Полдневное солнце раскалило тропинку, она прожигала туфли, как раскаленный металл, я взялась рукой за камень, очень больно. Я карабкалась, как могла, быстро и беззвучно, пыль осыпалась как песок под ногами, мелкие камушки падали на землю со звуком пистолетных выстрелов, я дышала громко до всхлипа.
Пройдя полпути, я услышала, что он возвращается. Я замерла, прижалась ящерицей к голой скале, камень прожаривал тонкое платье. Скоро он увидит меня. Не успею добраться доверху. Спрятаться бы как-нибудь… Некуда. Голый зигзаг козьей тропы, природные каменные ступени, открытые солнцу… Не обращая внимания на шум, я полезла по ступеням, свернула с тропы и спряталась за убогое ограждение засохших кустов высотой в фут, как комок колючей проволоки. Я прижалась к своему убежищу, мяла его отчаявшимися руками. Нормальный кошмар — барьер между мной и убийцей и должен осыпаться под руками.
Я вжалась в пыль. Смогла бы, зарылась бы, прижалась к ней щекой, жарилась на солнце и смотрела вниз. Ангелос быстро прошел к пещере и скрылся из виду. Я ждала… Только собралась начать двигаться, как он появился снова, но уже осторожный, двигался очень тихо и оглядывался. В руке — его собственный фонарь, который я уронила у тела Нигеля. Улыбка не сошла с губ. Я лежала тихо, звенел копытами невидимый мул. Грек поднял голову, обвел глазами скалы, пожал плечами, спрятал фонарь в карман. Из другого достал пистолет, взвесил его в руке и повернул к пещере. Руки мои сжимали пыль. Фонарь он, конечно, узнал. Пошел искать в пещере того, кто его уронил. Скоро выйдет. Бессмысленно его ждать, чтобы выстрел смел меня отсюда. Мускулы мои проволочно напряглись, скоро он скроется с глаз, и я побегу.
Что-то упало мне на руку, причинив острую боль. Камушек. А потом душ из пыли и маленьких камней откуда-то выше меня посыпался, как стая крыс, стукаясь об скалы выстрелами. Ангелос замер и уставился прямо на меня. Я не шевелилась. Он просто не мог меня видеть. Страшнее звуки сверху — Димитриос, а за ним Саймон? Или жизнерадостный Саймон, который хочет сообщить мне, что справедливость восторжествовала, и мародер прошлой ночи понес заслуженное наказание. Надежда, что грек рассказал Саймону об Ангелосе, растворилась в звуке этих неосторожных шагов. Ангелос напрягся и спрятался за скалой. Звуки приближались. Я повернула голову так, что вывернув глаза почти до полного вылезания, видела вершину скалы. Если это Саймон, надо закричать, я приготовилась, открыла рот и облизала пыль с пересохших губ. Что-то шевельнулось на фоне сияющего неба.
Коза. Другая. Три большие черные козы с желтыми глазами и развесистыми ушами мирно брели надо мной по сияющему небу. Вдалеке пропела свирель, как ручей Аполлона. От облегчения я опьянела, закрыла глаза и расслабилась в пыли. Сладкий ароматный запах напоминал об английских садах, чае, пчелах…
Не знаю через сколько минут или часов, но, когда я вернулась к реальности, Ангелос в полной тишине оставил укрытие и стоял, где раньше, в центре, глядя на край скалы.
Тихо я повернула голову. Козы не удалились. Стояли как на витрине в магазине стройным рядом и смотрели вниз, выставив вперед уши, глаза внимательные и любопытные…
Шесть желтых сатирьих глаз уставились на меня, в сорока футах ниже их. Ангелос пошел к скале. Козы ушли, опять посыпалась пыль.
Сердце мое дергалось и прыгало, но я не шевелилась. Я застыла, кровь остановилась, я лежала совершенно плоская и не могла шевелиться. Грек очень близко, убегать поздно, я вжалась в землю. В общем-то я не совсем на виду, можно надеяться или нет, что он пройдет мимо поворота и не заметит?.. Платье бледное, пыльное… Он ведь мог меня не заметить? Чуть-чуть ниже меня он заколебался, сопел и смотрел вверх. Мое замирающее дыхание шевелило пыль под носом. Двинулся дальше — не вверх, а прямо подо мной, налево. Отсрочка. Через мертвые растения я видела его макушку. Он сошел с тропы, осыпал камешки ногами, сухая трава трещала. Он перемещался очень осторожно, все время останавливался. Внимательно обыскал ямку, в которой не спрятался бы и ребенок, почти обнюхал, как собака с пистолетом в руке. Я начала надеяться, что он удовлетворится. Но он повернул обратно на тропу и пошел вверх, прямо ко мне.
Я даже не испугалась. Ощущение полной ирреальности происходящего. Это — не со мной. Мне казалось, что никто не верит в собственную смерть, особенно насильственную. Что-нибудь его остановит. Это не может произойти. Не со мной. Я лежала, почти расслабленная, покорная судьбе в пыли, а убийца медленно поднимался ко мне. Скоро он придет и сразу меня увидит, а может, и чуть попозже, но не минует… Я где-то читала, что самое опасное и труднопреодолимое желание в таких обстоятельствах — сдаться и умереть, но никогда в это не верила. Оказалось — правда. Может, я не захотела, чтобы он нашел меня униженной и жалкой, валяющейся у него в ногах, но я встала. Поднялась перед ним и начала отряхивать платье, не обращая на него внимания. Он замер, как мертвый.
Идти было некуда, только к нему. И я отправилась в бесконечное путешествие мимо него, опять как во сне. В глаза его я не смотрела. Он немного подвинулся, и я проскользнула, проплыла рядом. Мы направлялись вниз. На уровне земли я споткнулась, он поддержал меня за руку, плоть моя взбунтовалась, я чуть не потеряла сознание. Ангелос развернул мое онемевшее тело к себе лицом. Если бы он не перестал меня трогать, я бы заорала, но он убрал конечности, и я сохранила молчание и, наверное, жизнь. Я отошла на шаг и села, ноги не держали, уперлась руками в теплый камень и посмотрела на этого человека. Он стоял, ноги врозь, одна рука за поясом, другая — висит сбоку с пистолетом. Голова вперед, как у задумчивого быка. Жесткая обычная улыбка, правильные арки бровей, жестокие глаза — сплошь черные, без зрачков и света изнутри. Ноздри подрагивали. Кудри у лба тугие и мокрые от пота.
Видимо, он вчера неплохо меня рассмотрел.
— Значит, это мой маленький дружок из студии, да?
Попыталась ответить, не вышло. Хрип.
Он заулыбался сильнее.
Голос вернулся:
— Надеюсь, я сделала вам больно.
— Счет мы скоро полностью уравняем. Где англичанин?
— Не знаю.
Он шагнул вперед, я прижалась спиной к скале. Выражение его лица не менялось, но голос…
— Не будь дурой. Ты пришла сюда не одна, где он?
