Огромный холл очень высок и полон теней. Пол — шахматная доска иа черного и белого мрамора. На широкую лестницу падали пять столбов солнечного света из огромного окна, перед которым ряд ступеней разделяется на два элегантных завитка к галерее. Все остальное скрывалось в темноте, в том числе и женщина, которая нас встречала. Домоправительница, наверное. Примерно шестьдесят лет, полное, доброе лицо, седые старомодно причесанные волосы. Черное строгое платье, единственное украшение — золотое пенсне с цепочкой, торчащее из кармана высоко на груди. Очень приятная дама, точно не местная. Она приветствовала мадам немножко запыхавшись, как ни странно на очень плохом французском, и смотрела на меня с любопытством. Мадам почти на нее не реагировала, при этом освещении на ее лице ясно проступили все морщины.
— С хозяином… все в порядке?
— Да, мадам, он был последние несколько дней совсем, как прежде, если можно так сказать… Всем интересовался, строил планы, совсем, как раньше, мадам.
Она явно была довольна, что может сообщить хорошие новости, но мадам не обрадовалась.
— Планы?
— Да, мадам. Не то, чтобы я что-то понимала, но он и Арман Лесток долго их обговаривали, и много лишнего народу работает в саду, сегодня приходил человек осматривал дом, чтобы оценить работы, о которых хозяин говорил в прошлом году. Они с хозяином ходили смотреть камни на западном балконе. Лифт был наверху, когда Седдон разжигал огонь в библиотеке.
Мадам нервно теребила перчатки.
— Он что-нибудь слышал от Ипполита?
— Наверное, мадам. Письмо было неделю назад, во вторник… Нет в среду, это Ваше письмо было во вторник, про девушку. — Она немножко попыхтела и продолжила. — Точно. Из Афин письмо было в среду, потому что здесь был Арман Лесток и…
— Очень хорошо, миссис Седдон, спасибо. — Мадам, похоже, не слушала. — Вы сказали, хозяин наверху? Пошлите кого-нибудь сказать, что мы с мисс Мартин приехали.
— Я это уже сделала, мадам. Он очень настойчиво просил об этом ему сразу сообщить.
— Спасибо. — Мадам де Валми повернулась ко мне, все такая же нервная, и заговорила по-английски. — Миссис Седдон, это — мисс Мартин. Я писала Вам о ней. Мисс Мартин, миссис Седдон здесь является домоправительницей. Она англичанка, и Вы не будете чувствовать себя одиноко. Ее муж — наш дворецкий, и они сделают все, чтобы облегчить Вам жизнь.
— Это точно, — сказала миссис Седдон очень тепло. Она мне поулыбалась и покивала, золотая цепь на ее груди позвенела и покачалась. — Очень рада Вас видеть, вот уж да.
— Комнаты мисс Мартин готовы?
— Конечно, мадам, конечно. Я ее туда отведу, потом повожу, все покажу, потому что ей, наверное здесь пока неловко.
— Спасибо, но не сразу. Ей надо подняться наверх. Подождете?
— Конечно, мадам.
Миссис Седдон опять засияла и решительно запыхтела вверх по лестнице.
Мадам де Валми вроде собралась что-то сказать, но вдруг ее взгляд перелетел через мое плечо, а руки, которые до сих пор мучили перчатки, затихли. «Леон». Я ничего не услышала, но быстро повернулась. Даже тогда я не сразу увидела сгусток темноты, который оторвался от остальных теней и скользнул вперед. Хотя я знала, чего ожидать, мои глаза инстинктивно посмотрели сначала слишком высоко, а потом взгляд непроизвольно упал на приземистую фигуру, беззвучно несущуюся вперед футах в шести от меня.
Жалость, отвращение, любопытство, твердое намерение ничего не показать… Какие бы чувства во мне ни боролись, они отлетели, как листья под порывом ветра. Может быть помогла театральность его появления — тень, а через мгновение… Леона де Валми никому бы не пришло в голову жалеть. Большой, красивый, могучий мужчина в кресле на колесах не говоря ни слова немедленно подавил всех присутствующих. Он еще не остановился, а все слуги растворились в воздухе, осталась только исходящая паром миссис Седдон на правой лестнице.
Первое впечатление не имело никакого отношения к его инвалидности, он оказался самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. Опыт у меня, конечно, не большой, но в любой компании этот человек был бы на виду. Возраст пошел ему только на пользу, бледное изможденное лицо и белые волосы поразительно контрастировали с темными глазами и четкими черными бровями. Тонкие, почти жестокие губы, наверняка знали боль. Мягкие руки, казалось, устали от бездействия. Какой еще инвалид, хозяин дома, и с половиной тела в два раза живее всех остальных.
Он улыбнулся жене и повернулся ко мне, не погасив привлекательной улыбки. Непонятно с какой стати я занервничала, Элоиза де Валми представила нас друг другу голосом слишком высоким, как перетянутая струна. Я подумала, что она его боится, а потом сказала себе: «Не будь дурой» Это все результаты папиных загадочных построений, обработанных моим романтическим воображением. Если человек выглядит, как падший архангел, и предпочитает появляться, как король демонов, через потайной ход, совсем не обязательно чувствовать запах серы.
Очень неудобно наклоняться, чтобы пожать руку, но надеюсь, сумела это скрыть. Мой самоконтроль, впрочем, оказался ошибкой. Он спросил мягко:
— Вас предупредили?
Его вопросительный взгляд скользнул на жену, она слабым движением возразила, он поднял брови. Слишком быстро он соображал.
Загнав поглубже свои секреты, я неопределенно повторила:
— Предупредили?..
— О падении Люцифера из рая, мисс Мартин.
Я почувствовала, что мои глаза вытаращились. Он что, мысли читает? И уверен, что я почувствовала запах серы? И он себя, значит, воспринимает, как ангела, исполосованного молниями? Ну что же, это делает его человечнее.
Прежде, чем я успела заговорить, он опять улыбнулся.
— Наверное, слишком загадочно изъясняюсь. Имею в виду несчастный случай…
Я ответила слишком торопливо:
— Да я поняла. Удивилась потому, что так подумала сама…
— Да ну? — он вроде подсмеивался над собой, но, по-моему, был доволен. Но его смех замер, он оценивающе на меня уставился, и я вспомнила, что я — слуга, а он — мой хозяин.
Я покраснела и ляпнула:
— Кто-то мне говорил про ваш несчастный случай в самолете.
