем в прошлые отлучки короля.
   Следовало также отметить, что, несмотря на это уменьшение гнета государственных забот, легшего на его плечи, Бедуир становился все тише и беспокойнее. На лице его проступили морщины, а под глазами залегли тени. За ужином он с застывшей на губах улыбкой выслушивал то, что вполголоса говорила ему королева, ел мало, но пил полной чашей. Позднее в рабочей комнате он подолгу сидел, безмолвно глядя в огонь, пока Мордред или один из секретарей случайным вопросом не возвращал его к действительности.
   Все это подмечал наблюдательный Мордред. Для него близость Гвиневеры была одновременно и радостью, и мукой. Был бы один лишь взгляд, одно прикосновенье или жест сообщничества меж Бедуиром и королевой, Мордред был уверен, что увидел бы или почувствовал бы его. Но не было ничего, только молчание Бедуира и ощущение усталости и напряженья, что как облако зависло над ним, и, быть может, толика излишнего, почти искусственного веселья в болтовне и смехе королевы, когда она и ее дамы украшали своим появлением дворцовые празднества. И то, и другое можно было отнести за счет тягот ответственности, которые налагало на них правление государством, и общего напряжения, вызванного отсутствием Артура. Под конец Мордред, помня о последней своей беседе с королем, выбросил из головы все сплетни “младокельтов”.
   Однажды вечером, много часов спустя после ужина, когда королевская печать украсила последний на сегодняшний день документ и секретарь убрал ее в ларец, пожелал местоблюстителю и его помощнику доброй ночи и удалился, в дверь постучали; вошел слуга, чтобы объявить о прибытии посетителя.
   Это был Борс, один из рыцарей старшего поколенья, Соратник, сражавшийся вместе с Артуром и Бедуиром в великих саксонских кампаниях и бывший вместе с ними у горы Бадон. Это был простой, прямой человек, преданный королю, но известный тем, что жаждал действия с не меньшей горячностью, чем “младокельты”. Не будучи придворным, он не терпел церемоний и стремился к простой жизни и военным походам.
   Отсалютовав Бедуиру по обычаю военного лагеря. Борс с обычной для него краткостью объявил:
   — Ты должен явиться к королеве. У нее письмо, которое она захочет тебе показать.
   Повисло недолгое пустое молчание. Потом Бедуир поднялся на ноги.
   — Уже очень поздно. Без сомнения, она уже удалилась в опочивальню. Дело, наверное, срочное.
   — Она так сказала. Иначе она не послала бы меня за тобой. Мордред встал вместе с Бедуиром.
   — Письмо? Оно прибыло с курьером?
   — Думаю, да. Что ж, ты сам знаешь, он приехал поздно. Вы и сами не так давно получили остальные депеши.
   Это было правдой. Курьер, которого ждали на закате, задержался в дороге из-за внезапно разлившейся реки и приехал незадолго до появления Борса. Отсюда и поздний час, до которого они задержались в рабочей комнате.
   — Он не упоминал ни о каком письме для королевы, — сказал Мордред.
   — А почему он должен был о нем говорить? — резко возразил Бедуир. — Если письмо для королевы, то оно не наша забота, разве что она решит обсудить его со мной. Благодарю тебя, Борс. Я пойду прямо сейчас.
   — Мне пойти сказать ей, что ты придешь?
   — Не нужно. Я пошлю Ульфина. Ты отправляйся спать, и тебе, Мордред, доброй ночи.
   С этими словами он начал застегивать пояс, который до того отложил в сторону, когда они сели за разбор вечерних дел. Слуга принес его плащ. Краем глаза увидев, что Мордред еще медлит, он с некоторой отрывистостью повторил:
   — Доброй ночи.
   Делать было нечего. Вслед за Борсом Мордред вышел из рабочей комнаты.
   Широким шагом, каким обходил посты, Ворс двинулся по коридору. Мордред, поспешая за ним, не услышал быстрых слов, с которыми Бедуир обратился к слуге:
   — Пойди скажи королеве, что я вскоре явлюсь к ней. Скажи ей… Без сомненья, ее дамы удалились на покой вместе с ней. Позаботься о том, чтобы, когда я приду, при ней была одна из фрейлин. Не важно, что придворные дамы уже спят. Разбуди их. Ты меня понял?
   Ульфин много лет был главным постельничим короля.
   — Да, мой господин, — коротко отозвался он и ушел. Мордред и Боре, идя бок о бок через двор при внешнем саде, увидели, как он спешит в покои королевы.
   — Мне это не нравится, — внезапно сказал Борс.
   — Но ведь было письмо?
   — Я сам его не видел. А я видел, как приехал верховой. Если он и вправду привез письмо для королевы, к чему ей говорить с ним сейчас? Уже почти полночь. Неужели это не может подождать до утра? Говорю тебе, не нравится мне это.