— Я… мы сидели на горе и вдруг увидели этого парня, Димитриоса, знаете, он гид. Саймон, мой друг, пошел с ним поговорить. Мы думали, что это он воевал вчера в студии, и мне кажется… Саймон хотел выяснить, куда он пошел потом.
Это было так похоже на правду, что я надеялась, он поверит. Про Саймона. Мне-то ничего не поможет.
— И ты все время была здесь, на горе?
— Я… Нет, почему? Погуляла немного, а потом думала, может, Саймон вернется, и…
— Не была в пещере?
Холодное солнце. Ледяная скала. Если до сих пор я неизвестно почему надеялась, теперь знала точно.
Я умру. Видела, не видела мула, пещеру, Нигеля, Даниэль, сокровище — все это неважно. Я исчезну потому, что видела Ангелоса.
Он вытащил из кармана фонарь.
— Ты оставила его, да?
— Да. — А он-то думал, что я буду все отрицать. — Уронила, когда увидела тело Нигеля. И была в пещере, когда вы убили Даниэль.
Металл фонаря блеснул, шевельнулся. По крайней мере, я его заинтересовала. Если разговорить этого выродка, пожить еще несколько минут, вдруг случится чудо, и я не умру. Убийцы любят беседовать о своих свершениях? Но скорее всего, убийства такая для него обычная вещь, что ему их совершать неинтересно, не то, что обсуждать…
Но он ведь садист, может, согласится напугать меня, прежде чем прикончить?
— Зачем вы его пытали? А вы правда собирались ее убить?
Не похоже, чтобы сработало. Бросил фонарь и огляделся. Положил пистолет аккуратно рядом с фонарем на куртку и повернулся ко мне.
Я попыталась шевельнуться, но оказалась еще ближе к нему, попробовала убежать, но он поймал меня сзади и притянул обратно легко, как тряпочную куклу. Я, наверное, с ним дралась. Не помню ничего, кроме слепой паники, ощущения беспомощности, кислого запаха пота и железных рук, которые вели меня с таким малым усилием, будто я — пойманное случайно насекомое, бабочка. Одной рукой он зажал мне рот, разбивая губы о зубы, но ладонь скользила от пота, я изворачивалась в бесплодных попытках вырваться и пыталась ударить его ногой. Я надеялась на счастливый момент, случайное преимущество, извивалась всем телом в бесплодных попытках вырваться. Он наклонился, чтобы подтащить меня поближе и утихомирить, наступил на камень и мы вместе упали.
Если бы я оказалась снизу, он бы, наверное, разбил меня вдребезги, он был большим и тяжелым. Но он упал вбок и потащил меня за собой. Грубая хватка ни на секунду не ослабела. Быстро как молния он бросил себя на мое тело и прижал к земле. Потом он схватил меня по-другому. Я оказалась на спине, левая рука вывернута, так что наш двойной вес держит ее почти на изломе, правое запястье прижато к скале. Его свободная рука полетела к моему горлу. Тяжелое тело держало меня, я не могла двигаться, но от ужаса завизжала и завертелась под ним, дергала головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, а его лапа все рвалась и рвалась к моему горлу, чтобы сжать его известной ему удобной хваткой. Я закричала, он выругался по-гречески и сильно стукнул меня по лицу. Когда моя голова откинулась назад и ударилась о камень, ладонь легла на мое горло и чуть подвинулась, сжалась…
Я была жива, возлежала лицом кверху. Чернота агонии расчистилась, рассосалась, надо мной арка неба сияла, пульсировала синим и голубым. Ангелос придавил меня к земле, я чувствовала запах его тяжелого дыхания, пот его просто вонял, мокрая горячая рука зажимала мой рот, другая успокоилась на моем горле и вдруг шевельнулась. Он не встал. Лежал очень тихо с напряженными мускулами и смотрел на вход в долину. Ладонь соскользнула с моего лица и поползла на пыльную скалу, чтобы помочь ему встать. Она прижала мне волосы, я почувствовала боль и чуть не замурлыкала от удовольствия. Это вернуло меня в жизнь. Я перестала рассматривать небо и попыталась повернуть голову, выяснить, что его так заинтересовало.
Солнце? У входа — только сияние. Потом я увидела. Я сразу узнала тень на фоне света, но все равно мурашки побежали по спине, когда сердце Ангелоса дернулось, и он сказал:
— Михаэль?
19
Пройдя полпути, я услышала, что он возвращается. Я замерла, прижалась ящерицей к голой скале, камень прожаривал тонкое платье. Скоро он увидит меня. Не успею добраться доверху. Спрятаться бы как-нибудь… Некуда. Голый зигзаг козьей тропы, природные каменные ступени, открытые солнцу… Не обращая внимания на шум, я полезла по ступеням, свернула с тропы и спряталась за убогое ограждение засохших кустов высотой в фут, как комок колючей проволоки. Я прижалась к своему убежищу, мяла его отчаявшимися руками. Нормальный кошмар — барьер между мной и убийцей и должен осыпаться под руками.
Я вжалась в пыль. Смогла бы, зарылась бы, прижалась к ней щекой, жарилась на солнце и смотрела вниз. Ангелос быстро прошел к пещере и скрылся из виду. Я ждала… Только собралась начать двигаться, как он появился снова, но уже осторожный, двигался очень тихо и оглядывался. В руке — его собственный фонарь, который я уронила у тела Нигеля. Улыбка не сошла с губ. Я лежала тихо, звенел копытами невидимый мул. Грек поднял голову, обвел глазами скалы, пожал плечами, спрятал фонарь в карман. Из другого достал пистолет, взвесил его в руке и повернул к пещере. Руки мои сжимали пыль. Фонарь он, конечно, узнал. Пошел искать в пещере того, кто его уронил. Скоро выйдет. Бессмысленно его ждать, чтобы выстрел смел меня отсюда. Мускулы мои проволочно напряглись, скоро он скроется с глаз, и я побегу.
Что-то упало мне на руку, причинив острую боль. Камушек. А потом душ из пыли и маленьких камней откуда-то выше меня посыпался, как стая крыс, стукаясь об скалы выстрелами. Ангелос замер и уставился прямо на меня. Я не шевелилась. Он просто не мог меня видеть. Страшнее звуки сверху — Димитриос, а за ним Саймон? Или жизнерадостный Саймон, который хочет сообщить мне, что справедливость восторжествовала, и мародер прошлой ночи понес заслуженное наказание. Надежда, что грек рассказал Саймону об Ангелосе, растворилась в звуке этих неосторожных шагов. Ангелос напрягся и спрятался за скалой. Звуки приближались. Я повернула голову так, что вывернув глаза почти до полного вылезания, видела вершину скалы. Если это Саймон, надо закричать, я приготовилась, открыла рот и облизала пыль с пересохших губ. Что-то шевельнулось на фоне сияющего неба.