— Да? Может быть, наш знакомый?
— Наверное. Мы болтали. Когда я сказала, что еду сюда, она вспомнила, что встречала вас.
— Она? — спросила Элоиза де Валми.
— Как зовут не знаю, она, кажется, из Лиона или что-то вроде этого. Не помню.
Леон де Валми резко прекратил допрос.
— Кем бы она ни была, хорошо, что сказала. — Он задумался на миг, глядя на свои руки, и медленно продолжил. — Это может показаться странным, но жена не любит говорить о моих физических недостатках, поэтому они производят на людей шоковое впечатление. И я сам, хотя прошло двенадцать лет, очень переживаю, когда встречаюсь с новыми людьми и заглядываю им в глаза. Возможно мы с женой ведем себя очень глупо, а Вы уже думаете, что я — невротик. Но это простительно, мисс Мартин, все иногда притворяются, что существует что-то нереальное, и не хотят, чтобы разрушали их видения. — Он встретился со мной глазами. — Когда-нибудь это должно потерять значение, но до того времени…
Он говорил ничуть не горько, с легкой печалью, но я до такой степени от него ничего подобного не ожидала, что растерялась, обезоружилась и обнаружила, что глупо и импульсивно отвечаю:
— Нет, ну пожалуйста не принимайте близко к сердцу. Физические недостатки — неподходящее слово, это последнее, о чем можно подумать, глядя на Вас, честное слово…
Я замолчала в ужасе. Линде Мартин говорить такое месье де Валми уже достаточно плохо. Новой гувернантке своему нанимателю — невозможно. Я не сразу осознала, что он, в сущности, меня спровоцировал, кусала губу и хотела провалиться сквозь землю. Я услышала, что панически бормочу:
— Простите пожалуйста. Не должна была этого говорить. Имела в виду…
— Спасибо дорогая. — Его голос был также печален, но глаза веселились. — Похоже, Элоиза, что твоя избыточно глупая приятельница леди Бенчли наконец-то оправдала свое существование, порекомендовав нам мисс Мартин. Нам, безусловно, очень повезло, мисс, мы рады приветствовать вас в Валми. Надеюсь, вы почувствуете себя как дома. — Опять что-то сверкнуло в его глазах. — Боюсь, не очень удачное выражение. Лучше будет, если я скажу, что надеюсь, Валми станет вашим домом?
Я сказала несколько окоченело:
— Спасибо, Вы очень добры. Я была рада иметь возможность приехать, и приложу максимальные усилия…
— Постараетесь нас удовлетворить? Обычная общая фраза, не так ли? Почему вы так смотрите?
— Извините. Это неприлично. Просто вы так здорово говорите по-английски… — Я пришла в отчаяние от своей нелепости и добавила, — Сэр!
Он засмеялся так замечательно, что все его игры, какими бы они ни были, потеряли значение. Он задавал совершенно естественные вопросы о путешествии и моих первых впечатлениях, мадам присоединилась, улыбаясь, и скоро совместными усилиями они вернули меня в более — менее обычное расслабленное состояние. Даже более того, они мне понравились. Обаяние этого человека было физически осязаемо, а включил он его на полную мощность. А я еще была и очень податлива со своими одиночеством, усталостью и бестолковостью. Через несколько минут я чувствовала себя прекрасно, в восхитительном обществе и твердо намеревалась полюбить Валми и чуть ли не снова обрести семью. Какая сера? Ерунда.
Но все равно я помнила тот давнишний разговор. Папа сказал:
— Наверняка, не представляешь…
Ясно, что он имел в виду. Человек без сомнения чертовски привлекателен. И это наречие я употребила сознательно, это — mot juste. И, очаровательный или нет, обида еще не совсем прошла. Он играл со мной в какую-то нехорошую игру, заставил предложить жалость и утешение, хотя они были не нужны, и получил от этого удовольствие. Я не пыталась себе объяснить, что исторгло из меня поток лжи о пожилой даме из Лиона, но точно знала, что никогда не признаюсь Леону Валми в том, что говорю по-французски лучше, чем он по-английски. И я очень хорошо слышала, что он сказал жене, когда отпустил меня и я шла вверх по лестнице.
Он сказал мягко, и я чувствовала его взгляд:
— Все равно, Элоиза, очень может быть, что ты жестоко ошиблась…
3
— С хозяином… все в порядке?
— Да, мадам, он был последние несколько дней совсем, как прежде, если можно так сказать… Всем интересовался, строил планы, совсем, как раньше, мадам.
Она явно была довольна, что может сообщить хорошие новости, но мадам не обрадовалась.
— Планы?
— Да, мадам. Не то, чтобы я что-то понимала, но он и Арман Лесток долго их обговаривали, и много лишнего народу работает в саду, сегодня приходил человек осматривал дом, чтобы оценить работы, о которых хозяин говорил в прошлом году. Они с хозяином ходили смотреть камни на западном балконе. Лифт был наверху, когда Седдон разжигал огонь в библиотеке.
Мадам нервно теребила перчатки.
— Он что-нибудь слышал от Ипполита?
— Наверное, мадам. Письмо было неделю назад, во вторник… Нет в среду, это Ваше письмо было во вторник, про девушку. — Она немножко попыхтела и продолжила. — Точно. Из Афин письмо было в среду, потому что здесь был Арман Лесток и…
— Очень хорошо, миссис Седдон, спасибо. — Мадам, похоже, не слушала. — Вы сказали, хозяин наверху? Пошлите кого-нибудь сказать, что мы с мисс Мартин приехали.
— Я это уже сделала, мадам. Он очень настойчиво просил об этом ему сразу сообщить.
— Спасибо. — Мадам де Валми повернулась ко мне, все такая же нервная, и заговорила по-английски. — Миссис Седдон, это — мисс Мартин. Я писала Вам о ней. Мисс Мартин, миссис Седдон здесь является домоправительницей. Она англичанка, и Вы не будете чувствовать себя одиноко. Ее муж — наш дворецкий, и они сделают все, чтобы облегчить Вам жизнь.
— Это точно, — сказала миссис Седдон очень тепло. Она мне поулыбалась и покивала, золотая цепь на ее груди позвенела и покачалась. — Очень рада Вас видеть, вот уж да.
— Комнаты мисс Мартин готовы?
— Конечно, мадам, конечно. Я ее туда отведу, потом повожу, все покажу, потому что ей, наверное здесь пока неловко.
— Спасибо, но не сразу. Ей надо подняться наверх. Подождете?