   Мордред стрельнул в него глазами. Возможно ли, чтобы злословье достигло ушей и этого верного ветерана?
   А Борс тем временем продолжил:
   — Если с королем случилось что-нибудь дурное, вести должны были прямиком попасть и к Бедуиру. Что такого им нужно обсудить, что требует уединения и ночной темноты?
   — Действительно, что? — отозвался Мордред. Ворс бросил на него раздраженный взор, но только и сказал угрюмо:
   — Ладно-ладно, лучше нам отправляться на боковую и не совать нос в чужие дела.
   Когда они достигли зала, где спало большинство молодых холостяков, несколько человек они еще застали бодрствующими. Гахерис держался на ногах, но едва-едва. Гавейн был, как всегда, пьян и к тому же болтлив. Гарет сидел у стола с Коллесом, и еще пара других развалились в креслах у очага за игрой в кости.
   Пожелав всем доброй ночи, Борс вышел, а Мордред, который в отсутствие короля жил и спал во дворце, уставился через зал на лестницу, ведущую к его покоям. Прежде чем Боре достиг ступеней, в зал с внешнего двора, едва не столкнувшись с Борсом в дверях, стремительно вошел молодой человек из Уэльса по имени Киан. С мгновенье Киан неподвижно стоял у порога, пока его свыкшиеся с темнотой глаза не привыкли к свету. Гахерис, догадавшись, где он был, бросил ему какую-то шутку, а Коллес с хриплым смешком указал на то, что туника все еще распущена.
   Ничего этого Киан не заметил. Быстрым шагом он вышел на середину комнаты и настойчиво провозгласил
   — Бедуир вошел к королеве. Я его видел. Вошел прямиком в дверку в стене сада, и в окне у нее горела лампа. Агравейн вскочил на ноги.
   — Ну надо же, клянусь богом!
   Покачнувшись, поднялся и Гахерис. Рука его легла на рукоять меча.
   — Выходит, это правда. Мы все это знали! Посмотрим теперь, что скажет король, когда услышит, что жена его возлежит с любовником!
   — К чему дожидаться? — Это был голос Мадора. — Давайте сами сейчас же во всем убедимся!
   Стоя у подножия лестницы, Мордред повысил голос, стараясь перекричать всеобщий гвалт:
   — Она за ним послала. С курьером прибыло письмо. Возможно, от короля. В нем есть что-то, что она должна обсудить с Бедуиром, и потому прислала за ним Борса Скажи им, Борс!
   — Это верно, — отозвался старший рыцарь, но в голосе его все еще звучала тревога.
   Почуяв ее, Мадор проницательно вставил:
   — Так, выходит, тебе это тоже не по душе? Ты тоже слышал, что говорят? Что ж, коли они держат совет над письмом короля, давайте присоединимся к нему! Какие тут могут быть возраженья?
   — Остановитесь, глупцы! — крикнул Мордред. — Говорю вам, я был там! Все это правда! Вы что, ума лишились? Подумайте о короле! Что бы мы ни застали…
   — Ну да, что бы мы ни застали, — едва ворочая языком, ответил ему Агравейн. — Если это совет, мы присоединимся к нему как верные слуги короля…
   — А если это свиданье похотливых любовников, — вставил Гахерис, — то мы можем послужить королю и в другом.
   — Только посмей ее тронуть! — Мордред, голос которого стал резким от страха за королеву, протолкался сквозь толпу и схватил Гахериса за руку.
   — Ее? Не на сей раз. — Гахерис был пьян, но держался на ногах, смеялся, но в глазах его стоял призрак непогребенной вины. — А вот Бедуир… Если Бедуир там, где я думаю, что останется королю, как не поблагодарить нас за дела сегодняшней ночи?
   Борс кричал, и на него кричали, заглушая его голос. Мордред, не отпуская руки Гахериса, быстро говорил, урезонивая, пытаясь остудить запал и норов толпы. Но они слишком много выпили, слишком жаждали действия, и они ненавидели Бедуира. Теперь их было не остановить. Мордред, все еще цеплявшийся за рукав Гахериса, обнаружил, что толпа подхватила его — теперь их было больше дюжины; сдавив, они увлекли за собой и Борса, и даже Гарета, который с побелевшим лицом замыкал всю процессию, — и тащит через укутанную тенями сводчатую галерею, окаймлявшую двор, и в дверку, что вела на личную лестницу королевы. Поставленный там слуга, сонный, но достаточно бдительный, оттолкнулся от стены и разомкнул уже губы узнать, что у них тут за дело, но увидел Мордреда. Это стоило ему мгновения промедления, которым воспользовался Коллес, чтобы свалить с ног его ударом рукоятью кинжала.