Коза. Другая. Три большие черные козы с желтыми глазами и развесистыми ушами мирно брели надо мной по сияющему небу. Вдалеке пропела свирель, как ручей Аполлона. От облегчения я опьянела, закрыла глаза и расслабилась в пыли. Сладкий ароматный запах напоминал об английских садах, чае, пчелах…
Не знаю через сколько минут или часов, но, когда я вернулась к реальности, Ангелос в полной тишине оставил укрытие и стоял, где раньше, в центре, глядя на край скалы.
Тихо я повернула голову. Козы не удалились. Стояли как на витрине в магазине стройным рядом и смотрели вниз, выставив вперед уши, глаза внимательные и любопытные…
Шесть желтых сатирьих глаз уставились на меня, в сорока футах ниже их. Ангелос пошел к скале. Козы ушли, опять посыпалась пыль.
Сердце мое дергалось и прыгало, но я не шевелилась. Я застыла, кровь остановилась, я лежала совершенно плоская и не могла шевелиться. Грек очень близко, убегать поздно, я вжалась в землю. В общем-то я не совсем на виду, можно надеяться или нет, что он пройдет мимо поворота и не заметит?.. Платье бледное, пыльное… Он ведь мог меня не заметить? Чуть-чуть ниже меня он заколебался, сопел и смотрел вверх. Мое замирающее дыхание шевелило пыль под носом. Двинулся дальше — не вверх, а прямо подо мной, налево. Отсрочка. Через мертвые растения я видела его макушку. Он сошел с тропы, осыпал камешки ногами, сухая трава трещала. Он перемещался очень осторожно, все время останавливался. Внимательно обыскал ямку, в которой не спрятался бы и ребенок, почти обнюхал, как собака с пистолетом в руке. Я начала надеяться, что он удовлетворится. Но он повернул обратно на тропу и пошел вверх, прямо ко мне.
Я даже не испугалась. Ощущение полной ирреальности происходящего. Это — не со мной. Мне казалось, что никто не верит в собственную смерть, особенно насильственную. Что-нибудь его остановит. Это не может произойти. Не со мной. Я лежала, почти расслабленная, покорная судьбе в пыли, а убийца медленно поднимался ко мне. Скоро он придет и сразу меня увидит, а может, и чуть попозже, но не минует… Я где-то читала, что самое опасное и труднопреодолимое желание в таких обстоятельствах — сдаться и умереть, но никогда в это не верила. Оказалось — правда. Может, я не захотела, чтобы он нашел меня униженной и жалкой, валяющейся у него в ногах, но я встала. Поднялась перед ним и начала отряхивать платье, не обращая на него внимания. Он замер, как мертвый.
Идти было некуда, только к нему. И я отправилась в бесконечное путешествие мимо него, опять как во сне. В глаза его я не смотрела. Он немного подвинулся, и я проскользнула, проплыла рядом. Мы направлялись вниз. На уровне земли я споткнулась, он поддержал меня за руку, плоть моя взбунтовалась, я чуть не потеряла сознание. Ангелос развернул мое онемевшее тело к себе лицом. Если бы он не перестал меня трогать, я бы заорала, но он убрал конечности, и я сохранила молчание и, наверное, жизнь. Я отошла на шаг и села, ноги не держали, уперлась руками в теплый камень и посмотрела на этого человека. Он стоял, ноги врозь, одна рука за поясом, другая — висит сбоку с пистолетом. Голова вперед, как у задумчивого быка. Жесткая обычная улыбка, правильные арки бровей, жестокие глаза — сплошь черные, без зрачков и света изнутри. Ноздри подрагивали. Кудри у лба тугие и мокрые от пота.
Видимо, он вчера неплохо меня рассмотрел.
— Значит, это мой маленький дружок из студии, да?
Попыталась ответить, не вышло. Хрип.
Он заулыбался сильнее.
Голос вернулся:
— Надеюсь, я сделала вам больно.
— Счет мы скоро полностью уравняем. Где англичанин?
— Не знаю.
Он шагнул вперед, я прижалась спиной к скале. Выражение его лица не менялось, но голос…
— Не будь дурой. Ты пришла сюда не одна, где он?
— Я… мы сидели на горе и вдруг увидели этого парня, Димитриоса, знаете, он гид. Саймон, мой друг, пошел с ним поговорить. Мы думали, что это он воевал вчера в студии, и мне кажется… Саймон хотел выяснить, куда он пошел потом.
Это было так похоже на правду, что я надеялась, он поверит. Про Саймона. Мне-то ничего не поможет.
— И ты все время была здесь, на горе?
— Я… Нет, почему? Погуляла немного, а потом думала, может, Саймон вернется, и…
— Не была в пещере?
Холодное солнце. Ледяная скала. Если до сих пор я неизвестно почему надеялась, теперь знала точно.
Я умру. Видела, не видела мула, пещеру, Нигеля, Даниэль, сокровище — все это неважно. Я исчезну потому, что видела Ангелоса.
Он вытащил из кармана фонарь.
— Ты оставила его, да?
— Да. — А он-то думал, что я буду все отрицать. — Уронила, когда увидела тело Нигеля. И была в пещере, когда вы убили Даниэль.
Металл фонаря блеснул, шевельнулся. По крайней мере, я его заинтересовала. Если разговорить этого выродка, пожить еще несколько минут, вдруг случится чудо, и я не умру. Убийцы любят беседовать о своих свершениях? Но скорее всего, убийства такая для него обычная вещь, что ему их совершать неинтересно, не то, что обсуждать…
Но он ведь садист, может, согласится напугать меня, прежде чем прикончить?
— Зачем вы его пытали? А вы правда собирались ее убить?
Не похоже, чтобы сработало. Бросил фонарь и огляделся. Положил пистолет аккуратно рядом с фонарем на куртку и повернулся ко мне.
Я попыталась шевельнуться, но оказалась еще ближе к нему, попробовала убежать, но он поймал меня сзади и притянул обратно легко, как тряпочную куклу. Я, наверное, с ним дралась. Не помню ничего, кроме слепой паники, ощущения беспомощности, кислого запаха пота и железных рук, которые вели меня с таким малым усилием, будто я — пойманное случайно насекомое, бабочка. Одной рукой он зажал мне рот, разбивая губы о зубы, но ладонь скользила от пота, я изворачивалась в бесплодных попытках вырваться и пыталась ударить его ногой. Я надеялась на счастливый момент, случайное преимущество, извивалась всем телом в бесплодных попытках вырваться. Он наклонился, чтобы подтащить меня поближе и утихомирить, наступил на камень и мы вместе упали.