— Конечно, мадам.
Миссис Седдон опять засияла и решительно запыхтела вверх по лестнице.
Мадам де Валми вроде собралась что-то сказать, но вдруг ее взгляд перелетел через мое плечо, а руки, которые до сих пор мучили перчатки, затихли. «Леон». Я ничего не услышала, но быстро повернулась. Даже тогда я не сразу увидела сгусток темноты, который оторвался от остальных теней и скользнул вперед. Хотя я знала, чего ожидать, мои глаза инстинктивно посмотрели сначала слишком высоко, а потом взгляд непроизвольно упал на приземистую фигуру, беззвучно несущуюся вперед футах в шести от меня.
Жалость, отвращение, любопытство, твердое намерение ничего не показать… Какие бы чувства во мне ни боролись, они отлетели, как листья под порывом ветра. Может быть помогла театральность его появления — тень, а через мгновение… Леона де Валми никому бы не пришло в голову жалеть. Большой, красивый, могучий мужчина в кресле на колесах не говоря ни слова немедленно подавил всех присутствующих. Он еще не остановился, а все слуги растворились в воздухе, осталась только исходящая паром миссис Седдон на правой лестнице.
Первое впечатление не имело никакого отношения к его инвалидности, он оказался самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. Опыт у меня, конечно, не большой, но в любой компании этот человек был бы на виду. Возраст пошел ему только на пользу, бледное изможденное лицо и белые волосы поразительно контрастировали с темными глазами и четкими черными бровями. Тонкие, почти жестокие губы, наверняка знали боль. Мягкие руки, казалось, устали от бездействия. Какой еще инвалид, хозяин дома, и с половиной тела в два раза живее всех остальных.
Он улыбнулся жене и повернулся ко мне, не погасив привлекательной улыбки. Непонятно с какой стати я занервничала, Элоиза де Валми представила нас друг другу голосом слишком высоким, как перетянутая струна. Я подумала, что она его боится, а потом сказала себе: «Не будь дурой» Это все результаты папиных загадочных построений, обработанных моим романтическим воображением. Если человек выглядит, как падший архангел, и предпочитает появляться, как король демонов, через потайной ход, совсем не обязательно чувствовать запах серы.
Очень неудобно наклоняться, чтобы пожать руку, но надеюсь, сумела это скрыть. Мой самоконтроль, впрочем, оказался ошибкой. Он спросил мягко:
— Вас предупредили?
Его вопросительный взгляд скользнул на жену, она слабым движением возразила, он поднял брови. Слишком быстро он соображал.
Загнав поглубже свои секреты, я неопределенно повторила:
— Предупредили?..
— О падении Люцифера из рая, мисс Мартин.
Я почувствовала, что мои глаза вытаращились. Он что, мысли читает? И уверен, что я почувствовала запах серы? И он себя, значит, воспринимает, как ангела, исполосованного молниями? Ну что же, это делает его человечнее.
Прежде, чем я успела заговорить, он опять улыбнулся.
— Наверное, слишком загадочно изъясняюсь. Имею в виду несчастный случай…
Я ответила слишком торопливо:
— Да я поняла. Удивилась потому, что так подумала сама…
— Да ну? — он вроде подсмеивался над собой, но, по-моему, был доволен. Но его смех замер, он оценивающе на меня уставился, и я вспомнила, что я — слуга, а он — мой хозяин.
Я покраснела и ляпнула:
— Кто-то мне говорил про ваш несчастный случай в самолете.
— Да? Может быть, наш знакомый?
— Наверное. Мы болтали. Когда я сказала, что еду сюда, она вспомнила, что встречала вас.
— Она? — спросила Элоиза де Валми.
— Как зовут не знаю, она, кажется, из Лиона или что-то вроде этого. Не помню.
Леон де Валми резко прекратил допрос.
— Кем бы она ни была, хорошо, что сказала. — Он задумался на миг, глядя на свои руки, и медленно продолжил. — Это может показаться странным, но жена не любит говорить о моих физических недостатках, поэтому они производят на людей шоковое впечатление. И я сам, хотя прошло двенадцать лет, очень переживаю, когда встречаюсь с новыми людьми и заглядываю им в глаза. Возможно мы с женой ведем себя очень глупо, а Вы уже думаете, что я — невротик. Но это простительно, мисс Мартин, все иногда притворяются, что существует что-то нереальное, и не хотят, чтобы разрушали их видения. — Он встретился со мной глазами. — Когда-нибудь это должно потерять значение, но до того времени…
Он говорил ничуть не горько, с легкой печалью, но я до такой степени от него ничего подобного не ожидала, что растерялась, обезоружилась и обнаружила, что глупо и импульсивно отвечаю:
— Нет, ну пожалуйста не принимайте близко к сердцу. Физические недостатки — неподходящее слово, это последнее, о чем можно подумать, глядя на Вас, честное слово…
Я замолчала в ужасе. Линде Мартин говорить такое месье де Валми уже достаточно плохо. Новой гувернантке своему нанимателю — невозможно. Я не сразу осознала, что он, в сущности, меня спровоцировал, кусала губу и хотела провалиться сквозь землю. Я услышала, что панически бормочу:
— Простите пожалуйста. Не должна была этого говорить. Имела в виду…
— Спасибо дорогая. — Его голос был также печален, но глаза веселились. — Похоже, Элоиза, что твоя избыточно глупая приятельница леди Бенчли наконец-то оправдала свое существование, порекомендовав нам мисс Мартин. Нам, безусловно, очень повезло, мисс, мы рады приветствовать вас в Валми. Надеюсь, вы почувствуете себя как дома. — Опять что-то сверкнуло в его глазах. — Боюсь, не очень удачное выражение. Лучше будет, если я скажу, что надеюсь, Валми станет вашим домом?
Я сказала несколько окоченело:
— Спасибо, Вы очень добры. Я была рада иметь возможность приехать, и приложу максимальные усилия…
— Постараетесь нас удовлетворить? Обычная общая фраза, не так ли? Почему вы так смотрите?
— Извините. Это неприлично. Просто вы так здорово говорите по-английски… — Я пришла в отчаяние от своей нелепости и добавила, — Сэр!