Если бы я оказалась снизу, он бы, наверное, разбил меня вдребезги, он был большим и тяжелым. Но он упал вбок и потащил меня за собой. Грубая хватка ни на секунду не ослабела. Быстро как молния он бросил себя на мое тело и прижал к земле. Потом он схватил меня по-другому. Я оказалась на спине, левая рука вывернута, так что наш двойной вес держит ее почти на изломе, правое запястье прижато к скале. Его свободная рука полетела к моему горлу. Тяжелое тело держало меня, я не могла двигаться, но от ужаса завизжала и завертелась под ним, дергала головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, а его лапа все рвалась и рвалась к моему горлу, чтобы сжать его известной ему удобной хваткой. Я закричала, он выругался по-гречески и сильно стукнул меня по лицу. Когда моя голова откинулась назад и ударилась о камень, ладонь легла на мое горло и чуть подвинулась, сжалась…
Я была жива, возлежала лицом кверху. Чернота агонии расчистилась, рассосалась, надо мной арка неба сияла, пульсировала синим и голубым. Ангелос придавил меня к земле, я чувствовала запах его тяжелого дыхания, пот его просто вонял, мокрая горячая рука зажимала мой рот, другая успокоилась на моем горле и вдруг шевельнулась. Он не встал. Лежал очень тихо с напряженными мускулами и смотрел на вход в долину. Ладонь соскользнула с моего лица и поползла на пыльную скалу, чтобы помочь ему встать. Она прижала мне волосы, я почувствовала боль и чуть не замурлыкала от удовольствия. Это вернуло меня в жизнь. Я перестала рассматривать небо и попыталась повернуть голову, выяснить, что его так заинтересовало.
Солнце? У входа — только сияние. Потом я увидела. Я сразу узнала тень на фоне света, но все равно мурашки побежали по спине, когда сердце Ангелоса дернулось, и он сказал:
— Михаэль?
19
Понимание, шок, узнавание заняли несколько секунд, показавшихся веком. Время разорвалось, мгновения, как фотографии. Саймон застыл в сиянии ворот, Ангелос, сбросивший себя с моего тела и вскочивший легко, как танцор. Он, должно быть, забыл, что пистолет лежит рядом, рука автоматически потянулась к бедру. Саймон несется со скоростью слаломиста и застывает в пяти ярдах. Убийца стоял надо мной, рука на бедре, и смотрел. Спаситель не двигался.
Я не видела выражения его лица, но страх опять ворвался в кровь с болью, как тепло после обморожения. Я шевелилась в пыли и пыталась сказать Саймону, кто это, но горло потрескалось и окостенело, алмазный свет бил по мне и вокруг, загонял звуки обратно. Грек не мог не заметить этих попыток, но не обращал внимания — со мной он разобрался, можно добить и потом. И Саймон не взглянул на меня. Мужчины соединились глазами, как собаки, что ходят по кругу перед дракой. Я думала, Саймон бросится на него, как прошлой ночью. Я не заметила, как тяжело он дышит, пытается успокоить сердце и легкие после рывка по крутой дороге на мой вопль ужаса. Я не понимала и его предположения, что грек вооружен… а я лежала там, где нож и пистолет могли достать меня за секунды до того, как он вступит в контакт. Ничего этого я не в состоянии была понять, кроме того, что он не шевелится, а может, и боится. Он сделал два очень медленных шага вперед, и стало видно его лицо. Я согрелась и больше не боялась, исчезло напряжение, я расслабилась, но, почему-то, стала дрожать. В ссадины и ушибы пришла боль. Я повернулась на бок и поволокла себя в сторону, все еще задыхаясь, к стене, где сидела раньше.
Саймон сказал светским тоном:
— Я так понимаю, вы — Ангелос?
Дышал он тяжело, но голос был ровным.
— Именно. А ты — маленький братик Михаэля. Рад видеть.
— Сомневаюсь. Мы, кажется, встречались прошлой ночью. Жаль не знал…
Я повернула голову и сказала:
— Он убил Нигеля… и Даниэль…
Через несколько секунд я поняла, что наружу не вышло ни звука.
— Ты убил моего брата Михаэля.
Саймон не видел меня, дышал ровно, лицо его разгладилось. Так же, наверное, Михаэль глядел на Ангелоса много лет назад, так же смотрело вниз это необыкновенное небо, безразличные скалы отбрасывали ослепляющую жару. Время пошло назад. Враги стояли лицом к лицу, но силы перешли на другую сторону. Грек так, кажется, не думал. Он засмеялся.
— Да, я прикончил Михаэля. Теперь твоя очередь, малыш. В твоей стране мальчиков не учат быть мужчинами, здесь — по-другому.
Англичанин двигался вперед — шаг, другой.
— Как ты убил его?
— Сломал шею.
Преступник наклонил голову, как всегда по-бычьи, черные глаза от солнца стали еще более плоскими. Он моргнул раза два, а потом шевельнул головой, будто у него болели и чесались рога. Шаг назад, легкий наклон… Я на минуту подумала, что он отступает, чтобы поставить Саймона не против солнца, и удивилась, что он дает ему время отдохнуть, но неожиданно, как вспышка черной ночи, я поняла, что он делает, вспомнила где лежит невидимый пистолет — на пиджаке. Я приподняла себя, как матрас, набитый глиной, изношенный и пыльный, перекатилась, конвульсивно дернулась, как рыба, когда Ангелос резко шагнул, схватила рукав и дернула на себя. Я тянула его со всей силы, он зацепился за что-то, затрещал, пошел! Фонарь взлетел ракетой и стукнулся о камень у моей головы. Пистолет полетел размашисто и высоко, ударился о кучу камней в трех ярдах и продолжил свой путь. Он даже ударил своего хозяина по руке, но полетел дальше. Грек выругался, пнул меня ногой и упал, когда Саймон ударил его, как паровой молот.
Предплечье грека в полете заблокировало удар, направленный в горло, в то же время локтем он ткнул противника в нижнюю часть живота. Боль взорвалась артиллерийским снарядом, он отпрянул от грека, который, используя скалу, как трамплин, взлетел с нее и нанес удар всем весом. Рот Саймона скрылся в потоке крови. Голова откинулась от следующего удара, который почти сломал ему шею, и он упал, но падая зацепил противника ногой за колено и, пользуясь его собственным движением, с грохотом уронил рядом с собой. Кто-то откатился в сторону и оказался сверху. Другой выбросил ногу, промахнулся, направил короткий рубящий удар ребра ладони в шею. Удар в горло, а потом двое сомкнулись, утюжили и взбивали пыль, она грибами вставала вокруг них. Я не видела… не могла понять… Ангелос на спине, Саймон поперек, пытается засунуть руку мужчины ему за спину. Грек бьет по лицу, удары короткие и не очень сильные, течет кровь. Неожиданно кулак разжался, схватил Саймона за щеку, и большой когтистый палец пополз все дальше и дальше, прорываясь, прогрызаясь к его глазу…
Взгромоздилась на ноги, держась за стену. Он не может, и нечего было ждать, что сможет… он моложе и умеет драться, но Ангелос тяжелее, и жизнь у него отчаянная… Если бы помочь… Если бы только я могла помочь! Шагнула, как пьяная, потянулась за ребристым куском камня руками, колышащимися, как листья. Я могу ударить, как вчера, было бы чем, ну фонарем… Пистолет! Захлебываясь, я дошла до кучи камней, вот тут он упал и исчез. Отметина на камне. Дрожащая рука полезла в щель, ее царапало и терзало, я ее вытягивала, пальцы удлинялись, как могли, трогали что-то холодное и гладкое, металл, а схватить не могли, трогали что-то холодное, дрожали, их щипало от соленых слез. Я легла и просунула руку еще дальше. Схватила, теперь надо вытащить, но не пролезает, господи, как больно, глупо и безнадежно…
Саймон увернулся от жуткого пальца, грек дернулся, освободился, откатился в сторону необычайно быстро и собрался в комок, чтобы вскочить на ноги. Лапа его уже скрючилась, чтобы схватить камень, но Саймон наступил на нее. Ангелос застонал, но в то же время попытался ударить ногой, Саймон увернулся, и удар пришелся по внутренней стороне бедра. Опять перемена позиций. Грек валяется на боку, как павший вол, опять встал, и кулак его летит вниз, как молот…
Я разжала пальцы, выпустила пистолет и начала разгребать камни. Сзади раздавался шум тел на земле, жуткое дыхание, резкий стон. Кажется, Саймон. Я увидела темно-голубой блеск пистолета, отбросила еще ломоть скалы, схватила дуло и вытащила штуку наружу. Никогда не держала такой в руках, даже не подумала, что опасно пистолет держать так, только удивилась, что он очень тяжелый. Стрелять, наверное, просто. Направить и спустить курок. Подойти бы поближе… и чтобы мужчины немного раздвинулись, а пыль осела и стало что-то видно… И Ангелос умрет. Я ни на минуту не подумала, что убивать людей нехорошо. Пошла к ним. Как ни смешно, ходить очень трудно. Земля качалась, пыль хватала меня за ноги, пистолет был слишком тяжелым, а солнце — слишком ярким, и я плохо видела…
Сцепленные тела шевелились от титанических усилий. Мужчины так запылились, что я не могла понять, кто наверху. Как разобраться… Человек сверху одной рукой держал другого за запястье, другой — за горло, все крепче. Голова нижнего болезненно откинулась. Густая красная пыль на черных кудрях. Жестокое широкое лицо тоже красное, архаическая маска гримасничает на песке. Побежденный все слабее и слабее пытается спихнуть с себя победителя. Мускул дрогнул у Саймона на плече. Ангелос отчаянным движением попытался спастись, но хватка не ослабела. Тела продвинулись в пыли на несколько ярдов к пирамидке, отмечавшей место смерти Михаэля. Рука Саймона напряглась и немного подвинулась, дыхание вырвалось из глотки Ангелоса оборвавшимся свистом… Я поняла, что пистолет не нужен, села и закрыла глаза. Скоро наступила тишина.
Ангелос лежал тихо, лицом вниз у пирамидки. Саймон стоял и смотрел на него. Замученное лицо в крови и пыли, мускулы подрагивают, красные глаза. Потом он повернулся и впервые взглянул на меня. Попытался что-то сказать, высунулся язык, облизал пыльную корку губ.
Я ответила на взгляд:
— Все в порядке. Он ничего со мной не сделал… На муле у пещеры есть веревка…
— Веревка? Зачем?
Голоса у нас обоих были очень странные. Он медленно шел ко мне,
— Если он придет в себя…
— Моя дорогая Камилла… — сказал Саймон и, увидев выражение моего лица, рассердился. — Что, по-твоему, я должен был сделать?
— Не знаю. Конечно, убить. Я просто… Ты и убил.
Губы его шевельнулись. Не совсем улыбка, но он вообще в этот момент не походил на себя. Передо мной на ярком свете стоял незнакомец со странным голосом и смотрел на свои окровавленные руки, в его лице мне чего-то не хватало.
Тут мир перестал качаться, я пришла в себя и сказала быстро, почти отчаянно, в приступе стыда:
— Саймон. Прости. Я просто еще ничего не соображаю. Конечно, ты прав. Это просто… слишком близко. Бывают случаи, когда надо понимать и принимать… такое. Я просто свинья.
Теперь он улыбнулся, как раньше.
— Ну не совсем. Ты тоже права. Что ты, собственно, собиралась этим сделать?
— Что?
Я тупо уставилась на пистолет в своих руках. Он наклонился, взял его, не прикасаясь ко мне кровавыми немного дрожащими пальцами, положил на землю.
— Так, думаю, безопаснее.
Тишина. Он стоял и смотрел незнакомым взглядом.
— Камилла, если бы ты не избавилась от этой штуки, я бы умер.
— И я. Но ты пришел.
— Моя хорошая, конечно. Но с этим пистолетом… Ты застрелила бы его, Камилла?
Совершенно неожиданно я затряслась и закричала:
— Да! Да! Я как раз собиралась, когда ты… убил его сам!
И я заплакала, больше не было сил, я потянулась к нему и взяла его руки, в крови и всем чем угодно.
Мы сидели на камнях, его рука на моих плечах. Какое-то время он ругался, и это было так на него не похоже, что я хихикала сквозь слезы, но сумела сказать:
— Прости. Все в порядке. Это не истерика. Это… реакция на что-то.
Он говорил с шокирующей страстностью:
— Никогда не прощу себя за то, что втащил тебя во все это, клянусь Богом! Имей я малейшее представление…
— Ты не втащил меня, я сама напросилась и должна была принять, что получилось. Ты не виноват, что все так… Мужчина делает то, что считает необходимым, и раз ты чувствовал себя так из-за Михаэля, соответственно ты и поступил. Вот и все, ты сказал, что трагедия закончена, но, конечно, когда ты узнал, что Ангелос жив…
— Моя хорошая, ты ведь не думаешь, что я убил его из-за Мика? Я говорил на доступном ему языке. Конечно, и поэтому, я это понял, когда посмотрел ему в лицо, но озверел я даже раньше, чем узнал от Димитриоса остальное. Его легко было уговорить. Пришел Нико и помог. Он сказал, что они сделали с Нигелем.
— Тогда ты знаешь…
Я вздохнула на три четверти с облегчением, стало понятным выражение его лица и легкость, с которой он убил.
— И потом, ты…
Я ничего не ответила, мы сидели молча. В небе кружили три стервятника. Саймон выглядел так, будто это его побили.
В горах раздался какой-то шум, кажется шаги, отдаленный крик. Спаситель мой не двигался.
Я попросила:
— Расскажи мне об Ангелосе. Почему он не возвращался раньше?
— Он возвращался, искал золото — голоса и огни, мы были правы. Приехав в Югославию, он собирался все забрать как можно скорее, но совершил политическое убийство, был пойман и приговорен к пожизненному заключению. Его освободили два года назад, он сразу приехал, но ничего не нашел. Димитриос не сумел узнать у Стефаноса, так что пришлось ждать меня. Все. А теперь ты. Почему, ради Бога, ты вышла из пещеры? Он наверняка бы тебя не обнаружил.