Он засмеялся так замечательно, что все его игры, какими бы они ни были, потеряли значение. Он задавал совершенно естественные вопросы о путешествии и моих первых впечатлениях, мадам присоединилась, улыбаясь, и скоро совместными усилиями они вернули меня в более — менее обычное расслабленное состояние. Даже более того, они мне понравились. Обаяние этого человека было физически осязаемо, а включил он его на полную мощность. А я еще была и очень податлива со своими одиночеством, усталостью и бестолковостью. Через несколько минут я чувствовала себя прекрасно, в восхитительном обществе и твердо намеревалась полюбить Валми и чуть ли не снова обрести семью. Какая сера? Ерунда.
Но все равно я помнила тот давнишний разговор. Папа сказал:
— Наверняка, не представляешь…
Ясно, что он имел в виду. Человек без сомнения чертовски привлекателен. И это наречие я употребила сознательно, это — mot juste. И, очаровательный или нет, обида еще не совсем прошла. Он играл со мной в какую-то нехорошую игру, заставил предложить жалость и утешение, хотя они были не нужны, и получил от этого удовольствие. Я не пыталась себе объяснить, что исторгло из меня поток лжи о пожилой даме из Лиона, но точно знала, что никогда не признаюсь Леону Валми в том, что говорю по-французски лучше, чем он по-английски. И я очень хорошо слышала, что он сказал жене, когда отпустил меня и я шла вверх по лестнице.
Он сказал мягко, и я чувствовала его взгляд:
— Все равно, Элоиза, очень может быть, что ты жестоко ошиблась…
3
Не представляла, что существуют на свете такие красивые комнаты, не то, чтобы в них жить. Я сразу подскочила к высокому окну, выходящему на запад. Прямо передо мной на горе произрастала густая сказочная чаща, ниже, вдоль зигзага дороги, голые вершины деревьев двигались, как облака. В золотом воздухе висел балкон с каменными перилами. Субиру на юге бриллиантово сверкал. Миссис Седдон стояла за моей спиной и ждала, улыбаясь, сложив пухлые руки на пухлой груди.
— Это… Прекрасно! — сказала я.
— Милое местечко, — ответила она успокаивающе. — Хотя некоторые, конечно, не любят жить в деревне. Лично я всегда жила в деревне. Теперь покажу тебе спальню, пошли. — Мы пересекли очаровательную гостиную и вошли в дверь в углу напротив камина. — Твои комнаты смежные. Как и у всех комнат в этой части здания двери выходят в южный коридор и на балкон, который идет вдоль всего дома. Это твоя спальня.
Спальня оказалась еще красивее гостиной. Я сказала об этом, и домоправительница, кажется, обрадовалась. Она подошла к двери. Я не сразу поняла, что это дверь, потому что она была украшена золотом и слоновой костью.
— Дверь в ванную. Спальня Филиппа открывается в нее с другой стороны. Она у вас одна на двоих, ничего?
В приюте, чтобы помыться в ванной, мы занимали очередь.
— Ничего. — сказала я. — Очень современно, ванна прямо в стенах замка. Интересно, все призраки улетели, когда прокладывали трубы?
— Никто о призраках не говорил, — сказала миссис Седдон успокоительно. — Раньше здесь была темная комната по всей стене. Ее разделили пополам и сделали ванную и маленькую буфетную с электрической плитой, чтобы готовить себе чай, а Филиппу — шоколад на ночь. Вот тут.
Она открыла дверь в маленькую аккуратную комнатку. Рядом с дверью в идеальном порядке были сложены все принадлежности для уборки: пылесос, лестница, щетки, швабры. Маленькая электрическая плита уютно устроилась между сияющими полками и шкафами.
— В этом крыле всегда жили и воспитывались дети. Сначала хозяин и его братья. А все эти приспособления вместе с электричеством сделали, когда родился мистер Рауль.
— Мистер… Рауль?
— Сын хозяина. Он живет в Беломвине. Это поместье хозяина на юге Франции.
— Про поместье я слышала, но не знала, что есть сын. Мадам… мало со мной говорила. Я почти ничего не знаю о семье.
— Нет? Ну, я думаю, ты быстро во всем разберешься. Ты понимаешь, что Рауль — не сын мадам. Хозяин уже был женат. Мама Рауля умерла двадцать два года назад весной, когда ему было восемь. Шестнадцать лет назад хозяин снова женился, и нельзя его винить. Это слишком большой дом для одного, ты понимаешь. Не то, чтобы, — она жизнерадостно перелетела через комнату и поправила занавеску, — он когда-нибудь сидел дома один, если ты понимаешь, что я имею в виду. Со своим старшим братом он дал Европе жару, если правду говорят, но перебеситься надо, а теперь он и не может, даже если захочет, и я очень сомневаюсь, что ему не хочется. Бедный мистер Этьен умер, да успокой Бог или дьявол его плоть, и будем надеяться… — Она повернулась ко мне, немножко запыхавшись от доверительной беседы. Похоже, мадам не удалось привить ей свою сдержанность. — А теперь, может, ты хочешь посмотреть весь дом или подождешь и попозже… Устала, наверное.
— Потом, если можно.
— Как хочешь, — она глянула проницательно. — Прислать Берту помочь распаковать вещи?
— Нет, спасибо.
Взгляд ее означал, что она прекрасно понимает — я не могу иметь желания, чтобы прислуга копалась в моих жалких пожитках. Я не обиделась, наоборот, была благодарна за ее предусмотрительность.
— А где детская? За спальней Филиппа?
— Нет. Его спальня в самом конце, потом твоя, потом твоя гостиная, а дальше детская. Затем идут комнаты мадам, а комнаты хозяина — за углом над библиотекой.
— А, да, у него там лифт?
— Точно, мисс. Его установили вскоре после несчастного случая. Это было, сейчас скажу, двенадцать лет стукнет в июне.
— Мне говорили. А вы уже здесь работали, миссис Седдон?
— Ну конечно, — она явно самодовольно закивала. — Я тут появилась тридцать два года назад, мисс, когда хозяин первый раз женился
Я села на край кровати и посмотрела на нее с интересом.
— Тридцать два года? Очень давно. Значит вы приехали с первой мадам де Валми?
— Да. Мы с ней родом из Нортумберленда.
— Значит, она была англичанкой? — удивилась я.
— Это точно. Красивая была девушка мисс Дебора. Я служила в ее доме с самого ее детства. Она встретила хозяина однажды весной в Париже и через две недели уже была помолвлена, так вот. Ой, все это очень романтично, очень. Она мне сказала: «Мери, — меня так зовут, мисс, — Мери, поедешь со мной? Я тогда не буду чувствовать себя так далеко от дома». Так она и сказала. — Миссис Седдон кивала мне, ее глаза сентиментально увлажнились. — А за мной тогда ухаживал Артур, это мистер Седдон, я быстро вышла за него замуж и заставила его поехать тоже. Я не могла отпустить мисс Дебби неизвестно куда совершенно одну.