— Нет.
И я рассказала ему все, уже почти спокойно, будто пересказывая прочитанное, но было очень приятно чувствовать его руку на плече и солнечный жар. Он слушал в тишине, заговорил не сразу.
— Кажется, придется себя прощать за очень многое. — Он впервые посмотрел на распростертое в пыли тело прежними живыми холодными глазами. — Было за что расплачиваться — Мик, Нигель, бедная глупая маленькая Даниэль и, конечно, ты… Это бы вывело из себя и Ореста, да? Нет, фурии не будут преследовать меня за сегодняшнее дело.
От входа раздался крик, с грохотом камней ворвался в долину и бросился к нам Нико.
— Красивая мисс! Кирие Саймон! Все в порядке! Я здесь!
Он смотрел на нас — мое рваное и грязное платье, ссадины, поцарапанные руки, на Саймона, покрытого кровью и пылью сражения.
— Мать всех богов, значит, он был здесь! Ушел?..
И тут он увидел тело. Сглотнул, бросил взгляд на Саймона, посмотрел на меня, будто хотел что-то сказать, но опять закрыл рот, вроде с трудом, и пошел к месту, где лежал Ангелос.
Медленно переступая, появился Стефанос, остановился у входа, пошел к нам. Посмотрел, помолчал, кивнул, улыбнулся. Он, может, что и сказал, но тут прибежал Нико. На Саймона обрушился поток греческих слов, он что-то отвечал, потом рассказывал, а я вдруг почувствовала, что очень устала, откинулась к скале и закрыла глаза.
— Тебе плохо, красивая мисс? Этот паразит тебе ничего не сломал?
— Да нет, напугал, — я улыбнулась, — жаль, что тебя здесь не было.
— Я должен бы здесь быть! — А глаза у него были не так полны энтузиазма, как голос, но, по-моему, больше всего его поразило не убийство. — Я должен был с ним расправиться, и не за двоюродного брата моего дедушки, а за тебя, красивая мисс. Хотя кирие Саймон справился очень хорошо, да?
— Для англичанина…
— Да, для англичанина. Конечно, с Димитриосом помог ему я. Не скажу, что сделал, ты — леди… А потом я связал его и отвел вниз и отдал мужчинам, чтобы они сдали его в полицию. Полиция придет…
Он ушел. Я опять закрыла глаза.
Когда они опять открылись, Стефанос сидел в тени около тела, склонив голову на сжатые руки, очень старый. Сцена из трагедии: под аркой голубого неба тело убийцы, наказанного добрыми Богами, а рядом старик с бородой Зевса. Со скал вниз смотрели козы. Издалека раздалась знакомая мелодия. Козы подняли головы и ушли цепочкой.
Саймон подошел ко мне.
— Нико ушел за полицией. Он хотел отвести тебя в Дельфы, но я сказал, что еще рано, нам нужно кое-что сделать. Не волнуйся, мне ничего не грозит. Кроме всех прочих грехов, он ведь еще и пытался убить тебя. Пошли? Стефанос, похоже, спит и не будет нас искать. Об оружии и золоте я сказал, теперь это — не наши проблемы, а о святилище надо принять решение… Знаешь ответ?
Мы вошли в пещеру в тишине при слабом свете фонаря. По дороге Саймон поднял лом Ангелоса:
— Потом закроем вход.
Он стоял, неподвижный и неизменный две тысячи лет, но казалось чудом, что за этот день он остался нетронутым. Мы склонились к его ногам и попили воды, подержали руки в ручье, раны и порезы загудели, тела возвращались к жизни из шокового отупения. След кольца исчез с моего пальца. Саймон положил что-то к ногам статуи.
— Золото Аполлону. Я попросил его вернуть Ангелоса, он это сделал, даже хотя и обычным дельфийским способом, когда у всего есть две стороны, об одной из которых всегда забываешь. Это жертва. Ты, по-моему, тоже чего-то хотела, принесешь жертву?
— У меня нет золота, поделись…
— Значит, будем вместе…
Я быстро обернулась. На минуту я увязла в его глазах, потам отвернулась и подняла баночку Нигеля:
— Это тоже оставим здесь?
Что-то блеснуло в траве. Еще одна монета.
— Саймон, смотри! Нигель нашел и золото, и статую.
— Не он. Михаэль.
Он взял у меня монету и бережно положил к ногам бога.
Я не видела выражения его лица, но страх опять ворвался в кровь с болью, как тепло после обморожения. Я шевелилась в пыли и пыталась сказать Саймону, кто это, но горло потрескалось и окостенело, алмазный свет бил по мне и вокруг, загонял звуки обратно. Грек не мог не заметить этих попыток, но не обращал внимания — со мной он разобрался, можно добить и потом. И Саймон не взглянул на меня. Мужчины соединились глазами, как собаки, что ходят по кругу перед дракой. Я думала, Саймон бросится на него, как прошлой ночью. Я не заметила, как тяжело он дышит, пытается успокоить сердце и легкие после рывка по крутой дороге на мой вопль ужаса. Я не понимала и его предположения, что грек вооружен… а я лежала там, где нож и пистолет могли достать меня за секунды до того, как он вступит в контакт. Ничего этого я не в состоянии была понять, кроме того, что он не шевелится, а может, и боится. Он сделал два очень медленных шага вперед, и стало видно его лицо. Я согрелась и больше не боялась, исчезло напряжение, я расслабилась, но, почему-то, стала дрожать. В ссадины и ушибы пришла боль. Я повернулась на бок и поволокла себя в сторону, все еще задыхаясь, к стене, где сидела раньше.
Саймон сказал светским тоном:
— Я так понимаю, вы — Ангелос?
Дышал он тяжело, но голос был ровным.
— Именно. А ты — маленький братик Михаэля. Рад видеть.
— Сомневаюсь. Мы, кажется, встречались прошлой ночью. Жаль не знал…
Я повернула голову и сказала:
— Он убил Нигеля… и Даниэль…
Через несколько секунд я поняла, что наружу не вышло ни звука.
— Ты убил моего брата Михаэля.
Саймон не видел меня, дышал ровно, лицо его разгладилось. Так же, наверное, Михаэль глядел на Ангелоса много лет назад, так же смотрело вниз это необыкновенное небо, безразличные скалы отбрасывали ослепляющую жару. Время пошло назад. Враги стояли лицом к лицу, но силы перешли на другую сторону. Грек так, кажется, не думал. Он засмеялся.
— Да, я прикончил Михаэля. Теперь твоя очередь, малыш. В твоей стране мальчиков не учат быть мужчинами, здесь — по-другому.
Англичанин двигался вперед — шаг, другой.
— Как ты убил его?
— Сломал шею.