— Конечно, нет, — сказала я с чувством, и миссис Седдон засияла, сложила руки под грудью, явно готовая говорить все время, пока я буду слушать. Было похоже, что она занялась давно забытым любимым времяпрепровождением. Меня привел в восторг вид приятного английского лица после унылых таинственных физиономий Альбертины и Бернарда, а моей собеседнице явно доставляло удовольствие мое общество. И гувернантка, конечно, приличная компания, это нельзя назвать «сплетничать с прислугой». Я решила, что миссис Седдон тоже для меня достаточно прилична, во всяком случае я собиралась сплетничать до упора. Я поощрила ее.
— А когда мисс Дебби умерла, вы не вернулись в Англию. Почему?
Похоже, она сама этого точно не знала. Отец мисс Деббн к тому времени умер, дом в Англии был продан, а в Валми и у нее, и у мужа была отличная работа, и «хозяин» не хотел, чтобы они увольнялись… Еще я поняла, что симпатия мисс Дебби поставила их в положение, которого они бы в другом доме не достигли. Теперь они, конечно, были на вид компетентными и уверенными в себе, но через голос и манеры миссис Седдон все равно прорывалась маленькая Мери, дочка второго садовника.
Я выслушала длинное описание мисс Дебби, ее дома, отца, пони, одежды, украшений, свадьбы, свадебных подарков и гостей. Когда я узнала о том, как бы ее мама хотела бы быть на свадьбе, если бы была жива, и на подходе возник рассказ об одежде, украшениях и свадьбе мамы, я решила немножко подправить течение разговора.
— А у мисс Дебби был сын, да? Конечно, Вы хотели остаться, чтобы за ним присматривать?
— Мистер Рауль? — Она немного поджала губы. — Для него они завели французских нянек. Такой был тихий мальчик, на Филиппа маленько похож, тихохонький, и никакого беспокойства. Кто бы мог подумать… — Тут она остановилась, повздыхала и закачала головой. — Ну мисс, он наполовину иностранец, что ни говорите.
Вся провинциальная Англия выразилась в этой фразе. Я с нетерпением ждала продолжения, но она с удивительной вредностью сказала:
— Но вообще-то я никогда не была сплетницей. Извини, мне пора работать, а тебе — распаковывать вещи. Ну, мисс, если только что будет нужно, только попросите у меня или Седдона, и мы все сделаем.
— Спасибо большое. Я очень рада, что вы здесь оказались, — добавила я наивно, доставила старушке удовольствие.
— Очень мило с твоей стороны. Но ты скоро освоишься, во всем разберешься. Я когда сюда приехала, слова по-французски не могла сказать, а теперь говорю не медленнее их.
— Да, я слышала. У вас здорово получается. — Я встала и опять закрыла замки чемодана. — Тридцать лет — это очень долго, к тому же далеко от дома. А не захотелось вернуться, когда месье де Валми женился опять?
— Мы говорили об этом с Седдоном, но у него легкий характер, нам понравилась новая мадам, и она, вроде, нами довольна, мы и остались. А потом у меня в детстве была ужасная астма, никакие лекарства не помогали. А тут все прекрасно прошло. Иногда бывает, но почти сразу проходит. Это воздух. Он тут очень здоровый и сухой.
— Здесь очень красиво.
— А потом, — сказала миссис Седдон, — когда с хозяином произошло несчастье, он и слышать не хотел, чтобы мы уехали. Он не выносит перемен, понимаешь?
— Поняла по его словам в холле. Он… Ему очень больно?
— Больно? Нет. Но бывают дни. И нельзя его обвинять, при таких-то делах.
— Конечно нет. Естественно иногда впадать в депрессию.
— В депрессию? — Она посмотрела на меня, как на иностранку. — Хозяин?
Я все пыталась как-то увязать впечатление легкости и уверенности в себе Леона де Валми с нарисованным им самим образом невротика.
— Да. Ему себя иногда жалко?
Она издала звук, подозрительно похожий на храп.
— Жалко себя! Да ни за что! Последнее время характер у него стал пожестче, но все что было сохранилось, и не сомневайся. Он никогда не сдастся из-за такой ерунды, как обезножеть навсегда.
— По-моему, понимаю. Во всяком случае, про это не думаешь, когда с ним говоришь. (Я не стала добавлять: «Если он сам про это не напоминает», — но мысль эта во мне засела.)
— Это точно, — Она опять кивнула. — Он сам про это почти забыл. С этим его электрическим стулом, лифтом, телефонами на каждом углу, и еще Бернард служит ему ногами, да он может делать все, что хочет. Но иногда, вот так просто, что-то опять ему все это оживляет и тогда…
Я спросила, вспоминая о сцене в холле:
— А что?
— Бог его знает. Плохая ночь, или что-то пошло не так там, куда ему самому не добраться, или что-нибудь нужно делать, а денег нет, или мистер Рауль…
И опять она резко замолчала. Я ждала. Она безо всякой необходимости поправила чехол на стуле, а потом сказала неопределенно:
— Мистер Рауль управляет для него другим поместьем Бельйвин на юге Франции, а там всегда неприятности с деньгами, это хозяина огорчает… и вообще, он здесь редко бывает, да и правильно, потому что он чаще других напоминает хозяину, что он — инвалид, и очень даже сильно.
— Напоминает? Ну, это зверство.
Она была шокирована.
— Да не нарочно, ты пойми. Я не это сказала! Это только, что… Мистер Рауль такой, каким хозяин был двадцать лет назад.
— Поняла. Он делает все то же самое. В поло играет, Да?
Домоправительница удивленно на меня взглянула.
— Они тебе про это рассказали?
— Нет. Мне это сказала его знакомая. В самолете.
— А, понятно. Да вроде того. Он мог делать все, хозяин-то. — Она улыбнулась мечтательно и немного печально. — Мисс Дебби всегда говорила, что однажды он сломает шею. Весь спорт был его, любой — машины, лошади, яхты… Даже драка на мечах. За одно это у него целая полка кубков.
— За фехтование?
— Точно, так это называется. Но машины и кони были главнее. Я часто думала, что он всем сломает шею, когда он несся по зигзагу через мост. Иногда можно было подумать, что в него вселился дьявол… Будто он мог делать все, причем лучше всех.
Да, подумала я, в это можно поверить. Даже инвалид, он все равно архангел.
— А теперь ему приходится смотреть, как сын ездит верхом и на машине и фехтует?..
— Что касается этого, у месье Рауля нет денег. Оно и хорошо, а то был бы таким, как отец. И я сказала, он здесь не часто. Он живет в Беломвине. Я там никогда не была, но, говорят, хорошенькое местечко.
Я издала неопределенный звук вежливого интереса, когда она стала мне рассказывать о том поместье, но на самом деле не слушала. Я размышляла о том, что если существует молодая копия месье де Валми, очень хорошо, что он приезжает сюда редко. Невозможно представить себе двух Леонов де Валми, уютно устроившихся под одной крышей. Опять разыгралось дурацкое романтическое воображение. Ну и ничего странного. Ведь на основании чего я размышляю? Смутных воспоминаний двенадцатилетней давности и впечатлений от мощной личности, которая каким-то чудным способом поиграла со мной для собственного развлечения, по каким-то причинам захотела создать о себе ложное представление. И тут вдруг до меня дошло, что в моем знакомстве с замком есть огромный пропуск. И что владелец всего этого великолепия, самый важный из всех Валми — месье граф, Филипп.
А теперь миссис Седдон собиралась заняться собственными делами. Она твердо побрела к двери, но только для того, чтобы там остановиться и обернуться. Я наклонилась над чемоданом и стала вытаскивать вещи, а она на меня смотрела.
— Послушай… Хозяин… Он нормально с тобой обращался, нет? Мне показалось, что он смеялся.
Я выпрямилась, не выпуская из рук носовых платков.
— Совершенно нормально, миссис Седдон. Он был очень мил.
— Ну и хорошо. Я жалела, что не смогла поговорить с тобой первой и предупредить, как он иногда обращается с незнакомыми.
Я ее очень даже понимала. Очевидно, что, так сказать, эмоциональное самочувствие поместья в основном зависит от Леона де Валми и его настроений. Я сказала жизнерадостно:
— Спасибо большое, но не беспокойтесь. Он очень хорошо со мной обращался и дал понять, что меня здесь ждут и приветствуют.
— Да ну? — Она даже глаза вытаращила. — Ну и очень хорошо. Я знаю, он был доволен, когда пришло письмо мадам о тебе, но, как правило, он ненавидит перемены в доме. Вот почему мы так удивились, когда уволили няню Филиппа, которая была с семьей много лет, и сказали, что приедет девушка из Англии.
— Мадам сказала. — Я положила платки и выудила из чемодана что-то из нижнего белья. — Но ее же не уволили. Я так поняла, что она не захотела жить в дикой местности и, так как мадам была в Лондоне, месье де Валми попросил ее найти английскую гувернантку.
— Нет. — Миссис Седдон была совершенно уверена в своих словах. — Ты чего-то не поняла. Няня привязалась к Филиппу, ее сердце чуть не разбилось, когда пришлось уходить.
— Да? Я была убеждена, что она ушла из-за заброшенности этого места. Должно быть, я ошиблась. — Я пожала плечами и упрекнула себя в склонности к этому чисто французскому жесту. — Может, мадам просто предупреждала меня, как здесь живется. Но она очень хотела взять на работу кого-нибудь, чтобы учить его английскому.
— У Филиппа прекрасный английский, — произнесла миссис Седдон сурово.
Я засмеялась и сказала:
— Рада слышать. В любом случае, если Филиппу девять, он достаточно большой, чтобы поменять няню на гувернантку. Я так поняла месье Валми, что идея состоит в этом. И для начала постараюсь называть детскую классом, девять — это слишком много, чтобы сидеть в детской.
— Господин Филипп очень маленький для своего возраста, хотя иногда, на мой взгляд, слишком важный. Но тут, конечно, нечего удивляться, после того, что случилось, бедная крошка. Он в конце концов отойдет, но это требует времени.
— Знаю.
Она молча посмотрела на меня, а потом сказала осторожно:
— Если можно спросить, ты помнишь своих родителей?
— Это… Прекрасно! — сказала я.
— Милое местечко, — ответила она успокаивающе. — Хотя некоторые, конечно, не любят жить в деревне. Лично я всегда жила в деревне. Теперь покажу тебе спальню, пошли. — Мы пересекли очаровательную гостиную и вошли в дверь в углу напротив камина. — Твои комнаты смежные. Как и у всех комнат в этой части здания двери выходят в южный коридор и на балкон, который идет вдоль всего дома. Это твоя спальня.
Спальня оказалась еще красивее гостиной. Я сказала об этом, и домоправительница, кажется, обрадовалась. Она подошла к двери. Я не сразу поняла, что это дверь, потому что она была украшена золотом и слоновой костью.
— Дверь в ванную. Спальня Филиппа открывается в нее с другой стороны. Она у вас одна на двоих, ничего?
В приюте, чтобы помыться в ванной, мы занимали очередь.
— Ничего. — сказала я. — Очень современно, ванна прямо в стенах замка. Интересно, все призраки улетели, когда прокладывали трубы?
— Никто о призраках не говорил, — сказала миссис Седдон успокоительно. — Раньше здесь была темная комната по всей стене. Ее разделили пополам и сделали ванную и маленькую буфетную с электрической плитой, чтобы готовить себе чай, а Филиппу — шоколад на ночь. Вот тут.
Она открыла дверь в маленькую аккуратную комнатку. Рядом с дверью в идеальном порядке были сложены все принадлежности для уборки: пылесос, лестница, щетки, швабры. Маленькая электрическая плита уютно устроилась между сияющими полками и шкафами.
— В этом крыле всегда жили и воспитывались дети. Сначала хозяин и его братья. А все эти приспособления вместе с электричеством сделали, когда родился мистер Рауль.
— Мистер… Рауль?
— Сын хозяина. Он живет в Беломвине. Это поместье хозяина на юге Франции.
— Про поместье я слышала, но не знала, что есть сын. Мадам… мало со мной говорила. Я почти ничего не знаю о семье.