Преступник наклонил голову, как всегда по-бычьи, черные глаза от солнца стали еще более плоскими. Он моргнул раза два, а потом шевельнул головой, будто у него болели и чесались рога. Шаг назад, легкий наклон… Я на минуту подумала, что он отступает, чтобы поставить Саймона не против солнца, и удивилась, что он дает ему время отдохнуть, но неожиданно, как вспышка черной ночи, я поняла, что он делает, вспомнила где лежит невидимый пистолет — на пиджаке. Я приподняла себя, как матрас, набитый глиной, изношенный и пыльный, перекатилась, конвульсивно дернулась, как рыба, когда Ангелос резко шагнул, схватила рукав и дернула на себя. Я тянула его со всей силы, он зацепился за что-то, затрещал, пошел! Фонарь взлетел ракетой и стукнулся о камень у моей головы. Пистолет полетел размашисто и высоко, ударился о кучу камней в трех ярдах и продолжил свой путь. Он даже ударил своего хозяина по руке, но полетел дальше. Грек выругался, пнул меня ногой и упал, когда Саймон ударил его, как паровой молот.
Предплечье грека в полете заблокировало удар, направленный в горло, в то же время локтем он ткнул противника в нижнюю часть живота. Боль взорвалась артиллерийским снарядом, он отпрянул от грека, который, используя скалу, как трамплин, взлетел с нее и нанес удар всем весом. Рот Саймона скрылся в потоке крови. Голова откинулась от следующего удара, который почти сломал ему шею, и он упал, но падая зацепил противника ногой за колено и, пользуясь его собственным движением, с грохотом уронил рядом с собой. Кто-то откатился в сторону и оказался сверху. Другой выбросил ногу, промахнулся, направил короткий рубящий удар ребра ладони в шею. Удар в горло, а потом двое сомкнулись, утюжили и взбивали пыль, она грибами вставала вокруг них. Я не видела… не могла понять… Ангелос на спине, Саймон поперек, пытается засунуть руку мужчины ему за спину. Грек бьет по лицу, удары короткие и не очень сильные, течет кровь. Неожиданно кулак разжался, схватил Саймона за щеку, и большой когтистый палец пополз все дальше и дальше, прорываясь, прогрызаясь к его глазу…
Взгромоздилась на ноги, держась за стену. Он не может, и нечего было ждать, что сможет… он моложе и умеет драться, но Ангелос тяжелее, и жизнь у него отчаянная… Если бы помочь… Если бы только я могла помочь! Шагнула, как пьяная, потянулась за ребристым куском камня руками, колышащимися, как листья. Я могу ударить, как вчера, было бы чем, ну фонарем… Пистолет! Захлебываясь, я дошла до кучи камней, вот тут он упал и исчез. Отметина на камне. Дрожащая рука полезла в щель, ее царапало и терзало, я ее вытягивала, пальцы удлинялись, как могли, трогали что-то холодное и гладкое, металл, а схватить не могли, трогали что-то холодное, дрожали, их щипало от соленых слез. Я легла и просунула руку еще дальше. Схватила, теперь надо вытащить, но не пролезает, господи, как больно, глупо и безнадежно…
Саймон увернулся от жуткого пальца, грек дернулся, освободился, откатился в сторону необычайно быстро и собрался в комок, чтобы вскочить на ноги. Лапа его уже скрючилась, чтобы схватить камень, но Саймон наступил на нее. Ангелос застонал, но в то же время попытался ударить ногой, Саймон увернулся, и удар пришелся по внутренней стороне бедра. Опять перемена позиций. Грек валяется на боку, как павший вол, опять встал, и кулак его летит вниз, как молот…
Я разжала пальцы, выпустила пистолет и начала разгребать камни. Сзади раздавался шум тел на земле, жуткое дыхание, резкий стон. Кажется, Саймон. Я увидела темно-голубой блеск пистолета, отбросила еще ломоть скалы, схватила дуло и вытащила штуку наружу. Никогда не держала такой в руках, даже не подумала, что опасно пистолет держать так, только удивилась, что он очень тяжелый. Стрелять, наверное, просто. Направить и спустить курок. Подойти бы поближе… и чтобы мужчины немного раздвинулись, а пыль осела и стало что-то видно… И Ангелос умрет. Я ни на минуту не подумала, что убивать людей нехорошо. Пошла к ним. Как ни смешно, ходить очень трудно. Земля качалась, пыль хватала меня за ноги, пистолет был слишком тяжелым, а солнце — слишком ярким, и я плохо видела…
Сцепленные тела шевелились от титанических усилий. Мужчины так запылились, что я не могла понять, кто наверху. Как разобраться… Человек сверху одной рукой держал другого за запястье, другой — за горло, все крепче. Голова нижнего болезненно откинулась. Густая красная пыль на черных кудрях. Жестокое широкое лицо тоже красное, архаическая маска гримасничает на песке. Побежденный все слабее и слабее пытается спихнуть с себя победителя. Мускул дрогнул у Саймона на плече. Ангелос отчаянным движением попытался спастись, но хватка не ослабела. Тела продвинулись в пыли на несколько ярдов к пирамидке, отмечавшей место смерти Михаэля. Рука Саймона напряглась и немного подвинулась, дыхание вырвалось из глотки Ангелоса оборвавшимся свистом… Я поняла, что пистолет не нужен, села и закрыла глаза. Скоро наступила тишина.
Ангелос лежал тихо, лицом вниз у пирамидки. Саймон стоял и смотрел на него. Замученное лицо в крови и пыли, мускулы подрагивают, красные глаза. Потом он повернулся и впервые взглянул на меня. Попытался что-то сказать, высунулся язык, облизал пыльную корку губ.
Я ответила на взгляд:
— Все в порядке. Он ничего со мной не сделал… На муле у пещеры есть веревка…
— Веревка? Зачем?
Голоса у нас обоих были очень странные. Он медленно шел ко мне,
— Если он придет в себя…
— Моя дорогая Камилла… — сказал Саймон и, увидев выражение моего лица, рассердился. — Что, по-твоему, я должен был сделать?
— Не знаю. Конечно, убить. Я просто… Ты и убил.
Губы его шевельнулись. Не совсем улыбка, но он вообще в этот момент не походил на себя. Передо мной на ярком свете стоял незнакомец со странным голосом и смотрел на свои окровавленные руки, в его лице мне чего-то не хватало.
Тут мир перестал качаться, я пришла в себя и сказала быстро, почти отчаянно, в приступе стыда:
— Саймон. Прости. Я просто еще ничего не соображаю. Конечно, ты прав. Это просто… слишком близко. Бывают случаи, когда надо понимать и принимать… такое. Я просто свинья.
Теперь он улыбнулся, как раньше.
— Ну не совсем. Ты тоже права. Что ты, собственно, собиралась этим сделать?
— Что?
Я тупо уставилась на пистолет в своих руках. Он наклонился, взял его, не прикасаясь ко мне кровавыми немного дрожащими пальцами, положил на землю.