— Нет? Ну, я думаю, ты быстро во всем разберешься. Ты понимаешь, что Рауль — не сын мадам. Хозяин уже был женат. Мама Рауля умерла двадцать два года назад весной, когда ему было восемь. Шестнадцать лет назад хозяин снова женился, и нельзя его винить. Это слишком большой дом для одного, ты понимаешь. Не то, чтобы, — она жизнерадостно перелетела через комнату и поправила занавеску, — он когда-нибудь сидел дома один, если ты понимаешь, что я имею в виду. Со своим старшим братом он дал Европе жару, если правду говорят, но перебеситься надо, а теперь он и не может, даже если захочет, и я очень сомневаюсь, что ему не хочется. Бедный мистер Этьен умер, да успокой Бог или дьявол его плоть, и будем надеяться… — Она повернулась ко мне, немножко запыхавшись от доверительной беседы. Похоже, мадам не удалось привить ей свою сдержанность. — А теперь, может, ты хочешь посмотреть весь дом или подождешь и попозже… Устала, наверное.
— Потом, если можно.
— Как хочешь, — она глянула проницательно. — Прислать Берту помочь распаковать вещи?
— Нет, спасибо.
Взгляд ее означал, что она прекрасно понимает — я не могу иметь желания, чтобы прислуга копалась в моих жалких пожитках. Я не обиделась, наоборот, была благодарна за ее предусмотрительность.
— А где детская? За спальней Филиппа?
— Нет. Его спальня в самом конце, потом твоя, потом твоя гостиная, а дальше детская. Затем идут комнаты мадам, а комнаты хозяина — за углом над библиотекой.
— А, да, у него там лифт?
— Точно, мисс. Его установили вскоре после несчастного случая. Это было, сейчас скажу, двенадцать лет стукнет в июне.
— Мне говорили. А вы уже здесь работали, миссис Седдон?
— Ну конечно, — она явно самодовольно закивала. — Я тут появилась тридцать два года назад, мисс, когда хозяин первый раз женился
Я села на край кровати и посмотрела на нее с интересом.
— Тридцать два года? Очень давно. Значит вы приехали с первой мадам де Валми?
— Да. Мы с ней родом из Нортумберленда.
— Значит, она была англичанкой? — удивилась я.
— Это точно. Красивая была девушка мисс Дебора. Я служила в ее доме с самого ее детства. Она встретила хозяина однажды весной в Париже и через две недели уже была помолвлена, так вот. Ой, все это очень романтично, очень. Она мне сказала: «Мери, — меня так зовут, мисс, — Мери, поедешь со мной? Я тогда не буду чувствовать себя так далеко от дома». Так она и сказала. — Миссис Седдон кивала мне, ее глаза сентиментально увлажнились. — А за мной тогда ухаживал Артур, это мистер Седдон, я быстро вышла за него замуж и заставила его поехать тоже. Я не могла отпустить мисс Дебби неизвестно куда совершенно одну.
— Конечно, нет, — сказала я с чувством, и миссис Седдон засияла, сложила руки под грудью, явно готовая говорить все время, пока я буду слушать. Было похоже, что она занялась давно забытым любимым времяпрепровождением. Меня привел в восторг вид приятного английского лица после унылых таинственных физиономий Альбертины и Бернарда, а моей собеседнице явно доставляло удовольствие мое общество. И гувернантка, конечно, приличная компания, это нельзя назвать «сплетничать с прислугой». Я решила, что миссис Седдон тоже для меня достаточно прилична, во всяком случае я собиралась сплетничать до упора. Я поощрила ее.
— А когда мисс Дебби умерла, вы не вернулись в Англию. Почему?
Похоже, она сама этого точно не знала. Отец мисс Деббн к тому времени умер, дом в Англии был продан, а в Валми и у нее, и у мужа была отличная работа, и «хозяин» не хотел, чтобы они увольнялись… Еще я поняла, что симпатия мисс Дебби поставила их в положение, которого они бы в другом доме не достигли. Теперь они, конечно, были на вид компетентными и уверенными в себе, но через голос и манеры миссис Седдон все равно прорывалась маленькая Мери, дочка второго садовника.
Я выслушала длинное описание мисс Дебби, ее дома, отца, пони, одежды, украшений, свадьбы, свадебных подарков и гостей. Когда я узнала о том, как бы ее мама хотела бы быть на свадьбе, если бы была жива, и на подходе возник рассказ об одежде, украшениях и свадьбе мамы, я решила немножко подправить течение разговора.
— А у мисс Дебби был сын, да? Конечно, Вы хотели остаться, чтобы за ним присматривать?
— Мистер Рауль? — Она немного поджала губы. — Для него они завели французских нянек. Такой был тихий мальчик, на Филиппа маленько похож, тихохонький, и никакого беспокойства. Кто бы мог подумать… — Тут она остановилась, повздыхала и закачала головой. — Ну мисс, он наполовину иностранец, что ни говорите.
Вся провинциальная Англия выразилась в этой фразе. Я с нетерпением ждала продолжения, но она с удивительной вредностью сказала:
— Но вообще-то я никогда не была сплетницей. Извини, мне пора работать, а тебе — распаковывать вещи. Ну, мисс, если только что будет нужно, только попросите у меня или Седдона, и мы все сделаем.
— Спасибо большое. Я очень рада, что вы здесь оказались, — добавила я наивно, доставила старушке удовольствие.
— Очень мило с твоей стороны. Но ты скоро освоишься, во всем разберешься. Я когда сюда приехала, слова по-французски не могла сказать, а теперь говорю не медленнее их.
— Да, я слышала. У вас здорово получается. — Я встала и опять закрыла замки чемодана. — Тридцать лет — это очень долго, к тому же далеко от дома. А не захотелось вернуться, когда месье де Валми женился опять?
— Мы говорили об этом с Седдоном, но у него легкий характер, нам понравилась новая мадам, и она, вроде, нами довольна, мы и остались. А потом у меня в детстве была ужасная астма, никакие лекарства не помогали. А тут все прекрасно прошло. Иногда бывает, но почти сразу проходит. Это воздух. Он тут очень здоровый и сухой.
— Здесь очень красиво.
— А потом, — сказала миссис Седдон, — когда с хозяином произошло несчастье, он и слышать не хотел, чтобы мы уехали. Он не выносит перемен, понимаешь?
— Поняла по его словам в холле. Он… Ему очень больно?
— Больно? Нет. Но бывают дни. И нельзя его обвинять, при таких-то делах.
— Конечно нет. Естественно иногда впадать в депрессию.
— В депрессию? — Она посмотрела на меня, как на иностранку. — Хозяин?
Я все пыталась как-то увязать впечатление легкости и уверенности в себе Леона де Валми с нарисованным им самим образом невротика.
— Да. Ему себя иногда жалко?
Она издала звук, подозрительно похожий на храп.
— Жалко себя! Да ни за что! Последнее время характер у него стал пожестче, но все что было сохранилось, и не сомневайся. Он никогда не сдастся из-за такой ерунды, как обезножеть навсегда.
— По-моему, понимаю. Во всяком случае, про это не думаешь, когда с ним говоришь. (Я не стала добавлять: «Если он сам про это не напоминает», — но мысль эта во мне засела.)
— Это точно, — Она опять кивнула. — Он сам про это почти забыл. С этим его электрическим стулом, лифтом, телефонами на каждом углу, и еще Бернард служит ему ногами, да он может делать все, что хочет. Но иногда, вот так просто, что-то опять ему все это оживляет и тогда…
Я спросила, вспоминая о сцене в холле:
— А что?
— Бог его знает. Плохая ночь, или что-то пошло не так там, куда ему самому не добраться, или что-нибудь нужно делать, а денег нет, или мистер Рауль…
И опять она резко замолчала. Я ждала. Она безо всякой необходимости поправила чехол на стуле, а потом сказала неопределенно:
— Мистер Рауль управляет для него другим поместьем Бельйвин на юге Франции, а там всегда неприятности с деньгами, это хозяина огорчает… и вообще, он здесь редко бывает, да и правильно, потому что он чаще других напоминает хозяину, что он — инвалид, и очень даже сильно.
— Напоминает? Ну, это зверство.
Она была шокирована.
— Да не нарочно, ты пойми. Я не это сказала! Это только, что… Мистер Рауль такой, каким хозяин был двадцать лет назад.
— Поняла. Он делает все то же самое. В поло играет, Да?
Домоправительница удивленно на меня взглянула.
— Они тебе про это рассказали?
— Нет. Мне это сказала его знакомая. В самолете.
— А, понятно. Да вроде того. Он мог делать все, хозяин-то. — Она улыбнулась мечтательно и немного печально. — Мисс Дебби всегда говорила, что однажды он сломает шею. Весь спорт был его, любой — машины, лошади, яхты… Даже драка на мечах. За одно это у него целая полка кубков.
— За фехтование?
— Точно, так это называется. Но машины и кони были главнее. Я часто думала, что он всем сломает шею, когда он несся по зигзагу через мост. Иногда можно было подумать, что в него вселился дьявол… Будто он мог делать все, причем лучше всех.
Да, подумала я, в это можно поверить. Даже инвалид, он все равно архангел.
— А теперь ему приходится смотреть, как сын ездит верхом и на машине и фехтует?..
— Что касается этого, у месье Рауля нет денег. Оно и хорошо, а то был бы таким, как отец. И я сказала, он здесь не часто. Он живет в Беломвине. Я там никогда не была, но, говорят, хорошенькое местечко.
Я издала неопределенный звук вежливого интереса, когда она стала мне рассказывать о том поместье, но на самом деле не слушала. Я размышляла о том, что если существует молодая копия месье де Валми, очень хорошо, что он приезжает сюда редко. Невозможно представить себе двух Леонов де Валми, уютно устроившихся под одной крышей. Опять разыгралось дурацкое романтическое воображение. Ну и ничего странного. Ведь на основании чего я размышляю? Смутных воспоминаний двенадцатилетней давности и впечатлений от мощной личности, которая каким-то чудным способом поиграла со мной для собственного развлечения, по каким-то причинам захотела создать о себе ложное представление. И тут вдруг до меня дошло, что в моем знакомстве с замком есть огромный пропуск. И что владелец всего этого великолепия, самый важный из всех Валми — месье граф, Филипп.
А теперь миссис Седдон собиралась заняться собственными делами. Она твердо побрела к двери, но только для того, чтобы там остановиться и обернуться. Я наклонилась над чемоданом и стала вытаскивать вещи, а она на меня смотрела.
— Послушай… Хозяин… Он нормально с тобой обращался, нет? Мне показалось, что он смеялся.
Я выпрямилась, не выпуская из рук носовых платков.
— Совершенно нормально, миссис Седдон. Он был очень мил.
— Ну и хорошо. Я жалела, что не смогла поговорить с тобой первой и предупредить, как он иногда обращается с незнакомыми.
Я ее очень даже понимала. Очевидно, что, так сказать, эмоциональное самочувствие поместья в основном зависит от Леона де Валми и его настроений. Я сказала жизнерадостно:
— Спасибо большое, но не беспокойтесь. Он очень хорошо со мной обращался и дал понять, что меня здесь ждут и приветствуют.
— Да ну? — Она даже глаза вытаращила. — Ну и очень хорошо. Я знаю, он был доволен, когда пришло письмо мадам о тебе, но, как правило, он ненавидит перемены в доме. Вот почему мы так удивились, когда уволили няню Филиппа, которая была с семьей много лет, и сказали, что приедет девушка из Англии.
— Мадам сказала. — Я положила платки и выудила из чемодана что-то из нижнего белья. — Но ее же не уволили. Я так поняла, что она не захотела жить в дикой местности и, так как мадам была в Лондоне, месье де Валми попросил ее найти английскую гувернантку.
— Нет. — Миссис Седдон была совершенно уверена в своих словах. — Ты чего-то не поняла. Няня привязалась к Филиппу, ее сердце чуть не разбилось, когда пришлось уходить.
— Да? Я была убеждена, что она ушла из-за заброшенности этого места. Должно быть, я ошиблась. — Я пожала плечами и упрекнула себя в склонности к этому чисто французскому жесту. — Может, мадам просто предупреждала меня, как здесь живется. Но она очень хотела взять на работу кого-нибудь, чтобы учить его английскому.
— У Филиппа прекрасный английский, — произнесла миссис Седдон сурово.
Я засмеялась и сказала:
— Рада слышать. В любом случае, если Филиппу девять, он достаточно большой, чтобы поменять няню на гувернантку. Я так поняла месье Валми, что идея состоит в этом. И для начала постараюсь называть детскую классом, девять — это слишком много, чтобы сидеть в детской.
— Господин Филипп очень маленький для своего возраста, хотя иногда, на мой взгляд, слишком важный. Но тут, конечно, нечего удивляться, после того, что случилось, бедная крошка. Он в конце концов отойдет, но это требует времени.
— Знаю.
Она молча посмотрела на меня, а потом сказала осторожно:
— Если можно спросить, ты помнишь своих родителей?