— Так, думаю, безопаснее.
Тишина. Он стоял и смотрел незнакомым взглядом.
— Камилла, если бы ты не избавилась от этой штуки, я бы умер.
— И я. Но ты пришел.
— Моя хорошая, конечно. Но с этим пистолетом… Ты застрелила бы его, Камилла?
Совершенно неожиданно я затряслась и закричала:
— Да! Да! Я как раз собиралась, когда ты… убил его сам!
И я заплакала, больше не было сил, я потянулась к нему и взяла его руки, в крови и всем чем угодно.
Мы сидели на камнях, его рука на моих плечах. Какое-то время он ругался, и это было так на него не похоже, что я хихикала сквозь слезы, но сумела сказать:
— Прости. Все в порядке. Это не истерика. Это… реакция на что-то.
Он говорил с шокирующей страстностью:
— Никогда не прощу себя за то, что втащил тебя во все это, клянусь Богом! Имей я малейшее представление…
— Ты не втащил меня, я сама напросилась и должна была принять, что получилось. Ты не виноват, что все так… Мужчина делает то, что считает необходимым, и раз ты чувствовал себя так из-за Михаэля, соответственно ты и поступил. Вот и все, ты сказал, что трагедия закончена, но, конечно, когда ты узнал, что Ангелос жив…
— Моя хорошая, ты ведь не думаешь, что я убил его из-за Мика? Я говорил на доступном ему языке. Конечно, и поэтому, я это понял, когда посмотрел ему в лицо, но озверел я даже раньше, чем узнал от Димитриоса остальное. Его легко было уговорить. Пришел Нико и помог. Он сказал, что они сделали с Нигелем.
— Тогда ты знаешь…
Я вздохнула на три четверти с облегчением, стало понятным выражение его лица и легкость, с которой он убил.
— И потом, ты…
Я ничего не ответила, мы сидели молча. В небе кружили три стервятника. Саймон выглядел так, будто это его побили.
В горах раздался какой-то шум, кажется шаги, отдаленный крик. Спаситель мой не двигался.
Я попросила:
— Расскажи мне об Ангелосе. Почему он не возвращался раньше?
— Он возвращался, искал золото — голоса и огни, мы были правы. Приехав в Югославию, он собирался все забрать как можно скорее, но совершил политическое убийство, был пойман и приговорен к пожизненному заключению. Его освободили два года назад, он сразу приехал, но ничего не нашел. Димитриос не сумел узнать у Стефаноса, так что пришлось ждать меня. Все. А теперь ты. Почему, ради Бога, ты вышла из пещеры? Он наверняка бы тебя не обнаружил.
— Нет.
И я рассказала ему все, уже почти спокойно, будто пересказывая прочитанное, но было очень приятно чувствовать его руку на плече и солнечный жар. Он слушал в тишине, заговорил не сразу.
— Кажется, придется себя прощать за очень многое. — Он впервые посмотрел на распростертое в пыли тело прежними живыми холодными глазами. — Было за что расплачиваться — Мик, Нигель, бедная глупая маленькая Даниэль и, конечно, ты… Это бы вывело из себя и Ореста, да? Нет, фурии не будут преследовать меня за сегодняшнее дело.
От входа раздался крик, с грохотом камней ворвался в долину и бросился к нам Нико.
— Красивая мисс! Кирие Саймон! Все в порядке! Я здесь!
Он смотрел на нас — мое рваное и грязное платье, ссадины, поцарапанные руки, на Саймона, покрытого кровью и пылью сражения.
— Мать всех богов, значит, он был здесь! Ушел?..
И тут он увидел тело. Сглотнул, бросил взгляд на Саймона, посмотрел на меня, будто хотел что-то сказать, но опять закрыл рот, вроде с трудом, и пошел к месту, где лежал Ангелос.
Медленно переступая, появился Стефанос, остановился у входа, пошел к нам. Посмотрел, помолчал, кивнул, улыбнулся. Он, может, что и сказал, но тут прибежал Нико. На Саймона обрушился поток греческих слов, он что-то отвечал, потом рассказывал, а я вдруг почувствовала, что очень устала, откинулась к скале и закрыла глаза.
— Тебе плохо, красивая мисс? Этот паразит тебе ничего не сломал?
— Да нет, напугал, — я улыбнулась, — жаль, что тебя здесь не было.
— Я должен бы здесь быть! — А глаза у него были не так полны энтузиазма, как голос, но, по-моему, больше всего его поразило не убийство. — Я должен был с ним расправиться, и не за двоюродного брата моего дедушки, а за тебя, красивая мисс. Хотя кирие Саймон справился очень хорошо, да?
— Для англичанина…
— Да, для англичанина. Конечно, с Димитриосом помог ему я. Не скажу, что сделал, ты — леди… А потом я связал его и отвел вниз и отдал мужчинам, чтобы они сдали его в полицию. Полиция придет…
Он ушел. Я опять закрыла глаза.
Когда они опять открылись, Стефанос сидел в тени около тела, склонив голову на сжатые руки, очень старый. Сцена из трагедии: под аркой голубого неба тело убийцы, наказанного добрыми Богами, а рядом старик с бородой Зевса. Со скал вниз смотрели козы. Издалека раздалась знакомая мелодия. Козы подняли головы и ушли цепочкой.
Саймон подошел ко мне.
— Нико ушел за полицией. Он хотел отвести тебя в Дельфы, но я сказал, что еще рано, нам нужно кое-что сделать. Не волнуйся, мне ничего не грозит. Кроме всех прочих грехов, он ведь еще и пытался убить тебя. Пошли? Стефанос, похоже, спит и не будет нас искать. Об оружии и золоте я сказал, теперь это — не наши проблемы, а о святилище надо принять решение… Знаешь ответ?
Мы вошли в пещеру в тишине при слабом свете фонаря. По дороге Саймон поднял лом Ангелоса:
— Потом закроем вход.
Он стоял, неподвижный и неизменный две тысячи лет, но казалось чудом, что за этот день он остался нетронутым. Мы склонились к его ногам и попили воды, подержали руки в ручье, раны и порезы загудели, тела возвращались к жизни из шокового отупения. След кольца исчез с моего пальца. Саймон положил что-то к ногам статуи.
— Золото Аполлону. Я попросил его вернуть Ангелоса, он это сделал, даже хотя и обычным дельфийским способом, когда у всего есть две стороны, об одной из которых всегда забываешь. Это жертва. Ты, по-моему, тоже чего-то хотела, принесешь жертву?
— У меня нет золота, поделись…
— Значит, будем вместе…
Я быстро обернулась. На минуту я увязла в его глазах, потам отвернулась и подняла баночку Нигеля:
— Это тоже оставим здесь?
Что-то блеснуло в траве. Еще одна монета.
— Саймон, смотри! Нигель нашел и золото, и статую.
— Не он. Михаэль.
Он взял у меня монету и бережно положил к ногам бога.